Текст книги "Белая ночь"

Автор книги: Джим Батчер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Джим Батчер
«Белая ночь»

Посвящается

Джесс и Даре, новым членам нашей семьи

Глава ПЕРВАЯ

Многое на свете выглядит не тем, чем является на самом деле. И уж к самым плохим вещам это относится в первую очередь.

Я остановил свой покрытый боевыми шрамами, разноцветный «Фольксваген-Жук» перед старым чикагским многоквартирным домом – в каких-то четырех или пяти кварталах от моей берлоги. Обычно ко времени, когда полиция вызывает на место происшествия меня, дело обстоит довольно громко: налицо как минимум один труп, целое зарево синих мигалок, все замотано черно-желтой полицейской лентой, вокруг толкутся представители прессы – ну, или, по крайней мере, их прибытие ожидается с минуты на минуту.

На месте преступления царила совершеннейшая тишина. Я не увидел у подъезда ни одной полицейской машины, да и «скорая» стояла всего одна, с выключенными мигалками. Мимо прошла молодая мамаша с двумя детьми; один младенец ехал в коляске, другой ковылял по тротуару, ухватившись за руку матери. Пожилой мужчина выгуливал палевого лабрадора. Ни зевак, ни каких-либо других признаков чего-то из ряда вон выходящего.

Странно.

Неприятный холодок пробежал по моему загривку несмотря на солнечный майский день. Обычно я не начинаю напрягаться до тех пор, пока не столкнусь как минимум с одной кошмарной тварью, занимающейся каким-либо живописным злодеянием.

Я отмахнулся от этого, списав на возрастную паранойю. Ну, я не то, чтобы слишком уж стар, особенно для чародея, но возраст – такая штука, не успеваешь оправиться от одного кризиса, а на подходе уже другой, и наверняка этот новый не приятнее предыдущего.

Я вытянул ручник Голубого Жучка и вошел в подъезд. Лестничный марш, по которому я поднялся, настоятельно требовал замены выбитых плиток или по меньшей мере хорошей влажной уборки. Лифтовой холл оказался вымощен серо-голубой плиткой, отполированной в центре ногами почти до зеркального блеска. Выходившие в него двери были старыми, обшарпанными, зато из настоящего дуба. Мёрфи ждала меня в холле.

Пяти футов с копейками роста, весом в сотню фунтов с небольшим, Мёрфи вряд ли производит впечатление крутого чикагского копа, имеющего дело с маньяками и монстрами. Как-то не положено копам иметь такие русые волосы или такой курносый нос. Порой мне кажется, что Мёрфи стала крутым копом, на которого она не похожа, исключительно из чувства противоречия – впрочем, ни избыточная голубизна глаз, ни кажущаяся безобидность не скроют стального стержня ее характера. Она встретила меня деловым (типа, «мы-на-работе») кивком.

– Привет, Дрезден, – чуть напряженно произнесла она.

– Ба, лейтенант Мёрфи, – протянул я и, шаркнув ножкой, склонился перед ней в изысканном поклоне – полной противоположности ее нарочито грубоватым манерам. Я делал это вовсе не из чувства противоречия. Нет, правда. – Я оглушен вашим присутствием.

Я ожидал, что она возмущенно фыркнет. Вместо этого она вежливо, не слишком весело улыбнулась мне.

– Сержант Мёрфи, – мягко поправила она меня.

Я поперхнулся. Ну и чурбан же ты, Гарри. Еще не занявшись делом, ты уже ухитрился напомнить Мёрфи, во что ей обошлись дружба с тобой и помощь тебе.

Мёрфи служила в полиции в чине лейтенанта и руководила отделом Специальных Расследований. ОСР – это ответ чикагской полиции на проблемы, не вписывающиеся в рамки «нормальных». Если вампир расчленяет иммигранта, если вурдалак убивает кладбищенского сторожа или если фэйри заговаривают чьи-то волосы так, что те растут не наружу, а внутрь, кому-то приходится это расследовать. Кому-то приходится лезть в это с головой, чтобы заверить потом власти и общество в том, что все в порядке. Неблагодарная работа, но ОСР справляется с ней, потому что у них крепкие нервы, и верная рука, и еще чародей Гарри Дрезден, готовый при необходимости прийти на помощь.

