Текст книги "Солнечная женщина"
Автор книги: Джинни Раскорлей
Жанр:
Короткие любовные романы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
Джинни Раскорлей
Солнечная женщина
Глава 1
Бонни Плам сидела за своим рабочим столом и длинными пальцами нажимала на клавиши. Она не любила свои руки – кожа на них с самого детства была гусиной, и в юности она старалась надевать перчатки, как только наступали первые холода. Но с ее кожей ничего нельзя было поделать – ее руки навсегда запомнили детство, проведенное на ферме в Северной Калифорнии, и остались руками деревенской девочки. Потом, став взрослой, она обучалась разным хитростям, к которым прибегают женщины, чтобы подчеркнуть то хорошее, что скрыто в их внешности. Отвлечь от того, от чего следует отвлечь. Бонни ухаживала за руками. И теперь длинные пальцы венчались красивой формой ухоженных ногтей, покрытых лаком нежнейших оттенков. Серебряные кольца с натуральными камнями, сделанными по заказу именно для этих рук, своей грубоватой фактурой выявляли естественную теплоту живой кожи. И уже давно никто не говорил ей о руках, что они какие-то не такие. Напротив, все восхищались, не подозревая, что восхищаются не ими, а тем, что отвлекает от них. В том-то и состоит искусство делать себя, смеялась Бонни.
Бонни не была красоткой в привычном смысле этого слова. Ее лицо немного портила нижняя челюсть, которая была слишком тяжелой для женского овала. Лицо Бонни было вытянуто чуть больше, чем следовало. Но она стригла волосы ниже ушей, и они, золотистые, здоровые, все внимание притягивали к себе, закрывая ту часть, которую следовало скрыть. От природы Бонни был отпущен дар – быть самой себе творцом. Ее серые глаза приобретали зеленоватый оттенок, когда она сердилась. На ярком солнце лицо покрывалось россыпью веснушек, и она не запудривала их, не пыталась вывести, напротив, готова была добавить их и подумывала, как это сделать. Носила Бонни деловые костюмы, предпочтительно из желтого или зеленого кашемира зимой, а летом из хлопка. Она была сильная женщина, как считали все, кто ее знал.
Бонни вздохнула, откинулась на спинку кресла. Оно было высокое, обитое светлой кожей. Бонни дописывала статью, которая откроет первый номер журнала. Ее журнала. Теперь, когда номер должен вот-вот выйти, ее охватил панический, самый неподдельный ужас. Она ли это, Бонни Плам, владелица нового женского журнала «Санни Вумэн»? Да, она мечтала о нем с тех пор, как впервые переступила порог редакции маленькой газетки в Северной Калифорнии. Она и пришла в редакцию потому, что хотела создать такой журнал. Но от того дня до сегодняшнего пройден очень длинный путь.
Завтра выходной. Она с Даяной договорилась, что поедет к ней на море, во Флориду. Подруга с мужем купили домик в Тампсе, теперь Бонни вполне состоятельная женщина, может полететь на два дня из Вашингтона во Флориду. Невероятно! Чудесное место – Флорида! Поэтому чудо случилось именно там. Конечно, она любила свой край, свой север, свою Вайорику, что близ горы Маунт Шаста. Но разве обязательно остаешься жить там, где вырос? Один ее брат поселился в Миннеаполисе, штат Миннесота, другой – в Вермонте, а сестра живет в Атланте, в Джорджии, на юге Штатов. И только на Рождество они собираются в Вайорику, к родителям. В большой дом, построенный старым владельцем в стиле викторианской эпохи. С башенками, мощными стенами. Точно крепость, из которой они все вышли в этот мир. Так откуда же у нее, северянки, поклонение Солнцу?
Наверное, иногда думала Бонни, ее готовили, чтобы принести в жертву Солнцу. И она нигде не могла отыскать то, что нашла в солнечном штате Флорида.
Телефон прервал ее размышления. Она приложила трубку к уху. На другом конце провода была сначала тишина, потом щелчок и голос:
– Бонни?
Голос глухой и теплый. Если бы его нужно было изобразить графически, то это был бы овал.
– Да, – прошептала Бонни и еще теснее прижала трубку к уху, точно боялась пропустить хоть один звук этого голоса. Она сидела, завороженная им, по телу разливалось тепло, будто солнце опалило ее всю.
– Бонни! Бонни! – слышала она через океан…
Поговорив, она положила трубку на рычаги. На солнце сверкнул черный сапфир. Она пристально вгляделась в него, увидела черты любимого лица и улыбнулась. Потом встала из-за стола, собрала листки бумаги, испещренные строчками, и положила в шкаф.
В длинном коридоре солнечные лучи освещали розовый пушистый ковер, и она шла по нему, высоко держа голову. У Бонни были длинные стройные ноги, и она не прятала их под юбку до пят, а, напротив, позволяла другим любоваться ими. И она видела, что не напрасно… Бонни исполнилось тридцать восемь. Она разведена, и у нее сын.
Лифтер улыбнулся миссис Плам и пожелал хороших выходных. Бонни кивком поблагодарила его.
Улица была забита машинами, но водители вели себя осторожно, надеясь добраться до желанного уик-энда. Бонни вывела свой маленький красный «фольксваген» на шоссе и нажала на газ. Она любила ездить быстро и, вырвавшись на простор, понеслась вперед. Она все еще слышала любимый голос. И его не приглушали сотни, тысячи миль, даже огромный океан. Она летела, в восторге прибавляя и прибавляя газу.
Глава 2
Ларри, муж Даяны, был плотным и улыбчивым человеком. Будь он еще толще, а Даяна утверждает, что это так и было, когда они познакомились, он походил бы на мяч, которым играют в регби, если тот, придерживая, конечно, поставить на попа. Ларри улыбался, когда Бонни обняла его, здороваясь.
– Ты выпустишь из меня весь воздух, дорогая, своими острыми коготками, – заметил он, когда Бонни шутя ткнула его пальцем в живот.
Она засмеялась.
– Даяна не простит мне этого. А она моя лучшая подруга и совладелица «Санни Вумэн». Ты же понимаешь, что это значит, Ларри Поллард?
– Невероятно, – качал головой Ларри. – Вот вы, оказывается, какие женщины… Я бы не подумал…
– Он бы не подумал! – подошла Даяна. – Я, маленькая женщина с Филиппин, поймала в свои сети очень преуспевающего, очень толстого американца, который, будучи вооружен, не сумел отстоять свою свободу.
– Но ты еще не отняла у меня независимости, – напомнила Ларри.
Все трое засмеялись, хорошо понимая, о чем речь. Ларри увлекался охотой и держал у себя в доме целый арсенал ружей. У него была своя комната, где он делал, что хотел, и Даяна не вправе была даже напоминать ему о том, что иногда в ней следует убирать. Карабин, помповое ружье, браунинг, патроны и множество других вещей обитало в этой комнате. Иногда появлялась угроза, что кое-что начнет выбираться за ее пределы. Но «границу» Даяна держала на замке.
– Бонни, ты не поверишь, в прошлом году я продал почти половину ружей. Я освободил целый шкаф, но это не успокоило Даяну. И теперь я восполняю свою коллекцию. И знаешь, – он перешел на шепот, но достаточно громкий, чтобы Даяна слышала, – за один автомат «узи» я получил четыре длинноствольных ружья…
– Ларри, я надеюсь…
– О, конечно, дорогая. Ты совершенно вправе надеяться…
Они шутили всегда, эта манера разговаривать нравилась Бонни. Она знала, что Даяна ездит с Ларри на охоту и стойко выносит положение жены охотника. Она ощипывает птиц, которых стреляет Ларри, и искусно готовит их на вертеле.
Бонни подружилась с Даяной давно. Они вместе начинали заниматься журналистикой. Бонни писала, а Даяна снимала. Они понимали друг друга с полуслова и сделали множество материалов для разных газет и журналов.
Умывшись с дороги, легко пообедав, они вышли на берег. Вдали купались те, кто прилетел сюда чуть раньше. Это было тихое курортное местечко, здесь можно было расслабиться, наслаждаться, получать удовольствие от моря и солнца. От самой жизни. Пальмы тихо шуршали под теплым ветром, пахло свежестью. Бонни смотрела на море и видела совсем другое. Его глаза, подобные иранской бирюзе. Это глаза Халамбуса. Здесь, в Штатах, некоторые его звали Хал, для краткости. Но она любила называть его полным именем, потому что оно, как ей казалось, отражает его индивидуальность.
Глава 3
Бонни впервые увидела его, когда он купался в бассейне. На территории гостиницы «Холидей Инн» был бассейн с голубой водой. По утрам в нем плавали опавшие за ночь листья и уборщик, опуская в воду сачок на длинной ручке вылавливал их. И бассейн снова становился чистым. В тот день Бонни шла на выставку раньше обычного и увидела, что в бассейне кто-то есть. Широкая грудь, мощный торс, длинные мускулистые ноги. Когда человек высунул из воды голову с облепившими ее мокрыми волосами, она сощурилась, чтобы лучше рассмотреть – неужели человек купается в меховом жилете? Ну конечно, сейчас не жарко… Потом поймала себя на этой глупой мысли – выдумывает чистую ерунду и пытается найти ей объяснение. Кому придет в голову лезть в воду в меховом жилете, чтобы освежиться?
– Хай! – крикнул ей человек из бассейна. – Привет, соседка!
Бонни остановилась, прижимая к себе сумку с диктофоном и фотоаппаратом.
– Хай! – ответила она и остановилась на бортике, глядя на него. – А зачем вы… – начала было она, но когда он высунулся из воды по пояс, осеклась.
– Что – зачем? Почему, а не зачем. Потому что я купаюсь каждое утро. – И он ушел с головой под воду. Потом снова вынырнул. – А вас я видел возле двери вашего номера.
Бонни залилась смехом.
– Вы и представить себе не можете, что я подумала!
– Что вы подумали?
– Я подумала… – Бонни схватилась за сумку, прижимая ее к животу. Кажется, она сейчас лопнет от смеха, стараясь сдержаться, и Бонни, не выдержав, расхохоталась.
– Я подумала, что вы в меховом жилете, – выдохнула наконец она.
Он в недоумении уставился на нее. Опустил глаза, осматривая себя, и увидел только ноги, искривленные толщей воды и похожие на мохнатые лапы зверя… Потом медленно поднял глаза, желая посмотреть на нее и тут разглядел свою грудь, и на его лице появилась улыбка.
– Я, кажется, понял! – И он нырнул, будто желая утопить свой смех. Появившись на поверхности прямо перед ней, он объявил: – Я все понял – вы приняли за меховой жилет мою… мою… грудь!
– О да! Именно ее.
– Да, я немного похож на баранов моего отца. У него на ферме их целые стада.
А где его ферма?
– На Кипре.
– Так вы с Кипра? – Бонни заметила по акценту, что он иностранец. Но откуда, она не смогла догадаться. По-английски он говорил свободно.
– Да, там живут мои родители и… словом, моя семья. – Он быстро закончил фразу. Бонни не уловила этой торопливости, потому что еще не пришла в себя от смешного знакомства.
– Меня зовут Халамбус. А как зовут мою соседку?
– Меня зовут Бонни Плам. Но я не ваша соседка, – она пожала плечами. – С одной стороны – супружеская пара, кажется из Англии. Я видела бирку на чемоданах, когда они въезжали в отель. С другой стороны – девушка из какой-то восточной страны.
– А над вами живу я. Я появился вчера днем и, осматривая окрестности перед сном, увидел, как вы, весьма поздно и одна, возвращались к себе. Ни одного шороха не было слышно, когда вы вошли в номер.
– Но в таком случае нас разделяет потолок!
Лицо Бонни, покрытое веснушками, светилось под золотым солнцем. Ее волосы, только что помытые мягким шампунем с ромашкой, развевались от порыва ветерка, но только чуть-чуть – ветер слабый, а волосы густые. Парикмахер, не переставал восхищаться ее волосами. «Тебе повезло, милочка» – всякий раз шутил он, держа на широкой ладони волосы, которые собирался отрезать. Она разрешала ему эту вольность. Они были знакомы много лет, с тех пор, когда Бонни впервые, приехав в Вашингтон из Калифорнии, пришла в парикмахерскую, чтобы сразу повзрослеть: срезать косы. Он сузил тогда свои и без того узкие глаза и сказал: «Милочка, я не стану тупить ножницы об этот конский хвост. Я не стану тебя уродовать короткой стрижкой, как ты просишь. Все, что я могу для тебя сделать, это отрезать концы – они секутся – и расчесать. Но ты мне заплатишь за полную стрижку, потому что я спас тебя от тебя самой. И дашь мне щедрые чаевые».
Бонни едва не убежала в тот раз, но было уже поздно, потому что он ухватил ее за длинную косу и усадил в кресло.
Бонни ходила с распущенными по плечам волосами несколько лет. Именно с такой прической она познакомилась с Пейджем, своим мужем. Он был фотографом и искал модель для очередного снимка на глянцевую обложку журнала. Пейдж любил снимать ее волосы и потом, и ее всю – но это уже совсем потом. Она никогда не обвиняла своего парикмахера – Стюарт изменил ее жизнь – но не он кинул ее в объятия Пейджа. Бонни кинулась сама, и только волосы развевались от ветра, так быстро она бежала. Нет, Бонни ни о чем не жалела. Она вообще не жалела о содеянном: если что-то сделано, значит, так надо было ей. Ни одного дня из своих тридцать восьми лет она не променяла бы на другой. Это ее дни, ее жизнь. Они уже не могут быть другими.
… Мужчина вышел из воды, растерся полотенцем, «меховой жилет» распушился, и что самое удивительное – на солнце он отливал червонным золотом.
– Вы на выставку? Не подождете меня? – Он задал вопрос, обращаясь к ней, неотрывно глядящей на него.
Бонни удивилась сама себе – что это она стоит здесь как вкопанная? Ну выяснила, почему человек купался и в чем он купался, – и иди себе. А она стоит.
– Нет, меня ждут. А вам зачем на выставку?
– Там мои картины.
– Ваши картины? – она пожала плечами, пытаясь представить себе экспозицию.
– Вы их не могли видеть. Мои картины слишком долго добирались – плыли на теплоходе.
– Так вы художник?
– В некотором роде.
– Пишете маслом?
– И маслом тоже. Но нечасто.
– Так в какой технике вы работаете? – это уже расспрашивала журналистка Бонни Плам.
– Я пишу камнями.
– Какими камнями?
Бонни сначала представила валуны, потом брусчатку мостовой. Это что же, он их поднимает, этот атлетически сложенный Халамбус, и водит ими по холсту или по картону? Чепуха какая-то. А, наверное, он делает витражи…
– Нет, не витражи, – догадался Халамбус о ходе ее мысли. – Я работаю полудрагоценными и синтетическими.
Бонни уставилась на него, поглядела на свои пальцы, унизанные кольцами, потом на него.
– Что, вот такими? – она протянула ему свои руки, свободные от висящей на плече сумки.
Он взял холодными пальцами за самые кончики ногтей, согнул в суставах, чтобы лучше разглядеть гранку.
– Пожалуй, эти камни подошли бы мне…
– Но…
– Нет, не пугайтесь, – засмеялся он. – Я не стану отнимать их у вас.
Халамбус уже стоял в брюках из светлого полотна, в легких сандалиях из черной плетеной кожи, без рубашки, с полотенцем через плечо. И она не могла заставить себя отвести взгляд от его черно-рыжей груди. Она чувствовала неловкость, стоя рядом с обнаженным по пояс незнакомым мужчиной и рассуждая о какой-то ерунде. Ясное дело, он морочит ей голову, чтобы пригласить вечером на ужин или в бар.
– Я все вам расскажу, если вы…
– Если я соглашусь с вами поужинать? – с сарказмом спросила она.
– Нет. Я не приглашаю вас на ужин.
Бонни вспыхнула. Ее рыжее от веснушек лицо стало цвета ее туфель, надетых специально под красный платочек в кармане светлого пиджачка.
– Нет, если вы согласитесь провести со мной несколько минут у моих картин. Я знаю, что в «Холидей Инн», в нашем крыле, сейчас живут только те, кто связан с выставкой. Я прав?
– Вы абсолютно правы, – холодно и быстро проговорила Бонни, благодарная ему за то, что он никак не укорил ее за дурацкое предположение, которое она высказала так скоропалительно. – Я буду в зале в полдень. До встречи! – И она убежала от него в полном смущении.
Халамбус смотрел ей вслед и видел чуть наклоненную вперед фигурку – так удобнее идти быстро. Он смотрел ей вслед не отрываясь. Перед глазами плясали россыпи камней разной огранки и просто куски гранатовой бульбы, но все они были оттенка ее бело-рыжей кожи, ее золотых волос, ее серых глаз. Или нет, цвета лунного камня. Потому что сталь – густого оттенка, а у нее глаза светлые. Чтобы воспроизвести Бонни, ему понадобятся: много золотистого топаза, изумруды, лунный камень и рубины. Всего два.
Глава 4
– Вон отсюда! – Бонни была вне себя от ярости. Она бушевала, точно шторм, налетевший и едва не сорвавший дверь с петель. Злые слезу, казалось, сейчас затопят все вокруг. Нет, это не слезы, это вода, принесенная очередным порывом стихии. – Немедленно вон!
Пейдж сидел на постели и в ошеломлении смотрел на жену, которая невесть откуда свалилась на его бедную голову. Господи Боже, она не совсем не здесь, она же в другой стране, которая так далеко, так далеко… Она сейчас должна ехать на рикше или, может, даже на слоне… В джунглях. Ну да, на слоне или, на рикше, он и сам ездил когда был… Голова Пейдж гудела. Да, он выпил перед тем, как…
– Я тебе сказала – вон! Это мой дом, моя кровать, Пейдж. Катись отсюда к чертовой матери! Или я убью тебя!
Бонни схватилась за сумку, в которой, кроме газового баллончика со слабеньким газом – так, детская пшикалка, которую она купила в аэропорту в подарок Питеру, – ничего угрожающего жизни Пейджа не было. Но она знала, что Пейдж трус. Он подскочил, точно ужаленный, и не глядя на свою подружку, которая зарылась от страха под подушку, стал одеваться.
– Я не хочу знать, кто это с тобой. Мне не важно – кто, главное, чтобы тебя здесь больше не было! Ни в постели, ни в доме! Я даю тебе десять минут.
И Бонни хлопнула дверью спальни. Она пошла в комнату Питера, заперлась изнутри, плюхнулась в мягкое кресло и почувствовала запах своего дома своей нескладной жизни. Она ощутила, что ее одежда пахнет дорогой, потом, табаком. Поездка была тяжелой.
Бонни расстегнула на груди рубашку, вытянула шею, откинулась на спинку кресла и почувствовала, как тихие слезы помимо ее желания потекли по щекам, запылившимся, кажется навсегда.
Она не слышала, как хлопнула дверь, не чувствовала, что уже день покатился к вечеру, а вечер перешел в ночь.
Бонни очнулась и обнаружила, что сидит в кресле, вытянув ноги, – то, чего ей так не хватало в неудобных русских самолетах, в которых она летала, вонючих и жестких. Теперь ногам требовался отдых. Была уже ночь. Звезды заглядывали в окно, и Бонни едва ли сразу сообразила, где она и что с ней. Потом с облегчением поняла, что осталась одна во всей квартире, и навсегда. Пейдж, который за шесть лет жизни надоел ей, как костыль выздоровевшей ноге, уже никогда не будет мозолить ей глаза.
Бонни вышла замуж случайно, завороженная мастерством этого фотографа. Он великолепно снимал обнаженную натуру. За удачей Пейдж мог гоняться месяцами, потом ловил и делал действительно великую вещь. Он получал хорошие деньги и шел в кабак, а потом, как она поняла позднее, – в бордель. Она думала, что как творческая личность он ищет притока свежих ощущений. Бонни терпела, тем более что Питер был очень привязан к отцу. Но в какой-то момент она вдруг заглянула в будущее и, отпустив себе по меньшей мере семь десятков лет, удивилась: а почему она должна все это время нести столь тяжкий крест? Однажды она застала его, когда он беседовал по секс-линии по телефону. Стало быть его не удовлетворяет и эта сторона их совместной жизни. Так зачем они вместе? В конце концов, это ее квартира, у него есть другая, в которой живет его первая жена. Так пусть-ка он займется сам своей недвижимостью!
Бонни вошла в спальню, увидела, что Пейдж вероятно, пришел в себя окончательно. Кровать была накрыта покрывалом, из-под кровати торчали носы ее желтых тапочек с полосатой мордой тигра, которые она зимой привезла себе из Китая. Наверное, ему тоже опротивела эта их жизнь, и Бонни ему была даже благодарна за нынешнюю развязку. Осматриваясь, все ли в порядке, и подсознательно ощущая, что сейчас что-то увидит, она заметила на ковре зеленую десятидолларовую бумажку. Наверное, подружка Пейджа потеряла ее в спешке.
Она взяла ее, усмехнулась, зачем-то посмотрела на свет. Порвать и выбросить? Нет, зачем рвать, и сунула Питеру в копилку, которая стояла на столе в детской, – бокастая бледно-розовая хрюшка. Он копил на развлечения в «Диснейленде», куда она обещала его отвезти. Вот обрадуется!
Питер сейчас был в лагере бойскаутов. Она отправила туда пятилетнего малыша, потому что лагерь устроил мистер Макдональд. Нет, он не имеет никакого отношения к известной фамилии рестораторов. Просто каждую зиму мистер Макдональд собирает деньги у разных фондов для лагеря. Бонни тоже помогала ему собрать кое-какие средства через газеты, для которых работала. И в знак благодарности и к несказанной радости Питера он взял его в свой лагерь.
Бонни зажгла свет, осмотрела гостиную, провела пальцем по мебели, на которой остался ровный чистый след от пальца. Вышла на кухню, заглянула в холодильник – может, что-то найдется съесть и даже выпить? Вынула банку пива «Милуоки». Она сама поставила его туда перед отъездом – любила это легкое, как дыхание, пиво. Налила пенистую жидкость в стакан, длинный стакан Пейджа. Она отдаст ему все его вещи. И стакан тоже. Бонни перелила пиво в другой, пониже и пошире – в свой. Пожевала листик салата, который уже начал темнеть по краям. Он тоже недельной давности. Бонни пошла в ванную, чтобы доставить себе настоящее удовольствие.
Тонкие струйки, которые текли из душа, были слишком слабы для нее. Она дернула рукоятку и вода полилась быстрее – струйки били по ней, долбили тело, точно отбойными молотками. Бонни надоели полутона, в которые до сих пор была погружена ее жизнь. И ей казалось, что можно вот так же что-то подкрутить, чтобы сильнее ощущать саму жизнь, как сейчас воду… Конечно, можно было бы и дальше тянуть с Пейджем, измениться по отношению к нему. Где-то в глубине души и Бонни испытывала чувство вины из-за этого человека. Она ведь сама толкала его к женщинам и к выпивке. Но на то, чтобы измениться, Бонни нужны были силы, и много, а они ей требовались для другого дела. В какой-то момент она взвесила все и решила – за него бороться не будет. Как-то раз она увидела возле магазина сцену. Шатаясь, из супермаркета выходил молодой мужчина, приятный на вид, в его пластиковом мешке звенели бутылки с алкоголем, а за руку его держал мальчик, не старше Питера. Она окаменела. Может, Господь послал ей это видение? Специально? Вот, смотри, Бонни, если ты не положишь на спасение Пейджа все силы, ты увидишь вот такое. Никогда! – решила про себя Бонни. И для нее Пейджа как будто не стало.
Бонни не заблуждалась на свой счет. Она была достаточно эгоистична. Своя жизнь и жизнь сына были для нее главными. Если не она, то кто будет думать о них? А мужчина в ее жизни, если она захочет, будет. Но вот захочет ли она?
Итак, она свободна. Открыта для жизни. Вода текла и текла. Бонни, кажется, смыла с себя не только всю грязь командировки в Юго-Восточную Азию, но и вообще все прошлое.