Текст книги "Путешествие во тьме"

Автор книги: Джин Рис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

5

Было четыре часа пополудни, когда я вышла из дома. Я медленно шла по Оксфорд-стрит, думая о своей комнате в Кэмден-Таун и о том, как мне не хочется туда возвращаться. В витрине магазина мне на глаза попалось черное бархатное платье. На юбке спереди был разрез. Наверное, я бы неплохо в нем выглядела. Другое, с мехом вокруг шеи, напомнило мне о платье, которое было на Лори. Ее шея выглядывала из меха и казалась очень стройной и крепкой.

Наряды большинства женщин, проходивших мимо, напоминали карикатуры – безобразные карикатуры нарядов, выставленных в витринах. Когда женщины останавливались поглазеть на вещи, выражение их лиц становилось мечтательным. «Если бы мне купить вот это и это, я бы смотрелась совсем по-другому». Не теряй надежды, и ты все сможешь, на этом держится мир. И земля крутится тоже поэтому. По кусочку мечты на каждого. Очень умно придумано. Но что происходит, если у тебя больше нет мечты, если хребет сломан? Что тогда?

Не могу же я стоять и смотреть на это платье всю жизнь, подумала я. Я повернула голову – мимо медленно ехало такси. Шофер взглянул на меня, я подняла руку.

– Бёрд-стрит, дом двести двадцать семь, – сказала я шоферу.

Над дверью было два звонка. Я нажала нижний. Никто не вышел, но когда я толкнула дверь, она отворилась сама.

Я увидела коридор с лестницей, ведущей наверх. По левую руку была дверь. Я вышла на улицу и позвонила снова. Левая дверь отворилась, и старик в пенсне сказал:

– Да, мисс?

За этой дверью была контора. Я увидела шкаф с документами, стол с пишущей машинкой и множеством писем и два стула.

Я сказала:

– Я хотела бы видеть мисс Мэтьюз, мисс Этель Метьюз. Я думала, она здесь живет.

– Это наверху, – сказал старик, – вы нажали не тот звонок.

– Извините.

– Сегодня вы четвертая, – сказал он, – будьте так любезны, скажите мисс Мэтьюз, что мне это надоело, – он говорил довольно громко, – у меня есть другие дела. Я не могу весь день открывать дверь ее клиентам.

Я увидела Этель, стоявшую на площадке лестницы. Она уставилась на меня с удивлением.

– Неужели это ты?

– Здравствуйте, – сказала я.

На ней был белый халат с закатанными рукавами. Волосы были уложены в прическу. Она выглядела гораздо симпатичнее, чем раньше.

– О чем это тебе нудил Денби?

– Он сказал, что я нажала не тот звонок.

– Вот засранец. Входи, я как раз пью чай.

Гостиная выходила окнами на Бёрд-стрит. В углу был газовый камин, перед которым стояла миска с водой. Два кресла в ситцевых чехлах с каемкой из маленьких бутонов роз, у стены – высокий диван, покрытый пледом, рядом пианино. Белые обои в полосочку.

– Сейчас принесу тебе чашку.

Мы выпили чаю.

– А он кто, этот господин внизу?

– Хозяин, – сказала она, – у него здесь контора. Вернее, так он это называет. Он говорит, что он агент по продаже марок. Я думаю, он просто приходит и сидит там. Но вообще-то большую часть времени там никого нет. Старый осел. У меня комнаты на третьем и четвертом этаже. Нет ничего лучше мебельного ситца, комната сразу становится веселой, не так ли?

Гостиная, конечно, маловата, но столовая рядом большая и просторная, и спальня тоже вполне нормальных размеров.

На стенах в столовой висели литографии из серии «Улицы Лондона» [46]46
  «Улицы Лондона». – Имеется в виду серия гравюр, выполненных Вендрамини по картинам английского художника Ф. Уитли. Это были жанровые зарисовки пестрой уличной торговли: цветочницы, бакалейщики, продавщицы спичек, торговцы овощами и фруктами и т. д. Литографии с этих гравюр были отпечатаны в 1792–1796 гг. и с тех пор много раз переиздавались.


[Закрыть], на серванте стояло блюдо с фруктами.