Мёрфино начальство крепко обиделось на нее за то, что она в разгар кризиса ушла с рабочего места, чтобы помочь мне. Собственно, для полицейского назначение руководителем ОСР и так приравнивается к ссылке в Сибирь. Но отняв у нее чин и статус, которых она добилась упорным трудом, ее еще и унизили – не столько в глазах подчиненных, сколько в ее собственных.

– Сержант, – со вздохом кивнул я. – Извини, Мёрф, я забыл.

Она пожала плечами.

– Не переживай. Я тоже периодически забываю. Как правило, когда отвечаю на звонки, сидя на работе.

– Все равно я болван.

– С этим не поспоришь, Гарри, – хмыкнула Мёрфи и легонько шлепнула меня по бицепсу. – Впрочем, твоей вины в этом нет.

– Очень благородно с твоей стороны, Минни-Маус, – отозвался я.

Она фыркнула и хлопнула ладонью по кнопке лифта.

– Как-то тихо здесь по сравнению с другими местами преступления.

Она поморщилась.

– Это и не преступление.

– Правда?

– Ну, не совсем, – ответила она и посмотрела на меня искоса. – Не официально.

– А-а, – протянул я. – Тогда я что, не считаюсь официальным консультантом?

– Официально нет, – подтвердила она. – Столлинзу здорово урезали бюджет. То есть, на оборудование и зарплаты еще хватает, но…

Я покосился на нее, заломив бровь.

– Меня интересует твое мнение, – сказала она.

– Насчет чего?

Она покачала головой.

– Не хочу настраивать тебя. Просто посмотри и скажи, что ты там увидел.

– Ну, это можно, – согласился я.

– Я сама тебе заплачу.

– Мёрф, ты не обяза…

Она очень пристально на меня посмотрела.

Раненая гордость сержанта Мёрфи не позволяла ей принимать милостыню. Я поднял руки в знак капитуляции.

– Как скажете, босс.

– Вот так-то лучше.

Она проводила меня в квартиру на седьмом этаже. Пара выходивших в коридор квартирных дверей приоткрылась и, проходя, я краем глаза увидел опасливо выглядывавших жильцов. В дальнем конце коридора стояли двое парней, по виду санитаров – усталых, угрюмых санитаров. Один курил, второй просто прислонился к стене, скрестив руки на груди и сдвинув козырек бейсболки на глаза. Мёрфи отперла дверь ключом, не глядя на них; впрочем, они обратили на нее ненамного больше внимания.

Взмахом руки Мёрфи пригласила меня войти и осталась стоять у входа.

Я вошел. Квартирка оказалась маленькой, видавшей виды, но чисто прибранной. Большую часть противоположной от входа стены с двумя окнами занимали миниатюрные джунгли из очень и очень ухоженных растений. Не отходя от двери, я разглядел небольшой телевизор на тумбочке, старый музыкальный центр и кушетку.

На кушетке лежала мертвая женщина.

Она лежала, сложив руки на животе. Опыта у меня маловато, чтобы определить, сколько она так пролежала, но лицо ее утратило уже естественные краски, а живот чуть вздулся, поэтому я решил, что она умерла по меньшей мере накануне. Возраст ее я тоже определить не смог – вряд ли больше тридцати. На ней был розовый махровый халат, на глазах – очки; волосы она собрала в пучок.

На столике рядом с диваном стоял пустой пузырек из-под лекарства со снятой крышкой. Рядом стоял графин с золотистой жидкостью, покрытый тальком для снятия отпечатков и накрытый пленкой – как и стакан, пустой, если не считать с полпальца воды на дне; судя по всему, это растаяли один или два кубика льда.

Рядом со стаканом лежала написанная от руки записка – тоже в прозрачном пластиковом мешке, вместе с гелевой ручкой.

Я осмотрел женщину. Потом подошел к столику и прочитал записку: Я так устала бояться. Ничего не осталось. Простите меня. Жанин.

Я поежился.

Поймите меня правильно: трупов за свою жизнь я понасмотрелся. Если уж на то пошло, мне доводилось видеть сцены преступлений, напоминавшие скорее бойню. И запахи мне встречались похуже этого: уж поверьте, вспоротое тело испускает такую вонь, что она кажется осязаемой. По сравнению со многими моими прошлыми делами эта картина представлялась почти что мирной. Обустроенной. Можно сказать, уютной.

Ничто в обстановке не говорило о том, что хозяйка квартиры умерла. Может, потому это и производило такое зловещее впечатление. За исключением трупа Жанин, квартира производила впечатление того, что хозяйка ее просто вышла перекусить.

Я побродил по квартире, стараясь ни к чему не прикасаться. Ванная и одна из спален оказались такими же, как гостиная: аккуратными, чуть тесноватыми, небогатыми, но совершенно явно ухоженными. Потом я заглянул на кухню. В раковине отмокали в давно остывшей воде тарелки. В холодильнике мок в маринаде из какого-то соуса цыпленок.

– Самоубийцы редко оставляют все готовым к обеду, правда? И посуду не складывают в раковину, чтобы помыть. Да и очки, как правило, снимают, разве нет?

Мёрфи издала горлом неопределенный звук.

– Никаких фотографий, – задумчиво продолжал я. – Ни семейных, ни выпускных, ни с отпуска в Диснейленде, – я повернулся к двери во вторую спальню. – Волос нет ни в сливе ванны, ни в мусорной корзинке. И компьютера нет.

Я отворил дверь во вторую спальню и зажмурился, чтобы не мешать другим органам чувств. Я обнаружил то, что и ожидал обнаружить.

– Она занималась магией, – тихо произнес я.

Свой личный алтарь Жанин устроила на низком деревянном столике у восточной стены. Приблизившись к нему, я ощутил легкое покалывание магической энергии – скорее не покалывание даже, а тепло, словно от почти полностью прогоревших углей. Собственно, энергии этой и раньше не было особенно чтобы много, а теперь, после смерти женщины, она и вовсе почти сошла на нет. Еще один восход солнца, и от нее не останется и следа.

На столе лежали в нужном, тщательно рассчитанном порядке несколько предметов: колокольчик; толстая тетрадь в кожаном переплете, возможно, дневник записей; старый оловянный кубок, простой, но без единого пятнышка, и маленький жезл из красного дерева с прикрепленным к одному концу медной проволокой куском хрусталя.

Единственный предмет производил впечатление совершенно здесь неуместного.

Очень, очень старый нож с узким лезвием, какие в эпоху раннего Ренессанса называли стилетами, лежал на ковре перед алтарем, нацелившись острием в противоположный угол спальни.

Я хмыкнул и, обогнув ковер, подошел к ножу. Нахмурившись, я подумал немного, потом скользнул взглядом от лезвия к рукояти. Прикинув в уме линию, я вернулся к двери и выглянул в гостиную.

Рукоять ножа показывала точно на тело Жанин.

Я снова подошел к ножу и, пригнувшись, проследил, куда показывает острие.

В точку на дальней стене.

Я оглянулся на Мёрфи – та остановилась в дверях спальни.

– Нашел что-нибудь? – поинтересовалась она.

– Пока не знаю точно. Подожди немного, – я подошел к стене и придвинул к ней ладонь с растопыренными пальцами, не касаясь ее. Потом зажмурился в попытке уловить следы сохранившейся в этой точке энергии. Я постоял так несколько секунд и опустил руку. – Что-то там такого есть, – сообщил я. – Но слишком слабое, чтобы распознать, не задействовав при этом Зрение. А мне до тошноты не хочется этого делать.

– И что тогда? – спросила Мёрфи.

– Только то, что придется лезть за инструментами. Сейчас вернусь, – я вышел, спустился к машине и достал из бардачка пластмассовую коробку для рыболовных снастей, с которой и вернулся в спальню покойной.

– Это что-то новое, – заметила Мёрфи.

Я поставил коробку на пол и открыл ее.

– Понимаешь, я тут обучаю свою ученицу основам томатургии. Вот и приходится выезжать за город в целях безопасности, – я порылся в коробке и нашел, наконец, пластмассовую пробирку, заполненную крупинками металла. – Первые две-три недели я просто таскал все навалом в пакете, но потом привел немного в порядок – так удобнее.

– А что это? – спросила Мёрфи.

– Медные опилки, – ответил я. – Они проводят энергию. Если энергия там хоть как-то упорядочена, может, мне удастся это увидеть.

– А-а, это вроде как тальк для отпечатков, – поняла Мёрфи.

– Именно, – подтвердил я. Потом достал из кармана ветровки кусок мела и очертил им на ковре едва заметный круг. Усилием воли я замкнул его, и невидимый барьер отгородил меня от случайных потоков энергии, позволив сосредоточиться на заклинании. Формула, которую я собирался использовать, не из простых, по крайней мере, для меня, так что пытаться работать с ней без магического круга – все равно, что зажечь спичку на ураганном ветру.

Я закрыл глаза, сосредотачиваясь, и высыпал на правую ладонь унцию-другую медных опилок. Потом прошептал формулу заклинания, зарядив их энергией – совсем слабым зарядом, но и его хватило бы, чтобы они притянулись к сохранившим энергию участкам стены. Дождавшись, пока они зарядятся, я шепнул: – Illumina magnus, – разрушил круг, стерев линию носком башмака, и швырнул горсть опилок в стену.

Потрескивая электрическими разрядами, устремились они к стене и прилипли к ней. В воздухе запахло озоном.

Я придвинулся к стене и осторожно подул на нее, очистив от случайно прилипших опилок. Потом отступил на шаг.

Медные опилки выстроились в определенном порядке, изобразив на стене символы. Точнее, буквы: ИСХОД 22.18.

Мёрфи сдвинула брови, глядя на надпись.

– Строфа из Библии?

– Угу.

– Я не помню, – призналась она. – А ты?

Я кивнул.

– Такое трудно забыть: «Ворожеи не оставляйте в живых».

Глава ВТОРАЯ

– Выходит, это убийство, – произнесла Мёрфи.

– Похоже на то, – согласился я.

– И убийца хотел, чтобы ты узнал об этом, – она подошла ко мне и остановилась, хмуро глядя на стену. – Коп бы этого не обнаружил.

– Угу, – кивнул я. Пустая квартира издавала щелкающие звуки, какие издает, оседая на протяжении жизни, любой дом. Должно быть, покойная привыкла к таким звукам.

– И что? – в голосе Мёрфи звучало едва заметное, но все-таки облегчение. – Что мы здесь видим? Работу какого-то религиозного психа? Охотника на ведьм? Возрождение инквизиции?

– Использовавшего магию, чтобы оставить нам послание? – усомнился я.

– Мало ли на что способны психи, – Мёрфи нахмурилась еще сильнее. – А правда, как оно сюда попало, это послание? Такое мог оставить только человек, занимающийся магией?

Я мотнул головой.

– Тот, кто убил ее, мог потом просто окунуть палец в воду, что оставалась в кубке, и написал это им на стене. Вода высохла, а следы энергии остались.

– От воды? – удивилась она.

– От освященной воды, – поправил я. – Считай ее святой водой. Позитивную энергию она, во всяком случае, аккумулирует точно так же.

Мёрфи продолжала хмуриться, переводя взгляд со стены на меня и обратно.

– Святой? – переспросила она. – Мне казалось, магия связана только с энергией, и с математическими уравнениями, и тому подобными штуками. Вроде электричества и термодинамики.

– Не все с тобой согласятся, – я мотнул головой в сторону алтаря. – Убитая принадлежала к викканцам.

– Ведьма?

– И ведьма тоже, – кивнул я. – Но далеко не все викканцы обладают реальными способностями к магии. Для большинства все их ритуалы и церемонии не заключают в себе настоящего волшебства.

– Тогда зачем же они всем этим занимаются?

– Возлюбленные мои, мы собрались здесь сегодня, чтобы соединить этого мужчину и эту женщину священными узами брака, – я пожал плечами. – У каждой веры свои ритуалы, Мёрф.

– Значит, тут дело в столкновении религий? – спросила Мёрфи.

Я пожал плечами.

