Текст книги "Пират"

Автор книги: Джин Родман Вулф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

Когда отпущенные мне две недели истекли, мы выплыли в залив на встречу с Харкером и поднялись на борт, привязав нашу маленькую лодку к корме «Принцессы».

Глава 30
ШТУРМ

Капитан Берт приветствовал меня широкой улыбкой и бокалом вина.

– У тебя цветущий вид, Крис. Как дела на «Сабине»?

Я поблагодарил его и сказал:

– Все в порядке, сэр. Пока я отсутствовал, Новии пришлось подстрелить одного парня и повесить другого, но она говорит, это оказало чудодейственный эффект на остальных. Рыжий Джек и Бутон говорят то же самое.

– Я всегда знал, что подобные меры помогают. – Капитан Берт ухмыльнулся. – Однако теперь у тебя стало на два человека меньше.

Я потряс головой.

– Вы правы, сэр, Новия наказала двоих. Парень, которого она повесила, убил Кампаня – значит, минус два. Но парень, в которого она стреляла, – это один из симаронов, – сейчас идет на поправку. Я привел с собой на корабль индейца москито – получается, на деле мы потеряли только одного.

– Ты уверен, что он не шпион, Крис?

– Он был рабом, сэр. Его едва не забили до смерти. Он ненавидит испанцев сильнее, чем я… чем любой другой человек на свете.

– Ты ему доверяешь?

– Целиком и полностью. Если бы вы знали его так же хорошо, как знаю я, вы бы тоже ему доверяли.

– Хорошо. – Капитан Берт откинулся на спинку кресла и сложил ладони домиком. – Расскажи мне о крепости.

– Она сильно укреплена со стороны моря, но слабее со стороны суши. Стены со стороны воды сложены из гранита и имеют толщину около четырех футов. Обращенные же к суше…

– Сколько там орудий?

– Со стороны моря? Шестнадцать. Десять восьмифунтовиков, четыре двенадцатифунтовика и два двадцатичетырехфунтовика.

Капитан Берт потер руки.

– Ты проник в саму крепость?

– Да, сэр. Это не составило труда.

– Я впечатлен. Когда мы встретились в Веракрусе, я сразу понял, что человек вроде тебя очень мне пригодится. Помнишь?

– Да, сэр. Я никогда этого не забуду.

– Тогда я еще не знал, насколько я прав. Выпьешь еще вина?

Я помотал головой и прикрыл бокал ладонью.

Он налил себе.

– Так, давай-ка я подсчитаю. По четыре человека на каждый восьмифунтовик – получается тридцать два. Четыре двенадцатифунтовика, ты сказал. Положим, по шесть человек на каждый – значит, еще двадцать четыре, а в сумме пятьдесят шесть. Два двадцатичетырехфунтовика. Каждое такое орудие могут обслуживать восемь человек, но для ровного счета возьмем десять – значит, еще двадцать. Там также будут офицеры, люди при печах и так далее. Я бы сказал, сто человек по меньшей мере. Эта цифра согласуется с тем, что ты видел?

Я снова помотал головой:

– Больше похоже на двести, капитан. Думаю, около ста шестидесяти. Возможно, сто восемьдесят, но никак не меньше ста шестидесяти.

Он кивнул, словно сам себе:

– Выстоит против флота. Л’Олоне брал Маракайбо, знаешь ли. Награбил целое состояние и напугал Испанию до смерти. Они значительно усилили оборону против прежнего. Расскажи про сторожевую башню. Она – часть крепости?

– Нет, сэр. Она расположена на острове на другой стороне пролива – Isla de La Vigila, что означает Дозорный остров. Это каменная башня, стоящая на холме. Высота самой башни – футов пятьдесят, но верхушка башни находится почти в ста футах над уровнем моря. Как только какой-нибудь корабль входит в залив, сторожевая башня подает сигналы крепости. Я пытался расшифровать код, но не сумел.

– Насколько я понимаю, пролив между островами узкий? На всех картах, которые я видел, он выглядит узким.

– Да, сэр. Он очень узкий, а дальше сужается еще сильнее и вдобавок становится извилистым. Там находится знаменитый песчаный перекат под названием Эль-Табласо, где глубина всего десять футов. Многие корабли садятся там на мель.

– Общая картина понятна. – Он снова сложил ладони домиком. – Что помешает нам взять сторожевую башню?

