Текст книги "Путешествие во тьме"

Автор книги: Джин Рис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

5

Лори сказала:

– Хорошенькое письмо я получила от Этель. Она жалуется, что ты задолжала ей плату за две недели. Еще пишет, что ты испортила пуховое одеяло, разбила картину, запачкала белую стену в спальне – и так далее. Только не понимаю, почему она обо всем этом пишет мне. Можешь сама почитать.

Она протянула мне листок бумаги.

227, Бёрд-стрит,

26 марта 1914 года

Дорогая Лори,

Думаю, вы уже знаете, что Анна покинула эту квартиру на прошлой неделе. Я действительно просила ее об этом, но, надеюсь, вы не будете обращать внимание на то, что она станет рассказывать про меня, потому что у меня на счет этого всего есть свое мнение. Позвольте сказать вам, что, когда я предложила Анне жить у меня, то не знала, что она из таких, и не думала, что она настолько лживая. У жизни свои законы, я не хочу никого обижать. Так что когда она начала приглашать к себе мистера Редмана, я не возражала. Он был очень приличным человеком и умел себя вести. Но после того, как он исчез, она перешла все границы, разрушила все приличия, а ведь существуют незыблемые правила. Одно дело, если девушка имеет друга или даже двоих, – и совсем другое, если она тащит к себе всех подряд, даже не удосужившись спросить у меня разрешения. На что это похоже? Я еще не видела такой девушки, как она, – ни тебе доброго слова, ни улыбки. И в довершение всего, на прошлой неделе она сообщила мне, что у нее будет ребенок Как я поняла, она уже на третьем или четвертом месяце. Я ответила ей, что следовало сказать мне раньше, если рассчитывала на мою помощь. «Почему ты раньше ничего не предприняла?» – спросила я. Она ответила, что использовала все способы, о которых знала, и спросила меня, не знаю ли я еще какой-нибудь. И смотрела на меня при этом своим пустым взглядом. Сказала, что она в отчаянии, что все это ужасно. И когда я ответила, что она слишком многого от меня хочет и что лучше обратиться к виновнику, так сказать, – она заявила, что понятия не имеет, кто он, и стала хохотать с наглым видом, показав тем самым, кто она есть на самом деле, потому что ведь существуют определенные правила и манеры, как надо вести себя, не так ли? Ее все время тошнит, и я сказала ей, что не могу позволить, чтобы в моей квартире продолжалось такое, и как можно меня за это винить? Видели бы вы, в каком состоянии она оставила комнату, а мне нужно уже на следующей неделе приглашать квартиранта. У картины, которая висела на стене, стекло разбито вдребезги, а без стекла она совсем не смотрится, прекрасное стеганое одеяло сплошь в винных пятнах. Оно стоило мне 35 фунтов, но сейчас все так подорожало. И повсюду дырки, прожженные сигаретами, и это на белых стенах! Теперь мне стыдно за эту комнату, а как там было уютно до того, как она въехала, – все чистенькое, нарядное. Вот не думала, что могу так ошибаться в людях, – это все, что я хочу сказать, и теперь я должна за это расплачиваться Кроме того, она задолжала мне деньги за две недели. Четыре гинеи. Я знаю, что рано или поздно начнет рассказывать про меня всякие гадости, Невыносимо об этом думать, потому что вы из тех девушек, которые вызывают у меня уважение. Скажу вам честно – я не могу позволить себе терять деньги таким образом. С такими девицами лучше вообще не иметь дела, они палец о палец не ударят, чтобы хоть что-нибудь для себя сделать.

Искренне ваша

Этель Метьюз

Любящая вас

Этель Мэтьюз

P.S. Надеюсь вскоре увидеться с вами. Владелец дома тоже на нее жалуется.

– Не понимаю, почему она тебе все это написала, – сказала я.

– Я тоже не понимаю, – сказала Лори. – Нельзя давать им повод, понимаешь? Если ты дашь хоть какой-то повод, они им обязательно воспользуются.

