Текст книги "Жестокое царство"
Автор книги: Джин Филлипс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)
– Зачем нам надо спешить? – тихо спрашивает она, вспоминая, как он предлагал свою помощь с доской объявлений.
Но ей не вспомнить ни одного разговора с ним.
– Марк, – отвечает он. – Он придет.
– Он твой друг?
– Да.
– Если он твой друг, – осторожно говорит она, – почему ты не скажешь ему, чтобы он не стрелял в нас?
Она смотрит вперед, а не на него, и он отвечает не сразу. Они проходят под раскидистым дубом, рядом с которым указатель со стрелками, надписи на которых невозможно прочитать в темноте, но она знает, что они идут по указателю «ВЫХОД ИЗ ЗООПАРКА».
– У него собственные идеи, – наконец говорит он, а потом поднимает винтовку.
Она готова закричать, чтобы предупредить попутчиков, но он высоко поднимает оружие и палит по верхушкам деревьев. Ей кажется, у нее сейчас лопнут барабанные перепонки. Она трогает уши – нет ли там крови.
При этом он вопит, но она почти не слышит его голоса.
– Идите так, чтобы я вас видел! – выкрикивает он, и она понимает, что Кайлин и женщина с мальчиком пропали за поворотом дорожки.
Теперь они замерли как статуи.
– Не останавливайтесь! – кричит рассерженный Робби. – Нельзя останавливаться. Но будьте поблизости.
Его винтовка вновь опущена к земле. Кайлин и женщина с мальчиком трогаются с места, но при это часто оглядываются. Она по-прежнему чувствует пульсацию в больном колене.
– Ты же велел им идти быстро, – говорит она.
Он не отвечает. Она пугается, увидев, что он протягивает к ней руку, но он лишь достаточно бережно подталкивает ее вперед за локоть. Робби не сделает ей больно.
– Мы все пойдем быстро, – говорит он.
Очевидно, он хочет, чтобы она замолчала, но она обнаруживает, что ее не очень волнует, чего он хочет. Теперь она не так уж боится того, что он может с ней сделать: смерть не так сильно страшит ее, как раньше. Вполне логично было бы, если бы она сейчас представляла себе небеса с золотыми улицами или грезила о трогательном воссоединении с родителями, которых она с радостью увидит вновь в любом обличье – телесном, духовном или ангельском. Но она не думает ни о чем подобном.
Всю жизнь ей внушали, что на свете есть Бог. Это, конечно, правда. Она старалась напомнить себе об этом. Она разговаривала с Ним. Но она не думала о Боге в тот момент, когда ей в спину врезался край столешницы и она глядела в черную дыру винтовочного ствола. Она думала о том, что ее взрослая дочь очень ясно дала ей понять, что особо не нуждается в Маргарет, что ее родители умерли, а бывший муж женился на более молодой и полной женщине и у нее не осталось никаких обязанностей. Она не стремится умереть, но мысль об этом не пугает ее.
Прихрамывая, она идет дальше.
– Ты убил сегодня кого-нибудь? – спрашивает она.
Он пожимает плечами. Более ребяческий ответ трудно себе представить.
– Хочешь сказать, не знаешь?
Он вновь пожимает плечами. Чем дольше она с ним общается, тем яснее узнает третьеклассника.
– Сожалеешь об этом?
Он подныривает под ветку дерева.
– Нет, мэм.
«Тогда почему, – хочется ей спросить, – ты не убил меня? Если для тебя это так легко?»
Они почти спустились с холма и проходят под резной деревянной аркой с надписью «АФРИКАНСКИЕ ТРОПЫ». Теперь они окончательно расстались с Африкой. Он по-прежнему придерживает ее за локоть. Для человека, которого она помнит болтливым, он говорит не так уж много. Может быть, его изменил порок. Может быть, третьеклассника уже не существует.
Кайлин с женщиной снова исчезают за поворотом дорожки, но на этот раз он на них не кричит. Они с Робби остались вдвоем, и она уже не надеется его разговорить, но тут он начинает.
