Текст книги "Пират"

Автор книги: Джин Родман Вулф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

Капитан Берт слегка нахмурился и помотал головой.

– Крису интересно знать, где он. Теперь мне тоже интересно знать. Что-то они мне не нравятся, ваш капитан Лесаж и его корабль, пропавшие невесть куда.

– Вы подозреваете Лесажа в предательстве, сеньора. В чем именно оно заключалось, по-вашему?

Новия сжала мою руку:

– Я не знаю.

– Я тоже, сеньора. Что он мог сделать? Сообщить испанцам о наших планах, связанных с Портобело? К тому времени, когда он узнал о них, Портобело уже пал. Сообщить испанцам о наших планах, связанных с Маракайбо? Да, конечно, – и, похоже, кто-то действительно сообщил. Помните найденные Гослингом письма, а? Возможно, это работа Лесажа. Но это с таким же успехом мог сделать любой из двух дюжин других людей.

Новия промолчала.

– У нас состоялось собрание, сеньора. Военный совет. Вы на нем не присутствовали, Крис тоже – да и Лесаж, коли на то пошло. Все остальные были там. Хэл и я высказались за Маракайбо. Только мы двое. Но не Гослинг, не Кокс, не Добкин, не Огг, хотя на Огга я рассчитывал. Больше ни один человек. О чем это говорит вам?

– Я не знаю, капитан, – сказал я, – и Новия вряд ли знает.

Капитан Берт откинулся на спинку кресла и сложил ладони домиком. С полминуты все молчали. Потом Новия выпалила:

– Мы хотим знать, о чем это говорит вам, капитан.

– Предположим, вы узнали о моем намерении совершить налет на Маракайбо, сеньора. Предположим, из страсти к наживе вы продали сведения испанцам. Разве вы послали бы Криса мне на помощь?

Новия энергично помотала головой:

– Ни в коем случае!

Капитан Берт кивнул.

– А как насчет вас самой, сеньора? Вы шли с нами от Портобело до Санта-Марии.

– И обратно тоже, капитан. Кто потащил бы меня на руках?

– Вы хотите совершить налет на Маракайбо?

– Нет! Они предупреждены. Я уже говорила.

– Да, говорили, хотя я все равно намерен напасть на Маракайбо. Будь вы капитаном на том военном совете, разве вы не сказали бы то же самое? Маракайбо – западня? Давайте направимся еще куда-нибудь?

Капитан Берт посмотрел по очереди на каждого из нас.

– Теперь вспомните: все присутствовавшие на совете капитаны, кроме Хэла и меня, говорили именно так.

– Не все же они предатели, капитан, – заметил Хэл.

– Разумеется, не все, Хэл. Я хочу сказать лишь одно: если бы наш иуда находился там, он бы выступил заодно с остальными – возможно, предложил бы напасть на Портобело. Для него идеальным результатом собрания стало бы следующее решение: я и еще несколько человек идем к Маракайбо, тогда как он и остальные направляются еще куда-нибудь. Он задался бы вопросом, куда Брэм Берт не захочет пойти, – понимаете? И ответил бы: в Портобело – поскольку франтоватый Брэм знает, что Портобело – чертова дыра. В таком случае кому из присутствовавших на собрании Брэм может доверять, друзья мои?

– Только капитану Харкеру, мне кажется, – сказал я.

– Верно подмечено, Крис, но есть еще один человек, кроме меня самого.

Вероятно, я уставился на него пустым взглядом, ясно свидетельствовавшим об отсутствии у меня каких-либо мыслей на сей счет.

– Хэл? Не хочешь попытаться?

Он помотал головой.

– Сеньора? Вы женщина проницательная.

– Думаю, капитан Ишем. Поскольку вы ни словом о нем не обмолвились.

– Умно. – Капитан Берт улыбнулся и подался вперед, положив локти на стол. – Умно, но неправильно. Нет, я спрашиваю вас, друзья мои: если бы вы продались Испании, а потом нашли письма, в которых говорится, что испанцы в Маракайбо предупреждены о налете, вы бы сообщили о них Брэму Берту?

