Текст книги "Пират"

Автор книги: Джин Родман Вулф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

Глава 15
ПРЯЧУЩАЯСЯ ЖЕНЩИНА

Отца Худека здесь любят, но каждое воскресенье на мессу приходит все меньше народу. Такое у меня впечатление. Люди любят его, но не приходят. Нынче утром я служил десятичасовую мессу. До сегодняшнего дня я старался по возможности меньше излагать свои собственные взгляды и ограничивался тем, что произносил короткую проповедь и обсуждал зачитанный отрывок из Евангелия. Сегодня я тоже был краток, но говорил о браке, о священном характере супружеского союза и необходимости раскаяния. Без раскаяния не может быть прощения.

Если нет раскаяния, прощение равнозначно снятию запретов. Надеюсь, я сказал это.

Сердце человеческое сродни птице, сказал я. Оно порхает с места на место – и нередко возвращается к отправной точке. Поэты говорят, что мы должны следовать зову сердца. Почитайте их биографии, и вы скоро увидите, куда это ведет и чем заканчивается.

Когда месса закончилась, люди не улыбались. Я, по обыкновению, пожал всем по очереди руку, стоя за дверью в лучах благословенного зимнего солнца. Терпеть не могу жать руки, но это моя обязанность, и я стараюсь выполнять ее добросовестно. Обычно кто-нибудь говорит, что у меня очень сильная рука. Сегодня никто этого не сказал.

Возможно, было бы лучше, если бы они улыбались.

* * *

Скоро, уже очень скоро коммунистическое правительство падет. И тогда я начну долгий обратный путь к ней.

* * *

Чтобы вернуться к месту прежнего нашего нахождения, нам пришлось идти против ветра, что для корабля без мачты означало необходимость идти галсами, то есть лавировать. Я бы солгал, если бы сказал, что мы продвигались вперед с каждым поворотом оверштаг. Довольно часто мы не продвигались ни на дюйм, а иногда нас вообще относило назад ветром. Половина вахты занималась установкой временной мачты – самого длинного бруса из имевшихся в нашем распоряжении, который тем не менее в качестве мачты производил впечатление убогого обрубка. Вести галсами корабль с прямыми парусами трудно, поэтому мы поставили на временную мачту гафельный парус. Лавировать значит идти зигзагами, Держась по возможности круче к ветру, и всегда хочется взять курс ближе к линии бейдевинда. Еще на румб, на полрумба. Я молился об этих самых румбах и полурумбах.

Мы шли длинными галсами – час одним, два часа другим. С нашей командой иначе было нельзя, и Антонио раз и навсегда доказал свою полезность. Жарден и старшина-рулевой хотели выбросить за борт половину груза. Думаю, это принесло бы больше вреда, чем пользы. Глубокая осадка увеличивает устойчивость судна.

В первый день мы никого не встретили, но к вечеру временная мачта стояла на месте, ветер наполнял новый гафельный парус, и у нас была более опытная команда по сравнению с той, которая ела завтрак утром. Один из плюсов гафельного паруса в том, что можно поднять конец гафеля выше мачты. При короткой мачте вроде нашей это большое преимущество. У гафельного паруса есть и недостатки, но тогда, в силу этого своего достоинства, он вполне меня устраивал.

Со спальными местами возникла проблема. Жарден хотел отдать мне капитанскую каюту. Я бы чувствовал себя захватчиком, если бы занял ее, а если бы согласился делить каюту с ним, он отдал бы мне койку, а сам спал бы на полу с Азукой. В конечном счете я устроился на ночь на юте ближе к ахтерштевню, объяснив это следующим образом: мол, я тревожусь, что временная мачта может не выдержать напора ветра и что в темноте мы проскочим мимо «Магдалены». Я говорил неправду, хотя слова насчет «Магдалены» едва не сбылись.

То, что я тогда лег спать на палубе, с одной стороны, хорошо, но с другой – плохо. Когда я наконец растянулся на сложенной в несколько раз парусине, я думать не думал, что начинается ночь, которая врежется мне в память навеки. Каждый вечер в приходском доме, когда я, почистив зубы и надев пижаму, укладываюсь в постель, я невольно вспоминаю ту ночь. Второй такой в моей жизни не было. Позвольте мне начать с хорошего.

Ночное небо было кристально чистым и безлунным. Я смотрел в бескрайнюю даль Вселенной, приветствуя далекие солнца и скопления солнц, наблюдая за медленным движением планет между ними – кроваво-красного Марса и лучезарной Венеры в облачной мантии. Впервые в жизни я по-настоящему осознал, что нахожусь на такой же планете, что Земля со мной вместе несется сквозь черные космические просторы, даже когда мы улыбаемся при ярком солнечном свете. Прежде я всегда представлял рай некой таинственной страной далеко за пределами Вселенной, страной, где Бог восседает на золотом троне. Той ночью я понял: рай не где-то далеко – рай везде, где пребывает Бог, а Бог пребывает повсюду. Каждая человеческая душа является Его тронным залом.

Ад – он тоже здесь.

Средневековые художники писали аллегорические картины, говорим мы. На самом деле они просто обладали более острым зрением и изображали то, что видели, – ангелов и чертей, зверей и полулюдей-полуживотных вроде меня.

Сколько времени я пролежал там, созерцая звезды? Надо полагать, не один час, ибо я отчетливо помню движение планет по небесному своду. Тогда я знал наверное, что блаженные мертвецы зрят Бога лицом к лицу, и чувствовал, что я тоже увидел малую частицу того, что видят они. Мой бедный язык не в силах описать все великолепие зрелища, явившегося моему взору той ночью. В конце концов я уснул.

Когда я проснулся, меня ласкала женщина, и я был обнажен ниже пояса – во всяком случае, так мне показалось. Я решил, что ошибался и на самом деле Новия не осталась на «Магдалене», а находится вместе со мной здесь, на «Розе». Как я мог впасть в столь глупую ошибку? Или мне приснилось, что она осталась там? Она поцеловала меня, легла сверху, плотно прижавшись ко мне всем своим нагим телом, и дальше последовало то, что мне не пристало описывать здесь или еще где-либо. Это было замечательно. Я бы солгал, если бы сказал иначе. В этом была чистая страсть – и любовь. Настоящая любовь.

Здесь, в Молодежном центре, я слышал разговоры ребят о том, что есть хороший секс и плохой секс, но даже плохой секс вещь хорошая. У меня случался плохой секс, и мальчики заблуждаются. Они так говорят, полагая, что это звучит круто. Они переменят свое мнение, когда повзрослеют. Я сказал, что у меня случался плохой секс, но это не относится к той ночи.

Наконец, полностью проснувшись, я сел – и тут же снова лег.

– Азука, – прошептал я, – ты чего добиваешься? Жарден убьет нас.

Она хихикнула.

– Он спит, Крис. Я измотала его сильно-сильно.

– Меня тоже.

– Но не так сильно, как Жардена. И он не убьет тебя. Я знаю, кто из вас сильнее. Он не сможет тебя убить, даже не попытается. Мцвилили ничего не сделает. Он благородный.

Значит, нас было трое. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы переварить это.

– Только не говори Новии. Она разозлится на меня. Или расскажи во всех подробностях, если тебе угодно. – Азука снова хихикнула. – Ты переспал со мной, чтобы она ревновала. Так Новия подумает. Я должна находиться рядом, когда ты будешь рассказывать ей, Крис. – Она поцеловала меня. – Я хочу все слышать.

– Не будь я таким слабаком, я бы сбросил тебя за борт.

Я начал подниматься на ноги и обнаружил, что спущенные штаны по-прежнему болтаются у меня на одной щиколотке.

– Ты этого не сделаешь.

Я знал, что Азука права. Она мне слишком нравилась.

Ну ладно, я любил ее. Кроме того, она спасла нас от повешения. Я заставил Азуку вернуться к Жардену и взял с нее обещание молчать о случившемся.

– Я не стану его будить, – прошептала она. – У меня не осталось сил после тебя, Крис.

Потом я пошел на нос облегчиться. Вахтенные храпели, лежа вповалку на палубе, словно мертвецы. Вернувшись на ют, я обстоятельно поговорил со штурвальным. Убедившись, что он будет держать рот на замке, я снова лег и спал крепким сном, пока меня не разбудило солнце.

* * *

Полагаю, здесь мне следовало бы сказать, что на следующее утро мы увидели поблизости «Магдалену», но на самом деле в тот день она так и не показалась на горизонте. Возможно, это произошло днем позже, но точно я не помню.

Когда мы наконец увидели «Магдалену», она шла с захваченным испанским судном. Оно называлось «Кастильо бланко», но гамбургерами на нем не торговали [8]8
  Castillo Blanco ( исп.) – белый замок. White Castle ( англ.) – «Белый замок»: старейшая в США сеть закусочных (с 1921 г.), где подают одноименные гамбургеры характерного вида, маленькие и квадратные.


[Закрыть]. Если говорить серьезно, «Кастильо бланко» был галерой и, возможно, красивейшим кораблем из всех, виденных мной в жизни: низкобортный, с изящными обводами, с двумя мачтами и косым парусным вооружением, с длинным бушпритом, оснащенным двумя прямыми парусами. Прежде чем продолжить, я должен сказать, что это было не такого рода судно, какое представляется современным людям при слове «галера», то есть плавучая тюрьма с галерными рабами, прикованными к веслам. По бортам у нее имелись уключины и длинные весла, но сидели на них не рабы, а члены команды, причем далеко не на всех, хотя в мертвый штиль галера могла бы развить очень и очень приличную скорость, задействовав все весла. Я уже полюбил «Магдалену». Вероятно, вы успели понять это, если дочитали досюда. С «Кастильо бланко» дело обстояло иначе. «Магдалена» не вызывала у меня особо сильных чувств, пока мы не очистили днище и не установили кливер. В «Кастильо бланко» я влюбился с первого взгляда.

Жарден спустил на воду шлюпку, в которой приплыл Антонио, и мы направились к «Магдалене». Азука осталась на «Розе». Ромбо и Новия встречали меня, когда я поднялся на палубу «Магдалены». Мы взяли курс на Порт-Рояль, и я приказал Жардену следовать за нами. У меня было такое ощущение, будто я вернулся домой.

* * *

Я знаю, это глупо, но все же я это сделаю. Последние два дня я пытался побороть желание рассказать, что говорил Ромбо, что говорил я, что говорила Новия и как мы обнимались, целовались и держались за руки. Я пытался, но не смог. Эти вещи слишком важны для меня. Если я не стану писать о вещах, для меня важных, я вообще не смогу писать.

Погода стояла великолепная. Дул легкий освежающий ветерок, и солнце висело низко над западным горизонтом. Закат обещал ясную погоду на завтра. Близился штормовой сезон, но шторма еще не начались. А если и начались, то где-то далеко от нас. Я приказал одному из матросов принести кресло для Новии. Остальные стояли или сидели на планшире.

Но прежде чем продолжить, скажу еще одно: вся команда обрадовалась при виде меня, и я никогда не забуду этого. Они все столпились вокруг меня, когда я поднялся на палубу, и мы обменивались рукопожатиями, обнимались и все такое прочее. Я никогда не старался запомнить имена своих людей, но тут обнаружил, что знаю практически все. По большей части – фамилии, ведь чаще всего мы обращались друг к другу по фамилии, а порой – имена или прозвища. Но я почти всех мог назвать либо по фамилии, либо по имени, либо по прозвищу.

Потом Новия протолкалась ко мне, и мы обнялись и целовались чуть не целый год, и она улыбнулась мне своей чудесной улыбкой. Спустя долгое время Ромбо отвел меня на корму и приказал Дюбеку разогнать людей по рабочим местам, хотя бизань-мачтовые матросы находились в пределах слышимости, а штурвальный наверняка слышал каждое наше слово.

– Ты взял на борт человека, знающего навигацкое дело, – сказал я, – кого-то с этой прекрасной белой галеры. Кто он?

У Ромбо удивленно округлились глаза – что доставило мне удовольствие, признаюсь.

– Откуда вы знаете, капитан?

– Рассуждаю логически, вот и все. Я бы тоже так поступил. Так кто он такой?

– Капитан судна. Он и его корабль – вот вся наша добыча, но мы действительно заполучили парня, умеющего прокладывать курс. Его зовут Охеда. – Ромбо сделал паузу. – Поначалу он отказывался. Мне удалось уговорить его. Он… все пленники находятся внизу, в цепях. Вы хотите поговорить с ним?