– Знаете, как вскрывают волдырь? – Робби слегка сдавливает ее локоть. – Вот на что это похоже. Разве не приятно бывает выдавливать всякие штуки? Вроде прыщей, и волдырей, и всяких штук, которые набухают, а их быть не должно. В тебе сидит что-то такое, и оно хочет вскрыть их. Может, тогда ты что-то поймешь. Потому что воображаешь, что ты такой крепкий, но малейшая царапина – и мы превращаемся в гной и инфекцию. Наверное, мы это понимаем. Мы все выдумываем. Знаете, о чем я? Все вещи, которые мы считаем такими важными, ничего не значат. Нет ничего реального. И может быть, лучше просто вскрыть волдырь. Вы когда-нибудь думали об этом? Что, может, лучше позволить себе исчезнуть? Потому что иначе мы просто разбухшие волдыри, из которых капает гной и кровь, а мы считаем себя чертовыми единорогами – извините меня, – единорогами, феями или чем-то в этом роде, словно мы прекрасные и волшебные существа, а мы просто мешки с дерьмом.
Он шумно дышит то ли от того, что он смущен своим монологом, то ли от недостатка кислорода. Маргарет спотыкается о неровность асфальта, едва не подвернув лодыжку.
Она думает и думает, но подходящий ответ не приходит ей в голову. Маргарет не хочется поддерживать разговор о людях, как о мешках, наполненных гноем. Она крутит на запястье браслет от Кейт Спейд, который купила на распродаже за двадцать долларов.
– Ты считаешь, нет ничего реального? – спрашивает Маргарет.
– Я считаю, мы проживаем свои жизни, совершая глупости и веря в глупости, – более спокойно произносит он.
Она понимает, что он пытается убедить ее. Приводит свои аргументы.
– Значит, ты убивал людей, потому что считаешь, что так им будет лучше?
– Не знаю, убил ли я кого-нибудь. Дело не в том, что так им будет лучше. Не то, что я считаю себя Иисусом, спасающим души, или типа того. Но хуже им не будет. Хуже быть не может.
Маргарет сглатывает, ощущая во рту кислый вкус. Она была права с самого начала: он психопат, и он заставляет ее идти быстро, отчего она спотыкается на каждом шагу. У нее больше нет сил слушать его, но тут становятся громче звуки, доносящиеся от входа в зоопарк: много мужских голосов и звяканье чего-то металлического.
– Вы по-прежнему едите на обед апельсины? – спрашивает он.
– Иногда, – с удивлением отвечает она.
– И вы срезаете кожуру со всего апельсина, а не разрезаете его на дольки.
Она не может взять в толк, как он это запомнил.
– Да, – говорит она.
Остановившись, он соскабливает что-то со своей подошвы. Маргарет не хочется думать о том, что именно могло прилипнуть к его подошве.
– Вы научились пользоваться топором?
Она пытается вспомнить. Значит, он учился у нее в тот год, когда у нее во дворе с промежутком в полгода упали два дерева, а рабочие запросили за рубку непомерные деньги. После падения второго дерева она купила топор, вознамерившись научиться рубить деревья. Все мальчишки из ее класса были захвачены этой идеей.
– Нет, – отвечает она. – Я сильно натерла руки. Пришлось кого-то нанимать.
– Помню, я воображал вас в комбинезоне во дворе, – говорит он. – С топором. А потом вы садились в кресло-качалку на крыльце и пили лимонад. У вас есть переднее крыльцо?
– Нет. Позади дома есть терраса.
– Вы живете за городом? – спрашивает он.
– Нет.
– Я всегда хотел.
– Жить за городом?
– Ага. Где можно гулять по лесу.
Яркий свет заставляет ее поднять глаза от выбоины в бетоне у нее под ногами. Она видит сквозь ветви деревьев освещенное озеро. В нескольких шагах перед ней асфальт прорезан рельсами. Там стоят Кайлин и женщина с мальчиком.
Робби отпускает ее и машет в сторону озера:
– Я иду назад. А вы идите поближе к морским львам и птицам. Найдите какое-нибудь укрытие и спрячьтесь. Дождитесь, пока все не закончится.