Новия помотала головой.

– Понимаю, – промолвил я.

– Еще бы ты не понял, Крис. Вот одна веская причина доверять Гослингу, есть и другая. Когда все отправились к Панаме, покинув меня, кто остался со мной? Опять-таки Гослинг. А также ты, разумеется, и твой подчиненный Ромбо. Вот четыре капитана, которым я могу доверять. Полагаю, все вы не прочь выпить еще по глоточку вина?

Когда вино разлили по стаканам, Новия сказала:

– По вашим словам, четыре капитана достойны доверия, но я не насчитываю здесь четырех.

– Совершенно верно, сеньора. На собрании Гослинг высказался против Маракайбо. Если бы я сказал Гослингу то, что сказал сегодня вам, он бы решил, что я ему не доверяю. Я доверяю, но он считал бы иначе, понимаете? Я бы не хотел этого. Нельзя доверять человеку, который думает, что ему не доверяют, сеньора. Что же касается Ромбо, я назвал его подчиненным Криса, каковым он и является. Пусть он пока остается в статусе подчиненного. Если бы он сейчас пил вино с нами, он бы начал воображать себя ровней Крису, а мне бы не хотелось этого. А вам, сеньора?

Глава 28
МАРАКАЙБО

Капитан Берт сказал, что мы двинемся к заливу Кампече. Мы так и поступили, но предварительно провели своего рода рабочий отпуск в архипелаге Сан-Блас. Он состоит из крохотных островов, покрытых буйной растительностью (типа облегченного варианта джунглей), которых насчитывается, наверное, несколько сотен. Поскольку морские ветра обычно разгоняют всякую мелкую летучую живность, там нет такого обилия кровососущих насекомых, как в низинах Дарьена или Испаньолы. Там прекрасные пляжи, огромные деревья (преимущественно кедры) и попугаи повсюду. В общем и целом, это одно из самых чудесных мест, виденных мной в жизни.

На архипелаге Сан-Блас живут куны – такие же, с какими мы познакомились в Дарьене. Наши дарьенские куны были малорослыми: ниже нас и ниже индейцев москито. Островные куны были еще ниже ростом, но говорили на том же языке и, похоже, имели аналогичные обычаи. Именно тогда я по-настоящему пожалел, что Новия не позволила мне взять с собой Пинки, когда мы покидали Санта-Марию. Думаю, никто не стал бы возражать против присутствия индианки на борту, а на островах Сан-Блас она переводила бы для нас, и я бы свел знакомство с гораздо большим количеством кунов.

В любом случае все мы очень постарались подружиться с ними. У кунов не имелось ничего, представлявшего для нас ценность, и было очевидно, что в качестве союзников они будут нам полезны. Мы объяснили, как сумели, что мы не испанцы и не станем захватывать их в рабство, как делают испанцы. Мы – враги испанцев, которые являются врагами кунов. В доказательство своих слов мы подарили им резаки, топоры, ножи, швейные иглы – такие же подарки, какие получили от нас дарьенские куны. Островные куны обрадовались подаркам не меньше своих материковых сородичей и в ответ преподнесли нам мясо, рыбу и фрукты.

Там мы кренговали оба корабля, очистили днища и произвели разные ремонтные работы. Мы также вволю предавались праздности, объедались фруктами, и я учил Новию плавать. Кажется, я не купался в море со дня, когда покинул Испаньолу, и теперь с наслаждением резвился в воде. Один раз к нам присоединились две индианки, которые плавали, как тюлени, и любой сторонний наблюдатель с легкостью принял бы девушек за русалок. В моей жизни случались черные дни, но было и много чудесных дней, в которые мне хотелось бы вернуться. К ним относятся дни, проведенные на архипелаге Сан-Блас.

Один из таких счастливых моментов я пережил только сегодня утром. Я увязал в узел свой свитер, пальто и прочие вещи и отпер церковь, чтобы отслужить мессу. (Мы обязаны служить мессу каждый день, независимо от того, есть посетители или нет.) Печь накануне вечером выключили, и в церкви стоял такой холод, что на сосудах для святой воды образовался налет инея. Но меня ждало там теплое присутствие Бога, и мы с Ним находились там одни. Причастившись, я перестал ощущать Его близкое присутствие.

Но я знал, что Он по-прежнему рядом.

* * *

Лесорубы жили на болотах и рубили деревья, служившие сырьем для изготовления красного красителя. По слухам, эта работа приносила огромный доход, но жизненные условия там хуже некуда. Вспомните наш поход к Санта-Марии – часть пути, проделанную по низинам. А теперь представьте, что вы постоянно живете в такой обстановке. Вы спите на болоте и едите на болоте. Вы не шагаете вперед с надеждой выбраться из болота в конце концов, но каждый день идете рубить деревья и трелевать бревна. Время от времени испанцы пытаются изгнать лесорубов, как они изгнали нас в нашу бытность буканьерами на Испаньоле. Они приходят и уходят. Так говорят лесорубы. Если испанцев не очень много, они сражаются, а если много – прячутся в болотах.

Они сражаются также с испанскими лесорубами.

Мы наняли нескольких парней – трех на мой корабль, – но рассчитывали на большее.

Симароны – совсем другое дело. В жизни я видел крутых мужиков, но круче их не встречал. Большинство симаронов чернокожие – беглые рабы и потомки беглых рабов. Есть среди них индейцы москито, есть и белые. (Белые в большинстве своем тоже беглые рабы.) Мы высадились на берег и поговорили с ними: объяснили, что нам надо. Они пообещали обсудить все вечером и утром наведаться к нам.

Ладно.

Мы выставили дозорных, поскольку находились буквально на расстоянии крика от берега Испанского материка и там не было никакого порта. Если бы погода испортилась, грозя ненастьем, нам пришлось бы спешно уйти в море. Мы с Новией проснулись среди ночи и, когда оба вспотели и запыхались, решили выйти на палубу полюбоваться луной и немного остудиться.

Казалось, все было в порядке. Буше, исполнявший обязанности вахтенного офицера, бодрствовал и был почти трезв. Один человек стоял у штурвала, другой находился на топе мачты, оба не спали, и луна – тонкий лунный серп, который всегда выглядит так красиво, как не имеет права выглядеть ничто на свете, – садилась за деревьями. Мы с Новией смотрели, как месяц опускается, путаясь в ветвях и сияя сквозь листву.

Потом она указала пальцем, и я увидел темную, без единого огонька, пирогу, бесшумно отплывающую от берега. Слева и справа от нее шли еще две пироги.

Я отвесил Буше крепкую оплеуху, крикнул: «Ты слепой, что ли?!» – выхватил у него из-за пояса пистоль и выстрелил в воздух.

Вахтенные мигом проснулись, мы выкатили орудия и дали залп прежде, чем пироги покрыли половину расстояния, отделявшего нас от берега. Грохот пушек разбудил людей на «Магдалене», «Уилде» и «Снежной даме» Гослинга. Пироги обратились в бегство, а когда взошло солнце, мы увидели двадцать или тридцать мертвых тел, плавающих в воде.

Довольно скоро симароны окликнули нас, с самым дружелюбным видом, и сказали, что хотят присоединиться к нам, – и не будем ли мы любезны подойти к берегу и взять их на борт?

Нет уж, спасибо, сказали мы, добирайтесь вплавь, а мы сбросим вам веревки, чтобы вы могли забраться на палубу, – не более десяти человек на каждый корабль.

В конечном счете они подплыли на пирогах, вооруженные мушкетами, томагавками, мачете и так далее. Двадцать шесть симаронов поднялись на борт «Сабины». Сколько на другие корабли – не помню. Я осмотрел всех мужчин и отправил назад всех, у кого обнаружил какие-либо раны. В результате осталось около двадцати. Затем я велел всем своим офицерам выбрать по одному симарону и сказал, что каждый из них отвечает за своего подопечного и должен убить его, коли узнает, что он замышляет заговор с остальными. К тому времени у нас на борту имелись старшина-рулевой (Рыжий Джек), первый помощник капитана (Бутон), второй помощник (Буше), третий помощник (О’Лири), боцман (Корсон), боцманмат (Делл), старший канонир (Хансен) и помощник старшего канонира (Маас). На них пришлось восемь симаронов.

Затем мы с Новией вдвоем выбрали еще одного, а Маху, Большой Нед и Азука – еще одного. В результате получилось десять.

Остальным мы велели возвращаться на берег. Они хотели сразиться с нами, но нас было слишком много, и мы обступали их со всех сторон. В конце концов они покинули корабль без всякого кровопролития.

В обоих местах мы справились с делом не так успешно, как надеялись, но капитан Берт все равно хотел попытать счастья с Маракайбо, и Харкер, Гослинг и я не возражали. Мы договорились, что не станем рисковать, коли обстоятельства сложатся неблагоприятно для нас. Новия была против, но я разделял мнение Харкера, что рано или поздно удача нам непременно улыбнется.

Что и произошло примерно через неделю. Мы захватили крупное судно с грузом какао-бобов и двенадцатью тысячами пиастров на борту. Вдобавок ко всему четверо матросов с «купца» примкнули к нам. Гослинг взял на борт нескольких человек и направился к Ямайке, пообещав пополнить там команду и встретиться с нами у Кюрасао, голландского острова, расположенного неподалеку от Венесуэльского залива, – примерно там, где мы все собирались остановиться, чтобы основательно подготовиться к налету на Маракайбо.

То есть мы все, кроме Харкера и меня. Со мной на борту, он вошел в залив одним чудесным вечером и высадил меня на берег в месте, откуда уже были видны городские огни. Едва ли я забуду когда-нибудь, как стоял там по щиколотку в грязи и смотрел вслед уходящей «Принцессе», темной, бесшумной, словно тень. У меня с собой были собственные деньги в денежном поясе плюс увесистый мешочек с дублонами, врученный мне капитаном Бертом. А также длинная испанская шпага с серебряной рукоятью, испанский кинжал, купленный где-то Новией, и письмо, которое мы с ней подделали вместе.

В ушах моих звучали слова капитана Берта:

– Для такого дела мне не найти человека лучше тебя, Крис. Я полагаюсь на тебя так, как никогда в жизни ни на кого не полагался. Прежде всего нам надо разузнать все о крепости. Затем – о сторожевой башне. А потом – о городе в целом: где искать деньги и сколько там солдат. Запомни хорошенько место своей высадки, ибо Харкер вернется за тобой через две недели. Повторяю: через две недели. То есть через четырнадцать дней – ни раньше, ни позже. Если ты к тому времени не закончишь, все равно явись туда и отчитайся о выполненной работе. Если мы зашлем тебя в город один раз, сможем заслать снова.

– Я понял, – кивнул я.

– Отлично. – Капитан Берт пытался улыбнуться, но безуспешно: слишком он был встревожен. – Я рассчитываю на тебя: надеюсь, ты не попадешься. Если тебя все-таки схватят, держи голову высоко, молчи и не падай духом. Мы сделаем все возможное, чтобы тебя вызволить. Удачи тебе.

Я знал, что удача мне понадобится.

* * *

Возьмись я рассказывать обо всех своих приключениях в Маракайбо, мне бы потребовался целый год. Боюсь, у меня нет и месяца. Я добрался до города, прячась от случайных глаз. Когда я достиг оживленного портового квартала, была уже середина утра. Я ходил от одного трактира к другому в поисках места, где можно вкусно поесть и, самое главное, снять приличный номер. Если хочешь узнать разные слухи и при случае задать несколько вопросов, лучше трактирной таверны места не найти. В конце концов я отыскал трактир, который казался чистым и вполне пристойным, не будучи слишком дорогим. Трактирщик держал раба-индейца, и на третий день своего проживания там я его купил.

