Текст книги "Жестокое царство"
Автор книги: Джин Филлипс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
Он надеется, что дальше наступит небытие. Это самая прекрасная вещь.
Есть люди, которые будут по нему скучать. Старик, который всегда называет его по имени, когда подходит к его стойке «Си-Ви-Эс», но Робби больше его не увидит из-за босса-придурка. Робби всегда улыбается кассирша из винного магазина. У его бабушки нет других внуков, так что это кое-что значит. Марк… Но Марк не сможет по нему скучать, потому что его тоже не будет. Его мать, которая когда-то ходила с ним в субботу утром в магазин покупать донатсы, пока отец спит, а после магазина они шли сюда, в зоопарк. Она всегда хотела посмотреть на птиц, хотя птицы – самое скучное, и она никак не могла запомнить разницу между морскими львами и тюленями.
Тюлени, скажет она.
Морские львы, каждый раз поправляет он.
Лучше о ней не думать.
Марк что-то говорит. Они идут по железнодорожному пути, и Марк уже давно талдычит о том, что им надо пройти вдоль этих дурацких рельсов и выйти к какой-то там улице – Черри? Догвуд?
Все это не имеет значения. Какое облегчение в том, что это не имеет значения. Потому что, вопреки бредовому плану Марка по спасению, прекрасный конец уже близок, и он найдет их – не важно, куда они пойдут. Все, что Робби надо делать, – это держать винтовку в руках. Все, что ему надо делать, – играть свою роль.
19:53
В сандалию Джоан попадает острый камешек, и она на миг сбивается с ритма. Пруд остался у них за спиной, а по берегу узкого ручья, что протекает слева от нее, стоит плотная стена бамбука, так что воду она больше не видит.
Кайлин в нескольких футах позади нее, а миссис Пауэлл в добрых десяти футах за девушкой. Ясно, что учительница выбилась из сил. Она кричит:
– Идите без меня!
Джоан замедляет шаг. С Линкольном на руках она ненамного опережает учительницу.
– У вас хорошо получается, – откликается она.
Она не знает, зачем говорит это: то ли хочет подбодрить учительницу, то ли избежать бесконечных разговоров.
Но учительница идет все медленнее, и Кайлин резко притормаживает. Джоан не остается ничего другого, как тоже остановиться.
– Не могу, – говорит учительница. – Колено не желает слушаться. Найду здесь какой-нибудь укромный уголок и пережду.
Джоан кивает и поворачивается.
– Мы не можем оставить вас просто так. – Кайлин не двигается с места.
В этом вся проблема. У них нет времени на обсуждение и обходительность, у них нет времени на разговоры. Это их всех убьет. Разве они этого не поняли?
Джоан усвоила это, и усвоила хорошо. Она оставит их. Довольно ей взвешивать разные варианты. Она успевает пройти несколько ярдов по рельсам, не оглядываясь назад, чтобы посмотреть, идут ли за ней женщины, когда слышит звук выстрела. После долгих секунд – минут? – тишины она вздрагивает. У нее над головой взрывается один из белых светильников, и ей приходит в голову нелепая мысль, что это лопнула лампочка. Но потом она сопоставляет звук выстрела с разбитым стеклом и с другим звуком расколотого дерева, когда ветка мирта у нее над головой повисает вниз.
Робби Монтгомери всего лишь играет с ними.
Или Дестин, машина для убийств, загоняет их в ловушку.
Детали сейчас не имеют особого значения.
Опять раздается звук расколотой древесины, и на них сыплются листья. Она оглядывается. По крайней мере, слава богу, никто не хочет говорить. Всем им теперь знаком звук свистящих пуль. Они снова бегут, даже миссис Пауэлл, которая прикусила нижнюю губу. Лицо учительницы искажено болью, и ничего с этим не поделаешь. Джоан пытается разглядеть, что находится за спиной Кайлин и учительницы, но колея петляет вправо и влево, и вдали ничего не видно.
Выстрелов больше не слышно. Правда, ей кажется, она слышит шаги.