Только когда он поворачивается, Маргарет понимает, что он уходит. И почему-то она вспоминает один эпизод. Бог его знает, сколько лет прошло с тех пор! Тогда Робби учился точно не у нее в классе. Она проводила урок естествознания о корнях и рассказывала детям о мхах. Она заранее собрала в парке куски зеленого мха и передавала их по классу, чтобы дети увидели, что у мха нет настоящих корней, но дети не хотели заниматься корнями. Они прикладывали мох к голове наподобие волос и прижимались к нему щекой, чтобы понять, каково это – спать в лесу на подушке из мха. И она, махнув рукой на естествознание, просто наблюдала за ними.
– Пойдем с нами, – говорит она Робби.
Он останавливается и поворачивается к ней, приоткрыв рот:
– Зачем?
Если быть честной, можно было бы сказать ему, что из-за его оружия. Если они наткнутся на его друзей, то винтовка может пригодиться. Но, кроме того, если быть честной, она сказала бы ему, что может спасти его, это точно. Она ощущает этот порыв почти физически. Она представляет себе, как все произойдет: он сдастся полиции, а она будет навещать его в тюрьме и приносить ему пироги, если это разрешено, и будет писать письма, спрашивая, что он хочет – шоколад или кокос. Она может спасти его, а также их всех. Не удержавшись, она представляет себе заголовки газет, говорящие о том, как она убедила его сложить оружие, как она одна сумела достучаться до него.
Он, глядя на нее, все еще ждет ответа. Ей надо сложить воедино все эти мысли о втором шансе, пирогах и мхе.
– Мы можем рассказать им – полиции, – как ты помог нам, – говорит она. – Мы можем им сказать…
Он улыбается, она видит в полумраке его зубы.
– Все в порядке, миссис Пауэлл, – прерывает он ее.
– Что в порядке?
Он вновь поворачивается, чтобы уйти.
– Не надо ничего им говорить, – произносит он своим обычным громким голосом, и она отчетливо слышит каждое слово.
Ни разу не оглянувшись, он поднимается вверх по холму и пропадает из виду.
19:49
Облака вновь сгущаются, скрывая луну. Перед ними лежит пруд, и Джоан видны украшения, развешанные на заборе и даже плавающие на воде. На середине пруда мигает разноцветное морское чудовище, а на берегу видны другие светящиеся фигуры. Над водой раздается шум, доносящийся от входа в зоопарк.
Повернув голову, она видит идущих рядом учительницу и Робби Монтгомери. Ей никак не устоять на месте. Некогда стоять на месте. Необходимо двигаться. Она должна увести Линкольна от Робби Монтгомери с его винтовкой. К тому же во время ходьбы не приходится много размышлять, и все становится проще, когда она просто идет вперед, напрягая все мышцы.
Ей надо двигаться еще и для того, чтобы не смотреть на нечто, лежащее на бетоне в нескольких ярдах впереди, за рельсами железной дороги.
Все же, несмотря на жгучее желание идти вперед, она в нерешительности останавливается у рельсов. Робби велел им быть на виду. Он угрожал им. Но если она свернет направо, то небольшая роща загородит вид на дорожку к фламинго и морским львам. Тень искушает. Она размышляет о рискованном побеге, но недолго, потому что ей тяжело идти с Линкольном на руках. К тому же она знает, что сам Робби или его пули мигом настигнут их.
И еще ее тревожит мысль о закованном в броню Дестине – кто бы он ни был, – который бродит здесь и у которого есть свои планы.
– Что она там делает? – шепчет Кайлин, стоящая так близко, что ее волосы касаются плеча Джоан.
Рукой она держится за локоть Джоан.
– Попусту тратит время, – отвечает Джоан, чувствуя укол совести, ведь она рассчитывала, что учительница сумеет подольститься к убийце и заставит его помочь им, но, увидев их рядом, она испытывает отвращение.
Она делает шаг влево, в сторону от воды. Кайлин по-прежнему держится за нее, и, вместо того чтобы освободиться от девушки, она обнимает ее рукой за плечи и подталкивает вперед – отчасти для того, чтобы успокоить, а отчасти для того, чтобы не дать девушке и Линкольну заметить то, что распростерто на земле за рельсами.
