Текст книги "Ищи на диком берегу"
Автор книги: Джин Монтгомери
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)
– Уходит! – воскликнул он.
Все головы повернулись в сторону «Екатерины». Ее нос целиком ушел под воду. Корма медленно задиралась кверху, потом нырнула. Протяжный вздох прокатился по баркасу.
Захар втиснулся на заднюю банку рядом с помощником капитана. Среди сбившихся в кучу людей он искал знакомые лица и не находил.
– Где Степан? – спросил он наконец.
– Погиб, – ответил Вронский.
– А Николай?
– Тоже.
– Сергей?
Он называл имена и получал один и тот же ответ.
– Все погибли, – сказал Вронский, – вся твоя вахта. Всех смыло за борт.
Захар утер снег с лица:
– И Голуб тоже?
– Да, и Голуб тоже. – Помолчав, Вронский спросил: – А ты где был?
Захар виновато ответил:
– Внизу, в трюме, коров доил. Заснул и не слыхал, как вызывали мою вахту.
Вронский хмыкнул:
– Считай, что тебе повезло. Похоже, мы потеряли душ тридцать.
Зимний свет накладывал глубокие тени на его осунувшееся лицо.
Захар тупо глядел, как тонут в темной воде снежинки. Он представлял себе гибель скота, запертого в трюме, и оплакивал бедных, безответных животных. Он знал, что печаль по Степану, по остальным товарищам не выплакать никакими слезами.
3. СЛЕД НА АЛЯСКЕ
ишина была полная, абсолютная. Захар испытывал смутный ужас, безымянный страх. Ему чудилось, что он скользит, плывет как во сне, ничего не видя, не слыша, ничего не касаясь, взвешенный в пустоте, в белом безмолвии. Вот это и есть смерть?
Оцепенелость, беспомощность, бесчувственность? Ужас стиснул его горло, он закричал и очнулся от собственного крика.
Он лежал на дне баркаса, в клубке тел, жавшихся друг к другу под присыпавшим их снегом. Захар с трудом приподнял голову. Снег сеялся с темного неба; поток воздуха, идущий от паруса, подхватывал снежинки и бросал их Захару в лицо. Вода со свистящим шорохом обтекала корпус баркаса. Какое-то пугало, полузасыпанное снегом, скорчилось на корме над румпелем.
Захар снова провалился в пустоту. Время от времени чувства возвращались к нему: он ощущал движение лодки, видел фигуру Вронского, все еще склонившуюся над румпелем. «Интересно, – вяло думал Захар, – это он что, лодкой правит? Или замерз там, на корме?»
Темный день растаял в темной ночи. Захар потерял ощущение времени. Он понятия не имел, то ли мгновение растянулось в вечность, то ли дни, недели промелькнули как один миг.
Потом был момент, когда Захар поднял голову и красный свет обжег его глаза. Где-то настойчиво звонил колокол. От этого звука было больно ушам. Когда же он умолкнет, даст ему снова провалиться в сон? Но колокол звонил все громче, все назойливее.
Захар задвигался, злобно выругался. Раздирая смерзшиеся ресницы, поднял веки. Из-за снежной слепоты весь мир вокруг казался кроваво-красным. Вронский – расплывчатое красное пятно – по-прежнему висел на румпеле. Парус был спущен, красная полоса скользила по воде. Захар закрыл глаза, пьяный от неодолимого желания спать, спать.
Потом баркас заскрежетал, дрогнул и остановился. Загалдели, задребезжали голоса. Не открывая глаз, не разжимая губ, Захар кричал в себе: «Заткнитесь! Не мешайте мне спать!»
Кто-то бил его по лицу. Он застонал. Новые пощечины заставили его открыть глаза. Огненная жидкость опалила его растрескавшиеся губы. Он захлебнулся, сделал глоток. Вокруг него в лодке стонали, мычали люди, которых приводили в сознание пощечинами. Некоторые плакали навзрыд, как новорожденные, когда их шлепками возвращают к жизни.
Их доставили в длинное, низкое здание, похожее на барак. Захара уложили в постель, наспех приготовленную на полу. Кто-то промыл ему глаза, накормил с ложки горячим супом. Захар забылся тяжелым сном.
Он пришел в себя на следующий день, около полудня. Рядом стояла чашка с водой, лежала сухая одежда. Он осторожно промыл веки и обнаружил, что глаза видят намного лучше.
Оказывается, какая-то добрая душа не только раздела его и уложила в постель, но высушила его одежду. Помянув благодарным словом неизвестных благодетелей, Захар торопливо оделся, застегнул полушубок до подбородка. Давно он не знал такого ощущения сухости и тепла. И такого отчаянного голода. Захар облизнул губы и отправился на поиски еды.
Когда он вышел из дома, у него заслезились глаза от тусклого дневного света. Он различал окрестности как бы в тумане, но постепенно это прошло. Вот что увидел Захар, стоя на заснеженном склоне.
Могучий частокол из тяжелых бревен окружал маленький, плотно сбитый городок. Люди, закутанные в меха, спешили мимо по утоптанным тропинкам. Над городом господствовало внушительное двухэтажное здание, расположенное на вершине высокого холма. Под ним сгрудились дома со всевозможными пристройками; изо всех труб валил дым. Порт был защищен бастионом. Высокие крыши с крутыми скатами, восьмиугольные башни, церковь с луковицей купола – все это делало город похожим на маленькую крепость.
Дразнящий запах еды доносился из ближнего приземистого строения. Этот запах притягивал как магнит.
Мимо проходил рослый человек в меховой парке. Захар остановил его, назвался: я, мол, из тех, кто спасся с «Екатерины». Громкий, заливистый смех, раздавшийся в ответ, неприятно удивил Захара: что может быть смешного в кораблекрушении? Впоследствии, при более близком знакомстве с Ильей Мышкиным, Захар убедился, что смеется он часто и охотно, но его смех порой звучит как-то фальшиво, неискренне. Илья был партовщиком, под его началом находились алеуты – охотники на морского бобра.
Илья сказал Захару, что город этот называется Ново-Архангельск.
– Слава богу! – радостно вздохнул Захар.
Илья снова расхохотался и повел его к дому, из которого доносились соблазнительные запахи. Оказалось, что это столовая для холостых промышленников.
Дощатый стол со скамьями занимал всю длину узкого помещения. Люди за столом горбились над дымящимися мисками. С дальнего конца, из кухни, доносились запахи и звуки стряпни. Захар сглотнул голодную слюну.
Илья зашумел:
– Эй, вы, подвиньтесь! Дайте место старому морскому волку. Вот – Захар Петров с «Екатерины»!
Все головы повернулись как по команде. Кто-то сочувственно закряхтел, кто-то перекрестился. И все внимательно разглядывали Захара. Для него нашлось место на краю скамьи.
Илья уселся на табуретку во главе стола. Откинул капюшон парки (показались редкие русые волосы), черпаком налил Захару щей из дымящегося чугуна.
Захар жадно хлебал густые, наваристые щи. Он быстро опорожнил миску, блаженно вздохнул и утер лицо рукой.
Шлепая босыми, несмотря на холод, ногами, из кухни вышла рослая женщина. Она принесла деревянные миски с тушеной капустой и свининой и корзинки с толстыми ломтями ржаного хлеба. На ней был шерстяной платок и многочисленные юбки, какие носят обычно русские крестьянки. Но на этом сходство заканчивалось. Захар не мог отвести глаз от этой женщины. Вид у нее был величественный. Статная и сильная, с суровым, темным, красивым лицом и черными властными глазами. Она не робела перед мужчинами, скорее мужчины робели перед ней.
Илья искательно обратился к ней:
– Марьянка, принеси нож и вилку для новенького, сделай милость.
Разговор умолк и возобновился только после того, как она принесла прибор и снова скрылась в кухне.
Захар шепнул:
– Кто это, Илья?
– Туземка, из колошей, – вполголоса проворчал Илья. – Мы ее Марьянкой зовем, а настоящего ее имени никто не знает. Колоши не выдают своих имен. Очень свирепый народ, отменные бойцы эти колоши. Один раз даже выбили наших отсюда. А потом сюда пришел из Кронштадта шлюп «Нева», и с божьей помощью… – тут он сморщил свое большое, пухлое, голое лицо в хитрой улыбке, – с божьей помощью и с помощью пушек нашего шлюпа мы вымели этих дикарей из ситхинской крепости.
Захар кивал, продолжая набивать рот пахучим ржаным хлебом. Полушубок он давно уже скинул на пол. Он утолял свой волчий голод хлебом и капустой до тех пор, пока лоб его не покрылся испариной.
Тогда он обратился к сотрапезникам:
– Может, кто из вас слыхал о моем отце, Иване Петрове?
Захар рассказал им, зачем он пришел сюда, на Аляску, по памяти описал отца: черные кудрявые волосы, весельчак.
Люди качали головами. Иван Петров – имя обычное, к тому же имя всегда можно переменить. Нет, никто не знал такого.
Но тут на дальнем конце стола раздался писклявый голос:
– Похоже на лейтенанта Спайса. Помните такого? Лейтенанта Спайса.
Захар вытянул шею, чтобы увидеть говорившего – лысого старичка с ввалившимися щетинистыми щеками. Илья зашептал Захару на ухо:
– Это Венька, старожил. Пришел вместе с Барановым в 1791-м. Сейчас он пономарем при церкви. Немного того… – Илья многозначительно постучал пальцем по лбу и захихикал.
Беззубый, шепелявый Венька продолжал:
– Ну да, лейтенант Спайс. Вот тот был кудрявый, ничего не скажешь. Только росточка был малого. Резвый такой, жилочки в нем так и играют. Да нет, пожалуй, мелковат он был, а ты вон какой вымахал. – Венька визгливо закудахтал: – И никакой он был не лейтенант! Это его просто прозвали так – лейтенант Спайс…
Кто-то прервал его бессвязную болтовню:
– Что там у вас случилось, на «Екатерине»?
Захар был первым из спасенных, с кем можно было поговорить. Вопросы так и посыпались на него.
Захар рассказал им, что знал: про страшный шторм, про крушение, как ему удалось спастись. Плавание в баркасе он помнил смутно. Спросили, конечно, почему только он остался в живых из всей вахты.
– Я внизу был, – отвечал он со смущенной улыбкой, – внизу, в трюме. Коров доил.
– Коров доил? – За столом раздался веселый смех.
– А хоть бы и так, зато жив остался, – упрямо сказал Захар.
После обеда он отвел в сторону старого пономаря:
– Я бы кой-чего спросить хотел, про этого – про лейтенанта Спайса.
Что ни говори, а старик мог навести на след, хотя и туманный.
– Ну да, ну да! – закудахтал Венька. – Как же, помню, лейтенант Спайс. Черные кудри у него были, точно как ты сказал.
Он глядел вслед мужчинам, которые гуськом потянулись к дверям. Захар напряженно ждал. Потом до него вдруг дошло: старик забыл, чего от него хотят.
– Похож он был на меня? – спросил Захар.
Венька строптиво затряс головой:
– Я же тебе сказал: слишком он мал, чтобы быть твоим отцом. С чего ты взял, что он тебе отец?
– Ну, виноват, запамятовал, – примирительно сказал Захар. – А чем он занимался, лейтенант Спайс? Что с ним сталось?
– С кем? Ах, этот. Не помню я. То ли помер, то ли подался куда-нибудь: на Умнак, или на Унимак, или Кадьяк, а то еще куда.
Захар не подал виду, что разочарован. Зато он понял, как велика Аляска. «Хотя, конечно, – подумал он, – главный правитель Баранов, тот должен знать, что сталось с моим отцом. Уж у него-то живой человек не затеряется».
На следующий день Захар постучался в двери барановского дома – толстостенного строения на вершине холма, господствовавшего над городом. В руках он держал письмо отца Сергия. Сердце Захара часто стучало, в горле пересохло. Еще бы, ведь ему предстояло увидеть самого «Хозяина Аляски».
Стройный человек лет тридцати, в темном костюме, открыл ему дверь. От неожиданности Захар оторопел. Почему-то ему казалось, что все здесь должны ходить только в мехах и шкурах. Кой-как Захар объяснил, кто он такой, сказал и о письме.
– Входи, – кивнул молодой человек. – Я – Куглинов, секретарь главного правителя.
Говорил Куглинов со скучающим видом, руки не подал. Он ввел Захара в небольшую библиотеку и оставил его ждать там.
Захар прохаживался вдоль полок с книгами в красивых кожаных переплетах. Жадными глазами ненасытного книгочея пробегал он названия книг на корешках. На книжных шкафах стояли искусно вырезанные модели кораблей. На стенах висели грамоты. На самом видном месте красовалась – в рамке и под стеклом – грамота, подписанная самим царем, о производстве Баранова в чин коллежского советника. Рядом висела другая – о назначении его главным правителем Российских колоний в Америке. Захар стал было разглядывать их, но тут Куглинов позвал его в кабинет Баранова.
Это была просторная комната, из окон которой просматривался весь Ситкинский порт. В одном углу за столом, заваленным толстенными конторскими книгами, сидел молодой человек в черном сюртуке и что-то усердно писал. Из-за железной печи, вишнево-красной от жара, в комнате было душно, как в парнике. Захар украдкой вытер о полушубок вспотевшие ладони.
За большим письменным столом сидел, нахохлившись, щуплый старик и глядел в окно на гавань. Куглинов подвел к нему Захара:
– Дядюшка, это Захар Петров. У него письмо для вас.
Выцветшие голубые глаза безразлично взглянули на Захара. Захар неуклюже поклонился и вручил письмо. С душевным трепетом глядел он сверху вниз на блестящую лысую макушку, окаймленную седыми волосами.
Секретарь протянул было руку, чтобы взять письмо у старика, но Баранов раздраженно отмахнулся от него.
– Сам, сам прочту, – капризно сказал он. – Оставь меня.
Куглинов начал перебирать бумаги на столе.
– Довольно, – проворчал старик, – оставь меня.
Куглинов вышел, всем своим видом выказывая страдальческую снисходительность.
Баранов стал надевать круглые очки в проволочной оправе. Надел одну дужку на ухо, остановился, пробурчал:
– Они тут думают, что я уж совсем из ума выжил. – Взглянул на Захара, очки болтались у него на ухе. – А ты садись, дружочек, садись.
Он водрузил очки на нос, вскрыл письмо узловатыми пальцами.
Захар изучал изможденное лицо, пожелтелое, как старый пергамент в библиотеке. Шероховатая, зернистая кожа кадыка обвисла, как сережка у петуха. Концы ярко-голубого шерстяного шарфа были засунуты в шейный вырез синего жилета. Поверх жилета коричневый сюртук из толстой ворсистой ткани.
Захар глядел на Баранова, парился в своем овчинном полушубке, но скинуть его без разрешения не смел. Он разглядывал маски на стенах, деревянные головы жутких, ярко раскрашенных чудищ. На столе стояли изящные маленькие чаши из шифера, украшенные ракушками, и десятки маленьких резных фигурок: киты, медведи, вороны из кости и камня.
Старик снял очки, сложил письмо и стал расспрашивать об отце Сергии. Захар добросовестно отвечал на все вопросы, а сам сгорал от нетерпения. Наконец он не выдержал:
– Пишет ли батюшка в письме, – что я ищу своего отца?
– А, да-да, написал, как же. Так как бишь звать его?
– Петров, Иван Иванович, – с готовностью подсказал Захар.
Баранов покачал головой. Потом окликнул человека, сидевшего в углу:
– Кирилл!
Молодой человек, лет двадцати, встал из-за стола, заваленного книгами, и подошел к ним. Высокий, светловолосый, в очках. Он дружелюбно пожал Захару руку.
– Кирилл, – сказал Баранов, – посмотри-ка, нет ли в наших реестрах Ивана Ивановича Петрова? Это отец его.
– У нас такой не числится, господин главный правитель, – не задумываясь, отвечал Кирилл, – наш список я знаю наизусть.
Он вернулся к своему столу, заглянул в одну из больших книг:
– Нет у нас такого.
– Уж Кириллу ты можешь поверить, дружок, – кивнул Баранов. – Он у меня ведет все учетные книги.
Кирилл положил книгу на стол, взял в руки другую:
– В каком году он сюда прибыл?
– В 1807-м, – отвечал Захар с бьющимся сердцем. Он и ждал ответа, и страшился его. Что если Кирилл ничего не найдет? Или наткнется на запись: «Умер в одна тысяча восемьсот…»?
Листая страницы, Кирилл говорил:
– 1807-й – ничего. 1808-й – то же. Постой, постой! Иван Иванович, говоришь?
Сердце у Захара ёкнуло. Не в силах выговорить ни слова, он молча кивнул.
– «Петров, Иван Иванович. Крепость Константина, 1808-й год», – читал вслух Кирилл. – В 1808-м он пошел в крепость Константина в Нучеке, на верфи.
Что-то бормоча, Кирилл принялся за другие книги.
– «Петров, Иван Иванович. Крепость Росс. Ушел в Калифорнию в 1811-м, с Кусковым».
Захар облегченно вздохнул. Но слова эти ничего не говорили ему. Крепость Константина. Росс. Кусков.
Баранов наклонился вперед, улыбаясь всем своим морщинистым пергаментным лицом:
– Долгий был у тебя путь, и все впустую. Вот незадача!
– Виноват, господин главный правитель, – возразил Захар, – может, не так уж и впустую. Я знаю теперь, что отец был здесь, знаю, куда он подался. Ведь и мне туда можно, правда? Крепость Росс – это где же?
– В Калифорнии; четырнадцать сот миль к югу – тоже путь неблизкий, – сказал Баранов. – До весны ни один корабль туда не пойдет.
Захар помрачнел.
– А что ж тебе так неймется разыскать его? – спросил Баранов. – Конечно, конечно, он отец тебе. Но ты ведь его и не помнишь толком, ты еще мальцом был, когда он из дому ушел. И, видно, не больно он о тебе горевал, коли десять лет не давал о себе знать. А ты вот готов за ним хоть на край света. Почему?
В глазах у Баранова был живой интерес.
Захар задумался, подыскивая нужные слова.
– Это все верно, господин правитель, правда ваша. Я и сам понимаю, что он обо мне не больно-то заботился. С глаз долой, из сердца вон – может, так оно и было. Но я-то его любил и сейчас люблю. И помнить о нем не перестал… В школе отца Сергия, – продолжал Захар, – было несколько сирот. Все вроде бы и жалели их, и поглядывали на них как-то… свысока. А я не хотел, чтобы и на меня вот так же глядели. Я не сирота. У меня есть отец, и я его разыщу. Я должен это сделать!
Захар раскраснелся от возбуждения и от удушливой жары в комнате. Он смущенно умолк, но тут же выпалил:
– Поэтому я прошу отпустить меня в Росс, когда туда пойдут корабли.
Слезы стояли в бледно-голубых глазах старика.
– Желал бы я каждому отцу такого преданного сына! – воскликнул он. – А мой-то всё из дому глядит. Дочь замуж вышла, покинула меня, старика.
Он достал большой желтый фуляровый платок и энергично высморкался. Потом сказал:
– Да, я обещаю. Ты пойдешь на юг с первым же кораблем.
– Спасибо, господин главный правитель!
Баранов махнул рукой:
– Не за что, дружок. А свой проезд отработаешь. Ты какую работу умеешь делать?
– Плотничать могу, вообще с деревом люблю работать. Отец Сергий отписал Вам, наверное, что я и читать, и писать умею, и арифметике обучен.
– Тогда определите его ко мне, господин главный правитель, – вмешался в разговор Кирилл. – Вы мне обещали отдать первого из новичков, который будет грамотен. Одному мне с учетом уже не справиться.
– Ну, коли обещал, быть по сему. Да внеси его в реестр Ново-Архангельска.
В дверях за спиной у старика показался секретарь, молча поманил Захара. Захар еще раз поблагодарил Баранова, поклонился и торопливо вышел из кабинета. В сенях Куглинов сказал ему:
– Мы стараемся не перетрудить его. Старик в последнее время нехорош.
На улице Захар полной грудью вдохнул свежий морозный воздух. «Для того ли я сюда добирался, чтобы попасть в выучку к бухгалтеру? – недовольно спросил он самого себя. – Ну да ладно».
После первых занятий с Кириллом Захар решил, что счетоводство – самое нудное дело на свете. Зато Кирилл утверждал, что это отличное поприще для молодого человека, желающего выйти в люди.
– Главное наше дело здесь – промышлять морского зверя. Однако скажи мне, кто сидит в одном кабинете с главным правителем? Может быть, партовщик? Нет, бухгалтер! И еще запомни: выучишься на счетовода – всегда получишь место в первой же промысловой экспедиции на юг. Люди, сведущие в счете, им позарез нужны. Компания всем платит по квитанциям или дает в кредит, поэтому возня с бумажками изрядная. Сам увидишь, что мужики у нас сильны по части охоты, но не по части сложения и вычитания.
Захар отнесся к совету своего наставника со всей серьезностью и трудился не за страх, а за совесть. Для работы Захару отвели маленькую, но уютную комнатенку в задней части барановского дома. В кабинете Баранова всегда толклась уйма народу, и Захару было непостижимо: как это Кирилл умудряется без ошибки сложить два и два в такой обстановке? Но этот жизнерадостный молодой человек умел работать сосредоточенно.
Когда Захар сошелся с ним поближе, он оценил его по-настоящему. Кирилл был не только предельно вежлив с каждым, но и великодушен. И всегда готов был помочь новичку.
Он познакомил Захара с городом. В бессолнечном молочном свете дома стояли как нарисованные мягкими, ясными красками и не отбрасывали теней. Однажды Кирилл пригласил его прогуляться на склад пушнины, посмотреть на мех морского бобра – калана.
Они прошли мимо порта, где корабли стояли на якоре, закутанные в свои зимние саваны.
Спускаясь с холма по утоптанной тропинке, Захар то и дело оглядывался на город. Над палисадом развевался флаг Российско-Американской компании с двуглавым российским императорским орлом. Под палисадом ютилось селение колошей. В их длинных, низких деревянных строениях помещалось не меньше дюжины семейств зараз. Перед строениями торчали ряды высоких резных столбов с пугающими изображениями людей и животных. Столбы были расписаны яркими красками. Захар стал расспрашивать про этих резных идолов, но Кирилл и сам не знал толком, для чего они.
– Колоши говорят, что эти столбы посвящены их предкам: мол, чем столб наряднее, тем знатнее предок.
Еще Кирилл объяснил, что русские огулом называют «колошами» все индейские племена на островах Архипелага Александра, в том числе и ситхинских индейцев. Несколько лет тому назад ситхинских колошей изгнали отсюда, по в последнее время они снова начали селиться под Ново-Архангельском. Во время их разговора мимо прошли несколько колошей – высокие, гордые, статные люди.
– Не больно-то они похожи на побежденных, – заметил Захар. – А не опасно это – иметь их у себя под боком?
– О нет, нет! – возразил Кирилл. – Они никогда больше не поднимут на нас руку. Их замирили окончательно. Сказать по правде, с ними не церемонились. Нет, с этим покончено.
Они молча продолжали свой путь к складу, каждый думал о своем. Пакгауз, построенный из массивных бревен, выглядел внушительно, как крепость. Кирилл барабанил в дверь, пока пожилой однорукий сторож не открыл им.
Когда глаза Захара освоились с полумраком, он увидел ряды шкур, свисавших со стропил подобно большим летучим мышам. Шкуры были растянуты на сушильных рамках; на деревянных подставках кипами лежали шкуры, готовые к отправке. Повсюду стоял густой запах камфары.
Кирилл снял шкуру длиной примерно в два аршина и шириной в аршин.
– Вот он, лучший мех в мире. Ты поднеси его поближе к двери.
Захар взял шкуру в руки и стал разглядывать ее при белом дневном свете.
– Бобровая, – почтительно произнес Кирилл. – Эту хоть сейчас к скорняку. Хороша, правда?
Захар гладил плотный, блестящий, черный как смоль мех. Мех так и струился под его пальцами, бархатистее бархата, нежнее сливок. Захар прижал мех к щеке, зарылся в него лицом и заурчал от удовольствия.
– По-моему, грех убивать такого прекрасного зверя.
– Для этого компания и обосновалась здесь, Захар. За одну такую шкуру китайцы дадут сотню рублей, если не больше. На одну шубу нужно до пятидесяти шкур. Может быть, вот эта пойдет на императорскую шубу. – Кирилл взял шкуру у него из рук и снова повесил ее. – Калан теперь попадается все реже, охотникам приходится идти за ним все дальше и дальше.
Кирилл кликнул сторожа, и они ушли.
От пакгауза они спустились еще ниже – к большому, открытому с обоих концов сараю, в котором хранились лодки. Под навесом гуляли сквозняки, пахло зеленым мхом и водорослями. На стенах висели охотничьи снасти и одежда. Байдарки свисали над самой водой. Кирилл показал Захару камлейку – непромокаемую одежду из тюленьих кишок и муклуки – сапоги из кожи морского зверя. Были здесь и ярко раскрашенные деревянные шляпы-козырьки для защиты от дождя, гарпуны с прикрепленными к ним ремнями из моржовой кожи.
– Всю эту снасть придумали алеуты, – сказал Кирилл.
Захар помог ему снять со стойки видавшую виды серую лодку.
– Байдарка, – сказал Кирилл. – Алеуты делают их из сивучьих шкур. Шкуры натягивают на шпангоут из плавникового леса.
Узкая лодка длиной в четыре человечьих роста покачивалась на воде легко, как чайка. Вся она была обтянута плотной сероватой кожей, посредине – два люка. Вокруг каждого люка кожаная обшивка собиралась складками на манер воротника с пропущенным сквозь него сухожильным шнуром.
– Садишься в нее и затягиваешь шнур вокруг пояса, – объяснял Кирилл. – Чувствуешь себя уютно, словно младенец в пеленках.
Захар глядел на байдарку как зачарованный.
– Давай прокатимся, а?
– Нет, это не по моей части. Попроси лучше Илью. Рано или поздно тебе все равно придется познакомиться с охотой на бобра. Илья охотно возьмет тебя с собой в любое время, его хлебом не корми – только дай поохотиться.
– Вот оно что! – рассмеялся Захар. – Ладно, тогда я попрошусь к нему.
