Текст книги "Все кувырком"
Автор книги: Джилл (Джил) Мэнселл (Мансел )
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)
ГЛАВА 37
– Господи, глазам не верю! – ахнула Максин. – Это что, розыгрыш? Сегодня случайно не первое апреля?
Бруно прикрыл сверху бокал, плясавший в ее руке.
– Осторожно, – сказал он, мимоходом заглянув ей в вырез платья. – Ты прочла предупреждение Министерства здравоохранения на бутылке? Красное вино на белом платье может серьезно испортить вам вечер.
Платье было от «Аццедин Алайя» и стоило целое состояние. Более того, Синди пригрозила убить ее, если с ним что-нибудь случится. Вняв предупреждению, Максин поставила бокал на стол подальше от края.
– Мой вечер уже испорчен, – грубо сказала она. – Какого черта ты здесь ошиваешься?
Бруно осклабился.
– Полагаю, виной тому роковое стечение обстоятельств. Джейми Лэнг – мой старый друг. Когда неделю назад он позвонил и пригласил меня на эту вечеринку, я даже не предполагал, что смогу сюда выбраться, но мой новый помощник так жаждал поработать в выходные, что… – Он пожал плечами и широким жестом обвел комнату. – И вообще, почему я не спрашиваю, как ты сюда проникла? Может, это никакое не совпадение. Может, ты преследуешь меня.
– Точно, – кивнула Максин. Заметив в толпе смутно знакомое лицо, она приветственно помахала над плечом Бруно, слишком поздно сообразив, что лицо принадлежит актеру, которого она видела только по телевизору. Хорошо еще, Бруно не видел, как актер на нее посмотрел. – Прости, так много старых друзей, – бросила она. – Как я здесь оказалась? А Джейми душка, правда? Я здесь уже неделю, снимаюсь с ним в рекламном ролике. Получается отлично, он прочит мне блестящую карьеру, если я останусь в кинобизнесе.
– И ты покинешь Трезайль? – Бруно, не в силах сдержаться, сочувственно посмотрел на нее. – Выходит, не удалось убедить Гая Кэссиди, что ты женщина его мечты? Да, не повезло, отшили тебя.
– Отшили? – Максин презрительно улыбнулась. – Бруно, из-за таких мужчин, как ты, такие девушки, как я, носят туфли на шпильках. По привычке злобствуешь или все не можешь успокоиться, что я отклонила любезное предложение перепихнуться с тобой на заднем сиденье машины?
Шикарная девица, подумал он, взирая на нее с немым восторгом. В Максин Воган его восхищало почти все, от роскошных обнаженных плеч до безумно высоких каблуков. Фигура великолепная, но ум заслуживает еще большего восхищения. В оскорблениях ей просто нет равных, она остроумная и веселая, талантливая лгунья и может добиться почти всего, чего хочет. Они похожи во всем. А лучше всего то, что она так же сходит по нему с ума, как и он по ней, подумал он, сдерживая улыбку.
– Я не злобствую, – ответил он, прислонившись к стене и поправляя волосы. Темно-зеленые обои замечательно подчеркивали зелень его глаз и оттеняли пиджак глубокого пурпурного цвета. – Преданность сестре – качество, делающее честь любой девушке, но тебе в особенности.
Он считает себя красавцем, подумала Максин, с этими его белокурыми волосами и шоколадным загаром. Он и к стене-то прислонился только потому, что на ее фоне хорошо смотрится пиджак. И нервы у него железные; нужно быть уверенным на сто процентов, что тебя не примут за голубого, когда надеваешь такой пиджак с футболкой цвета охры и бледно-желтыми брюками. Удивительно, что он не усыпан блестками…
– Я говорила Дженни, чтобы она с тобой не связывалась, – сообщила Максин, оставив последнюю шпильку без внимания. – Я точно знала, чем все это закончится, и оказалась абсолютно права. Скажи, тебе доставляет особое удовольствие доводить до слез таких беззащитных девушек, как она?
– Я не стремился специально ее обидеть. – Бруно добродушно покачал головой. – Можешь не верить, но Дженни просто не могла смириться с тем, какой я есть на самом деле, вот и все.
– Не могла смириться с тем, что ты такой ублюдок? Или с тем, что ты унизил ее на глазах у двух сотен гостей на твоей сраной вечеринке?
– Возможно, я слегка переборщил. – Несмотря на признание, Бруно продолжал улыбаться. – Но она первая начала. Я только защищался, а она даже не попыталась дать сдачи. Давай смотреть фактам в лицо: Дженни слишком хорошая. – Он пожал плечами. – Мы совершенно не подходим друг другу.
– Ты абсолютно прав.
– Ничего не поделаешь, иногда такое бывает. Полагаю, теперь она меня ненавидит.
Из-за Бруно выглянула Синди, многозначительно изогнув бровь. Максин сделала вид, что не замечет ее, и повторила:
– Абсолютно прав.
– Хорошо. – Он посмотрел через плечо, подмигнул Синди и опять повернулся к Максин. – Значит, о преданности можно забыть. Можешь оставить притворство, дорогая. Начнем все сначала. – Он подошел ближе и понизил голос.
Максин, чтобы что-то сделать, взяла свой бокал и глотнула вина. Рука с бокалом застыла между ними, на одном уровне с его штанами.
– Армани против Алайя, – заметил он. – Мы говорим о серьезных деньгах.
– Считаешь, – протянула Максин, – ты такой неотразимый?
– Отнюдь. – Бруно взял у нее бокал, осушил и поставил на безопасное место. – Я просто честен. Максин, я восхищаюсь твоей лояльностью по отношению к сестре, но ситуация изменилась. Ты можешь расслабиться. Мы в трехстах милях от дома. Дженни ненавидит меня. Лично я считаю, что ты самая восхитительная девушка, какую я встречал, что касается тебя, то ты от меня просто без ума. Так что хватит играть в игры, давай откроем наши чувства друг к другу. Пусть даже, – признал он, – это невероятное стечение обстоятельств, но, раз уж мы оба оказались в Лондоне на одной вечеринке, к чему терять время? Почему бы не воспользоваться преимуществами ситуации и не насладиться сполна?
Стечением обстоятельств тут и не пахло, кроме того, что Джейми Лэнг действительно был другом Бруно. Новая официантка рассказала ему, что, по словам ее сына, который ходил в ту же школу, что и Джош Кэссиди, няня Джоша снимается в телевизионной рекламе с кем-то по имени Джейми. После этого достаточно было совершить один телефонный звонок. Он практически сам себя пригласил на вечеринку в честь окончания съемок, проходившую в элегантном трехэтажном особняке Джейми в Чел-си. Его появление здесь этим вечером могло застать врасплох Максин, но он все повороты сюжета давно отрепетировал. Максин внимательно смотрела на него. Ее глаза за золотыми тенями и тремя слоями туши были серьезны.
– Ты правда думаешь, – очень медленно сказала она, – что я от тебя без ума?
– Я не думаю. – Бруно скромно улыбнулся. – Это факт.
– Черт! Это просто нечестно. Откуда ты мог знать?
Бруно ничуть не смутило, что на ней эти высоченные каблуки; пусть она сейчас и была выше него на пару дюймов, ничего страшного. Он приподнялся и легонько поцеловал ее в губы.
– Я – эксперт, – сказал он, не удержавшись от улыбки. – Но даже если бы не был, все равно знал бы. Это было очевидно с самого начала, ангел. Может, ты и актриса, но не такая хорошая.
Невероятно. Налицо явное одностороннее преимущество, думала Максин, разрываясь между преклонением перед талантом и раздражением, потому что больше всего на свете ей не нравилось, когда ее видят насквозь. А она-то воображала, что у нее все отлично получается. Черт, черт, черт!
– Ты меня даже не знаешь. – Она явно растерялась. – Во всяком случае, не близко.
– Не упрямься. И конечно, я тебя знаю, раз знаю себя. Я уже говорил, что мы похожи. В жизни не встречал никого, настолько похожего на меня. Вот почему все было так просто. Смотреть на тебя – словно смотреться в зеркало.
– Только я больше крашусь. – Будучи совершенно не готовой к такому повороту событий, Максин решила прикрыться легкомысленностью. Это давало ей время на раздумья.
Но она не учла его способности читать мысли.
– Ты слишком нервничаешь, – заметил Бруно, обняв ее за талию. – И совершенно зря. Перестань анализировать это, милая. Все уже случилось, нравится тебе это или нет. Некоторые вещи мы не можем контролировать. И остается только получать удовольствие.
От его самоуверенности просто дух захватывало. Максин с некоторым сожалением решила, что он опять прав.
– А тебе приходило в голову, что я могу сказать «нет»? – спросила она, не желая слишком легко сдаваться.
Бруно ухмыльнулся.
– С чего бы это? Мы оба знаем, что ты скажешь «да».
Все происходило словно в замедленной съемке. Просто перейти улицу было все равно что покорить Эверест. Дженни смутно осознала, что «мерседес» Гая уезжает, чувствовала, как при каждом шаге сокращаются мышцы ног. Она слышала свое прерывистое дыхание и видела, как фигура на пороге поворачивается к ней, наклонив голову до боли знакомым движением.
Все еще онемев от шока, она попыталась сформулировать какой-то план. Странно, она понятия не имела, что собирается сказать. Она могла думать только о том, что у нее замерзли руки. Ален терпеть не мог, когда его трогали холодными руками. Вздрогнет ли он, если она прикоснется к нему?
Может, руки лучше сжать в карманах? Боже, неужели это происходит на самом деле?
– Дженни.
На это ушла вечность, но в конце концов ей удалось перейти улицу. Сердце стучало у нее в ушах, язык отказывался повиноваться, но, к ее огромному облегчению, это и не понадобилось, потому что Алан все сказал за нее, обнял ее и так крепко прижал к себе, что она едва могла дышать. Покрывая ее лицо поцелуями, он снова и снова шептал:
– Дженни, Дженни, я так скучал по тебе… ты не представляешь, как давно я мечтал об этом дне.
– Ты жив, – наконец тихонько сказала она, прикоснувшись к его лицу, словно все еще не веря происходящему. Его щека была теплой, а ее руки – холодными, но он не вздрогнул. Она почти забыла, какой он красивый. Выгоревшие на солнце волосы стали короче; лицо выглядело странно постаревшим и помолодевшим одновременно, а левую бровь пересекал бледный шрам – раньше его не было. Но глаза, голубые глаза с длинными ресницами, остались такими же ясными, какими были всегда. По крайней мере, они не изменились. Глаза и этот гипнотически успокаивающий голос…
– Моя бедная малышка, – нежно шептал Алан, прижимая к губам ее ледяные пальцы. – Ничего не говори: мне страшно представить, через что я, должно быть, заставил тебя пройти. Могу сказать только, что тогда это решение казалось мне правильным для нас обоих. Но вот в чем проблема. – Он печально улыбнулся. – Что бы я ни делал, как ни пытался, а видит Бог, я пытался, но так и не смог разлюбить тебя.
ГЛАВА 38
Как глупо, она почти забыла, что эта квартира была домом и для Алана. Странно было смотреть, как он ходит по кухне и, не спрашивая, берет разные предметы с привычных мест.
– Это, конечно, не шампанское, – весело сказал он, открывая полупустую бутылку бренди для готовки, больше ничего спиртного у Дженни не нашлось, – но тебе, похоже, не мешает согреться, так что… твое здоровье.
Он наполнил ее пузатый бокал почти до краев. Дженни трясущейся рукой поднесла его к губам и сделала несколько солидных глотков, надеясь, что напиток выведет из ступора ее мозги. Она тысячу раз представляла эту сцену, в ее воспаленном воображении возникали тысячи возможностей. Но она никогда не думала, что просто не сможет вымолвить ни слова.
Множество вопросов еще оставалось без ответа. Алан исчез из ее жизни, и она не знала почему. Теперь он вернулся, но ничего не прояснилось. Тем временем бренди начало давать о себе знать, по крайней мере это она чувствовала.
– Сядь, – запинаясь, сказала она, когда Алан включил газовый камин и замер, любуясь новой картиной над каминной полкой. – Ты бы лучше объяснил все. С самого начала. Мне нужно знать, почему ты это сделал.
Она опустилась в кресло. Алан сел напротив нее на диван, с виноватым видом вертя в руках бокал.
– Я хочу, чтобы ты знала, Дженни, мне бесконечно стыдно за то, что я сделал. Я выбрал трусливый выход, теперь я это понял, но тогда мне так не казалось. Я был растерян, на меня давили обстоятельства, и я просто не видел другого выхода из положения, который не причинил бы тебе еще больше боли.
Дженни подумала, что большую боль испытывать физически невозможно. Она достигла высшего предела и застряла там, словно муха на липучке.
– Продолжай, – храбро сказала она, а перед глазами стояли невыносимые воспоминания о тех первых месяцах. – О чем ты пытаешься сказать? Что встретил кого-то еще?
– Нет! – ужаснулся он. – Дженни, ничего подобного. Боже, так вот что ты подумала?
В ней закипало нетерпение.
– Я не знала, что думать, – ответила она. – Я все перебрала, но не нашла ответа. И тебя не было, чтобы спросить.
Алан знал, что это будет нелегко. Он покачал головой и попытался снова.
– Я знаю, виноват во всем только я. Как там говорится? Будь осторожен в желаниях, потому что они могут сбыться.
Дженни уставилась на него.
– Не смотри на меня так, милая, умоляю. Дело в том, что я слишком тебя любил. Я мечтал о любви и получил тебя. – Он запнулся, потом продолжил: – И это напугало меня до смерти. Видишь ли, я был словно одержим одной мыслью: я как-то убедил себя, что рано или поздно ты меня разлюбишь. Это ужасное чувство, Дженни, думать, что ты недостаточно хорош для собственной жены. Тебя ничего не тревожило; ты знала, как много ты для меня значишь, а моя уверенность таяла день ото дня. Каждое утро я просыпался и спрашивал себя, не в этот ли день ты решишь, что больше не хочешь быть женой… Женой того, – дрожащим голосом закончил он, – кто тебя недостоин.
Он замолчал. Пришел черед Дженни. Ее бокал был пуст, и она почти забыла, как дышать.
– Но это безумие, – только и смогла она сказать. Голос ее едва шелестел. Из всех возможных причин, которые она перебрала в свое время, эта ни на секунду не пришла ей в голову. – Мы были женаты, мы были счастливы вместе.
– Да, это было безумие. – Алан кивнул, на его лице было написано раскаяние. – Теперь я это знаю, но тогда, думаю, я и сам был не в себе. Я истязал себя и не мог вырваться из заколдованного круга. Чем больше я об этом думал, тем реальнее это становилось. И даже твой счастливый вид больше ничего не доказывал, я убедил себя, что ты просто отвлекаешь мое внимание, а сама втайне разрабатываешь какой-то изощренный план. Об этом постоянно пишут в газетах; это случается каждый день, видит Бог. Все эти безупречные пары и безупречные браки – они вовсе не безупречные. Вдруг, ни с того ни с сего, муж или жена говорит, что больше не может этого выносить: нанимает киллера или просто берет и уезжает с тайным возлюбленным. Дженни, все зашло так далеко, что мне пришлось сбежать. Я не хотел уходить, но казалось, мне осталось только это. Ты должна попытаться понять, милая. Я был в отчаянии.
Она молча протянула свой бокал и смотрела, как Алан наливает ей еще. Он по-прежнему носил джинсы «Пепе», по-прежнему двигался с той же непринужденной, уверенной грацией. Он всегда излучал уверенность; откуда ей было знать, что под этой внешностью скрываются сомнения и колебания?
Бренди больше не драло ей горло. На этот раз оно скользнуло вниз, словно теплый мед.
– Нужно было спросить меня, – сказала она, сдерживая слезы. – Если бы ты рассказал мне, что с тобой происходит, я бы…
– Я не хотел этого слышать, – перебил Алан, в его глазах была боль. – Как ты не понимаешь? Попытайся ты переубедить меня, это стало бы лишь очередным подтверждением твоей неискренности. А для меня это было почти так же ужасно, как услышать, что ты меня не любишь.
– О боже. – Дженни закрыла лицо трясущимися руками. В том, что он говорил, был какой-то извращенный смысл. Стоит параноику что-нибудь вбить себе в голову, и переубедить его становится невозможно. – Тебе нужно было обратиться к врачу.
– Я обратился. После того как… ну, ушел. – Алан криво улыбнулся. – А как мне это помогло! Врач сказал, что, по его опыту, практически каждый мужчина, подозревавший свою жену, имел на это все основания. Потом рассказал, что его собственная жена сбежала три недели назад, и только после этого он узнал, что последние пять лет она изменяла ему с их дантистом.
– Я ни с кем не изменяла, – голос Дженни дрогнул. – Я бы никогда не сделала ничего подобного. Никогда.
– Да, конечно. – Он пожал плечами. – Как ты можешь понять, это не помогло.
Дженни понимала, что такого врача нужно было лишить практики. Она содрогнулась при мысли, какой вред он мог нанести множеству ни в чем не повинных людей.
– Ты еще не согрелась? – Алан похлопал по дивану рядом с собой. – Может, переместишься сюда? Посиди со мной, солнышко.
Но Дженни должна была сначала услышать все. Они не виделись почти два года, два года неизвестности, за это время могло случиться что угодно. И она не могла расслабиться, пока не узнает все подробности. И еще не помешало бы бренди…
– И куда ты отправился? – Ей вдруг захотелось поскорее закончить с этим. – Где ты жил? Чем занимался?
Он уныло улыбнулся.
– Существовал. Пытался перестать любить тебя. Миллион раз повторял себе, что я полный идиот, совершивший самую страшную в жизни ошибку, и что теперь слишком поздно возвращаться. – Он помолчал, глядя в стену, и сглотнул. – Прости, Дженни. Я опять ною о своих дурацких переживаниях, а ты хочешь услышать факты. Ладно, слушай, хотя в них нет ничего интересного. Я добрался автостопом до Эдинбурга, работал в баре, снял грязный маленький чердак и почти все свободное время пытался изгнать из постели клопов. Несколько месяцев спустя, когда это место опостылело мне окончательно, я перебрался в Манчестер. Там было почти так же ужасно, только посетители говорили с другим акцентом, да еще в пабе дерущихся разнимал охранник, так что мне больше не приходилось самому заниматься этим.
Дженни вздрогнула.
– Шрам у тебя на лбу?..
– Огромный шотландец с четырнадцатью пинтами пива в брюхе и разбитой бутылкой в каждой руке. – Он прикоснулся к шраму, словно вспоминая. – Мне повезло. Другой бармен едва не погиб.
Дженни прикусила губу. Алан мог бы погибнуть. Она и так думала, что он погиб…
– Продолжай. Сколько ты пробыл в Манчестере?
Он ненадолго задумался.
– Месяца три-четыре. Потом я уехал в Лондон. Снял очередной чердак, познакомился с очередным клопиным семейством. Я подрабатывал то там, то тут, соглашался на все, но по большей части едва сводил концы с концами. Не говоря уже об одиночестве.
– Разве ты не завел новых друзей, ни с кем не познакомился?
– Я не хотел, – ответил он. – Я считал, что не заслуживаю друзей. Хоть я и работал, но временами по нескольку дней не разговаривал ни с одной живой душой. В Лондоне это возможно; ты почти начинаешь верить, что больше не существуешь.
– А девушки? – Дженни должна была узнать, все-таки почти два года прошло.
Но Алан улыбнулся и покачал головой.
– Разве я мало страдал? Дженни, все это случилось из-за моих чувств к тебе. Как я мог снова пойти на такой риск? Кроме того, – грустно добавил он, – я по-прежнему был в тебя влюблен. Мне больше никто не был нужен.
– А теперь ты вернулся.
Дженни все еще чувствовала себя, как в замедленной съемке. Странное ощущение, похоже на рассказы людей, переживших клиническую смерть, о том, как они смотрели сверху на свое безжизненное тело. Она потеряла счет времени, не знала, что скажет или сделает в следующую секунду. Словно все это происходило не с ней.
Алан кивнул. Опять эта неуверенная полуулыбка.
– Я вернулся.
– Зачем?
Он вздохнул.
– Пожалуйста, позволь мне сразу все сказать. Не говори ничего, пока я не закончу. Я не смог перестать любить тебя, Дженни. Я пытался, но ничего не вышло. Сейчас я не представляю, какие чувства ты испытываешь ко мне. Как знать, может, ты оставила прошлое позади, встретила другого и забыла о том, что когда-то знала меня… Но я должен выяснить это. Мне нужно знать, есть мне место в твоей жизни, сможешь ли ты когда-нибудь меня простить. И есть ли у нас шанс снова быть вместе. Как муж и жена.
Он был так не уверен в себе, так боялся того, что может услышать в ответ. Только полная безысходность дала ему силы открыть собственную слабость и с такой душераздирающей искренностью признаться в своих чувствах. А раньше в их паре сильным был он, думала Дженни, такой невозмутимый и спокойный, со своим наплевательским и беззаботным отношением к жизни.
Но невозмутимым-то он никогда и не был, поняла она; он нуждался в ней больше, чем она могла представить. И он не бросил ее из-за другой женщины. И не перестал любить ее. А теперь нуждался в понимании, любви и прощении.
Дженни поняла, что мечта стала явью. По щекам у нее лились слезы, и она подумала, как это глупо, плакать сейчас. Это самый счастливый день в ее жизни.
– Конечно, мы сможем снова быть вместе, – сказала она, неуверенно поднимаясь на ноги. Слезы покатились быстрее, когда к ней шагнул Алан, на его лице читались облегчение и радость.
– Ты не представляешь, как много это для меня значит, – шепнул он, коснувшись губами ее мокрой щеки. – Если бы ты сказала «нет», я бы этого не вынес. Больше всего я боялся, что у тебя появился другой.
Дженни закрыла глаза, вдыхая чудесный знакомый запах.
– Нет никакого другого, – прошептала она, с упоением замерев в его объятиях. – И никогда не было. Только ты.