Я снова и снова повторял себе, что этого делать не следует, но все же не удержался и купил. Тем утром во дворе послышались звуки, похожие на стук молотящих цепов, и крепкие испанские ругательства, и я вышел посмотреть, что там происходит. Трактирщик и его сыновья повалили раба на землю и избивали толстыми палками. Бедняга скрючился, пытаясь прикрыть голову руками. Я ожидал, что он вот-вот взмолится о пощаде, но он молчал. Он не издавал ни звука, и я уже начал думать, не немой ли он и не собираются ли они его убить.

Наконец они прекратили избиение и отошли, вытирая пот со лба и тяжело дыша. Именно тогда я услышал, как раб прошептал: «О Иисусе…»

Он произнес лишь одно это слово – но по-английски. Имя нашего Господа звучит по-испански совсем иначе: «Хайсус». Раб произнес его по-английски, вне всяких сомнений. И у меня возникло такое ощущение, будто Он стоит прямо позади меня, положив Свою пробитую гвоздем руку мне на плечо: «Сейчас, Крис. Момент настал. Что ты собираешься делать?»

Глава 29
ХУДАС

Я сделал следующее: ленивой походкой подошел к трактирщику и спросил, чем провинился индеец. Он тупой, ответил трактирщик.

– Да, – сказал я (только по-испански), – я тоже. Послушайте, вы избили малого до полусмерти, а от побоев он всяко умнее не станет. Вы добились одного: теперь у вас на руках калека, которого надо кормить. Я куплю его у вас за… – Тут я сделал вид, будто шарю по карманам. – За восемь реалов. Эта монета выглядит неплохо. На вид она новехонькая. – Я держал в руке один из свежеотчеканенных пиастров, захваченных на торговом судне с грузом какао-бобов.

Трактирщик лишь рассмеялся и отвернулся, а я сказал:

– Ладно, дубовая вы голова, оставьте его себе. Вам с ним крупно не повезло. Надеюсь, он окочурится сегодня ночью.

Я подошел к воротам, ведущим на улицу, и поднял засов. В следующий миг трактирщик обернулся и сказал:

– Сто реалов, сеньор де Мессина, поскольку вы мой гость. Но ни реалом меньше.

Потом мы с ним с полчаса прогуливались взад-вперед по двору. Я твердо решил купить раба, но трактирщик не должен был этого знать. В конечном счете мы сошлись на восемнадцати реалах, каковая сумма свидетельствовала, что трактирщик всерьез думал, будто со своими сыновьями изувечил беднягу на всю жизнь.

Подписав договор о продаже, я сразу же помог индейцу подняться на ноги и отволок его в свою комнату на второй этаж. Это было все равно что тащить вверх по ступенькам четырехфунтовую пушку. Пару-тройку раз мне казалось, что сейчас мы оба свалимся с лестницы.

В номере я уложил парня на кровать, которая была слишком коротка для меня и коротковата для него, дал ему бокал вина и сказал, что я ненадолго выйду, а он может спокойно отдыхать здесь до моего возвращения. Во всех книгах говорится, что индейцам не следует давать спиртное, поскольку они сильно предрасположены к алкоголизму. Но это было вино из трактирной таверны, и я клянусь жасминным царем обезьян, что Новия могла бы выпить целую такую бутылку и даже не захмелеть толком.

(Признание облегчает душу, а потому объясняю: «Жасминный царь обезьян» – это название чая. Мистер и миссис Бриггз подарили нам на Рождество корзинку с разными деликатесами, и в ней среди всего прочего оказалась пачка чая «Жасминный царь обезьян». Отец Уол находит название уморительным, да и мне самому оно кажется забавным.)

По возвращении я принес индейцу свежей воды и пищи. Через пару дней он начал говорить, что мне следует спать на кровати, а он ляжет на полу. Тогда мне стало ясно, что он уже достаточно оправился, чтобы мы могли поменять трактир. Мы так и поступили, поскольку я понимал: если мы останемся здесь, у меня выйдут неприятности из-за него.

