Текст книги "Проблемы жизни"

Автор книги: Джидду Кришнамурти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 47 страниц)

СТРАДАНИЕ

Вниз по реке плыл труп какого-то животного. Несколько грифов сидели на нем, вырывали куски из туши и отгоняли других стервятников. Наполнив желудки, они улетели, предоставив место другим грифам, которые выжидали на деревьях или высматривали добычу с берегов или сверху. Солнце только что взошло; на траве висели тяжелые капли росы. Зеленые поля на том берегу реки были еще в тумане, а по поверхности воды отчетливо доносились голоса крестьян. Было прекрасное утро, полное свежести и новизны. Недалеко от своей матери, среди ветвей дерева, играла маленькая обезьянка. Она пробегала вдоль ветки, взбиралась на соседнюю и бежала обратно или прыгала вверх и вниз. Когда мамаше надоедали эти шалости, она сходила с дерева и взбиралась на другое. Как только она начинала спускаться, малыш подбегал и вцеплялся в нее, ухватившись за спину или повиснув снизу. У него была крохотная мордочка, а глаза полны шалости и пугливого недоверия, а как мы боимся нового, неизвестного! Мы предпочитаем оставаться в замкнутом круге повседневных привычек, обычных дел, ссор и забот. Нас вполне устраивает думать в проторенной колее, ходить по одной и той же дороге, встречать те же самые лица и не выходить за пределы обычных мелочей жизни. Мы не любим, встречаться с незнакомыми людьми, а когда приходится с ними столкнуться, мы настораживаемся и стараемся держаться подальше. А как мы бываем напуганы, если неожиданно встретим неведомого для нас зверя! Мы совершаем движения в границах стен, возведенных нашей собственной мыслью, но стоит нам отважиться выйти за их пределы, как оказывается, что снова находимся внутри таких же стен. Изо дня в день мы тащим ношу вчерашнего дня; наша жизнь – это долгое непрекращающееся движение, а наши умы – неповоротливы и нечувствительны.

Он едва мог удерживаться от слез. Это не был контролируемый или сдерживаемый плач, но рыдания, которые сотрясали все его тело. Он был моложав, полон тревоги, с глазами, устремленными к видениям былого. В течение некоторого времени он не мог вымолвить ни слова, а когда, наконец, начал говорить, голос его неожиданно оборвался, и он снова разразился глубокими рыданиями, свободными, ничем не сдерживаемыми. Наконец он сказал:

«Я ни разу не плакал со дня смерти моей жены. Не знаю, что именно заставило меня рыдать так, как сейчас, но после этого мне как-то стало легче. Раньше, когда она была жива, я плакал вместе с ней, и тогда слезы были такими же очищающими, как и смех но после ее смерти все изменилось. Раньше я рисовал; теперь же не в состоянии дотронуться до кистей или посмотреть на то, что когда-то сделал. В течение последних шести месяцев мне казалось, что я словно мертвый. У нас не было детей, но она ожидала ребенка, и вот она ушла. Даже теперь я едва ли могу себе это представить, потому что мы все делали вместе. Она была так красива и так добра, – что же мне теперь делать? Простите, что я так разрыдался, один Бог знает, что во мне происходит; но я знаю, что выплакаться – хорошо. Но ведь никогда больше не будет так, как было; что-то ушло из моей жизни. На днях я взял кисти, но они показались мне чужими. До этого я даже не coзнавал, что держу кисть в руке; а теперь почувствовал, какая она тяжелая и громоздкая. Несколько раз я уходил к реке с желанием никогда больше не возвратиться; но приходил обратно домой. Я ни с кем не мог встречаться, так как в них всегда видел ее лицо. Я сплю, мечтаю, принимаю пищу вместе с ней, но знаю, что никогда не будет так, как было. Думая обо всем этом, я старался объяснить то, что произошло, понять это; но ведь ее здесь нет. Ночью мои мысли только о ней; несмотря на все страдания, мне трудно спокойно уснуть. Я не могу прикоснуться к ее вещам, их запах сводит меня с ума. Я старался забыться, но что бы я ни делал, ведь никогда не будет больше так, как было. Я привык слушать птиц; теперь мне ничего не надо. Продолжать так дальше я не могу. С тех пор я не видел никого из наших друзей, без нее они для меня ничто. Что мне делать?»