– Не должна я ей никаких денег, – объяснила я. – Это она взяла у меня взаймы почти три фунта и не отдала. Не понимаю, почему она вздумала писать тебе все это.

И постоянные мысли об одном и том же, идущие по кругу, что он где-то здесь, внутри меня, – чего я только не делала, чтобы от него избавиться! Очень эффективное средство, было написано на этикетках. Таблетки с розовенькой этикеткой, гинея за упаковку. Потом с желтенькой этикеткой – по две гинеи, потом с оранжевой – по три… Так что если он все-таки родится, это будет чудовище. Может быть, без глаз или без рук… О Господи, перестань впадать в панику.

Мои руки стали холодными, и я снова почувствовала приступ тошноты.

– Я знаю кое-кого, – сказала Лори, – но станет ли она это делать, это еще вопрос. Такое может случиться с каждой, но тебе раньше надо было побеспокоиться насчет этого, гораздо раньше. Все эти таблетки не доводят до добра… Люди, которые продают их, – им главное заработать. Не знаю, захочет ли она делать это. У тебя есть деньги?

– Есть, – ответила я, – я продала свое меховое манто. Могу дать ей десять фунтов.

– Десяти точно не хватит, – сказала Лори, – за такие деньги она не станет это делать. Моя милая, ей нужно фунтов около пятидесяти. У тебя есть кто-нибудь, кто смог бы тебе одолжить? Тот мужчина, о котором ты говорила, и который все время давал тебе деньги? Он не сможет помочь тебе? Или ты просто шутила насчет него?

– Нет, не шутила.

– Почему бы тебе не написать ему? – спросила она. – Предупреждаю, если будешь тянуть, никто не возьмется это делать. Прямо сейчас и напиши. У меня есть потрясающая почтовая бумага, можешь ее взять. Люди обращают внимание на почтовую бумагу. Если ты собираешься просить денег, ты же не хочешь, чтобы он думал, что твои дела совсем плохи. Надо его немного запутать. Напиши, что ты больна, и попроси его прийти, – продолжала она, – и дай ему мой адрес, не нужно ему видеть твою однокомнатную конуру. И, ради всех святых, не вешай нос. Все будет нормально.

– Я не знаю, что писать, – сказала я.

– Не будь дурой. Напиши: «Дорогой Растакович или как его там зовут. Я не особенно хорошо себя чувствую. Очень хотелось бы тебя увидеть. Ты всегда говорил, что готов помочь мне». И так далее и тому подобное.

Будто издалека я видела, как перо выводит: «Мой дорогой Уолтер…»

6

Высокое дерево на площади напротив квартиры д'Адгемара как будто застыло, и его торчащие ветви напоминали растопыренные пальцы. Стояла такая тишина, как будто все умерло. Потом чирикнула птица, и сразу же начался птичий гвалт – сначала одна, потом другая, а потом все вместе.

– Надо же, – сказала Лори, – эти милые пташки перепутали день с ночью.

– Не стоит их винить за это, – проговорил д'Адгемар.

– Он немного чокнутый, – говорила мне Лори, – но очень милый старикашка. У него очаровательная квартирка, и он говорит, что только что купил интересный альбом порнографических картинок.

Мне он понравился, но от его одеколона меня сразу же начало тошнить.

После ланча он ходил взад-вперед по комнате и декламировал какое-то французское стихотворение: «Philistins, epiciers…» [52]52
  …французское стихотворение, начинающееся словами "hilistins, epiciers…" – это первая строка стихотворения «Обыватели, лавочники…» Жана Ришпена (Jean Richepin, 1849–1926), французского писателя, который обрел громкую славу благодаря сборнику стихов «Песнь босяков» («La chanson des gueux», 1876). Эта книга являлась как бы отдаленным отголоском поэзии Франсуа Вийона. В 1908 г. Ришпен был избран в члены Французской академии. Некоторые его произведения переведены на русский язык.