Я хотел, и мы велели одному из людей Дюбека привести Охеду. Он оказался ниже ростом, чем я ожидал, и держался очень прямо. Его борода и усы наверняка выглядели классно, когда он стоял на собственном маленьком юте. Но сейчас, на юте «Магдалены», они представляли собой плачевное зрелище.

Мне показалось разумным утаить от него, что я говорю по-испански. Ромбо, несомненно, разговаривал с ним по-французски, и потому я тоже обратился к нему по-французски.

– Вы были капитаном «Кастильо бланко»? Почему вы здесь?

Охеда кивнул. По-французски он говорил прескверно и часто прибегал к помощи жестов. Не стану описывать все это.

– Мы не могли оказать сопротивление, – сказал он. – У меня шесть маленьких пушек. Он поклялся сохранить наша жизнь.

– Ясно. Он сдержал обещание? Вы все остались в живых?

Он кивнул.

– Сколько вас?

– Владелец судна с жена. Плохо обращались с нами, очень плохо. Альварес. Три матроса.

Когда Охеда произнес последние слова, Ромбо дотронулся до моей руки, и я понял: здесь что-то неладно.

– Кто такой Альварес?

Охеда замялся, силясь подобрать нужные слова. Наконец он сказал:

– Моя служитель, сеньор. Он помогать мне.

– Ваш помощник.

Он с облегчением кивнул:

–  Si.

– Для такого прекрасного судна команда маловата.

Он пожал плечами, что означало: «Я не владелец».

Ромбо держал пленников в трюме. Я позвал Ментона и приказал ему отвести Охеду на нос и посторожить там.

– Не бей его, покуда он не доставляет тебе неприятностей, – сказал я. – Не разговаривай с ним и не позволяй ему ни с кем разговаривать.

Когда они ушли, Ромбо хихикнул.

– Они не могут сговориться, капитан. Ментон не говорит по-испански, а Охеда не знает французского.

– Не знает или притворяется, что не знает? – спросил я.

Ответа на этот вопрос у Ромбо не было, и потому он переменил тему:

– На «Кастильо бланко» прячется какая-то женщина. Он не сказал вам? Я разобрал не все, что он говорил.

– Он сказал «владелец судна с женой», но я так понял, что жена находится здесь в трюме.

– Другая женщина. Возможно, еще один мужчина.

– Вы не смогли найти их?

Ромбо помотал головой:

– Пока нет.

– Там только женщина, Крисофоро, – сказала Новия. – Никакого мужчины.

– На корабле довольно трудно спрятаться, – заметил я. – А галера значительно меньше нашей «Магдалены».

– Тем не менее она там прячется, – упорствовал Ромбо.

Естественно, я посмеялся над ними, и в конечном счете выяснилось следующее: на «Кастильо бланко» были две уютные каюты, и Охеда не занимал ни одну из них. В одной жили владелец судна с женой. А в другой жила женщина. Там повсюду валялись предметы женской одежды, разные украшения и тому подобное. Раскрытые коробочки с пудрой и румянами. Нашлись там и мужские вещи, но все они были аккуратно убраны.

Я спросил Новию, почему она сказала, что на «Кастильо бланко» прячется только одна женщина.

– Потому что Охеда защищает ее. Он солжет. Он скажет, что там нет никакой женщины. Лгать для него очень опасно, любимый мой, и он это знает. Но он солжет, поскольку женщину некому защитить. Ты не испанец, и Ромбо не испанец, поэтому вы не понимаете. Я испанка и хорошо понимаю Охеду. На его корабле прячется женщина, одна. Во всяком случае, он так думает.

Глава 16
ПРОКЛЯТАЯ ГАЛЕРА

Нам нужно было поговорить с владельцем судна и его женой, но с каждым по отдельности. Встал вопрос, кого допросить первым. У нас вышел небольшой спор: мы с Ромбо говорили – владельца судна, Новия говорила – жену. Новия оказалась в меньшинстве, и я приказал одному из матросов привести на палубу хозяина галеры.

На руках у него были кандалы, на ногах тоже. Тем не менее он поклонился. Поклон получился довольно изящным, а без кандалов, вероятно, был бы в высшей степени изысканным.

– Я дон Хосе де Сантьяго, месье. Насколько я понимаю, вы капитан третьего корабля, недавно присоединившегося к нам?

Я помотал головой:

– Я капитан этогокорабля. Присутствующий здесь Ромбо – мой старший помощник. Вы разговаривали с ним?