– Орудийный огонь из крепости. Солдаты из крепости или из казарм, расположенных за городской чертой.

– Значит, там есть еще солдаты, защищающие город.

– Да, сэр. Около восьмисот человек, по моей оценке.

– Хорошие солдаты?

Я пожал плечами:

– На мой взгляд – обычные. Я слабо разбираюсь в солдатах.

– Хороших солдат можно узнать по выправке, и они стараются содержать себя в чистоте. Как моряки. – Капитан Берт поднялся с кресла, подошел к большому кормовому окну и посмотрел на «Снежную даму». – Мне кажется, ты и в моряках не особо разбираешься.

– Да, капитан, – сказал я. – Не особо.

– У меня есть одно желание. Мне бы хотелось, чтобы военно-морской флот дал мне на время сотню человек. Или больше.

Когда он шел обратно к своему креслу, я заметил, что он не задевает макушкой бимсы. Мне приходилось сильно пригибать голову в той каюте, как и в нашей с Новией каюте на «Сабине».

– У меня есть два плана, Крис. Возможно, они оба вполне осуществимы. Возможно, ни один из них никуда не годится. Мне бы хотелось услышать твое искреннее мнение об обоих.

– Не сомневайтесь, капитан, вы его услышите, – заверил я.

– Хорошо. Вот первый из них. Мы высаживаемся на западном побережье залива, идем вдоль берега, держась вне досягаемости крепостных батарей, и захватываем город.

– Ну да. – Я кивнул. – Именно такая мысль и пришла мне в голову, когда я высадился там. Этот план осуществим, сэр, но у него есть серьезные недостатки.

– Какие именно?

– Во-первых, трудный переход. Людям это не понравится. Нам придется оставить половину наших сил на кораблях, как мы сделали у Портобело, – но Маракайбо гораздо больше Портобело.

– И сейчас у нас меньше кораблей. Продолжай.

– Со сторожевой башни заметят, что мы высаживаемся на берег. Таким образом, генерал Санчес – он сейчас в Маракайбо – получит два или три дня, чтобы организовать оборону на подступах к городу. Нас встретят не только солдаты, но и артиллерия.

– То есть застать врасплох их не удастся, – пробормотал капитан Берт.

– Совершенно верно, сэр. У генерала Санчеса также будет время, чтобы послать за подкреплением из Каракаса. И он его получит. Насколько мне известно, он самый высокий военный чин в Венесуэле.

– Мы можем разбить генерала Санчеса еще до прихода подкрепления, Крис. Во всяком случае, я надеюсь на это.

– Да, сэр. Мы можем, но нам нужно будет быстро захватить золото, а у них будет полно времени, чтобы надежно спрятать его. Если мы не успеем отыскать золото, нам придется сражаться со свежими силами противника. Даже если мы одержим победу, нам все равно придется тащить добычу к кораблям тем же путем, каким мы пришли. А если Каракас пришлет на подмогу не сухопутное войско, а корабли…

– Совершенно верно, – прервал меня капитан Берт. – Это серьезное возражение. Наши корабли окажутся в ловушке, точно загнанные в угол крысы. Им придется с боем прорываться из залива, с половинными командами на борту.

– Оставив нас на берегу, – добавил я.

– Да. Насколько я понимаю, мы сходимся во мнении, что мой первый план осуществим, но чертовски рискован. Вот второй. Не бойся раскритиковать его в пух и прах. В сторону пролива направлены все орудия в крепости?

– Все, кроме двух восьмифунтовиков. Они нацелены в сторону суши.

– Хорошо. Судя по твоим словам, мы можем обстрелять сторожевую башню издали, оставаясь вне досягаемости крепостных пушек. Мы разрушим башню, таким образом ослепив противника. Когда темной ночью подует крепкий ветер, мы полным ходом пройдем через пролив. Мы захватим Маракайбо и пригрозим сжечь город и убить всех наших заложников, коли крепость не сдастся.

– Этот план нравится мне гораздо больше первого, капитан. Самое сложное здесь – пройти через пролив. Чем дольше мы будем ждать благоприятного ветра, тем больше у испанцев будет времени, чтобы послать в Каракас за кораблями и солдатами – и получить подкрепление.

– Я согласен, разумеется, – кивнул капитан Берт. – Нам придется действовать в течение ближайших нескольких ночей.