– Настоящему викканцу, типа, трудно конфликтовать с другими религиями. Викканство вообще понятие довольно расплывчатое. Имеется ряд положений, которым следуют девяносто девять процентов викканцев, но в основе веры лежит свобода личности. Викканцы полагают, что до тех пор, пока это не причиняет вреда никому другому, ты волен действовать так, как тебе заблагорассудится, и верить в то, во что считаешь нужным. Поэтому их личные убеждения хоть немного, да отличаются от других. Так сказать, индивидуализированы.

Мёрфи, при всем при том остававшаяся католичкой, нахмурилась.

– Мне казалось, в христианстве тоже говорится кое-что насчет всепрощения, и терпимости, и отношения к другим так, как тебе хотелось бы по отношению к себе самому.

– Ну-ну, – кивнул я. – Как нельзя более подходит к крестовым походам, и к инквизиции…

– Вот именно, – заявила Мёрфи. – Как бы я ни относилась к исламу, или к викканству, или к любой другой религии, факт в том, что это всего лишь группы людей. У каждой веры свои ритуалы. Но поскольку участвуют в них живые люди, у каждой веры найдутся свои ублюдки.

– Для того, чтобы затеять бучу, достаточно одной стороны, – согласился я. – Ку-клус-клан ссылается на Священное Писание. Равно как куча разных реакционных религиозных организаций. И все они любители выдирать цитаты из контекста, – я махнул рукой в сторону стены. – Как в этом случае.

– Ну, не знаю. «Ворожеи не оставляйте в живых». На мой взгляд, вполне недвусмысленно.

– Выдрано из контекста, но недвусмысленно, – сказал я. – Ты только не забывай, что это строка из той же книги Библии, в которой рекомендуется предавать смерти ребенка, обругавшего своих родителей, или скотовладельца, чей вол по его недосмотру причинил кому-то вред, и вообще всякого, кто работает или хотя бы огонь разводит в субботу… не говоря уже о том, кто трахается с животными.

Мёрфи фыркнула.

– И еще надо помнить, что изначальный текст этот написан несколько тысяч лет назад. На иврите. В оригинале этой фразы используется слово, обозначающее того, кто складывает заклятия во вред другим. В той культуре различали магию полезную и вредоносную. К началу Средних Веков в религии преобладали убеждения, согласно которым каждый, занимавшийся магией в любом ее виде, автоматически зачислялся во враги человечества. При этом не делалось разницы между белой магией и черной. А к тому моменту, когда эта строка добралась до Англии, славный король Джеймс имел зуб на ведьм, так что «наводящего вредные заклятия» перевели просто как «ворожею».

– Посмотреть с этой позиции, так фраза и впрямь вынута из контекста, – признала Мёрфи. – Но куча народу возразит тебе в том смысле, что Библия не может иметь изъянов. Что Господь Бог не допустил бы подобных ошибок.

– Мне кажется, Бог дал каждому свободу выбора, – сказал я. – Что предположительно – да нет, очевидно – подразумевает право отклоняться от исходного оригинала при переводе с одного языка на другой.

– Не заставляй меня думать, – запротестовала Мёрфи. – Моя вера превыше.

Я ухмыльнулся.

– Вот видишь? Потому я не религиозен. Должно быть, просто не умею держать язык за зубами достаточно долго, чтобы ужиться с кем-либо другим.

– Мне кажется, это потому что ты никогда не позволял никакой религии тронуть тебя за живое.

– Ну, и это тоже, – согласился я.

Ни я, ни она на протяжении всего этого разговора не оглядывался на лежавшее в гостиной тело. Воцарилась неловкая тишина. Поскрипывали половицы.

– Убийство, – произнесла, наконец, Мёрфи, глядя на стену. – Возможно, кто-то считает, что осуществляет священную миссию.

– Убийство, – повторил я. – Делать какие-то заключения преждевременно. И все-таки, чего ты мне позвонила?

– Этот алтарь, – ответила она. – И нестыковки в обстоятельствах ее смерти.

– Никто не примет магическую надпись на стене в качестве улики.

– Я понимаю, – кивнула она. – Официально она проходит по графе «самоубийство».

– Из чего следует, что я играю самостоятельно, – заметил я.

– Я переговорила со Столлинзом, – возразила она. – Я беру два дня отгула – начиная с завтрашнего дня. Так что я тоже в игре.

– Отлично, – я вдруг нахмурился: мне в голову вдруг пришла мысль, от которой мне сделалось немного не по себе. – Это ведь не единственное такое самоубийство, верно?

– Я сейчас при исполнении, – вздохнула Мёрфи. – Это информация, делиться которой с тобой я не имею права. В отличие от кого-то вроде, скажем, Баттерса.

– Верно, – согласился я.

Совершенно неожиданно Мёрфи стремительно крутанулась на месте, описав правой пяткой горизонтальный полукруг на высоте колена. Нога ее со стуком врезалась во что-то невидимое у нее за спиной, и это что-то тяжело ударилось об пол. Мёрфи – зажмурившись! – навалилась на это невидимое что-то, и руки ее с растопыренными пальцами описали в воздухе несколько круговых движений, будто шаря вслепую. Потом Мёрфи хмыкнула, еще раз двинула руками и чуть повела плечами.

Высокий женский голос громко охнул от боли, а потом под Мёрфи возникла девушка. Мерфи навалилась на нее, прижав к полу и завернув ей руку за спину под болезненным даже на вид углом.

Девушке было лет восемнадцать. Одежду ее составляли солдатские бутсы, черно-серые маскировочные штаны и серая футболка в обтяжку. Ростом она едва не на фут превосходила Мёрфи, да и сложение имела этакое… капитальное… кирпичное. Коротко остриженные, выбеленные перекисью волосы торчали задорными панковскими шипами. Татуировка, начавшись на шее, ныряла под футболку и показывалась уже на голом животе, вновь уходя дальше куда-то в штаны. Еще у нее были полдюжины колец в ушах, колечко в ноздре, колечко на брови и серебряный шарик под нижней губой. На руке, которую удерживала Мёрфи, поблескивал браслет из темных стеклянных бус.

– Гарри? – произнесла Мёрфи голосом, при всей вежливости и терпеливости требовавшим объяснения.

Я вздохнул.

– Мёрф, ты помнишь мою ученицу, Молли Карпентер?

Мёрфи склонила голову набок и вгляделась в профиль.

– О, да, конечно, – отозвалась она. – Просто не узнала без розово-голубых волос. Ну, и невидимой она в прошлый раз не была, – она вопросительно посмотрела на меня.

Я подмигнул ей и опустился на ковер рядом с девушкой, изобразив на лице самое убедительное из моих хмурых выражений.

– Я сказал тебе оставаться у входа в квартиру и упражняться в наблюдательности?

– Ох, да ладно, – взмолилась Молли. – Это же невозможно. И скучно как черт-те что.

– Повторение – мать учения, детка.

– У меня скоро задница отсохнет от этого вашего повторения! – возмутилась Молли. – Я и так знаю в сто раз больше, чем год назад!

– Еще лет шесть-семь в том же темпе, – кивнул я, – и ты, возможно – возможно! – созреешь, чтобы делать это самостоятельно. До тех пор ты моя ученица. Я твой наставник, и ты будешь делать все как я тебе говорю.

– Но я ведь могу помочь вам!

– Сидя в тюрьме – вряд ли, – заметил я.

– Вы вторглись на место преступления, – сообщила Мёрфи.

– Ох, да ладно вам, – буркнула Молли, но в голосе ее явственно зазвучали опасливые нотки.

(на всякий случай, если кто не знает, Молли уже совершеннолетняя)

Трудно придумать, какую менее удачную реплику она могла бы произнести.

– Что ж, – вздохнула Мёрфи, достала из кармана куртки наручники и защелкнула браслет на запястье у Молли. – Вы имеете право хранить молчание.

Глаза у Молли расширились, и она подняла взгляд на меня.

– Что? Гарри…

– Если же вы предпочитаете не воспользоваться этим правом, – назубок, как молитву, продолжала декламировать Мёрфи, – все, что вы скажете, может быть использовано против вас на суде.

– Мне очень жаль, детка, – я пожал плечами. – Это реальная жизнь. Послушай, твои приводы как несовершеннолетней уже списаны, да? Тебя будут судить как совершеннолетнюю. Первая судимость… тебе вряд ли дадут больше… а, Мёрф?

Мёрфи прервала заведенный ритуал.

– От тридцати до шестидесяти суток, скорее всего, – она вздохнула и продолжила зачитывать права арестованного.

– Вот видишь? Не так уж и страшно. Увидимся через месяц-другой.

Молли заметно побледнела.

– Но… но…

– Да, кстати, – добавил я. – В первый день поколоти кого-нибудь. Считается, что это избавит тебя от многих сопутствующих неприятностей.

Мёрфи вздернула закованную в наручники Молли на ноги.

– Вы поняли свои права?

Рот у Молли потрясенно открылся. Она переводила взгляд с Мёрфи на меня и обратно.

– Ну, – рассудительно сказал я, – ты могла бы еще извиниться.

– П-прошу прощения, Гарри, – пробормотала она.

Я вздохнул.

– Не у меня проси, детка. Не я веду следствие.

– Но… Молли осеклась и снова посмотрела на Мёрфи. – Я же т-только стояла там… н-ничего больше.

– В перчатках? – спросила Мёрфи.

– Н-нет.

– В обуви?

– Д-да.

– Трогали чего-нибудь?

– Э… – замялась Молли. – Ну, дверь. Так, толкнула чуть-чуть. И эту вазу китайскую, ну, в которой у нее мята растет. Ту, что с трещиной.

– Из чего следует, – сказала Мёрфи, – что если я докажу, что это убийство, осмотр помещения даст нам отпечатки ваших пальцев, вашей обуви, да и волосы ваши, пусть под таким слоем лака, тоже запросто могут падать. Поскольку вы не входите в число следователей или официальных консультантов, наличие всего этого на месте преступления автоматически переводит вас в разряд подозреваемых.

Молли мотнула головой.

– Но вы сказали ведь, это считается самоу…

– Даже если так, в отличие от Гарри вы незнакомы с правилами, и ваше присутствие здесь может уничтожить улики, необходимые для поисков настоящего убийцы, который, возможно, готовится нанести новый удар.

Молли смотрела на нее, открыв рот.

– Потому и существуют правила, не позволяющие посторонним находиться на месте преступления. Это не игра, миссис Карпентер, – Мёрфи говорила негромко, без угрозы. – Ошибка здесь может стоить кому-нибудь жизни. Вы меня понимаете?

Молли снова посмотрела на меня, и опять на нее, и плечи ее поникли.

– Я не хотела… Извините.

– Тем, кто уже мертв, извинения не помогут, Молли, – мягко произнес я. – Ты так и не научилась пока оценивать последствия, а это недопустимо. Ни в коем случае.

Молли чуть поежилась и кивнула.

– Надеюсь, такого больше не случится, – сказала Мёрфи.

– Нет, мэм.

Мёрфи скептически посмотрела на Молли, потом на меня.

– Она хотела как лучше, – вздохнул я. – Надеялась помочь нам.

Молли бросила на меня исполненный благодарности взгляд.

Лицо у Мёрфи немного смягчилось, и она сняла с нее наручники.

– Надеюсь, что так.

Молли, морщась, растирала запястья.

– Э… мэм? Как вы догадались, что я здесь?

– Половицы скрипели, хотя никто на них не стоял, – сказал я.

– И ваш дезодорант, – добавила Мёрфи.

– Твой пирсинг на языке лязгнул о зубы, – продолжал я.

– И воздух шелохнулся несколько минут назад, – продолжала Мёрфи. – Причем так, что на сквозняк не похоже.

Молли поперхнулась, и на щеках ее выступил румянец.

– Ох, – только и сказала она.

– Но мы ведь ее не видели, правда, Мёрф?

Мёрфи мотнула головой.

– Ни чуточки.

Небольшая встряска во избежание избыточного самомнения всегда полезна для воспитанника. Моя воспитанница жалобно вздохнула.

– Что ж, – сказал я. – Раз уж ты здесь, можешь поучаствовать и дальше, – я кивнул Мёрфи и направился к двери.

– Куда мы сейчас? – спросила Молли. Двое санитаров, скучавших в холле за дверью, при виде выходившей из квартиры Молли выпучили глаза. Мёрфи вышла последней и дала им знак выносить тело.

– Повидаться с одним из моих друзей, – ответил я. – Ты польку любишь?