Текст книги "Маленькое одолжение"

Автор книги: Джим Батчер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)

Глава ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Снова начался снегопад. Пять или шесть дюймов снега нападало с тех пор, как кто-то в последний раз чистил дорожку от крыльца Карпентеров. Снег под подошвами моих башмаков звонко хрустел в ночной тишине. Должно быть, мои шаги было слышно в соседнем квартале.

Никодимус ждал меня в по обыкновению небрежном, но стильном наряде: темно-зеленой шелковой сорочке и черных брюках. Он стоял, наблюдая за нашим приближением, с нейтральным выражением лица, чуть прищурив глаза.

Я поежился, когда меня коснулось дыхание холодного ветра, и мои усталые мышцы едва не отказались мне повиноваться. Черт подери, ведь это я, вроде как, работаю на Зимнюю Королеву. Так какого черта кому-то другому куда уютнее, чем мне, в этом эпицентре метели?

Я остановился у калитки Майклова палисадника и уперся посохом в снег. Некоторое время Никодимус смотрел на меня молча. Тень подвинулась, закрыв его лицо, так что выражения его я почти не видел.

– Что, – негромким, убийственно-ледяным тоном произнес он, – это?

Мыш пристально посмотрел на Никодимуса и испустил рык, такой низкий, что вокруг него взвились с земли снежные хлопья. Мой пес оскалился, выставив на обозрение свои белые клыки, и зарычал громче.

Блин-тарарам. Я никогда еще не видел, чтобы Мыш реагировал так на кого-либо… ну, если не считать конкретного махалова.

И, похоже, Никодимусу Мыш тоже не очень понравился.

– Отвечайте на мой вопрос, Дрезден, – прорычал Никодимус. – Что это такое?

– Мера предосторожности. Чтобы не увязнуть в снегу, – сказал я. – Он учится на сенбернара.

– Прошу прощения? – не понял Никодимус.

Я сделал вид, что прикрываю уши пса рукой.

– Только не говорите ему, что на самом деле они не таскают на шее бочонки бухла, – произнес я театральным шепотом. – Это разобьет ему сердце.

Никодимус не трогался с места, но тень его поползла по снегу, пока не улеглась бесформенной лужей между ним и Мышом. Лицо его снова выступило на свет, и он улыбался.

– Гм. Так мне в лицо не дерзили уже довольно давно. Позволите задать вам один вопрос?

– Почему нет?

– Вы всегда прячетесь за дерзость, когда вам страшно, а, Дрезден?

– Я не считаю, что прячусь. Я считаю это наступлением здорового юмора. Позволите задать вам один вопрос?

Улыбка сделалась шире.

– О, почему нет?

– Как получается, что часть вас, лузеров, похоже, сохраняет собственные имена, тогда как других зовут лишь по имени Падшего в монете?

– Ничего сложного, – отозвался Никодимус. – Некоторые члены нашего ордена обладают активным, волевым сознанием, которому хватает силы сохранить свою личность. Другие же, – он элегантно, надменно пожал плечом, – обладают значительно меньшей ценой. Просто носители, расходный материал, не более того.

– Как Расмуссен, – пробормотал я.

На мгновение на лице Никодимуса мелькнуло что-то, похожее на растерянность. Потом глаза его сощурились, вонзившись в меня взглядом. Его тень снова подвинулась, и что-то произвело звук, неприятно напоминающий змеиное шипение.

– Ах да, носитель Урсиэли. Да, конечно, – он посмотрел мимо меня, на дом. – Ваши друзья еще не начали шептаться у вас за спиной?

Будь я проклят, если не начали, хотя я не имел ни малейшего представления, почему. На всякий случай я изобразил на лице маску игрока в покер.

– С чего это?

– Попробуйте представить события в Аквариуме с их точки зрения. Они входят в здание вместе с вами – и еще с тем, кого они сами ни за что бы с собой не взяли – но вы настояли на том, чтобы с вами пошел полицейский офицер. В результате вы уходите для приватного разговора, при котором присутствуют – по их мнению – только вы, я и сторожевой пес Архива. Потом активируется символ, и все, что они слышат – это шум чудовищного конфликта. Так быстро, как только позволяют обстоятельства, они спешат к месту событий и обнаруживают моих людей, вытаскивающих вас из воды – с целью отобрать монету лежащую у вас в кармане, но ваши друзья-то этого не знают. Выясняется, что Архив исчез, ее телохранитель убит или ранен, а вам оказывали несомненную помощь мои люди.

– И они так и не видели того, что произошло на самом деле, – продолжал Никодимус. – С точки зрения подозрительного рассудка все это выглядит, по меньшей мере, неоднозначно.

Я кашлянул.

– Не уверен.

– Правда? – удивился Никодимус. – Даже когда вы собираетесь предложить вернуть мне монеты, захваченные в Аквариуме? Одиннадцать монет, Дрезден. Стоит мне получить их, и все, чем ваши люди занимались последние несколько дней, окажется лишенным смысла. Я верну себе свою силу… нет, стану сильнее, позаимствовав могущество Архива. Не так уж сложно сделать из всего этого вывод, что вы получили идеальную возможность предать их в критический момент – каковой и наступил.

Я… я не думал об этом в таком ракурсе.

– «Что, если он все-таки попал под влияние этой ее тени?» – вот как они думают. «Что, если он не полностью свободен в своих решениях?» – вот как они думают. Предательство – оружие, на порядок мощнее магии, Дрезден. У меня за плечами два тысячелетия практики по этой части, и вашим друзьям-рыцарям это известно.

Внезапно мне сделалось гораздо более ясным поведение Майкла, и тушеное мясо сразу же попросилось обратно. Я пытался сохранить маску игрока в покер, но получалось это у меня неважно.

– Ого, – сказал Никодимус, округлив глаза. – После стольких лет необоснованных подозрений и враждебности со стороны вашего же собственного Совета осознать это, должно быть, особенно болезненно, – он ухмыльнулся, покосившись сначала на Мыша, потом на меня. – Это разбивает ваше сердце.

Мыш прижался плечом к моей ноге, свирепо рыкнул на Никодимуса и сделал шаг вперед.

Никодимус не обратил на него ни малейшего внимания, глядя только на меня.

– Соблазнительное предложение, – произнес он. – Обменять монеты на Архив? Предоставить мне возможность уйти со всеми сокровищами из сейфа? Такое трудно оставить без внимания. Отменно проделано.

– Ну? – спросил я. – Где вы хотите осуществить обмен?

Он покачал головой.

– Обмена не будет, – тихо произнес он. – Это эндшпиль, Дрезден, пусть даже вы и ваши друзья не можете смириться с этим. Как только я получил Архив, все остальное перестало иметь особое значение. Конечно, потеря монет причиняет некоторые неудобства, но я могу без них обойтись. От Намшиила Колючего в его нынешнем состоянии немного толка, и я трудился последние две тысячи лет не для того, чтобы в последнюю секунду поставить все на карту. Сделки не будет.

Я поперхнулся.

– Тогда зачем вы здесь?

– Чтобы дать вам шанс передумать, – ответил Никодимус. – Мне кажется, мы с вами не так сильно отличаемся друг от друга. Мы оба личности волевые. Оба живем ради идеалов, а не материальной выгоды. Оба готовы пожертвовать собой ради достижения своей цели.

– Возможно, нам стоило бы и одеваться похоже?

Он развел руками.

– Я мог бы стать союзником, более эффективным и опасным, чем любой из тех, что у вас есть сегодня. Я хотел бы найти точки соприкосновения наших с вами интересов – как знать, может, часть ваших целей станет и моими. Я могу предложить вам поддержку, превышающую все, что когда-либо делал для вас ваш Совет. Конечно, материальная выгода от подобного партнерства – вещь второстепенная, но разве вам не хотелось бы жить каком-нибудь другом месте, а не в вашем сыром подвале? Разве вам не надоело, возвращаясь домой, мыться под холодным душем, питаться дешевой едой, спать в одиночестве?

Я молча смотрел на него.

– В мире столько работы для вас, Дрезден – и далеко не вся она будет для вас отвратительна. Честно говоря, я вполне могу представить себе, что значительная часть ее будет абсолютно соответствовать вашим понятиям добра и зла.

К черту маску. Я осклабился.

– Ну, например?

– Например, Красная Коллегия, – сказал Никодимус. – Их много, они хорошо организованы, они представляют собой угрозу моим планам, смертельную опасность для человечества – и они совершенно омерзительны эстетически. Это паразиты, которые неудобны с сиюминутной точки зрения, опасны с тактических позиций и смертельно опасны в стратегическом разрезе. Рано или поздно их в любом случае придется уничтожить. Я не испытываю ни малейших сомнений, предлагая вам свою помощь в этом вопросе, а вместе с вами – и Белому Совету.

– То есть, хотите устранить Красную Коллегию руками Совета, не замарав своих? – поинтересовался я.

– Можно подумать, вы ни разу не служили орудием в их руках.

– Для того, чтобы оказаться орудием, Совету не нужна моя помощь, – буркнул я.

– И все же отказ будет противоречить вашим понятиям о справедливости, требующим отмщения. Особенно с учетом того, что они сделали со Сьюзен Родригез, – он склонил голову набок. – Ведь ей еще можно помочь, вы знаете? Если кому-то и известны способы избавить ее от последствий общения с вампирами, так это Падшим.

– Почему бы вам сразу не предложить мне плавучих замков и мира во всем мире, если это в ваших силах, Ник?

Он развел руками.

– Я всего лишь констатирую открывающиеся перед вами возможности. Однако одно совершенно очевидно: у нас с вами множество общих врагов. Я хочу помочь вам сражаться с ними.

– Позвольте мне уточнить, – произнес я. – Вы говорите мне, что хотите, чтобы я работал с вами, и что я при этом останусь одним из хороших парней. Так?

– Добро и зло – понятия относительные. Вы и сами это уже знаете. Однако я никогда не предложу вам действовать против вашей совести. Мне нет необходимости поступать так, чтобы использовать ваши способности. Просто прикиньте, скольким людям вы сможете помочь, обладая силой, которую я вам предлагаю.

– Угу. Похоже, вы просто настоящий филантроп.

– Я уже сказал, я хочу работать с вами, и говорю это совершенно искренне, – он встретился со мной взглядом. – Загляните мне в душу, Дрезден. Сами увидите.

Мое сердцебиение участилось до тысячи ударов в секунду, и я в ужасе опустил взгляд. Я не желал видеть того, что скрывалось за темными, спокойными, древними глазами Никодимуса. Там могло обнаружиться что-то чудовищное, что-то, что порвало бы в хлам мой рассудок или просто оставило бы на нем след – словно мазок жирной копоти.

Или это могло оказаться еще хуже.

Что, если он говорил правду?

Я оглянулся на дом Карпентеров, ощущая себя ужасно замерзшим и ужасно усталым. Усталым от всего. Вообще от всего. Я опустил взгляд на свой наряд с чужого плеча, на торчавшие из-под штанин голые лодыжки, припорошенные уже снегом.

– Я не имею ничего лично против вас, Дрезден, – заявил он. – Я уважаю вас за цельность. Я с удовольствием поработал бы с вами. Но не заблуждайтесь: если вы попытаетесь встать у меня на пути, я смету вас вместе со всеми остальными.

Наступила тишина.

Я думал о том, что я вообще знаю о Никодимусе.

Я думал о моих друзьях и о шепоте за спиной. Я думал о умолчаниях и недоговорках.

Я думал о том, во что может превратиться мир, если Никодимусу удастся обратить Иву.

Я думал о том, как, возможно, страшно девочке именно в эту минуту.

И я думал о старике с Окинавы, который в буквальном смысле этого слова отдал свою жизнь ради моей.

– Вы и я, – произнес я негромко, – оба готовы жертвовать ради достижения своей цели.

Никодимус выжидающе склонил голову набок.

– Основная разница между нами заключается в выборе того, кто будет жертвовать, и кем пожертвуют, – я тряхнул головой. – Нет.

Он сделал медленный, глубокий вдох.

– Жаль, сказал он. – Спокойной ночи, Дрезден. Удачи вам в новом мире. Но я подозреваю, что в этой жизни мы с вами больше не увидимся.

Он повернулся, чтобы уходить.

И мое сердце снова заколотилось быстрее.

Широ говорил, я буду знать, кому отдать меч.

– Постойте, – сказал я.

Никодимус задержался.

– У меня есть еще кое-что предложить вам помимо монет.

Он повернулся. Теперь уже его лицо застыло как маска.

– Вы отдаете мне Иву, а я отдаю вам одиннадцать монет, – тихо сказал я. – Плюс «Фиделаккиус».

Никодимус застыл. Его тень беспокойно дергалась.

– Он у вас?

– Угу.

Снова послышался этот противный шепчущий звук, на этот раз громче и напряженнее. Никодимус покосился на свою тень и нахмурился.

– Предположим, вы удержите у себя Иву, – сказал я. – Предположим, вам удастся обратить и контролировать ее. Это само по себе непросто. Предположим, вы получите свой апокалипсис и свой новый Темный Век. Вы думаете, это остановит Рыцарей? Вы думаете, постепенно, один за другим, новые мужчины и женщины не возьмут Мечи и не начнут биться с вами? Вы думаете, Небеса не будут вмешиваться в то, что вы задумали и творите?

В том, что касается маски игрока в покер, Никодимус превосходил меня на голову, но я взял его за живое, точно. Он слушал.

– Сколько раз Мечи срывали ваши планы? – спросил я. – Сколько раз они заставляли вас сдавать одну позицию за другой? – я сделал выпад в темноту, которая казалась наиболее подходящей для этого. – Вам не надоело просыпаться от кошмаров, в которых вам протыкают мечом сердце или горло? Превращают вас в еще один брошенный кубок из черепа для Падших? Или в ужасе от того, с чем вам придется столкнуться, как только вы лишитесь смертного тела?

– У меня есть Меч, – заявил я. – Я хочу обменять его вместе с монетами.

Он блеснул зубами.

– Нет, не хотите.

– Мне этого хочется не больше, чем вам – отдавать Архив, – буркнул я. – Я дарю вам возможность, Ник. Шанс навсегда уничтожить один из Мечей. Как знать, может, если все сложится для вас удачно, вы смогли бы попытаться убрать и два остальных меча.

Шепот снова сделался громче и выше тембром.

Никодимус смотрел на меня. Я не мог прочесть его лица, но правая рука его медленно сжималась и разжималась, словно ей не терпелось схватиться за оружие, и ненависть исходила от него как жар от плиты.

– Ну, – произнес я как мог небрежнее, – где вам хотелось бы произвести обмен?

Глава ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Я вернулся в дом спустя несколько минут. Мыш шел рядом со мной. Майкл говорил правду: прежде, чем мы вошли, пес старательно отряхнулся. Я решил последовать его примеру и хорошенько потоптался на крыльце, стряхивая с почти онемевших от холода ног максимум снега.

Я вошел в гостиную и обнаружил там всех, ожидавших моего возвращения: Люччо, Майкла, Молли, Саню и Мёрфи. Все вопросительно смотрели на меня.

– Он купился на наши условия. Через пару минут нам придется хорошенько пошевеливаться. Но прежде мне надо поговорить с вами, Майкл.

Майкл повел бровью.

– О, конечно.

– С глазу на глаз, – тихо произнес я. – И захватите с собой меч.

Я повернулся и пошел через дом, через открывавшуюся с усилием после того, как ее покорежил бебека, дверь на двор – и через двор в мастерскую. Я не задерживался, чтобы оглянуться. Мне не нужно было оглядываться, чтобы знать: все многозначительно переглядываются за моей спиной.

Если Никодимус и держал людей в домике на дереве, они наверняка ушли. Впрочем, с этого ублюдка хватило бы и наврать мне про них с три короба – просто чтобы наверняка вытащить меня из дома. Я вошел в мастерскую и положил посох на верстак. Я вложил в него много сил и денег. Одних инструментов для резьбы по дереву пришлось купить целый набор, а сколько я потратил на его обработку шкурки… а терпения…

Майкл молча вошел за мной минуту спустя. Я повернулся к нему. Он снова переоделся в свою подбитую цигейкой джинсовую куртку; на ремне, перекинутом через плечо, висел в ножнах «Амораккиус».

Я снял ветровку и положил ее на верстак рядом с посохом.

– Достаньте его из ножен, будьте добры.

– Гарри, – произнес Майкл. – Что вы делаете?

– Подхожу к делу серьезно, – ответил я. – Просто сделайте, как я прошу.

Он нахмурился, но меч вынул.

Я добавил к вещам на верстаке свои энергетические перстни. Потом браслет-оберег. Последней я снял с шеи доставшуюся от матери серебряную пентаграмму на цепочке и тоже положил в общую кучу. Потом повернулся и подошел к Майклу.

Я спокойно встретился с ним взглядом. Я уже заглядывал в душу Майклу. Я знал, чего стоит его душа, а он знал то же самое о моей.

Я протянул левую руку, осторожно взял «Амораккиус» за клинок и, приподняв его, приставил кончик к моей шее, чуть ниже уха. К яремной вене. Или сонной артерии. Все время их путаю.

Майкл побледнел.

– Гарри…

– Заткнитесь, – сказал я. – Последние два дня вы старательно избегали разговора со мной. Можете помолчать и еще чуть-чуть, пока я не исполню свою партию.

Он покорился и стоял очень, очень тихо, со встревоженным взглядом.

Что я могу сказать? Ну, умею я привлечь чье-то внимание.

Я смотрел на него вдоль сияющего стального клинка. Потом медленно, очень медленно опустил руку, оставив Меч упираться в пульсирующую на шее жилку. Я развел руки в стороны и остался стоять в этой позе.

– Вы мой друг, Майкл, – произнес я тихо, почти шепотом. – Я вам доверяю.

Глаза его блеснули, и он опустил веки.

– И вы хотите знать, – с усилием сказал он, снова поднимая взгляд, – могу ли я сказать вам то же самое.

– Слова недорого стоят, – я чуть повел подбородком в сторону Меча. – Я хочу знать, готовы ли вы показать мне это.

Он осторожно отвел меч от моей шеи и опустил его. Руки его чуть дрожали. Зато мои – ни капельки.

– Все не так просто.

– Куда уж проще, – возразил я. – Я или ваш друг, или нет. Вы или доверяете мне, или нет.

Он убрал Меч в ножны и отвернулся к окну.

– Ведь именно поэтому вы не хотели сразу подхватиться и броситься на динарианцев, как я хотел от вас. Вы опасались, не веду ли я вас в западню.

– Я не лгал вам, Гарри, – сказал Майкл. – Но я соврал бы сейчас, если бы не признался, что да, такая мысль мелькнула у меня в голове.

– Почему? – спросил я абсолютно спокойным голосом. – Разве я когда-либо подавал вам повод к такому?

– Все не так просто, Гарри.

– Я дрался и проливал кровь, защищая вас и вашу семью. Я сунул голову в петлю ради Молли, когда Совет едва не казнил ее. Я даже не могу сказать, сколько выгодных дел я упустил, тратя время на ее обучение. Что же именно подтолкнуло вас к мысли о моем коварстве?

– Гарри…

Никодимус был прав в одном: больно, когда тебя подозревают в измене твои друзья. Черт знает как больно. Я даже не заметил, что повысил голос, пока едва не сорвался на визг.

– Да смотрите на меня, когда я с вами разговариваю!

Майкл повернулся ко мне. Лицо его было сурово.

– Вы что, думаете, я решил переметнуться к Никодимусу и его дружкам? – рычал я. – Вы действительно так считаете? Потому что если так, вы бы лучше проткнули мне глотку своим Мечом.

– Я не знаю, что думать, Гарри, – тихо ответил он. – Вы ведь много чего недоговорили.

– Я не всем с вами делюсь, – согласился я. – Я вообще не всем с людьми делюсь. В этом нет ничего нового.

– Я знаю, – сказал он.

– Тогда почему? – запал в моем голосе поостыл, и я ощущал себя наполовину сдувшимся воздушным шариком. – Вы же меня не один год знаете, дружище. Мы черт знает сколько раз прикрывали друг друга в бою. Почему же теперь вы усомнились во мне?

– Из-за тени Ласкиэли, – тихо ответил Майкл. – Потому что до тех пор, пока она живет в вас, она будет искушать вас – и чем дольше, тем больше у нее шансов добиться успеха.

– Я отдал монету Фортхиллу, – возразил я. – Я полагал, это говорит само за себя.

Майкл поморщился.

– Тень может подсказать вам, как вернуть монету. Такое уже случалось. Именно поэтому мы прикладываем столько усилий к тому, чтобы не прикасаться к ним.

– Все кончено, Майкл. Нету больше тени.

Майкл покачал головой, и в глазах его мелькнуло что-то вроде жалости.

– Так не бывает, Гарри.

Запал разом вернулся. Единственное, чего я не хотел сейчас и без чего мог обойтись – это жалости. Я сам делаю свой выбор, живу своей собственной жизнью, и даже если выбор мой не всегда умен, я очень мало о чем жалею.

– Откуда вы знаете? – спросил я.

– За две тысячи лет никому еще не удавалось избавиться от тени одного из Падших – если только человек не принимал демона окончательно, забирая монету, а уже потом раскаивался и избавлялся от нее. И вы утверждаете, что не принимали монеты.

– Это так, – подтвердил я.

– Тогда либо тень никуда не делась, – сказал Майкл, – и она продолжает искажать ваши мысли. Продолжает нашептывать вам. Либо вы лжете мне, будто не брали монету. Других вариантов нет.

Некоторое время я молча смотрел на него.

– Блин-тарарам, – произнес я наконец. – А я-то думал, это у чародеев монополия на самонадеянность.

Он удивленно заморгал.

– Или вы серьезно думаете, я поверю в то, что Церковь протоколировала все до единого случаи, когда кто-либо подбирал одну из проклятых монет? Что все искушавшиеся тенью Падшего давали ей свои показания? В нескольких копиях, заверенных нотариусом? Особенно с учетом того, о чем вы мне сами говорили – что Никодимус приложил максимум усилий к тому, чтобы уничтожить записи и церковные архивы?

Майкл чуть покачнулся на каблуках и нахмурился.

– Они ведь именно этого и хотят, Майкл. Они добиваются, чтобы мы вцепились в глотку друг другу. Чтобы мы не доверяли друг другу, – я тряхнул головой. – И уж сейчас самое неудачное время делать им такой подарок.

Майкл скрестил руки на груди, глядя на меня.

– Она могла делать что-то с вашим сознанием, – тихо про знес он. – Вы можете не полностью контролировать себя, Гарри.

Я сделал глубокий вдох.

– Это… возможно, – признал я. – Залезть и копаться можно в чью угодно голову. Однако попытка перестроить чужие мозги приводит к их тяжелым поражениям. Они действуют иначе, чем прежде. Чем больше изменений вы делаете, тем больше это разрушает рассудок.

– Так, как делала моя дочь со своими друзьями, – кивнул Майкл. – Я помню.

– Поэтому это заметно, – сказал я. – Если вы достаточно хорошо знаете этого человека, это почти всегда заметно. Он по-другому себя ведет. Я вел себя по-другому? Скажите, я вел себя при вас как псих?

Он изогнул бровь.

– Больше, чем обычно, – поправился я.

Он мотнул головой.

– Нет.

– Значит, скорее всего, никто не ковырялся в моей башке, – сказал я. – Не говоря уже о том, что проглядеть такое довольно сложно, и как чародей первого класса заверяю вас, ничего такого со мной не случалось.

Секунду казалось, будто он хочет что-то сказать, но он промолчал.

– Что возвращает нас к изначальному, единственно важному вопросу, – продолжал я. – Считаете ли вы, что я переметнулся к ним? Считаете ли вы, что я вообще способен на такое после всего, что повидал?

Мой друг вздохнул.

– Нет, Гарри.

Я шагнул к нему и положил руку ему на плечо.

– Тогда поверьте мне еще немного. Помогите мне еще немного.

Он снова вгляделся мне в глаза.

– Хорошо, – прошептал он. – Если вы ответите мне на один вопрос.

Я нахмурился и склонил голову набок.

– Ну?

Он сделал глубокий вдох.

– Гарри, – тихо спросил он. – Что случилось с вашим жезлом?

Какую-то секунду смысл вопроса до меня вообще не доходил. Слова представлялись просто набором звуков вроде тех, какие издают младенцы прежде, чем научатся говорить. Особенно последняя часть предложения.

– И-извините, – пробормотал я. – Что вы сказали?

– Где, – мягко повторил он, – ваш жезл?

На этот раз я расслышал слова.

Боль пронзила мою голову, воткнулась ледяными иглами в виски. Я пощатнулся и едва не упал. Жезл. Знакомое слово. Я пытался вызвать в памяти зрительный образ, соответствующий этому слову, но у меня не получилось ничего. То есть, я понимал, что у меня имелись воспоминания, связанные с этим словом, но как ни пытался, не мог их найти. Словно кто-то укрыл этот образ в мозгу тяжелым брезентом – очертаний не различить. Я знал, что под брезентом что-то есть, но пробиться сквозь него у меня не получалось.

– Я не… я не… – я задышал чаще. Боль усилилась.

Кто-то сидел у меня в голове.

Кто-то сидел у меня в голове.

О Господи.

Должно быть, я все-таки упал, потому что пол мастерской холодил мою щеку, а потом я почувствовал, как широкая, мозолистая рука Майкла осторожно легла мне на лоб.

– Отче, – прошептал он, просто и без всякого пафоса. – Отче, прошу, помоги моему другу. Отче светлый, разгони мрак, который он может видеть. Отче истинный, обнажи ложь. Отче милосердный, уйми его боль. Отче любящий, не оставь доброго сердца этого человека. Аминь.

Ладонь Майкла вдруг сделалась обжигающе-горячей, и я ощутил, как вскипела в воздухе вокруг его энергия. Не магическая – во всяком случае, не та магическая, с которой работаю обычно я. Эта была другой, гораздо древнее, мощнее, чище. Энергия веры, жар которой проник куда-то под мои глаза, и что-то треснуло и рассыпалось у меня в мыслях.

Боль исчезла так же внезапно, как появилась. Я даже охнул от неожиданности, и перед моим мысленным взглядом разом возник образ деревянного стержня длиной в пару футов, сплошь покрытого резными знаками и рунами. А вместе с образом в мозгу всплыли тысячи воспоминаний, все, что я когда-либо знал о магии огня, о ее основах, заклинании, управлении огнем, о боевой магии. Все это огрело меня ударом кувалды.

Минуты или две я лежал, дрожа, пока все это заполняло зиявшую пустоту в моем мозгу, о существовании которой я даже не подозревал.

Майкл не убирал руки с моего лба.

– Спокойно, Гарри, спокойно. Отдохните еще минуту. Я здесь.

Я решил с ним не спорить.

– Ладно, – слабо прохрипел я через минуту и открыл глаза. Майкл сидел по-турецки на полу рядом со мной. – Кто-то должен перед кем-то извиниться.

Он мягко, заботливо улыбнулся.

– Вы мне ничего не должны. Возможно, мне стоило бы поговорить с вами раньше, но…

– Но спорить с кем-то, у кого мозги съехали набекрень, на эту самую тему может оказаться вредно для здоровья, – тихо договорил я. – Особенно, если одним из последствий этих фокусов с мозгами стало то, что этот кто-то не помнит ни хрена о том, как это вообще произошло.

Он кивнул.

– Молли забеспокоилась на этот счет вчера. Я попросил ее осмотреть вас, пока вы спали сегодня. Я приношу вам свои извинения, но я не придумал никакого другого способа проверить, не залезал ли к вам в голову кто-то другой.

Я поежился. Ох. Молли, игравшая у меня в голове. Думать об этом было не слишком чтобы приятно. Молли обладала способностями к нейромантии – магии, связанной с сознанием. Однако в прошлом она использовала эти свои способности не лучшим образом – с самыми благими намерениями, да, и все равно это оставалось самой что есть настоящей, честной и откровенной черной магией. К таким вещам очень быстро пристращаются, и это не лучшая из забав, каких я пожелал бы этой девочке.

Особенно с учетом того, что игровым инвентарем в данном случае являлся я.

– Блин-тарарам, Майкл, – пробормотал я. – Вам не следовало делать этого с ней.

– Ну, на самом деле это предложила она. И вы правы, Гарри. Мы не можем себе позволить разобщенности. Что вы можете вспомнить?

Я тряхнул головой и нахмурился, пытаясь разобраться в груде спутанных воспоминаний.

– В последний раз я помню, как держал его в руке сразу после того, как бебеки нападали на нас здесь. А потом… ничего. Я не знаю, где он теперь. И нет, я не помню, кто это сделал со мной или почему.

Майкл нахмурился, но кивнул.

– Ладно. Он не всегда дарует нам то, что мы просим. Только то, что необходимо.

Я провел рукой по лбу.

– Надеюсь, что так, – устало пробормотал я. – Да. Гм. Немножко все это страшно. После этих штучек, когда я приставлял ваш Меч к своему горлу… и всего такого.

Майкл откинул голову назад и от души рассмеялся.

– Вы не из тех людей, кто делает что-то вполсилы, Гарри. Включая эффектные жесты.

– Пожалуй что так, – тихо согласился я.

– Я все-таки не могу не спросить, – произнес Майкл, пристально глядя на меня. – Тень Ласкиэли. Она правда ушла?

Я кивнул.

– Как?

Я отвернулся от него.

– Мне не хотелось бы об этом говорить.

Он нахмурился, но медленно кивнул.

– Но хоть почему не хотите, можете сказать?

– Потому, что то, что с ней случилось, несправедливо, – я покачал головой. – Знаете, Майкл, почему динарианцы не любят ходить в церковь?

Он пожал плечами.

– Полагаю, потому что им неуютно в присутствии Всевышнего. Или что-нибудь вроде этого.

– Нет, – сказал я, закрывая глаза. – Потому что это заставляет Падших чувствовать, Майкл. Заставляет их вспоминать. Причиняет им боль.

Даже с закрытыми глазами я ощущал на себе его его пристальный взгляд.

– Только представьте себе, как это, должно быть, ужасно, – продолжал я. – Прожив тысячелетие уверенным в своих действиях, вдруг вы начинаете сомневаться. Вдруг вы начинаете спрашивать себя, не было ли все, что вы делали, огромной, чудовищной ложью. Все принесенные вами жертвы принесены впустую, – я слабо улыбнулся. – Вряд ли это положительно скажется на вашей уверенности в себе.

– Нет, – задумчиво согласился Майкл. – Положительно не скажется.

– Широ сказал мне, что я буду знать, кому передать Меч, – сказал я.

– Да?

– Я включил его в сделку с Никодимусом. Монеты и Меч за девочку.

Майкл со свистом втянул в себя воздух.

– Иначе он ушел бы, – объяснил я. – Ушел бы, и мы не смогли бы найти его вовремя. У меня не было другого выхода. Широ как будто предвидел это. Еще тогда.

– Кровь Господня, Гарри, – выдохнул Майкл. Он сидел, прижав руку к животу. – Я совершенно уверен, что азартные игры – грех. Но даже если это не так, это – уж наверняка.

– Я намерен вернуть эту девочку, Майкл, – сказал я. – Любой ценой.

Он встал, продолжая хмуриться, и застегнул на талии пояс с мечом.

Я протянул ему правую руку.

– Вы со мной?

Майклова пятерня крепко сжала мою, и он рывком поднял меня на ноги.