Текст книги "Ищи на диком берегу"

Автор книги: Джин Монтгомери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

7. КРУГЛЫЙ ДОМ

Дурак готов ввалиться туда, куда даже ангелы не смеют ступить.

Поп, «Опыт о критике»

осле подвесной корабельной койки, которая ночами качалась как маятник, постель на чердаке показалась Захару блаженным, несокрушимым пристанищем. Первую свою ночь в Россе Захар проспал как убитый и проснулся только днем. Где-то в ветвях деревьев разорялись сойки.

Захар встал, очумелый от долгого сна, оделся и сбежал по лестнице. Дом словно вымер. Он прошел через заднюю дверь к сарайчику, который служил и умывальней, и прачечной, и кухней одновременно. И здесь ни души.

Захар умылся, пошарил в кладовке. Нашел хлеб, масло, сыр, молоко, позавтракал и вышел на площадь, прогретую солнцем.

Все здесь были заняты делом. Дымок поднимался над кухней и коптильней, из пекарни доносился аромат свежевыпеченного хлеба. Кто-то идет к коптильне, неся перед собой на вытянутых руках окорока, как охапку дров. Лошадь медленно, натужно ходит по кругу, вращая мукомольный жернов. Звенит металл в кузнице. От лесопильни, лежащей выше по склону, доносится визгливый скрежет пилы. Рядом с поварней человек суетится у огромного квасного чана.

Захар бродил по Россу, знакомился с этим полюбившимся ему местом и его обитателями. Вроде все при деле, а между тем повсюду царило какое-то привольное настроение. Солдаты не занимались муштрой, а лениво слонялись перед казармой. Никто никуда не спешил. Когда Захар проходил мимо, люди прекращали работу и затевали с ним неспешную беседу. Чего-то не хватало, но чего – Захар никак не мог понять.

Он остановился, чтобы поглядеть на работу чернявого точильщика. Точильщик мерно нажимал ногой на педаль, вращая точильный круг. Вода сочилась по каплям из жестянки, подвешенной над кругом. Когда точильщик прижал лезвие ножа к точилу, сталь завизжала. Он снял ногу с педали и пощупал острие большим пальцем – кромка ножа блеснула на солнце.

– Бог в помощь, – сказал Захар.

Точильщик кивнул, не отводя от лезвия взгляда своих темных птичьих глаз. Это был угрюмый, неопрятный человек, черная щетина покрывала его щеки. Он снова заработал педалью, подправил лезвие – сталь завыла – и отложил нож в сторону. Ленивыми, небрежными движениями он достал трубку, набил ее, зажег, выпустил клуб вонючего дыма.

– Это ты, стало быть, новичок?

– Да. Петров моя фамилия.

– Знаю, как же. Мы с твоим папашей друзья были – водой не разольешь. – Он выпустил струю едкого дыма на точило. – Счастливый человек, смотался отсюда. Я ему так и сказал на прощанье. «Иван Иваныч, – говорю, – везет же тебе. Коли есть у тебя башка на плечах, не вертайся ты сюда ни за какие коврижки». Ей-богу, так ему и сказал.

У Захара часто-часто заколотилось сердце.

– А он чего?

– Чего? Смеется. Он всегда так, ему всё смешки. – Дым струился над небритой верхней губой точильщика.

Захар глядел на него со скрытым отвращением: «Тоже мне друг-приятель. Да разве стал бы мой отец дружить с таким?»

– Он вернется, – убежденно сказал Захар. – Господин Кусков так сказал.

– Га-спа-дин Кусков! – насмешливо протянул точильщик. – Руки коротки у господина Кускова, чтобы до него дотянуться. Командовать-то он мастер, Кусков: когда есть, когда пить, даже когда чихнуть, ей-богу. Только до Сандвичевых и ему не добраться. Это тебе не сегодняшняя ездка – одна нога здесь, другая там.

«Вот оно что!» – сразу понял все Захар. Ведь за все время прогулки он ни разу не повстречал правителя! Точильщик сказал ему, что Кусков уехал рано утром, а вернется дня через два. К югу от Росса у компании было несколько заимок на побережье, и Кусков имел обыкновение время от времени посещать эти отдаленные хозяйства.

При этом известии Захар почувствовал себя жеребенком, которого выпустили побрыкаться вволю на весеннем пастбище. «За два-то дня, – сказал он себе, – правитель небось позабудет мою стычку с тойоном».

Он весело взглянул на кислую физиономию точильщика и пошел прочь. Его потянуло к северному блокгаузу. Может, он повстречает там Гальвана.

Ему в самом деле повезло: белобрысый сержант стоял там на часах. Гальван приветствовал его дружелюбной улыбкой, но тут же сказал:

– Я сейчас не могу разговоры с тобой вести, Захар. Сам понимаешь, не годится это на посту. Даже когда начальство в отлучке.

Довольство своим делом, всей своей жизнью отражалось у Гальвана во всем: в его опрятном мундире, чисто выбритом лице, чистых ногтях.

– В пять я сменяюсь. А вечером милости просим к нам. Наши ребята собираются нынче повеселиться. Приходи к казарме. Придешь?

Захар кивнул.

Ровно в пять он появился у казармы. Гальван был перед бараком с компанией солдат. Он познакомил Захара со всеми, потом подвел его к яме, в которой только что выгорел костер.

– Это вот земляная печь на манер тех, что у помо, – объяснил Гальван, – мясо в ней отменно жарится. Берем мы большие ломти мяса, завертываем в них лук, приправы, потом все это заворачиваем в несколько слоев мешковины. Свертки обматываем проволокой и зарываем их неглубоко в землю на дне ямы, а в яме разводим огонь. Скоро выгребем мясо, тогда сам увидишь, что это такое.

Когда свертки выгребли из-под угольев и развернули, у всех слюнки потекли при виде сочного, душистого, горячего мяса. Еще была картошка в мундире, свежая зелень, хлеб, масло и молоко. Захару наложили здоровенную порцию, и он уселся на траву рядом с Гальваном.

Поначалу они были слишком заняты едой, чтобы разговаривать. Зато потом они нежились в тепле у костра, сытые, довольные, и беседовали, словно старые друзья.

Гальван завербовался в армию совсем еще мальчишкой.

– Солдатская жизнь не сахар, никогда не знаешь, где тебя смерть подстережет. Зато и с голоду не помрешь, а вот в моих краях это бывает.

Захар глядел на него не без зависти. Он живо представлял себе Гальвана, как тот мчится, размахивая саблей, среди свиста ядер и пуль.

– А с Наполеоном ты воевал? – спросил он.

Сержант покачал головой.

– Чего не было, того не было. Кто на запад шел, а наш полк гнали все время на восток. Воевали другие, а мы в Сибири торчали. В Охотске я долго пробыл. А потом сюда перевезли.

– Но в каком-нибудь сражении ты ведь побывал, верно?

– Только в перестрелках. А в настоящем деле ни разу не довелось.

Захар был разочарован. «Зато, – думал он, – Гальван – прямая душа, такому можно верить. Другой на его месте наговорил бы с три короба про ратные подвиги».

– Так ты, стало быть, здесь хочешь остаться? – спросил Захар. – Я бы тоже за милую душу, вот только бы отец вернулся.

– Да, мне здесь нравится. Срок мой выходит будущей зимой. Думаю податься в матросы. Правителю вечно их недостает.

– Добро, – улыбнулся Захар. – А я на верфь попрошусь. Я буду строить корабли, ты будешь на них ходить. – Помолчав, он спросил – А Кусков тебе как?

– Строг, но справедлив. И умен, людей насквозь видит. Лентяям не потатчик, что верно, то верно. А уж если кто не ладит с помо или с ихними бабами путается – тогда и подавно спуску не жди. За это у нас уже нескольких пороли, прямо на площади. Однажды правитель даже сам за кнут взялся.

Захар вздрогнул.

– Отчего такая строгость?

– Правитель хочет, чтобы индейцы были довольны и не уходили от нас.

Пока они беседовали у костра, один из солдат настроил балалайку и, перебирая струны, запел: «Вот мчится тройка удалая», остальные подхватили песню. Подбросили в костер дров, уселись вокруг и долго пели под тихим вечерним небом. Вдруг балалаечник тряхнул головой, лихо ударил по струнам – и пошла пляска. Солдаты стали в круг, обняли друг друга за плечи, легко и быстро пошли перебирать ногами. Потом все хлопали в ладоши, а кто-нибудь плясал в кругу один.

Гальван сплясал «казачок» вприсядку, со скрещенными на груди руками, лихо выбрасывая вперед ноги. Он и в пляске был аккуратный, ловкий и сдержанный. Он вышел из круга, улыбаясь, но лицо его было красным от напряжения.

При свете луны они перешли к играм, где каждый норовил блеснуть силой, ловкостью, удалью. Расходиться начали, когда привычное время отхода ко сну давно уже миновало.

Гальван и Захар пошли через площадь.

– Давай прогуляемся, Петр, – сказал Захар, – я что-то разошелся, сна ни в одном глазу.

Они вышли в северные ворота. Склон холма купался в лунном свете, деревья на вершине стояли черные, загадочные.

Гальван кивнул на темный, тихий блокгауз:

– Часовой-то, видать, уснул. – Он неодобрительно щелкнул языком.

Мысль о женитьбе отца не выходила у Захара из головы, и теперь, когда они неторопливо поднимались по склону, он снова завел речь об этом.

– Кусков говорил, что отец женился и по нашему, и по индейскому обряду.

– Да, – кивнул Гальван, – это здесь принято. Я видел свадьбу твоего отца.

– Когда это было?

– С год назад. Мы только-только прибыли сюда.

– Что это такое – индейская свадьба, на что она похожа? Смешно, наверное?

Гальван не видел в этом ничего смешного.

– Конечно, для нашего брата кое-что выглядит диковинкой, но у индейцев, говорят, все имеет свой смысл. На свадьбах у помо много играют в прятки. Сперва жених прячется у себя в доме. Потом жених и невеста прячутся где-нибудь, и все их ищут. Когда их найдут, начинается сам обряд по ихнему чину. Тойон и шаман благословляют молодых.

Под конец мать невесты берет в руки чашу с водой и кусок ровдуги, а молодые становятся перед ней на колени. Она им лица умывает, а деревенские старики тянут какую-то свою песню. Моет она их, моет, пока старики не допоют. Тут и обряду конец.

Они прошли еще немного. Гальван добавил:

– Потом уже правитель венчает их по православному обряду, а там и за свадебный стол. Гуляют все, когда всю ночь, а когда и дольше.

– Ну, а отец – каков он был на индейской свадьбе?

– Выглядел он очень серьезно. И потом рассказывал, что, когда ему лицо умывали, у него так хорошо было на душе, будто он заново родился. Такое у него было чувство…

Захар хмыкнул:

– Видать, ему этого чувства ненадолго хватило.

– Это ты о том, что он ушел с «Камой»? Ну, не знаю, Захар. Может, он… Постой-ка! – Гальван умолк и остановился. – Слушай, – сказал он, вглядываясь в стену деревьев.

Они стояли на опушке, у тропы, которая вела через лес к Метени. Из леса доносились глухие удары. То и дело останавливаясь, прислушиваясь, они молча пошли по тропе в сторону деревни помо. Постепенно звуки становились отчетливее, они раздавались ритмично, как барабанный бой.

– Э, да это их ножной барабан, а я-то думал, не случилось ли чего, – сказал Петр.

– Ножной барабан?

– Ну да. Длинное такое выдолбленное бревно, через яму переброшено. Они на нем прыгают и в лад ногами бьют.

Теперь уже можно было различить мрачный силуэт круглого дома, темневшего среди деревьев. Оттуда доносились глухие удары и монотонное пение. Из отверстия в крыше выбивался дым. Облака приглушали лунный свет, все вокруг казалось серым.

Гальван то и дело зевал.

– Значит, пляски у них сегодня. А я-то думал… Пошли, Захар, домой. Спать пора.

Однако Захар медлил, вглядываясь в круглый дом.

– Да нет, мне сейчас все равно не уснуть. Ты, Петр, иди, если хочешь. А мне больно уж посмотреть охота.

– Да на что смотреть-то? – проворчал сонным голосом Гальван. – Пляски у них в круглом доме, а туда нам дорога заказана. Пошли.

Захар отвернулся:

– Нет. Ты иди, а я еще здесь побуду. – И он отошел в тень большого дуба.

– Ну ладно, я пошел.

Гальван двинулся по тропе, зевая и бормоча что-то. Вскоре темнота поглотила его.

Стоя в кромешной тьме, Захар прислушивался. Какие-то ночные зверюшки шуршали в траве. Таинственные звуки доносились из круглого дома. Захар слышал возбужденные возгласы, глухое урчание барабана и еще какие-то звуки – как будто там играли на ложках или крутили трещотку. Вдруг раздался взрыв мужского смеха. Потом надолго воцарилась тишина.

Неожиданно и беззвучно распахнулась дверь круглого дома. На поляну вышел человек, в руках у него была большая жаровня с раскаленными углями. С головы до ног человек был разрисован белой краской, в волосах торчали перья. Он осторожно поставил жаровню на землю в нескольких шагах от двери и снова вошел в дом.

Захар успел заметить, что за дверью было совершенно темно. И тьма эта была чернее тени, в которой прятался Захар.

Он стоял, сгорая от любопытства, и напряженно вслушивался. Снова зазвучал барабан – медленные, зловещие удары. Захар выскользнул из тени и шагнул к закрытой двери. Над тяжелыми ударами барабана взлетел жуткий, тягучий вой.

Стоило Захару коснуться двери, как она приотворилась. Он заглянул в темноту. Медленно двигаясь, словно притягиваемый мощным магнитом, он втиснулся в щель. Беззвучно ступая по утоптанному земляному полу, прокрался вдоль стены и замер.

Сколько Захар ни озирался, как ни вглядывался в кромешную тьму, он ничего не мог разглядеть, хотя спертый воздух говорил о присутствии множества людей. Захару стало жутко. Теперь он хотел бы любой ценой выбраться отсюда, но страх приковал его к месту. Отчаянно колотилось сердце. А барабан бил все чаще, и все крепчал, нарастал жуткий, ревущий, воющий звук. Казалось, этот звук вращается по спирали.

Какое-то движение, отблеск под самой крышей – Захар поднял голову. В рамке дымового отверстия на фоне серого неба он увидел человеческую фигуру. Казалось, из ее головы исходил огонь. Наконец, Захар разглядел на голове человека что-то вроде корзины с угольями. Человек стоял там, наверху, раскачиваясь, заставляя сильнее мерцать уголья. Оранжевый огненный шар тускло освещал верхнюю часть его тела, окрашенную в черный цвет.

Перегнувшись всем телом далеко вперед, человек обхватил руками центровой столб и начал спускаться в круглый дом. Люди в темноте издали протяжный вздох. Человек медленно полз по столбу вниз головой. В корзине неярко тлели уголья. Барабан умолк. Снова пошел кругами этот жуткий вой, переходящий в пронзительный вопль. В воздухе стоял запах горелых волос и дыма.

Внезапная вспышка где-то вверху заставила Захара перевести взгляд на дымовое отверстие. Там один за другим взлетали к ночному небу языки синего пламени. Огонь вспыхивал, замирал, разгорался снова и наконец угас совсем.

Теперь виден был только огненный шар на голове ползущего по столбу человека. Шар раскачивался, отклоняясь от столба. Шар отклонялся дальше, чем могла бы отклониться голова человека, и вычерчивал в воздухе огненные спирали.

И вот он начинает подниматься вверх, выписывая головокружительно широкие дуги. Воющий рев в темноте поднялся до гипнотического, леденящего душу визга. Этот звук подхватил человека с огненным шаром, закружил его и понес по бесконечной спирали – все выше и выше.

Запрокинув голову, Захар следил за полетом огненного шара. Вопль круто нарастал, в то время как вращающийся шар то опускался, то взлетал к самой крыше. Захару казалось, что он сам возносится в воздух и вращается по кругу. Голова кружилась от оглушительного шума, от запаха дыма и тлеющих волос. Он не испытывал страха – нет, это было более глубокое чувство благоговейного ужаса, заставлявшее забыть обо всем на свете. Дрожащие губы беззвучно повторяли: «Колдовство… колдовство…»

Наконец огненный шар взлетел прямо к дымовому отверстию. На лбу Захара выступил холодный пот, сердце стучало невыносимо, дыхание участилось. Горящие уголья вылетели в дымовое отверстие и исчезли. Пронзительный вой опускался все ниже и ниже, переходя в скрежещущий рев, в стон, и наконец затих.

Захар перевел дыхание. Невидимая в темноте толпа облегченно вздохнула.

Внезапно, почти в тот же миг, как исчез огненный шар, Захара обдало воздухом – это распахнулась дверь. Человек, разрисованный белой краской, вбежал с жаровней, полной угольев, опрокинул ее в очаг, подбросил ветвей и хворосту. За ним вбежали мужчины с фонарями и горящими факелами.

Свет появился прежде, чем Захар успел прийти в себя. Он был слишком ошеломлен увиденным, сознание происходящего медленно возвращалось к нему. Вокруг него сидели на полу индейцы, все еще не вышедшие из транса; их опустошенные лица с остекленевшими глазами были подняты кверху.

Захар обвел растерянным взглядом большое куполообразное помещение. Посредине трещал в яме огонь. За плетеной занавеской у противоположной стены виднелась небольшая дверь… И тут индейцы, разрисованные и разукрашенные перьями, налетели на Захара, как пчелиный рой.

Десятки смуглых рук вцепились в него, его толкали, трясли, осыпали тумаками и бранью. Помо не церемонились с белым пришельцем, хотя и не пускали в ход кулаки. Очутившись в кольце разъяренных индейцев, Захар изо всех сил старался удержаться на ногах, но не отбивался. Перед ним мелькали искаженные гневом лица, разукрашенные полосами красной, черной и белой краски. Он видел перед собой ноздри, проткнутые костяными палочками, мелово-белые бусы и перья, перья, перья…

Потом мучители вдруг расступились. В круг вошел тойон в великолепном плаще из перьев и в высоком головном уборе, также из белых перьев. С величественным и грозным видом тойон стоял в кругу своих соплеменников, глядя на Захара.

Захар сконфуженно мигал и щурился.

– Я только смотрел, – промямлил он. – Я ничего… вы не подумайте…

– Ты знаешь, белый человек сюда не идет. Моя дочь тебе говорила. Ты сломал наш закон. – Вождь говорил ровным, зловещим голосом, его раскрашенное лицо было устрашающей маской.

Захар что-то забормотал в ответ.

– Ты пришел святой дом. Ты сломал закон помо. Ты плати за это.

Могучий старый вождь отвернулся от него, перья головного убора заколыхались. Резким голосом он отдал какой-то приказ.

Крепкие руки схватили Захара и выволокли наружу. В следующее мгновение он взлетел в воздух и с глухим стуком приземлился в нескольких шагах от круглого дома. Не в силах подняться, Захар долго еще лежал на спине и чертыхался, глядя в небо, затянутое тучами.

Он плелся в крепость прихрамывая, то и дело ощупывая языком зубы. Но думал он только об этом чертовом колдуне: как это ему удавалось летать по воздуху? Как он это делал?

8. КОНКИСТАДОР

Дон Десперадо

Слонялся по Прадо

И там повстречал он врага.

Кингсли, «На Запад»

осподин приехал, – сказал Пуммук, домашний слуга Кускова.

Добродушное лицо Пуммука сосредоточенно: к обеду будут гости. Кухонька завалена провизией. Жаркое должны принести из поварни, что через площадь. Все остальное Пуммук готовит здесь, в доме.

– Вот и хорошо, – сказал Захар. – Я рад, что он вернулся. В отсутствие Кускова дни проходили в безделье и неопределенности. Конечно, приятно было слоняться по окрестностям, но Захар быстро соскучился по работе.

Он уже познакомился с невестой Гальвана – полной девушкой с круглым миловидным лицом. Звали эту симпатичную индианку Лусайя. Попробовал как-то Захар искупаться в бухте – вода была такая холодная, что у него перехватило дыхание. Однажды, стоя на берегу, он увидел, как Илья отправлялся со своими алеутами на охоту. На каждой байдарке белой краской был выведен номер. Захар провожал лодки взглядом и посмеивался.

– А я нынче корзину моллюсков набрал, – сказал Захар Пуммуку.

– Поставь туда, – Пуммук показал ножом на один из столов и стал доставать тарелки. – Господин пригласил на обед капитана. Он сказал, чтобы ты тоже приходил.

– Я?

– Ты, ты. Я так понимаю: вырастешь, умный станешь, будешь у правителя помощник. – Пуммук сверкнул белозубой улыбкой. – Иди, переоденься.

Захар пулей вылетел из кухни и взбежал по лестнице к себе на чердак.

Он надел белую рубашку, свои «парадные» штаны и сапоги. Из гостиной уже доносились голоса. Захар причесался и поспешил вниз, возбужденный и голодный.

Этот дом не был похож на роскошный дворец Баранова. Простой и уютный, он свидетельствовал о хорошем вкусе Кускова. Большой двусторонний камин из неотесанного камня разделял жилую площадь пополам: одна сторона камина выходила в гостиную, другая – в столовую. На стенах, обшитых деревянными панелями, поблескивали золоченые рамы картин. На угловом столике стоял небольшой самовар. Дощатый пол был устлан циновками.

Илья (он уже вернулся с охоты) уселся на тонконогой кушетке, которая казалась слишком хрупкой для его массивного тела. У противоположной стены стоял небольшой клавесин с разрисованной розами крышкой.

– Хорошенький у вас клавесин, – говорил капитан Рощин, когда Захар входил в гостиную. – Розовенький, как свежая девица.

Кусков стоял у камина, спиной к огню, рядом с большой корзиной индейской работы, в которой хранилась лучина для растопки. Руки он спрятал под фалдами темно-зеленого сюртука с позолоченными пуговицами. Эполеты и золотая медаль на груди придавали ему серьезный, официальный вид. Но взгляд его, устремленный на капитана, был полон добродушной иронии.

Семен – первый помощник капитана на «Златоусте» – стоял у окна, поглаживая густые усы.

И он, и Илья, и капитан Рощин – все были в чистых белых рубашках. На капитане, как всегда, был костюм из толстой шерстяной ткани.

Захар пригладил волосы и переступил порог. Он нерешительно взглянул на Кускова, ожидая какого-нибудь знака, улыбки, кивка, который подсказал бы ему, что он вышел из немилости. Но ему ничего не удалось прочесть в невозмутимом взгляде Кускова. Здесь же был корабельный мастер Попов, лысый с корявыми, узловатыми пальцами, и главный механик Руденко.

– Как промышляли, Илья? – спросил Кусков.

– Хорошо. Ей-богу, хорошо, а ведь вышли всего на несколько дней. Бобров сорок, да и морских котов взяли порядочно. Отчет я на стол положил. – Илья кивнул в сторону маленького простого стола рядом с клавесином и добавил небрежно: – Правда, четырех алеутов я потерял. Однако добыча хорошая, так что эти две байдарки окупятся.

Кусков нахмурился:

– Вознаграждение их семьям влетит компании в копеечку.

Илья засмеялся:

– Двое были бобыли! Значит, четыреста рублей останутся у нас в кармане.

– Ну разве что так, – кивнул правитель и пригласил гостей в столовую.

Капитана он усадил в конце стола. По одну сторону уселись Илья и Семен, по другую – Попов, Руденко и Захар. Кусков занял свое место во главе стола.

– Приятно посидеть за таким столом, – заметил капитан, разворачивая льняную салфетку.

Действительно, стол, уставленный красочной смесью дорогой привозной и повседневной домашней посуды, являл собой живописное зрелище. На белоснежной скатерти рядом с изящными тарелками китайского фарфора лежали деревянные ложки, покрытые красным и черным лаком. В свете свечей витого серебряного канделябра тускло поблескивала старая оловянная посуда.

– Богато живете, господин коммерции советник, – сказал капитан, называя Кускова его официальным титулом. Этот чин Кусков получил за заслуги на Аляске.

– Жить в достатке – не грех, – отозвался Кусков. – Да и положение обязывает. Стараемся не ударить лицом в грязь перед нашими испанскими соседями. Нам не к лицу ютиться в палатках. Пусть видят, что мы здесь не временные гости.

Каждый положил себе с большого блюда порцию моллюсков, приправленных острым соусом. Слуга внес тарелки с ярко-вишневым борщом, на поверхности которого белели островки сметаны. В белой куртке и темных штанах Пуммук выглядел весьма достойно, если не обращать внимания на его босые ноги.

Кусков пустил по кругу графин с вином (вино доставляли из ближайшей испанской миссии). Наученный горьким опытом, Захар пил молоко. К его удивлению, так же поступил и Семен. Помощник капитана налил себе большую кружку пенистого молока и выпил ее, не отрываясь.

– На море этим не побалуешься, если на корабле нет своего скота, – сказал он, заметив удивленный взгляд Захара.

Захар невольно вспомнил «Екатерину», и у него защемило сердце.

Ему передали хлеб в красивой корзинке. В бока корзины были вплетены хохолки темно-красного пуха, а обод был украшен радужными обломками перламутровых раковин.

– Это работа помо, – сказал Кусков. – Хохолки – из пуха колибри, а ракушки – абалон, или морское ушко, как его еще называют. Умеют они делать красивые вещи.

Илья презрительно фыркнул, но тут же поспешил сделать вид, что закашлялся. Кусков не обратил на него внимания. Щетинистые усы Семена выглядели как хворост после снегопада. Он утер с них молоко и спросил, как люди Кускова уживаются с индейцами.

– Вообще неплохо, – ответил правитель; Пуммук убрал тарелки из-под борща и подал на стол мясо и свежие овощи. – Сначала было у нас несколько стычек с туземцами. Но с тех пор как мы научились понимать друг друга, отношения у нас хорошие. Давно не было неприятностей. До недавних пор. – Он холодно взглянул на Захара и налил себе вина.

Захар чуть не подавился куском хлеба. Он замер в ожидании. Кровь гулко стучала в ушах.

– Вот этот красавец недавно здесь опростоволосился. – И Кусков начал рассказывать о встрече Захара с тойоном.

Захар похолодел. Значит, о втором его проступке правитель пока ничего не знает? Что-то будет! Ведь он прокрался, как вор, в круглый дом, в эту святыню помо. И его с позором вышвырнули оттуда. Боже мой! Теперь пища, съеденная за этим столом, камнем лежала у него в желудке.

Кусков между тем продолжал:

– Тойон убежден, что отец Захара бросил свою жену, то есть тойонову дочь. Вообще-то тойон большой умница, но эта мысль не идет у него из головы. А Захар умудрился загнать ее еще глубже. – Он отхлебнул вина. – Но я думаю, что затевать из-за этого ссору тойон не станет.

– А что он может? – пробурчал Илья. – В драку, что ли, полезет? С богом, говорят, не судись, с царем не дерись. А вы здесь царь и бог, так сказать. – И он загоготал над собственной остротой, так что крошки брызнули у него изо рта. Илья уже опрокинул изрядную толику рюмок, лицо его горело.

– В драку? Нет, хуже, – возразил Кусков. – Они могут сняться с места и уйти. А нам без них не обойтись.

Капитан Рощин вытер свою тарелку хлебной корочкой.

– У вождя ведь тоже жизнь не масленица. И со своими нужно ладить, и с чужими. Приходится небось оправдываться перед племенем. Как-никак, а вы расположились на их землях.

– Ну что ж, мы поселились здесь с их дозволения, – сказал Кусков. – Мы признали их права на землю, чего никогда не делают испанцы. Эти герои привыкли предъявлять права на целые страны по той простой причине, что какой-то их корабль проплыл мимо берега. Правда, индейцы живут на этом берегу спокон веков, но они-то в счет не идут. – Он отхлебнул вина. – А если уж испанцы высаживаются на берег, то непременно с пушками. Пушки против луков и стрел! И называют себя конкистадорами!

Это звучное слово отвлекло Захара от его невеселых мыслей. «Конкистадоры, – повторил он про себя, – конкистадоры». Но тут же уныние снова овладело им. Захар понимал, что он должен рассказать Кускову про круглый дом. И чем скорее, тем лучше. Он чувствовал себя как преступник в ожидании приговора.

Застольный разговор постепенно угасал.

И вдруг на площади раздался тревожный звон бронзового колокола. Кусков вскочил и торопливо заковылял к двери, за ним бросились остальные. Пуммук невозмутимо продолжал убирать со стола.

Кусков распахнул дверь. Через площадь к дому правителя бежал долговязый солдат.

– Испанские солдаты, господин правитель! – выпалил он, с трудом переводя дыхание. Его глаза возбужденно блестели. – Человек семь-восемь. Капитан Барский выслал наших навстречу, чтобы задержать их у блокгауза.

– Передай капитану: пусть выяснит, что им здесь надо, и пришлет тебя сюда с донесением, – велел Кусков.

– Слушаюсь. – Солдат затрусил вверх по склону.

Капитан Рощин и Семен заторопились на корабль. Попов и Руденко тоже ушли. Кусков ждал в дверях. Стоя за его спиной, Захар глубоко вдыхал мягкий вечерний воздух. Илья остался в столовой; он сидел привалившись к столу и пьяно икал. Из кухни доносилось позвякиванье тарелок.

Снова прибежал, запыхавшись, длинноногий солдат:

– Капитан просил передать, господин правитель, что это мирная делегация. У них письмо для вас. Командует ими лейтенант Хавес. С ним капрал, тот немного по-русски говорит. И семь солдат в эскорте.

– Расположить их на ночевку в пустом амбаре за палисадом. Скажи господину капитану, чтобы поставил там часовых. Испанских офицеров сопроводить сюда. Вежливо, понял?

– Слушаюсь. – Солдат козырнул и убежал.

Кусков вошел в столовую.

– Ты, Илья, оставайся здесь, поможешь мне с ними в разговоре. Ты ведь кумекаешь по-испански.

Партовщик кивнул и громко заикал в ответ. Кусков поглядел на него прищурившись, кликнул Пуммука. Когда слуга вошел, Кусков велел ему вывести Илью за дом и дать ему ведро воды.

– Присмотри за ним. Пусть полощет голову, пока не протрезвеет, – добавил он.

Индеец окинул Илью оценивающим взглядом и вывел его через заднюю дверь.

Захар спросил нерешительно:

– А мне как, уйти, Иван Александрович?

Казалось, правитель совсем забыл о его существовании. Он глянул на Захара, обвел взглядом опустевшую комнату.

– Нет, пожалуй. Иди в гостиную, жди там испанцев, а я отлучусь на минуту. По нужде. – И он вышел в заднюю дверь.

Войдя в гостиную, Захар заметил, что дрова в камине выгорели, и принялся заново разводить огонь.

В то время как он возился у камина, перед домом послышался топот сапог, стук прикладов о землю. «Испанцы!» Захар разогнул спину, оглянулся на дверь.

Высокий испанский солдат перешагнул порог, снимая на ходу синий кавалерийский плащ, покрытый пылью.

Захар шагнул навстречу, не зная, что полагается делать или говорить в таких случаях. «Скорее бы вернулся правитель!» Он неуверенно посмотрел на испанца.

Испанец ответил ему вызывающим, надменным взглядом. Черные его волосы были подстрижены так коротко, что казались нарисованными на его смуглой коже. В посадке головы, во всей его стати, в каждом движении сквозило самодовольство записного вояки и покорителя дамских сердец. Он сорвал с плеча плащ и швырнул его под ноги Захару:

– Гей, малшик!

Захар недоуменно глядел на плащ, складки которого еще подрагивали на полу.

– Поднять это, ты! – сказал испанец.

Ноздри тонкого носа с высокой переносицей брезгливо раздувались, словно в комнате дурно пахло.

Захар выпрямился. Он вскипел, но старался не подать вида.

– Я вам не лакей, – ответил он почти спокойно.

Они уставились друг на друга, как бойцовые петухи перед схваткой.

В этот момент вошел второй испанец, средних лет, приземистый, крепко сбитый. Темные курчавые волосы стекали с его висков, смыкаясь с бакенбардами. На его аккуратном синем мундире были лейтенантские эполеты.

– Ривера! – резко окрикнул он своего подчиненного и что-то добавил едким тоном, глядя на плащ на полу. Тот ответил ему угрюмым взглядом, но плащ поднял.

Захар шагнул навстречу лейтенанту.

– Захар Петров к вашим услугам, – сказал он с легким поклоном. – Господин правитель сейчас придет…

Тут в дверях столовой появился Кусков. Он обменялся рукопожатием с офицером.

– Лейтенант Хавес, – представился испанец, затем повел рукой в сторону высокого: – Капрал Ривера.