Текст книги "Слышишь пение?"

Автор книги: Джин Литтл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Она недоверчиво посмотрела на дочь, и Анна ответила с притворной серьезностью:

– У папы, наверно.

Тут все семейство разразилось громовым хохотом. И мама рассмеялась. Папа в жизни никого не ругает, об этом известно всем, даже маме.

– Хорошо, – произнесла она, отсмеявшись, – давайте поблагодарим Господа за то, что мы вместе и… – голос ее осекся, – и попросим Его благословения для Руди, где бы он ни находился. А теперь принимайтесь за ужин, как Анна велела.

Девочка сидела рядом с папой, чувствуя, как к ней возвращаются силы. Только губы еще не повинуются, но нет, надо улыбнуться маме:

– Он еще в Торонто, на «Йорке», корабле королевского флота. [32]Note32
  Английский монарх – номинальный глава Канады, бывшей британской колонии, поэтому канадский флот все еще носит название королевского.


[Закрыть]Умирает со скуки, наверно.

– Хоть бы скорее прислал фотографию в морской форме, – вставила Фрида. – Я в школе всем покажу.

Мама вздохнула, потрепала ее по плечу.

– Мне тоже всегда нравились мужчины в форме, правда, Эрнст?

Папа кивнул, улыбаясь, а потом с такой любовью посмотрел на младшую дочку, что один этот взгляд стал ей самой большой наградой.

"Видишь, Руди, я стараюсь", – мысленно сказала она и подвинула стул поближе к столу – надо же и поесть.

Глава 20

Пока известно, что Руди близко, беспокоиться вроде не о чем, и девочка как будто забыла, что через полтора месяца ему отправляться в Галифакс. Чаще всего Анна вспоминала о брате, когда приходило время садиться за уроки. Раньше она и не замечала, насколько привыкла полагаться на помощь старшего брата.

К концу первой недели она взяла тетрадь, где Руди большими, жирными, черными цифрами писал для нее задачи, и отправилась к мистеру Мак-Нейру.

– До чего жалко, что Руди бросил университет, – начал учитель. – Я ушам своим не поверил, когда услышал.

– Он записался во флот, – доложила девочка. – Но сначала сдал все экзамены.

– Такой прекрасный юноша, он нигде не пропадет, – кивнул учитель. – А что ты мне принесла?

Объяснять не понадобилось – записанное в тетради говорило само за себя. Согласится ли он помочь? Анна ужасно волновалась, учитель всегда так занят.

– Приходи сегодня после уроков, в четыре, – сказал мистер Мак-Нейр, словно они давно обо всем договорились. – Не знаю, получится ли из меня такой же хороший репетитор, как из Руди, но мы посмотрим. Только, пожалуйста, Анна, останавливай, если я объясняю слишком быстро или ты не видишь написанного.

Она благодарно улыбнулась и поспешила домой.

Там девочка бросилась прямо к клетке и, обращаясь к птичке, нежно проворковала:

– Чудный, замечательный, восхитительный Питер! Самый лучший Питер на свете!

Гретхен удивленно посмотрела на сестру, а канарейка, довольная вниманием, залилась звонкой трелью.

– Не знала, что ты его так любишь. Милая, конечно, птичка… но восхитительная? Замечательная?

– Питер все понимает, – ответила Анна, усмехнувшись – сестре и невдомек. – Это наш с ним секрет, правда, Питер?

– Раз у тебя такое чудное настроение, – хмыкнула сестра, – вытри, пожалуй, пыль в столовой.

Спустя три недели Руди дали увольнительную. На корабль ему надо было вернуться к девяти вечера – казалось, он зашел всего на пару минут, и уже пора уходить. Вот здорово – повидать брата, он и вправду выглядит, словно заправский матрос. Анна думала, что моряка из него не получится, но с большим матросским воротником, брюками клеш, галстуком ("завязывать только так, а не иначе"), ленточками на бескозырке – моряк да и только. Мама не могла наглядеться на сына, кормила, оглаживала, каждую минуту обнимала и даже ни разу не заплакала, пока он не ушел.