Этель сказала:

– Ты думала, я все сочиняю? Ты не верила, что у меня такая миленькая квартирка? Пойдем посмотрим комнату, о которой я тебе говорила.

Мы поднялись этажом выше.

– Вот что я называю элегантным стилем, – сказала Этель, – еще я могу поставить сюда газовый камин.

Мебель была выкрашена в белый цвет. В комнате стоял полумрак от задернутых штор. За окном шарманка играла унылый мотив. «Лунный залив».

– Садись, – сказала она, указав на постель, – ты выглядишь усталой.

– Да, – согласилась я, – так и есть. Немного.

Она сказала:

– Я уже тебе говорила. Я хочу найти себе компаньонку. Чтобы она жила со мной в этой квартире и помогала мне с бизнесом. С той девушкой, про которую я тебе рассказывала, я не стала связываться. Она мне не понравилась. А с тобой, я думаю, мы бы поладили. Почему бы тебе не переехать? Здесь получше, чем в твоей комнате в Кэмден-Таун.

Я ответила:

– Да, комната хорошая. Очень миленькая комната. Но вы сказали, что нужно вложить двадцать пять фунтов в дело. У меня нет таких денег.

– Ах, двадцать пять фунтов? – она улыбнулась. – Ну и что тут особенного? Допустим, восемь фунтов в месяц. Это за комнату и еду. А я научу тебя делать маникюр, и ты будешь получать половину того, что заработаешь. Конечно, тебе придется помогать мне – прибирать здесь, принимать клиентов и прочее. Ну и что? Разве восемь фунтов много за такую прекрасную комнату? И вся квартира такая светлая и чистая. Где ты еще найдешь такую?

– Да, – сказала я, – это очень дешево.

– Вот и подумай. Время от времени полезно слушаться внезапного побуждения, иногда это приносит счастье. С тобой такого разве не случалось? Сможешь платить восемь фунтов?

– Ну да, наверное.

– Тогда решено, – сказала Этель, – только мне придется взять у тебя аванс. У меня были большие расходы из-за ремонта. На одну эту комнату пришлось выложить шесть фунтов. Но зато теперь она как конфетка. И ванная рядом, и все так удобно. Если бы ты видела, в каком состоянии все было, когда я сюда въехала.

– Хорошо, – сказала я, – правда, у меня тогда почти ничего не останется.

– Об этом не беспокойся, – сказала Этель, – трудно будет только первые недели. В следующем месяце тебе не придется платить заранее. Когда мы встанем на ноги, с деньгами не будет проблем. Ты сможешь прилично зарабатывать.

Мы спустились вниз. Я взяла из сумочки две банкноты по пять фунтов и отдала ей одну и еще три соверена и положила оставшуюся банкноту обратно. Она сказала:

– Конечно, восемь фунтов маловато, я готова уступить тебе комнату почти даром, можно сказать. Посмотрим, как дальше пойдут дела.

– Мне надо привезти с Кэмден-Таун свои вещи, – сказала я.

Вернувшись назад, я сказала Этель, что хочу лечь. У меня болела спина.

– Я принесу тебе что-нибудь поесть, – сказала она.

Я лежала и думала о том, что у меня осталось только три фунта, когда она вошла, неся хлеб, сыр и бутылку пива. Она села около кровати и, пока я ела, стала говорить о том, какая она респектабельная леди.

– Заявляю тебе прямо, честно и откровенно, – сказала она, – я лучшая массажистка в Лондоне. Никто не делает массаж лучше меня. Так что не упускай свой шанс. А если ты сама будешь находить клиентов, дела пойдут еще лучше.

– Не знаю, – сказала я, – сейчас я не могу вспомнить ни одного.

– Ты устала, бедняжка, – сказала она, – я сразу это поняла. Тебе надо хорошо отдохнуть, Я поставлю будильник на восемь часов. Если захочешь позавтракать, кухня на этом же этаже, так что все очень удобно. Ты ведь захочешь позавтракать?

– Да, – сказала я, – все нормально.

Она вышла. А я лежала и думала.

…Она улыбается и ставит поднос а я говорю Франсина я видела такой ужасный сон – но ведь это только сон говорит она – а на подносе синяя чашка и соусник и серебряный чайник значит опять началась моя замечательная жизнь – и гаммы очень медленно сыгранные на пианино и сад с высокой стеной вокруг и постоянная мысль о том что это только снилось мне, и что этого всего никогда не было…

Часть третья

1

В столовой висели литографии «Улицы Лондона». Я помню, в каком порядке они были развешаны, и мисочку с водой перед газовым камином, и неизменное блюдо с апельсинами посреди стола, и два кресла в чехлах из ситца (рисунок на них был совсем не такой, как на креслах в гостиной), и Этель, рассуждающую о своей респектабельности. «Если бы я могла рассказать тебе все, что знаю о некоторых заведениях, которые значатся в рекламах как кабинеты массажа. Например, есть одна мадам Фернанда – я такое слышала о ней самой и о девушках, которые у нее работают! Как только она ухитряется не вляпаться в разные неприятности – ума не приложу. Думаю, это обходится ей в кругленькую сумму».

Ноябрь выдался теплый, и приходилось держать окно открытым, но штора оставалась наполовину опущенной. Когда раздавался звонок, я спускалась вниз, провожала клиента наверх и сообщала Этель:

– Клиент в кабинете.

Через полчаса она поднималась ко мне и продолжала наш прерванный разговор:

– Я не говорила тебе, что случилось на прошлой неделе? На следующий день после того, как я поместила объявление, явились полицейские ищейки и потребовали у меня рекомендации и дипломы. Пришлось показать им некоторые бумаги. Я была просто в бешенстве. Как они смеют так со мной! Будто я какая-то грязная иностранка.

Она как правило ходила в белом халате, с которым контрастировало красное лицо со вздернутым носом и широкими ноздрями.

Кажется, в первый же день она сказала:

– Учти: главное в нашем деле – это красивый набор маникюрных принадлежностей. Я могу тебе одолжить один из своих. Ты красиво выкладываешь на белой салфетке все ножнички и щипчики, рядом – мисочка с горячей мыльной водой. Ты пододвигаешь клиенту кресло и с улыбкой предлагаешь: «Пожалуйста, присядьте». А потом говоришь: «Вы не против?» – и опускаешь его руку в мисочку с горячей водой. Это так просто. Любая дура может научиться. Если хочешь, можешь попрактиковаться на мне. Ты можешь попросить у клиента за работу пять шиллингов, можешь дойти даже до десяти. Смотря какой клиент. Только, разумеется, ты должна быть с ними любезна.

– Почему бы и не десять шиллингов? – продолжала она. – Это нормально. Каждому нужно заработать на жизнь, и если люди этого не понимают, или понимают не совсем правильно, ты здесь ни при чем. Говорить пусть говорят. Поверь мне, что все они жутко боятся неприятных сцен, так что исчезают быстрее молнии при малейшем…

Сильнее всего мне в память врезались бубнящий голос Этель и тиканье часов. Ее разговоры о мадам Фернанде и о своем отце, у которого была аптека, и о том, что она настоящая леди. Леди – некоторые слова имеют длинную тонкую шею, которую хочется сдавить пальцами. И совсем другие интонации появлялись в ее голосе, когда она говорила: «Маникюр, извольте, мадам».

…Никаких ссор не было. Ругаться было не из-за чего. Я просто перестала выходить на улицу, не хотелось. Это происходит очень просто. Как будто так было всегда – ты всегда жила в нескольких комнатах и слонялась из одной в другую. Только свет становился немного другим каждый час, и тени то удлинялись, то укорачивались. Ты вроде бы спокойна, но когда начинаешь думать, то словно бы натыкаешься на высокую темную стену. Больше всего ты хочешь, чтобы настала ночь, и можно будет лечь, спрятать голову под одеяло и заснуть. И ночь незаметно подкрадывается – хотя бы это радует. И вот ты натягиваешь на голову одеяло, а в голове только это: «Я ему надоела» и «Нет, еще не совсем, совсем нет». А потом ты засыпаешь. Ты спишь без снов, и это похоже на смерть…

– Только не надо говорить, что ты устала, – повторяла Этель. – Ты уже родилась уставшей. Я тоже устала, между прочим. Все устали.

Я прожила на Бёрд-стрит больше трех недель, пока снова не увидела Лори. Она заявилась ко мне днем.