Через двадцать или тридцать шагов они подходят к игровой площадке, с ее массивными камнями и висячим мостиком. Там есть фигуры лягушки и черепахи, примостившиеся за Медузой. «Я черепаха, я черепаха», – иногда говорит Линкольн, сидя на унитазе и представляя, что стульчак – его панцирь. Или же ерзает под диваном, или кладет себе на спину подушку – «я черепаха».
Джоан бежит быстрее. Она дышит с трудом, легкие вот-вот разорвутся. Учительница едва поспевает за ними. Они миновали игровую площадку и подошли к шутихе с фонтанчиками, бьющими вверх.
Карусель с застывшими зверями.
Сквозь собственные хрипы до Джоан доносятся охи и вздохи учительницы, сопровождающие каждый ее шаг. Джоан оборачивается, однако тех, кто стрелял, не видно. Но все же она различает отдаленный скрип гравия. Она уверена: ей это не померещилось.
– Сойдите с рельсов! – через плечо бросает она учительнице. – Спрячьтесь за каруселью. Нагнитесь.
– Что? – спрашивает учительница.
– Давайте, миссис Пауэлл! – шипит Джоан, не в силах вспомнить имя женщины. – Просто сидите за каруселью, и они не увидят вас.
На объяснения нет времени. Джоан никого не видит, поэтому надеется, что Робби Монтгомери, или его друг, или машина для убийства тоже их не видят. Но она слышит их шаги, и эти люди тоже, вероятно, ориентируются по звуку и пойдут дальше по рельсам. Ведь она чем-то обязана этой учительнице, не так ли? К тому же все упростится: ее будут задерживать не два человека, а один. Миссис Пауэлл, прихрамывая, сошла с рельсов и исчезла за шеренгой деревянных коней, жирафов и антилоп.
Учительница пропала.
Кайлин по-прежнему идет за ней следом. Джоан поворачивает вместе с колеей, и карусель скрывается из виду. Потом рельсы поворачивают вновь, и она попадает в незнакомый мир зоопарка, который можно увидеть только из поезда. Она почти уверена, что не слышит никого за спиной.
«Если побрить тигра, – сказал как-то кондуктор поезда, – вы увидите, что кожа у него тоже полосатая».
Кругом благословенная темнота. Не та кромешная тьма сельской местности, когда в детстве она ходила в походы, а городская темнота. Сейчас здесь почти полная темнота. Они находятся по другую сторону от вольеров. Густые заросли бамбука скрывают зебр и страусов. Вокруг нее настоящий лес, с деревьев там и сям свисают светящиеся праздничные украшения: мерцающее привидение, гирлянда мигающих черных летучих мышей, смеющийся скелет.
Больше нет смысла держаться колеи. Лес пестрит тенями и отблесками лунного света. Они могут укрыться под деревьями.
– Вы думаете, они?.. – слышит она начало фразы Кайлин, остальное теряется в шуме ветра.
Джоан спрыгивает с рельсов, тяжело приземлившись на гравий и едва не подвернув ногу, но удерживает равновесие и устремляется в лес прямо по траве, сосновым шишкам и древесным щепкам. Ее ноги утопают по щиколотку в сухих листьях. Она продвигается почти на ощупь.
Впереди, ближе, чем она ожидала, внешнее ограждение зоопарка, почти невидимое и непрочное на вид. Всего-навсего забор из сетки. В высоту он около шести футов, и она без труда перелезет через него, если снимет обувь. Услышав, как у нее за спиной останавливается Кайлин, Джоан пододвигается к забору и дотрагивается до него пальцем, желая убедиться, что через него не пропущен ток. Конечно, следовало опустить Линкольна на землю, но нет времени, и она снова слегка касается забора – риск оправдан. Тока нет.
Они смогут это сделать.
Она подсадит Линкольна на забор и поможет ему упереться ногами в сетку и покрепче ухватиться за нее пальцами, а сама будет подниматься за ним. Она может держаться одной рукой, помогая ему забираться выше, возможно, медленно, но они справятся.
Потом она замечает это. Снаружи, у основания забора, прорыта канава глубиной по меньшей мере пять футов. Дна она различить не может. И она никак не сможет преодолеть канаву с Линкольном, пусть даже они успешно перелезут через забор. Перелезать с ним через забор – чистое безумие, даже с помощью Кайлин. Их, беспомощно распростертых на сетке, так легко будет подстрелить.