В мае Германия оккупировала Голландию, в июне сдалась Франция. Оставалась только Британия – такая ужасно маленькая и совсем близко от Европы, но слова Уинстона Черчилля, [33]Note33
  Уинстон Черчилль (1874–1965), британский премьер-министр с 1940 года.


[Закрыть]нового британского премьер-министра, разносились по всему миру как боевой призыв. Зольтены, собравшись всей семьей вокруг папиного приемника, слушали его речь:

"Мы пойдем до конца, мы будем биться во Франции, мы будем бороться на морях и океанах, мы будем сражаться с растущей уверенностью и растущей силой в воздухе, мы будем защищать наш Остров, какова бы ни была цена, мы будем драться на побережьях, мы будем драться в портах, на суше, мы будем драться в полях и на улицах, мы будем биться на холмах; мы никогда не сдадимся…" [34]Note34
  Из речи Черчилля в Палате общин 4 июня 1940 года. Перевод А. Ревнивцевой и М. Ревнивцева.


[Закрыть]

До конца учебного года папа Мэгги тоже записался в военный флот. "Как только Голландию оккупировали, он маме сказал: "Я иду", – рассказывала девочка подружкам. Они с Анной еще больше сдружились в эти дни.

К весенним экзаменам мистер Ллойд опять напечатал все вопросы крупным шрифтом, но теперь Анна не удивилась, увидев их на своей парте. А вот когда на следующей неделе он ее вызвал и объявил, что задания проверены и у нее отличные результаты, восемьдесят два балла из ста, тут девочка и вправду изумилась. Он ужасно добр к ней, другие, может, ничего не замечают, но она-то знает. Анна расцвела улыбкой, и, самое удивительное, мистер Ллойд ответил ей робкой усмешкой.

Вечером ей снова стало грустно. Учитель по-прежнему донимал других учеников из немецких семей, разговаривал он с ними не так грубо, как в первый день, но все же… Говорили, что его брат-близнец погиб на германском фронте в 1918 году, за день до объявления перемирия. Она понимала – сам мистер Ллойд не попал на войну из-за плохого зрения. Догадывалась, как нелегко ему пришлось. Но зачем же срывать злость на школьниках, они ведь еще не родились, когда убили его брата? К ней-то учитель относится неплохо. Как он не поймет, что и остальные тоже ни в чем не виноваты?

Как только все узнали, что Руди записался во флот, часть покупателей вернулась в папин магазин. Хорошо, брат теперь моряк, но папа же не изменился, он так и остался противником диктатуры, уехавшим из родной страны ради того, чтобы его семья была свободна. И от доктора Шумахера уходят пациенты – почему?

Невозможно с этим примириться – люди записывают всех без исключения немцев или в нацистов, или в сочувствующих. Но всем не объяснишь, особенно тем, кого не знаешь.

А тому, с кем Анна знакома? Стоит, по крайней мере, попытаться.

На другой день, сразу после уроков, девочка объявила подружкам: "Идите домой без меня, у меня еще остались дела в школе". Поскольку ей случалось задерживаться, чтобы поговорить о новом стихотворении с мисс Сурклиф, девочки ничего не заподозрили. Только Мэгги посмотрела на Анну с удивлением, но вопросов задавать не стала.

Мистер Ллойд сидел за столом, прямо перед ним лежала стопка экзаменационных работ. Анна подумала: "До чего же ему, наверно, трудно читать наши каракули". Она чуть не повернула назад, но взяла себя в руки, решительно подошла к учительскому столу и села за свою парту прямо перед учителем. Сидя разговаривать легче.

– В чем дело, мисс Зольтен? – спросил мистер Ллойд.

Начала она неудачно и, пробормотав два предложения, которые с огромным трудом придумала заранее, увидела, что учитель не на шутку рассердился.

– Пожалуйста, мистер Ллойд, – Анна решительно отбросила подготовленные слова, – понимаю, это звучит ужасно грубо, и вам хочется выставить меня за дверь, но мне надокое-что сказать. Совершенно необходимо. Пожалуйста, выслушайте меня!

Он молчал, глаза холодные, прямо ледяные.

Анна с головой нырнула в рассказ и вперемешку вылила на мистера Ллойда кучу сведений, куда больше, чем собиралась, сбивчиво поведала о тете Тане и Герде Хоффман, даже господина Кеплера упомянула.

– Я знаю, вы ненавидите господина Кеплера, и вы совершенно правы, – продолжала девочка в полной уверенности – все пошло насмарку, учитель ничегошеньки не понял из ее речей. – Но поверьте, Паула, Карл и Фред Мюллер тоже его ненавидят. Конечно, вы не любите моего брата Руди, но теперь он гораздо лучше и к тому же записался во флот, – у нее перехватило дыхание, она сглотнула и решительно закончила: – Его даже могут убить, когда он будет сражаться против… против тирании так же, как сражался ваш брат.

– Замолчи! – рявкнул учитель.

Анна вжалась в парту, она не могла ни выдавить из себя хоть слово, ни встать и уйти – так дрожали коленки. Мистер Ллойд глубоко вздохнул и произнес:

– Я уже говорил – храбрости тебе не занимать. Не сомневайся, я понимаю, зачем ты все это рассказала. Но душа моя пропиталась горечью слишком давно, и я не уверен, сумею ли измениться. Прости меня за уже сделанное – за слова, которые заставили тебя начать такойразговор. А сейчас тебе лучше уйти, мисс Зольтен.

– Да, сэр, – пробормотала девочка и на негнущихся ногах пошла к двери. Она чуть было не упустила брошенного ей вслед:

– Передай привет брату, когда его увидишь.

– Да, сэр, – повторила она и закрыла за собой дверь.

В горле застрял комок. Теперь она, Анна, и впрямь знает, зачем Руди понадобилось идти воевать. Она вот пережила свою первую битву. Непонятно только, одержала ли она решающую победу, но, во всяком случае, ей удалось выжить. Даже дома девочка все еще продолжала дрожать.

Мистер Черчилль забыл добавить в своей речи: "Мы будем драться в школах", пришло ей в голову, когда она уже лежала в постели.

Анна получила годовой табель, и счастью ее не было конца – перешла по всем предметам. По физкультуре и домоводству – еле-еле, но по литературе – лучшая в классе, а по алгебре – пятая, и даже, обнаружила с тайным восторгом девочка, чуть-чуть, на четыре балла, обошла Сюзи.

Папа отправился в школу – поблагодарить учителей за помощь дочке. Вернувшись, он посмотрел на свою младшую с нескрываемым изумлением.

– Ну, что они сказали? – потребовала Анна, ее встревожил взгляд отца.

Все расхохотались, а мама, тоже слегка нервничая, ждала.

– Похоже, Руди не единственный гений в нашей семье, Клара, – начал папа. – И мистер Мак-Нейр, и мисс Сурклиф настаивают – Анна должна после школы идти в университет. Только договориться между собой не могут, литература или математика.

– Слышала бы тебя сейчас фрау Шмидт, – воскликнула мама. Фрау Шмидт, первая учительница Анны, давным-давно, во Франкфурте, постоянно твердила – Анну невозможно ничему научить.

– А этот мистер Ллойд – вы всегда на него жалуетесь – показался мне приятным человеком, – продолжал папа, оглядывая сгрудившихся вокруг него детей. – Он тоже сказал, что ты многого добьешься, Анна. Ну, когда время придет, видно будет.

Пока сестры и брат шумно возражали против похвалы мистеру Ллойду, Анна не произнесла ни слова, но в душе ликовала. Хорошо, значит, не зря она не теряет веры в учителя географии.

"Наверно, мистер Апплби что-то такое и имел в виду, когда говорил о вере", – задумалась девочка.

Потом для Руди настала пора отправляться в Галифакс. Его отпустили домой попрощаться. Теперь уже было не до смеха. Галифакс ужасно далеко. Анна с трудом припоминала – корабль, привезший их из Германии, пристал именно там. Вспомнился холодный, серый город, или, когда они только приехали, таким ей увиделся Торонто? Руди не позволил семейству сидеть вокруг него с торжественными, похоронными лицами. Он забавлял их рассказами о своей новой жизни. Сколько прививок ему сделали! Сколько раз он драил палубу! А искусство складывания матросского воротника! Право, удачно, что мама в свое время научила его приводить в порядок постель.