– Да, – сказала Этель, – будь я мужчиной, такая девушка мне бы понравилась. Посмотри на ее походку, на ее манеру носить платье. Вот это я понимаю стиль.

– Смешная старая корова, – таково было впечатление Лори, которое она мне высказала, когда мы поднялись в мою комнату, – но она кажется очень любезной. Она действительно учит тебя делать маникюр? И что, много желающих?

– У меня их было четверо или пятеро.

– Ты им действительно делала маникюр?

– Да, только маникюр, – сказала я. – Один из них захотел подняться со мной наверх, но когда я отказалась, он вылетел пулей. У него все время вид был слегка испуганный.

Лори расхохоталась.

– Уверена, что старуху это не обрадовало. Ей надо совсем другое, поверь мне.

Снаружи донесся гудок машины, и она выглянула на улицу и стала делать кому-то знаки. Потом она крикнула:

– Я выйду через минуту.

– Вон они, два моих клиента. Почему бы тебе не поехать с нами? – предложила она. – Хоть немного проветришься. Старуха не будет возражать. Или будет?

– Да нет, не думаю. С какой стати?

– Тогда пошли, – сказала Лори.

Я думала: «Все нормально. Мне все еще нравится быстрая езда и ресторанная еда, и напитки, и горячая ванна. Все хорошо».

– У меня развязался шнурок, – сказала Лори. И когда один из ее спутников стал его завязывать, руки у него дрожали. («Я умею сводить их сума».)

Длинные тени от деревьев – как скелеты, а другие еще как пауки, а еще как осьминоги. «Со мной все в порядке; все нормально. Конечно, все будет нормально. Мне бы только собраться с силами и составить план действий». («А ты слышала, что есть один такой…»)

Это был один из тех дней, когда ты можешь увидеть призраки всех своих прежних прекрасных дней. Надо немного выпить, и перед тобой пронесутся призраки всех прекрасных дней, которые когда-либо были. Как в Зазеркалье. («Да, и этот не плох, но ты помнишь тот, когда…»)

– Если бы ты сказала мне, что придешь так поздно, я бы дала тебе ключ, – пробурчала Этель, – мне не нравится сидеть полночи и ждать, когда ты заявишься, чтобы отпереть тебе дверь.

– Мы поехали ужинать к Романо, – объяснила я, – поэтому я так задержалась.

– Надеюсь, ты хорошо провела время, – сказала она.

Но по взгляду, который она бросила на меня, я поняла, что она ненавидит меня. Я знала, что рано или поздно она начнет скандалить.

На следующий день не было ни одного желающего сделать маникюр.

– Я сыта по горло, – заявила Этель, – я сыта по горло этим проклятым бизнесом. Теперь до пяти точно никто не явится!

Она налила себе стакан виски с содой. Потом налила еще, а потом сказала:

– Ну, третий – на счастье, – и, наполнив стакан, понесла его в гостиную.

Я слышала, как она разговаривает сама с собой. Такое с ней случалось.

– Твари и идиоты, идиоты и твари, – повторяла она, – если не тварь, то идиот а если не идиот, то тварь, – и еще: – Господи, Господи, Господи.

Около пяти кто-то позвонил, я спустилась и проводила клиента к ней. Потом она стукнула в стену и попросила принести горячей воды. Я взяла чайник и поставила его у двери гостиной.

Мужчина находился там около двадцати минут. Потом я услышала треск дерева и проклятья, которые выкрикивал диким голосом клиент. Этель постучала снова.

– Мне войти? – спросила я из-за двери.

– Да, – сдавленно проговорила Этель, – входи.

Я вошла. Массажная кушетка подломилась с одного конца, таз, стоявший рядом, был пуст. Весь пол был залит водой. Мужчина, обмотанный покрывалом, прыгал на одной ноге, задрав другую, и ругался. Он был очень тощим и маленьким. У него были седые волосы, а на лицо я почему-то не посмотрела.

– Произошло несчастье, – сказала Этель, – подломилась ножка кушетки. Принеси тряпку, а то вода может пролиться Денби на голову… Простите, ради бога. Как ваша нога? Не болит?

– По-твоему, я запросто могу стоять в кипятке и не ошпариться, а, старая дура? – завопил мужчина.

Пока я боролась с водой при помощи тряпки и швабры, он сидел на стульчике перед пианино и что-то одним пальцем наигрывал. При этом его нога судорожно подергивалась, – видно, он ее здорово обжег.

Как только я вышла из комнаты, меня одолел смех. Я никак не могла остановиться. Такое бывает, когда очень долго не было случая посмеяться…

Я слышала, как мужчина спускается вниз. Вошла Этель.

– Интересно, над чем ты смеешься.

– Это было жутко смешно, – сказала я, – у него такой тоненький голосок.

– Одна из ножек кушетки подломилась, – сказала она, – и вместо того, чтобы лежать спокойно, старый дурак вскочил и попал ногой в таз с горячей водой. Не мог посмотреть, куда тычет свою проклятую ножищу. Это все из-за тебя. Зачем ты принесла крутой кипяток?

– Да ладно вам, это и правда было очень смешно, – сказала я, хотя знала, что сейчас она на меня снова начнет орать.

– Ах тебе смешно?! – закричала она. – Над кем ты смеешься? Можешь выметаться отсюда, слышишь? От тебя никакого толку. Здесь тебе больше делать нечего. Мне нужна была элегантная девушка, – продолжала она, – которая умеет любезно разговаривать с клиентами. Я-то подумала, ты из тех девушек, которые могут, раз уж нужно, быть любезными с клиентами, что ты заведешь себе друзей и тому подобное, чтобы постараться обеспечить успех моему бизнесу. А на самом деле, ты способна кого угодно свести с ума – этим своим отрешенным видом. Мало мне этого, ты еще исчезаешь со своими друзьями и даже не приглашаешь меня пойти с тобой. Так что освобождай комнату и уходи. Я не хочу, чтобы ты жила здесь, от тебя мало пользы. Знаю, что ты скажешь. Ты скажешь, что заплатила вперед за месяц. А знаешь, сколько мне стоило поставить тебе в комнату газовый камин, потому что ты заявила, что не можешь спать без камина? И эти постоянные разговоры о том, что ты устала, то тебе холодно, то темно, то еще что-нибудь. Зачем тебе оставаться здесь, если тебе все не подходит? Кому ты здесь в Англии нужна? Уезжай немедленно. Почему ты здесь торчишь?

– Потому что плохо умею плавать, – сказала я. – Только поэтому.

– Боже! – крикнула она, – ты еще и шутница? Но денег у меня все равно нет, так что не стоит ждать.

– Пожалуйста, – сказала я, – оставьте деньги себе. Там, откуда они появились, есть в сто раз больше. Сдачи не нужно.

– Какой еще сдачи? – закричала она. – Ты кого оскорбляешь?

Она стояла, заслонив спиной дверь, так что я не могла выйти.

– Знаешь, а ведь у тебя с головой не все в порядке. Ты все время где-то витаешь. Ты наполовину помешалась. Вот что с тобой такое. Это видно с первого взгляда.

Я сказала:

– Отойдите с дороги и дайте мне пройти.

И тут она вдруг рухнула на пол, совсем перегородив выход, и начала рыдать. Никогда я не видела таких конвульсий. И при этом она продолжала верещать:

– Ты ушла развлекаться со своими приятелями и даже не пригласила меня с собой! Разве я недостаточно хороша для этого? Ты даже не спросила меня, – причитала она. – Господи, что у меня за жизнь! Пытаешься удержаться на плаву, а все толкают тебя вниз. И все лгут тебе. Ты знаешь, сколько мне лет? – продолжала рыдать она. – Если я не заработаю себе денег сейчас, что будет со мной через три года? Ты это понимаешь? Но погоди! Однажды случится то же самое с тобой. Вот увидишь!

Я видела, как трясутся ее плечи. Вокруг с жужжанием летала муха. Я никак не могла сосредоточиться и думала только о том, что сейчас ноябрь и для мух слишком поздно. Или слишком рано? И еще о том, откуда взялась эта муха.

– Я всегда одна, – всхлипывала она, – ужасно быть всегда одной, ужасно, ужасно.

– Не расстраивайтесь, все у вас будет нормально.

Она начала искать носовой платок, но не нашла. Я дала ей свой.

– Послушай, детка, зря я все это наговорила. Я совсем не имела в виду ничего такого. Куда тебе идти? Оставайся, ради Бога. Я этого больше не вынесу. Если ты уйдешь, клянусь тебе, я включу газ.

– Я скоро вернусь, – сказала я, – только немного подышу воздухом.

– Если ты не вернешься через час, – прокричала она мне вслед, – я включу газ, и ты будешь виновата в моей смерти.

Я шла по улице и воображала, что подхожу к его дому, поднимаюсь по ступенькам и нажимаю кнопку звонка. «Ты опоздала, – скажет он, – я ждал тебя раньше».

Потом я подумала: «А что, если пойти в тот отель на Бёрнерз-стрит? У меня как раз хватит денег. Они, конечно, наврут, что у них нет комнаты, если прийти без багажа. Хотя гостиница полупустая, они все равно говорят, что нет номеров. Я так отчетливо представила себе, как девушка за стойкой в холле говорит: «Мест нет, мисс», – что начала смеяться. Как холодно они смотрят на тебя и какими противными голосами говорят, – как будто вокруг вырастают гладкие, без единого выступа стены, через которые никак не перелезешь. И с этим ничего не поделаешь. Все это пакость, как говорит Лори. И как гнусно они смотрят на тебя, и эти их гнусные голоса и сплошной обман, как говорит Лори.

У меня на руке был нефритовый браслет, который подарил Уолтер. Я сняла его и сжала в ладони. Он был теплым и таким приятным на ощупь. Я смотрела на него и никак не могла вспомнить это слово…

Все говорят, что если начнешь бояться людей, они сразу это поймут, и тогда тебе крышка. Или все это только в моем воображении? Я спорила сама с собой совершенно серьезно, действительно ли это мне только кажется, или люди и вправду злы и жестоки. Потому и браслет казался мне таким приятным – я знала, что им можно как следует ударить, если нужно. Я наконец вспомнила это слово – кастет.

Мужчина заговорил со мной, скривив губы, как они это любят делать, но потом очень быстро отскочил, так что я не успела его ударить. Я направилась за ним, собираясь его стукнуть, но он шагал слишком быстро, и к тому же полисмен на углу улицы уставился на меня, как какой-то бабуин, – белые кретины еще хуже, чем чернокожие. (Что со мной произошло? Со мною что-то произошло?)

Я подумала: «Ты не станешь реветь посреди улицы, ведь правда?» Я села в автобус и поехала обратно на Бёрд-стрит.

Открыв дверь, я услышала крик Этель:

– Ох, детка, наконец-то ты пришла! Я страшно беспокоюсь за тебя. Я приготовила тебе ужин.

Она аккуратно причесалась и надела черное платье с белым воротничком. Она выглядела совсем неплохо – во всяком случае, лучше, чем обычно. Потом я поняла, что после истерики она всегда выгладит гораздо более молодой и свежей.

– Я не хочу есть, – сказала я.

– Мне стыдно, что я так себя вела, – проговорила она. – Что я могу еще сказать?

– Все нормально, – не глядя на нее, пробормотала я.

Мне хотелось только одного – подняться в свою комнату, натянуть на голову одеяло и заснуть.

– Иногда извиниться – самое трудное, – сказала она.

Белая мебель, а над кроватью – рисунок собака, выпрашивающая подачку, и надпись «Верное сердце». Я лежала и смотрела на нее, а перед глазами у меня стояла вывеска: «Печенье домашнее, такое же свежее в тропиках, как на родине». Вывеска была прибита на щите в конце Рыночной улицы.

Там была нарисована девочка в розовом платье, которая лакомится большим желтым печеньем, усыпанным изюмом, которое называют «печенье с коринкой», и маленький мальчик в матроске, – он катил обруч и косился через плечо на девочку. Там было еще аккуратное зеленое дерево и выцветшее голубое небо, такое низкое, что если бы девочка протянула руку, она могла бы до него достать. (Очень удобно – Боженька всегда рядом.) И высокая темная стена позади. Под плакатом было написано:

 
Прошлое прекрасно,
Будущее ясно,
Но самое блестящее —
Это настоящее.
 

Однако важней всего была стена.

«Вот на что похожа Англия, – подумала я, – на эту вывеску на серой стене».