Развернувшись, она бежит в другом направлении – через рельсы, к вольерам с животными.
Охнув, она перепрыгивает через поваленное дерево. Больше она не станет пытаться этого делать, по крайней мере не с сорока фунтами на бедре. В земле там и сям попадаются ямки, и Линкольн вскрикивает, ударяясь подбородком о ее плечо. Повсюду гниющие поваленные деревья, толстая подстилка из прошлогодних листьев, еще больше свисающих с ветвей светящихся летучих мышей. Слева, за забором высотой не менее восьми футов, видны силуэты жирафов.
Джоан чувствует, что за ее рубашку сзади опять ухватилась Кайлин. Девушка тяжело дышит. Выстрелов больше не слышно, и это хороший знак для миссис Пауэлл. Но появились другие звуки. Утопая в сухих листьях, они с Кайлин ступают с шелестом и хрустом, но Джоан различает и скрип по камням чужой обуви. Если она слышит мужчин, то они, вероятно, слышат ее.
Если она пойдет медленней, ее шаги будут не так слышны. Но тогда ее быстрее догонят.
– Они позади нас, – повернув голову и задыхаясь, говорит она Кайлин.
Девушка отпускает ее рубашку, а затем, не говоря ни слова, устремляется влево, под углом к вольеру с жирафами. Кайлин хорошо придумала, что изменила направление, потому что вместе они более заметная мишень. Чем меньше их, тем безопасней. По сути дела, она ведь хотела избавиться от Кайлин, разве нет? От учительницы и девушки толку мало, одно беспокойство.
Проще, когда они с Линкольном вдвоем. Безопасней.
А потому, когда расстояние между ними увеличивается, Джоан не произносит ни слова. Она все еще видит мечущийся силуэт девушки, и в этот момент зацепляется ногой за что-то. Возможно, наконец порвалась ее сандалия. Джоан споткнулась – и наступает долгое мгновение падения и паники. Она чувствует, как Линкольн выскальзывает у нее из рук, и слышит собственный пронзительный вопль. Крепко держа его одной рукой, она пытается повернуться так, чтобы не упасть на него. Не урони его, не урони его, не урони его… Каким-то образом ей это удается, и в момент удара о землю Линкольн оказывается наполовину на ее спине, но она сильно ударяется локтем, и от удара ее руки взлетают вверх, и он тоже взлетает вверх, и она смотрит, как он падает, мягко ткнувшись головой в листья.
Она приземлилась всем весом на левое плечо и локоть, а кисть загнулась за спину. От боли зубы впиваются в нижнюю губу. Джоан слизывает кровь. Потом пытается дотянуться до сына – рука у нее работает, а кисть – нет.
Он не плачет. Это пугает ее. В темноте она видит лишь очертания его лица. Но вот он задвигался и приподнялся, на миг по-черепашьи замерев на спине.
– Линкольн, – шепчет она.
– Мы упали, – говорит он.
– Ты в порядке? – спрашивает она, подползая к нему и обнимая здоровой рукой.
– В порядке, – отвечает он, дотрагиваясь до нее. – У тебя мокрое лицо.
Она вытирает кровоточащие губы и прислушивается.
Голоса.
Не совсем рядом, но достаточно близко.
Правая сандалия исчезла, как исчезла и девушка. Колено у Джоан кровоточит, а рука безжизненно висит, хотя болит не сильно. Неужели она вывихнула запястье?
Она не сможет нести его с такой рукой.
В деревьях у них за спиной она слышит какие-то звуки. Шевелится ветка. Хрустят сосновые иглы или листья. Еле заметные движения, может быть всего лишь ветер, только ветра сейчас нет. Возможно, белка.
Джоан встает на колени, подавляя стон, когда всем весом давит на поврежденное колено, а потом поднимается. Земля холодная и не такая уж твердая. Пошевелив пальцами ног, она собирается скинуть левую сандалию, но на земле много острых предметов – пусть хотя бы одна нога будет защищена. Собравшись с духом, она делает шаг к Линкольну, но колено у нее подгибается, и она едва не падает снова.