– Вдобавок пролив узкий, и нам придется нащупывать путь глубиномерным шестом. Любой корабль, который сядет там на мель, будет разнесен в щепы с восходом солнца.

– Я понимаю.

– Что хуже – любой корабль, севший на мель, может загородить путь остальным. Если они уже войдут в пролив к тому времени, их придется разворачивать при помощи верпов, чтобы вывести обратно в залив. Можно мне рассказать, как бы я поступил, сэр?

Капитан Берт кивнул, и я рассказал.

* * *

Мы вошли в залив при свете дня, под гордо реющими черными флагами. «Сабина» шла первой, и матрос на топе мачты крикнул:

– Башня подает сигналы, капитан. Но я их не разбираю. Я ухмыльнулся Новии и сказал:

– Полагаю, пора.

Я так живо помню тот момент, что не могу его опустить.

Новия настояла на том, чтобы отправиться со мной в баркасе. Мы высадились – отрядами со всех четырех баркасов – на западной стороне Голубиного острова, удаленной от пролива. Другими словами – почти прямо напротив крепости и, таким образом, позади засады, которую обнаружили мы с Худасом. Я надеялся настичь солдат, когда они дадут деру обратно в крепость, но никто не предупредил их о нашем приближении. Мы подошли к засевшим во рву испанцам со спины и погнали их, словно стадо овец, на северную оконечность острова, где их под огнем наших корабельных орудий полегло человек сто или больше, прежде чем они сдались.

Затем мы бросились на штурм крепости со стороны суши, захватили ее и заклепали железными штырями запальные отверстия пушек. В крепости не осталось почти никого, и испанцы успели произвести не более дюжины выстрелов.

Значит, я ошибался насчет солдат. Я ошибался и насчет города тоже, поскольку ожидал уличных боев с горожанами и солдатами генерала Санчеса. Но последний использовал своих людей только для прикрытия спешной эвакуации населения. Все было бы хорошо, если бы горожане держались вместе. Но, едва оказавшись за пределами города, они разбежались в разные стороны, точно перепуганные цыплята, и генерал не мог прикрыть всех пятью тысячами своих бойцов. Мы же посылали вперед сильные отряды, когда хотели, и в конечном счете поймали много жителей – с золотом, серебром и драгоценностями, которые они пытались спасти от нас.

Именно тогда я по-настоящему понял, почему капитан Берт столь высоко ценил буканьеров. Наши буканьеры успевали дважды зарядить ружье и выстрелить за время, которое требовалось испанскому солдату, чтобы перезарядиться и выстрелить один раз, и они попадали в бегущего человека с расстояния пятидесяти шагов. Порой казалось, что испанские солдаты умудряются попасть в одного из нас только тогда, когда целятся в другого. В рукопашном бою наши силы были примерно равными: верх брала сторона, имевшая численный перевес (то есть почти всегда мы). Но наилучшим способом одержать победу с минимальными потерями было преследовать группу горожан, удирающих от нас со всех ног, и убивать одного за другим солдат, пытающихся их защитить. Через полчаса у них не оставалось ни одного защитника.

Я бы солгал вам, скажи я, что никаких изнасилований и пыток не было, но сам я не занимался такими делами и изо всех сил старался предотвратить подобные случаи. Насколько я помню, я преуспел в своих стараниях дважды.

Здесь мне следует поподробнее остановиться на пытках. В своем повествовании я опускал многие моменты, и данный момент мне тоже хотелось бы обойти молчанием. Но я не собираюсь умалчивать о нем сейчас, ибо прекрасно понимаю, насколько бесполезна исповедь, не содержащая всей правды.

Кроме того, в наши дни пытками считаются многие меры воздействия, которые на корабле являлись просто формами наказания. Например, проштрафившихся матросов килевали. Это означает, что человека привязывали к веревке, пропущенной под днищем судна с борта на борт, бросали в воду и протаскивали под килем, чтобы поднять обратно на палубу с другой стороны. Из воды его вытаскивали полузахлебнувшимся, с ободранной об острые ракушки кожей. Если он не умирал, его заковывали в кандалы на неделю-две, давая возможность оправиться. Немного восстановив свои силы, он возвращался к своим обязанностям, и никто не называл данное наказание пыткой.

Мы жгли пленников каленым железом, прикладывали им к лицу горящие угли, поджаривали их на костре. Мы отрезали у мужчин половые органы и насиловали их жен у них на глазах. Мы накидывали людям на голову веревочную петлю и с помощью палки затягивали веревку все туже и туже, покуда у них глазные яблоки не вываливались из орбит и не повисали под глазницами, – все это для того, чтобы заставить пленных признаться, где они спрятали деньги.

Да, мы жестоко пытали пленных, но знали, что испанцы обращались бы с нами точно так же, если бы захватили нас. Испанцы часто подвергали мучительным пыткам какого-нибудь раба-индейца для того лишь, чтобы все прочие рабы боялись и уважали их.

Начав разыскивать Худаса – на третий день нашего пребывания в Маракайбо, когда мы уже собирались сниматься с якоря, – я направился в знакомый трактир, предположив, что он мог вернуться туда, поскольку знал о каком-нибудь тайнике с ценностями. Я не нашел там Худаса – да и никакого золота тоже, – но нашел тела сыновей его прежнего хозяина. У одного череп был раскроен топором или томагавком. Кажется, тогда я в первый и последний раз в жизни видел человеческое лицо, разрубленное пополам. Второй был расчленен – похоже, заживо: ему отсекли руки и ноги, а все прочее оставили истекать кровью.

Позвольте мне сказать здесь об испанцах и испанском короле одну вещь, которую большинство современных людей не знает. Даже не все пираты знали это. Когда испанец получал в дар от своего короля земельные владения, он должен был поклясться, что будет защищать и учить христианству коренных американцев, чью землю получал в собственность.

Вряд ли кто-нибудь из них делал это. Да, индейцев учили христианству, но занимались этим не люди, владевшие их землей, а священники и монахи – иезуиты, францисканцы и доминиканцы. Они же защищали индейцев по мере своих сил. Главным образом – от испанцев-мирян.

Прочитав все это, вы неминуемо весьма сурово осудите людей вроде капитана Берта, Худаса и меня, и я не говорю, что мы не заслуживаем осуждения. Несомненно, Бог будет судить нас со всей строгостью. Но Бог не забудет, что эпоха, когда мы, буканьеры, грабили Испанский материк, отличается от современной эпохи и что люди, которых мы пытали из-за золота, предали бы нас пыткам просто забавы ради.

Все мы знали, что Маракайбо богатый город. Но он оказался даже богаче, чем мы предполагали. Мы загрузили наши корабли и два испанских судна, стоявших в гавани, и направились к Ямайке с таким грузом золота, серебра и какао-бобов, что я не удивился бы, если бы капитан Берт отказался от своих дальнейших планов и поплыл прямиком домой в Суррей.

Он этого не сделал, но прежде чем продолжить, я хочу рассказать еще немного про Маракайбо. Испанцы допустили там (на мой взгляд) две типичные для них ошибки, позволившие нам действовать столь свободно.

Во-первых, они слишком полагались на свои укрепления. Они предвидели один вариант штурма и подготовились к нему. Когда кто-нибудь так поступает, противник видит это и составляет планы с учетом обстоятельств. Недостаточно просто принять меры против нападения в лоб, игнорируя все остальное. Если бы полковник, с которым я разговаривал в крепости, патрулировал берега Голубиного острова, нам не удалось бы застигнуть гарнизон врасплох.

Во-вторых, они потеряли город не по вине одного человека. В этом виноваты практически все находившиеся там испанцы, кроме солдат под командованием генерала Санчеса. (Именно они погибли в большем количестве, чем все остальные, но по крайней мере они не подверглись пыткам.) После того как мы захватили крепость, у генерала Санчеса осталось восемьсот солдат. В Маракайбо было по меньшей мере пять тысяч мужчин, способных держать в руках оружие, и многие из них имели в своем распоряжении мушкеты, пистоли и мечи. Вряд ли среди них нашелся бы хоть один, у кого не имелось бы топора или ножа. Если бы этих мужчин организовали и бросили против нас, нам пришлось бы убраться из города, причем спешно. Никто этого не сделал. Сомневаюсь, что хотя бы сотня из пяти тысяч сражалась с нами. Они рассчитывали, что их защитят солдаты, и солдаты пытались защищать горожан вместо того, чтобы атаковать нас. Если бы они предприняли решительную атаку, когда мы пьянствовали и грабили город, они бы в два счета оттеснили нас к нашим кораблям.