Наконец миссис Пауэлл проходит остаток пути вниз по холму. У нее явно что-то не в порядке с ногой – она прихрамывает. Даже звук ее шагов неловкий и нетвердый.
– Он ушел, – подойдя к ним, говорит учительница. – Сказал, чтобы мы спрятались.
Джоан оглядывается:
– Он действительно ушел?
– Не захотел идти с нами, – отвечает учительница.
Джоан предпочитает не высказываться на этот счет. Нельзя позволить себе тратить время и слова на что-то, отвлекающее внимание.
– Вы уверены, что он не спрятался? – спрашивает Джоан. – Вы видели, как он поднимался в горку?
– Видела, – отвечает учительница.
– Тогда пойдем, – говорит Джоан, ставя ногу на рельсы.
Шпалы уложены через равные промежутки друг от друга. Их ритм завораживает. Ничего неожиданного. Она могла бы бесконечно идти по ним.
Миссис Пауэлл опускает руку ей на плечо и на миг сжимает его:
– Он сказал, чтобы мы шли к морским львам. – Учительница слегка тянет Джоан назад.
И Джоан вдруг выплескивает на учительницу все свое отвращение, весь гнев, даже раздражение из-за того, что у женщины больная нога.
– Не собираюсь идти туда, куда он сказал! – резко произносит Джоан, стараясь приглушить голос. – Не глупите! Мы пойдем в противоположном направлении и постараемся как можно быстрее отдалиться от него и прочих, насколько это возможно.
– Но почему бы не пойти к морским львам? – спрашивает миссис Пауэлл. – Возможно, он что-то знает. Он уже убил бы нас, если такова была его цель. Я знаю этого мальчика. Думаю, он…
– Вы его не знаете, – возражает Джоан.
– Я помню…
– Вы не слышали, как он разговаривал со своим приятелем, – прерывает ее Джоан. – Не слышали, о чем он говорил. Ему скучно. Это просто игра. Может, он хотел отпустить нас, а потом снова найти, чтобы было интересней. Уверяю вас, его не беспокоит наша безопасность.
Джоан прижимает к себе Линкольна и вновь сосредоточивается на путях, на гладких металлических рельсах, заставляющих ее подумать о кузнецах, инструментах и обо всем крепком и несгибаемом. Под ногами перекатываются серебристые камни – их не назовешь гравием, такие они большие. Они похожи на камешки, которые Гензель разбрасывал в лесу.
Но тут в разговор вступает Кайлин. Другие люди постоянно создают проблемы. Кто-то всегда разговаривает. Кто-то всегда все усложняет. Джоан вновь вынуждена остановиться. Она прошла три шпалы по колее, сделав всего пару шагов.
– Почему бы нам не попытаться найти полицию? – спрашивает Кайлин, продолжая идти за Джоан и держась за ее рубашку.
Звуки стрельбы объясняют, почему они не будут разыскивать полицию, но Джоан тем не менее поворачивается ко входу в зоопарк, хотя и поклялась себе, что не станет смотреть в ту сторону. Она бросает взгляд на пруд, и бегущие огоньки заставляют морское чудовище мерцать в оранжевых и красных волнах.
Глаза Джоан опускает. Это было неизбежно. И она поневоле смотрит на очертания фигур на асфальте. Теперь это не просто очертания, и она не в силах отвести взор. Одной рукой она придерживает голову Линкольна, и он лбом упирается ей в щеку. Нельзя позволить ему это увидеть. Но она видит все: каждый изгиб двух тел, распростертых на земле. В том, чтобы запомнить их, есть нечто важное. Она обязана сделать это ради них, а может быть, во имя Бога.
Ей видны подошвы девчачьих босоножек на высоком каблуке. Девочка лежит на животе, бедра туго обтянуты короткой юбкой, ярко-оранжевой, с черным кружевом. Мальчик, раскинув руки, лежит сверху, закрывая почти все ее тело. Наверняка он думал, что может спасти ее, наверняка это была его последняя мысль. Джоан не предполагала, что может быть так много крови. Весь асфальт вокруг них забрызган и залит кровью. Джоан знает, что это кровь, потому что у нее темный влажный блеск, как и у воды в пруду.