[Закрыть], потом заговорил о воскресных днях в Лондоне и о Портобелло-роуд [53]53
  Портобелло-Роуд – эта лондонская улица известна с 1870-х гг. рынками и магазинами, а в 1950-е гг. она стала центром торговли антиквариатом.


[Закрыть]находившемся недалеко от его квартиры, и о близлежащих улицах, которые казались ему вымершими, и о невыразительных фасадах домов.

– Это ужасно, – говорил он, размахивая руками, – тоска, безнадежность, неверие в свои силы – ты просто дышишь этим. Ты видишь их наяву – так же отчетливо, как туман, – он засмеялся. – Ничего не поделаешь, поэтому надо смотреть на такие вещи оптимистически. Конечно, разочарование тоже может стать чем-то привычным, желанным и близким.

– Эй, папочка, – вмешалась Лори, – перестань пороть чушь. Покажи нам свои грязные картинки.

Мы стали смотреть альбом рисунков Обри Бёрдслея [54]54
  Бёрдслей, Обри Винсент (1872–1898), талантливый английский книжный график и литератор, в своей технике рисунка соединил традиции художников-прерафаэлитов и живописи рококо, его произведения отличаются изящной фривольностью и остроумием. При жизни он снискал скандальную славу иллюстрациями к «Саломее» О. Уайльда (1894), поэме А. Поупа «Похищение локона» (1896) и др.


[Закрыть].

– Я разочарована, – вмешалась Лори, – очень разочарована. Не скажу, что это сильно возбуждает. Эта книга действительно стоит так дорого? Могу сказать только одно – кое-кому некуда девать свои деньги.

Было без четверти четыре. Я сказала:

– Мне нужно идти.

– Когда он придет?

– В половине пятого.

– Выпей коньяку перед уходом, – предложил д'Адгемар. Он налил коньяк в три маленьких бокала. – Выпьем за напыщенных снобов и надменных хлыщей, за ханжей, трусов и жалких дураков! Так, кто еще остался?

– Ей лучше не пить, – предупредила Лори, – а то ее начнет тошнить.

Я вышла и поймала такси.

(Конечно, все будет в порядке. Что-нибудь да произойдет, когда мне станет лучше, а потом что-нибудь еще, а потом еще. Все будет в порядке.).

Он опоздал, и, ожидая, я очень нервничала. В горле все время стоял ком, я старалась проглотить его, но он появлялся снова. Наконец зазвонил колокольчик, и я открыла дверь.

– Привет, Винсент, – сказала я.

Он улыбнулся:

– Привет, – и я провела его в гостиную.

– Уолтер написал тебе, сообщил, что я приду?

– Да, он написал из Парижа.

– Это твоя квартира? – он огляделся вокруг.

– Нет, я живу здесь вместе с подругой – мисс Гейнор. Это ее квартира.

– Я был очень огорчен, когда узнал, что ты нездорова, – сказал он. – Что случилось?

Когда я все рассказала, он подался вперед в своем кресле и уставился на меня. Он выглядел очень свежим и чистеньким, и добрым. Глаза его блестели, как голубое стекло, а длинные ресницы постоянно подрагивали. Он уставился на меня – и я прочла вопрос в его глазах.

– Нет, я не говорю, что это Уолтер. Я не знаю, от кого.

Он откинулся назад в кресле и несколько минут ничего не говорил. Наконец он произнес:

– Без сомнения, Уолтер тебе поможет. Конечно, он сделает это, дорогая. Не надо огорчаться. Конечно, он все сделает. Что тебе нужно?

– Я хочу избавиться от него, – сказала я.

– Понятно, – сказал он.

Он говорил что-то, но я не слышала ни слова. Потом его голос смолк.

Я сказала:

– Да, я знаю. Лори сказала мне, куда обратиться. Эта женщина хочет сорок фунтов, обязательно золотом. Она не возьмет ничего другого.