Может, полковник в крепости был тупым? Такое не исключено – в конце концов, я же обманул его. Но я говорил по-испански по меньшей мере не хуже, чем он сам, и у него не было причин не доверять мне. Северная оконечность острова представлялась самым логичным местом для предполагаемой высадки противника, и полковник устроил там хорошо продуманную засаду. Если бы мы напоролись на нее, как он рассчитывал, нас бы всех перебили. Нет, он был не тупым, а недальновидным.

Я пишу эти строки в канун Рождества, и именно о Рождестве я собираюсь читать проповедь на полуночной мессе.

* * *

Прежде чем вернуться к Маракайбо, должен сказать, что моя проповедь, похоже, удалась. Для начала я объяснил, что ум, поставленный на службу Богу, есть великое благо, но судят нас не по нему.

– Это природное качество. Для Бога благоволить к вам за ваши умственные способности было бы столь же несправедливо, как благоволить ко мне за мой высокий рост. Все мы от рождения наделены одними талантами – сокровищами, дарованными нам Всемогущим, – и лишены других. Если мы умны, мы употребляем наш дар на служение Богу. Каждый участник нашего хора родился с прекрасным голосом и разумно предпочел славить им Господа. Вы можете привести много других примеров, я знаю.

Святой Фома Аквинский был гением, и святой Франциск Ассизский напоминает нам Христа больше, чем любой другой святой. Я не удивлюсь, если узнаю, что святая Тереза Авильская являлась самой выдающейся женщиной после Богоматери. Обрел ли кто-нибудь из них большее райское блаженство, чем брат Джунипер? Нет, заверяю вас, и они не хотели бы этого. Многие святые были всего лишь детьми к моменту своей смерти – в первую очередь мне в голову приходит святая Агата, но есть много других. Бернадетта была простой деревенской девушкой, как и святая Жанна.

Я мог бы перечислять подобные примеры целый день, но вы видели много лучшие примеры, когда пришли в церковь. Мудрецы с Востока были призваны стать свидетелями Вочеловечения Бога. И пастухи тоже. Пастухи и мудрецы, они были призваны в свидетели.

Так и я призван. И каждый из вас призван, иначе вы не находились бы здесь. Многие из вас умны, я знаю. Я знаю также, что я неумен. Я человек простой и не всегда добродетельный – человек, который в лихие времена мог бы стать свиноводом или пиратом. Понимая это, я безмерно счастлив сознанием, что Бог не принизил меня, поскольку я не гений. Он просит меня об усердии, и это качество по силам проявить каждому из вас. Если я усердно постигаю волю Божью относительно меня и усердно ее выполняю, то являюсь одним из свидетелей, угодных Христу.

Не важно, капитаны мы или простые матросы. Мудрецы ушли и стали рассказывать всем о пришествии в мир Христа. Пастухи сделали то же самое: начали разносить по свету благую весть о великой радости.

Мы с вами тоже можем сделать это. Если мы понимаем, что значит Рождество и в чем заключается истинное счастье, нам остается только пожелать всем остальным веселого Рождества. Причем от всей души.

Я желаю вам веселого Рождества, праведные члены Святого Семейства. Веселого Рождества всем нам, всем до единого.

* * *

И вот я сижу, кусая кончик ручки. Я уверен, что забыл половину вещей, которые хотел написать про Маракайбо. Несомненно, это к лучшему.

В Маракайбо я понял, почему капитан Берт хотел бы получить в свое распоряжение двести военных моряков. Он бы их организовал и удерживал от грабежей, покуда не разбил бы испанцев наголову, а не просто прогнал из города. Генерал Санчес тоже мог бы организовать своих испанцев и нанести нам сильный удар в первый же вечер. Я уже говорил, что произошло бы в таком случае. Может, он был никудышным генералом? Вряд ли. Мне кажется, он хорошо понимал, как следует действовать. Но генерала слишком волновало, что скажут люди, если он предоставит горожанам спасаться бегством – или попадать в плен – самостоятельно. Среди них были особы богатые и знатные (я это знаю, поскольку мы захватили в плен несколько таких). Они принялись бы орать почище мартовских котов, жалуясь губернатору в Каракасе на Санчеса, не защитившего их. Если смотреть на дело с такой точки зрения, он поступил разумно.

Обычный генерал, который думал бы о наступлении, а не губернаторе и не о губернаторской реакции, разбил бы нас как пить дать. Из года в год испанцы слишком много думали о губернаторах и Мадриде. В конечном счете это стоило Испании империи, занимавшей четверть мира.