Однажды брат рассказал ей, что во время обучения на медицинских курсах инструкторы отрезали козам ноги и его задача заключалась в том, чтобы доставить безногую козу с воображаемого поля сражения на воображаемый медицинский пункт, при этом коза не должна была по дороге погибнуть от кровопотери. Его задача заключалась не в том, чтобы спасти коз от смерти – они все равно погибли бы, – а в том, чтобы замедлить кровотечение. Он рассказывал, что, пока работал со жгутами, у ног скапливались лужицы крови.
Рука мальчика лежит на голове девочки, на ее волосах. Рот у него открыт.
Наконец Джоан заставляет себя отвести глаза, хотя никогда уже не сможет забыть их. И это справедливо. Затем она переводит взгляд на лежащий перед ними сверкающий пруд, и на том берегу должно быть длинное, обшитое деревом здание входа в зоопарк, а рядом с ним – устаревшие билетные стойки, но ничего из этого она не узнает.
Хотя фонари хорошо освещают вход в зоопарк, все кажется размытым не только из-за расстояния, но и из-за дыма. Сквозь дым просвечивают красные и синие мигающие огни, вероятно полицейских машин. Из пелены туманной дымки, как на абстрактной картине, проступают жердочки насестов для попугаев. Все здесь какое-то абстрактное. Около двойных металлических ворот – распахнутых? – она замечает группу темных фигур – наверняка полицейских, потому что их так много. Там, наверное, разные подразделения полиции, которые посылают на происшествия такого рода.
Она замечает какое-то движение вокруг здания, возможно, открывают двери. Полицейские зашевелились и темной массой движутся вперед.
Повсюду дым, шум, размытые силуэты людей. Прислушиваясь к звукам стрельбы, она вновь смотрит на тела.
– Идите куда хотите, – говорит она Кайлин и учительнице.
И Джоан пускается бегом, стараясь наступать на деревянные шпалы. Она привыкла к этому – всегда это делала. Она подсаживает Линкольна выше на бедра, чтобы он крепче обхватил ее ногами. Он тоже к этому привык, потому что без слов подчиняется ее командам. У нее болит плечо. Когда она двигает рукой назад, а не вперед, ее пронизывает острая боль. Но в остальном она держится.
Похоже, она довольно резко оттолкнула от себя Кайлин, но теперь слышит, как одна из них или обе спешат вслед за ней, слышится хруст гравия. Она удерживает сандалии пальцами ног, чтобы не свалились. Шлепанье подошв кажется ей громче, чем было. Только бы сандалии не развалились!
Вот что она не объяснила попутчицам, потому что не хотела понапрасну тратить время, к тому же ей все равно, что они подумают: рельсы приведут их к внешней стене зоопарка, и, если даже Робби только играет с ними и собирается снова начать охоту, даже если за ними явится одетый в броню Дестин, они, подойдя к внешней ограде, возможно, сумеют перебраться через нее. Может быть, там тоже есть полиция. Полицейские, не участвующие в побоище. Или, на худой конец, там простираются акры леса, и, если она сможет найти в темноте укрытие, они с Линкольном отсидятся в безопасности, пока полиция ловит преступников.
От фонарных столбов, стоящих вдоль рельсов, протянулась цепочка белых огней. Темные участки чередуются с освещенными. Несколько безопасных шагов, а затем яркий свет. Пока света ей не миновать: с правой стороны от колеи тянется берег пруда с грубым забором, а с левой – течет ручей с журчащей водой.
– Мы идем по рельсам, – объявляет Линкольн, перегибаясь через ее руку и пытаясь посмотреть на землю, отчего она теряет равновесие. – На нас наедет поезд.
Звук его голоса заставляет ее напрячься. Еще один источник шума, еще один след, по которому их можно найти, и у нее в голове постоянно звучат два вопроса: Видят ли они нас? Слышат ли?
Она никому не позволит снова обнаружить их.
– Обними меня руками за шею, – шепчет она, переводя дыхание после каждой пары слов. – Вечером поезда здесь не ходят.
Он слушается и обнимает ее руками за шею, и его голова слегка ударяется о ее плечо.