– Увы, капитан, лишь коротко. Я горю желанием служить ему, но он не дает мне такой возможности.

– Он умный человек, – заметил я.

Ромбо хихикнул.

– У вас на корабле спрятаны деньги, дон Хосе, – сказал я. – Возможно, еще какие-нибудь ценности. Вы должны показать нам тайник. Если не покажете… – Я выразительно пожал плечами.

– Нам обещали сохранить жизнь, месье. Разве вы не человек чести?

– Я человек чести. Позвольте мне объяснить вам ситуацию. Во-первых, обещание дал вам не я, а Ромбо. Несомненно, он сдержит свое слово. Но я ничего вам не обещал, и у меня развязаны руки.

– Месье…

– Во-вторых, у моих собственных глаз есть веки. – Я поморгал, показывая, что́ имею в виду. – Я не знаю, что испытывает человек, лишенный век, но мне кажется, любой предпочел бы умереть, чем остаться без них.

Для пущей выразительности я сделал паузу.

– Вы получите возможность прояснить этот вопрос для нас, дон Хосе. И в-третьих…

Я вытащил пистоль и ударил пленника по голове длинным железным стволом. Сильно, но не настолько, чтобы убить.

– С чего ты взял, что он прячет деньги в тайнике? – спросила Новия.

– Я это знаю, – сказал я. – Надеюсь, он не приходится тебе родственником.

– Я впервые его вижу, Крисофоро, и даже будь он моим братом, это не имело бы значения. Но откуда ты знаешь про деньги?

Я повернулся к Ромбо:

– Что он здесь делал? Он сказал? Почему он покинул Испанию?

– Потому же, почему и мы. – Ромбо чуть печально улыбнулся. – Говорит, что хочет разбогатеть. Он знаком с губернатором.

– Он владеет этим белым судном – и хочет разбогатеть?

– Хочет умножить свое состояние. Так он говорит.

– Улыбаясь и кланяясь? – спросила Новия. – С трудом верится.

– Я передаю вам, что он говорит, – заявил Ромбо. – Я не сказал, что верю ему.

– Как-то мне пришлось болтаться без дела в Веракрусе, – сказал я, – и там я узнал кой-чего. Богатые люди довольно часто подаются в Новую Испанию. Земля там дешевле грязи, и они покупают обширные участки. Они строят большой дом, и люди, прежде владевшие землей, работают на них.

Я пнул испанца:

– Поднимайтесь, дон Хосе. Хватит притворяться. Вставайте.

Он подчинился, и я сказал:

– Если вы отдадите нам деньги, у нас не будет причины причинять вам вред, ясно? Мы высадим вас на берег где-нибудь, а сами уплывем, и с вами будет все в порядке.

– Сейчас я беден, сеньор. Все, что у меня было, забрал этот человек.

– Вы хотите стравить меня и Ромбо. Умный ход, но ничего не выйдет.

Уже сгущалась тьма, и я думал, что неплохо бы развести огонь в каком-нибудь котле, чтобы раскалить на нем железное тавро. Брат Игнасио в монастыре клеймил телят, и я знал, как впечатляюще выглядит докрасна раскаленное тавро после вечерни.

– Кто находился на вашем корабле, когда вы тронулись в путь, месье де Сантьяго? – спросила Новия. – Нам нужны имена.

Услышав ее французский, он сразу же перешел на испанский и поклонился ей. К тому времени на голове у него наверняка выросла порядочная шишка, а кандалы на руках не позволяли до нее дотянуться. Тем не менее он поклонился. Я невольно задумался, хватило ли бы у меня духу держаться так же в аду. Может, и хватило бы на первых порах, решил я.

– Вы меня знаете, сеньора. Если вы удостоите меня…

– Не удостою, – отрезала Новия. – Имена!

– Как вам угодно. – (Он сказал нам про свою жену, но я не помню ее имени полностью. Мы звали ее просто Пилар.) – Капитан моего корабля – Охеда. Карлос Охеда. Наши матросы… – он благовоспитанно хмыкнул, – не имеют значения. Спросите капитана Охеду. Он вам скажет, я уверен.

Я перевел все вышесказанное Ромбо и велел Сантьяго говорить по-французски.

