Текст книги "Слышишь пение?"
Автор книги: Джин Литтл
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)
Глава 10
К середине второй недели учебы, когда Сюзи все же записали в команду болельщиц, единство банды рухнуло. Никто, конечно, не удивился, но тренировки начинались ровно в четыре, и Сюзи перестала возвращаться домой с подружками. Девочка была ужасно довольна, и остальным ничего не оставалось, как радоваться вместе с ней и даже гордиться, что у них такая подруга. Может, у Сюзи и не хватает такта и сообразительности, но когда счастлива, она сияет, словно солнышко.
Через пару дней сделала заявление и Паула:
– Я собираюсь записаться в театральный кружок.
Девочки забросали ее вопросами. Выяснилось, что она давным-давно мечтает стать актрисой, но только накануне решила больше не скрывать свою тайну и попробовать, может, у нее и правда обнаружится талант.
– Там ставят три пьесы в год, и, если у меня получится, мне дадут роль.
– Теперь и ты будешь занята с четырех часов, – вздохнула Мэгги. – У меня тоже есть важная новость – с завтрашнего дня я буду приносить завтраки в школу и есть их на большой перемене.
– В чем дело? – поинтересовалась Паула. – Я думала, твоя мама согласна с моей и не сомневается в полезности прогулок.
– Конечно, но теперь мамы не будет дома по утрам, она работает – ухаживает за пожилой дамой, которая сломала ногу и не хочет лежать в больнице, боится, ее там непременно уморят. Мама ведь медсестра. Ужасно противно завтракать в школе одной.
– Не волнуйся, одна не будешь, – успокоила подружку Анна, страшно довольная новостью. – Моя мама тоже не может приходить домой и кормить меня завтраком, в магазине с утра полно работы, так что я все равно ем заранее упакованную еду. Мы всегда готовим бутерброды с вечера. Я бы давно приносила завтрак в школу, как Гретхен и близнецы, только мне не с кем было его есть.
"Вот здорово, – радовалась про себя Анна, – завтракать вдвоем с Мэгги – лучше не придумаешь!".
Паула задумчиво протянула:
– Выходит, банда будет встречаться редко. Если только нас не оставят в наказание после уроков.
Все рассмеялись, но никого не грела мысль проводить вместе меньше времени. За пару недель они уже привыкли, что их всегда четверо. Тут из-за угла показалась цистерна с молоком, и плохое настроение вмиг улетучилось – Паула собралась покормить лошадь.
– Эге-гей, Серебрянка, – закричала девочка, увидев, что лошадь – белая.
Она порылась в кармане и вытащила оттуда четыре кусочка сахара. Паула всегда таскала с собой сахар – вдруг встретит лошадь. Ей так же страстно хотелось иметь пони, как Анне – щенка. Обе девочки решили превратить мечты в некое подобие действительности и побольше общаться со своими любимцами. Хорошо хоть вокруг немало повозок и цистерн, запряженных лошадьми, а зоомагазин – по пути из школы.
Лошадь зацокала по улице дальше. Тут Анна вспомнила, что принесла стихотворение, найденное вчера вечером. Открыв заложенное в книжке место, она объявила:
– Это тоже из Эмили Дикинсон.
Нужды в дальнейших пояснениях не было, мисс Сурклиф уже убедила всех – к Эмили Дикинсон, ее самой любимой поэтессе, следует относиться с почтением, а мисс Сурклиф, безусловно, любимейшая учительница у всех, кроме Сюзи, у которой сердечко трепещет, когда ее вызывает к доске мистер Мак-Нейр.
– Он таким тоном произносит: "Сюзи"… – томно вздыхая, повторяла девочка.
Анна была бесконечно счастлива – мистер Мак-Нейр еще ни разу не вызывал ее решать задачи у доски. Руку она никогда не поднимала, выходит, невелика вероятность услышать, как он зовет ее «Анна», только если учитель спросит о Руди. По имени, конечно, приятней. Большинство учителей обращаются к мальчикам ПРОСТО по фамилиям, а девочек называют "Мисс Ирджес" или "Мисс Зольтен". С одной стороны, это льстит, но все же от подобного обращения веет холодом.
– Вот стихотворение, – Анна старалась поудобнее ухватить стопку учебников и в то же время поднять книгу достаточно высоко – иначе не разглядеть строчек.
– Анна, если будем стоять на месте, опоздаем, – предупредила Паула.
Все знали, чем грозит опоздание. У мистера Ллойда не оправдаешься даже самыми убедительными причинами. Тебя посылают с запиской к директору, а провинившихся три раза оставляют после уроков. Они получили первое предупреждение всего два дня назад, когда мама Сюзи предложила подвезти всю компанию на машине, и на это ушло столько времени, что подружки появились в классе через минуту после звонка.
– Я могу читать на ходу, – предложила Анна. – Вам понравится, оно смешное. Мне кажется даже, я теперь и впрямь с ней знакома. Вот, слушайте.
Держа книгу под самым носом, девочка начала декламировать:
Паула расхохоталась. Анна повернулась к ней – хочется убедиться, что подруга разделяет ее восторг. Такие смешные строфы! И, конечно же, немедленно споткнулась и упала бы, не ухватись за руку Мэгги.
– Анна Зольтен, гляди, куда ставишь ноги, – выговорила ей подружка.
– Спасибо, честное слово, буду глядеть. Понравился тебе стих, да? Интересно, а он обращен к кому-то реальному? Вот бы и мне кто такое сочинил!
– Давай я сочиню. Это не трудно, – предложила Паула. – Только подожди минутку-другую, пусть придет вдохновение.
И совершенно позабыв о том, что они опаздывают, девочка застыла на месте, а потом, приложив правую руку к сердцу и обращаясь к Анне, торжественно начала:
Я – Всё, проверено давно, —
Но кто ты – знать мне не дано.
Всё, кажется, в тебе в порядке,
Но спрятана внутри загадка.
Скажи, болотная лягушка
Впрямь видит лучше, чем подружка?
И вдруг, о чудо, ты все видишь,
И никого ты не обидишь.
Но ты – мой друг, а это значит,
Ты – Всё. На сем конец задачи.
Анна уставилась на подругу в немом восторге. Мэгги и Сюзи расхохотались.
– Ей сочинять стихи не труднее, чем подмигивать, – хвастливо заявила Сюзи, словно рифмоплетство Паулы было ее собственной заслугой. – Ты бы слышала, какой ужасныйстих она сочинила про меня в прошлом году. Ну и умора! Помнишь первые строчки, Паула? Я просто ненавижу этот стих.
– Ты хочешь сказать – обожаю, – поправила Мэгги. – До сих пор удивляюсь, как ты не вытатуировала эти слова у себя на лбу.
– Не надо завидовать, дорогая, – не задумавшись ни на секунду, отмахнулась Сюзи.
Паула, шагавшая, как ни в чем ни бывало, подмигнула Анне.
– Я от папы научилась, – объяснила она. – Он все время этим занимается. Мы не сочиняем собственных стихов, только пишем пародии на чужие. Придумать что-то свое у меня вряд ли получится. Стих для Сюзи я сочинила, переделав "Атаку легкой кавалерийской бригады". [21]Note21
Поэма Альфреда Теннисона (1809–1892), английского поэта.
[Закрыть]
Сюзи немедленно закричала:
Мальчики слева,
Мальчики справа…
– Прекрати, – одернула ее Паула. – Мне ужасно понравилось стихотворение, которое ты прочитала, Анна. Я понимаю, что ты имеешь в виду, когда говоришь – «я теперь и впрямь с ней знакома». Похоже, она тоже была застенчивой.
– Наверно, – машинально согласилась Анна, думая о другом. Ей не терпелось узнать, почему Паула так сказала – "спрятана внутри загадка".
Может, Паула нарочно, чтобы она, Анна, спросила?
– А почему… что ты хотела… про загадку внутри? – девочка отвернулась от подружки и уставилась на плиты тротуара. Негоже спотыкаться, пока ждешь ответа на такой вопрос.
Паула недолго думала, она была человек прямой, к тому же догадка оказалась верной – ей тоже страшно хотелось поговорить об этом с Анной.
– Дело не только во мне. Мы все немножко запутались. Мы тут обсуждали пару дней назад, когда ты пошла к доктору. Понятно – зрение у тебя плохое. Ты нам в первый день сказала, ну и самим нетрудно заметить. Но при всем при этом часто ты видишь совершенно нормально!
– В половине случаев забываешь про твои проблемы с глазами, – призналась Мэгги. – Иногда кажется, ты как все. А потом вдруг понимаешь – тебе в жизни не разглядеть написанного на доске, даже с первой парты, а я каждую букву прекрасно вижу и с последнего ряда.
Анна так привыкла к своему плохому зрению, что вопросы подружек повергли ее в полное изумление. Пока она искала подходящий ответ, в разговор снова вступила Паула:
– Вот сегодня, ты подходила к месту встречи, и я сразу догадалась, что ты знаешь, где я, хотя люди на остановке почти заслоняли меня, а ты была гораздо дальше, чем школьная доска.
– На тебе же красная юбка, – ответила Анна, – и желтый свитер. Мне бы тебя никогда не узнать, если бы не цвет одежды. Лица твоего я совсем не видела. Иногда мне кажется – я кого-то узнала, машу рукой, подхожу ближе, смотрю – совсем незнакомый человек. Теперь я, пока не уверена, только улыбаюсь.
Нужные слова на ходу приходили в голову, и Анна вдруг поняла, – она узнала о себе что-то совсем новое, вернее, чувствовала всегда, но словами высказала первый раз в жизни.
Они дошли почти до самой школы. Внезапно девочка сообразила – надо еще кое-что объяснить! Ужасно трудно коротко рассказать о сложном.
– Я вроде тебя и всех остальных, Мэгги, и думать не думаю о своем плохом зрении, пока не попадется то, чего мне не разглядеть. Дома я знаю каждый закоулок, бегаю быстро и вовсе не спотыкаюсь. Но в незнакомом месте приходится все время следить, где ступеньки и всякое такое.
– Ты смотришь по сторонам так же, как и мы, – вставила Паула. – Не похоже, чтобы тебе чего-то не хватало.
– Мне самой мое зрение кажется обычным, – улыбнулась Анна, разговор получался скорее смешным, чем грустным. – Я не знаю, чего не вижу, значит, и не расстраиваюсь, если что-то упускаю. Обычно я чувствую себя нормально – пока не понадобится помощь, – немного смущенно закончила девочка, она не привыкла так долго говорить о себе.
– Я не представляю, чтоты видишь, – по-прежнему недоумевала Мэгги.
– Я тоже раньше не понимала, но мне немножко помог доктор Шумахер. Он объяснил, что в пяти метрах я вижу то, что все видят в тридцати. Например, мы стоим рядом и обе смотрим на дверь – я вижу дверь и ты видишь дверь, только ты еще вдобавок видишь дверную ручку, замочную скважину и рисунок дерева. А я просто знаю – дверь там. Кое-что я вижу так же далеко, как и ты, мы обе видим горизонт, только у меня все расплывается, словно в тумане.
Пока шел разговор, Сюзи не проронила ни словечка. Вдруг она схватила Анну за руку и тряхнула так, что та чуть не споткнулась.
– Ужасно, ужасно, как они тебя мучают. Уже плохо… когда ты отличаешься… от остальных… и не видишь… но расспрашивать еще хуже… Ума не приложу, как вы можете быть такими бесчувственными и спокойно обсуждать… Будто пример из учебника, – повернулась она к Мэгги и Пауле. – Так жестоко!
Впервые с момента, когда Паула прочитала свое стихотворение, с чего и начался разговор, Анна смутилась. И не просто смутилась – пришла в ярость. Послушать Сюзи, выходит, плохое зрение – постыдная тайна, ее надо прятать и говорить о ней только шепотом, вдруг несчастный слепец услышит! Она выдернула руку и попыталась сообразить, какими словами можно пресечь изливающийся из Сюзи поток чувств.
– Заткнись, – просто сказала Мэгги, – и чтобы я больше не видела этого дурацкого выражения лица, Сюзанна Ирджес. У Анны что, вторая голова растет или… или…
– Язык без костей, – подхватила Паула, – как у тебя, Сюзи. Как нам помочь Анне, если не знаем чем? А кто знает лучше самой Анны?
– Понимаете, – объясняла Анна, пока они бежали вверх по лестнице, а потом по коридору к своим шкафчикам, – я не всегда знаю, нужна ли мне помощь. Из-за того, что не вижу того, чего не вижу, я не знаю, чего не вижу.
Сюзи оставалась серьезной, но две другие девочки расхохотались.
– Тогда придется просто догадываться и поступать по обстоятельствам, – предложила Мэгги. – Но ты уж не обижайся, если мы по-дурацки ошибемся – просто ты нас окончательно запутала.
Они плюхнулись на парты в самую последнюю секунду перед звонком. Анна, пытаясь перевести дыхание, подумала о миссис Шумахер. Кажется, она говорила: "Анна не всегда знает, что она может, а что нет, когда надо попросить о помощи, а когда справляться самой". Нетрудно догадаться – ее учительница из старой школы как всегда оказалась права.
"Интересно, а я научусь когда-нибудь? Наверное, проще быть совсем слепой", – пришло в голову девочке.
Она взглянула на соседнюю парту, где сидела Мэгги. Подружка вытащила карту Великих Озер [22]Note22
Цепь больших озер на границе Канады и США.
[Закрыть]– ее задавали перерисовать. У Анны была своя карта, Мэгги сделала еще одну для нее, увеличив в размере. Не успела Анна отвернуться, как из-за облаков вышло солнце, и русые волосы подружки засверкали в его лучах.
И Анна вдруг поняла – может, слепым быть проще, но даже самое ужасное зрение – дар, которым надо дорожить.
– Мисс Зольтен, домашнее задание готово или нет? – вонзился в уши голос мистера Ллойда.
Солнце скрылось за набежавшим облаком.
– Да, сэр, – ответила Анна, протягивая учителю карту Мэгги.
Мистер Ллойд подошел к ее парте и взглянул. А вдруг догадается, что я не сама сделала? Ей бы в жизни не срисовать карту с маленькой картинки в учебнике, но она скопирует эту большую сегодня вечером, когда будет заниматься географией. Учитель предупредил – на контрольной надо знать все озера. Девочка ждала, затаив дыхание.
Мистер Ллойд собирался что-то сказать, но вдруг решительно отвернулся и зашагал по проходу между партами, отпуская ядовитые замечания по поводу карт и обещая примерно наказать трех мальчиков, не готовых к уроку. Анна снова поглядела на Мэгги. Та улыбнулась. Анна улыбнулась в ответ, надеясь, что в ее улыбке ясно читается благодарность.
Тем же вечером она нарисовала свою собственную карту. Хотя мистер Ллойд ничего не сказал, ей почему-то это было важно. Девочка приготовила и контурную карту, с такой большой картой написать контрольную несложно, если у нее, конечно, хватит смелости попросить разрешения ею пользоваться.
Спустя пару дней мистер Ллойд всем раздал контурные карты, прочерченные бледными фиолетовыми чернильными точечками. Задание было – подписать названия всех озер.
Анна ждала, пока учитель подойдет к ее парте, и снова и снова повторяла про себя приготовленную фразу. С пересохшим от страха ртом ей удалось выговорить:
– Можно мне пользоваться картой побольше, пожалуйста, сэр? Я ничего не различаю на маленькой карте. Мне нужно, чтобы чернила были черные.
Повисло молчание. Анна замерла. Мистер Ллойд взял ее карту и перевернул. Он что, думает, на обратной стороне подписаны названия?
– Хорошо, мисс Зольтен.
Учитель вернулся к столу и стоял там, не спуская с учеников внимательных глаз. Руки Анны дрожали, пока она набирала чернила в ручку и доставала промокашку. Девочка прекрасно знала все ответы. Ей даже не надо было писать их сначала карандашом.
Когда рука окрепла и сердцебиение утихло, она снова взглянула на учителя.
"А ты ведь тоже загадка, – подумала девочка. – Почему ты на меня не наорал?"
На этот вопрос она ответа не знала и решила пока в него не углубляться. Уверенной рукой девочка вывела – Река св. Лаврентия, [23]Note23
Река, протекающая по территории Канады и США, соединяет бассейн Великих Озер с Атлантическим океаном.
[Закрыть]а потом приступила к названиям озер.
Глава 11
День рождения близнецов пришелся на последнюю среду сентября. Обычно в семье Зольтенов дням рождения большого значения не придавали, но с близнецами – другое дело. Все правильно, их двое, значит, и шумихи должно быть вдвое больше. За многие годы день их рождения превратился в настоящий семейный праздник, удовольствие не только для близнецов, но и для всех остальных. Конечно, право выбирать принадлежало Фриде и Фрицу, они – виновники торжества. В этом году намечались обед в ресторане и поход к кино на «Волшебника страны Оз», пока фильм еще не сошел с экрана.
– Папу пришлось уговаривать, он все-таки опасается оставлять магазин на мистера Милза, – на большой перемене Анна принялась рассказывать Мэгги о планах на великий день. – Хотя мистер Милз знает дело почти как папа.
Вообще-то мистер Милз был часовщиком и работал дома, но иногда помогал в магазине, когда не могла мама.
– А как же его часы? – полюбопытствовала Мэгги.
– Он сказал, часы не против провести время без него, – повторила Анна слова часовщика. – Но мне кажется, ему просто нравится изредка побыть не одному, а в компании.
– Значит, вы уйдете из дома в пять часов и на весь вечер. Здорово, ты посмотришь "Волшебника страны Оз"! Я обожаю этот фильм – три раза ходила.
Анна сложила пергаментную бумагу, в которую были упакованы бутерброды. Один раз ее уже использовали, заворачивали хлеб, чтобы не зачерствел. Может, еще разок пригодится.
– Мне кажется, я уже видела фильм, столько ты про него рассказывала, – призналась девочка. – Но услышать все заранее ничуть не мешает. Люблю выяснять наперед, особенно если благополучно кончается, тогда меньше беспокоюсь, пока смотрю. Мой первый в жизни цветной фильм! Когда шла «Белоснежка», мы лежали с ветрянкой. Я думала, просто умру, так хотелось посмотреть.
– Но ты же видела мультфильмы с Микки-Маусом, – напомнила подружке Мэгги. – Хотя это совсем не то же самое, ну ни чуточки.
– Я буду внимательно слушать и запомню то, что ты пропустила в песне "Где-то там, за радугой", – пообещала Анна. – Как же хочется, чтобы уроки поскорее кончились!
Когда Зольтены выходили из кинотеатра, уже стемнело. Анна запомнила нужный куплет и теперь могла спеть песню целиком.
От трамвайной остановки до дома оставалось всего несколько кварталов, и Анна начала петь. Мама подпевала без слов.
Гретхен и Фрида, шедшие впереди, наперебой запели "А мы идем к Волшебнику, Волшебнику, Волшебнику".
Тут Руди, привыкший во всем быть первым, стал припоминать, а где не помнил – сочинять песенку Страшилы. "Он не хуже Паулы", – подумала Анна и стала прислушиваться к словам песенки.
Мечтой заветной – что сказать —
Я б поделился с вами.
Смогу читать, смогу писать,
Смогу считать – с мозгами.
– А теперь Железного Дровосека, – попросила девочка.
– Ага, – задумался на минутку брат, – как там…
Ах, с сердцем словно масло
Любовь в душе б не гасла.
Тогда красавице любой
Я б настоящий был герой.
Одну бы выбрал я из них,
Ту, что прекраснее других.
Все захлопали в ладоши.
– Теперь Трусливого Льва, – потребовал Фриц.
– Творческий порыв угас, – серьезным тоном заявил Руди.
– Скажешь тоже, – хмыкнул Фриц, и они с Фридой принялись обсуждать фильм.
Анна слегка устала и плелась позади. Руди замедлил шаг и оказался рядом с ней. Брат тихо запел, так, чтобы слышала только она.
Я так боюсь, всего страшусь,
И мир спасти я не берусь,
Трясутся аж коленки.
Но в бой пора уже идти,
О, где бы храбрость мне найти,
Чтоб не стоять у стенки?
Анна взглянула на брата, не зная, что сказать. Выходит, это особая песенка, иначе почему бы не спеть ее громко, как те, другие? Может, он хочет сказать – я знаю о своей трусости?
– Перестань валять дурака, – проговорила девочка. – Не воображай. Мальчишка вроде тебя мира не спасет.
Руди не ответил, но, когда они проходили мимо уличного фонаря, подмигнул ей.
Значит, ничего серьезного, у Анны стало поспокойнее на душе. Но все же она не попросит брата спеть эту песенку остальным.
Еще квартал, и они дома.
Тут Гретхен заметила письмо, лежащее в прихожей на коврике у двери, и схватила конверт, пока на него не наступили.
– Это… кажется… от тети Тани, папа, – девочка протянула письмо отцу. – Но марка почему-то голландская.
Гретхен собирала марки, ясное дело, ей лучше знать. Может, тетя Таня выбралась из Германии и уехала в Голландию? Анна не понимала – радоваться или пугаться. Надо подождать, пока папа прочтет письмо. Отец потянулся за ножом для разрезания бумаги. Никто не двигался, пока он вскрывал конверт, разворачивал письмо, пробегал глазами первую страницу. Но только папа заговорил, как они уже знали – у тети Тани все совсем плохо.
– Пойдемте сядем в гостиной, – предложил Эрнст Зольтен, – и прочтем письмо вместе. Я скажу сразу, письмо написано в августе, и Таня все еще в Германии.
Даже мама не промолвила ни слова. Все гуськом двинулись в гостиную. Анна села на маленькую скамеечку рядом с папиным креслом. Ему всегда нравилось, когда младшая дочь сидела так, совсем близко. Если он уставал или был расстроен, если она чувствовала себя одинокой или обижалась, обоим становилось легче, когда они оказывались рядом. Похоже, как раз сейчас это необходимо.
Она поняла, что права, когда папа развернул письмо правой рукой, а левую положил дочке на плечо и стал читать:
3 августа 1939 года
Дорогой Эрни,
Я уверена, это письмо не пропадет, доберется до вас, уверена, как ни в чем другом, только не знаю, каким образом и когда. Пишу вам часто, но от вас за полгода получила только два письма. Наверно, письма просто не доходят.
Пишу по-английски, ведь теперь это ваш язык. Я работаю переводчицей, к счастью, я хорошо знаю английский, иначе трудно было бы найти работу. Папе и в страшном сне бы не привиделось – я сама зарабатываю на хлеб, а чему меня учили – играть на рояле, петь арии, вышивать, да готовить изысканные блюда!
– Она всегда прекрасно вела дом, – прервала чтение мама и сама себя одернула, ожидая, пока папа снова начнет читать. «Интересно, заметил Руди эти слова о важности иностранных языков?» – подумала Анна. Непонятно, лицо у брата совершенно непроницаемое.
Человеку, у которого я работаю, новый режим по душе. Но мы не разговариваем ни о чем, кроме работы. Лучше всего просто не знать, кто что думает, и поменьше откровенничать.
– У тети Тани столько друзей, и она так любит поболтать, – как бы самой себе сказала Гретхен. – Должно быть, ей очень тяжело.
– Наверно, живи она по-прежнему в старом доме во Франкфурте, ей было бы нелегко, – согласился папа. – Но Таня переехала.
После смерти Тобиаса я сняла комнату неподалеку от твоей старой школы. Но послезавтра переезжаю к отцу Тобиаса. Его экономка (она прожила с ними без малого полвека) в прошлом месяце предупредила – ей запретили у него работать. Что до нее, то она бы не подчинилась, но неделю назад сын приехал и забрал ее. Мистер Ризман на самом деле вздохнул с облегчением – ему не хотелось, чтобы у нее были из-за него неприятности. Она не еврейка, хотя говорит: «Я почти стала еврейкой, столько времени прожила в этой семье». Но отцу все равно нужна помощь. У него недавно случился удар, и он ходит с палочкой. И к тому же все время что-нибудь забывает.
Анна взглянула на мать и удивилась, заметив сжатые губы и сердитый взгляд.
– А где же Эстер? – выпалила вдруг Клара Зольтен. – Уж, наверно, родная дочь может поухаживать за стариком-отцом?
– Эстер и Давид уехали с детьми в Англию, пока у них еще оставалась возможность выбраться, – в голосе отца слышался гнев, не меньший, а то и больший, чем в голосе матери. – Они в безопасности, как ты, и я, и наши дети. Что прикажешь ей делать? Возвращаться обратно?
– Я не подумала и погорячилась, – пробормотала мама, теребя вылезшую из рукава ниточку. – Прости меня, Эрнст.
– Всё от твоей любви к Тане, – ласково сказал папа и снова принялся читать:
Эрнст, пойми, пожалуйста, я не только из-за него переезжаю. Мне самой нужно о ком-то заботиться. Я так устала быть одна. Мы вполне подходим друг другу.
Письмо мое, похоже, звучит очень грустно. Но в каждодневной жизни не только несчастья. Дети играют. Ландыши цветут. День, когда я получила твое письмо с фотографиями детей, был наполнен радостью. Они все ужасно выросли. Скажи им, я их не забыла.
Гретхен всхлипнула. Папа продолжал читать ровным голосом:
Ты помнишь, мистер Ризман многие годы оставался редактором либеральной газеты. Всегда такой непримиримый, он ничуть не переменился и говорит везде и всюду, что считает нужным. Пока, похоже, гестапо о нем не думает, свекор был знаменитым человеком когда-то давно, а теперь он совсем старый и немощный. Понятно, от него государству никакой угрозы нет. Буду жить с ним и постараюсь удерживать его от излишней откровенности, тогда, надеюсь, они вовсе о нем забудут. Но сказать это легче, чем сделать. Он такой же упрямый, как Тобиас. Ему не хочется, чтобы я к нему переселялась. Он за себя не опасается, только боится за меня. Говорит: «Ты мне не нужна», но мы оба знаем, это неправда. Вместе мы будем вспоминать Тобиаса и прежние счастливые дни, и нам обоим будет не так одиноко.
Мне столько всего хочется рассказать тебе, но не могу. Если что-нибудь случится, Эрнст, помни, я знаю, что делаю, и поступаю так по доброй воле.
Передай мою горячую любовь Кларе и всем детям – Руди, Гретхен, Фрицу, Фриде и Анне. Даже просто произносить их имена и то приятно. Вы в безопасности – это большое утешение. Молюсь за вас каждый день и прошу для вас Божьего благословения.
Какие бы новости до тебя ни дошли, не пытайся ничего делать. Вы мне дороже всего на свете, и мысль о том, что вы могли бы оказаться здесь, просто невыносима.
Auf Wiederschen,
Любящая вас Таня.
Папа, ни на кого не глядя, согнул вдвое тонкие листки бумаги, вложил их обратно в конверт, а конверт засунул в нагрудный карман пиджака.
Первым заговорил Руди, глубоким и низким голосом, словно он в одночасье повзрослел.
– Папа, Таня говорит в конце письма – "какие бы новости до тебя ни дошли"? Это про войну, да? Она что, наверняка знает – беда придет обязательно? Как можно узнать заранее?
Папа заговорил, медленно, будто слова давались ему с трудом:
– Она не знает. Не наверняка. Ее свекор может привлечь к себе внимание. Скорее всего, этого не произойдет. Не думаю. Он храбрый человек, всегда открыто выражал свои мысли и, похоже, слишком стар, чтобы меняться. Когда мы уезжали из Германии, уже было опасно говорить то, что думаешь, особенно если ты еврей. Удивительно – его пока не тронули.
– Может, он не разговаривает с кем не надо? – с надеждой в голосе спросила Гретхен. – Может, о нем совсем забудут?
– Если о нем забыли, зачем тогда отняли экономку? – спросила Фрида.
– Таня надеется, что мы не станем задаваться такими вопросами, – вздохнул отец и снова взглянул на старшего сына. – Помнишь, сын, я сказал, нам надо смеяться? После такого письма смеяться гораздо труднее. Просто невозможно. Таня прощается с нами. Все, что нам остается, – молиться за нее. А она молится за нас. И радоваться: мы все вместе и "в безопасности", как она написала.
– Но ты же не радуешься, папа, – ласково произнес Руди, словно он был взрослым, а отец – ребенком.
– Нет, не радуюсь, сынок.
"Не будь нас, он бы поехал туда и попытался ее найти", – пришло в голову Анне. – Даже если бы это грозило ему гибелью".
Она взглянула на старшего брата. Руди смотрел на папу, и девочка не сомневалась – его беспокоит та же мысль.
Надо разогнать тяжелые думы, вспомнить о чем-нибудь веселом. День рожденья близнецов еще не кончился. Но ничего на ум не приходит. Да и остальным, видно, тоже не до веселья. Все пожелали друг другу "спокойной ночи" и отправились по постелям.
Наутро Мэгги первой пришла на место встречи и уже поджидала Анну. Прежде чем та успела вымолвить слово, подружка потребовала:
– Запомнила слова? Те, что я пропустила? Из "Где-то там, за радугой".
– Запомнила, – отозвалась Анна, но мысли ее витали далеко. И все же девочка была благодарна подруге, лучше вспоминать песню, чем в сотый раз думать о воцарившейся в доме печали. Она запела:
Где-то там, за радугой,
В неба вышине,
Есть страна прекрасная,
Пели в детстве мне.
И внезапно остановилась.
– Этот куплет я знаю, – в голосе Мэгги звучало нетерпение. – Но прямо за ним… Анна, что с тобой?
– Ничего, – девочка сосредоточилась на песенке. – Просто вспомнила одну колыбельную – мне ее пели, когда я была совсем маленькая. Про… про изюм и миндаль, и маленькую козочку.
Анна снова запела, и после первых же слов ей удалось побороть дрожь в голосе:
Где-то там, за радугой
В неба синеве,
Все, о чем мечтается,
Сбудется, поверь.
– Конечно! – закричала Мэгги. – «Все, о чем мечтается…» Я-то пела: «Есть страна прекрасная», но знала – что-то не так! Привет, Паула!
Тотчас прибежала Сюзи, и все четверо отправились в школу.
Не прошло и нескольких минут, как Анна уже весело смеялась над рассказом Паулы о роли, которую ей дали в театральном кружке.
– Говорю вам, я играю служанку. Ну, вчера раздали нам тексты ролей. Один раз я отвечаю на телефонный звонок и два раза открываю дверь. Мисс Сурклиф велела нам читать по ролям, и я уж постаралась! А она говорит: "Паула, ты не леди Макбет [24]Note24
Героиня одноименной пьесы Шекспира.
[Закрыть]играешь. Ты потратила пять минут, пока на цыпочках подкрадывалась к телефону, там устанут ждать и трубку повесят". Сегодня, думаю, надо изобразить, что я малость глуховата, и все время переспрашивать. Должно же быть хоть какое действие, а иначе – зачем все это?
– Ты шутишь?! – воскликнула Анна.
– Какие там шутки, – усмехнулась Сюзи, давно знакомая с Паулой.
Смотреть репетицию отправились все трое. Когда Паула начала выделывать свои штучки, девочки зашлись в беззвучном хохоте. Но мисс Сурклиф ее сразу остановила. Она прервала репетицию и прошлась по поводу тех, кто никак не может перестать «выпендриваться». Потом, скрывая улыбку, дала присмиревшей Пауле новую роль – намеченная на нее девочка перешла в другую школу.
– Теперь, Паула, у тебя будет больше простора, – объяснила учительница.
И репетиция закончилась.
– Ну и кого ты играешь? – поинтересовалась Анна.
Паула фыркнула:
– Неважно, все равно меня прямо в первой сцене собираются отравить.
