Текст книги "Ищи на диком берегу"

Автор книги: Джин Монтгомери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

4. СТЫЧКА

Быстрым, изящным движением я подставил свой левый глаз под кулак лорда Сэшера.

Уорд, «Волнующие сцены в Дикси»

ыл один из тех редких погожих дней, когда сумеречный полусвет в Ново-Архангельске на несколько часов сменяется бледным солнечным светом. В лодочном сарае Илья и Захар готовили байдарку к плаванию.

Рядом с сиденьем первого гребца Илья приладил гарпуны, аккуратно уложил ремни кольцами, чтобы в нужный момент они разматывались легко и гладко. В передний люк лодки сунул метательную дощечку со стрелами.

– Когда собираешься на морского бобра, ружья ни к чему, – сказал он. – Да я и не надеюсь его повстречать, не сезон.

Но снасть всегда держу под рукой, на случай чего. – Его смех гулко отдавался в лодочном сарае. – Залезай.

Захар натянул шапку на уши и скользнул в задний люк байдарки. Он уселся на подстилке из свернутой тюленьей шкуры, вытянул ноги. Поправил капюшон камлейки и затянул вокруг пояса сухожильный шнур люка – маут. Тонкая, гибкая полоска шнура подавалась при дыхании.

Илья забрался в передний люк.

– Пошли!

Одновременно погружая в воду двухлопастные весла, они вывели байдарку из-под навеса в гавань.

Они миновали пустынную верфь, прошли мимо лихтеров, которые покачивались на дышащей зеленой груди бухты, мимо больших кораблей, стоявших на якоре. Морские птицы с криком кружились над их головами в блеклом солнечном свете.

Когда байдарка пересекла невидимый створ гавани, Захар стал ощущать сквозь тонкое дно лодки стремительное движение воды при каждом гребке. Всего несколько слоев кожи отделяли его от бездонной глубины. При этой мысли у него холодок пробежал по коже.

– Илья, ты говорил, что алеутские охотники далеко уходят на этих своих байдарках…

– Ну да, за тыщу миль, за тыщу двести. – Илья бросал слова через плечо в ритме гребли.

– А если байдарка даст течь?

– Тогда греби к берегу что есть сил! – Илья заржал. – Алеуты всегда держатся в виду берега. Но когда у них худо с мясом, приходится уходить за тюленем далеко в море – до самых островов Прибылова. Живут они почти все на Алеутских островах, а в этих местах не селятся – боятся колошей как огня. Перед охотничьим сезоном я сам к ним езжу, вербую охотников.

Они гребли в свободном ритме, без видимых усилий, но лодка быстро скользила вдоль изрезанного побережья с его бесчисленными фьордами и маленькими бухточками. В некоторых бухтах берег, покрытый галькой, отлого поднимался навстречу еловым и тисовым лесам, стоявшим сплошной могучей стеной. Сквозь пятна снега проглядывал сочный, зеленый подлесок. В иных местах отвесные скалы нависали прямо над водой. Величественные заснеженные поля простирались вдали от мрачных берегов и неугомонного моря.

Захар думал о том, что и отец, наверное, уже видел все это великолепие. Ему представилось, будто отец сидит на заснеженном берегу и смеется, запрокинув голову, откидывая прядь волос со лба.

Мыслями Захар вернулся к той поре, когда ему было лет пять-шесть – хорошее это было время. Мать была еще жива, отец еще не ушел из дому. Захар помнит, что отец тогда помогал строить дом на песчаной прогалине у реки. В один весенний воскресный день отец повел его на стройку. Там было пустынно. Штабеля бревен на солнцепеке пахли смолой.

Когда они добрались до этого места, у Захара уже подвело живот от голода. И тогда отец начал творить чудеса. Из-под полы куртки он достал маленький плоский котелок и послал Захара по воду, а сам тем временем развел костер. Как только вода закипела, отец стал доставать из своих бездонных карманов всевозможную снедь. Захар не мог оторвать восторженного взгляда от сияющих глаз отца. Доставая что-нибудь из кармана, отец всякий раз приговаривал: «Ну-ка, скатерть-самобранка!» – и выкладывал на расстеленную тряпицу яйцо, или краюху хлеба, или кусок мяса. И даже вынул маленькие фунтики с чаем и солью.

Отец казался мальчику самым замечательным чародеем на свете. Захар ликовал при каждом новом чуде и требовал: «Еще! Еще!»

Но всему приходит конец; и они принялись за крутые яйца, мясо с хлебом, обжигались горячим чаем – на вырубке у реки, где солнце превращало песок в крупчатое золото. Все имело свой неповторимый вкус, и они были счастливы безмерно.

Погрузившись в воспоминания детства, Захар перестал работать веслом. Илья оглянулся на него.

– Ты грести будешь? – спросил он ехидно. – Я к тебе в гребцы не нанимался!

Захар встрепенулся и заработал веслом во всю мочь.

Но через несколько минут отлынивать стал Илья. Усевшись вполоборота, он заговорил об алеутских охотниках. Само слово «алеут» звучало у него как бранная кличка.

– И до чего же они тупые, эти недомерки, боже ты мой! Не хватает соображения запастись едой на зиму или там избу построить, как все люди… Нет, живут в каких-то норах. Вместо ламп у них рыба-свечка, есть такая рыба, вроде корюшки.

Проденут фитиль сквозь сушеную рыбу-свечку и зажгут. Уф! Вонища! Лампа с ворванью покажется чистым ладаном. И еще чем только у них не воняет: и выдержанной тюлениной, и тухлой рыбой, и самими алеутами. Сунь только голову в эту нору… Боже мой! Вонь так и шибает в нос, воздух – хоть топор вешай.

Илья окунул разок свое весло в воду и продолжал:

– У нас некоторые этих алеутов и за людей не считают. Они, мол, где-то между людьми и собаками. Но я не таков. Я к моим алеутам отношусь совсем как к людям. Я почитай-то и не бью их вовсе, когда мы их собираем и увозим с собой на промысел. Как же, я даже даю им имена, настоящие русские имена. – Он снисходительно улыбался.

Захар глядел на него и думал: «Экий же ты, брат, сукин сын, даром что улыбаешься во весь рот».

Они приближались к маленькому заливчику, окаймленному высокими елями. Илья стал править ближе к берегу, туда, где колыхались на волнах огромные темно-зеленые плети ламинарии – морской капусты. Илья тихо сказал через плечо:

– Кончаем разговоры. И не двигайся. Если повезет, может повстречаться бобр. Они приходят к таким пластам водорослей за ракушками.

Илья привязал свое весло скользящим узлом к петле на байдарке, по левую руку от себя. Отвязал гарпун, приладил его поудобнее под правой рукой. Байдарку медленно сносило к берегу.

Захар тоже привязал свое весло и стал разглядывать пласты морской капусты. Луковицы этой водоросли были похожи на коричневые головы, широкие плети колыхались, как плавники.

Илья зашептал:

– На обычной охоте мы выстраиваем лодки в круг и ждем. Вынырнет бобр глотнуть воздуху, а мы его – вжик! Или тискаем бобреныша в лодке, пока мамаша не приплывет на его визг.

Захар не отрывал взгляда от водорослей. Байдарку плавно покачивало. Постепенно у Захара начали неметь ноги. Он поерзал и подтянул одну ногу под себя, потом снова вытянул обе ноги. Илья грозно оглянулся. Захар перестал ерзать, но теперь начало ломить спину. С берега доносилось воронье карканье и отдаленная барабанная дробь дятла. Байдарка медленно дрейфовала боком к волне, постепенно приближаясь к берегу.

Вдруг он заметил, что Илья застыл в напряженной позе, пристально глядя перед собой. Захар повернул голову в направлении его взгляда – и тоже увидел бобра.

Бобр лежал на воде брюхом кверху, усатая морда глядела прямо в небо. Его перепончатые задние лапы покоились на воде точно так же, как ноги человека покоятся на скамеечке. На груди его лежала большая устричная раковина.

Бобр обедал. Он придерживал раскрытую раковину одной передней лапой, а длинными когтями второй выковыривал из нее мясо, совершенно так же, как мы выковыриваем ядро ореха из скорлупы. Он жевал свою пищу не спеша, с видимым удовольствием и при этом был удивительно похож на дородного купца за воскресным обедом.

– Только салфетки недостает, – фыркнул Захар.

Его распирало от веселья. Что-то смешное было в этом зверьке, смешное и трогательное. Захар никогда еще не видел такое обаятельное существо, он глядел на бобра как зачарованный, забыв обо всем на свете. Большие блестящие глаза бобра были устремлены на раковину, он явно не замечал байдарку.

И тут Захар увидел, что Илья взял в руки гарпун. Медленным, почти неуловимым движением он приподнимался на одном колене и заносил оружие со стальным зазубренным острием.

Не задумываясь, Захар выкрикнул: «Не надо!» – качнулся вперед и схватил Илью за руку. Байдарка заплясала на воде.

Гарпун был брошен прежде, чем успел отзвучать крик Захара. Стальное острие пролетело совсем рядом с головой бобра и скрылось под водой.

Бобр нырнул с отчаянным всплеском, и на том месте, где он только что покачивался на волне, заклубился маленький пенистый водоворот.

– Ах ты сукин сын! – взревел Илья. – Что ж ты делаешь?

Он повернул багровое от ярости лицо к Захару, казалось, он вот-вот разрыдается. Этот внезапный порыв, это желание во что бы то ни стало спасти красивое животное было неожиданностью не только для Ильи, но и для него самого.

– Прости, Илья, – сказал он совершенно искренне, – я ведь не хотел… Я не нарочно…

– Да как же не нарочно, шут ты гороховый! За руку меня схватил, вспугнул зверя, чуть лодку не опрокинул – и все не нарочно? Убить тебя мало! – Он окинул Захара яростным взглядом.

Байдарку по-прежнему сносило к берегу.

– Ну ладно, Илья, я виноват. Так неожиданно все получилось. Ей-богу, я не хотел мешать тебе.

Илья засипел от злости:

– Нет? Так чего же ты хотел, черт тебя подери!

– Сам не знаю. Я же говорю, это вышло нечаянно.

Злобно ворча, Илья отвернулся и стал подтягивать гарпун.

Привязав его к петле, он взялся за весло.

– Ладно, давай сматываться отсюда.

Всю дорогу Илья яростно работал веслом и чертыхался не переставая. Захар отмалчивался. Он вроде бы и сочувствовал разочарованию заядлого охотника, но в глубине души нисколько не раскаивался в своем поступке. Этот бобр, так безмятежно поедавший свой обед у него на глазах, был для него чем-то большим, чем бездушная тварь. Он вспомнил проповедь отца Сергия о милосердии ко всему живому и только теперь понял по-настоящему смысл этих слов. Так, значит, это и есть милосердие? Как бы то ни было, на душе у него было хорошо.

На другой день правитель Баранов давал банкет в честь спасшихся с «Екатерины». О барановских застольях шла слава по всем тихоокеанским портам, не один из заезжих шкиперов оказывался под столом после безуспешной попытки перепить правителя.

Банкетный зал правительского дома был украшен гирляндами из свежих веток. На возвышении в глубине зала стояло фортепьяно, какой-то рыжеволосый моряк негромко наигрывал на нем мелодии русских песен. В ожидании выхода главного правителя гости толпились у бокового стола с напитками.

Посредине зала стоял длинный стол, покрытый камчатной скатертью и уставленный бесчисленными блюдами с мясом, рыбой, пирогами, соленьями и вареньями. Свет ламп и свечей в канделябрах отражался в граненом стекле, фарфоре, серебре. Весь зал искрился, праздничный, нарядный, роскошный. Смех и говор сливались в сплошной гул, похожий на жужжанье пчелиного роя.

Подавленный праздничным великолепием, Захар нерешительно остановился в дверях. Он никого не узнавал в этой нарядной толпе.

Впрочем, он и самого себя с трудом узнал бы в костюме, купленном в кредит в лавке компании. Домотканая рубаха уступила место фрачной манишке, уголки воротничка подпирали подбородок. На нем был галстук в голубых цветочках. Новые штаны со штрипками туго обтягивали его ноги, он выглядел в них стройным и длинноногим. Кирилл одолжил ему свой ярко-голубой фрак. Новые элегантные сапоги ослепительно блестели. Захар взял в долг у компании свой оклад за несколько месяцев вперед, чтобы приобрести эту экипировку, хотя и подозревал, что ему никогда больше не представится случай носить ее. После работы он провел несколько часов в бане и теперь блестел, как новенькая монета. Волосы были подстрижены и приглажены. Белье Захара благоухало свежестью.