– Есть парни, так они в жизни постель не убирали!

– Ты свою тоже не слишком часто заправлял, – рассмеялась Гретхен. – Бывало, накидывал покрывало и все. Сотни раз мы за тебя постель стелили, правда, Фрида?

– Не сотни, а тысячи, – возразила сестра.

Папа рассказал Руди, как он ходил в школу, брат посмотрел на Анну со страшно довольным, вернее, чуточку самодовольным выражением лица.

– Мне это давно известно, папа. Но за ней нужен глаз да глаз. Присматривай за Анной без меня, папа. Да и мистер Мак-Нейр поможет, верно?

Только папа шел провожать Руди на вокзал. Остальные столпились вокруг мальчика, обнимая его и целуя. Руди наклонился к младшей сестре и шепнул в самое ухо:

– Так держать, детка! Я на тебя рассчитываю.

Она кивнула, вцепилась в руку брата, не отпускала его, пусть не уходит, ну пожалуйста!

– И слушай пение, Анна, – внезапно произнес он, улыбнувшись на прощанье. – Что бы ни случилось.

Она поняла – брат напоминает ей про все их разговоры.

– Обязательно, обещаю, – крикнула она вдогонку, когда Руди уже уходил.

Лето было полно радостей и обычных забот. Но однажды в августе, жарким полднем, когда Анна стояла на пороге, доедая рожок с мороженым, пришла телеграмма.

Девочка из любопытства пошла за мальчиком-почтальоном, который положил велосипед и направился к двери дома. Из любопытства. Не из страха. С Руди же все в порядке, он на крейсере «Корнваллес», они еще не отправились к месту военных действий.

Гретхен расписалась за телеграмму и задумчиво вертела ее в руках. Адресована папе.

– Давай сбегаю в магазин, отнесу, – предложила Анна.

Скучный день, делать нечего, библиотека все равно закрыта. Телеграмма – хоть какое-то развлечение. Она предвкушала новости. Наверно, что-то произошло! Девочка торопилась по залитому солнцем тротуару. Может, тетя Таня? Нет, вряд ли. Слишком давно не было вестей.

А вдруг? Предположим… Она почти припустилась бегом. Должно быть, что-то случилось! Люди просто так телеграмм не посылают. Вдруг тетя Таня убежала из тюрьмы, тогда обязательно послала бы телеграмму – нет ничего быстрее!

Анна ворвалась в магазин с криком:

– Папа, телеграмма!

Папа спокойно подошел и взял из ее рук желтый листок бумаги. Анна уже открыла рот сказать: "Там, наверно, новости…" Нет, подожду, пусть папа сам прочтет.

Молчанье длилось бесконечно.

Папа смял листок бумаги, положил в карман. Повернулся к жене и, не обращая внимания ни на Анну, ни на покупателей, произнес:

– Это Руди, несчастный случай. Он в госпитале в Галифаксе.

– Что случилось? – мама почти кричала, негромко, но с такой болью в голосе. – Что произошло?

– Клара… – начал папа, снял очки, протер их, снова надел. – Клара, – повторил он, будто забыл все другие слова.

– Эрнст, скажи мне!

Анна никогда не слышала, чтобы мамин голос резал воздух словно хлыст. Папа мотнул головой, взглянул на жену, стоящую за прилавком. И ответил ясным и четким, но тоже совсем незнакомым голосом – он врезался в память девочки на всю жизнь:

– Они пишут, он ослеп.

Глава 24

Папа поехал забирать Руди домой во второй половине сентября. А в тот день, когда пришла телеграмма, доктор Шумахер звонил и звонил, пока не добрался, наконец, до лечащего врача Руди. Только после этого они с папой пошл и домой.

– Доктор Брикер говорит, Руди хорошо поправляется, всем доволен, держится неплохо, – сообщил Франц. – Перевозить его еще нельзя. И он пока не хочет, чтобы приезжал кто-нибудь из домашних. Врач объяснил, у Руди шок от пережитого, но он не распускает себя. Похоже, мальчик произвел на врача прекрасное впечатление.

– Как все произошло? – спросила мама. – Когда он выздоровеет? Он ведь поправится, да?

– Доктор сказал, несчастный случай. Жидкость для очистки орудий попала в лицо. Оба глаза сильно обожжены. Когда ожоги пройдут, останутся шрамы. А зрение вряд ли восстановится, у врача надежды нет. Мне ужасно жалко, Клара.

– Жидкость для очистки… – протянула мама, – но как…?

– Никто не виноват, просто несчастный случай, так считает доктор Брикер. Никаких подробностей я не выяснял. Знай мы их или нет, этим горю не поможешь.

Анна вслушивалась в слова, но поверить в них никак не могла. Глаза Руди, такие голубые. Она со страхом ждала – сейчас мама начнет плакать, но та не проронила ни слезинки.

"Мама тоже не в силах поверить", – пришло в голову Анне.

Вечером, лежа в постели и ворочаясь с боку на бок без сна, девочка вдруг вспомнила, как подумала когда-то – если совсем ослепнуть, будет легче. И сразу же увидела… Что это было? Да, солнце, зажегшее оранжевым огнем волосы Мэгги. Она поняла тогда, что зрение – настоящее чудо. Тут, она, наконец, зарыдала – брат ослеп!

Последующие дни были забиты делами, времени на грустные мысли не оставалось. В первый день учебного года Анна отправилась в школу почти без страха. Конечно, новым учителям придется объяснять про сложности со зрением, но к этому она уже привыкла, научилась воспринимать свои трудности гораздо легче, чем раньше. В ней даже обнаружились скрытые таланты. Например, оказалась, она прекрасно подает мяч в волейболе. Уже заранее известно – они с Мэгги будут в одном классе, девочки еще в конце прошлого года договорились с директором. После битвы с мистером Ллойдом Анна больше не страшилась секретарей.

Оказалось, вся банда снова в одном классе, а классная руководительница у них – мисс Сурклиф. Этой осенью Анна вместе со всеми стала ходить на школьные футбольные матчи. Не беда, что она не все видит, зато ужасно приятно носить школьные цвета, маленькую бело-зеленую розетку с длинными лентами, приколотую к куртке булавкой. Она уже знала наизусть все речевки, которыми болельщицы подбадривают игроков. Если дружишь с Сюзи, волей-неволей все выучишь. Сюзи выкрикивает их в любую свободную минуту. Анне все страшно нравилось, хотя, конечно, в игре многое от нее ускользало. Подражая остальным, она вопила и свистела, прыгая на сиденье, а после окончания матча Мэгги старательно вспоминала и пересказывала ей все подробности.

Но стоило девочке подумать о Руди, ей становилось ужасно стыдно – как она вообще смеет веселиться! Но в то же время Анна не сомневалась, сидеть в одиночестве с трагическим видом еще хуже, так делу не поможешь. Мама вела себя гораздо спокойнее, от еды, как прежде, не отказывалась, она тоже знала – чтобы не сойти с ума, сохранить семью и провести ее через этот кошмар, надо держаться, жить обычной жизнью, насколько получается. Анна теперь куда лучше понимала мать.

Письмо от Руди было написано под диктовку и прибыло раньше него самого – по строчке на каждого члена семьи. Все вздохнули с облегчением, письмо такое нормальное. Но не Анна – она с удивлением выслушала слова, обращенные к ней: "Привет, Анна, не теряй улыбки". Какая ерунда, брат никогда раньше не говорил ей ни про какие улыбки, почему же не написать что-то более осмысленное?

В письме была только одна просьба: можно ли каким-то образом пожить в комнате одному?

"Я знаю, это нелегко, но если бы Анна переехала к девочкам, я бы смог поселиться в ее уголке".

Семья решила – пусть Фриц спит на кушетке в гостиной, мальчик не возражал. Анна вздохнула с облегчением. Сестры, наверно, тоже. В их комнатушке просто нет места для троих, уж очень они разные. За прошедшие годы Гретхен и Фрида научились жить друг с дружкой в мире, но появление третьей грозило разрушить хрупкое равновесие.

Потом папа отправился за Руди. Весь дом затих в ожидании. Мама готовила сыну любимые лакомства. Все нервничали. Боялись сказать лишнее слово, никто не знал, чего ждать.

К такому не подготовишься – просто невозможно. И вот они вернулись, папа, ужасно постаревший, и Руди, в черных очках, с тростью, улыбающийся, разговорчивый, совсем обычный.

– Он вроде в полном порядке, – шепнула Гретхен Анне, когда папа повел сына наверх, – но…

"Какое там в полном порядке", – подумала Анна, но вслух ничего не сказала. Дело не просто в том, что он ослеп. Брат будто закрылся в своей раковине. Словно все его чувства тоже ослепли.

За неделю в доме установился новый режим. Руди ел один, у себя в комнате. По вечерам спускался вниз, сидел со всеми в гостиной, слушал с папой новости, хвалил мамины пироги. Настаивал, чтобы никто не оставался с ним дома, он прекрасно справляется сам, нужно только немного отдохнуть. Никогда не говорил о слепоте. Когда требовалась чья-то помощь, просил без обиняков, но из голоса исчезала наигранная веселость, и все понимали, как ему тяжело.

– А намчто делать? – как-то вечером, когда Руди уже поднялся к себе, задала Фрида мучивший всех вопрос.

– Дайте ему время, – устало ответил папа. – Так доктор Брикер мне объяснил. Он сказал – ранены не только глаза, но и душа. Врач посоветовал дать ему возможность пережить то, что произошло.

– Ничего другого и не поделаешь, – вмешалась мама, лицо ее было залито слезами. – На вид он такой веселый. Ест хорошо. Надеюсь… уверена, мальчик поправится.

Но Анна знала – нет, не поправится. По ночам, когда все спали, она слышала – брат, не зажигая света, вышагивает по комнате из угла в угол. Девочка понимала, что свет ему не нужен, только так почему-то еще страшнее. Потом до нее доносились рыдания. Ей представлялось его лицо, однажды она видела его плачущим. В тот день, когда пришли известия о тете Тане. Тогда она сумела ему помочь. Может, и сейчас попробовать?

Анна лежала тихо, чутко прислушиваясь.

Что ему сказать?

Брат думает, его никто не слышит. Он бы никогда не позволил другим видеть его слезы.

И девочка осталась в постели.

Назавтра она попыталась пристать к брату с задачкой по геометрии.

– Я тебе больше не помощник, Анна, – возразил он. – Поговори с мистером Мак-Нейром.

– Но, Руди, – как бы пробиться сквозь эту глухую стену, – просто объясни мне…

– Прости, не могу. Ты теперь для меня слишком умная.

Она ушла, села заниматься, но в голове крутилась одна мысль – брата надо спасать.

Подружки в школе, ясное дело, от Руди без ума, им он кажется раненым, героем, вернувшимся с войны. В каком-то смысле правда, но все равно не хочется говорить с ними о брате.

Однажды ночью Анна, уже не в силах больше оставаться в постели и слушать сдавленные рыданья, встала и направилась к его комнате.

– Руди, – тихонько позвала она. Брат продолжал вышагивать из угла в угол. – Руди, может, чем помочь?

Молчание за дверью, ужасное, пугающее молчание. Анна ждала, потом глухой голос произнес:

– Оставь меня в покое, Анна. Прости, если разбудил.

Она продолжала стоять под дверью – что еще остается делать?

– Пожалуйста, – голос упал до шепота, – оставь меня в покое.

Она уже отошла, когда вдруг услышала:

– Я и раньше тебя будил?

Анна сглотнула, только бы голос не выдал:

– Нет, я просто сама проснулась.

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – девочка притворно зевнула, надеясь – звучит как обыкновенный сонный зевок.

Она разговаривает не с Руди, а с каким-то незнакомцем. Добравшись до постели, Анна уткнулась носом в подушку, негоже, если онуслышит ее рыдания.

На другой день после уроков девочка отправилась к миссис Шумахер, впрочем, сначала она из школы поговорила с ней по телефону, притворившись, что звонит домой, родителям. Вроде бы секретарша не слушает, но на всякий случай надо говорить потише.

Миссис Шумахер не сказала – погромче, ничего не слышу, она сразу предложила:

– А ну, приходи сюда, и чем скорее, тем лучше.

Уже подходя к дому бывшей учительницы, Анна задумалась – вдруг не удастся объяснить, вдруг миссис Шумахер не поймет? Нет, она всегда все понимает, почти так же хорошо, как папа. Сумела ведь разобраться с Анной, такой замкнутой, упрямой, отвернувшейся ото всех, смогла разбить стену гордости и молчания, которую когда-то выстроила девочка. А теперь, похоже, и Руди прячется за такой же стеной. Как отчаянно хочется пробиться к нему!

Миссис Шумахер открыла дверь прежде, чем Анна позвонила.

– Елизавета спит, – объяснила она. – Такая деликатная девочка, будет спать еще пару часов.

Анна улыбнулась, этим летом она провела с тезкой немало времени. Миссис Шумахер научила ее купать ребенка, кормить, укладывать спать в коляске. Бывшей ученице ужасно нравилось одной гулять с девочкой, притворяясь, будто везет собственную дочку. Анна ужасно гордилась – ей доверяют Елизавету. Но сегодня пускай девочка спит, им не до нее.

Они уселись в гостиной, миссис Шумахер словно заранее поняла – Анна пришла не просто в гости, тут дело серьезное. Конечно, она знала о Руди, но ведь не о ночных же рыданиях! Об этом никто, кроме младшей сестры, не догадывался.

Анна вывалила на бывшую учительницу все, что ее беспокоило, и большие проблемы, и разные мелочи.

К ним приходил человек из Канадского института для слепых, почти сразу же после приезда Руди из Галифакса. Анна только-только вернулась из школы и слышала весь разговор.

– Руди был ужасно вежлив, – передавала она учительнице их беседу, – но в конце концов объявил: "Я еще не готов к вашим предложениям, сэр, мне надо немного отдохнуть. Отец вам позвонит, когда придет время и мне понадобится помощь".

– Ответ неплохой, – вставила миссис Шумахер. – Он, похоже, понимает, ему нужно привыкнуть к своему положению, а потом уже обращаться за помощью к посторонним.

– Ответ-то неплохой, – согласилась девочка, но в голосе ее звучало сомнение. – Его послушать, выходит, все в порядке. Но только это пустые слова. Он сам в них ни на грош не верит. Вежливые фразы, а самого Руди и в помине нет. Он в больнице наслушался, как надо отвечать, и теперь все правильные ответы у него наготове. Но по-настоящему ему ни до чего и дела нет, все эти обещания ничего не стоят.

Она замолчала и с шумом выдохнула. Миссис Шумахер ждала.

– А по ночам… – трудно начать, даже произносить такое страшно. – Я однажды слышала – он молился о смерти. Умолял, просил о смерти! Но даже это не так ужасно. Не знаю, как сказать. Самое плохое, что Руди все дальше и дальше уходит от нас. Исчезает, наверно, хочет спастись, пытается скрыться в тайном убежище, где никто до него не доберется, никто не причинит боль снова.

Она остановилась, собираясь с мыслями. Сказать бы пояснее, повторить еще раз, а то вдруг непонятно! Учительница молчала – сомнений нет, Анна еще не кончила.

– В таком тайном убежище жить нельзя. Я в нем когда-то была. Ну, почти в нем, совсем рядом. Замыкаешься в своей раковине, захлопываешь створки. Я помню. Мне до сих пор иногда по ночам снится…

– Ох, Анна, – выдохнула Эллен.

Анна не обратила внимания. Сейчас не время жалеть девочку, оставшуюся в прошлом, надо Руди спасать.

– Я пряталась туда маленькой, когда все казалось невыносимым, и Руди меня ужасно мучил. Но оттуда нельзя никого любить. Вы и Бен, Бернард и Изабелла, ну, и папа, конечно, вы меня вытащили, спасли. Разбивали раковину осторожно, по кусочкам, пока не забрались внутрь, и мне вас было уже не остановить. А когда вы вошли, я смогла выйти.

Миссис Шумахер улыбнулась, даже тихо рассмеялась:

– Поначалу ты была ужасно колючей, что правда, то правда. Мне чудилось, что ты маленький дикобраз, у которого все иглы стоят дыбом. Ну вот, я поняла, почему ты так беспокоишься. Теперь выкладывай свой план.

– Спасать Руди, – ответила девочка. – Сдается мне, сама не знаю почему, больше ждать нельзя. Он может уйти далеко, и тогда его назад не вернешь.

Миссис Шумахер сидела на низкой скамеечке, обхватив колени руками. Она смотрела на девочку, нет, уже взрослую девушку, устроившуюся напротив.

– Что-то мне подсказывает – ты уже все тщательно продумала, по лицу вижу. Давай, выкладывай. Ты же для этого пришла?

Анна не удивилась, только кивнула, она знала – старший друг видит насквозь. Миссис Шумахер всегда умела читать мысли учеников. Тем не менее, замысел нужно держать в секрете, иначе ничего не получится. Тут-то вся загвоздка, но бывшей учительнице доверять можно. И девочка принялась объяснять. Все равно она рассказала не все, кое-что придется делать самой, если остальное не сработает, но и тогда никто знать не должен, это будет их с Руди тайна.

– Поможете? – закончив рассказ, спросила Анна. – Сумеете?

– Задача нелегкая, детка, но я постараюсь. По крайней мере, попытаюсь, – медленно, как будто уже начала обдумывать детали, ответила учительница. – Придется кое-кого убеждать, здесь нам Франц очень пригодится. Я расскажу ему, не возражаешь?

Анна кивнула. Голова пустая и легкая – какое облегчение, учительница согласилась! Заранее же не скажешь, понравится ей затея или нет?

– А не ошибаемся ли мы, не проще ли обратиться к специалистам? – усомнилась на мгновение миссис Шумахер.

– Я понимаю Руди лучше, чем кто-либо, – Анна сама удивилась: а ведь это сущая правда. – Я знаю, он-то умеет отделываться от людей. Думаю… из-за того… он раньше, еще до знакомства с вами, ужасно со мной обращался, не то, чтобы изредка, а постоянно, каждый день. Мы с ним не вспоминаем те времена, но поверьте, ему теперь страшно стыдно. Или было стыдно – до несчастного случая. В прошлом году мы с ним вроде как одну команду составляли. Потому мне и кажется, у меня есть надежда пробиться к нему. Мне надо попытаться. Если ничего не получится, тогда пускай взрослые, специалисты пробуют.

На подготовку того, что придумала Анна, ушло не меньше месяца. Девочка заходила к миссис Шумахер почти каждый день.

– Куда ты подевалась? Тебя совсем не видно! – Вот и Мэгги ужасно недовольна.

– Пытаюсь кое-что сделать для Руди, – объяснила Анна, зная, что после такого ответа возражения отпадут сами собой.

– А наша помощь пригодится? – полюбопытствовала Сюзи.

Анна покачала головой.

– Пока ничего не могу рассказать, даже не спрашивайте.

"А мнеудастся ему помочь?" – задумывалась иногда девочка.

Но обратно дороги нет. Наступил решающий день, сегодня ночью надо попробовать, получится или нет, узнать, хорошо задумано или плохо. Она тайком поднялась в комнату Руди и все приготовила в дальнем углу, тут он ни на что не наткнется. Потом спустилась вниз и ждала, долго-долго, пока не настало время идти спать. Ей становилось все страшнее и страшнее. А вдруг не справлюсь, вдруг ничего не выйдет? Главное, чтобы никто не заметил, как ужасно она волнуется. Никогда в жизни так не радовали мамины слова:

– Анна, пора спать. Спокойной ночи.

Уже совсем скоро.