355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джидду Кришнамурти » Проблемы жизни » Текст книги (страница 42)
Проблемы жизни
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 02:07

Текст книги "Проблемы жизни"


Автор книги: Джидду Кришнамурти



сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 47 страниц)

АВТОРИТЕТ И СОТРУДНИЧЕСТВО

Она рассказала, что в прошлые годы была секретарем у руководителя одной из крупных компаний и работала с ним в течение многих лет. Она, по-видимому, была весьма энергична; об этом свидетельствовали и ее внешний вид, и ее слова. Накопив некоторую сумму денег, она ушла с работы, так как ей хотелось помогать миру. Это произошло года два тому назад. Она была еще молода и полна сил, и ей хотелось посвятить оставшуюся часть жизни достойным делам, поэтому она решила обратиться к различным духовным организациям. До поступления в колледж она воспитывалась при женском монастыре, но то, чему ее там учили, казалось сейчас ограниченным, догматическим и основанным на авторитете; вполне естественно, что она не могла принадлежать к такому религиозному учреждению. Она изучила некоторые другие религиозные течения и, в конце концов, остановилась на одном, которое казалось более широким и имеющим большее значение, чем многие другие; в настоящее время она активно работает в самом центре этой организации, помогая одному из ее руководящих деятелей.

«Я, наконец, нашла то, что дает удовлетворительное объяснение всему механизму существования, – продолжала она. – Конечно, они основывают свой авторитет на учителях, но члены организации не обязаны в них верить. Я лично верю, хотя это не относится к делу. Я принадлежу к внутренней группе, и, как вы знаете, мы практикуем некоторые формы медитации. Об очень немногих ныне говорят как о получивших посвящение от учителей; совсем не так, как было раньше. В наши дни люди стали более осторожны».

– Позвольте спросить, для чего вы рассказываете обо всем этом?

«Недавно я присутствовала на вашей беседе, в которой вы утверждали, что любое следование за кем-либо есть зло. После этого я была еще на нескольких беседах, и вполне естественно, что я потрясена всем, что там было сказано. Видите ли, работа во имя учителей не означает непременно, что мы следуем за ними. Существует авторитет, но ведь это мы нуждаемся в авторитете. Учителя не просят нас подчиняться, но мы сами повинуемся им или их представителям».

– Если вы, как говорите, принимали участие в беседах, то не считаете ли, что сказанное вами сейчас достаточно незрело? Находить прибежище в учителях или их представителях, чей авторитет должен быть основан на их собственном выборе своего долга и на удовольствии, – это то же самое, что говорить о прибежище в авторитете церкви, не так ли? Одно можно считать узким, другое – широким, но, очевидно, оба связывают. Когда человек находится в смятении, он ищет руководителя; но то, что он находит, неизменно оказывается результатом его собственного смятения. Лидер находится в таком же смятении, как и его последователь, который выбирает руководителя, исходя из собственного конфликта и страданий. Следование за другим, будь то вождь, спаситель или учитель, не приносит внутренней ясности и счастья. Только тогда, когда вы поймете собственное смятение и кто его создает, вы освободитесь от конфликта и страданий. Ведь это вполне очевидно, не так ли?

«Для вас, сэр, это, может быть, и очевидно, но я все же не понимаю. Мы нуждаемся в том, чтобы работать в верном направлении; поэтому люди, которые знают, могут и должны выработать те или иные планы для нашего руководства. Это не означает слепого следования за другими».

– Не существует просветленного следования; всякое следование есть зло. Авторитет развращает, независимо от того, осуществляется ли он в высоких сферах или среди малоразвитых людей. Не умеющие мыслить не станут глубокомысленными, если будут следовать за другим, как бы велик он ни был и какими бы достоинствами ни обладал.

«Мне нравится сотрудничество с моими друзьями, когда мы работаем для целей, имеющих мировое значение. Но для совместной работы необходимо, чтобы над нами довлел авторитет».

– Разве это сотрудничество, если существует принудительное влияние авторитета, независимо от того, приятно оно или неприятно? Разве это сотрудничество, если вы работаете для осуществления плана, выработанного кем-то другим? Разве в этом случае, сознательно или несознательно, человек не сообразуется с другим, побуждаемый страхом или надеждой на будущее и т.д.? Разве сообразование с другими – это сотрудничество? Если над вами довлеет авторитет, благожелательный или тиранический, возможно ли сотрудничество? Несомненно, подлинное сотрудничество проявляется лишь тогда, когда имеется любовь к работе ради нее самой, когда нет страха понести наказание или сделать ошибку, когда нет желания добиться успеха или получить признание. Сотрудничество возможно лишь тогда, когда имеется свобода от зависимости, от стяжательства, от желания личного или коллективного господства, власти.

«Не слишком ли крутые меры вы предлагаете для проявления истинного сотрудничества? Мы никогда ничего не достигли бы, если бы нам пришлось ждать, пока мы освободимся от всех этих внутренних причин, которые, несомненно, приносят вред».

– А чего вы достигаете сейчас? Если миру надлежит стать совсем иным, то должна проявиться глубокая серьезность, должна произойти внутренняя революция. Должны появиться хотя бы несколько человек, которые сознательно или несознательно не будут продолжать жизнь, наполненную конфликтами и страданиями. Личное честолюбие, как и честолюбие во имя коллектива, должно отпасть, ибо честолюбие в любой форме и в любом его виде стоит на пути любви.

«Я чрезвычайно взволнована всем тем, что вы сказали. Я на деюсь, что смогу прийти опять в другой день, когда хоть немного успокоюсь».

Она вернулась спустя много дней.

«После того, как была у вас, я уединилась, чтобы беспристрастно и с полной ясностью продумать все сказанное. Несколько ночей я провела без сна. Мои друзья предупреждали меня, чтобы я не слишком расстраивалась тем, что вы сказали, но я оказалась в смятении и должна была сама разобраться во всем. Я более вдумчиво перечла некоторые ваши беседы, сделав это без внутреннего сопротивления, и мне все стало ясно. Возвращаться обратно невозможно, и я не сгущаю красок. Я ушла из организации и отказалась от всего, что она дает. Друзья мои, естественно, весьма опечалены, и они думают, что я вернусь; но боюсь, что этого не случится. Я поступила так потому, что поняла истину того, что вы сказали. Посмотрим, что будет дальше».

ПОСРЕДСТВЕННОСТЬ

Буря продолжалась несколько дней с сильнейшими ветрами и ливнями. Земля впитала воду, а пыль, годами накапливавшаяся на деревьях, была смыта. В этой части страны дождей уже не было несколько лет, но вот сейчас они прошли; по крайней мере все надеялись на это. Радость чувствовалась в шуме ливня и бегущих потоков. Дождь продолжал еще лить, когда все мы отправились спать; стук капель гулко раздавался на крыше, у них был свой ритм, свой танец; слышен был шопот многочисленных потоков. А какое чудесное утро наступило! Тучи ушли, горы вокруг засверкали в лучах раннего солнца, все они были чисто вымыты, и в воздухе пребывало благословение. Еще все было в покое, только высокие вершины гор пылали. Пройдет несколько минут – и зазвучат шумы дня; но сейчас во всей долине царила глубокая тишина, хотя потоки продолжали журчать, а где-то вдали запел петух. Все краски природы ожили. Природа была наполнена жизнью, – и вновь показавшаяся трава, и это огромное дерево, которое господствовало над всей долиной. Повсюду жизнь била через край; теперь боги получат дары, принесенные с радостью и от всего сердца; теперь поля обогатились для будущего посева риса; не будет недостатка кормов для коров и коз; колодцы наполнятся водой, и будут радостно справляться свадьбы. Земля стала красной, и все живое будет радоваться.

«Я хорошо знаю состояние своего ума, – сказал он. – Я окончил колледж и получил так называемое образование; довольно много читал. В политических взглядах я примыкал к крайне левым и достаточно хорошо знаком с их литературой. Но партия крайне левых приобрела черты организованной религии: это то, чем был католицизм и чем он продолжает оставаться, с его угрозами отлучения от церкви и лишения привилегий. Некоторое время я ревностно работал в области политики с надеждой на лучшее устройство мира, но я разгадал эту игру, хотя мог бы в ней идти впереди других. Уже давно я видел, что подлинное преобразование мира придет не через политику; политика и религия не смешиваются друг с другом. Я знаю, теперь мне остается сказать одно: необходимо ввести религию в политику. Но как только мы это сделаем, религия перестанет быть религией и потеряет свой смысл. Бог говорит с нами не на языке политики, а мы создаем собственного бога, пользуясь языком политики и экономики.

Но я пришел сюда не для того, чтобы говорить с вами о политике, и вы совершенно правы, когда отказываетесь вести дискуссии на эту тему. Я хотел бы обсудить вопрос, который действительно меня мучает. Прошлым вечером вы говорили о посредственности. Я внимательно слушал, но не мог уловить сущности вопроса, так как был чересчур взволнован; но пока вы вели беседу, само слово «посредственность» произвело на меня очень сильное впечатление. Я никогда не думал о себе как о посредственности. Этим словом я пользуюсь не в социальном смысле. Как вы и указывали, оно не относится к области классовых и экономических различий или к социальному происхождению человека».

– Конечно, это так. Посредственность лежит полностью за пределами поля совершенно произвольных социальных разграничении.

«Мне это понятно. Вы сказали также, если только я правильно запомнил, что лишь истинно религиозный человек является настоящим революционером и что такого человека нельзя считать посредственным. Я говорю о посредственности ума, а не о посредственности в смысле низко оплачиваемой работы или невысокого общественного положения. Люди, находящиеся на самых высоких и наиболее влиятельных постах, так же, как и те, кто работает в исключительно интересных областях, могут, тем не менее, быть посредственными. Я не занимаю высокого поста, и моя работа не относится к числу особо интересных, но я сознаю, каково состояние моего ума. Это чисто поверхностный ум. Хотя я изучал западную и восточную философию, а также интересуюсь многим другим, мой ум остается самым обыкновенным. У него есть некоторые способности к последовательному мышлению, но, тем не менее, это посредственный и не творческий ум».

В чем же тогда ваша проблема, сэр?

«Прежде всего, мне по-настоящему очень стыдно находиться в таком состоянии, в каком я нахожусь, – стыдно за свою крайнюю тупость; я говорю это без тени сожаления о себе. Глубоко внутри я чувствую, что, несмотря на всю свою ученость, я – человек не творческий, в самом глубоком смысле этого слова. Должна быть возможность иметь этот дух творчества, о котором вы говорили на днях; но как к этому приступить? Может быть, этот вопрос слишком прямолинеен?»

– Давайте подойдем к проблеме совсем просто. Что делает посредственным наш ум-сердце? У вас могут быть энциклопедические знания, большие способности и так далее; но оставим в стороне все эти поверхностные приобретения и способности и зададим вопрос: что же делает ум так непостижимо тупым? Может ли вообще наш ум, когда бы то ни было, быть чем-то иным по сравнению с тем, чем он был всегда?

«Я начинаю понимать, что ум, каким бы он ни был одаренным, способным, может также быть тупым. Его нельзя превратить во что-то иное, ибо он всегда будет оставаться тем, что он есть. Он может быть весьма способным к рассуждениям, к фантазированию и составлению проектов, к вычислениям; но сколь бы ни было широко поле его деятельности, он всегда остается в пределах этого поля. Я уловил смысл вашего вопроса. Вы спрашиваете, может ли ум, который способен проявлять такие удивительные свойства, выйти за пределы самого себя, опираясь на собственную волю и упорство».

– Вот один из вопросов, возникающих в процессе нашего об суждения. Если несмотря на остроту, схватывание и способности, ум остается посредственным, может ли он, опираясь на свою волю, выйти когда-либо за пределы самого себя? Если вы только осуждаете посредственность со всеми ее чудачествами, то это никак не меняет самого факта. Но когда прекращается осуждение и все то, что из него вытекает, не появляется ли тогда возможность установить, что же именно вызывает состояние посредственности? Мы понимаем теперь значение этого слова, будем его придерживаться. Не является ли одним из факторов, обусловливающих посредственность, стремление достичь, получить результат, иметь успех? Когда мы стремимся овладеть творческим состоянием, не обнаруживаем ли мы снова поверхностный подход? Я есть это, а я хочу изменить его в то, поэтому задаю вопрос, как это сделать. Но если творческое состояние есть то, к чему вы стремитесь, результат, которого необходимо достичь, тогда ум низвел это состояние до уровня собственной обусловленности. Вот этот процесс ума мы должны понять, а не стараться превратить посредственность во что-то иное.

«Вы думаете, что любое усилие со стороны ума изменить то, что он есть, лишь ведет к продлению его самого, хотя бы и в другой форме, и что поэтому вообще не происходит никакого изменения?»

– Да, это так, не правда ли? Ум создал свое настоящее состояние путем собственных усилий, желаний и страхов, путем своих надежд, радостей и страданий. Любая попытка с его стороны изменить это состояние есть действие в том же самом направлении. Ограниченный ум, который стремится не быть ограниченным, остается, тем не менее, ограниченным. Наша проблема – это прекращение всяких усилий со стороны ума быть чем-то, в каком бы направлении ни шли эти усилия.

«Несомненно. Но не ведет ли это к отрицанию, к состоянию пустых, бессодержательных мыслей?»

– Если просто слушать слова, без того чтобы улавливать их значение, без того чтобы экспериментировать и переживать, то выводы не имеют никакой ценности.

«Значит, не следует стремиться к творческому состоянию. Оно не является предметом изучения, практики, его нельзя вызвать каким-либо действием, к нему не может быть применена никакая форма принуждения. Я понимаю истинность этого. Если только можно, я буду думать вслух и постараюсь постепенно, вместе с вами, осознать это. Мой ум, который устыдился своей посредственности, теперь сознает значение осуждения. Эта позиция осуждения вызвана желанием измениться; но само желание измениться является следствием ограниченности, так что ум все еще остается таким же, каким он был, и никакой перемены не произошло. До сих пор я все понял».

– Каково состояние ума, когда он не пытается изменить себя, стать чем-то?

«Тогда он принимает то, что он есть».

– Принятие подразумевает наличие какой-то сущности, которая принимает, не так ли? Но не является ли принятие тоже известной формой усилия, направленного к тому, чтобы приобрести и получить дальнейший опыт? Так конфликт двойственности продолжается, и перед нами снова все та же проблема, ибо именно конфликт рождает посредственность ума и сердца. Свобода от посредственности есть такое состояние, которое возникает, когда всякий конфликт прекратился; но принятие – это просто уступка. Может быть, для вас слово «принятие» («acceptance») имеет другое значение?

«Я могу понять, что подразумевает слово «принятие», после того как вы дали мне проникнуть в его значение. Но каково состояние ума, который больше уже не принимает и не осуждает?»

– Почему вы спрашиваете об этом, сэр? Ведь это как раз то, что надо открывать, а не просто объяснять.

«Я не ищу объяснений и не стремлюсь к спекулятивным рассуждениям; но мне хотелось бы знать, возможно ли, чтобы ум оставался тихим, без всякого движения, и даже не сознавал собственной тишины?»

– Сознавать это – значит питать конфликт двойственности, не так ли?

ПОЗИТИВНОЕ И НЕГАТИВНОЕ УЧЕНИЕ

Тропа была неровной и пыльной, она вела вниз, к небольшому городу. Редкие деревья были еще рассыпаны по склону холма, но большая их часть была вырублена на дрова, и надо было подниматься довольно высоко, чтобы найти густую тень. Там, наверху, деревья не были искалечены людьми; они вырастали в полную высоту, с толстыми ветвями и нормальной листвой. Люди обычно срубали ветви, чтобы дать козам объесть с них листья, а потом превращали их в дрова. В нижней части склона лес сильно поредел, и людям надо было теперь подниматься выше, карабкаясь и неся разрушение. Дожди были не так обильны, как обычно; население возрастало, и людям надо было жить. Был голод, и люди относились к жизни так же безразлично, как и к смерти. Диких животных в окрестности не было, они ушли выше. В кустах оставались еще случайные птицы, но и у них был истощенный вид, а у некоторых – поломанные перья. Хрипло ворчала черно-белая сойка, перелетая с ветки на ветку одинокого дерева.

Становилось тепло; к полудню станет совсем жарко. В этих местах уже много лет было мало дождей. Земля высохла и растрескалась, а немногие деревья покрылись коричневой пылью, не было даже утренней росы. Солнце безжалостно жгло день за днем, месяц за месяцем, сезон дождей был под сомнением, и до него оставалось еще много времени. Несколько коз взбиралось на гору, за ними присматривал мальчик. Он удивился при виде путника, но не улыбнулся и угрюмо шел за козами. Это было уединенное место, здесь пребывала тишина приближающегося зноя.

Две женщины спускались по тропе с грузом сухих веток на головах. Одна была пожилая, другая совсем молодая. Их ноша казалась довольно тяжелой, это были длинные связки сухих веток, перевязанные зеленой виноградной лозой. Женщины подкладывали под свой груз куски свернутой ткани и уравновешивали его на голове, слегка придерживая одной рукой. Свободно покачиваясь, легкой, бегущей походкой они спускались с холма. Ноги не были обуты, хотя дорога была каменистая; казалось, ноги сами находили место, куда ступить; женщины ни разу не глянули вниз – они держали голову прямо, глаза были налиты кровью и смотрели вдаль. Обе были очень худы; на теле выступали ребра. Волосы пожилой женщины были спутаны и грязны, а у молодой они, вероятно, были причесаны и смазаны, потому что выбивались чистые, блестящие пряди; но и она была обессилена и выглядела измученной. Должно быть, совсем недавно она еще играла и пела песни с другими детьми, но это уже прошло. Теперь сбор сухих веток на этих холмах – вот ее жизнь, и так до самой смерти, с передышками время от времени, связанными с рождением детей.

Вниз по тропе мы шли все вместе. Небольшой провинциальный город находился в нескольких милях отсюда; там они за гроши продадут свой груз, а завтра начнется то же самое. Изредка они переговаривались, а потом долгое время шли молча. Вдруг младшая сказала своей матери, что она голодна, и мать ответила, что они родились голодными, живут в голоде и умрут голодными, такова их доля. Это была констатация факта; в ее голосе не было ни укора, ни гнева, ни надежды. Мы продолжали спускаться по каменистой тропе. Не было наблюдающего, который бы слушал, испытывал сострадание, идя за ними. Исполненный любви и сострадания, он не был частью их, он был ими; он исчез, а они были. Они не были посторонними, чужими людьми, которых он встретил на холме, они были им; руки, которые поддерживали вязанки хвороста, были его руками; а пот, изнеможение, запах, голод – были не их, чтобы можно было их разделить и ими печалиться. Время и расстояние исчезли. Не было мыслей в наших головах, слишком усталых, чтобы думать; а если мы думали, то мысль была – продать дрова, поесть, отдохнуть и начинать снова. Только бы ноги не сбивать на каменистой тропе, и не жгло бы так солнце. Нас было только двое, спускавшихся по знакомому холму, мимо родника, где мы, как обычно, пьем, и дальше, через сухое русло запомнившегося ручья.

«Я прочел некоторые из ваших бесед и присутствовал на них, – сказал он, – и по моему мнению, то, о чем вы говорите, является слишком негативным; вы не даете ни указаний, ни позитивных установок для жизни. Этот восточный подход к проблемам в высшей степени разрушителей; посмотрите, куда он привел Восток. Ваш негативный подход, а в особенности настойчивые утверждения о необходимости освобождения от всех мыслей, совсем не подходит для нас, жителей Запада, ибо мы деятельны и предприимчивы по своему темпераменту и в силу необходимости. То, чему вы учите, полностью противоречит нашему образу жизни».

– Позвольте обратить ваше внимание на то, что деление людей на западных и восточных является чисто географическим и произвольным, не так ли? Оно не имеет глубокого значения. Живем ли мы на Востоке или на Западе, имеем ли мы коричневую, черную, белую или желтую кожу, но все мы человеческие существа, которые страдают, надеются, испытывают страх, верят; радости и страдания существуют и здесь, и там. Мысль нельзя делить на западную и восточную, однако многие делают это, исходя из принятых условностей. Любовь не зависит от географических условий, она не считается священной на каком-либо одном континенте и не отвергается на другом. Разделение людей диктуется целями экономики и эксплуатации. Это не означает, что они не различаются по темпераменту и прочее; есть сходные черты, есть и различия. Все это вполне очевидно и в психологическом отношении бесспорно, не правда ли?

«Для вас это, может быть, и так, но наша культура, наш образ жизни полностью отличаются от восточного. Наше научное знание, медленно развиваясь со времен античной Греции, сейчас поистине необъятно. Восток и Запад развиваются по двум различным направлениям».

– Видя различия, мы должны в то же время осознавать и черты сходства. Внешнее выражение может отличаться и отличается, но, оставляя в стороне внешние формы и проявления, можно видеть, что стремления людей, их побуждения, желания и страхи – одни и те же. Не будем обманываться словами. И здесь, и там люди хотят мира и благополучия, они хотят найти нечто большее, чем материальное счастье. Цивилизации могут варьироваться в зависимости от климата, окружающей среды, пищи и т.д., но культура в основе своей во всем мире одна и та же: ее нормы – быть сострадательным, избегать зла, быть великодушным, прощать и прочее. Без этой фундаментальной культуры любая цивилизация, все равно – здесь или там, распадается или будет уничтожена. Так называемые отсталые народы могут приобрести знания, успешно усвоить «ноу-хау» Запада; они в равной степени могут стать поджигателями войны, генералами, юристами, полицейскими, тиранами, иметь концентрационные лагеря и все прочее. Но внутренняя культура – это совсем иное дело. Любовь к Богу и свобода человека – к этому подойти не так просто; но без этих факторов материальное благополучие не многого стоит.

«В этом вы правы, сэр. Но я хотел бы, чтобы вы высказали свое мнение по поводу моего утверждения, что ваши поучения имеют негативный характер. Мне хотелось бы это понять; не считайте меня резким, если я слишком прямо выражаю свои мысли».

– Что такое негативное, что такое позитивное? Большинство из нас привыкло к тому, чтобы нам говорили, что надо делать. Когда нам дают указания, а нам надо следовать им – это считается позитивным типом учения. Когда нас ведут, это считается позитивным, конструктивным, и для людей обусловленных утверждение, что следование есть зло, кажется негативным, деструктивным. Истина есть отрицание ложного, она не является его противоположностью. Истина в основе своей отлична от позитивного и негативного, и ум, который мыслит в терминах противоположностей, никогда не сможет ее осознать.

«Боюсь, что я не совсем понимаю все это. Не будете ли вы так добры разъяснить несколько подробнее?»

– Видите ли, сэр, вы привыкли к авторитету и руководству. Стремление обрести руководство вытекает из желания находиться в безопасности, быть защищенным, а также из желания иметь успех. Это одно из наиболее глубоких наших стремлений, не правда ли?

«Думаю, что да; но без защиты, без обеспечения прочности жизни человек был бы...»

– Прошу вас, давайте продолжим исследование вопроса и не будем перескакивать к выводам. Стремясь быть защищенными, не только как индивидуумы, но и как группы, нации или расы, – не строим ли мы мир, в котором война, внутренняя и внешняя, присутствует как нечто неотъемлемое, присущее обществу и становится основным его содержанием?

«Да, я знаю; мой сын был убит во время войны по ту сторону океана».

– Мир – это состояние ума; это свобода от всякого желания быть защищенным. Ум-сердце, которое ищет безопасности, всегда должно быть в тени страха. Наше желание не ограничивается только материальной защищенностью, но в еще большей степени распространяется на внутреннюю, психологическую защищенность, и это желание быть внутренне защищенным благодаря добродетели, вере, принадлежности к нации, рождает готовность быть руководимыми, следовать образцу, преклоняться перед успехом, перед авторитетом лидеров, спасителей, учителей, гуру. Все это называется учением позитивного типа; а на самом деле, это бессмыслица и подражание.

«Я понимаю это. Но, может быть, возможно руководить или быть руководимым без того, чтобы возводить себя или кого-либо другого в ранг авторитета, спасителя?»

– Мы с вами стараемся понять стремление человека к тому, чтобы им руководили, не так ли? Что это за стремление? Не есть ли оно результат страха? Так как мы лишены безопасности и видим неустойчивость жизни отдельного человека, у нас возникает желание найти то, что обладает надежностью, постоянством; но само это желание рождено страхом. Вместо того, чтобы понять, что такое страх, мы убегаем от него, и само бегство уже есть страх. Мы убегаем в область известного; это известное может быть верованием, ритуалом, патриотизмом, утешительными словами религиозных учителей, увещеваниями священников и так далее. Все это, в свою очередь, порождает конфликт между людьми, а неразрешенная проблема переходит из поколения в поколение. Если вы хотите разрешить проблему, вам надо исследовать ее и понять ее корни. Так называемый позитивный тип учения, предписания, о чем и как думать, которые дают религии, включая коммунизм, продлевают страх, и, таким образом, позитивный тип учения оказывается разрушительным.

«Мне кажется, я начинаю понимать ваш подход к проблеме, и надеюсь, что понимаю его правильно».

– Это не личный подход, основанный на мнении; к истине не может быть личного подхода, как и к исследованию научных фактов. Мысль о том, что существуют особые пути к истине, что истина имеет различные аспекты, нереальна. Это спекулятивная мысль нетерпимого человека, который старается быть терпимым.

«Я вижу, что надо быть весьма осторожным при выборе слов. Но мне хотелось бы, если можно, вернуться к тому, что я сказал раньше. Поскольку большинство из нас обучено думать или, как вы говорите, обучено тому, о чем следует думать, то не принесет ли нам еще большую путаницу ваша позиция, будто всякая мысль обусловлена и надо быть вне всякой мысли?»

– Для большинства людей мышление является чрезвычайно важным, но таково ли оно на самом деле? Мышление в определенной степени важно, но мысль не может найти то, что не является продуктом мысли. Мысль – это результат известного, поэтому она не в состоянии проникнуть в глубину неизвестного, непознаваемого. Разве мысль не есть желание, желание материальных благ или достижения наивысшей духовной цели? Мы говорим не о мысли ученого, который занят лабораторными исследованиями, не о мысли погруженного в размышления математика и так далее, но о мысли, которая проявляется в нашей повседневной жизни, в наших повседневных контактах и реакциях. Чтобы выжить, мы вынуждены мыслить. Мышление – это процесс выживания, относится ли это к индивидууму или нации. Мышление, – а это есть желание, в его низшей или высшей форме, – всегда должно оставаться замкнутым в себе, обусловленным. Будем ли мы думать о вселенной, о своем соседе, о себе или о Боге, – наше мышление всегда ограничено, обусловлено, не так ли?

«В том смысле, в котором вы употребляете это слово «мышление», я думаю, это так. Но разве не знание помогает нам разрушить эту обусловленность?»

– Помогает ли? Мы накопили знания о столь многих аспектах жизни – медицина, война, право, наука – и существует, по край ней мере, несколько дисциплин, посвященных нам самим, нашему сознанию. Но освобождает ли нас этот необъятный массив информации от печали, войны, ненависти? Освободит ли нас большее знание? Можно знать, что война неизбежна до тех пор, пока индивидуум, группа или нация движимы честолюбием, стремятся к власти, и все же продолжать идти путем, который ведет к войне. Может ли центр, который питает антагонизм и ненависть, быть радикально трансформирован с помощью знания? Любовь – не противоположность ненависти; если с помощью знания ненависть преображается в любовь, это не будет любовью. Такое изменение, вызванное мыслью, волей, не есть любовь, это лишь удобная форма самозащиты.

«Простите, я не уловил, что вы сказали».

– Мысль – это ответ со стороны того, что было, это ответ памяти, верно? Память есть традиция, опыт, а ее реакция на любое новое переживание есть результат прошлого. Поэтому опыт всегда усиливает прошлое. Ум есть результат прошлого, времени; мысль представляет собой продукт многих вчерашних дней. Когда мысль старается изменить себя, пытаясь быть или не быть этим или тем, она просто продлевает себя под другим именем. Будучи продуктом известного, она никогда не может переживать неизвестное; будучи результатом времени, она никогда не может понять вневременное, вечное. Мысль должна прекратиться, чтобы проявилось реальное.

Понимаете ли, сэр, мы настолько боимся потерять то, что, как нам кажется, мы имеем, что никогда не проникаем в эти вещи очень глубоко. Мы смотрим на поверхностные слои самого себя и повторяем слова и фразы, которые имеют очень малое значение; из-за этого мы остаемся ограниченными и так же бездумно порождаем антагонизм, как бездумно рождаем своих детей.

«Как вы сказали, мы бездумны в нашем кажущемся глубокомыслии. Если позволите, я приду к вам еще раз».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю