Текст книги "Ищи на диком берегу"
Автор книги: Джин Монтгомери
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
– Де Ривера, – поправил его заносчиво капрал, – де Ривера!
В гостиную вошел Пуммук и принял плащ у капрала. Кусков выразительным жестом пригласил гостей к столу. Сам он уселся с противоположной стороны стола, Захар сел рядом. Так они и сидели попарно друг против друга, словно партнеры в какой-то светской игре.
Пуммук вернулся и стал разливать вино. Вошел Илья, приглаживая мокрые волосы, и сел рядом с Кусковым.
Прежде чем перейти к деловому разговору, Хавес и Кусков обменялись тостами с цветистыми обоюдными комплиментами. Наконец Хавес достал из внутреннего кармана своего мундира мягкий кожаный футляр и вынул из него сложенный лист плотной бумаги.
– Государственные дела, – сказал он. Капрал перевел и передал бумагу Кускову.
– Письмо из Монтерея, – произнес Ривера со своим жутким акцентом. – От губернатора Калифорнии.
Кусков любезно улыбнулся.
– От губернатора Испанской Калифорнии, – сказал он с нажимом на слове «Испанской». Потом развернул письмо: – Должен признаться, лейтенант, испанский почерк я не разбираю. Печатно, по-книжному, и то мне тяжко. А уж почерк… – он покачал головой с извиняющейся улыбкой. – Что там в письме?
Илья перевел его слова на испанский, а капрал начал, спотыкаясь на каждом слове, передавать ответ Хавеса:
– Письмо, что вы на испанской территории. Земля наша по праву открытия. Вы уйдите из форта Росс. Уходите из Калифорнии.
Лейтенант Хавес явно чувствовал себя не в своей тарелке. «Еще бы ему не сробеть, – подумал Захар с улыбкой. – Сидит в нашей крепости, кругом наши, и нам же велит убираться отсюда!» Заметив, что Ривера злобно уставился на него, Захар ответил ему безмятежным взглядом.
Кусков убрал письмо в стол:
– Я это письмо пошлю господину главному правителю Баранову на Аляску. А он, ясное дело, перешлет его в Санкт-Петербург. Об этом не нам судить, а правительству.
Он выждал, пока Илья переведет, и продолжал:
– Вам, должно быть, известно, лейтенант, что отношения между Россом и нашими испанскими соседями всегда были дружелюбными. Прежний ваш губернатор присылал нам скот и прочее из того, что нам было нужно, и мы не оставались в долгу. Торговля была полезна обеим сторонам. Что же случилось, почему вы изменили свое отношение? Надеюсь, ваше начальство не завидует этой маленькой крепости, которую мы возвели здесь? Может, ему колют глаза наши урожаи, наши стада, наша верфь? Уверяю вас, мы вовсе не добивались, чтобы испанские поселения выглядели нищими по сравнению с нашими.
Этот язвительный ответ, переведенный Ильей, заставил Хавеса покраснеть. Правитель сидел непринужденно, улыбался любезно.
– Мне известно, лейтенант, что в Испании в последнее время многое изменилось. У вас новый король – то есть вообще-то прежний, но заново возведенный на престол, – а также новый вице-король и губернатор Испанской Калифорнии. Но все же и они должны понять, какие выгоды сулит мирная торговля с нами.
Лейтенант попытался поддержать светский тон, предложенный Кусковым:
– Мне ли обсуждать политику моего правительства, господин Кусков? Ведь я всего лишь курьер. – Он то разводил руками, то прижимал их к сердцу. Капрал между тем переводил. – Я со своей стороны могу сказать одно: эта земля – часть испанской территории, которая простирается к северу до самого пролива Хуан-де-Фука. Каждый, кто попытается захватить любую часть ее, будет… э-э… сожалеть об этом.
– Вы хотите сказать, что намерены прогнать нас отсюда? – Уголки губ у Кускова поползли вверх в откровенной насмешке. – Может быть, силой?
Лейтенант побагровел.
– Нет, что вы. Отнюдь нет… Я всего лишь простой солдат. Я не могу решать за свое правительство, господин комендант Кусков, так же как и вы за свое, – вы сами сказали. Я знаю одно: мне велено передать вам, что вы нарушаете права испанцев на эту территорию.
– Вообще, лейтенант, вам следовало бы знать вот что. Мы поселились здесь с изволения российского правительства. Ни одна из держав до нас не владела этими землями. Туземное население добровольно уступило нам Новый Альбион. – Кусков подождал, пока Илья переведет, и продолжал – Если ваше начальство попытается изгнать нас отсюда силою оружия, оно допустит ошибку, достойную всяческого сожаления. Давайте лучше жить в мире, добрыми соседями, как это было прежде. – Он улыбнулся самой любезной из своих улыбок и добавил вскользь и так быстро, что капрал не успел понять его – Мы уйдем отсюда, когда рак на горе свистнет.
Эти слова Илья переводить не стал, из чего можно было заключить, что он тоже знает толк в дипломатии.
Далее правитель сказал, что капитан Рощин отплывает на следующий день с товарами, предназначенными для обмена на испанское зерно. Кусков выразил надежду, что россиянам удастся наладить регулярные и крупные закупки пшеницы. Испанцы только выгадают от этой сделки, добавил он. В Монтерее Рощин вручит губернатору письмо по этому поводу. А пока он, Кусков, хотел бы, чтобы господа офицеры передали его пожелания испанским властям в Сан-Франциско. Пожелания эти – «мир и торговля».
Хавес кивнул с улыбкой. Но Ривера покачал головой:
– Я – нет, – заявил он. – Ничего не передаю. Меня переводят. На юг. Теплый юг. Сан-Франциско – только холод, песок и блохи. – И он надменно взглянул на Кускова.
На прощанье Кусков и Хавес опять обменялись изысканными тостами и комплиментами. Ривера наблюдал за ними с циничной ухмылкой. Он накинул плащ и вызывающе глянул на Захара. Выяснив, что Захар – не слуга в доме, он с подчеркнутой иронией называл его «сеньором».
– До свиданья, сеньор Петров, – с расстановкой произнес он, покидая гостиную. Ривера был легконог и худощав, как горная кошка.
Правитель вышел вместе с гостями и проводил их до северных ворот. Их сопровождал эскорт из русских солдат.
Захар хотел было пойти вслед за ними, но на площади к нему подошел Гальван и предложил прогуляться.
– Ладно, – согласился Захар. – Тогда пошли на берег.
Захар теперь избегал прогулок в сторону индейской деревни.
О своем посещении круглого дома он никому не рассказывал, в том числе и Петру, надеясь, что дело не получит огласки, пока он сам не расскажет Кускову.
Они прохаживались вдоль обрыва, глядя сверху на волны, блестевшие в лунном свете, как жидкое серебро. Гальван в этот вечер говорил не умолкая, он возбужденно рассказывал о своей красавице невесте, о предстоящей женитьбе. Они ушли довольно далеко от крепости и уселись на камни. По-прежнему говорил один Гальван, Захару оставалось только слушать. Наконец Петр выговорился и собрался идти спать.
– А ты что, никогда не спишь по ночам? – спросил он Захара.
Захар рассмеялся, но не тронулся с места.
– Я-то? Нет, разве что по утрам иногда. Не хочется уходить от этой красоты. Ты иди, а я еще здесь посижу.
Он привалился спиной к огромному валуну и наблюдал, как черные валы внизу разбивались о берег и рассыпались белой пеной. По левую руку от Захара виднелись прибрежные строения: кузница, верфь, лодочный сарай. В белом лунном свете они казались массивными и черными. Ритмичный гул моря незаметно убаюкал Захара.
Дернувшись спросонья, Захар стукнулся затылком о валун, открыл глаза. По морю шла дорожка от низко висевшей луны. Все тело у Захара онемело от неподвижности и холода. Он поднялся, зябко поеживаясь, обхватил руками свои плечи.
Вдруг какое-то движение у самого края обрыва привлекло внимание Захара. На ровном участке обрывистого берега торчало что-то, похожее на высокий камень. Захар был озадачен: раньше здесь камня не было. Он протер глаза и всмотрелся.
Тут он понял, что это не камень, а человек. Высокий человек. Высокий человек, закутанный в длинный плащ. Человек пристально смотрел на крепость. Волосы и бородка были словно нарисованы черной краской. Ривера! Испанский капрал склонился над каким-то белым предметом, который он держал в руке, и поглядывал то на него, то на крепость.
Наконец до Захара дошел весь смысл увиденного: каким-то образом Ривере удалось пробраться мимо часовых, расставленных вокруг места ночевки испанцев, и сейчас он снимал план крепости.
– Эй! – вырвалось у Захара.
Сломя голову он бросился вниз по склону.
Прибой заглушал шум его шагов. Теперь испанец разглядывал бухту, повернувшись спиной к Захару.
– Эй, ты! – снова завопил Захар. Он был уже в двух шагах от Риверы, стоявшего на ровной площадке, покрытой сухой травой и галькой. – Чертов шпион!
Ривера резко обернулся. Он глянул дерзкими черными глазами на подбежавшего Захара и выронил лист бумаги из рук. Отвернувшись, он сказал:
– Ладно. Бери это.
Захар остановился и перевел взгляд на белый лист, валявшийся на земле. В ту же секунду Ривера бросился на Захара и сбил его с ног.
«Старый фокус, – успел подумать Захар, – и я на него клюнул!»
Мускулистые руки стиснули горло Захара. Красная мгла поплыла перед его глазами, сознание затуманилось, ноги конвульсивно задергались. Собрав все силы, он отчаянно рванулся и ударил испанца коленом в пах. Тот взвыл от боли и скатился с Захара. Какое-то время они лежали рядом, судорожно глотая воздух.
Ривера вскочил первым, сорвал с себя плащ. Пошатываясь, Захар поднялся на ноги. Он ожидал, что испанец тут же бросится на него, но тот начал кружить вокруг него крадущимися шагами, выбирая удобный момент для атаки. Захар был настороже: как только испанец бросался на него, он закрывался и при первой же возможности наотмашь бил кулаками. Они кружили, схватывались и снова расходились над самым обрывом; оба дышали тяжело, с хрипом.
Ривера использовал все уловки грязной драки: он бил головой и ногами, пытался выдавить глаза и даже кусался. Захар был упрям и силен, как молодой бык, а сознание правоты утраивало его силы. Шпион должен получить по заслугам!
Ривера стал теснить его к краю обрыва, надеясь сбросить его вниз. Захар осторожно, бочком уходил в сторону. Краем глаза он покосился на крутой обрыв с торчащими внизу скалами. В тот же миг Ривера метнулся к нему, норовя нанести удар ногой, который неминуемо сбросил бы Захара с площадки.
Захар отскочил в сторону, и удар, нацеленный ему в живот, пришелся по голени. Захар упал на карачки, ему казалось, что нога сломана. Но этот рывок Риверы чуть не сбросил его же самого с обрыва. Он с трудом вскарабкался на площадку, пока Захар поднимался на ноги.
Когда испанец снова приблизился к нему, Захар увидел, что в руке у того что-то блеснуло.
– С ножом! – завопил Захар. – Ах ты сукин сын!
Ривера снова стал выписывать свои смертельные круги вокруг Захара, нож поблескивал в лунном свете. Захара прошиб холодный пот, он не отрывал глаз от ножа, стараясь в то же время уследить за движением ног противника.
Раз за разом испанец делал ложные выпады, отскакивал, заходил то с одной стороны, то с другой.
При очередном выпаде из-под ноги у Риверы вывернулся камень, он качнулся, теряя равновесие.
Захар давно уже приноравливался лягнуть врага и на этот раз не упустил удобного случая. Он ударил ногой по запястью Риверы, нож задребезжал по гальке. И тут же Захар нанес испанцу отчаянный удар снизу, в который вложил всю силу, весь вес своего тела. Удар пришелся в челюсть и, казалось, оторвал Риверу от земли. И вот он лежит, опрокинувшись навзничь, с закрытыми глазами, черная бородка уставилась в небо.
Захар стоял согнувшись в три погибели, упираясь руками в колени. Воздух со свистом вылетал из его груди. Все тело ломило и ныло, словно его измолотили вальками.
Когда Захар сумел, наконец, выпрямиться, он дрожащими руками снял с себя пояс, перевернул бесчувственного испанца и связал ему руки за спиной. Потом отстегнул пояс Риверы и спутал его ноги, снова перевернул на спину и накинул на него плащ.
Он подобрал белый лист бумаги там, где уронил его Ривера. Луна осветила грубый, незаконченный набросок крепости и бухты под ней. Захар медленно, обстоятельно разорвал рисунок и выбросил клочки за край обрыва. Потом оглянулся на неподвижное тело испанца.
– Конкистадор! – пробормотал Захар, добавил что-то невнятное и начал взбираться вверх по склону.
9. ИЗГНАНИЕ ИЗ РАЯ
равитель Кусков стоял в дверях своей комнаты со свечой в руке. Желтый свет играл на его рыжеватых взъерошенных волосах. Костыль, на который опирался правитель, задрал край его длинной ночной рубахи. Захар и Гальван только что закончили свой рассказ о ночкой прогулке капрала Риверы. Оставив Риверу на берегу, Захар первым делом прибежал в казарму и растолкал Петра. Вдвоем они приволокли капрала, все еще не пришедшего в себя, к амбару и бросили его на порог.
Часовой спал. Разъяренный Гальван разбудил его затрещиной.
– Так ты говоришь, Ривера рисовал план крепости? – спросил Кусков.
– Так точно. И он…
Правитель поставил подсвечник на пол у двери, протянул руку:
– Ну-ка, дай взглянуть.
Только теперь Захар сообразил, какую глупость он сморозил. Он глядел на Кускова разинув рот:
– Я его разорвал и выбросил.
Медленно, бесстрастным голосом Кусков повторил:
– Значит, ты его выбросил.
– Так точно. Но я хорошо его разглядел при лунном свете, господин правитель. Луна нынче такая ясная… И вообще все ясно. Ривера – лазутчик, шпион. Он снимал план…
Кусков оборвал его:
– Обвинять его в шпионаже мы не можем. У нас нет улик. Была улика, но ты ее уничтожил. Вообще теперь эта история выеденного яйца не стоит. Я сам не раз водил испанцев по Россу, нам нечего от них скрывать. Правда, если он тайком прокрался к крепости, чтобы составить карту, это уж слишком. Но без доказательств…
Захар глядел на него с ужасом. Лицо правителя было холодным и замкнутым.
– Об этом я с ними даже разговора заводить не буду, – продолжал Кусков. – Ты будешь твердить свое, а они свое. – Он проворчал в сторону Гальвана – Сержант, часовому – дюжину плетей.
– Слушаюсь. – Гальван козырнул и вышел.
– А ты, Захар, марш спать.
Захар поднимался по лестнице, чувствуя себя глупым, осрамившимся щенком.
Испанский отряд выехал на следующее утро. Захар постарался не показываться им на глаза. Судя по всему, правитель и виду не подал, что ему известно о ночном происшествии.
Сразу же после их отъезда отплыл капитан Рощин. Захар и Гальван были в числе тех, кто вышли на берег провожать «Златоуст».
– Рощин подался за хлебом для Аляски, – сказал Захар. – А почему бы не сеять пшеницу здесь? Неужто у нас здесь земли мало?
– Отчего же, здесь и пшеницу сеют, – возразил Гальван, – но здешнего урожая не хватает. Сыро здесь для пшеницы, туман ее губит. И еще здесь гоферов тьма, маленькие такие зверюшки, вроде сусликов, они корни грызут.
«Златоуст» медленно удалялся, над ним кружили чайки.
– Прощай, старина, – пробормотал Захар.
Едва корабль миновал южный край бухты, как русский вымпел и флаг Российско-Американской компании заполоскались и расправились на ветру.
– Знаешь, Петр, я это старое морское корыто где хочешь узнал бы, хоть на краю света.
Когда «Златоуст» скрылся из виду, горстка провожающих рассыпалась.
Кусков направился к верфи, где уже обозначился остов брига, похожий на скелет кита.
– Ты в казарму, Петр? – спросил Захар. – Мне еще нужно поговорить с господином правителем.
Захар подошел к стапелям и стал в сторонке, дожидаясь, когда Кусков закончит разговор с корабельным мастером. У Попова была привычка, разговаривая, вертеть в руках какую-нибудь деревяшку. Захар не мог отвести взгляда от этих рук, искореженных многолетней плотницкой работой.
Захар всегда с завистью наблюдал за работой людей на верфи. Ему не терпелось тоже взяться за плотничий инструмент, почувствовать, как сверло впивается в дерево, ощутить весомую тяжесть рубанка, увидеть, как змеится из-под его рубанка стружка.
Когда Кусков заковылял к лестнице, Захар пристроился с ним рядом.
– Иван Александрович, – произнес он настойчиво, – можно мне с вами поговорить?
– Наверху, – отвечал Кусков, ставя свою деревяшку на нижнюю ступень. – Давай-ка сперва одолеем эту лестницу.
Поднимаясь следом за Кусковым, Захар заметил, что правитель ни разу не позволил себе закряхтеть или хотя бы громко перевести дыхание, хотя ему, очевидно, тяжел был подъем. Этот человек умел владеть собой и редко давал волю своим чувствам.
Когда они поднялись на ровную травянистую площадку, с которой открывался вид на бухту, Кусков остановился.
– Так. Ну, что у тебя?
Захар перевел дыхание.
– Иван Александрович, позвольте мне перейти на другую работу.
– Что, надоело вести конторские книги?
– Не в том дело. Ходить на морского зверя – вот что мне не по душе. Правда, я только учетчик, а все равно противно. Я ведь дома плотничал: тесать, пилить, строгать – это по мне. Как вы думаете, можно мне пойти на стапеля?
Кусков зашагал к воротам.
– Илья тебя не отпустит. Как только придет корабль с Ситхи, Илья возьмет своих людей и пойдет с ними на юг. Плавание будет долгое, без учетчика ему не обойтись, тут уж ничего не попишешь.
– Иван Александрович, я придумал, как ему вести учет! Вместо имен можно пользоваться номерами. Я ему уже все растолковал.
Захар с азартом объяснил свою идею. Кусков полюбопытствовал, что сказал на это Илья.
– Ничего не сказал. Но похоже, что он на это клюнул. Номера на лодках он уже написал.
– Ладно, я с ним поговорю. На верфи ты бы пригодился. Попов жаловался, что рук не хватает.
Они прошли в ворота мимо козырнувшего часового.
– Я бы и вам помогал с отчетами, – сказал Захар. – Только бы мне остаться здесь.
– Посмотрим. – Кусков заковылял через площадь. – Ну, что у тебя еще на душе?
Изложить второе дело было куда сложнее, Захар это знал. Он сделал глубокий вдох, словно собираясь нырнуть в холодную воду:
– Я, господин правитель, был намедни в деревне, в Метени. Я был рядом с их круглым домом и… – Голос его сорвался.
Но Кусков уже не слушал его. Он внимательно вглядывался в сторону северных ворот.
В воротах появился тойон. Вождь помо был в своем парадном плаще из черных и белых перьев и высоком головном уборе, на груди красовалось ожерелье из бус. С ним был еще один индеец в плаще из оленьей шкуры и тоже в парадном головном уборе из перьев.
Приветливо улыбаясь, Кусков двинулся навстречу индейцам, сердечно поздоровался с ними. Тойон отвечал на приветствие с величественным видом.
Как только Захар увидал в воротах тойона, сердце у него упало. Он не мог расслышать, о чем говорят индейцы с правителем, но Кусков оглянулся на него, и Захар понял: речь идет о нем.
Кусков ввел индейцев в свой дом, бросил через плечо:
– Захар, зайди.
С бьющимся сердцем Захар последовал за ними. Тойон сел на самый краешек кушетки с гнутыми ножками и застыл в напряженной позе. Хрупкость козетки подчеркивала всю неуместность его одеяния из перьев в этой комнате. Морщинистое лицо тойона было сурово и печально. Второй индеец – видимо, помощник вождя – подтянул кресло и уселся рядом. Кусков стоял лицом к ним на своем привычном месте у камина. Захар замер у порога. Его трясло как в лихорадке.
Не отрывая темных глаз от лица Кускова, вождь начал рассказ о вторжении Захара в круглый дом. Тойон не обращал внимания на Захара, ни разу не взглянул на него. Он называл Захара «этот сын Петрова», словно его здесь не было. Тойон сказал, что до сих пор ни один белый не был свидетелем пляски колдуна в Метени. Это священный танец, очень древний, его устраивало братство посвященных. Теперь индейцам Метени придется отказаться от него. Глаза белого человека лишили танец волшебной силы.
Захар пришел в ужас. Он понятия не имел, сколь серьезен его проступок. Это представление с корзиной угольев было странным, жутким, захватывающим. Но священным?..
Кусков перевел взгляд на Захара.
– Это правда? Дочь тойона сказала тебе, что чужим нельзя в круглый дом? И ты все же полез туда?
– Господин правитель, я как раз хотел рассказать вам про это. Да, она что-то такое говорила. Но я тогда не обратил на это особого внимания. И когда я в ту ночь оказался перед круглым домом, ее слова вылетели у меня из головы. Я…
– И у тебя вылетел из головы мой наказ уважать наших друзей помо и их вождя? Я вижу, Захар, что говорить с тобой бесполезно.
– Господин правитель, виноват…
– И ты прокрался туда?
– Ну да, я вошел, но ничего плохого там не делал. Просто стоял у стенки.
– Ты знаешь, как помо наказывают человека, который подглядывает за их обрядовыми плясками? Даже индейца, не посвященного в их секретное братство… ты знаешь, что они с ним делают?
Захар растерянно покачал головой.
– Они держат его над огнем и поджаривают ему гузно, – сказал Кусков. – Ты еще дешево отделался.
Тойон поспешно вставил, что такое наказание применялось очень редко, может, всего один раз.
– Мы не жестокие, господин правитель. Даже когда наш человек нарушает закон, мы ничего ему не делаем. Мы отсылаем его прочь. Мы просим, чтобы ты тоже послал прочь этого сына Петрова.
– Ой, нет, не надо! – Захар почему-то засмеялся пронзительным нервным смехом и сам не узнал свой голос. – Ведь вы этого не сделаете? Господин правитель! Иван Александрович!
В его голосе звучали протест и мольба.
Лицо Кускова казалось таким же каменным, застывшим, как лица обоих индейцев. Он оборвал Захара одним жестом и посмотрел на вождя.
– Это суровый приговор, тойон. Ты знаешь, что паренек проделал большой и опасный путь, чтобы найти своего отца. Отослать его прочь сейчас…
– Его отец! – Тойон презрительно фыркнул.
– А что, если я откажусь?
Старик пожал плечами, и складки на его груди сморщились еще больше.
– Ты знаешь, что.
Кусков задумчиво поглядел на бесстрастное лицо старого вождя, потом повернулся к Захару:
– Да, разочаровал ты меня, Захар. А я было на тебя рассчитывал. Но теперь…
Захар чувствовал, к чему идет дело. Он глядел на Кускова с отчаянной мольбой.
– Господин правитель!
Внезапный стук заставил всех обернуться. В дверь просунулось большое пухлое лицо Ильи.
– Виноват, Иван Александрович, – сказал партовщик. – Корабль из Ситхи пришел. – Он вошел в комнату, отдуваясь после поспешного подъема от пристани. – «Елена». Капитан – Годви, из бостонских шкиперов, что работают на господина Баранова. Собирается отплыть, как только пополнит запас дров и воды.
– Сейчас спущусь, – сказал Кусков. – Ты, Илья, пока собери своих алеутов.
Илья поспешно вышел.
– Захар!
Захару казалось, что он читает мысли Кускова.
– Не надо, господин Кусков! Ради бога!
– Пойдешь на «Елене», вместе с Ильей, – бесстрастно произнес Кусков, – будешь считать добычу. Собирайся.
Он вопросительно посмотрел на тойона. Старый вождь молча кивнул.
…Захар двигался как во сне. Непослушными руками собрал теплую одежду. Свалил в одеяло все прочие свои пожитки и поспешил к дому отца.
Надя была подавлена известиями, которые принес ей Захар. Он вручил ей свои вещи:
– Пожалуйста, сохрани до моего приезда. Если отец вернется первым, скажи ему…
Она обняла его, залилась слезами: «О Захар, Захар!» – прижалась мокрой коричневой щекой к его щеке.
Ее неподдельное горе растрогало Захара, у него перехватило горло.
– До свидания, – выдавил он с трудом и выбежал вон.
Он не плакал, но лицо его было мокрым от ее слез.
Времени оставалось только-только, чтобы добежать до казармы и попрощаться с Петром. Гальван стиснул его руку, обнял, трижды расцеловал его: «Возвращайся, брат, поскорее!» – и улыбнулся.
Захар дружески ткнул его в бок и побежал.
На злополучной «Екатерине» Захар служил младшим матросом и был счастлив, когда его перевели в кубрик. На «Златоусте» он жил чуть ли не на правах судового офицера. На «Елене» Захар снова оказался в кубрике среди матросов. Это была пестрая компания, в основном американцы с кличками вроде «Швед», «Французик», «Рыжий Ирландец». На «Елене» было около тридцати алеутов, прибывших с Ситхи, да еще поднялся на борт Илья со своими охотниками.
Захар быстро понял, что на этом корабле ему нечего рассчитывать на какие-либо привилегии. Но он был слишком подавлен, чтобы обращать на это внимание. «Елена», бойкая шхуна из тикового дерева, держала курс на юг. Надежда найти отца слабела с каждой новой милей, отдалявшей Захара от Росса. Теперь ему казалось, что все его долгое и опасное путешествие было ни к чему, что сама жизнь потеряла всякий смысл. Захар был мрачен, замкнут и настолько одинок, насколько это возможно на многолюдном судне. Он безмолвно выполнял свою ненавистную работу: считал окровавленные тушки животных, которые доставляли на корабль охотники; он безропотно глотал помои, которыми на «Елене» кормили команду, и вдыхал зловоние трюма.
Капитан «Елены» был бостонский шкипер с прескверным характером. Звали его, собственно, Хардвик, однако русские переиначили его фамилию на свой лад и называли его «Годви». Алеуты звали его «чертов бостонец» – «Дэмбостон». Это был один из американских шкиперов, занимавшихся добычей морского зверя исполу с Российско-Американской компанией. Баранов поставлял охотников, шкипер предоставлял корабль, а прибыли делили пополам. Хардвик очень был похож на акулу – особенно ленивыми движениями своего длинного, тощего тела, которое умело двигаться с неожиданной быстротой, когда шкиперу этого хотелось. Лицо у Хардвика было вытянутое, с чертами острыми, как лезвие гарпуна. Он то и дело сморкал свой длинный красный нос в грязный клетчатый платок.
Немного южнее Росса «Елена» бросила якорь в большой бухте у голого скалистого мыса. Илья сказал, что это мыс Дрейка. Когда ветер разогнал туман, на противоположном берегу бухты показалась гряда каменистых холмов; их пологие склоны, обращенные к морю, были занесены песком. Два дня байдарки обшаривали все уголки залива в поисках морских бобров, однако результат был ничтожный. Скудная добыча вконец испортила и без того скверный норов капитана. Пока охотники поднимали на борт свои лодки, он до полусмерти избил двух алеутов, которые показались ему недостаточно расторопными.
Когда судно снова вышло в море, туман до того сгустился, что Захару казалось, будто они плывут под огромным опрокинутым горшком сметаны. Он стоял у поручней, уныло наблюдая, как проносится мимо темная вода.
Илья остановился рядом, поглядел на это сырое белое одеяло, окутывающее их со всех сторон:
– Ну и туман! Считай, нам повезло, что мы попали к Годви.
Я уже бывал с ним прежде. Он плывет наугад, но всегда приходит туда, куда надо.
– А куда нам надо? Куда мы идем? – мрачно спросил Захар.
– К Скалистым островам. На карте они называются Фараллоны – то же самое, только по-испански. Наши там промышляют морских котов и сивучей. Один русский и с ним дюжина алеутов. – Он перегнулся через поручень и сплюнул в пену. – Каждый компанейский корабль обязан заглянуть туда, если проходит поблизости, и подбросить им дров и воды. Там ведь ни деревьев, ни пресной воды, кроме дождевой.
Приблизившись к Фараллонам, шхуна стала против ветра и сбавила ход. Огромный каменный горб вынырнул из тумана.
– Это главный остров, здесь у нас фактория, – сказал Илья.
Узкие фьорды выглядели черными щелями в массивной скале. Шхуна подошла так близко, что Захар сумел разглядеть в расщелинах сотни небольших черно-белых птиц, стоявших столбиком, как пингвины.
– Кайры, – пробормотал Захар.
Он еще помнил, что отец любил их яйца. Недалеко от их дома на скалах был птичий базар, и каждой весной Захар ходил туда с отцом. Отец оставлял Захара внизу, он не позволял ему карабкаться на крутые скалы. Когда отец спускался, его рубашка оттопыривалась спереди от яиц, которые он складывал за пазуху.
Под оглушительные крики чаек «Елена» бросила якорь. Пеликаны взмахивали огромными крыльями и парили высоко над стаями темных буревестников, срезавших верхушки волн. Горбатые скалы ощетинились бесчисленными черными столбиками бакланов, сидевших на гнездах. Корабельная шлюпка вошла в узкую, как лезвие ножа, бухточку, которую море и ветер вырезали в твердом граните. На берегу лежало несколько перевернутых байдарок. Вода шиферно-серого цвета плескалась в этом заливчике.
Горсточка людей в парках с капюшонами подбежала к шлюпке и вместе с гребцами стала разгружать ее. Русского промысловика нетрудно было узнать среди алеутов по окладистой рыжей бороде. Широкие, безволосые лица алеутов, работавших на берегу, просияли при виде земляков, сгрудившихся на носу «Елены». Они начали бойко перекликаться, заглушая чаек.
Неожиданно на палубу выскочил капитан, яростно размахивая кофель-нагелем – железным штырем, которым обычно пользуются для крепления снастей. С гневным ревом он начал дубасить алеутов по головам, и те бросились врассыпную. Когда последний алеут скрылся в трюме, Годви стал на носу с победным видом, широко расставив ноги. Он подбоченился, достал свой клетчатый носовой платок и затрубил в него громко, как снежный гусь.
Илья вперевалку зашагал к нему по палубе. Вместо того чтобы заступиться за своих людей, он стал извиняться перед шкипером. Захару Илья напоминал большую, но трусливую собаку, униженно виляющую хвостом. Шкипер снова трубно высморкался и направился на корму.
Илья заметил Захара, наблюдавшего за этой сценой, и подошел к нему:
– Бешеный этот шкипер, не приведи господь! Алеутов бьет почем зря!
Захар хмыкнул, но ничего не сказал.
– А ты не больно-то задирай передо мной нос! – вскипел вдруг Илья. – Не могу я с ним из-за этого лаяться. Только хуже будет. Деньги уплывают, вот он и звереет. Повезет с охотой – и он подобреет.
«Елена» подняла якорь. Обогнув остров, они прошли мимо лежбища – каменной площадки, на которой расположилось стадо сивучей – огромных серых зверей весом с тонну каждый, с толстыми, мясистыми, вислыми мордами. На одном из немногих ровных клочков земли на острове стояла хижина, сложенная из камней; она выглядела такой же холодной и негостеприимной, как и сам остров. Птичьи гнезда покрывали каждую пядь поверхности, и чайки тучами носились над головами с бесконечным оглушительным гамом.
– И надолго остаются здесь промышленные? – спросил Захар.
– Когда на год, когда на два.
Захар содрогнулся:
– Как же они здесь выдерживают, в этой холодной пустыне? Одни голые камни да туман. А когда туман разойдется, только и видно, что это холодное, серое море.
– Да еще птичье дерьмо по колено, – ухмыльнулся Илья. – Ты прав, не все здесь выдерживают. На моей памяти здесь уже свихнулись двое. Русские. Алеутам – тем хоть бы что. Они ко всему привычные, не то что наш брат.