– У вас на борту было также два пассажира, мужчина и женщина, – сказал Ромбо. – Они занимали хорошую каюту. Я туда заходил.

Де Сантьяго вздохнул.

– Ну ладно. Вы меня уличили. Их семьи… понимаете, будет лучше, если их семьи не будут знать. Гораздо лучше.

Новия встала и прошептала мне на ухо:

– Сейчас он снова солжет.

Я едва заметно кивнул.

– Со мной должен был путешествовать мой друг сеньор Гусман. Вместе со своей женой…

Я почувствовал, как Новия напряглась всем телом и сразу расслабилась, и все остальное пропустил мимо ушей.

– Они находились на борту, когда вы вышли в море?

Де Сантьяго печально кивнул:

– Да, месье.

– В таком случае вы солгали нам. – Ромбо говорил сердитым голосом, и я думаю, он не притворялся.

– Да, солгал, ради их семей. Видите ли, месье, мой старый друг Хайме разорился. Вы решите, что он прогорел, вложив деньги в рискованное предприятие, и будете правы. Он владел на паях дюжиной кораблей. Продав свои паи, он снарядил в плавание собственный корабль, поистине превосходный. Он нанял опытного капитана, многочисленную команду, поручил своему брату вести за него торговые дела и отправил судно в Вруней, чтобы торговать на островах короля Филиппа. Его превосходный корабль так и не вернулся. – Де Сантьяго вздохнул. – Это разорило Хайме дочиста. Его дом и все прочее имущество пошли в уплату долгов. Я убедил его присоединиться ко мне. В Новой Испании, сказал я, ты сможешь снова сколотить состояние. Многие менее способные люди возвращались оттуда богатыми. И он согласился.

– Продолжайте, – сказала Новия. – Вы отнимаете у нас время своими россказнями.

– Будь вы мужчиной, – промолвил де Сантьяго, – я бы скрестил с вами шпаги. Но так, сеньора… – Он улыбнулся. – Столь очаровательная госпожа может говорить все, что ей вздумается. Попирая мое достоинство своими башмачками, вы уже делаете мне честь. Этот человек с пистолями ваш муж?

– Да, – ответила Новия. (Мы собирались пожениться, так что она, считай, не солгала.)

Де Сантьяго повернулся ко мне и поклонился:

– Вы готовы защищать честь вашей жены, сеньор?

– Разумеется, – сказал я.

– В какое-нибудь более удобное время мои секунданты встретятся с вашими.

Я помотал головой.

– Нет. Здесь и сейчас. Эй, Чин! Приведи сюда Охеду.

Чтобы снять с де Сантьяго кандалы, потребовалось несколько минут. Я же тем временем позаимствовал у одного из своих людей абордажную саблю для него и объяснил Охеде, что мы с его начальником условились драться, а он присутствует здесь в качестве свидетеля.

– Вы не лжете, – сказала Новия, обращаясь к де Сантьяго. (Я видел, чего это ей стоило.) – Это я лгунья. Я очень, очень много лгу. Простите меня! Я вас умоляю!

Он улыбнулся обаятельной улыбкой, которая подняла бы мертвую женщину из могилы.

– Вы любите своего мужа, сеньора.

– Я его обожаю, – сказала Новия, указывая на меня.

Даже сейчас мне приятно вспоминать это.

– Поэтому вы должны заботиться о чести вашего мужа, как я забочусь о своей. Наша честь была запятнана женским языком. Не стану уточнять, чьим именно. Мы оба смоем пятно со своей чести.

К тому времени уже стало совсем темно, и я не замечал, что Новия плачет, пока не услышал всхлипы.

– Эти люди… – Голос у нее дрожал. – Пираты… Они любят его. Все до единого. Если вы его убьете, они убьют вас.

– Мой отец хотел умереть с клинком в руке, – сказал де Сантьяго. – Святой Мартин, безусловно, ходатайствовал за него перед Богом, как он просил, но Господь прибрал его в глубокой старости. То, в чем было отказано отцу, даровано сыну сегодня ночью. Или ваши пираты считают нас трусами, сеньора? Они убедятся в обратном.

Если вы дочитали досюда, то уже наверняка поняли, как я хотел поступить. Я хотел бросить что-нибудь в лицо де Сантьяго, как сделал в случае с Янси. Хотеть-то я хотел, но тем вечером мне помешали два обстоятельства. Во-первых, у меня под рукой не имелось подходящего предмета. Во-вторых, я не знал, как отнесутся к такому приему Ромбо и команда. К тому времени все уже наблюдали за нами. Ромбо и Дюбек отгоняли тех, кто пытался подойти слишком близко, но парни висели на вантах и толпились на корме. Мне бы хотелось сказать, что я прошептал молитву и решил положиться на удачу, но на самом деле у меня на это не осталось времени.

Де Сантьяго лучше меня знал толк в фехтовании. Если честно, любой человек, хоть немного сведущий в фехтовании, знал и умел больше, чем я. Но я лучше де Сантьяго знал толк в простых драках, я был моложе и, вероятно, сильнее его, и руки у меня были длиннее.

Я вполне могу упомянуть еще об одном соображении, внушавшем мне надежду. Скорее всего, прошло уже много лет с тех пор, как де Сантьяго в последний раз дрался на мечах или хотя бы упражнялся в фехтовании, и он привык к более длинным мечам с прямыми лезвиями. Вдобавок в такой темноте ни один из нас не видел отчетливо клинка противника. Возможно, у меня ночное зрение было немного лучше. Я не знаю.

Следует отметить еще одно: фехтовальные поединки никогда не продолжаются так долго, как показывают в фильмах по телевизору. Никто не запрыгивает на стол, не перелетает с места на место, держась за веревку, и вообще не делает ничего подобного. Де Сантьяго попытался нанести мне прямой колющий удар в грудь, каким я убил Янси. Я увернулся и полоснул его по руке. Это я помню. Очень скоро мы сошлись вплотную. Свободной рукой он схватил лезвие моей сабли, не ожидая, что оно окажется таким острым. Я изо всех сил ударил противника в живот левым кулаком, стараясь пробить насквозь.

Думаю, я бил с расстояния шести-восьми дюймов, не больше, но де Сантьяго сложился пополам. Я треснул его по затылку медной гардой своей сабли. Он все не падал, поэтому я сделал ему подсечку.

Именно тогда Ромбо удивил меня. Он вырвал саблю из руки де Сантьяго, и, когда де Сантьяго попытался встать, в лицо ему были нацелены два острия.

– Вам лучше сдаться, дон Хосе. – Я говорил по-испански и самым учтивым тоном, на какой был способен. – Мне бы очень не хотелось убивать столь смелого человека, так что признайте свое поражение, и я велю кому-нибудь перевязать вам руку.

Секунду спустя он кивнул:

– Я сдаюсь, сеньор капитан. Чего вы потребуете от меня?

– Сказать нам, где женщина, – отозвалась Новия, и я поддержал ее.

Он двигался с трудом, но все же сумел подняться на ноги.

– В море. Теперь вы выслушаете меня, сеньора?

Новия не ответила, а Ромбо в тот момент орал, чтобы кто-нибудь подошел и остановил кровотечение, – поэтому я велел де Сантьяго продолжать.

– Мы имели обыкновение завтракать вместе, сеньор и сеньора Гусман, моя жена и я. В хорошую погоду из нашей каюты выносили маленький столик и ставили на палубе. Понимаете, я ничего не опасался. Однажды утром мы хватились сеньора Гусмана. Я приказал обыскать корабль. Он…

– Этот корабль часто обыскивают, – пробормотала Новия.

Де Сантьяго снова поклонился ей.

– Совершенно верно, сеньора. Обыскивают, но ничего не находят. Это произошло примерно через десять дней пути от Коруньи. Он бросился в море. Другого объяснения нет. – Де Сантьяго вздохнул. – Его жена последовала за ним два дня назад. Я скрыл это от своей собственной жены. Самоубийство сеньора Гусмана стало для нее страшным ударом. Она была глубоко угнетена. Еще одно самоубийство… – Он не договорил фразу. – Я позволил ей думать, что сеньора Гусман не выходит из каюты по причине недомогания. Уверен, вы меня понимаете.

Я понимал одно: что свалял большого дурака, когда приказал Ментону привести Охеду. Я хотел, чтобы капитан видел, что поединок честный. Теперь он услышал историю своего начальника и, вероятно, принял ее за чистую монету. Мы снова надели кандалы на де Сантьяго, и я приказал Ментону отвести обоих обратно на нос.

Насколько я помню, тогда сменилась вахта. Тогда или чуть раньше. Тем не менее мы стояли и обсуждали услышанное – Ромбо, Новия и я. Ромбо был склонен верить де Сантьяго. Новия считала, что в истории нет ни капли правды и на корабле вообще никогда не было мистера и миссис Гусман – а каюту занимала какая-то другая женщина, которая в данную минуту прячется на «Кастильо бланко».

– Кто бы она ни была, – сказал Ромбо, – он предпочел умереть, чем выдать ее.

Я заметил, что де Сантьяго не умер.

– Но он думал, что умрет, капитан.

Новия потрясла головой:

– Он рассчитывал убить Крисофоро. А потом – кто знает, как все сложилось бы?

– Его ты тоже понимаешь.

– Понимаю, будь уверен, – сказала Новия Ромбо. – Чего я не понимаю, так это почему он отказывается выдать женщину. Он не из таких, как Охеда. Почему он так поступает?

Тут меня осенило, но я сделал вид, будто знал все с самого начала, и, по-моему, мне удалось провести обоих.

– Дело в тайном укрытии женщины. Он знает, где она прячется, – и именно там он спрятал свои деньги.

Они посмотрели на меня, как святой Иоанн смотрел на ангела на острове Патмос, и мне стало страшно приятно. Я хотел сказать, что я тоже просто слуга Божий. Это было бы правдой, но я промолчал.

Наконец Ромбо сказал:

– Я не умею видеть сквозь стены. Хорошо, что среди нас есть человек, обладающий такой способностью.

Новия дотронулась до моей руки:

– Ты понимаешь, что все это значит, mi corazón? [9]9
  Сердце мое ( исп.).


[Закрыть]

– Думаю, да.

– Он прячет деньги в этом тайнике, но женщина знает о нем, поскольку сама там прячется?

– В какой-нибудь крохотной комнатушке, – сказал я. – Где едва хватает места, чтобы лечь двум людям.

Ромбо сплюнул.

– Я по-прежнему ничего не понимаю, капитан.

– А я понимаю, – сказала Новия. Она рассмеялась, йот одного ее смеха меня снова захлестнула волна блаженства. – Ее муж умер. Он утешает вдову.

– Но ведь на борту находится его жена. – Ромбо потер подбородок. – Я болван.

– Думаю, ты никогда не был женат. Крисофоро, не пойти ли нам обыскать белый корабль?

– Сейчас темно, – сказал я. – Найти ее будет гораздо проще при свете дня. А также перебраться с нашего корабля на «Кастильо бланко». Давайте посмотрим, что известно жене де Сантьяго.

Мы приказали привести Пилар. Она плакала и продолжала плакать, даже когда у нее с рук сняли кандалы. Я велел Новии обнять женщину и все такое прочее, но она успокоилась далеко не сразу.

– Ваш муж жив, – сказала Новия. – Клянусь вам. И вы живы. Если вы честно ответите на все наши вопросы, настанет день, когда вы благополучно вернетесь и расскажете своим друзьям, как попали в плен к пиратам.

Пилар кивнула и попыталась улыбнуться. К тому времени стало совсем темно, но кто-то зажег кормовые фонари, и я видел женщину достаточно хорошо. Она была не первой молодости и явно претерпела много страданий. Но даже делая поправку на возраст и прочее, я видел, что она никогда не блистала красотой. Если де Сантьяго женился на ней из-за денег, я надеялся, что он не прогадал.

– На корабле вашего мужа находилась еще одна женщина кроме вас, – начала Новия. – Как ее имя?

Пилар кивнула:

– Сеньора Гусман.

– По словам вашего мужа, она моложе вас. – Новия улыбнулась. – Несомненно, она обращалась к вам за разумными советами.

– О да. – Пилар энергично кивнула.

– Мне странно, когда женщина пускается в столь долгое путешествие одна.

– Вы очень добры, сеньора, но она была не одна. Когда мы тронулись в путь, ее сопровождал сеньор Гусман.

Это один из мужчин, сидящих в трюме? – спросил я. – Может, мне стоит поговорить с ним?

– Он умер, сеньор. Многие умерли.

Ромбо тронул меня за локоть, и я перевел для него слова Пилар. Он попросил меня спросить, не было ли у них на борту какой болезни, и я так и сделал.