Захар не решался переступить порог: он боялся, что не сумеет вести себя как следует в этом обществе и будет выглядеть деревенским мужланом. Тут он заметил в дальнем углу аккуратную русую голову и блеск очков Кирилла. Приободрившись, Захар протолкался к нему.

– Ты выглядишь, как модная картинка! – воскликнул Кирилл. – Прямо с парижских бульваров!

Захар простодушно рассмеялся и стал охорашиваться, осторожно вертя головой, чтобы не напороться на острые кончики накрахмаленного воротничка. Кирилл представил его своим знакомым, и мало-помалу Захар совсем освоился.

Смеясь над какой-то шуткой Кирилла, Захар неосторожно повернулся и наступил на ногу кому-то, стоявшему сзади. Он оглянулся и оказался нос к носу с насупленным Ильей.

– Ох, извини, пожалуйста!

– Поосторожней, деревенщина! – проворчал Илья.

Захар извинился снова, но это только подлило масла в огонь. Казалось, даже черный фрак Ильи распирало от ярости.

– Ну как, кому ты сегодня испортил охоту? – спросил он с издевкой и залился громким смехом.

– Я же извинился, Илья!

– Ну да, ясное дело. Извинился! – Илья повернулся к Кириллу и громко продолжал – Из-за этого олуха я вчера лишился бобра, отличного бобра! Он схватил меня за руку как раз, когда я собирался метнуть гарпун.

Теперь Илья изливал свою досаду, обращаясь ко всему залу. К ним подходили, улыбаясь. Кирилл заговорил о чем-то другом, но Илья не дал себя отвлечь.

– Ты ведь это нарочно сделал, верно? – Илья вплотную придвинулся к Захару, обдавая его запахом рома. – Только я собрался бросать гарпун, – обратился он к окружающим, – как этот олух схватил меня за руку!

– Нет, не нарочно, – возразил Захар. – Я же тебе говорил: меня самого словно что-то толкнуло. – Пьяная настырность Ильи раздражала его. – Но я тебе вот что скажу, – добавил он, – теперь я об этом не жалею. И зверю жить надо.

Вокруг него раздался удивленный ропот. Большинство явно разделяло возмущение Ильи. Кое-кто поглядывал на Захара со снисходительной усмешкой. Кирилл настороженно молчал.

Какой-то коренастый человек с красным галстуком бросил Илье: «Опять за старое? Вылакал пару рюмок и лезешь в драку!» – и отошел прочь с негодующим видом.

Захару не хотелось затевать ссору с партовщиком, тем более здесь. Он сказал рассудительно:

– Что-то такое было в этом бобре – я этого не могу объяснить. Просто я никак не мог допустить, чтобы ты убил его. Он тоже имеет право на жизнь.

Илья яростно запыхтел, на багровом лице выступили капельки пота.

– А если ты будешь подыхать с голоду? Тоже будешь твердить, что он имеет право на жизнь? А сам издохнешь? Или все-таки убьешь, чтобы спасти собственную шкуру?

– Конечно, тогда и я убил бы. Но я не о том говорил, ты моих слов не перевирай. Одно дело – убить, когда помираешь с голоду. И совсем другое – загубить безвинного зверя, чтобы кто-то там шубу себе сшил из его шкуры.

Илья собирался запальчиво возразить, но тут Кирилл с видимым удовольствием провозгласил:

– Господа, главный правитель!

Зал затих. Баранов вошел, опираясь на руку своего секретаря.

Черный мундир коллежского советника свободно висел на его исхудавшем теле. На шее – орден святой Анны, на ногах – черные туфли с серебряными пряжками. Черный парик съехал набок. Баранов улыбался и кланялся, довольный своими гостями, своим праздником и самим собой.

Внесли большую пуншевую чашу и водрузили ее посредине стола, раздали бокалы. Баранов провозгласил первый тост – это был знак, что банкет официально открыт.

Прислуга разносила подносы с пирожками. Кирилл взял два пирожка, Захар последовал его примеру. Илья снова отчалил к столу со спиртными напитками.

– Ты ешь побольше, – советовал Захару Кирилл, – а пунш пей маленькими глотками. Смотри не опьяней с непривычки.

Но Захар не в силах был устоять перед сладким, горячим пуншем.

– В жизни ничего такого не пробовал, – то и дело приговаривал он, – боже, до чего же вкусно!

Баранов провозглашал один тост за другим. Гости не скупились на ответные здравицы, и главный правитель охотно чокался со всеми. Пуншевую чашу наполняли снова и снова, и румянец на щеках Баранова становился все ярче.

Захар слонялся по залу с рюмкой в одной руке, с пирожками в другой и с улыбкой до ушей. Он повстречал старого пономаря Веньку и чокнулся с ним. Однорукий сторож оказался очень славным человеком, Захар выпил с ним тоже. А первый помощник капитана «Екатерины» Вронский – ведь это он спас ему жизнь! Было бы просто невежливо не выпить за его здоровье. Весь зал светился мягким розовым светом; Захар был счастлив, он заливался блаженным смехом в ответ на любое слово. Каждый был ему другом, ему было так хорошо здесь, среди лучших своих друзей!

Вдруг перед ним оказался Кирилл, вернее, два Кирилла. Бухгалтер то раздваивался, то снова сливался. Захар таращил на него глаза, покачивался на непослушных ногах и хихикал.

Оба Кирилла хмурились:

– Захар! Ты пьян. Пойдем, поешь чего-нибудь.

Во время ужина хор на помосте пел русские песни. Баранов сидел во главе стола с сияющей улыбкой, его парик лихо съехал набекрень. Когда певцы грянули «Ум российский промыслы затеял…» – песню, сложенную самим Барановым, на глазах у него выступили слезы.

После ужина гости столпились вокруг фортепьяно. Захар был в их числе. Плотный ужин ослабил действие пунша, Захар снова твердо стоял на ногах, но ощущение блаженной сытости не покидало его.

Внесли новую чашу с пуншем, снова пошли по рукам бокалы.

– Пей до дна, пей до дна! – восклицал рыжий моряк, барабаня по клавишам одной рукой.

И все дружно пили до дна. После каждой песни кто-нибудь провозглашал очередной тост.

Захар подтягивал про матушку-Россию, и в груди у него словно таяло что-то. Глубокая печаль боролась в нем с чувством безбрежного счастья. Он чувствовал странную дрожь в неверных ногах. Ему вдруг стало нестерпимо жарко и душно, он с трудом дышал в этой шумной толпе, сгрудившейся вокруг фортепьяно.

Подчеркнуто аккуратно он поставил свой бокал на фортепьяно и заспешил к двери. И тут, круто повернувшись, он нечаянно задел Илью, который как раз подносил рюмку ко рту. По белой рубашке Ильи потекла струйка пунша. Захар растерянно глядел на растущее желтое пятно и бормотал:

– Виноват, виноват, виноват…

Комната накренилась, в голове жужжал пчелиный рой.

– Скотина! – взревел Илья, неуверенно шаря рукой по манишке.

Захару показалось, что Илья раздувается у него на глазах и вот-вот лопнет, как лягушка из басни. Это было так забавно, что он невольно прыснул.

Илья угрожающе понизил голос:

– Давай выйдем.

– Конечно, давай. Здесь слишком жарко, – согласился Захар, ухмыляясь, и поплелся к дверям следом за Ильей.

Неожиданно для себя он обнаружил, что стоит на заснеженном склоне под стенами барановского дома. В ясном ночном небе мерцали сине-белые языки северного сияния.

Илья скинул фрак прямо в снег и пошел на Захара, который лишь теперь понял, что происходит.

Захар попытался принять позу опытного кулачного бойца: грудь колесом, челюсть решительно выдвинута вперед, кулаки подняты. Морозный воздух немного освежил его голову, но ноги стояли нетвердо.

Илья набросился на него, работая кулаками, ногами, коленями. Он пнул Захара в живот; тот сложился пополам, но Илья тут же выпрямил его сокрушительным ударом в челюсть. Захар мотнул головой и растянулся на снегу. В затылке что-то хрустнуло, челюсть превратилась в сгусток жгучей боли.

Он стал на четвереньки, кое-как выпрямился. Горизонт полыхал дрожащим светом. Фигура Ильи плыла в сине-белых сполохах, медведем надвигалась на него. Захар успел увидеть, как столбы света взорвались в ослепительной вспышке. Потом свет померк, и Захар погрузился в темноту.

5. КРЕПОСТЬ РОСС

О моя Америка! моя новонайденная земля.

Донн, «Элегии»

ахару казалось, что весна приходит на Ситху нерешительно, как взволнованная невеста, – робкими шагами, с сияющими глазами. Лед и снег таяли в нестойком дневном тепле и снова замерзали ночью. В теплые дни город был полон бульканья, журчания, всплесков воды, рвущейся на волю из долгих ледяных объятий зимы. Со скатов крыш повисли сосульки, и капель запела свое неугомонное «плонк-тинь-плонк!».

Порт зашевелился, как человек после долгого сна. Вокруг кораблей, готовящихся к отплытию, водяными жучками сновали лодки. Илья отправился на дальние острова, чтобы набрать алеутов-охотников. После того кулачного боя Захар сторонился его. Обида постепенно улеглась, но он окончательно невзлюбил задиристого партовщика. Илья тоже делал вид, что Захар для него не существует. Стычек между ними больше не было.

В апреле Илья вернулся, и в порт одна за другой начали приходить байдарки. В каждой кожаной лодке сидели по два низкорослых, коренастых алеута. Для Захара все они были на одно лицо. У всех были плоские, широкие лица с высокими скулами, кожа цвета слабого чая, глаза с косым разрезом и прямые угольно-черные волосы. Все они были в кожаных штанах, камлейках – длинных рубахах, сшитых из тюленьих кишок, и в меховых или кожаных парках. Ярко раскрашенные деревянные шляпы привязаны ремешком под подбородком.

В конце апреля Захар поднялся на борт «Златоуста», отплывавшего в крепость Росс. Тяжелый и медлительный бриг с низкой осадкой поднял флаг Российско-Американской компании и русский вымпел. «Златоуст» вез алеутов-охотников с их байдарками и большую партию товаров.

Захар покидал Ново-Архангельск с пустыми карманами, на последние монеты – «марки» он купил подарки друзьям. Но жизнью он был доволен. Должность учетчика продвинула его на несколько ступенек вверх по сравнению с прежним положением рядового матроса. Теперь он спал не в кубрике, а в одной каюте со вторым помощником и столовался в кают-компании вместе с капитаном Рощиным, обоими его помощниками и Ильей.

Захар ежедневно имел дело с алеутами. Их добычу или отсутствие таковой – так как охота была плохая – он записывал в учетную книгу. Однако узнать кого-нибудь из них поближе Захару никак не удавалось. У алеутов была своя линия поведения, выработанная почти вековым опытом общения с русскими: они безропотно подчинялись любым приказам с безразличным видом. Уступчивость алеутов, которую Захар принимал за бесхарактерность, возмущала его. Но на все попытки Захара сблизиться они отвечали холодным равнодушием.

Эта молчаливая неприязнь огорчала дружелюбного, бесхитростного Захара. Однажды вечером он заговорил об этом с Петей, вторым помощником капитана: они сидели вдвоем за поздним ужином.

Петя поджал маленькие пухлые губы. (Захара всегда удивляло, что у дородного и широкогрудого второго помощника такие мелкие черты лица.)

– Чего ты, чудак человек, огорчаешься? – сказал Петя. – Не стоят они этого. К тому же это такой народ: ты им только палец протяни, а они уже норовят всю руку отхватить. Вроде этой вот…

Он кивнул в сторону буфетной, где, как он полагал, подслушивала горничная. Молодая, но толстая и всегда мрачная алеутка пользовалась особой благосклонностью капитана и прекрасно отдавала себе в этом отчет. Обслуживая любого, кроме самого капитана, она с угрюмым вызовом швыряла тарелки на стол. «Уж в ней-то рабской покорности нет и в помине», – подумал Захар.