Долгое время мы пребывали в молчании.

– Любовь, которая превращается в скорбь или ненависть, – не любовь. Знаем ли мы, что такое любовь? Любовь ли это, если, встретив сопротивление, она превращается в ярость? Существует ли любовь там, где имеется приобретение или потеря?

«В моей любви к ней ничего этого нет. Я совершенно забывал обо всем, даже о самом себе. Вот такую любовь я знал, и такая любовь к ней у меня сейчас. Но теперь я сознаю и другое, сознаю себя, свою скорбь и дни моих страданий».

– Как быстро любовь превращается в ненависть, в ревность, в скорбь! Как глубоко мы теряем себя, находясь среди дыма, и насколько далеким оказывается то, что было таким близким! Теперь мы осознаем нечто совсем иное – то, что неожиданно стало гораздо более важным. Теперь мы видим, что мы одиноки, что у нас нет спутника, нет привычных улыбок и обращений; теперь мы осознаем самого себя, а не только другого. Раньше другой был всем, мы же – ничто; сейчас другого нет, а мы стали тем, что мы есть, теперь другой есть мечта, а реальность – это то, что мы есть. Был ли другой реальностью или это была мечта, созданная нами, облеченная красотой нашей собственной радости, которая так быстро завяла? Увядание есть смерть, а жизнь – это то, что мы есть.

Смерть не может всегда брать верх над жизнью, хотя бы мы и желали этого; жизнь сильнее смерти. То, что есть, сильнее того, чего нет. Как мы любим смерть, а не жизнь! Отрицание жизни доставляет нам радость, дает забвение. Когда существует другой, когда нас нет, тогда мы чувствуем себя свободными, неподавленными. Другой – это цветок, сосед, аромат, воспоминание. Все мы жаждем иметь другого, готовы отождествить себя с ним; для нас важен другой, а не мы. Другой – это мечта, созданная нами. Но, пробудившись, мы вновь оказываемся тем, что мы есть. То, что есть, бессмертно; но мы хотим покончить с тем, что есть. Желание покончить с ним дает начало непрерывности, а то, что обладает непрерывностью, никогда не может познать бессмертие.

«Я знаю, что не могу продолжать жить так, как сейчас, полумертвым. Я не совсем уверен, что понимаю то, о чем вы говорите, Я слишком глубоко потрясен, чтобы до меня доходило что-либо».

– Не бывало ли у вас иногда так: хотя вы и не напрягаете внимание, слушая или читая, но процесс восприятия идет, быть может, бессознательно, и что-то проникает внутрь, совершенно независимо от вас самих? Иногда происходит так, что нам не удается тщательно рассмотреть какие-либо предметы, например, эти деревья, однако образ их внезапно возникает во всех деталях. У вас никогда так не было? Вы, конечно, недавно пережили потрясение, шок, но несмотря на это, когда вы выйдете из него, вы запомните все, что сейчас было сказано, и тогда это сможет оказать вам некоторую помощь. Но вот что вам важно осознать сейчас: когда вы выйдете из состояния шока, ваши страдания станут еще более острыми, а ваше желание будет направлено на то, чтобы избавиться от них, уйти от своей скорби. Найдутся многие, которые готовы будут помочь вам уйти от страданий; они постараются предложить весьма благовидные толкования или выводы, к которым пришли они сами или кто-либо другой; они дадут те или иные объяснения. Возможно, что вы сами найдете какую-либо форму бегства, приятную или неприятную, с целью заглушить свое горе. До сих пор вы находились слишком близко к совершившемуся событию, но в дальнейшем вы будете стремиться к какой-либо форме утешения; это может быть религия, цинизм, общественная деятельность или какая-либо идеология. Но любое бегство, будет ли это Бог или алкоголь, лишь уводит от понимания скорби.

Скорбь необходимо понять, а не игнорировать. Игнорировать – значит давать страданию длительность; игнорировать – значит убегать от страдания. Чтобы понять страдание, нужен действенный, основанный не на опыте, подход. Получать опыт, экспериментировать – искать определенный результат. Если вы ищите определенный результат, – эксперимент невозможен. Если вы заранее знаете, к чему вы хотите прийти, то шаги в этом направлении – это совсем не эксперимент. Если вы страшитесь преодолеть страдание, а это означает, что вы его осуждаете, то вы не понимаете всего его процесса. Если вы стараетесь победить страдание, вы будете заняты одним – как бы избежать его. Для того чтобы понять страдание, ум не должен активно вмешиваться, чтобы его оправдать или преодолеть: ум должен быть совершенно пассивным, молчаливо бдительным, чтобы без колебания он мог вникнуть в суть страдания. Ум не может проследить за историей скорби, если он привязан к какой-либо надежде, выводу или воспоминанию. Для того чтобы следовать за быстрым движением того, что есть, ум должен быть свободен. Свобода – не то, что приходит при завершении; она должна присутствовать с самого начала.

«Какой смысл всей этой скорби?»

– Не указывает ли скорбь на конфликт, конфликт между страданием и радостью? Не является ли скорбь показателем неведения? Неведение не состоит в том, что отсутствует осведомленность о фактах; неведение бывает тогда, когда нет осознания целостного процесса самого человека. Пока нет понимания путей «я», страдания неизбежны; пути «я» должны быть раскрыты только в процессе отношений.

«Но мои отношения пришли к концу».

– Не существует конца отношениям. Может прийти конец какому-то определенному отношению, но отношения никогда не могут кончиться. Быть – значит быть в отношении, и ничто не может жить в изоляции. Хотя мы стараемся изолировать себя путем особых отношений, такая изоляция неизбежно приведет к печали. Печаль, страдание – таков процесс изоляции.

«Может ли жизнь всегда остаться такой, какой она была?»

– Может ли радость вчерашнего дня повториться сегодня? Желание повторения возникает только тогда, когда сегодняшний день лишен радости; если он пуст, мы обращаем свои взоры на то, что было вчера или может наступить завтра. Желание повторения – это желание длительности, но в длительности никогда не содержится новое. Счастье – не в прошлом и не в будущем; оно – лишь в движении настоящего.

ЧУВСТВО И СЧАСТЬЕ

Мы находились высоко над зеленым океаном. Шум пропеллеров, разрезавших воздух, и рев выхлопной струи весьма затрудняли беседу. В числе пассажиров было несколько студентов, направлявшихся на спортивные соревнования, на остров. У одного из них было банджо; в продолжение нескольких часов он играл на нем и пел, другие присоединились к нему, и они пели все вместе. Юноша с банджо обладал хорошим голосом, он пел американские песни; это были песни эстрадных певцов, ковбойские или джазовые песенки. Пели они очень хорошо, совсем так, как исполняют на пластинках. Это была удивительная группа; они целиком были поглощены тем, что делается сейчас; у них не возникало и мысли о чем-либо ином, кроме как радоваться в данное время. Все тревоги были отнесены на завтра: работа, женитьба, старость, смерть. Зато сейчас, высоко над океаном, в их полном распоряжении были американские песни и иллюстрированные журналы. Они не обратили внимания на молнии, сверкавшие среди темных туч, не видели ни изгибов береговой линии, ни далеких поселков, освещенных солнцем.

Вот уже почти под нами был остров. После дождей он стал ярко-зеленым и искрящимся и выглядел таким чистым и аккуратным с большой высоты. Наиболее крупная возвышенность казалась плоской, а белые волны совсем неподвижными. Рыбачья парусная лодка спешила к берегу, спасаясь от надвигающегося шторма; она, верно, благополучно добралась до берега, так как гавань была далеко. Река, извиваясь, спускалась к океану; земля имела золотисто-коричнсвый оттенок. С высоты можно было видеть все, что происходило на одном и на другом берегу реки; здесь встречались прошедшее и будущее. Будущее не оставалось скрытым, оно находилось здесь, вокруг излучины реки. Для этой высоты не существовало ни прошлого, ни будущего; криволинейное пространство не скрывало ни времени посева, ни времени жатвы.

Человек, сидевший рядом, начал рассказывать о трудностях жизни. Он жаловался на свою работу, на постоянные поездки, на недостаточное внимание со стороны семьи, на бесплодность современной политики. Он направлялся в какое-то отдаленное место и с грустью оставлял свой дом. Постепенно он становился все более и более серьезным, перешел к мировым проблемам и заговорил о себе и своей семье.

«Я хотел бы уйти от всего этого в какой-нибудь тихий уголок, работать понемногу и быть счастливым. Мне кажется, что никогда я не был счастлив и не знаю, что такое счастье. Мы живем, производим детей, работаем и умираем наподобие животных. Мой прежний энтузиазм исчез, осталась погоня за деньгами. Но и это становится довольно тягостным. Я на хорошем счету, получаю приличное жалованье, но у меня нет ни малейшего представления о том, что происходит вокруг меня. Я хотел бы быть счастливым. А что, по вашему мнению, мне надо было бы для этого сделать?»

– Это не так просто понять; а здесь едва ли подходящее место для серьезной беседы.

«Боюсь, что у меня не будет другого времени. Как только мы приземлимся, мне придется ехать дальше. Может быть, я не произвожу впечатление человека, которого интересуют серьезные проблемы, но у меня часто прорывается огромная тяга к ним; только эти порывы не объединены в цельное единое устремление. В глубине души я действительно ощущаю важность этих проблем. Мой отец и старшие родственники отличались серьезными запросами, однако, современные экономические условия не позволяют полностью отдаться своим внутренним побуждениям. Мне пришлось отойти от этого, но я хотел бы вернуться назад и предать забвению всю нелепость настоящего. Я не чувствую себя сильным и поэтому, жалуюсь на обстоятельства; но как бы там ни было, я хотел бы по-настоящему быть счастливым».

– Чувство – нечто совсем иное, чем счастье. Чувство всегда ищет все новых чувств, более и более широкой сферы. Чувства – неисчерпаемый источник удовольствий; они множатся, но с достижением их всегда ощущается неудовлетворенность; есть постоянное желание большего, и это требование большего не имеет предела. Чувство и неудовлетворенность неразделимы, желание большего связывает их воедино. Чувство – это желание большего или желание меньшего. Само удовлетворение чувства питает требование большего. Большее всегда в будущем; это вечная неудовлетворенность тем, что было, и причина конфликта между тем, что было, и тем, что будет. Каждое чувство – это постоянная неудовлетворенность. Чувство можно облечь в религиозную форму, но оно все же останется таким, каково оно есть: продуктом ума и источником конфликта и опасений. Физические ощущения – это несмолкающий вопль о большем, а когда на пути к их удовлетворению возникает какое-то препятствие, приходят гнев, ревность, ненависть. Существует наслаждение в ненависти, а зависть дает удовлетворение; если какое-то чувство встречает препятствие, то удовлетворение приходит от противоположного, от того антагонизма, враждебности, которые рождает неудача.

Чувство – это всегда реакция, и оно блуждает от одной реакции к другой. Это ум блуждает, ум есть чувство. Ум – это хранилище чувств, приятных и неприятных, и всякого опыта, что является реакцией. Ум – это память, которая, в конце концов, тоже реакция. Реакция или чувство никогда не могут быть удовлетворены; ответ, отклик никогда не может принести полного удовлетворения. Ответ всегда является отрицанием и никогда не может быть тем, что есть. Чувству неведомо состояние внутреннего мира, довольство. Чувство, реакция всегда должны порождать конфликт, а сам конфликт – это дальнейшее чувство. Путаница рождает путаницу. Деятельность ума на всех его уровнях – это дальнейшее прибавление чувств; когда же экспансия ума, его распространение встречает отпор, ум сжимается, хмурится – и в этом тоже черпает удовольствие. В чувстве, реакции сталкиваются противоположности, и в их конфликте можно различить сопротивление и примирение, согласие и возражение, и еще – удовлетворение, которое всегда ищет дальнейшего удовлетворения.

Ум никогда не может найти счастье. Счастье – не то, к чему можно стремиться, что можно искать и находить, как чувство. Чувство можно находить вновь и вновь, потому что оно всегда является потерянным; но счастье не может быть найдено. Воспоминание о счастье – это всего лишь чувство, реакция за или против настоящего. То, что прошло, не является счастьем; переживание счастья, которое уже прошло, – это чувство, потому что воспоминание – это прошлое, а прошлое есть чувство. Счастье – не чувство.

Сознавали ли вы когда-нибудь себя счастливым?

«Конечно, благодарю Бога, иначе я не мог бы знать, что значит быть счастливым».

– То, что вы осознавали, несомненно, было чувством, связанным с переживанием, которое вы называете счастьем; но это не подлинное счастье. То, что вы осознаете, есть прошлое, не настоящее; а прошлое – это чувство, реакция, память. Вы вспоминаете, что были счастливы; но может ли прошлое рассказать, что такое счастье? Его можно вспоминать, но быть оно не может. Узнавание, осознание – не счастье; знать, что значит быть счастливым, – это не счастье. Осознание – это ответ памяти; но может ли ум, это хранилище воспоминаний, опыта, когда-либо быть счастливым? Само осознание препятствует переживанию.

Когда вы сознаете, что счастливы, является ли это счастьем? Когда есть счастье, сознаете ли вы его? Осознание приходит только с конфликтом, который рождается воспоминанием о большем. Счастье – это не воспоминание о большем. Там, где конфликт, счастья нет. Конфликт там, где присутствует ум. Мысль на всех уровнях остается ответом памяти, и такая мысль неизбежно питает конфликт. Мысль – это чувство, а чувство не является счастьем. Чувство всегда ищет удовлетворения. Цель – это чувство, но счастье – не цель; его нельзя добиваться.

«Но как покончить с чувствами?»

– Покончить с чувством означало бы искать смерти. Подавление – это лишь иная форма чувства. Путем подавления, физического или психического, уничтожается чувствительность, восприимчивость, но не само чувство. Мысль, которая подавляет себя, – это лишь поиски новых чувств, так как сама мысль есть чувство. Чувство никогда не может поставить пределы чувству; оно может иметь разные чувства на других уровнях, но нет предела для чувства. Если мы уничтожим способность чувствовать, мы станем нечувствительными, мертвыми. Перестать видеть, обонять, осязать – означает стать мертвым, сделаться изолированным от других. Так мы дальше не продвинемся. Наша проблема указывает нам совершенно другое направление. Мысль никогда не приносит счастье. Она может лишь вспоминать чувства, ибо сама мысль – это чувство. Она не может ни культивировать счастье, ни указывать к нему путь. Мысль может привести лишь к тому, что известно. Но это известное – не счастье; известное – это чувство. Мысль при всем ее желании не в состоянии ни быть счастьем, ни вызывать его. Мысль может осознать только свою собственную структуру, свое собственное движение. Когда мысль стремится к тому, чтобы покончить с собственной деятельностью, в действительности она стремится лишь к еще большему удовлетворению, к успеху, достичь цели, результата, который, как кажется, принесет особое удовлетворение. Но результат, выгода, которой она жаждет, большее, – всегда оказывается знанием, а не счастьем. Мысль должна осознать собственные пути, хитрый самообман. Осознавая себя, без какого бы то ни было желания быть или не быть, ум приходит в состояние не-действия. He-действие – это не смерть; это пассивное внимание, при котором ум полностью бездействует. Это состояние высочайшей сенситивности. Только когда ум полностью бездействует на всех уровнях, существует действие. Вся деятельность ума – это просто чувства, реакции на стимулы, влияния и потому вообще не является действием. Когда ум бездействует, существует действие; это действие не имеет причины, и лишь тогда приходит блаженство.

ВИДЕТЬ ЛОЖНОЕ КАК ЛОЖНОЕ

Был прекрасный вечер. Небо за рисовыми полями стало ярко-красным. Морской бриз раскачивал высокие стройные пальмы. Автобус, заполненный людьми, с большим шумом поднимался на невысокий холм, вокруг которого река делала изгиб, устремляя свой путь к морю. Упитанное стадо ходило среди густой зелени, везде было много цветов. Толстые мальчики играли в поле, а девочки смотрели на них удивленными глазами. Поблизости стояла небольшая часовня, и кто-то зажигал лампаду перед образом. В одном из домов, стоявших поодаль, читали вечерние молитвы, и комнату освещала неяркая лампа. Тут собралась вся семья, и казалось, что слова молитвы несли этим людям радость. Посреди улицы лежала сонная собака; велосипедист объехал ее. Становилось темно, и светлячки освещали лица людей, которые молча проходили мимо. Один светлячок запутался в волосах женщины и мягким светом озарил ей голову.

Как мы сердечны в своем естественном виде, особенно когда находимся вдали от городов, среди полей, в небольших деревнях. Жизнь носит более задушевный характер среди простых людей, не захваченных лихорадкой честолюбия. Юноша улыбается при встрече с вами; старушка интересуется, кто вы; взрослый мужчина на секунду останавливается и проходит мимо. Группа людей перестает громко разговаривать, и люди поворачивают головы, чтобы посмотреть на вас с удивлением и интересом, а женщина ждет, когда вы пройдете мимо нее. Мы так мало знаем самих себя; знаем, но не понимаем; мы знаем, но у нас нет никакого общения с другим. Мы не знаем себя. Как же можем мы знать другого? Мы никогда не можем знать другого, а можем только общаться с другим. Мы можем знать мертвое, но никогда не можем знать живое; то, что мы знаем, – это мертвое прошлое, не живое. Чтобы сознавать живое, мы должны предать забвению все мертвое в нас самих.

Нам известны названия деревьев, птиц, магазинов, но что мы знаем о самих себе, если не считать некоторого количества слов и наших желаний? Мы обладаем сведениями и выводами о многих вещах, но у нас нет счастья и устойчивого мира. Наша жизнь – тусклая и пустая или же наполнена словами и деятельностью, которые ослепляют нас. Знание – это не мудрость; без мудрости нет мира, нет счастья.

Это был молодой человек, профессор, неудовлетворенный, озабоченный и обремененный ответственностью. Он начал рассказывать о своих тревогах, знакомых множеству людей. Он получил хорошее образование, заключавшееся, по его словам, в знании, как надо читать, и умении черпать информацию из книг. Ему удалось присутствовать на ряде наших бесед. Годами он пытался бросить курить, но это никак ему не удавалось. Отказаться от этой привычки он хотел потому, что она была столь же дорогой, сколь и глупой. Чего он только не предпринимал, чтобы бросить курить, но всегда возвращался к тому, с чего начал. Это была одна из проблем, в числе других. Он был в состоянии напряжения, нервный, худой.

– Можем ли мы понять что-либо, если осуждаем это? Отвергнуть или принять – это легко; но именно само осуждение или одобрение является убеганием от проблемы. Осудив ребенка, мы этим оттолкнули его от себя; мы не хотим, чтобы он нам надоедал; но ведь ребенок остается по-прежнему здесь. Осудить – это значит отвернуться, перестать уделять внимание; но осуждение – не путь понимания.

«Я осуждаю себя за курение все снова и снова. Очень трудно не осуждать».

– Да, действительно трудно не осуждать, так как то, чем мы обусловлены, основано на отрицании, оправдании, сравнении и покорности. Это – наш задний план, та обусловленность, с которой мы подходим к каждой проблеме. Сама эта обусловленность создает проблему, конфликт. Вы старались преодолеть курение с помощью рассудка, не так ли? Если вы говорите, что это глупо, значит, вы; все уже продумали и пришли к выводу, что это глупо. И тем ни менее ваши рассуждения не заставили вас отказаться от курения. Нам кажется, что мы можем освободиться от проблемы, если вскроем ее причину; но знание причины – это только информация, словесный вывод. Такое знание лишает нас понимания проблемы, Знание причины и понимание проблемы – это совершенно различные вещи.

«Но как же иначе возможно подойти к проблеме?»

– Вот это мы и постараемся рассмотреть. Если мы установим, в чем заключается ложный подход, то сможем осознать, в чем состоит единственно правильный подход. Понимание ложного равносильно раскрытию истинного. Осознать ложное как ложное трудно. Мы подходим к ложному с помощью сравнения, используя мерило мысли; но возможно ли с помощью процесса мысли осознать, что ложное есть ложное? Не является ли мысль сама обусловленной, а потому ложной?

«Но каким образом мы можем познать ложное как ложное без помощи процесса мысли?»

– В этом весь вопрос, не правда ли? Когда мы пользуемся мыслью для решения проблемы, несомненно мы используем инструмент, совсем неадекватный; ибо мысль – это продукт прошлого, порождение опыта. Опыт – всегда в прошлом. Для того чтобы осознать ложное как ложное, мысль должна осознать себя как мертвый процесс. Мысль никогда не может быть свободной; для раскрытия же должна быть свобода, свобода от мысли.

«Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду».

– Одна из ваших проблем – курение. Вы подходите к ней с осуждением, вы стараетесь разрешить ее с помощью здравого смысла. Это ложный подход. Каким образом вы обнаруживаете, что такой подход ложный? Конечно, не с помощью мысли, но благодаря тому, что становитесь пассивно бдительны в отношении своего подхода к проблеме. Пассивная бдительность не требует работы мысли. Наоборот, когда функционирует мысль, невозможно пассивное состояние. Мысль функционирует, имея целью осудить или оправдать, произвести сравнение или принять. Когда вы пассивно бдительны по отношению к этому процессу мысли, вы можете его воспринять как то, что он есть.

«Да, это я понимаю; но как это применить к моему курению?»

– Постараемся выяснить вместе, нельзя ли подойти к проблеме курения без осуждения, сравнения и т.п. Можем ли мы взглянуть на проблему по-новому, не привлекая прошлого, которое набрасывает на нее тень? Чрезвычайно трудно держать в сознании проблему без того, чтобы не возникла какая-либо реакция, не правда ли? Нам кажется, что совсем невозможно осознать проблему пассивно; всегда появляется какой-то ответ со стороны прошлого. До какой степени мы не способны наблюдать проблему так, как если бы она возникла впервые! Мы тащим за собой все наши прошлые усилия, выводы, намерения; мы не в состоянии взглянуть на проблему иначе, как через эту завесу.

Ни одна проблема никогда не принадлежит прошлому, но мы подходим к ней со старыми формулировками, которые лишают нас ее понимания. Будьте пассивно бдительны по отношению к этим ответам. А именно – постарайтесь пассивно их осознать; постарайтесь понять, что эти ответы не могут решить проблему. Проблема – это реальное, это действительность, но подход к ней совершенно неадекватен. Неадекватный ответ на то, что есть, вызывает конфликт, а конфликт и есть проблема. Когда у вас появится понимание всего этого процесса, вы обнаружите, что будете действовать адекватно по отношению к курению.