– Понятно, – снова сказал он, – хорошо, ты получишь эти деньги. Не терзайся, не надо быть такой несчастной.

Он взял мою руку и похлопал ее.

– Бедная малышка Анна, – его голос стал очень добрым, – как жаль, что ты столько перенесла.

Голос его звучал очень сердечно, но взгляд был холодным и непроницаемым, как стена. Высокая, гладкая, неприступная стена. Никакие контакты невозможны. Нужно быть ненормальной, чтобы не понять этого.

– С тобой все будет в порядке. Ты должна взять себя в руки, забыть обо всем, что было, и начать сначала.

– Ты так думаешь? – проговорила я.

– Конечно, – сказал он, – ты забудешь про это, и все будет так, словно ничего не случилось.

– Хочешь чаю? – предложила я.

– Нет, спасибо.

– У меня есть виски с содовой.

Я тоже выпила – как ни странно, меня от виски не тошнило. Пока мы пили, он сообщил, что одна его знакомая сделала это, и что она говорила, что это совсем не страшно, не стоит переживать.

Я сказала:

– Я переживаю не из-за этого. Просто иногда я хочу, чтобы он был, но потом начинаю думать, что если я его оставлю, то вдруг он… Вдруг с ним будет что-то не так. Я все время об этом думаю, в этом все дело.

Винсент сказал:

– Моя милая девочка, все это ерунда.

Он помолчал, потом проговорил:

– Не понимаю. Просто не могу этого понять. Неужели из-за денег? Да нет, не могло такого быть. Ты должна была знать, что Уолтер позаботится о тебе. Он бы все устроил. Он страшно переживал, когда ты пропала и не сообщила ему, где ты. Он несколько раз говорил мне об этом. Он бы все устроил.

– Ну да, каждая суббота каждого месяца, – сказала я, – расписка в получении прилагается.

– Не надо так говорить. Ведь теперь-то ты будешь рада этому?

Я не ответила.

– Это твой постоянный адрес? Можно писать сюда? Ты останешься у своей подруги?

– Только дней пять.

– А потом где ты будешь?

– Еще не знаю, – сказала я. – Лори говорила мне о квартире на Лэнгем-стрит.

– Ты знаешь, сколько придется платить за квартиру?

– Два фунта в неделю.

– Хорошо. Об этом не беспокойся, – он кашлянул. – Что касается сорока фунтов… когда ты хочешь их получить?

– Мне надо сначала с ней увидеться. Ее зовут миссис Робинсон. Сначала мне надо с ней встретиться и все выяснить.

– Очень хорошо, – он снова кашлянул, – ты тогда сообщи мне. Когда будешь писать, – пиши мне, а не Уолтеру. Он еще некоторое время пробудет за границей.

– Спасибо тебе большое, – сказала я, – ты жутко добр.

Он взглянул на фотографию Лори на камине.

– Это твоя подруга? – поинтересовался он. – В жизни она такая же хорошенькая, как на фотографии?

– Да, – сказала я, – еще лучше.

– Уверен, что я ее где-то видел.

– Может быть, – сказала я, – у нее много друзей.

– Она очень хорошенькая. Но грубовата, немного грубовата, – он как будто говорил сам с собой, – они все становятся такими. Такая жалость.

Он помолчал.

– Да, кстати, – вновь заговорил он, – еще один вопрос. Если у тебя сохранились какие-нибудь письма от Уолтера, я вынужден попросить у тебя их. Мне очень жаль, – продолжал он, – но я настаиваю на этом.

Я пошла и взяла письма. Я не стала их смотреть. Сверху лежала открытка: «Жди меня в такси на углу Хай-Хилл и Дувр-стрит сегодня в одиннадцать вечера. Застенчивая Анна, я люблю тебя. Всегда твой, Уолтер».

– Здесь всё? – спросил Винсент.

– Это все, что я сохранила, – ответила я, – обычно я не храню письма. Да, вот еще одно, которое он прислал из Парижа с сообщением о том, что ты придешь ко мне, – возьми его тоже.

Я вынула письмо из сумочки и протянула ему.

– Ты очень милая девушка, действительно милая. А теперь послушай, не надо забивать себе голову всякими мыслями. Ты просто должна понять, что все постепенно изменится… И все будет в порядке. Ты уверена, что здесь все письма?

– Я ведь уже сказала тебе.

– Да, конечно, он неестественно рассмеялся. – Ну что ж, я тебе верю.

– Я рада. Куда ты поедешь отсюда?

– Кто, я? А что?

– Мне просто хочется знать. Не могу представить себе, что ты будешь делать, когда выйдешь отсюда.

– Я собираюсь за город, – сказал он, – до вторника, если все будет в порядке.

– Что ты будешь там делать?

– Ну, буду играть в гольф и дышать воздухом.

– Как мило, – сказала я. – Как поживает Жермен?

– О, замечательно. Она вернулась в Париж. Ей не нравится в Лондоне.

– За городом, должно быть, хорошо.

– Да, – согласился он, – там свежий воздух.

– Ты писал мне об этом, – напомнила я, – в своем письме.

– В каком письме? Ах, да, да, припоминаю.

– Только не проси меня его отдать, – сказала я, – я его выбросила.

– Послушай, не надо унывать, – сказал он, – все в конце концов уладится. Я не вижу оснований для беспокойства.

Когда вернулась Лори, я плакала. Она сказала:

– Господи, ну что ты ревешь? Какой в этом смысл? Ты обо всем договорилась?

– Да, – ответила я.

– Тогда о чем же плакать?

С ней пришел д'Адгемар. Он сказал: «T'en fais pas, mon petit. C'est une vaste blague» [55]55
  Не бери в голову, крошка. Это ерунда (фр.).


[Закрыть].

7

Спальня в квартире миссис Робинсон была очень чистенькой, на столе в вазе стояла мимоза.

Она вошла с улыбкой. Она была швейцарка – французская швейцарка.

Улыбнувшись ей, я сказала:

– Elle sont jolies, ces bleurs [56]56
  Какие очаровательные цветы (фр.).


[Закрыть].

Я хотела показать ей, что знаю французский, хотела ей понравиться.

Она сказала:

– Vous trouves? On me les a donnes. Mais moi, j'ai horreur des fleurs dans la maison, surtout de ces fleursla [57]57
  Вы находите? Мне их подарили. Терпеть не могу цветы в доме, особенно такие (фр.).


[Закрыть].

Она была высокой, полной и довольно красивой и вся так и светилась здоровьем. На ней было красное облегающее платье, несколько безвкусное, если принять во внимание ее полноту. Я подумала: «Она не очень-то похожа на француженку». Я подала ей небольшой холщовый мешочек с деньгами. Я и не подозревала, что золото такое тяжелое.

Она улыбнулась, кивнула и, жестикулируя, стала говорить мне о том, что я должна делать после. Это было единственное, чем она походила на француженку, – привычка жестикулировать.

Она налила мне немного бренди.

– А я думала, дают ром.

– Comment? [58]58
  Что-что? (фр.).


[Закрыть]

Я выпила его очень быстро, но совсем не опьянела. И мысленно твердила: «Она ужасно опытная. Лори говорит, что она страшно опытная».

Она вышла, и я закрыла глаза. Я не хотела видеть, что она будет делать. Почувствовав, что она стоит рядом, я проговорила:

– Если я не смогу терпеть и попрошу вас остановиться, вы сделаете это?

Она сказала таким тоном, как будто разговаривала с ребенком:

– Да, да, конечно, конечно.

…Земля уходила у меня из-под ног. Очень медленно. Так медленно…

– Хватит, – взмолилась я, – прекратите.

Она не ответила. Я не могла пошевелиться. Слишком поздно, уже слишком поздно.

Она сказала: «Всё», – и шумно вздохнула.