Звуки у нее за спиной меняются. Хруста больше нет. Раздаются медленные и осторожные шаги.
Эти люди приближаются, и она понятия не имеет, откуда они придут, а полиции по-прежнему нет. Колено у нее сильно болит, запястье не работает, и она не может быстро идти. В подошву босой ступни впиваются острые камни и ветки.
Они скоро умрут, думает она, ненавидя себя за эту мысль.
Нет. Она не животное. В ней есть нечто большее, чем умение драться или летать. Взяв Линкольна за руку, она шепчет ему, что приближаются люди с оружием, и он бежит вместе с ней, только он, топая по сучьям и листьям, очень шумит, а она идет слишком медленно. Они не смогут этого сделать.
Не смогут убежать от убийц.
Шаги, шаги.
Снова где-то неподалеку слышится журчание ручья по камням. Линкольн оступается, едва не упав, и она поддерживает его одной рукой, подталкивая вперед, и они продолжают идти.
Она поднимает глаза и рассматривает деревья. Они могли бы взобраться на дерево. Раскидистые ветви дубов устремляются прямо в темное небо. Но если она ошибается и их все же выследили, им не спастись. К тому же она сомневается, что сумеет поднять сына, и у нее нет времени подумать о чем-то другом, о том, как спрятать его в какое-то безопасное место.
Нет, не дерево. Она сворачивает чуть в сторону, сохраняя инерцию, но изучая ландшафт – тени, лунный свет и попадающиеся кое-где висячие украшения. Впереди куст с густой листвой, высотой ей по плечо. Она подводит к нему Линкольна и сначала просовывает сквозь ветки руку – нет ли колючек, – а потом приподнимает нижние ветки, освобождая место.
– Останься здесь, – говорит она, чуть подталкивая его рукой в спину. – Ляг на живот и заползи внутрь. Веди себя тихо. Не зови меня. Не говори ни слова, а я скоро вернусь. Но если будешь шуметь, они тебя убьют.
Он хнычет, но все же заползает внутрь. Нельзя дать ему шанс спорить с ней, а себе нельзя дать шанс подумать о том, что она делает.
– Постарайся исчезнуть, – говорит она, уже вставая и успев лишь положить руку ему на голову – драгоценная округлость, – а потом отпускает ветки.
Его не видно, торчат только ступни, и она, просунув руку под ветки, чуть сгибает ему ноги.
Потом, пошатываясь и петляя, она пускается бегом, чувствуя себя жалкой героиней ужастика. Превозмогая боль и стараясь забыть о своем колене, она выравнивает шаг. С дерева свисает какой-то фантастический паук размером с волейбольный мяч, с лампочкой внутри и болтающимися лапами. Он улыбается, и с клыков капает что-то красное.
Она считает, Линкольн останется там, во-первых, потому, что она велела ему это сделать, и, во-вторых, потому, что повсюду темно и он не понимает, где находится. Он не любит бродить, особенно когда нервничает. Он останется. Но шум – это другое дело. Она сомневается, что он будет сидеть тихо.
И она принимается с силой топать ногами. Листья разлетаются веером, превращаясь в прах. Схватив попавшуюся ветку, она ломает ее пополам. Ей кажется, столько шума мог бы наделать слон, а не женщина. Отойдя от Линкольна довольно далеко, она издает отрывистый вопль, который, как ей кажется, разнесется в разные стороны. Потом она протяжно и громко выдыхает. Больную руку она крепко прижимает к животу, продолжая топать ногами, но двигаясь как можно быстрее. И хотя она хочет привлечь к себе их внимание, умирать она не собирается.
Она слышит, как мужчины неуклонно идут за ней следом, производя много шума. Она чувствует удовлетворение. Ее обуревают жажда крови и страх.
Она проходит мимо вольера слонов, и слева от нее вырастает ничем не примечательное многоэтажное здание с вывеской, написанной крупными буквами: «ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ ЦЕНТР КРУПНЫХ ЖИВОТНЫХ». В лунном свете сияют серебристые водосточные желоба и железная крыша. Джоан продолжает решительно продвигаться вперед, натыкаясь на листья и ветки. Проходит мимо низко висящей гирлянды фонарей в виде тыкв. Колено у нее пульсирует, и она думает об учительнице, ее скованных движениях, представляя себе, что женщина спряталась за каруселью. Она вспоминает, как ее теребила Кайлин. Ей не хватает тепла девушки, и ее даже не раздражала бы глупая болтовня. А какие у девушки чудесные волосы, как рыжие развевающиеся ленточки.