Она слышит свои шаги и шаги позади себя и не сразу понимает, что других звуков нет. Пальба прекратилась. Наступила тишина, но эта тишина ее не успокаивает.
* * *
Тишина – это хорошо. Робби ее ждал.
Он представляет себе Дестина, и даже в воображении Дестин огромный, не умещающийся в кадр. Руки у него, как у Моряка Попая, совсем без запястий. Он представляет себе Дестина на лошади – его лошади! – и вспоминает тот раз, когда Дестин возил его верхом по холмам, но Робби только притворился, что ему понравилось. Мысль об этом была лучше реальной вещи. И он думает о татуировке монстра Джилы на бицепсе Дестина, такой классной, и как однажды Дестин назвал Робби игроком команды. Дестин никогда никак не называл Марка.
В изгородях стрекочут сверчки или кто-то еще, а когда мимо проходит Робби, они замолкают. Хорошо.
Есть такая игра на телевидении: актер взбирается на гору, как Робби сейчас поднимается на холм, и, если тупой участник шоу не ответит на вопрос, актер падает и исчезает. А участник карабкается все выше и выше, не зная, когда его сшибут.
Слева, слева, слева, справа, слева.
Он слышит, как где-то впереди по тротуару топает Марк, проходя, пожалуй, мимо указателя «АФРИКА». Он почти не сомневается, что это Марк. Полицейские должны появиться со стороны входа в зоопарк. Робби оглядывается, и ему кажется, он видит, как они движутся к озеру через пелену дыма.
Робби снова идет вперед. Он старается идти быстро, но не может, потому что он не Робби, а вымышленный игрок.
А потом перед ним появляется бегущий с раскинутыми руками Марк. У него какой-то нелепый вид. Увидев Робби, он чуть замедляется. Они сталкиваются, и Марк отскакивает от него, как шарик в пинболе.
– Думаю, они убили Дестина, – сообщает Марк, продолжая спускаться с холма. – Я так думаю. Должно быть.
– Угу, – мычит Робби, глядя на удаляющегося Марка.
У его ноги пробегает таракан. Вот он, в отличие от них, очень ловкий.
– Знаешь, они идут сюда, – говорит Марк.
Убедившись, что Робби не следует за ним, Марк останавливается.
– Знаю, что идут, – отвечает Робби, гордясь, что впервые в жизни Марк говорит громче его.
Теперь надо шикать на Марка, а не на него.
– Что ты делаешь? – спрашивает Марк.
Робби не знает. Он вообще ничего не знает, и не такое уж это плохое ощущение. Все кажется более расплывчатым, чем прежде. Его завернули в тонкую оберточную бумагу, как пралине, которые посылала ему мама, когда он один семестр учился в университете. Или он похож на мертвых сквобов, которых Хардинг, перед тем как похоронить, заворачивает в красновато-коричневый мох. Миссис Пауэлл частично вернула его себе самому, и теперь он застрял где-то посередине. Он увидел ее в той кладовке и сразу узнал, потому что за четырнадцать лет она почти не изменилась, только, может быть, волосы посветлели. Он так удивился, что она не выкрикнула его имя, как делала это, когда он выбегал из очереди в столовую, но потом сообразил, что она не знает, кто он такой, но он все же не сдержался и назвал ее по имени.
– Робби! – вопит Марк. – Пошли!
Через секунду он заставит себя сдвинуться с места. Он знает, что Марк психует. Но сначала ему надо перестать думать о миссис Пауэлл. Пусть она оставит его в покое. Напрасно он надеялся, что она его поймет, что разглядит в нем человека, который задумывается о разных вещах и готов совершить что-то хорошее. Но она не разглядела. А может, разглядела. Может, именно поэтому она просила его остаться с ней. Может, он все же достучался до нее и она потом будет думать о нем. Будет его вспоминать.
Она угощала его апельсином. Тогда. Угощала апельсином.
Неужели тогда это тоже был он?