Я открыла глаза. Я продолжала плакать. Она отошла от меня. Я села и почувствовала, что все теперь стало другим. Она подала мне мою сумочку. Я вытащила оттуда носовой платок и вытерла лицо.

Я подумала: «Все кончено. Кончено?»

Она сказала:

– Все будет хорошо. Через две-три недели все пройдет.

– Все пройдет?

– Будьте уверены.

Она улыбнулась и вежливо произнесла:

– Vous etes tres courageuse [59]59
  Вы очень храбрая (фр.).


[Закрыть].

Она похлопала меня по плечу и вышла, а я стала одеваться. Потом она вернулась и проводила меня до двери. На пороге она пожала мне руку и сказала:

– Alors, bonne chance [60]60
  Желаю удачи (фр.).


[Закрыть].

Я вышла наружу. Мне было страшно переходить дорогу, а потом я почувствовала еще больший страх, потому что мне показалось, что дома по обеим сторонам улицы вот-вот опрокинутся на меня, а мостовая выскользнет из-под ног. Но больше всего я боялась людей, которые шли по улице, потому что я умирала; и именно поэтому любой из этих людей мог подойти и сбить меня с ног или показать мне язык. Как тогда, дома, когда был маскарад и одна девчонка подкралась ко мне сзади, а когда я оглянулась, высунула длинный язык через прорезь в маске.

Мимо проезжало такси. Я подняла руку, и оно остановилось. У меня не было сил открыть дверь, и шофер вышел из машины и помог мне.

Лори ждала меня в квартире на Лэнгем-стрит. Когда я вошла, она спросила:

– Ну как, первая часть операции прошла нормально?

– Да, – ответила я, – она говорит, мне надо просто ждать и все пройдет как надо. Она говорит, я должна как можно больше ходить и просто ждать, ничего не делать – только ждать, и все пройдет как надо.

– Значит надо делать то, что она велела. Она очень опытная.

– Я немного подожду, – сказала я, – но надеюсь, это будет недолго, иначе я не выдержу. А ты бы смогла? Она еще спросила, одна я ночую или нет, но лучше этого не делать.

– Слушай, а позови ты эту поденщицу, миссис Как-ее-там, пусть с тобой побудет…

– Миссис Поло.

– Ну и имечко! Почему бы тебе не попросить эту миссис Поло побыть с тобой?

– Она не может. У нее маленький ребенок. И мне кажется, ее лучше не вмешивать в это дело.

– Тоже верно, – согласилась Лори, – лучше вообще никого больше не вмешивать в это дело. С тобой все будет в порядке. Эта женщина очень опытная.

– Да, я знаю. И мне нужно только приготовиться и ждать.

– В любом случае, я бы поменьше налегала на джин на твоем месте. Ты недавно опять перебрала.

В комнате было много мебели, и розовые шторы, и подушки, и коврики с бахромой. Очень шикарно, как сказала бы Моди.

Всё всегда было такое одинаковое – вот к чему я никогда не смогла бы привыкнуть. И еще холод; и унылые дома, все совершенно одинаковые, и улицы, ведущие на север, на юг, на запад, на восток, неотличимые одна от другой.

Часть четвертая

1

В комнате было почти темно, но из-под двери выбивался длинный желтый луч из освещенного коридора. Я лежала и смотрела на него. Я думала: «Как хорошо, что все это случилось, когда здесь никого не было, потому что я ненавижу людей».

Я подумала: «Боль…», но это было так давно, что я забыла, на что это было похоже. Все было довольно терпимо, только иногда мне казалось, что я начинаю куда-то проваливаться.

Миссис Поло сказала:

– Я заметила это, когда пришла сегодня вечером. Я не знала, что делать, поэтому и позвонила вам, мисс. Я не хочу быть замешана в такое дело.

– При чем тут я? Какое это имеет отношение ко мне? – сказала Лори. – Нужно было вызвать доктора.