Если Линкольн заметит светящийся огонек – а он такой любопытный, – пошевелится ли он? А если к нему подползет какой-то жук и он отпрянет? Или он вообразит, что услышал ее голос? Она слабеет, ее одолевает страх, и она ускоряет шаг. Она вспоминает о мусорном баке, прочном и надежном. Вспоминает, каким удобным ребенком был ее сын: хорошо ел, быстро засыпал. Однако время от времени он начинал без умолку плакать, и она не могла успокоить его. Она вспоминает, как на нее накатывало дикое раздражение и она на миг воображала: что, если я закрою его в кладовке и оставлю там? Что, если мать того младенца испытывала это в тысячу раз острее – ужас, изнеможение и злость – и в минуту слабости оставила ребенка и убежала? Разве Джоан не в состоянии это понять?
Нет. Не в состоянии.
Но что, если тогда бандиты подошли к ней близко, как и сейчас? Что, если та, другая мать спрятала ребенка и попыталась увести убийц от него? Что, если так? Джоан представляет себе бегущую женщину с пустыми руками и развевающимися волосами.
Она была несправедлива к той женщине.
Под ногами на земле что-то мягкое. Листья, труха и сосновые иглы, но потом она наступает ногой в сандалии на что-то другое, что-то такое, от чего у нее перехватывает дыхание. Что-то мягкое и материальное – безошибочное ощущение плоти и мышц. Она отскакивает назад, но потом догадывается: что бы это ни было, оно слишком мало для человека. Вглядываясь в землю, она видит в полумраке треугольник крыла и круглую головку.
Птица. Мертвая птица.
Как-то они взяли в библиотеке книгу о древних греках и их спорте. Линкольн рассказал ей, что в те времена в хоккей играли мертвой птицей, и, когда команда забивала гол, птица оживала и улетала.
Линкольн. Она заставляет себя двигаться дальше.
Она слышит китайские колокольчики.
Однажды, когда дядя вез ее на машине за город, она обнаружила, что поворотник выпевает мелодию, в точности подходящую к скороговорке, которую она только что выучила, – ехал Грека через реку, ехал Грека через реку, и было настолько ясно, что поворотник выпевает именно эти слова. И вот теперь китайские колокольчики вызванивают имя Линкольна, как и шуршащие у нее под ногами листья, – Лин-кольн, Лин-кольн, Лин-кольн.
У нее получилось. Теперь бандиты далеко от Линкольна. Однако она не подумала вот о чем: как она сможет избавиться от них? Нельзя приводить их обратно к Линкольну. И она даже не уверена, что они по-прежнему преследуют ее. По сути дела, она их больше не слышит, возможно, из-за шума собственных шагов и тяжелого дыхания. Она останавливается.
Ничего. Ничего, кроме шелеста листьев и звона китайских колокольчиков.
Она останавливается ненадолго. Возможно, мужчины отстали, а возможно, по-прежнему выслеживают ее. Как бы то ни было, она уже слишком долго вдали от сына. Ей надо пробираться к нему. Если она заметит следы их присутствия, то может изменить маршрут.
Трудно строить планы, пробираясь между деревьями и сквозь заросли ежевики. Трудно ориентироваться. Какую тропинку выбрать? Все деревья одинаковые. Но вот, касаясь плечом чешуйчатой коры огромной сосны, она слышит журчание ручья. Она заблудилась и не знает, какая тропа ведет к внешнему забору, а какая назад, к Линкольну, но уверена, что ручей направит ее в нужную сторону. Шум воды поможет замаскировать ее шаги, а увидев того висящего паука, она поймет, что сын где-то рядом.
В этой части леса темнота более полная. Джоан больше не различает землю и замедляет шаг, потому что боится подвернуть ногу.
До нее доходит, что она не чувствует руку от плеча до кисти. Может быть, это должно ее беспокоить, но в данный момент это настоящее благословение. Она все так же следует за шумом воды, и в темноте едва не попадает ногой в ручей. Скользя по листьям, она скашивает глаза на воду – углубление в лесной почве. Будь у нее обе ноги в порядке, она легко могла бы перепрыгнуть через этот ручей.
Хотя ручей узкий, у него крутой берег в несколько футов высотой. К тому же она не знает, какая у него глубина. Это мерцающая чернота. Ей показалось, она видит маленький мостик чуть дальше ниже или выше по течению. Она не представляет, кому мог бы здесь понадобиться мостик, но это путь к Линкольну. И опять же, надо ли ей перебираться через ручей? Линкольн на этом берегу ручья или на противоположном? Злясь на себя, она трет лоб, ведь ей нужно сосредоточиться, проявить смекалку…
Она вновь слышит в лесу шаги, хотя была уверена, что они потеряли ее след. Она слышит, как они подходят, и вновь вспоминает отца, вспоминает, как он огромными ручищами откручивал голубям головы.
Линкольн, Линкольн, Линкольн. Их ноги, шурша листьями, тоже выпевают его имя.
И тогда она видит две шагающие тени. Они ближе, чем она предполагала. Ей некогда высматривать Робби Монтгомери. И она припадает к земле.
Скоро их сапоги раздавят ее, как ту птичку. Положив ладони плашмя на землю, она отталкивается от земли и катится по берегу ручья, стараясь, чтобы сначала в воду вошли ноги.
Потом без звука уходит под воду.
От холода у нее перехватывает дыхание, и она зажмуривает глаза, чтобы не потерять контактные линзы, а иначе она ничего не увидит. Потом проводит рукой по глазам, моргает и открывает их. Упираясь ногами в дно, она наконец может сориентироваться. Если бы она стояла в полный рост, вода доходила бы ей до колен, но она распростерта почти горизонтально, почти полностью погрузилась в воду. Ей не видно того, что находится за откосом берега ручья. Ее скрывают темные тени. Она погружает руки в воду и, касаясь мягкого дна ручья, начинает перебирать руками, как тюлень, двигаясь вперед.
Она думает: если бы ее заметили, то уже были бы выстрелы.
Холодная вода обострила все ее ощущения. Она чувствует каждый отпечаток, который оставляет на дне ручья, каждый камешек, придавленный коленом, каждый фонтанчик воды на щеке, чувствует, что с каждым движением приближается к мосту. И еще она думает: если не умрет, то будет считать себя очень умной. Она сможет вот так добраться до Линкольна – вплавь, не издавая ни звука. Надо лишь, чтобы бандиты прошли мимо, и тогда она сможет пойти вниз по течению на поиски Линкольна.
Она добирается до моста за несколько секунд, затем переворачивается на спину и забивается в нишу под мостом. Головой она касается деревянных досок. Ей все так же холодно, и она обнимает руками колени. Руку ее задевают мягкие плети – речные водоросли? Ей не нравится, что она не видит того, что под водой, но это означает, что те люди тоже ничего не видят.
Кроме журчания воды, других звуков не слышно. Она пригибается ниже. В воде теплее, чем на воздухе. Мостик имеет арочный свод, и она выглядывает в полукруглый зазор между деревянным настилом и водой.
Вот они идут. На берегу ручья показались две пары ног. Выше их коленей она не видит ничего, все заслоняет мостик. Одна пара ног перепрыгивает через ручей – длинный, легкий прыжок, сначала приземляется одна нога, потом другая. Она рада, что человек либо не заметил мост, либо решил, что ему мост ни к чему. Она ждет, когда прыгнет вторая пара ног, но эти ноги не двигаются.
Давай, думает она. Давай.
Но второй человек не пересекает ручей. А первый делает обратный прыжок через воду – его позвали? – и встает рядом со вторым мужчиной. Наверное, хотят переговорить.
Вряд ли они стояли бы здесь, если бы заметили ее. Если только это опять не игра. Пытаются выманить ее из укрытия. Она соскальзывает ниже, повернув голову и опустив щеку в воду, отчего мужчины становятся видны ей целиком. Они стоят к ней спиной, у одного плотная комплекция и мешковатая куртка. Робби Монтгомери. Второй меньше ростом, с узкими плечами. Вероятно, друг Робби.
Значит, вот они. Их двое.
А где-то там учительница, и девушка, и Линкольн, и безликий монстр в броне, и, как она надеется, полиция. Где-то там кричащий младенец в мусорном баке и пропавшая мать. Джоан размышляет о своем сыне и его многочисленных пластмассовых человечках и о том, что эти человечки иногда оказываются не там, где ожидаешь. Иногда Тор заваливается за диванную подушку, и звездой шоу становится Железный Человек. Иногда у Джокера отваливается рука, поэтому злодеем становится Ядовитый Плющ. Ты меняешь актерский состав. Придумываешь новые эпизоды.
Эти люди сейчас, наверное, футах в двадцати от нее. Ей приходит в голову, что она где-то оставила свою сумку. И Джоан начинает волноваться из-за переохлаждения. Она вспоминает рассказ дяди о том, как они с лучшим другом Ларри, будучи подростками, ехали в машине по мосту через реку Теннесси и какая-то женщина, едущая навстречу, выехала на их сторону дороги. Их машина пробила ограждение моста, и обоих парней выбросило в реку через лобовое стекло. «Было больно, когда ты пробил стекло? – спрашивала она. – А больно было, когда ты упал в воду? Ты достал до дна?» Дядя не сумел ответить на все ее вопросы. Он ничего не помнил с того момента, когда после первого удара по тормозам стукнулся головой о приборную доску, до момента, когда выходил без ботинок на берег реки. «Ты скинул ботинки, пока плыл? Или они свалились с тебя, пока ты летел по воздуху?» Она была поражена тем, что он ей рассказал: как он ощущал тину между пальцами ног, что у той женщины за рулем были седые волосы, но Джоан грезила совсем о других вещах. Она воображала себя там и придумала все то, о чем он не помнил.
«Ты спас Ларри? – спрашивала она. – Звал на помощь?»
«Я лежал там, – отвечал он. – Просто лежал в грязи и смотрел».
Ее мысли вновь куда-то уплывают. Разум цепенеет. Ноги тоже цепенеют – довольно сильно, и она боится, что не сможет встать, а тем более идти. Если она не сможет идти, то не доберется до Линкольна.
Парни по-прежнему стоят на том же месте.
Нет. Задвигались, разошлись. Худой собрался отойти от воды, а Робби хватает его за руку. Но худой вырывается, и происходит еще какое-то движение, неразличимое в темноте, а потом мелкий парень исчезает.
Робби на миг замирает, и она готова воспользоваться случаем и поплыть вниз по течению, но потом видит, как приближается кто-то еще. Осторожно переступающие ноги, и, даже не успев увидеть густую копну волос, Джоан узнает эти худые ноги в узких джинсах.
Она ловит тот момент, когда Кайлин замечает перед собой Робби и замирает на месте. В следующий момент Кайлин замечает и другого преступника и разворачивается. Она что-то держит в руках.
Джоан не слышит их разговора. Если она залезет дальше под мост, то совсем ничего не увидит.
Может быть, так даже лучше.
Она погружается глубже в воду.
* * *
Кайлин едва не вскрикивает, когда на дорожку перед ней, разворошив сосновые иглы, выскакивает какой-то зверек, но вот он замер, подняв передние лапки, и она узнает его. Лесной сурок. Она не думала, что здесь водятся такие звери, как дикий лесной сурок. Но тут в детском зоопарке живет целая семья сурков, и она догадывается, что бандиты разгромили то здание, как и остальные, так что, возможно, здесь повсюду бегают овцы, козы и шетландские пони. Вот сурок подкрадывается к ней, и она замирает на месте, позволяя ему ткнуться в ее ногу. Она видела, как в детском зоопарке эти зверьки жались к задней стенке своих клеток, потому что все животные в детском зоопарке терпеть не могут детей.
Может быть, этот зверек ранен. Может быть, его нужно пожалеть.
