Текст книги "Проблемы жизни"

Автор книги: Джидду Кришнамурти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 47 страниц)

УБЕЖДЕНИЯ. СНЫ

Как прекрасна земля, с ее пустынями и плодородными полями, с лесами, реками и горами, с ее несказанно красивыми птицами, животными и людьми! Существуют селения, запущенные и полные болезней, где не было дождей в течение многих сезонов; там пересохли колодцы, домашние животные превратились в кожу и кости, поля потрескались, арахис засох. Там не сажают сахарный тростник; уже несколько лет пересохшее русло зияет вместо реки. Люди нищенствуют, воруют, голодают и умирают в ожидании дождей. Существуют и богатые города с чистыми улицами и сверкающими новыми автомобилями, с умытыми и хорошо одетыми людьми; бесчисленные магазины наполнены товарами; там есть библиотеки, университеты; есть там и кварталы нищеты. Земля прекрасна; она священна и вокруг храмов, и в бесплодной пустыне.

Воображать – это одно, а воспринимать то, что есть, – совсем другое; и то, и другое связывает. Воспринимать то, что есть, – легко, но трудно быть свободным от воспринимаемого, так как наше восприятие окутано суждением, сравнением, желанием. Воспринимать без вмешательства цензора трудно. Воображение строит образ себя, и мысль тогда движется в тени этого образа. Идея «я» вырастает в конфликт между тем, что есть, и тем, что должно быть, в конфликт двойственности. Восприятие факта и идея о факте – это два в основе своей различных состояния, и только ум, который не связан мнением, сравнительными оценками, способен воспринимать точно, адекватно.

Она проехала большое расстояние поездом и автобусом, а последнюю часть пути прошла пешком; день был прохладный, поэтому восхождение на гору оказалось для нее не слишком трудным.

«Надо мной нависла проблема, о которой мне хотелось бы поговорить, – сказала она. – Что делать, когда двое любящих друг друга людей остаются непреклонными в своих диаметрально противоположных убеждениях. Должен ли один из них уступить? Может ли любовь перекинуть мост через эту несущую гибель пропасть, которая отделяет их друг от друга?»

– Если бы была любовь, разве могли бы оставаться те непреклонные убеждения, которые разделяют и ослепляют?

«Возможно, это именно так. Но сейчас обстоятельства перешли за пределы любви; убеждения сделались жесткими, грубыми, не уступчивыми. Хотя один из двух мог бы быть более гибким, но если другой не может, дело доходит до взрыва. Можно ли сделать что-нибудь, чтобы его избежать? Один из двух может пойти на уступки, смягчить положение, но если другой совершенно непримирим, тогда жизнь с ним становится абсолютно невозможной, и всякие взаимоотношения прекращаются. Эта непримиримость ведет к опасным следствиям, но лицо, которого это касается, по-видимому, ничего не имеет против мученичества за свои убеждения. Все это выглядит довольно нелепо, если принять во внимание иллюзорную природу идей, но идеи пускают глубокие корни, когда у человека нет ничего другого. В жестком блеске идей вянут мягкость и предупредительность. Человек, о котором я говорю, вполне убежден, что его заимствованные из книг идеи и теории должны спасти мир и принести для всех благоденствие и изобилие; поэтому он считает, что убийства и разрушения, если они окажутся необходимыми, вполне оправданы как пути достижения этой идеалистической цели. Цель – вот что важно, а совсем не средства; человек не имеет особого значения, пока не достигнута цель».

– Для подобного ума спасение состоит в уничтожении тех, кто не придерживается таких же убеждений. В прошлом некоторые религии думали, что это является путем к Богу; у них и сейчас существуют отлучения, угрозы вечного ада и прочее. То, о чем вы говорите, – это религия последней формации. Мы ищем надежды на будущее в церквах, в идеях, в «летающих тарелках», в учителях, в гуру; но все это ведет к еще большим бедствиям и разрушениям. Человек внутри самого себя должен быть свободен от такого непримиримого подхода, так как идеи иллюзорны, как бы они ни были велики, тонки и убедительны; они разделяют и вносят разрушение. Когда ум уже не находится более в сети идей, мнений, убеждений, приходит нечто, полностью отличающееся от проекций ума. Ум не является нашим последним прибежищем для разрешения проблем; напротив, именно он создает проблемы.

«Я знаю, сэр, Что вы не даете советов, но, тем не менее, что же предпринять? Я задавала себе этот вопрос в течение многих месяцев, но ответа не нашла. Однако и теперь, когда я спрашиваю, я начинаю видеть, что определенного ответа не существует, что человек должен жить в каждый данный момент, принимая все таким, каким оно приходит, и, забывая о себе. Тогда, вероятно, возможно будет стать мягким, способным прощать. Но как трудно это осуществить.

– Когда вы говорите: «Как трудно это осуществить!», вы уже перестали жить от момента к моменту, исполненной любви и нежности. Ум спроецировал себя в будущее, создав проблему, а это и есть подлинная природа «я». Прошлое и будущее – это его опора.

«Разрешите задать другой вопрос. Возможно ли мне самой истолковать собственные сны? За последнее время я стала видеть много снов, и я знаю, что они пытаются мне что-то сказать; но я не умею истолковывать символы и образы, которые часто повторяются в моих снах. Эти символы и образы не всегда одинакова они меняются; но в их основе заключено одинаковое содержание и значение – по крайней мере, мне кажется, что это так, хотя, конечно, я могу и ошибаться».

– Что вы понимаете под словом «истолковывать» по отношению к снам?

«Как я говорила, передо мной стоит весьма серьезная проблема, которая мучает меня уже много месяцев, и все мои сны имеют отношение к этой проблеме. Они как бы хотят мне что-то сказать, может быть, на что-то намекнуть, указать, что я должна делать, Если бы я смогла правильно их истолковать, я могла бы знать, что именно они пытаются передать».

– Безусловно, тот, кто видит сны, неотделим от его снов; он сам – эти сновидения. И вы думаете, что вам важно их понять?

«Я не понимаю, что вы имеете в виду. Не сможете ли вы мне объяснить это?»

– Наше сознание – это целостный процесс, хотя внутри него могут быть и противоречия. Оно может делить себя на сознание и подсознание, на явное и скрытое; в нем могут быть противоречивые желания, оценки, стремления, но тем не менее это сознание есть единый, целостный процесс. Сознающий ум может ясно представлять свой сон, но сны – это результат деятельности всего сознания. Когда верхний слой сознания старается истолковать сон, который есть не что иное, как проекция сознания в целом, тогда его истолкование имеет частичный, неполный, искажающий характер. Истолкователь неизбежно искажает символ, сон.

«К сожалению, мне это не совсем ясно».

– Сознающий, находящийся на поверхности ум настолько озабочен, настолько стремится найти решение своей проблемы, что во время периода бодрствования никогда не пребывает в тишине. Во время так называемого сна, когда он, может быть, несколько более спокоен, менее взбудоражен, он ловит намеки от деятельности тотального сознания. Эти намеки, и суть сны, которые наш беспокойный ум старается истолковать после пробуждения; но это толкование будет неточным из-за озабоченности ума немедленным действием и его результатами. Стремление истолковывать должно прекратиться, чтобы мог быть понят целостный процесс сознания. Вы весьма обеспокоены тем, чтобы выяснить, как правильно поступить в отношении вашей проблемы, не правда ли? Вот эта озабоченность и стоит на пути понимания проблемы; потому-то и происходит постоянное изменение символов, хотя содержание, которое скрывается за ними, всегда остается одним и тем же. Итак, в чем же сейчас состоит ваша проблема?

«В том, чтобы не бояться ничего, что бы ни случилось».

– Разве вы можете так легко отбросить страх? Одно лишь словесное утверждение не устранит его. Но разве ваша проблема состоит в этом? Вы можете испытывать желание покончить со страхом, но в этом случае становится важным вопрос «каким образом», метод действий. У вас возникнет новая проблема наряду со старой. Таким путем мы переходим от проблемы к проблеме и никогда от них не освободимся. В данное время мы говорим осовершенно о другом, не правда ли? Мы не стараемся подменить одну проблему другой.

«В таком случае, как я полагаю, истинная проблема состоит в том, чтобы иметь спокойный ум».

– Совершенно верно, а этом ваш единственный вопрос: безмолвный ум.

«А как же у меня может быть безмолвный ум?»