Миссис Поло сказала:

– Я подумала, что она не захочет, чтобы пришел доктор, который станет задавать вопросы. Она сказала, что плод вышел в два часа, а сейчас около восьми. Если с ней что-нибудь случится, то могут быть неприятности.

– Ох, не будьте дурой, – сказала Лори, – с ней все будет в порядке. Это скоро закончится.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.

– Голова кружится, – ответила я, – жутко кружится голова. Мне бы выпить немного. Там есть джин в буфете.

– Ей сейчас лучше не пить, – сказала миссис Поло.

Лори возразила:

– Вы ничего в этом не понимаете. Выпивка не причинит ей вреда. Им всегда дают шампанское, ей бы сейчас шампанского.

Я пила джин, слушая, как они шепчутся. Потом я закрыла глаза, и кровать понеслась по воздуху, а я вместе с ней. Она взлетела очень высоко и осталась висеть – немного покосившись на один бок, так что мне пришлось уцепиться за простыни, чтобы не упасть. Громко тикали часы, как тогда, когда я лежала и то смотрела на собаку на картинке «Верное сердце», то на его торс, ритмично опускавшийся и поднимавшийся надо мной. Я говорила: «Перестань, не надо», – но так тихо, чтобы Этель не слышала. «Я слишком стар для таких вещей, – сказал он, – это плохо для сердца». Он рассмеялся, и это прозвучало странно. «Les emotions fortes» [61]61
  Сильные чувства (фр.).


[Закрыть], – сказал он. Я проговорила: «Перестань, пожалуйста, перестань». «Я знал, что ты это скажешь», – сказал он. Его лицо было белым.

Весьма нужная маска такая вот белая а еще видишь слюнявый язык как у идиота – почему как сказал отец под ней идиот и есть думаю примерно так все происходит – Эстер сказала Джеральд ребенок слушает – нет она не слышит сказал папа она смотрит из окна – совершенно верно – все хватит сказал кто-то это же неприлично порядочные люди себя так не ведут – тетя Джейн сказала я не вижу с какой стати им прекращать этот маскарад они каждые три дня устраивают маскарад с тех пор как я себя помню почему им надо прекратить это только потому что некоторым вечно все не по вкусу.

Я смотрела на них сквозь щели жалюзи – они шли под окном и пели – там были все цвета радуги если смотреть на них сверху и небо над ними такое синее – три музыканта впереди мужчина с концертино еще один с треугольником [62]62
  Треугольник – музыкальный инструмент, имеющий вид металлического прута, согнутого в форме треугольника. Один из углов оставлен незамкнутым (хотя концы прута почти смыкаются). Треугольник обычно подвешивают за один из углов на тонкой проволоке или тесьме. По нему ударяют металлической или деревянной палочкой.


[Закрыть]и один с чак-чаком [63]63
  Чак-чак – здесь имеется в виду музыкальный инструмент, хорошо известный жителям Тихоокеанских островов. «Чак-чак» в значении «танец» или «музыкальный инструмент» восходит к азиатско-карибскому фольклору. Некоторые исследователи полагают, что слово это было порождено шаманским танцем, распространенным на острове Бали (Индонезия), который сопровождался ритмичным восклицанием «чак-чак-чак!». Не путать с тем «чак-чаком», который означает «чуть-чуть» (в переводе с тюркского) и является одним из самых популярных и любимых лакомств прикамских мусульман, своеобразным символом сладкой жизни.


[Закрыть]они играли «Черную девушку на арене» а за музыкантами много маленьких мальчиков одни кружились и извивались в танце а другие тащили жестянки из-под керосина и били по ним палками – маски у мужчин были кричащего розового цвета с косыми прорезями для глаз почти сходящимися вместе а у женщин маски были сделаны из мелкой проволочной сетки и закрывали все лицо закреплялись они на затылке – платок на голове скрывал тесемки снаружи видны были прорези для глаз и ниже прорезь чтобы можно было высовывать язык – я слышала как они колотят в жестянки из-под керосина.

– Надо срочно что-то делать, как-то это остановить, – сказала миссис Поло.

– Кружится, – сказала я, – ужасно кружится голова.

Я смотрела на них через щели жалюзи как они танцуют в красном и синем и желтом женщины с темными шеями и руками покрытыми белой пудрой – танцуют под звуки концертино одетые во все цвета радуги и небо такое синее – нельзя требовать от ниггеров чтобы они вели себя как белые говорил дядя Бо это значит слишком много спрашивать с человеческой природы – посмотрите на ту толстуху сказала Эстер только посмотрите на нее – о да она тоже хочет попытать счастья сказал дядя Бо они все хотят попытать счастья они не возражают – их голоса становились то громче то тише – я смотрела из окна и знала почему маски смеялись и слышала музыку концертино.

– Голова кружится, – сказала я.

Как же кружится голова – но мы снова стали танцевать – вперед и вперед, а потом вспять и кружиться кружиться.

Игравший на концертино был очень черным – он весь блестел от пота а концертино то было совсем близко то мы мы снова удалялись от него раз два три раз два три pourquoi ne pas aimer bonheur supreme [64]64
  почему не любить – высшее блаженство (фр.).


[Закрыть]– тот кто играл на треугольнике отбивал им такт и топал ногой а маленький человек играл на чак-чаке с застывшей улыбкой.

Стоп стоп стоп – я думала вы скажете что он сказал.

Моя любимая не должна грустить моя любимая не должна огорчаться – я думала повтори это еще раз повтори это снова но он сказал уже почти четыре тебе надо уходить.

Тебе надо уходить он сказал – я попыталась уклониться но это было бесполезно и в следующее мгновенье мои ноги стали искать стремена – там не было никаких стремян – я балансировала в седле изо всех сил сжимая круп коленями.

Лошадь рванулась вперед и при этом качалась из стороны в сторону как конь-качалка – я чувствовала тошноту – я слышала как позади играет концертино все время и шум шаркающих в танце ног – улица была в зеленоватой тени – я видела ряды маленьких домиков на каждой стороне перед одним из них женщина готовила рыбные котлеты на железной жаровне заполненной древесным углем – и мост и звук лошадиных копыт по деревянным доскам – а потом саванна – дорога идет вдоль берега моря – куда повернуть налево или направо – налево конечно – а потом тот поворот где тень всегда одной и той же формы – тени это призраки ты смотришь на них и не видишь – ты смотришь на всё и не видишь только иногда видишь как я сейчас – холодная луна смотрит вниз туда где никого нет где полно камней но никого нет.

Я думала сейчас я упаду и никто мне не поможет но все еще отчаянно сжимала коленями лошадиные бока.

– Я падала, – сказала я, – я ужасно долго падала.

– Это верно, – сказала Лори, – когда он придет, расскажи ему об этом.

Кровать снова начала падать вместе со мной.

– Расскажи ему, что ты упала, – сказала она, – это все, что тебе нужно сказать…

– Вот как, значит, это было падение? – сказал доктор.

Его руки казались огромными в резиновых перчатках. Потом он стал задавать вопросы.

– Хинин, хинин, – повторил он, – какая несусветная чушь!

Он быстро ходил взад-вперед по комнате как заведенный.

Он сказал:

– Вы, девушки, слишком наивны, не знаете, как надо жить, вот что!

Лори засмеялась. Я слышала, как они оба смеялись, и голоса их становились то громче, то тише.

– За нее не волнуйтесь, – сказал он. – Скоро оправится и сможет все начать сначала, будьте уверены.

Когда их голоса стихли, луч света снова проник из-под двери, как последний луч воспоминаний перед тем, как все сотрется. Я смотрела на него и думала о том, что все начнется сначала. И о том, что я стану совсем другой и здоровой. И об утрах и туманных днях, когда все может произойти. И о том, что все начнется сначала, все начнется сначала…