Очень медленно она протягивает к нему руку. Считается, что надо протянуть руку к собаке и дать ей подойти к тебе. Она думает, иногда маленькие дети ведут себя так же, и этот сурок такой же. Она осторожно берет его на руки, и ему это нравится. Пока она пробирается среди деревьев, он прижимается, и его коготки цепляются за концы ее волос. Ее маленькая сестра делает то же самое: когда она напугана, то прижимается к ней. Кайлин делает несколько шагов вперед. Какое-то время она не бежала. В этом нет смысла. Она не знает, где находится, и не знает, куда ей идти.
Это не так. Ей следует искать Линкольна и его мать. Надо было остановиться пять минут назад, когда она увидела, как они упали, но она не сумела заставить ноги идти медленней, а когда наконец совладала с собой, оказалась в одиночестве. Вероятно, они уже мертвы. А у этого Линкольна были такие хорошенькие кудряшки, и он улыбался ей. Может быть, не приведи она их в кладовку, они были бы живы. Но она подумала, что поступила правильно. Она сказала себе, что сделала это, желая помочь людям, но, может быть, это неправда. Может быть, она лишь не хотела остаться одна. Ее маленькая сестра упрашивала Кайлин не уходить в свою комнату, потому что иногда пугается посреди ночи и ей нравится прижаться к Кайлин, как сурку, но Кайлин не уверена, что осталась из-за этой просьбы. Откуда ей знать: сделала она это ради себя или ради сестры? Потому что в одном случае она добрая, а в другом – эгоистка. И если она эгоистка, то, возможно, погубила того мальчика и его мать.
Кайлин гладит сурка по голове.
Она видит впереди свет и поначалу думает, что, похоже, отыскала обратную дорогу в центральную часть зоопарка, но потом догадывается, что свет исходит от большого предмета неясных очертаний, находящегося в лесу. Замедлив шаги, она подходит к армейской палатке человек на десять. Рядом с палаткой разбитый джип. Палатка освещается изнутри, и Кайлин видит силуэты сидящих кружком троих мужчин. На миг она приходит в ужас, но потом понимает, что это манекены. Очередное шоу на Хеллоуин.
Она отступает назад и, немного изменив направление, отходит от света.
Жаль, у нее нет больше крекеров. Во рту ужасный вкус. Отец посмеялся бы над тем, что она думает о печенье, наверняка посмеялся бы. Кайлин вспоминает один случай: они с сестрой были дома одни, и она наливала в чашку чай, когда они услышали в гостиной громкий шум и потом жуткий смех. Они с сестрой побежали в ванную, но, едва они заперлись внутри, как Кайлин сообразила, что забыла телефон, по которому можно было бы вызвать полицию, поэтому она чуть-чуть приоткрыла дверь ванной. Прямо перед ней стоял мужчина, и она завизжала, но в следующий момент узнала отца, а он смеялся и смеялся.
Ему нравится разыгрывать их. Она думает, это напоминает ему о детстве, когда он не носил еще костюмов, не сидел на учительских конференциях и не убирал за кошкой. Он был сыном проповедника и дважды разбивал машину, хотя ему не исполнилось и шестнадцати. Он нарочно бросал в окна бейсбольные мячи. Однажды он поймал двадцать три кошки и подвесил их за хвосты под крышей.
Сорванец. Этим словом он называет себя прежнего. Другие дети очень боялись его. Взрослые боялись его.
Люди говорят, она хорошая девочка. Получает в основном пятерки и четверки. Тройки очень редко. Она хранит деньги в банке. Но сейчас ей хотелось бы быть девчонкой, которая все поджигает, а не пай-девочкой, тщательно выполняющей школьные задания. Жаль, она не умеет пугать людей. Жаль, она работала не вчера, а сегодня, и жаль, что не взяла с собой баллончик с перцем, как советовала мама. Жаль, у нее нет с собой шоколадки с миндалем. Хотелось бы ей сейчас быть дома в кровати со взбитыми подушками. Хотелось бы схватить этого мальчугана Линкольна, убежать с ним и спасти его. Хотелось бы ей быть той женщиной из видеоигры с пистолетами на бедре и глубоким декольте. Жаль, отец не может взять ее на руки, как прежде, и понести, ведь она слишком тяжелая.