– Подумайте, что вы говорите. Вы хотите обладать спокойным умом подобно тому, как вы хотели бы иметь платье или дом? Поставив перед собой новую цель, в данном случае тишину ума, вы начинаете искать пути и средства для ее достижения; и вот возникает новая проблема. Надо просто-напросто осознать необходимость и важность того, чтобы ум был тихим. Не боритесь за эту тишину, не мучайте себя дисциплиной с целью приобрести ее, не культивируйте и не практикуйте ее. Все эти усилия дадут результат, но то, что является результатом, не есть тишина. То, что сложено, может быть разложено. Не ищите постоянства безмолвия. Безмолвие надо переживать от мгновения к мгновению, его невозможно накапливать.

СМЕРТЬ

В этом месте река была очень широка, почти с милю, и очень глубока; ее воды, чистые и синие в среднем течении, ближе к берегам были мутные, грязные и медленные. Солнце садилось позади огромного города, простершегося вверх по течению реки; дым и пыль города придавали необыкновенные краски заходящему солнцу, которое отражалось в пляшущих водах широкой реки. Был восхитительный вечер, и каждая былинка травы, деревья и щебечущие птицы, – все было объято вечной красотой. Ничто не оставалось вне ее. Шум поезда, проходившего через дальний мост, составлял часть этого всеохватывающего безмолвия. Поблизости рыбак пел песню. Вдоль берегов тянулись широкие полосы обработанной земли; эти зеленые, полные аромата поля днем приветливо вам улыбались, а теперь были темными, молчаливыми, погруженными в себя. По эту сторону реки находился широкий, необработанный пустырь; деревенские дети запускали здесь воздушных змеев и устраивали шумные игры. Тут же просушивались широко растянутые рыбачьи сети, а внизу на якоре стояли примитивные лодки.

Деревня была расположена совсем рядом, несколько выше; обычно оттуда доносились песни, танцы и другие шумы. Но в этот вечер местные жители, которые вышли из своих хижин и сидели поблизости от них, оставались молчаливыми и необычайно задумчивыми. Группа людей спускалась вниз по крутому берегу, неся на бамбуковых носилках мертвое тело, покрытое белой тканью. Они прошли мимо, и я последовал за ними. Подойдя к реке, они поставили носилки почти рядом с водой. С собой они принесли быстро воспламеняющиеся дрова и тяжелые бревна; из них сложили погребальный костер и положили на него тело, окропили его водой из реки и прикрыли дровами и сеном. Самый молодой из них зажег костер. Нас было около двадцати человек; все мы расположились вокруг. Женщин не было. Мужчины в белой одежде сидели на земле в полном молчании. Огонь становился все более жгучим, и нам пришлось отодвинуться назад. Черная обугленная нога поднялась над огнем, ее пригнули вниз длинной палкой, но этого оказалось недостаточным, и на нее бросили тяжелое бревно. Яркое желтое пламя отражалось в темной воде, и звезды в ней отражались. Слабый ветер затих с заходом солнца. Кроме потрескивающего костра все оставалось безмолвным. Смерть была здесь, полыхая огнем. Среди всех этих неподвижно сидевших людей и живых языков пламени пребывало бесконечное пространство, неизмеримое расстояние и великое уединение. Смерть не была чем-то посторонним, обособленным и отдельным от жизни. Здесь было начало, вечное начало.

Когда череп рассыпался на части, люди стали уходить. Последний из уходивших, очевидно, был родственником умершего; он сложил ладони в прощальном жесте и медленно поднялся вверх. От костра осталось совсем немного; пламя успокоилось, виднелась лишь тлеющая зола. Несколько несгоревших костей завтра утром бросят в реку. Необъятность смерти, непосредственность ее, и так близко! Когда это тело сгорело, ты тоже умер. Была полная уединенность, но не отчуждение, не изолированность. Изолированность исходит от ума, но не от смерти.

Это был весьма немолодой человек с ясными глазами и готовой улыбкой; он держался спокойно и с достоинством. В комнате было холодно, и он был закутан в теплый шарф. Он говорил по-английски, так как получил образование за границей; он рассказал о себе, о том, что совсем недавно удалился от государственных дел и теперь располагает достаточным количеством свободного времени. Он изучал разные религии и философские системы, но, добавил он, проделал весь этот длинный путь с целью обсудить совсем другой вопрос.

Над рекой стояло раннее утреннее солнце, воды сверкали тысячами бриллиантов. На веранде была маленькая золотисто-зеленая птичка; она грелась на солнце и чувствовала себя в полной безопасности.

«Я приехал сюда, – продолжал он, – для того, чтобы задать вопрос, или, вернее, обсудить то, что в высшей степени меня волнует: это вопрос о смерти. Я прочел «Тибетскую книгу мертвых», а также знаком с тем, что говорят по этому предмету наши книги. Указания относительно смерти, которые содержат христианство и ислам, слишком поверхностны. Я беседовал со многими религиозными учителями и здесь, и за границей. Но все их теории представляются совершенно неубедительными, по крайней мере для меня. Я много думал об этом, часто медитировал о смерти, но едва ли сколько-нибудь продвинулся вперед. Один из моих друзей, который недавно слушал вас, рассказал мне кое-что из того, о чем вы говорили; поэтому я решил прийти к вам. Моя проблема – это не только страх смерти, страх небытия, но и то, что происходит после смерти. Этот вопрос оставался проблемой для людей на протяжении веков, и, по-видимому, никто ее не разрешил. Что скажете вы?»

– Прежде всего, рассмотрим желание уйти от факта смерти с помощью того или иного верования, вроде, например, учения о перевоплощении и воскресении мертвых, или с помощью несложных рассуждений. Ум наш настолько жаждет найти разумное объяснение смерти или удовлетворяющий нас ответ на эту проблему, что он весьма легко может соскользнуть в область иллюзии. Надо быть в этом отношении чрезвычайно бдительным.

«Может быть, именно в этом и заключается одна из самых больших наших трудностей? Мы жаждем получить уверенность, в особенности от тех, кто, по нашему мнению, обладает знаниями или опытом в данном вопросе. Если же мы не можем получить такой уверенности, то, полные отчаяния и надежды, мы строим собственные утешительные верования и теории. Так что вера, самая неистовая или самая умеренная, становится необходимой».

– Какое бы удовлетворение ни доставлял уход от проблемы, он никогда не дает ее понимания. Бегство от проблемы порождает страх. Страх приходит, когда мы убегаем от факта, от того, что есть. Какое бы утешение ни давала вера, она содержит в себе зерно страха. Человек отгораживается от факта смерти, так как он не хочет взглянуть на него прямо; верования и теории предлагают ему для этого легкий путь. Вот почему ум, если он желает выяснить необыкновенное значение смерти, должен отбросить, совершенно легко и без сопротивления, свое желание получить обнадеживающее утешение. Это вполне очевидно. Согласны ли вы с этим?

«Может быть, вы требуете слишком многого? Для того чтобы понять смерть, мы должны находиться в отчаянии; не об этом ли вы говорите?»

– Совсем нет, сэр. Разве непременно присутствует отчаяние, когда отсутствует состояние, которое мы называем надеждой? Почему мы всегда мыслим противоположностями? Противопоставляется ли надежда отчаянию? Если да, то в самой надежде покоится зерно отчаяния, и такая надежда окрашена страхом. Но если мы ищем понимания, не является ли необходимым освободиться от противоположностей? Состояние ума имеет величайшую важность. Отчаяние и надежда стоят на пути понимания или переживания смерти. Движение противоположностей должно прекратиться. Ум должен подойти к проблеме смерти, имея совершенно новое осознание, в котором отсутствует элемент опознавания того, что заранее известно.

«Боюсь, что я не вполне это понимаю. В общих чертах я улавливаю значение того, что ум должен быть свободен от противоположностей; хотя это и весьма трудная задача, но я вижу, что она необходима. А вот что означает свобода от узнавания, это совсем до меня не доходит».

– Узнавание – процесс, имеющий дело с прошлым; оно – результат прошлого. Ум испытывает страх перед тем, что ему неизвестно. Если бы вы знали смерть, у вас не было бы страха перед ней, не было бы необходимости для пространных разъяснений. Но вы не можете знать смерть, она есть нечто, во всех отношениях новое, никогда не переживаемое прежде. То, что вы пережили, становится известным, прошлым; от этого прошлого, от этого известного исходит наше опознавание. Пока происходит такое движение от прошлого, не может прийти новое.

«Да, да, сэр, я начинаю это чувствовать».

– То, о чем мы говорим сейчас, надо непосредственно переживать по мере того, как мы продвигаемся вперед; это не тот материал, который можно обдумывать впоследствии. Накапливать эти переживания нельзя, так как тогда они становятся памятью; память же, как путь опознавания, исключает новое, неизвестное. Смерть – это неизвестное. Проблема состоит не в том, что такое смерть и что происходит после смерти, а в том, чтобы ум очистился от прошлого, от известного. Тогда живой ум сможет войти в обитель смерти, он сможет встретить смерть, непознаваемое.

«Вы хотите этим сказать, что человек может познать смерть еще при жизни?»

– Несчастный случай, болезнь, старость приносят смерть, но при этих обстоятельствах человеку невозможно быть полностью сознающим. Присутствует страдание, надежда или отчаяние, страх изоляции, и ум, «я», сознательно или подсознательно, борется против смерти, против неизбежного. В страхе, сопротивляясь смерти, мы уходим. Но возможно ли – без сопротивления, без болезненного отвращения, без садистского или самоубийственного побуждения и в то же время полным жизни, имея мощный ум – войти в дом смерти? Это возможно только тогда, когда ум умирает по отношению к известному, к «я». Итак, наша проблема заключается не в смерти, а в том, чтобы ум освободил себя от веками накопленного психологического опыта, от все возрастающей памяти, от этого все укрепляющегося и совершенствующегося «я».

«Но как это сделать? Каким образом ум может освободить себя от собственных оков? Мне кажется, здесь необходимо или воздействие извне, или вмешательство более высокой и благородной части ума, которая должна очистить ум от прошлого».

– Это довольно сложный вопрос, не правда ли? Воздействие со стороны может оказаться влиянием окружающих условий, или же оно может прийти из области, находящейся вне границ ума. Если внешнее воздействие оказывается влиянием окружающих условий, то ведь это будет то самое влияние со своими традициями, верованиями, особенностями культуры, которое удерживает ум в оковах. Если же воздействие со стороны исходит из области, находящейся вне границ ума, то мысль, в какой бы то ни было форме, не в состоянии ее коснуться. Мысль есть результат времени, она прикована к прошлому и никогда не может освободиться от прошлого. Если мысль освобождается от прошлого, она перестает быть мыслью. Пускаться в спекулятивные рассуждения о том, что находится за пределами ума, совершенно бесполезно. То, что пребывает за пределами мысли, может воздействовать только тогда, когда мысль, которая есть «я», прекращается. Ум должен быть без малейшего движения, совершенно спокоен, и это то спокойствие, которое не имеет мотива. Ум не может это призвать. Он может лишь разделять свои проявления на высокие и низменные, на желательные и нежелательные, на благородные и недостойные, что он и делает, но все это деление и подразделение находится в границах, самого ума; так что всякое движение ума, в каком бы то ни было направлении, есть реакция прошлого, «я», времени. Эта истина представляет собой единственный освобождающий фактор, и тот, кто не следует, этой истине, всегда будет оставаться в оковах, что бы он ни делал; его покаяния, обеты, дисциплина, жертвы могут иметь социальное или утешающее значение, но не представляют никакой ценности перед лицом истины.

ОЦЕНКА

Медитация – очень важное действие в жизни; возможно, это такое действие, которое имеет величайшее и глубочайшее значение. Это – аромат, который нелегко уловить, который невозможно приобрести ценой усилия и практики. Любая система может дать лишь те плоды, которые она предлагает, но любая система, любой метод основаны на зависти и, жадности.

Не быть способным медитировать – значит не быть способным видеть солнечный свет, темные тени, сверкающие воды и нежный лист. Но как мало людей это видит! Медитация ничего не может вам предложить; вам не надо, сложив ладони, приходить в молитвенное состояние. Она не избавляет вас от страданий. Она делает все чрезвычайно ясным, легким и простым; но для того чтобы воспринять эту простоту, ум должен себя освободить, без какой-либо причины или мотива, от всего, что он накопил, имея причину и мотив. Именно в этом состоит весь итог медитации. Медитация есть очищение от того, что известно. Следование за известным, в любой форме, есть игра самообмана, когда медитирующий приобретает основное значение, но отсутствует просто акт медитации. Медитирующий может действовать лишь в поле известного, он должен прекратить действовать, чтобы могло проявиться неизвестное. Непознаваемое не зовет вас, и вы не можете призывать его.

Оно приходит и уходит, как ветер; вы не можете захватить его и накапливать для своей пользы, для собственного употребления. Оно не имеет утилитарной ценности, но, тем не менее, без него жизнь становится бесконечно пустой.

Вопрос не в том, как медитировать, какой следовать системе, а в том, что такое медитация. Если нас интересует «как», то мы можем прийти лишь к тому, что предлагает нам метод; но само исследование того, что есть медитация, раскроет к ней дверь. Это исследование не лежит вне ума; оно находится в сфере деятельности самого ума. Наиболее важным в процессе этого исследования является понимание самого ищущего, а не того, что он ищет. То, что он ищет, есть проекция его страстного желания, его собственных усилий и стремлений. Когда мы поймем этот факт, всякое искание прекратится, и это само по себе чрезвычайно важно. Тогда ум перестает гнаться за тем, что находится вне его самого, тогда у него нет движений, направленных вовне, нет реакций изнутри; а когда искание полностью прекратилось, появляется движение ума, которое не является ни внешним, ни внутренним. Искание не прекращается усилием воли или в результате сложного процесса умозаключений. Чтобы прекратить искание, требуется великое понимание. Окончание поисков – это начало спокойствия ума.

Ум, способный, к сосредоточению, концентрации может совсем не быть способным к медитации. Эгоизм, интерес к себе, как и всякий другой интерес, вызывает концентрацию внимания, но такая концентрация, сознательно или подсознательно, предполагает наличие мотива, причины; здесь всегда существует нечто, что, надо приобрести или отбросить, всегда делается усилие, чтобы понять, чтобы перейти на другой берег. Внимание, связанное с достижением цели, имеет, дело с накоплением. Внимание, которое проявляется в этом движении к чему-либо или от чего-то, есть сила, привлекающая удовольствие и отталкивающая страдание. Но медитация – это такое необыкновенное внимание, в котором нет того, кто совершает усилие, нет цели, нет объекта достижения. Усилие есть часть процесса приобретения; усилие – это накопление опыта тем, кто переживает. Переживающий может находиться в состоянии сосредоточения, быть внимательным, осознавать; но страстное желание переживающего иметь переживание должно полностью прекратиться, так как сам переживающий – это лишь скопление известного. Великое блаженство заключено в медитации.

Он объяснил, что изучал философию и психологию и знаком с высказываниями Патанджали. По его мнению, христианство не отличается глубиной мысли и представляет собой просто реформацию; поэтому он уехал на Восток, практиковал некоторые виды йоги и достаточно хорошо ознакомился с мыслью Индии.

«Я прочел некоторые из ваших бесед и думаю, что до известного предела могу проследить за ходом вашей мысли. Я понимаю важность того, чтобы не осуждать, хотя нахожу это чрезвычайно трудным. Но мне совсем не понятно, когда вы говорите: «Не производите оценок, не судите». Любой процесс мышления, как мне кажется, – это процесс оценки. Наша жизнь, наш подход к явлениям основаны на выборе, на оценках, на хорошем и плохом и т.д. Если бы мы не производили оценок, мы бы просто деградировали. Но вы, конечно, не имеете это в виду. Я старался освободить свой ум от всяких норм и оценок, но это невозможно, по крайней мере, для меня».

– Существует ли мышление без слов, без символов? Необходимы ли слова для того, чтобы мыслить? Если бы не было символов, справочного аппарата, существовало ли бы то, что мы называем мышлением? Всякое мышление вербально, или существует мышление без слов?

«Не знаю. Я никогда не рассматривал этот вопрос. Насколько я понимаю, без образов и слов не было бы и мышления».

– Не следует ли нам выяснить истину этого вопроса сейчас, пока мы беседуем об этом? Разве нельзя установить для себя, существует или не существует мышление без слов и символов?

«Но какое это имеет отношение к проблеме оценки?»

– Ум создан из прошлых мыслей, ассоциаций, образов и слов. Наши оценки основаны на этом фундаменте. Такие слова как «Бог», «любовь», «социализм», «коммунизм» и так далее, играют в нашей жизни чрезвычайно важную роль. В физиологическом и психологическом отношении слова имеют для нас значение, обусловленное той культурой, в которой мы были воспитаны. Для христианина определенные слова и символы имеют особенно большое значение, а для мусульманина такое же жизненно важное значение имеют другие слова и символы. Наши оценки происходят в пределах этого поля.

«Возможно ли выйти за его пределы? А если возможно, то почему это необходимо?»

– Мышление всегда обусловлено; нет такого явления как свобода мысли. Вы можете думать о чем угодно, но ваше мышление остается ограниченным и всегда будет таковым. Оценка – это процесс мышления, выбора. Если ум, как это обычно бывает, доволен тем, чтобы оставаться в клетке, узкой или широкой, тогда его не будут тревожить никакие фундаментальные проблемы; он вполне удовлетворен тем, что имеет. Но если бы он захотел выяснить, существует ли нечто за пределами мысли, тогда всякие оценки должны прекратиться; мыслительный процесс должен прийти к концу.

«Но ведь сам ум составляет часть – притом существенную часть – этого процесса мышления; что же это за усилие или практика, при помощи которых можно привести мысль к концу?»

– Оценка, осуждение, сравнение есть путь мысли; когда вы спрашиваете, с помощью какого усилия или метода процесс мышления может быть приведен к концу, разве вы не стремитесь что-то приобрести? Это стремление осуществить тот или иной метод или предпринять новые усилия есть результат оценки; но ведь это все еще процесс ума. Мысль не может прийти к концу ни благодаря практике какого-либо метода, ни с помощью какого бы то ни было усилия. Но почему мы делаем усилие?

«На основании очень простого соображения: если бы мы не делали усилий, то пришли бы к состоянию застоя и погибли бы. Все существующее делает усилия, вся природа находится в состоянии борьбы, чтобы выжить».

– Боремся ли мы только за то, чтобы выжить, или мы боремся, чтобы уцелеть в рамках той или иной психологической или идеологической модели? Мы хотим быть чем-то; честолюбивые стремления, жажда самоосуществления, страх определяют нашу борьбу в рамках определенной социальной модели, которая сама является следствием коллективного честолюбия, осуществления и страха. Мы совершаем усилия с целью что-то приобрести или чего-то избежать. Если бы мы были заинтересованы только в том, чтобы выжить, тогда все наши установки были бы в корне иными. Усилие предполагает выбор, а выбор – это сравнение, оценка, осуждение. Мысль состоит из этой борьбы и противоречий; но разве может такая мысль освободить себя от собственных барьеров, увековечивающих «я»?

«Тогда должно существовать какое-то внешнее воздействие, – назовите его Божьей милостью или как вам будет угодно, – нечто такое, что входит в сознание и прекращает эти пути и способы, которыми ум себя отгораживает. Не это ли вы имеете в виду?»

– С каким нетерпением мы жаждем достичь состояния, которое дало бы нам удовлетворение! Позвольте вас спросить, сэр, разве вы не заинтересованы в конечной цели в достижении, в освобождении ума от обусловленности? Ум оказался в тюрьме, созданной им самим, в плену своих собственных желаний и усилий, и всякое движение, которое он делает, в каком бы оно ни было направлении, остается в пределах его тюрьмы; но ум этого не сознает, так как, охваченный страданием, конфликтом, он взывает с мольбой, он ищет внешнюю силу, которая его освободит. Как правило, ум находит, что ищет, но то, что он находит, есть следствие его собственного движения. Он продолжает оставаться узником, только уже в новой тюрьме, более его удовлетворяющей и удобной...

«Но скажите, ради небес, что же тогда делать? Если любое движение ума лишь расширяет его собственную тюрьму, тогда придется оставить всякую надежду».

– Надежда – это движение ума, возникающее тогда, когда мысль охвачена отчаянием. Надежда и отчаяние – это слова, которые наносят вред уму своим эмоциональным содержанием, своими с виду противоположными и взаимоисключающими тенденциями. Но разве нельзя оставаться в состоянии отчаяния или в другом подобном состоянии и не бросаться к противоположной идее, не цепляться безрассудно за состояние, которое мы называем радостным, обнадеживающим и так далее? Конфликт появляется тогда, когда ум убегает от состояния, называемого горем, страданием, к другому состоянию, называемому надеждой, счастьем. Понять состояние, в котором находится человек, – это не означает принять его, примириться с ним. Принимать и отвергать – и то, и другое находится в сфере оценки.

«Боюсь, что я все еще не схватываю, каким образом мысль может прекратиться без какого-либо действия в этом направлении».

– Всякое действие воли, желания, стремления исходит от ума, который оценивает, сравнивает, осуждает. Если ум поймет истинность этого, не с помощью рассуждений, не благодаря убеждению или вере, но в силу того, что останется простым и бдительным, тогда мысль прекратится. Конец мысли – это не сон, не ослабление жизненности, не состояние отрицания; это совершенно иное состояние.