Второй помощник продолжал:

– И не набивайся ты им в друзья, мой тебе совет. Ты, Захар, простая душа, они тебя живо вокруг пальца обведут.

Эти слова заставили Захара задуматься. Может быть, Петя и прав? Ведь не он один так думает.

Алеуты по-прежнему сторонились Захара. Ну и черт с ними! Значит, они в самом деле не такие, как все. И Захар тоже стал говорить «эти алеуты» презрительно, как Илья.

Чем дальше уходил «Златоуст» на юг, тем неудачливее становилась охота. Иногда охотники уплывали на своих байдарках на несколько дней и возвращались с пустыми руками. Захар ни разу не слышал, чтобы хоть один из них пожаловался. «Златоуст» шел под парусами вдоль берегов Калифорнии и бросал якорь чуть ли не в каждой бухте. Алеуты уходили на заре и поднимали свои байдарки на борт судна только в сумерки. По их мрачным лицам Захар видел, что и сегодня ему ничего записывать не придется.

Когда Захар проснулся утром первого мая, «Златоуст» стоял на якоре у входа в небольшую бухту. День был погожий, и легкий бриз доносил с берега свежий запах сырой земли.

– Вон он, Росс! – сказал чей-то голос на палубе.

Прежде чем сойти на берег, Захару пришлось изрядно попотеть над своими учетными книгами. Илья и его охотники давно уже отплыли на своих байдарках. Капитан Рощин тоже отбыл на встречу с Кусковым, правителем крепости Росс. Корабельная шлюпка уже не один раз прогулялась к берегу и обратно, когда Захар наконец забросил в нее свой тючок и сам спустился следом. На веслах сидели два матроса.

Захар уселся на корме, распахнул полушубок, снял шапку. Ласковый ветерок обвевал его лицо.

Берег был усеян каменными столбами, изрезан фьордами и бухточками. Рядом с бухтой, в которую входила шлюпка, была еще одна, точно такая же. На высоком плато над бухтой Захар увидел палисад крепости из тяжелых бревен, теплый коричневый цвет которых был особенно приятен для глаз на фоне ясного высокого неба невероятной голубизны. Над одним из углов палисада выступала крыша массивного блокгауза. Холмы, покрытые рыжеватой травой, волнами поднимались навстречу лесистому горному хребту, который издали казался фиолетовым. После холодного, пугающего великолепия Аляски Захару показалось, что этот край приветственно протягивает навстречу ему свои загорелые руки. Он полюбил Росс с первого взгляда, почувствовал себя так, словно возвратился домой из долгих странствий по негостеприимным краям.

Вокруг палисада разбежались во все стороны хижины, склоны ближайших холмов были покрыты садами. Впадавшая в бухту речка прор езала глубокую лощину справа от крепости. На берегу стояли всевозможные строения: сарай для байдарок, кузница, верфь с остовом небольшого корабля. И всюду были люди.

Как только шлюпка ткнулась в песок, Захар выпрыгнул и побежал к людям, работавшим на берегу, надеясь увидеть отца. Но отца не было среди них. Тогда он направился к высокой крутой лестнице, вырубленной в красной почве отвесного берега, и начал торопливо подниматься вверх по ступеням.

На полпути он остановился, чтобы перевести дыхание, оглянулся. За ним осталось не меньше восьмидесяти ступенек, впереди было еще больше. Захару казалось, что земля колеблется под ним в такт колыханию моря. «Златоуст» со спущенными парусами был похож на неуклюжего сонного человека.

«Интересно, как выглядит теперь отец? Узн аю ли я его?» Подгоняемый этими мыслями, Захар снова заспешил вверх.

Наконец он одолел бесконечную лестницу и, отдуваясь, зашагал по лужайке к палисаду. У крепостной калитки показался капитан Рощин – елейного вида человек с жирной кожей и густо напомаженными волосами. В любое время дня, в любую погоду он ходил в теплой шерстяной одежде. Человека, который шел рядом с Рощиным, Захар ни разу в жизни не видел, но тут же догадался, кто он.

Человек с деревянной ногой [5]5
  Джин Монтгомери изображает Кускова одноногим. Вероятно, она использовала недостаточно обоснованную версию американского историка, что Кусков потерял ногу в бою с индейцами.


[Закрыть], шагавший рядом с Рощиным, был правитель крепости Росс – Кусков. Пока Захар шел им навстречу, он вспоминал все, что ему было известно о Кускове.

Лет двадцати с небольшим тотемский мещанин Иван Кусков отправился на Аляску вместе с Александром Барановым в качестве его приказчика. Сноровистый и смелый, он вскоре стал правой рукой правителя русских владений в Америке. Кусков основывал фактории в глухих и далеких местах, выполнял другие ответственные и опасные поручения Баранова.

Наступило время, когда Российско-Американская компания решила шире развернуть свои операции на Тихоокеанском побережье. Компании нужно было основать хотя бы одно поселение в более теплых краях, где можно было бы выращивать хлеб для северных поселений. До сих пор припасы доставляли на Аляску морским путем из России, но не всем кораблям удавалось одолеть этот долгий и опасный путь. Новую колонию решили основать на Калифорнийском побережье. Это земледельческое поселение, защищенное крепостью, должно было стать опорным пунктом компании также в торговле с испанскими поселениями, лежащими к югу.

И снова Баранов послал на это дело своего безотказного помощника Кускова. Преодолев бесчисленные препятствия, Кусков в 1812 году заложил крепость на прибрежном плато и стал первым ее правителем. Испания сыздавна предъявляла претензии на всю Калифорнию и поэтому потребовала, чтобы русские убрались оттуда. Но испанцы были слишком слабы в Калифорнии, чтобы настоять на своем. Проявив недюжинные дипломатические способности, Кусков сумел избежать открытого столкновения, и теперь, шесть лет спустя, поселение Росс процветало.

Когда Захар приблизился к стоявшим у калитки, Рощин сказал:

– А вот и он сам.

Маслянистое лицо капитана, казалось, дымилось под солнечными лучами. Кусков был в легкой рубахе, худощавый, чуть выше среднего роста. Держался он уверенно и властно. Его загорелое, обветренное лицо было тщательно выбрито. Стальные серо-голубые глаза, четко очерченный выразительный рот, волнистые русые волосы.

Рощин направился к лестнице– он торопился на корабль. Кусков крикнул ему вдогонку:

– Я велю послать на корабль говяжью тушу и овощей для команды! – Потом повернулся к Захару – Значит, ты и есть Захар Петров. Здравствуй, – и протянул руку.

Его рукопожатие было крепким. Захар опустил свой тючок на землю и протянул Кускову письмо от Баранова.

Кусков бегло проглядел письмо. Поднял голову и окинул Захара спокойным оценивающим взглядом.

– Господин главный правитель тебя хвалит.

Захар смущенно молчал.

– «Образованный. Способный. Не боится любой работы… – вслух читал Кусков. – В отличие от каторжников и никчемных работников, которых к нам присылают в нонешние времена, Захар мне показался человеком дельным и совестным. Если вышколишь его как следует, из парня будет толк. Со временем может стать добрым помощником…» – Кусков широко улыбнулся. – Ну что ж, раз такое дело, рад видеть тебя здесь. Весьма рад.

– Батюшки светы! – растерянно пробормотал Захар и добавил более уверенно: —Спасибо на добром слове, господин правитель!

– Говорят, ты приехал, чтобы разыскать отца.

– Да, верно.

– Зачем?

Захар коротко рассказал свою историю, описал свое путешествие из Охотска. Кусков слушал внимательно, не перебивая. Потом сказал:

– Вообще-то у меня для тебя неважные новости, Захар.

Захар похолодел. Он безмолвно глядел в синевато-стальные глаза правителя.

– Нет здесь твоего отца, – продолжал Кусков. – Ушел он на Сандвичевы, то бишь на Гавайские острова…

У Захара было такое чувство, словно его ударили кулаком под ложечку. Видно, это отразилось на его лице, потому что Кусков поспешил добавить, дружески положив руку ему на плечо:

– Но он скоро вернется, Захар. Я ручаюсь.

Захар отвернулся. Он боялся, что не выдержит и разревется от разочарования. Все его надежды рушились, как карточный домик. Внезапная волна гнева захлестнула его: