Текст книги "Свои чужие (СИ)"
Автор книги: Джина Шэй
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)
Глава 13. Полина
Что такое приступ клаустрофобии, когда ты застряешь в маленькой клетушке между небом и землей?
Это жаркая липкая противная темнота в глазах. Это паника, от которой сводит легкие и дышать с каждой секундой все сложнее.
Кнопку вызова лифтера я жму с остервенением, раз за разом, будто невротик. Хотя не будто, я сейчас чудом дышу, на самом деле. Хоть бы с кем-то… Вот почему я сегодня не прихватила с собой Эльку? А я же работать в телецентре собиралась, мне и в голову не пришло, что там я могу оказаться в лифте одна. В телецентре в иной час в тот лифт было не так уж просто уместиться.
Лифтер не отвечает. И я разъяренно рычу и изобретаю для этого мира новое многоступенчатое ругательство.
– Полина?
Голос Варламова громкий и доносится откуда-то сверху. Видимо моя изобретательность и изощренность в нецензурных выражениях его впечатлила.
– Дима!
Честно, я сейчас ужасно рада его слышать. Вопреки всему тому, что в девяноста случаях из ста я предпочту избежать времени в компании бывшего мужа. Только не тишина, только не она, не эта удушливая пустота, выжимающая из легких воздух.
– Застряла? Одна?
– Никого не было. – Тихо всхлипываю и оседаю на пол лифта.
Мне наверняка мерещится тревога в его голосе. Ну, с чего бы ему и обо мне беспокоиться. Ну, да, он знает, что со мной происходит в таких случаях. Но будто есть ему дело до меня.
– Твою ж мать… – вполне искренне произносит Варламов, – А лифтер?
– Не отвечает. – Мне хочется расплакаться, на самом деле, но пока здесь Дима, пока он со мной разговаривает – мне по крайней мере не так плохо, как могло бы быть.
Хрен его знает, где шляется тот лифтер, может набухался, может просто не явился на работу. А зачем, если школа еще не функционирует даже?
– Подожди. – кричит мне Дима.
– Дима, нет, не уходи…. – с паникой восклицаю я, прекрасно понимая, что значит это “подожди”. Он сейчас убежит до той девочки на ресепшене, чтобы выяснить в чем дело, и оставит меня, а на меня снова навалится приступ.
Но поздно. Дима уже сорвался с места и меня снова крепко обнимает тишина.
Душная.
Тугая.
Тесная.
И снова накрывает волна жгучей паники, снова оглушительным звоном наполняется голова. И сжимайся в комок на полу, не сжимайся – легче не станет. Только хуже.
Из сумки я все вытряхиваю довольно неаккуратно. Мне не до реверансов и не до тряски над тем, как бы не разбить зеркальце. Мне нужен телефон. Побыстрее.
Когда тебя трясет, когда в глазах темнеет, а пальцы сводит мелкими судорогами набирать номер довольно неудобно. Даже ткнуть в единичку на автонаборе и то получается с третьего раза.
Четыре гудка – почти вечность для меня сейчас. Воздух такой густой, такой тяжелый, что совершенно не вдохнешь. Ну же, Костя, ну отвечай… Вот сейчас мне ты как никогда нужен. Ну пожалуйста. У меня сейчас голова взорвется!
– Полин… – наконец-то Анисимов снимает трубку. Но я не успеваю сказать ни слова, потому что Костя торопливо тараторит: “Я сейчас на совещании, давай позже, увидимся в загсе”.
И сбрасывает, заставляя меня выругаться еще раз.
Я не могу позже.
Мне нужно сейчас!
Мне бы уцепиться за чей-нибудь голос, как за якорь, сосредоточиться на нем, получится нормализовать дыхание…
Я не смогу сама!
Такими темпами до ЗАГСа я просто не доживу.
Лифт вздрагивает, будто от удара. Вроде несильно, едва заметно, а для меня – сейчас практически девятибалльное землетрясение. Мне конец, мне точно конец! Уже глюки начались…
Под очень изощренное Варламовсое ругательство открывается люк в потолке лифта. А потом на полу лифта оказывается сам Варламов.
– Полинка! – Тревожно восклицает он и бросается ко мне, забившейся в угол лифта, по пути чудом не спотыкаясь на какой-то помаде, так и оставшейся на полу после моего издевательства над сумкой.
Боже, я не могу в него поверить, это какой-то глюк моего паникующего мозга, ведь не может же он быть тут. Не может!
Но Дима тут, крепко сжимает мои плечи, прижимается лбом к моему лбу, смотрит прямо в глаза.
– Тише, тише, малышка, ты не одна.
Его голос – тот якорь, которого я так хотела. Мои пальцы вцепляются в его тонкий джемпер и сама я подаюсь к нему, утыкаюсь лбом в плечо, потому что так лучше, однозначно лучше.
– Дыши, Поль. Ртом дыши. – Тихо приказывает мне Дима. Знает, что во время приступов – я бестолковый суррикат и ничего не могу решить сама. Ни одной мысли в голове не помещается. А вот указание – оно в тему. Очень.
Дышу. Вместе с ним дышу. Вдох-выдох, вдох-выдох. Боже, как же сложно делать такие простые вещи.
– Ты как вообще тут? – вырывается из меня на выдохе. Не Варламов, а Кашпировский какой-то.
– Аварийный люк в шахту. Тут невысоко было. – шепчет мне Дима.
– Спрыгнул? – рвано выдыхаю я.
– Слез. – Дима качает головой. – Какие прыжки, трос же оборвать можно. Нет, я конечно не против умереть с тобой в один день, но будет неплохо, если этот день случится не сегодня.
– Все равно нельзя же. – едва слышно пищу я. – штраф впаять могут.
– Дыши давай, не отвлекайся. – ворчливо откликается Дима, – не бросать же тебя тут было. Одну? А кто будет продолжение “Любви без тормозов” писать, если у тебя тут дыхалки не хватит?
Чокнутый мужик. Ему ж за такую самодеятельность потом могут какую-нибудь административку нарисовать. А если выйдет из строя лифт – еще и возмещение ущерба могут потребовать. А лифт может, у них там очень чувствительная система противовесов. Откуда я знаю? Я писатель, блин. Энциклопедия самых неожиданных фактов.
Я и не такое знаю. Знаю, например, что Андерсен немножко приукрасил, и Герда у него Лапландию и Финляндию за те пару ночей, что упомянуты в сказке преодолеть не могла. Особенно верхом на олене без седла.
– Ты читал? – удивленно переспрашиваю, когда до меня через три вдоха доходит, что он сказал. Откуда он вообще знает, что “Любовь” предполагает продолжение?
– Есть такой грешок. – По губам Димы пробегает улыбка. – Искал до чего докопаться. Не нашел. Ты оклемалась?
Почти. Не сказать, что меня отпустило до конца, но наличие рядом со мной живого человека существенно облегчает мое состояние. И вот я уже понимаю, что крепко стискиваю пальцы Димы. И вообще сижу рядом с ним, утыкаюсь лбом в его колени.
Видел бы хоть кто-нибудь эту сцену со стороны – наверняка бы воззвал к моему стыду и совести. Я вообще-то обручена. А близость такого интимного характера внезапно допускаю с бывшим мужем, о котором никак лестно не отзываюсь..
Ладно. Лифт никому не расскажет. А я если шевельнусь влево-вправо – мне поплохеет.
Дима берет мой телефон и звонит. Сначала по телефону, который указан в объявлении на стене, потом выматерившись на не отвечающую диспетчерскую службу – звонит в МЧС.
– Минут через сорок должны подъехать и выковырнуть нас отсюда. – Тихонько сообщает он мне и я еще крепче жмусь к коленям Варламова, пытаясь спрятаться от паники. Сорок минут этого трэша… Долго. Почти вечность. Блин, хорошо, что Дима здесь, без него я бы точно не дожила. И спасателям бы не додумалась позвонить.
– Спой мне, Дим. – даже для самой себя неожиданно прошу я. Мне нужен его голос. Его постоянное звучание. Только так я смогу отстраниться от паники почти полностью. Тишина и молчание только усугубляют..
Как-то раз мы застряли в лифте именно с Димой – мне регулярно ”везет” на застревания на самом деле. Тогда-то он и познакомился с моей клаустрофобией. Пятнадцать минут до явления лифтера сидел на полу лифта, крепко меня обнимая и напевая мне какие-то дурацкие песенки. А я кусала его запястье и дышала, пока звон в моих ушах отступал под натиском его голоса.
Сейчас предстоит ждать подольше.
Сейчас Варламов на секунду замирает, а потом стискивает мои пальцы крепче – сейчас мне до лампочки, если честно. И потихоньку запевает.
И все что мне хочется сказать: “Ну и гад же ты Варламов”. Хотя… Ну какая разница же, да? Какую песню вспомнил, такую и запел, но мне почему-то это мнится коварным планом. И вообще лифт тоже застрял по этому плану, обязательно.
Он поет тот самый романс, который орал под моим балконом, перед тем как сделать мне предложение. И в сердце будто раскаляется тот гвоздь, что в нем давно торчит. Его так и не выдернули. И больно, больно это слышать, больно вспоминать то время, в которое любовь из меня выплескивалась через край, но я не могу найти в себе силы Диму остановить.
Он – моя адская сковородка, на которой мне нравится подпрыгивать. Даже не думала, что я такая мазохистка.
Дима поет негромко, только для меня, но этого хватает.
У него по-прежнему классный голос. Боже, как я от него всегда тащилась. Даже спрашивала, почему он не пошел в музыкальное училище, на что Дима неизменно отвечал, что готов петь для меня и ни для кого больше. И сейчас – отступает звон тишины, но подступают эти воспоминания. Интересно, пел ли он хоть для кого-нибудь из своих актрисок? Отступался ли от тех слов, что говорил мне.
Я не спрошу. Ни за что на свете.
– Ты бы еще “Я вас любил” спел. – тихонько и с иронией шепчу, когда заканчивается последний куплет. – На сентиментальность пробило?
А он недовольно пыхтит и начинает тихонько напевать: “Не отрекаются любя”. Понятия не имею, что он этим хочет сказать. В нашей-то парочке “отрекся” именно он.
Вот серьезно, иногда он меня бесит. Особенно когда напоминает мне, что вообще-то у меня было за что его любить. И эти его достоинства по-прежнему никуда не делись. Вот сейчас – что это? Взял и полез ко мне через аварийный люк. Просто потому, что хотел отвлечь меня от приступа. Не захотел бросать. Он мне уже не муж, и вообще не обязан ничем, куда же мне записать вот такие вот подвиги?
Сорок минут спасателей на самом деле превращаются в полноценный час. И за этот час я сама себе начинаю напоминать мочалку. И когда лифт, наконец, приходит в движение, и поднимает меня все-таки до пятого этажа – я уже только тихонько похныкиваю на коленях у Варламова, а он гладит меня по спине и напевает про рюмку водки на столе. Мой личный музыкальный автомат – я заказала, он поет.
– Живые? – весело спрашивает мужик в форме МЧС.
– Не все. – Хрипло отзываюсь я, и поднимаюсь, ужасно сильно опираясь на Варламова. И хотела бы отстоять какие-то свои позиции, но мной сейчас можно полы помыть, а вот на ноги поставить – гораздо сложнее.
Честно говоря, я еще с полчаса сижу в коридоре школы на стульчике, а Дима стоит и обмахивает меня конвертом, в котором лежит распечатка сценария. И глаза у него тревожные-тревожные. И вот хоть матом на него ругайся. Хотя он же не виноват, что я на него так смотрю. Что по-прежнему мысленно допускаю попускать слюни на его широкие плечи.
Это я допускаю, это я смотрю, это я о нем думаю. И я никак не могу его отпустить. Ведь какое мне дело, до всех его Вер-Анджел-Снежан? Мы уже тысячу лет как не вместе. И сейчас он помог, потому что захотел помочь. И ни почему больше. Он просто знал, что я могу вполне долбануться в обморок, а валяться в обмороке долго не очень-то полезно для сохранности жизни. Просто, по сути, Дима – неплохой человек.
А я…
– Спасибо, Дим. – Тихо произношу я. Честно говоря, столько плохого о нем сегодня надумала. Даже немного неловко.
– Пожалуйста. – Варламов пожимает плечами. Какая ерунда, мол. Всего лишь совершил трюк, достойный какого-нибудь каскадера, всего лишь уже почти полтора часа от меня не отлипает. Всего лишь…
– Ты успеешь зал мне показать, или тебе уже по делам пора? – слабо спрашиваю я.
– Дела… – растерянно произносит Дима и бросает взгляд на часы, – дела были, да. Но бесполезно, Поль, я еще час назад должен был выехать на это собеседование, чтобы успеть.
– Собеседование? – ошалело повторяю я. – Куда?
– Ну так, – Дима пожал плечами, – Уже неважно, Поль. Все-равно опоздал же. Люди там серьезные, второй раз вряд ли позовут. Хотя демки я им по электронной почте отправил, может прокатит.
С пару минут я смотрю на Варламова открыв рот. Нет, есть же какие-то пределы адекватности, да? Карьерист Варламов из-за меня пропустил собеседование.
– Чувствую, я теперь с тобой до конца жизни не расплачусь за такие подвиги. – Мрачно вздыхаю я.
– Забей. – Дима отмахивается. – Я не особенно надеялся на то место. Если им не зайдут мои эпизоды – так и плакать не о чем. Хотя… Хочешь расплатиться?
– Хочу. – Устало откликаюсь я.
– Тогда пообедай со мной, Поль. – Широко улыбается Дима.
Внезапно!
Глава 14. Полина
Первое, что делаю я после этих слов Варламова – смотрю на часы. Тут же жалею, на самом деле, что не подумала перед этим. Уж слишком это красноречивый, знаковый жест. И до него, я могла бы вежливо покачать головой и сказать, что нет, я не могу и вообще опаздываю, то сейчас даю понять, что обдумываю предложение. И Дима смотрит на меня выжидающе.
И тем не менее, эмоции потихоньку укладываются на привычные рельсы и начинают бодренько об них постукивать. Обед? С Варламовым? А такая ли это удачная идея вообще?
Ага, акции Варламова сейчас взлетели в цене почти до олимпийского уровня. Впервые за последние пять лет я хочу сказать ему что-то хорошее, а не послать к чертовой матери.
После этого часа в лифте и не могло быть иначе. Но это же только сейчас. Завтра я все это пересплю, загляну на страничку Варламова в фейсбуке, полюбуюсь на аватарку, где его обнимает его Верочка, и исцелюсь. И по-прежнему буду жалеть, что на встречу с некоторыми людьми нельзя носить сковородки.
Или можно? А то у меня, если что, чугунная есть. Бабушкина. Готовить я в ней не готовлю, но для благого дела, типа “вправь мозги кобелю” – точно могу пожертвовать.
– Если тебе надо куда-то ко времени, я же могу тебя отвезти куда надо, Поль, – добавляет он и “включает” обаятельную улыбку. Поганец. Всегда любила его улыбающимся, а не загнанным и мрачным – каким он был в последние годы нашей семейной жизни, вот и сейчас – на душе прыгают солнечные зайчики. Правда, что ли, ему со мной было так паршиво и скучно, что вот не лезло это все?
В ответ на эту улыбку я закатываю глаза. Из принципа. Мол, не малолетка поди, заканчивай свой пикап. Хотя нужно сказать, да – не малолетка, но по-прежнему эффект имеется. Но я ж не глазами думаю, а головой. Поэтому Дима и не поймет ничего.
Он меня отвезет? К загсу? О-о-о, я представляю его лицо. При том, что я ему вообще не нужна, чувствую – по поводу брака с Костей Варламов проедется еще не один раз. Просто из принципа. Я ж у его недобритого величества разрешения не спросила, а у него на всех баб взгляды как у вожака стаи: что в постель упало – то уже мое и никому ни шагу влево-вправо не положено. И фигня, что к некоторым он заглядывал в спальню пять лет назад. Все равно “мое”. Рабовладелец чертов.
А руку-то с кольцом я тихонько ныкаю в кармане жакета…
От греха и длинного Варламовского языка подальше.
Интересно, еще не заметил или просто проигнорил?
Ну, раз мозг не выносит, значит – не заметил. В то, что Дима может из ревности не выносить мозг – я не верю. Быстрей поверю, что у него сейчас менее ранимое самолюбие стало, но чтобы он и перестал ревновать?
– Ну, один обед, Поль, неужели думаешь, я тебя отравлю? – не сдается Варламов. Его даже мое задумчивое молчание не отпугивает. Хотя… Никогда не отпугивало, он всегда был редкостная птичка-задолбай. Вот как попугай, только задолбай.
– Ну, вот скажи мне, на кой черт тебе это нужно, Варламов? – Я задумчиво качаю головой. – Ну, серьезно, я для этого мотивации никакой не вижу. У тебя актриски кончились, что ли? Так я не вариант.
– Хочу извиниться за пятницу, – Дима пожимает плечами. – Ты хоть поужинала тогда?
– Нет, конечно, – я не удерживаюсь, хихикаю. – Вообще все выходные мне кусок в горло не лез, отбил мне аппетит на трое суток, ирод. И как тебя еще земля носит?
Дима смотрит на меня странно. Будто бы все понимает, но при этом слегка жалеет, что я сейчас не шучу. Или кажется мне это?
Эх, знал бы он, сколько я в ту пятницу коньяка приняла, чтобы выбросить из головы его чертовы руки… Сильные, крепкие, страстные такие руки…
Вообще мне не хочется отказываться. Тем более что в загс мне еще через два часа всего, а тут вроде как недалеко.
И, в конце концов, это просто обед.
И мне вообще-то с Димой еще год работать, не помешает навести мосты, на самом деле.
И… Я обещала, что его отблагодарю.
В конце концов, у него так-то жертва во имя меня принесена. Вдруг ему потом это собеседование в карьере аукнется? А я в его компании тарелку супа съесть боюсь?
– Ну, думаю, один обед в меня влезет.
Я улыбаюсь, он улыбается мне в ответ, в меня будто отрикошетила моя же улыбка, только у Димы получается как-то лучистей.
– Только давай уже зал посмотрим, наконец, а то зря я, что ли, через все это прошла? – с неприязнью кошусь в сторону лифта.
Дима кивает и оттопыривает локоть.
Эмоционально я по-прежнему не до конца в форме, поэтому хватаюсь за этот локоть как-то по инерции. А уже потом чувствую себя не то дурой, не то лохушкой.
Вообще я приучена. Как собака Павлова, блин. Постоянно с ним мы ходили вот так – под руку. Я после развода еще полгода отвыкала – привычка ходить с укреном влево осталась, а опора исчезла. Элька еще долго на меня ворчала, что я её во время прогулок норовлю утолкать влево. Оказалось быстрее привыкнуть вставать слева самой, чем перестроить мозг с его привычками.
Ну и… Подставил локоть Варламов сам. Значит, и лох тоже он сам. А я пройдусь, шарахаться не буду, вот еще. Еще палиться, что до меня дошла вся интимность этого прикосновения. Не дошло. Не интимно – и не волнует.
…А когда по вечерам Дима мыл посуду – я могла “греть ладошки” в передних карманах его джинс…
Почему я это вспомнила именно сейчас?
Ох, Полина… Почти замужняя женщина. Еще не взятая фамилия Кости грустно смотрит на тебя, как побитая собачка.
Концертный зал в этой школе на самом деле неплох. Просторный, современный, светлый. Новый – и комар тут нигде не сидел.
– Прожектора слабоваты, но мы заменим лампы во время съемок, – замечает Дима. – Декораторов напряжем и можно сделать из него как зал кастинга, так и репетиционный. И концертный тоже, я думаю.
Вот это чуть более профессиональный подход, если честно. Я-то что, я только внешне оценить и могу. А по внешним показателям мне любой зал подойдет.
– Репетиционный зал должен быть меньше, – я оглядываюсь, рассматривая помещение. – Там же что-то вроде небольшого дома культуры…
– Да, я помню, – Дима кивает. – Ты не думай, даже из такого уровня можно сделать что-то более колхозное. Портить наши декораторы умеют прекрасно. Только попроси.
Придется поверить на слово. Опыта у меня нету вообще. А Варламов как раз в курсе, что нам требуется от этого помещения, и может оценить все как надо.
– Я до сих пор не верю, что это все реально, – задумчиво произношу я, касаясь пальцами правой руки черной кожаной обивки кресла.
– Что именно?
Сейчас мне хочется назвать Диму занудой.
Ну, вы только гляньте, какой сухарь вырос из моего восторженного молодого жениха, стоит тут, смотрит на меня как на дурочку.
Я ведь даже не думала, что когда-нибудь буду участвовать в съемках.
По моей книге.
Да еще и с ним…
После развода последнее казалось самой недостижимой частью этой мечты.
Кто не мечтал работать со своим благоверным? Ну, когда еще был юн и наивен и твердо веровал, что супруги не должны расставаться. Вот и я мечтала. Глупой, розовой мечтой, что мой всемогущий и крутой муж когда-нибудь будет работать со мной локоть к локтю.
Ну вот. Работает. По-прежнему крутой, по-прежнему всемогущий, если судить по его трюкам с проникновением в лифт, но уже не муж. По-прежнему это меня дергает, хотя должно бы уже перестать.
– Пойдем уже есть, а? – Вопрос Димы так и остается без ответа. Неохота мне сейчас об этом. Я и так сильно расклеилась в лифте, но панические атаки штука бесконтрольная. Обнажаться душой еще сильней я не могу, да и не нужно это.
Оказываясь рядом с лифтом, я втягиваю голову в плечи по инерции. Нет уж, нет уж, спасибо, сегодня острых ощущений хватило. Да и вряд ли его уже починили. Или сколько его там чинят-то?
Спускаемся по лестнице. С каждой ступенькой я клянусь забыть про каблуки до старости. А в старости заболеть склерозом и не вспомнить.
Когда Дима шагает ко мне и подхватывает меня на руки – я не замечаю. Поэтому едва не прикладываюсь затылком об перила и недовольно взвизгиваю.
– Варламов, отпусти, – пищу, цепляясь за его шею, потому что он-то не останавливается, он продолжает спускаться по лестнице.
– У тебя вид больной, ты еще не отошла, – невозмутимо отзывается этот чертов наглец. – Не дрыгайся, Поль, а то на плечо закину.
Ага, не отошла. Сейчас отойду. В мир иной, потому что напугал этот придурок меня ужасно. А какому невротику понравится, когда земля из-под ног уходит?
И кому вообще понравится быть на руках у бывшего мужа, которому в любой другой день недели ты хочешь дать по голове чем-нибудь тяжелым и который вообще-то до сих пор выводит из равновесия самым лютым образом.
Но оказаться перекинутой через плечо я не хочу. И так-то не хочу, но я же знаю упертость этого барана – он же слово сдержит, с него станется. Приходится терпеть. Ну и… Так ему и надо, пускай поработает мышцой, отработает всю эту пыль, пущенную мне в глаза.
– Выпадет грыжа у тебя, мандарины в больничку носить не буду, – едко сообщаю я.
– Мандаринов не надо. Надевай костюм медсестры и приходи так, – Дима расплывается в похабной улыбке. Зараза! И хочется смеяться и треснуть этого идиота побольнее.
– Ты все равно не донесешь до первого этажа, – мстительно бурчу я. – Тут лестницы высокие.
– Если донесу, ты со мной не только пообедаешь, но и потанцуешь, – насмешливо откликается Варламов.
– Тебе слабо, – железобетонно откликаюсь я. – Так что сдавайся сразу же.
– Спорим? – Дима с иронией смотрит на меня и поднимает одну бровь.
– Спорим! – Я вцепляюсь в его шею крепче. И тут же об этом начинаю жалеть – потому что Варламовская близость деморализует мое самоуважение еще сильнее. Сразу начинает хотеться очень странных вещей – уткнуться носом в его джемпер, например. И принюхаться к туалетной воде. Все та же? Моя любимая?
А нельзя, Полина, страдай. И не подмахивай этому павлину. Переживет. А то вон как хвост распушил, бицепсы свои выпячивает. Тоже мне, нашел чем похвастаться.
Повелась на спор я на самом деле безумно легко, и это не было удивительно. С Костей особо не подурачишься, а я по жизни, вот в таких бытовых вещах жутко азартный человек.
Игры и прочее не увлекают ни разу, на деньги не спорю, а вот на "слабо и кто из нас моет посуду" – был мой любимый спор. Дима мне регулярно поддавался, знал, что я не особенный фанат этого дела. И по-прежнему не фанат. Посудомойка прекрасно справляется за меня.
И вот плыву я такая, на руках у бывшего мужа. Пользуюсь его дурацкой самцовостью, спасаю ноги от убийства каблуками. Перебираю в мыслях всякую ерунду и мечтаю, чтобы Дима сдался, но не уронил меня по дороге. У меня явно, в сегодняшнем гороскопе ничего хорошего, так что лбом об ступеньку приложусь наверняка.
А Варламов пялится на меня, лыбится, скотина такая, удовлетворенно, самоуверенно, будто уже выиграл. И ведь даже не споткнулся ни разу.
– Слушай, ты точно каскадером не подрабатываешь? – задумчиво интересуюсь я, когда он шагает через холл школы искусств. Где-то там восхищенно и завистливо ахает девочка с ресепшена. А я хочу показать ей язык, хотя, конечно, она вообще не о том думает. Это тебе не романтика, детка. Это я нагло пользуюсь бывшим мужем, и мне не стыдно. Хорошо, что Костя не видит – вот тут совесть бы почесалась. Хотя я больная и пострадавшая, мне можно!
На мой вопрос Варламов только невозмутимо улыбается, выходит сквозь разъезжающиеся двери и чешет через парковку к своему выпендрежному синему лексусу.
На землю он спускает меня только перед машиной. И смотрит на меня победоносно… Да, не ожидала. Нет, он всегда был сильный, а сейчас, кажется, вообще терминатор. Из качалки, что ли, не вылезает, а протеин употребляет вместо сахара в чай?
– Я выберу ресторан с приличной музыкой, не переживай, Поль, – ухмыляется Варламов.
Хочу его убить. Мучительно. Но быстро! Чтобы не бесил так вот, как сейчас.
Но я сама проспорила!
Черт!
