Текст книги "Космический госпиталь. Том 2"

Автор книги: Джеймс Уайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 72 страниц)

– Земляне-ДБДГ – не самые лучшие хирурги в Галактике, – снова встрял кельгианин, и шевеление его шерсти поведало обладателям мнемограмм ДБЛФ о тех чувствах, которые он не мог облечь в слова. – В определенных обстоятельствах тралтаны, мельфиане, цинрусскийцы и мы, кельгиане, способны продемонстрировать хирургическое мастерство более высокого уровня. Однако бывают ситуации, когда мы просто не в состоянии блеснуть своим искусством из-за экологических условий...

– Условия в операционной должны быть адекватными для пациента, – возразил чей-то голос, – а не для врача.

– …или из-за факторов физиологии хирурга, – продолжал свою тираду кельгианин. – Защитные костюмы и транспортные средства, необходимые для работы во враждебной окружающей среде, в значительной степени стесняют точные движения манипуляторных конечностей. Манипуляторам же с дистанционным управлением недостает гибкости, а порой они отказывают в самые критические моменты. А вот руки ДБДГ можно защитить от многих потенциально опасных сред за счет редкостно тонких перчаток, не стесняющих движения пальцев и не мешающих сокращениям примыкающей мускулатуры. Вследствие всего вышесказанного земляне способны оперировать с минимальной потерей эффективности в условиях повышенного давления и большой силы притяжения. Руки хирургов-ДБДГ сохраняют завидную подвижность даже тогда, когда находятся вблизи антигравитационной аппаратуры. Несмотря на грубость строения и сравнительную ограниченность подвижности, руки у ДБДГ способны, выражаясь хирургически, пролезть куда угодно, и...

– Ну, это вы, конечно, хватили, – вмешался Семлик. – «Куда угодно» – это чересчур. Конвей, я был бы вам очень признателен, если бы вы держали свои перегретые руки подальше от моих пациентов.

– Диагност Курзедт проявляет несвойственную для кельгианина дипломатичность, – вставил Эргандхир. – Он хвалит ваш профессионализм, одновременно объясняя, почему вам придется справиться со всеми труднейшими заданиями, и даже более того.

– Это я понял, – рассмеялся Конвей.

– Вот и славно, – пробасил Торннастор. – А теперь перейдем к рассмотрению срочного вопроса – лечению менельденских раненых. Если вы будете так любезны и взглянете на ваши дисплеи, мы обсудим клиническое состояние пациентов, предлагаемые схемы лечения и необходимость хирургического вмешательства...

На некоторое время все отвлеклись от препарирования чувств Конвея и разбора его профессиональных заморочек, завуалированных вежливыми расспросами, выражением сочувствия и высказыванием пожеланий. Торннастор, самый опытный диагност в госпитале, возглавил консилиум.

– ...Как видите, лечение большинства пациентов, – продолжал тралтан, – поручено Старшим врачам, относящимся к различным физиологическим классификациям и обладающим профессиональным уровнем, более чем адекватным для осуществления этой работы. Если возникнут непредвиденные сложности, за помощью обратятся к кому-либо из нас. Однако ответственность за небольшую часть пациентов – самых тяжелых больных – ляжет непосредственно на нас. Некоторым из вас будет поручено лечение всего одного пациента. Причины такого ограничения станут вам понятны, когда вы ознакомитесь с историями болезни. Другим придется позаботиться о большем количестве пациентов. После окончания консилиума вам следует немедленно приступить к формированию хирургических бригад и подробному планированию операций. Есть еще какие-либо вопросы, предложения?

На несколько минут диагносты погрузились в изучение материалов о препорученных их заботам раненых. Все либо молчали, либо сокрушались по поводу плачевного состояния своих будущих пациентов.

– Вот вы мне поручаете двоих раненых, Торннастор, – проворчал Эргандхир, постукивая кончиком острой клешни по дисплею, – а у них такое количество осложненных и декомпенсированных переломов... Если и удастся их спасти, в них придется впихнуть такое множество спиц, проволоки и пластин, что всякий раз, когда они окажутся поблизости от генератора, из-за индукции у них будет жутко повышаться температура тела. Кстати говоря, что на Менельдене забыли эти двое орлигиан-ДБДГ?

– Они пострадали при ликвидации последствий катастрофы, – ответил патофизиолог. – Работали в бригаде спасателей, посланной с расположенного неподалеку орлигианского металлообрабатывающего комплекса. Между прочим, вы всегда жаловались, что вам недостает опыта в хирургии ДБДГ.

– А мне вы дали только одного больного, – сказал диагност Восан. Крепеллианский осьминог развернулся к Торннастору, издал непереводимый звук и добавил:

– Нечасто мне доводилось видеть столь удручающую клиническую картину. Безусловно, я здесь поработаю всеми своими восемью руками.

– Именно число и ловкость ваших манипуляторных конечностей, – отозвался Торннастор, – прежде всего побудили меня препоручить этого пациента вашим заботам. Однако наш консилиум пора заканчивать. Есть ли у кого-то еще вопросы, прежде чем мы приступим к делу?

Эргандхир торопливо проговорил:

– Во время осуществления трепанации черепа у одного из моих пациентов был бы крайне желателен мониторинг эмоционального излучения.

– И мне бы он не помешал, – подхватил Восан, – на этапе предоперационной подготовки в целях оценки уровня сознания пациента и потребности в наркозе.

– И мне! И мне! – громко потребовали еще несколько диагностов. Скоро все загомонили хором, и трансляторы зашкалило. Торннастор жестом призвал собравшихся к тишине.

– У меня такое подозрение, – заключил тралтан, – что Главный психолог должен вновь напомнить вам о физиологических и психологических возможностях нашего единственного квалифицированного медика-эмпата. Майор?

О'Мара прокашлялся и сухо, монотонно проговорил:

– Не сомневаюсь, доктор Приликла с радостью вызвался бы помочь всем вам, однако ему, Старшему врачу и потенциальному диагносту, лучше судить о том, где более высока потребность в приложении его эмпатического дара. Не будем также забывать о том, что, хотя эмпатический мониторинг пациентов, находящихся в бессознательном состоянии во время операции, дело, безусловно, полезное и нужное, но пациенту от такого мониторинга не жарко и не холодно, и единственное его преимущество состоит в успокоении оперирующего хирурга.

Не будем также забывать и о том, – продолжал Главный психолог, не обращая ровным счетом никакого внимания на непереводимые выражения протеста, прозвучавшие в ответ на его заявление, – что нашему эмпату лучше всего дается совместная работа с теми, кто его любит и понимает. А поскольку это так, вам должно быть ясно, почему Приликле позволено лично выбирать и пациентов, и хирургов, с которыми он пожелает работать. Так вот... Если тот, кто работает рука об руку с Приликлой с тех самых пор, когда цинрусскиец пришел в наш госпиталь младшим интерном, тот, кто опекал его на первых порах, если этот доктор попросит Приликлу ассистировать во время операции, эмпат ему не откажет. Не так ли, Конвей?

– Я… да, пожалуй, – промямлил Конвей. Последние несколько минут он просто ничего не слышал, уйдя с головой в изучение материалов о своих пациентах – своих почти безнадежных пациентах. Это изучение повергло его в состояние, близкое к готовности поднять профессиональный бунт.

– Вам нужен Приликла? – негромко спросил O'Мapa. – Имеете право отказаться. Если вы просто хотите, чтобы вам помог ваш друг-эмпат, но можете обойтись без его услуг, так и скажите. По левую руку от вас тут же выстроится очередь из ваших коллег, отчаянно нуждающихся в ассистировании цинрусскийца.

Конвей на миг задумался, стараясь регулировать все составные части своего разума. Даже милая робкая Коун излучала сочувствие к пациентам, вверенным его заботам, а ведь раньше одного только зрелища вполне здорового худларианина было достаточно, чтобы повергнуть ее в панический страх. Наконец Конвей ответил:

– Не думаю, чтобы при оперировании этих больных мне так уж потребовалась помощь эмпата. Приликла не способен творить чудеса, а здесь такая картина, что как минимум в трех случаях нужно вмешательство сверхъестественных сил. Но даже если операции пройдут успешно, я не уверен, что и сами пациенты, и их ближайшие родственники будут нам несказанно благодарны.

– Можете отказаться от этих пациентов, – спокойно произнес O'Мapa, – но только в том случае, если сумеете обосновать свой отказ не только тем, что они безнадежны. Как мы уже упоминали ранее, вам как диагносту-практиканту может показаться, что на вас сваливают неоправданно большое число тяжелобольных. Делается это для того, чтобы вы свыклись с мыслью о том, что в госпитале приходится сталкиваться не только с милыми, аккуратными полными излечениями, но и со скромными успехами, а порой – и с неудачами. До сих пор вам не приходилось отягощать себя проблемами послеоперационного ухода за больными, верно, Конвей?

– Я все понимаю, – сердито буркнул Конвей. Ощущение у него было такое, словно его то ли решили пожурить за прежние успехи, то ли (в скрытой форме) обвинить в высокомерии. Однако он тут же подумал: не из-за того ли так разозлился, что в этих обвинениях есть солидная доля истины. Сдержавшись, он добавил более спокойно:

– Наверное, мне раньше просто везло...

– Хирург вы превосходный! – попытался подбодрить Конвея Торннастор.

– ...на пациентов, чье лечение могло завершиться либо полным выздоровлением, либо бесповоротной неудачей, – продолжал Конвей. – Но эти больные... Даже притом, что аппаратура жизнеобеспечения работает постоянно, у меня такое ощущение, что они живы, если хотите, только номинально. Эмпатический дар Приликлы мне необходим только для того, чтобы в этом удостовериться.

– Этих раненых в госпиталь отправил Приликла, – подал голос один из кельгиан, прежде молчавший. – Значит, он наверняка не счел их безнадежными.

– У вас сложности с планированием операций, Конвей?

– Безусловно, нет! – огрызнулся Конвей и продолжал более сдержанно:

– Просто я знаю, что Приликла, как все цинрусскийцы – неисправимый оптимист. Ему чужды мысли как о неблагоприятном прогнозе вследствие лечения, так и о признании больного безнадежным с самого начала. Было время, когда он и меня приучил стыдиться подобных заключений. Но теперь я смотрю на вещи реально. И мое мнение таково: пожалуй, трое из этих пациентов являют собой материал, который вот-вот будет готов для передачи патологоанатомам.

– Наконец-то вы, похоже, более или менее ясно осознали положение дел, Конвей, – медленно, с пафосом проговорил Торннастор. – Теперь вам больше никогда не удастся целиком и полностью посвятить себя одному отдельно взятому пациенту. Вы должны научиться смиряться с неудачами, делать выводы из этих неудач и добиваться того, чтобы в будущем они поспособствовали вашим успехам. Не исключено, что вы потеряете всех четверых больных, а может быть, всех до одного спасете. Но какой бы план лечения вы ни избрали, какие бы ни получили результаты – хорошие или плохие, – вы неизбежно используете свой многократно умножившийся разум и поймете, достаточно ли стабилен тот или иной его компонент, способен ли он руководить вашими действиями вне зависимости от того, кто примет решение об их выполнении – вы лично или кто-то из доноров ваших мнемограмм.

Кроме того, – продолжал Главный диагност, – в процессе работы над менельденскими ранеными вам не удастся отвлечься от прочих ваших забот. Проблемы гериатрии ФРОБ, сложности вследствие недостаточно хорошо разработанной системы замещения ампутированных конечностей, приближение родов у Защитника. Но даже нестираемый мнемологический материал вашей подруги-гоглесканки может сыграть свою положительную роль. Так вот, если вы все это уже записали на корочку... Кстати, эту фразу мне подсказал землянин – донор мнемограммы, кажется, она из тех, что вы, ДБДГ, именуете каламбурами. Короче: вам бы уже следовало понять, что восстановительная хирургия ФРОБ должна сыграть решающую роль в лечении всех четверых раненых, вверенных вашему попечению. Любая неудача обеспечит вам непосредственный доступ к органам, необходимым для спасения не столь безнадежных пациентов.

Нам всем трудно смиряться с неудачами, Конвей, – продолжал Торннастор, – и вам это дастся нелегко. Однако данные больные поручены вам не из психологических соображений. Ваша хирургическая квалификация позволяет...

– Наш чрезмерно многословный коллега повторяется, – встрял один из диагностов-кельгиан, раздраженно шевеля шерстью. – Он хочет сказать, что наихудшие больные достаются наилучшим докторам. Не могли бы мы теперь кратко обсудить положение двух моих пациентов, пока они оба не умерли… от старости?

Глава 14

Первые три часа ушли на подготовительную работу, закрытие ран, полученных вследствие травматических ампутаций на месте катастрофы, на оценку степени внутренних повреждений, на проверку готовности операционных бригад. Несмотря на то, что костюм Конвея был снабжен системой охлаждения, он все равно жутко взмок.

На этом этапе его работа носила большей частью характер надзора за деятельностью подчиненных, посему усиленное потоотделение не являлось следствием бешеной физической активности. О'Мара называл это состояние психосоматической потливостью и терпеть не мог тех, кто был к ней склонен.

Один из пациентов скончался до операции, и Конвей изумился тому, что среагировал на его смерть гораздо сдержаннее, чем ожидал. У этого худларианина прогноз был в любом случае самый неблагоприятный, потому никто и не удивился, когда биодатчики зарегистрировали летальный исход. Мельфианский, илленсианский, кельгианский, тралтанский и гоглесканский компоненты сознания Конвея отреагировали на это с некоторым профессиональным сожалением. Худларианское alter ego испытало более сильные чувства, однако к боли утраты примешалась солидная доля облегчения – ведь ФРОБ, гостивший в разуме Конвея, отлично понимал, что за жизнь ожидает пациента в случае его спасения. Сам же Конвей, углубленный в раздумья о судьбе остальных трех раненых, отреагировал на смерть первого пациента как бы усредненно.

Конвей позаботился о сохранении неповрежденных органов и конечностей скончавшегося худларианина, дабы в дальнейшем использовать их для трансплантации. Вскоре после этого у него в сознании началась жаркая дискуссия между худларианским компонентом и всеми прочими на предмет отношения к останкам пациентов.

Худлариане, во всех остальных отношениях народ высокоцивилизованный, тонкий и мудрый, сами не понимали, откуда у них взялось такое в высшей степени непочтительное отношение к умершим сородичам. Воспоминания о том, каким был покойный худларианин при жизни, его друзья свято хранили, его память чтили, исполняя различные ритуалы, но при этом всячески избегали упоминания о его кончине. Умерших хоронили быстро и безо всяких церемоний – так, словно избавлялись от неприятных отходов.

В данном случае худларианская идиосинкразия к трупному материалу имела явные преимущества, поскольку избавляла от длительных переговоров с ближайшими родственниками на предмет их согласия на взятие органов для трансплантации.

Внезапно осознав, что отвлекся и упускает драгоценное время, Конвей дал знак начинать операцию.

Он подошел к операционному столу, на который уложили ФРОБа под номером три – пациента с наиболее благоприятным прогнозом, и занял место наблюдателя рядом с кельгианским хирургом, Старшим врачом Ярренсом, возглавившим хирургическую бригаду. Вначале Конвей намеревался лично прооперировать того худларианина, что только что умер, но теперь у него появилась полная возможность внимательно проследить за ходом всех трех операций. Все хирургические вмешательства были срочными, а критическое состояние всех трех раненых продиктовало не последовательное, а одновременное их выполнение. Члены бригады Конвея рассредоточились и присоединились к другим хирургам: Ярренсу, Старшему врачу мельфианину Эдальнету, приступившему к оперированию ФРОБа под номером десять, и Старшему врачу тралтану Хоссантиру, занявшемуся ФРОБом под номером сорок восемь.

Худлариане-ФРОБ обладали способностью жить и работать в невесомости и безвоздушной среде, но только тогда, когда их необычайно толстые и гибкие кожные покровы не имели повреждений. Стоило только произойти проникающему ранению, вследствие которого обнажались кровеносные сосуды и внутренние органы (а именно это и произошло у того раненого, за операцией которого сейчас наблюдал Конвей), как осуществление полостных операций сразу становилось возможным только в случае воспроизведения параметров давления и гравитации родной планеты ФРОБ.

В противном случае грозило тяжелейшее кровотечение и смещение органов за счет высокого внутреннего давления в организме ФРОБ. Поэтому члены хирургической бригады заранее облачились в тяжелые скафандры, оборудованные усилителями гравитации, выдававшими четыре . Только конечности хирургов были обтянуты плотно облегающими перчатками, хоть немного защищающими от избыточного давления.

Конвею хирурги и их ассистенты показались стайкой голодных рыбешек, готовых наброситься на приманку.

– Задние конечности имеют лишь поверхностные повреждения, которые заживут естественным путем, – объявил Ярренс, более для записывающего устройства, нежели для Конвея. – Две срединные конечности и левая передняя утрачены. Требуется хирургическая обработка культей и их подготовка к протезированию. Правая передняя конечность сохранилась, однако имеет сильнейшие переломы, вследствие которых, невзирая на попытки восстановить кровообращение, успел развиться некроз. Требуется ампутация и этой конечности и обработка...

ФРОБ – обитатель сознания Конвея как бы беспокойно заерзал и, похоже, был готов высказать возражения, но Конвей промолчал, поскольку не понимал, против чего тут можно возразить.

– ..культи, – продолжал Старший врач-кельгианин. – В правой половине грудной клетки имеется металлический осколок, повредивший магистральную вену. Кровотечение из этого сосуда частично купируется за счет применения внешнего давления. Эта рана требует срочного вмешательства. Наблюдается также повреждение черепной коробки – глубокий пролом, сопровождающийся сжатием главного нервного ствола, ведущим к утрате подвижности задних конечностей. В случае одобрения плана операции, – Ярренс бросил быстрый взгляд на Конвея. – сначала мы удалим поврежденную переднюю конечность и тем самым позволим нейрохирургам быстрее приступить к ликвидации черепно-мозговой травмы, а затем подготовим культи к...

– Нет, – решительно заявил Конвей. Он видел только коническую головку кельгианина за лицевой пластиной шлема, но отчетливо представлял, как от гнева серебристая шерсть Старшего врача встала дыбом. – Не закрывайте культи передних конечностей. Подготовьте их к трансплантации. В остальном я одобряю план операции.

– Риск для пациента возрастает, – резко выговорил Ярренс. – Продолжительность операции увеличивается минимум на двадцать процентов. Это желательно?

Конвей ответил не сразу. Он думал о качестве жизни пациентам в случае успеха более простой операции, выполненной в предпочтение более сложной. По сравнению с чрезвычайно сильными и ловкими передними конечностями здорового ФРОБа раздвижные сборные протезы были непрочными и малоэффективными. Кроме того, перенесшие ампутацию худлариане считали протезы неэстетичными и жутко переживали из-за них: ведь только передними конечностями они могли дотянуться до глаз, ими они выполняли прочие тонкие движения, включая и те, что сопутствовали долгой процедуре ухаживания за брачными партнерами. Аутотрансплантация задних конечностей на место передних, невзирая на тяжесть состояния больного, была гораздо предпочтительнее. В случае успеха этой операции ФРОБ мог получить передние конечности, лишь немного уступающие чувствительностью и тонкостью утраченным. А поскольку материал для трансплантации предполагалось взять у этого же пациента, не приходилось волноваться за иммуно-логическую несовместимость или отторжение тканей.

Худларианская мнемограмма, не унимаясь, твердила Конвею, что он недооценивает риск, а его собственный разум отчаянно метался в поисках методов снижения этого самого риска.

Он распорядился:

– К трансплантации приступайте только после окончания операции на черепной коробке и грудной клетке. Если эти этапы не дадут успеха, и трансплантация ни к чему. Не забывайте о как можно более частом промывании кожных покровов и распылении анестетика. В подобных случаях механизм всасывания поврежден за счет общего состояния па...

– Я в курсе, – оборвал Конвея Ярренс.

– Не сомневаюсь, – кивнул Конвей. – Ведь вы – реципиент худларианской мнемограммы, не исключено – той же самой, которую получил я. Операция сопряжена с высоким риском, но вы вполне способны с ней справиться. Не сомневаюсь, если бы пациент был в сознании...

– Он бы тоже не пожелал рисковать, – вновь прервал Конвея Ярренс. – Но если обитающий в моем сознании худларианин придерживается такого мнения, я, как хирург, обязан высказать от его имени предосторожность. Между тем я согласен, Конвей. Операция желательна.

Конвей покинул операционный стол, решив польстить Ярренсу тем, что не будет наблюдать за началом операции. Как бы то ни было, инцизия прочнейших кожных покровов ФРОБ больше походила на работу в слесарной мастерской, чем на этап хирургического вмешательства. Тонкими лазерными резаками тут работать было нельзя, поскольку их прижигающий эффект, столь важный при полостных операциях, значительно замедлял процесс заживления по краям надрезов кожи. Приходилось пользоваться кельгианскими скальпелями шестого размера, применение которых требовало как приложения большой физической силы, так и значительной сосредоточенности. Частенько хирургу, орудующему этим скальпелем, грозила большая опасность, нежели больному. Пора было предоставить Ярренсу возможность трудиться, не отвлекаясь, в частности, на разговоры с будущим диагностом. Конвей перебрался к ФРОБу под номером десять.

С первого же взгляда ему стало ясно, что этому пациенту никогда не вернуться на родину. Пять из шести конечностей худларианина либо оторвались, либо получили такие жуткие переломы, что ни о какой хирургической пластике и речи быть не могло. Мало того: на левом боку несчастного виднелась глубокая резаная рана, вызвавшая нарушение функции органов дыхания. Из-за декомпрессии – пусть и непродолжительной, поскольку пациент был почти мгновенно накрыт спасательной оболочкой, – пострадал второй дыхательный орган, поскольку все жидкости тела тут же устремились к участку туловища, открытому для вакуума. В итоге сохранить жизнь ФРОБу было можно, но при условии, что он будет воздерживаться от каких-либо нагрузок и передвижения.

Представить себе ФРОБа, которому предписан полный покой, было почти невозможно. То есть в принципе возможно, но это был бы очень несчастный худларианин.

– Предстоят множественные пересадки, – сообщил Старший врач Эдальнет, скосив глаз в сторону приближающегося Конвея. – Если придется пересаживать главный внутренний орган, нет смысла в протезировании. Но я в тревоге, Конвей. Мое худларианское alter ego предлагает мне не прилагать слишком больших усилий к этому пациенту, а мой эгоистичный мельфианский разум диктует необходимость приобретения опыта межвидовой хирургии.

– Вы слишком строги к себе, – возразил Конвей и задумчиво проговорил:

– Между тем я искренне рад тому, что в госпитале не поощряются визиты родственников пациентов. Разговор после операции, особенно с таким больным, как этот, крайне тяжел.

– Если эта перспектива вас сильно удручает, я могу поговорить за вас, – поспешил предложить Эдальнет.

– Благодарю, не нужно, – не без сожаления отказался Конвей. – Это мой долг, никуда не денешься.

И действительно, куда было деваться? Ведь он сегодня исполнял обязанности Ответственного диагноста.

– Конечно, – вздохнул Эдальнет. – Надеюсь, материал для пересадки готов?

– Пациент под номером восемнадцать скончался несколько минут назад, – ответил Конвей. – Всасывательные и пищеварительные органы интактны. Имеются три полностью сохранившиеся конечности. Торннастор обеспечит вас дополнительным трансплантационным материалом по мере необходимости. Катастрофа была такая, что без запчастей мы не останемся.

С этими словами Конвей закрепился у операционного стола рядом с Эдальнетом, и они принялись обсуждать специфические проблемы предстоящей операции, в частности – необходимость осуществления трех глобальных хирургических вмешательств одновременно.

Из-за локализации ранений у ФРОБа под номером десять система всасывания отказала более чем наполовину. Поддерживающая аппаратура трудилась на полных оборотах, однако состояние купировалось с большим трудом. Нельзя было с уверенностью заявить, что через несколько часов несчастному не станет хуже. Механизм абсорбции худлариан позволял вводить в организм ФРОБ либо питание, либо анестетики, но ни в коем случае и то, и другое одновременно. Поэтому пребывание пациента под наркозом следовало сократить, елико возможно. В то время, как трансплантация конечностей представляла собой относительно несложную процедуру, изъятие пораженного внутреннего органа и такого же здорового от умершего худларианина сулило большие сложности. Это было всего лишь немногим легче, чем сама пересадка.

Органы абсорбции существ, относящихся к физиологическому классу ФРОБ, были уникальны для теплокровных кислорододышащих существ, обитавших в пределах Галактической Федерации. Уникальны даже притом что, строго говоря, дышать-то худлариане и не дышали. Расположенные под кожей по бокам, эти органы представляли собой большие, полукруглые, чрезвычайно сложные структуры, занимавшие более одной шестой площади туловища. По верхнему краю их разделял позвоночный столб. Эти органы составляли единое целое с кожей, которая в этих участках имела тысячи крошечных устьиц. Их раскрытием и закрытием ведала система произвольной мускулатуры. Сами же органы залегали на глубину до девяти – шестнадцати дюймов.

Этим органам приходилось выполнять одновременно функции легких и желудка. Смесь воздуха с пищей, которую являла собой плотная супообразная атмосфера Худлара, поступала в них, ее газообразная и твердая части очень быстро перерабатывались, а осадок отправлялся в один биологически менее сложный орган меньшего размера, расположенный в нижней части брюшной полости. Экскременты выделялись из него в виде молочно-белого выпота.

Два сердца, расположенные между органами абсорбции и защищенные грудными позвонками, качали кровь с такой скоростью и при таком давлении, что первые попытки оперировать худлариан были чреваты для пациентов высочайшей опасностью. После вхождения Худлара в состав Федерации в хирургии ФРОБ был накоплен значительный опыт, и, что самое главное, убить худларианина было крайне трудно.

Если, конечно, как в данном случае, он уже не был полумертв.

Между тем одно большое преимущество у хирургической бригады все-таки имелось. И трансплантация конечностей, и пересадка органов абсорбции представляли собой более или менее поверхностные операции, не требовавшие сверхтонкой работы в области тесных межорганных пространств. На операционном поле могли одновременно трудиться сразу несколько хирургов, возникни такая необходимость. Конвей понимал, что сейчас возле операционной рамы ФРОБа десятого начнется самая оживленная работа в госпитале.

Эдальнет принялся инструктировать хирургических сестер, а Конвей отправился взглянуть на ФРОБа сорок третьего, мало-помалу начиная свыкаться со своей руководящей ролью. К этому чувству он привык за годы продвижения по ступеням врачебной иерархии. Чем выше ступень – тем больше ответственности и авторитета. Между тем Конвей понимал, что Эдальнет, один из лучших Старших врачей в госпитале, медик крайне ответственный, в случае чего не растеряется и позовет его ассистировать.

Беглый осмотр ФРОБа сорок третьего позволил заключить, что состояние пациента более или менее удовлетворительное. У него сохранились все шесть конечностей, и притом безо всяких переломов. Пористая кожа в области органов абсорбции не пострадала. Похоже, целыми остались и черепная коробка, и позвоночник, хотя этому худларианину довелось в момент катастрофы находиться в отсеке модуля, принявшего на себя главный удар. В истории болезни коротко упоминалось о том, что данного худларианина заслонил собой другой ФРОБ, получивший тяжелейшие травмы.

Однако жертва товарища – а скорее всего супруга – ФРОБа сорок третьего была напрасна. Прямо под одной из срединных конечностей Конвей разглядел герметизирующий колпачок, накрытый повязкой. Под повязкой располагалась глубокая колотая рана, нанесенная металлическим стержнем, проткнувшим кожу ФРОБа, словно тупое копье. В результате была прорвана стенка матки (во время катастрофы ФРОБ пребывал в женской ипостаси и вынашивал ребенка). На счастье, металлический стержень не задел крупные кровеносные сосуды и на долю дюйма не добрался до сердца.

Невзирая на то, что треклятый стержень прошел всего в нескольких дюймах от спины плода, состояние ребенка было вполне удовлетворительным. Сердце худларианки само по себе не пострадало, но конец стержня нарушил приток крови к сердечной мышце, и притом нарушил необратимо. Сердечную деятельность поддерживали с помощью аппаратуры жизнеобеспечения, но тем не менее сердце худларианки могло в любое мгновение остановиться. Нужна была срочная пересадка. Конвей вздохнул, предвидя новые серьезные огорчения.

– Материал для пересадки можно взять у ФРОБа восемнадцатого, – сказал Конвей Хоссантиру, Старшему врачу-тралтану, возглавлявшему хирургическую бригаду. – Так или иначе мы забираем у него органы абсорбции и все интактные конечности. Возьмем и сердце – ведь теперь он не станет возражать.

Хоссантир уставился на Конвея всеми четырьмя глазами и сказал:

– Вы совершенно правы, если учесть, что восемнадцатый и сорок третий были супругами.

– Я этого не знал, – смущенно проговорил Конвей, почувствовав в словах тралтана упрек. Тралтаны в отличие от худлариан к покойникам относились чрезвычайно трепетно. – Какой у вас план? – спросил Конвей.

Хоссантир намеревался пока не извлекать из тела худларианки металлический стержень. Его наружную часть отпилили спасатели, дабы облегчить транспортировку раненой, но удалять стержень целиком не стали, дабы не осложнить и без того плачевное состояние пациентки. В данное время дальний конец стержня выполнял в некотором роде полезную функцию – сдерживал кровоизлияние. Хоссантир собирался первым делом зашить надорванную матку, чтобы затем производить пересадку сердца без риска навредить плоду.