Долгие годы он даже не вспоминал об этом, но, увидев ее, как будто почувствовал вкус апельсина. Он сидел в классе недалеко от ее стола, и они выполняли какое-то письменное задание, когда он учуял в воздухе запах апельсина. В те годы он всегда был голодным, сколько бы ни кормила его мама, и он встал, пытаясь придумать повод подойти к ее столу. Не успел он еще придумать, о чем ее спросить, как ноги понесли его к столу миссис Пауэлл. Он смотрел, как та разрезает апельсин на дольки, а она, подняв глаза, сказала ему, что не успела утром позавтракать. «Я люблю апельсины, – сказал он. – Мне нравится, как они пахнут».
Она не отослала его на место, а только посмеялась и протянула ему дольку, и он одним махом проглотил ее, отодрав от кожуры. Никто больше не получил апельсиновую дольку, только он.
Он не мог убить ее. Это, может быть, и ничего, но у нее на глазах он не мог убить и других. Даже после этого жуткого трюка с топором, повешенным на стену как будто специально для взламывания двери. Эта сценка была прямо как из кино. Но он не мог убить их, и вот он сошел с рельсов, как всегда с ним случается. Но как он мог быть настолько уверенным в своих желаниях, четко все спланировать, а потом сделать все не так, даже не осознавая этого?
Только не очень-то его это волнует, думает он. Он погружен в свои мысли.
– Я ухожу, – говорит Марк и пускается своей дурацкой трусцой вперевалку. – Не собираюсь стоять здесь и ждать, когда меня найдут.
– Дестин мертв, – с полувопросительной интонацией произносит Робби.
– Ты ведь знаешь, что это так! – выкрикивает Марк.
Робби заставляет себя тронуться с места. Суть в том, что на самом деле он не хочет оказаться в одиночестве, когда это случится. Не важно, где они будут. Полиция найдет их.
У него такое ощущение, словно он бесконечно бегает вверх-вниз по этому холму. Панцирь еще одного таракана – не такого уж проворного – хрустит у него под ногой.
Дестин, бывало, топтал тараканов босыми ногами.
Дестин говорил, что лучшее средство от ядовитого плюща – срезать бритвой верхний слой кожи и налить на рану отбеливатель. Робби однажды видел, как тот делает это. Наливая отбеливатель, Дестин улыбался.
А вдруг после жизни все-таки что-то есть, потому что невозможно себе представить, что человек вроде Дестина исчезнет в небытии.
Будь у него больше времени в запасе, он узнал бы от Дестина еще много интересного. Они познакомились с ним около десяти месяцев назад, если знакомство по Интернету считается. Робби спорил с Марком по поводу того, какое оружие больше подходит для джунглей. Он думал, М-14, если есть хорошие снайперы, или, может быть, «Стоунер-63», полу– или полностью автоматический, а Марк считал, это АК-103, и они стали гуглить, чтобы решить этот вопрос. Они кликали по разным форумам и обнаружили, что люди обсуждают все, начиная от изготовления ручных гранат и кончая консервированием оленины. Немного погодя они прочитали сообщение о семье, спасенной помощником шерифа после трехдневного пребывания в диких местах Вайоминга. Какой-то парень написал в комментариях, что никогда нельзя выезжать на машине без длинной цепи и домкрата, а они ни черта не поняли.
Итак, они спросили того парня, а парень оказался Дестином, и он все им объяснил. Дестин знал все обо всем, например, что бандану можно использовать как фильтр, наручники и жгут, а запасное оружие надо носить за плечами на тот случай, если кто-нибудь заставит вас заложить руки за голову. Всё. Робби всегда восхищался людьми, которые всё знают. Оказалось, Дестин живет за городом – в тридцати милях или около того. И после обширной электронной переписки они однажды встретились за пивом.
Они говорили о всякой всячине и позже опять встретились за пивом. Они были так счастливы, так счастливы, что такой парень захотел с ними тусоваться. Однажды Дестин спросил: «Хотите жить вечно?»
Марк ответил: «Угу».
И Дестин сказал: «Я знаю, как мы можем это сделать».
Он рассказал им о том, как случай в школе «Колумбайн» в корне изменил подход полиции к таким вещам. До того как те два парня расстреляли школу, полиция, получив сигнал о появлении вооруженного человека в общественном здании, считала, что это ситуация с заложниками, и дожидалась группы специального назначения для проведения переговоров. Но события в «Колумбайне» изменили правила: копы поняли, что может быть преступник, стреляющий во всех и каждого, быстро убивающий людей. Поэтому копы больше не дожидались у входа, у них появились новые методы. Был ли это один полицейский или двадцать, они сразу бросались внутрь здания и охотились за преступником, стремясь как можно скорее убить его. Возможно, вы стали бы восхищаться копами, не подозревая, какие они придурки. Копы много упражнялись в этих новых условиях, потому что после убийств в «Колумбайне» такие вещи происходили вновь и вновь. У экстремистов тоже появился новый шаблон поведения.
Дестину нравилось слово «шаблон».
Он говорил: «Шаблоны опасны. Шаблоны приучают не думать. История не повторяется, Роб. Каждую секунду происходит что-то новое».
Дестин говорил: «Если ты человек, понимающий истину, пытайся учить людей. Покажи людям, насколько они ограниченны, тогда они, может быть, постараются преодолеть эти границы».
Робби нравилась эта мысль. Он хотел показать людям, насколько они ограниченны.
Они все продумали. Робби с Марком спокойно войдут в зоопарк, спрятав оружие и не привлекая к себе внимания. Дестин войдет отдельно с оружием наперевес, играя роль чокнутого. Он был хорошим актером. Захватив сразу же несколько человек, он устроит спектакль по захвату заложников, которых отведет в один из офисов при входе. Робби с Марком должны находиться вдали от ворот, чтобы их никто не увидел, даже если кто-нибудь догадается, что Дестин не один. Дестин уверит полицию, что они следовали определенному сценарию, но на самом деле сценарий будет совершенно другим.
Робби с Марком отвечали за эту часть. Пока Дестин разыгрывает ситуацию с заложниками, держа полицейских на расстоянии, Робби с Марком начнут охоту. Весь зоопарк будет для них игровой площадкой. Они могут убивать кого угодно и как угодно. Никаких правил. Никаких границ.
А в конце полицейские поймут, как их одурачили. Поймут, что сидели сложа руки, пока шла бойня. Все, кто следил за происходящим по телевизору или Интернету, увидят, что копы – настоящие бараны. Все люди поймут, какие они бараны. Поймут, что прожили свои жизни, как тупые животные, не думая своим умом, и что Дестин, Робби и Марк подарили им путь к спасению. Шанс на просветление. Правильное слово для человека с совершенно новым взглядом на жизнь.
Дестин был прав, говоря, что в каждую секунду происходит что-то новое, потому что Робби сейчас здесь, и он знал, что это случится, но все еще не может в это поверить. Он по-прежнему здесь, а Дестина нет. Таков был их план, но в это мгновение все представляется другим.
Дым стелется по воздуху, как туман. Робби чувствует его запах.
Конечно, бронежилет не смог спасти Дестина. Он лишь позволил всему продлиться. Дестин говорил, что все стоящее требует жертв. Посмотрите на Иисуса. Посмотрите на Галилео и Линкольна. Да, думал Робби. Да. Дальше все было замечательно, и Дестин говорил о видимости и реальности, о единственном входе в зоопарк, о выходе и периметре ограды, но Робби не особенно вникал в детали. Какая честь быть выбранным, и Дестин все знает, а Марк – его лучший друг. Но вот концовка их подвела.
Он покончит с этим, и это будет единственная правильная вещь, которую он совершит. Даже если он не был идеальным, он покончит с этим.
Как это будет, думает он, и каково сейчас Дестину. Он слышал, как люди толкуют об ангелах и золотых улицах, а его мать говорила, ей хочется, чтобы смерть была похожа на сон, когда спишь в теплой постели с родными людьми, – в младенчестве он спал в ее кровати. Интересно, думает ли она о его отце, этом болване, или не хочет пускать его в свой рай. А вот Робби не хочется, чтобы рядом с ним кто-то был, не хочется ощущать тепло или любовь или быть наполненным светом – не нужна ему вся эта чепуха. Он не хочет ничего чувствовать. Пусть это будет как в ванне, когда из воды торчит только нос: ты ничего не слышишь и не видишь, не понимаешь даже, есть ли у тебя тело.