Днем раньше я спросил у раба имя. Он назвал испанское прозвище, весьма непристойное, и я сказал, что нам придется от него отказаться. Я попытался выяснить, как его настоящее индейское имя, но парень притворился, будто не понимает меня. Я не рассердился, поскольку к тому времени уже знал, что для большинства индейцев настоящее имя – вещь очень личная. Возможно, для всех них. Жестокие побои, нанесенные рабу трактирщиком с сыновьями, заставили меня вспомнить о святом Иуде, которого путники забили до смерти посохами, и потому я стал называть его Худас – так звучит по-испански имя святого. Ко времени, когда мы перебрались в другой трактир, я для него был Капитаном, а он для меня – Худасом, и Худас уже свыкся с мыслью, что я намерен сотворить нечто ужасное, как только он восстановит свои силы.

Меня все время подмывало попробовать заговорить с ним по-английски, но поскольку я изображал кубинского офицера, прибывшего в Маракайбо с надеждой поступить на службу в армию в Венесуэле, я не собирался рисковать, произнося хотя бы слово по-английски там, где могут оказаться посторонние уши.

Когда мы перебрались в другой трактир, я на следующий же день отвел Худаса к кузнецу, чтобы снять цепь у него с ног. Цепь длиной около восемнадцати дюймов позволяла рабу ходить, но не бегать, и кандалы стерли в кровь обе лодыжки. Когда кузнец расковал индейца, я сказал (по-испански):

– Я освобождаю тебя, Худас. Если ты хочешь уйти прямо сейчас, или вечером, или завтра, я не возражаю. Я не стану тебя удерживать. Единственно предупреждаю: если ты уйдешь сейчас, тебя могут схватить какие-нибудь другие испанцы. Коли такое случится, я постараюсь помочь тебе, но не исключено, что вообще не узнаю об этом. Однако ты можешь рискнуть, если хочешь.

Он помотал головой.

– Ладно, если ты хочешь остаться со мной на какое-то время, можешь остаться. Но ты волен уйти в любой момент.

Худас снова помотал головой. Я не понял толком, как следует трактовать сей жест, но предположил, что он означает «не в ближайшее время». Поэтому я сказал:

– Пойдем, мы отправляемся на рыбалку.

Прогуливаясь по порту последние несколько дней, я среди всего прочего разглядывал лодки и как раз накануне приобрел хорошую новую лодку – достаточно маленькую, чтобы управлять ею в одиночку, но достаточно большую, чтобы в нее свободно поместились три человека (или трое взрослых и ребенок, если малость потесниться). Там имелись весла, мачта чуть длиннее шваберной палки и парус немногим больше одеяла. Мы купили острогу, моток бечевки, несколько рыболовных крючков, кусок соленой свинины для наживки и ведро. Никаких затейливых рыболовных принадлежностей, поскольку улов меня совершенно не интересовал. Покуда мы выглядели как сеньор и раб, решившие немного порыбачить, большего мне не требовалось.

Худас сел на весла и отвел лодку от порта. Потом я показал ему, как устанавливать мачту и разворачивать парус. Когда мы поплыли под парусом (дул довольно крепкий ветер), я перебрался на нос, предоставив Худасу управляться с румпелем и шкотами. Минут через пять я понял, что он не новичок в морском деле. Особого мастерства индеец не обнаруживал, но он явно успел набраться достаточно опыта, чтобы усвоить основные принципы управления судами.

Мы преспокойно проплыли между крепостью и сторожевой башней, и никто нам слова не сказал. Когда мы вышли из пролива в залив и оказались вдали от всех и вся, я велел Худасу спустить парус, насадил наживку на крючок, зажал в руке острогу и сделал вид, будто рыбачу. Потом я сказал дословно следующее:

– Ты говоришь по-английски, Худас. Я тоже – и мне кажется, нам пора поговорить начистоту. Откуда ты родом?

– Север, Крис. – Он указал рукой. – Моя земля на север.

– Америка?

Он непонимающе уставился на меня, а потом помотал головой – и тогда девяносто процентов надежды покинули меня. Я надеялся, отчаянно надеялся, что он из будущего, как и я.

Овладев собой, я спросил:

– Кто научил тебя английскому?

– Господин.

В тот день я вытянул из него еще кое-какие сведения, но скудные. Позже мы с Новией выведали больше. Начни я последовательно вкраплять в повествование крохи информации, которые мы мало-помалу из него выуживали, вы бы извелись от нетерпения. Поэтому я изложу здесь суть и на том покончу с делом.

Худас, москито по происхождению, нанялся на корабль капитана Свона. Они совершали налеты по всему атлантическому побережью Южной Америки и, возможно, за мысом Горн. (С географией у Худаса было плоховато.) В конце концов они бросили якорь у каких-то островов – там были скалы, деревья, козы и больше почти ничего – в надежде настрелять дичи и запастись свежим мясом. Худас отправился на охоту, и корабль ушел, оставив его на острове. Мы с Новией предположили, что поблизости появилось крупное испанское судно, но, возможно, просто погода переменилась.

В конце концов Худас соорудил маленький плот и переплыл на один из других островов. Там находился белый человек, они с ним подружились и объединили свои силы. Худас называл белого человека «Господин». Господин научил его английскому и в известной мере обратил в христианство. Я говорю «в известной мере», поскольку Худас по-прежнему верил во все, во что верят москито, но он также знал о Боге и Иисусе и, мне кажется, они нравились ему больше языческих божеств.

Они с Господином начали строить настоящую лодку: рубили деревья, пилили брусья, сушили древесину и так далее. По словам Худаса, дело продвинулось уже довольно далеко, когда к острову подошел корабль. Господин сел на него, чтобы вернуться обратно в Англию, но Худас не последовал за ним. Отчасти потому, что не хотел плыть в Англию, отчасти потому, что не доверял людям на корабле. Во всяком случае, нам с Новией так показалось.

Он остался на острове и перестал строить лодку. Насколько я понимаю, на первом острове он находился год или около того, а вместе с Господином провел по меньшей мере два года. Потом он прожил на острове Господина еще год, самое малое.

Время от времени туда приходили испанские корабли, и они с Господином всегда прятали лодку и прятались сами. На сей раз Худас спрятался, но забыл спрятать лодку – или не смог оттащить ее от берега в одиночку. У испанцев были собаки, и собаки выследили его. Испанцы поймали Худаса и сделали рабом на своем корабле. В конце концов они продали его трактирщику.

Как я уже сказал, во время рыбалки я узнал ничтожную долю от вышеизложенного. Не знаю, являлся ли Маху самым разговорчивым человеком из всех, встречавшихся мне в жизни, но я абсолютно уверен, что Худас был самым неразговорчивым. Я сказал Худасу, чтобы он не произносил ни слова по-английски при испанцах, и строго-настрого наказал никогда никому не говорить, что я владею английским. Поначалу я боялся, что он все же проболтается. Познакомившись с ним ближе, я понял, что напрасно сотрясал воздух, призывая его хранить молчание. Худас был не большим любителем трепать языком, мягко выражаясь.

Никто не остановил нас, не задал нам никаких вопросов и вообще никак не побеспокоил, а потому на следующий день мы снова отправились рыбачить – на сей раз на озеро Маракайбо. В ту пору ситуация там сложилась странная. Восточный берег озера принадлежал испанцам, там простирались обширные пахотные угодья, а ближе к южной оконечности озера находился маленький городок под названием Гибралтар. Западный берег по-прежнему покрывали дикие джунгли, где обитали коренные американцы, которых испанцы называли «индиос бравос» (непокоренные индейцы). Я спросил Худаса, не хочет ли он присоединиться к «индиос бравос», – мол, он может прыгнуть за борт и вплавь добраться до берега, я не возражаю. Он сказал – нет, «индиос бравос» убьют его, он не из их племени.

Мы высадились на берег в Гибралтаре, купили вина и пищи, и я немного поболтал о рыбалке с двумя мужчинами в доме, где мы остановились перекусить. Мужчина, продавший нам еду, сказал, что индеец должен выйти во двор со своей порцией, а потом увидел, что Худас не закован в цепь, и сказал, что он убежит. Я сказал: «Не убежит, не беспокойтесь». Худас взял свою порцию, поел во дворе и никуда не убежал.

На следующий день мы решили снова выйти в залив. Ведущий в него узкий пролив, слишком мелкий для крупных судов повсюду, кроме как ровно посередине между островами Дозорный и Голубиный, обеспечивал благоприятные условия для обороны. Сторожевая башня находилась на Дозорном острове, на вершине холма, из которого, собственно, и состоял весь остров.

Голубиный остров был побольше, акров двадцать или тридцать. Каменная крепость располагалась на нем таким образом, что любому кораблю, идущему через пролив к Маракайбо, приходилось проплывать прямо под пушками. Еще два дня назад при виде крепости я сразу понял: единственный способ захватить ее – это штурмовать со стороны, обращенной к суше. Флотилия из восьми-десяти больших галеонов могла бы разрушить крепостные стены орудийным огнем, но при этом потеряла бы четыре или пять кораблей.

С мелководной стороны от острова мы нашли крохотную бухточку, надежно укрытую деревьями. Там мы пристали к берегу, и я сказал Худасу, что мне надо незаметно осмотреть крепость с другой стороны. Он сказал: «Моя вперед. Иди за мной» – и растаял в подлеске, точно дым. Я последовал за ним, стараясь двигаться быстро и бесшумно. Я сказал «стараясь». Я шел в два раза медленнее и производил в десять раз больше шума. Или в сто раз, поскольку Худас не производил вообще никакого шума, а я производил. Я шел самым резвым своим шагом минут пять или десять, а потом замечал впереди Худаса, поджидающего меня. Он убеждался, что я его увидел, делал мне знак следовать за ним и снова исчезал в зарослях.

На третий раз он не сдвинулся с места, а остался стоять где стоял, показывая рукой. Перед нами находилась маленькая поляна, и он показывал на противоположную ее сторону. Приблизившись к нему, я напряженно всмотрелся вперед, но увидел лишь очередные деревья и очередные кусты. Ничего больше.

Худас знаком велел мне следовать за ним и скрылся в зарослях слева, не выходя на поляну. Вообще я туповат, но у меня хватило ума не высовываться на открытое пространство. Я двинулся следом за Худасом, и через двадцать или тридцать футов мы увидели ров глубиной примерно три фута, с усыпанным гравием дном, и перед ним – земляной вал высотой чуть меньше двух футов. По верху вала росли редкие кустики, явно насаженные человеческой рукой. Перед ним тоже росли кусты, недостаточно высокие, чтобы загораживать обзор.

Мы двинулись вдоль вала и вскоре снова вышли к поляне, но уже с другой стороны. Худас улыбнулся на свой манер – то есть плотно сжатые губы не дрогнули, но в темных узких глазах заплясали веселые искорки, – вскинул к плечу воображаемый мушкет и взвел незримый курок. Я понимающе кивнул, и мы подошли к крепости и все хорошенько осмотрели.

Спустя два дня я нарядился в богатое платье, купленное в Маракайбо, пристегнул к поясу свою шпагу и кинжал Новии, и мы с Худасом подплыли на нашей лодке к крепости и причалили к пристани, нисколько не таясь. Я представился полковнику военным, капитаном, прибывшим в Маракайбо из Гаваны в надежде получить повышение у генерала Санчеса.

Я вручил полковнику состряпанное мной и Новией письмо, перевязанное прелестной алой ленточкой и украшенное кляксой красного воска с оттиском «официальной» печати, которую вырезал для нас Длинный Пьер. В письме говорилось о почтенном семействе в Испании, из которого я происхожу (на самом деле речь шла о семействе Новии), и превозносились до небес мои достоинства. Подпись под ним была начертана моей рукой, но имя принадлежало губернатору Кубы.

Когда полковник прочитал послание, я сказал, что заместитель губернатора и генерал Санчес назначили мне аудиенцию через несколько дней и мне хотелось бы показать им, что я уже ознакомился с местной диспозицией.

Он угостил меня бокалом вина и показал мне всю крепость, которая, надо признать, впечатляла – особенно со стороны, обращенной к морю.

После этого я занимался в Маракайбо разными другими делами – иногда на пару с Худасом, иногда в одиночку. Все они не представляли важности, хотя несколько из них были забавными.