Текст книги "Космический госпиталь (сборник)"

Автор книги: Джеймс Уайт

Соавторы: Джон Кристофер,Джеймс Генри Шмиц,Пол Эш,Джей Уильямс,Святослав Славчев,Флойд Уоллес,Арпад Балаж
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

II

Обычно при космических катастрофах все предметы на корабле, как движимые, так и те, что принято считать неподвижными, срываются с мест и летят в направлении удара. Здесь же авария разорвала связующие силы корабля, нарушила положение каждой гайки, каждого шва. Мебель, легче подвергающаяся разрушению, пострадала больше всего.

Стул или кровать могут многое поведать о форме, количестве конечностей и весе того, кто ими пользуется. Важно знать, предпочитает ли хозяин вещей твердое покрытие или нуждается в мягкой подстилке. Изучение материалов и формы мебели позволяет также выяснить нормальную для этого существа силу тяжести. Но Конвею не везло.

Некоторые плавающие обломки и куски явно были остатками мебели, но они были так искрошены и перепутаны, что составить из них целый предмет оказалось неразрешимой задачей. Конвей решил уж было вызвать на помощь О’Мару, но отказался от этой мысли. Вряд ли майору интересно знать, как Конвей не справляется со своими обязанностями.

Конвей копался в обломках того, что когда-то было шкафом, надеясь отыскать какую-нибудь одежду или даже наткнуться на клад в виде фотографии любимой девушки, когда его вызвала Курседд.

– Анализ закончен, – сообщила медсестра. – Составные части атмосферы не представляют ничего необычного. Однако их смесь смертельна для любого существа, обладающего органами дыхания. Как их ни смешивай, получается ядовитое зелье.

– Попрошу вас выражаться конкретнее, – перебил сестру Конвей. – Мне нужны факты, а не мнения.

– Что касается составляющих газов, – ответила Кур-седц, – это аммиак, двуокись углерода и два инертных газа. Вкупе с уже определенными элементами они образуют атмосферу непрозрачную, тяжелую и ядовитую…

– Этого не может быть! – оборвал сестру Конвей. – Вы видели, как расписаны каюты корабля? Они любят тонкие, разнообразные цвета. Существа, живущие в непрозрачной атмосфере, не обладают чувствительностью к оттенкам цвета…

– Доктор Конвей, – послышался извиняющийся голос лейтенанта, – я проверил гравитационные установки. Они рассчитаны на гравитацию в пять g.

Притяжение, впятеро превышающее земное, означало соответственно высокое атмосферное давление. Значит, это существо дышало густым ядовитым сиропом. Это было чревато крайне опасными осложнениями.

Конвей сказал Гендриксу:

– Передайте спасательной команде, чтобы они приближались к пострадавшему со всей осторожностью, но побыстрее. Любая тварь, живущая при пяти g, обладает мышцами. А существа, попавшие в такой переплет, порой теряют рассудок.

– Понимаю, – встревоженно сказал Гендрикс и исчез. Конвей вернулся к Курседд.

– Вы слышали, что сказал Гендрикс, – произнес он негромко. – Испробуйте комбинации этих элементов при высоком давлении. И помните, что нам нужна чистая атмосфера.

После долгого молчания медсестра сказала:

– Я подчиняюсь. Но я вынуждена добавить, что ненавижу тратить время попусту, даже когда мне приказывают это делать.

Какое-то время Конвей отчаянно боролся с собой, чтобы не сорваться и не наговорить лишнего.

Постепенно гнев Конвея, направленный против тупой, упрямой, наглой сестры, начал стихать. Возможно, Курседд и не была такой уж тупой. Возможно, она была права, говоря о непрозрачности атмосферы. Но что это давало? Факты противоречили один другому.

Весь этот корабль наполнен противоречиями, устало подумал Конвей. Ни по форме, ни по строению корабля нельзя было сказать, что хозяева его привыкли к большой силе тяжести. Но гравитационные установки были рассчитаны на пять g. Судя по окраске помещений, зрение этих существ мало отличалось от зрения Конвея. Однако, если верить Курседд, в такой атмосфере нужен скорее радар, чем глаза. Что уж тут говорить о неоправданно сложной системе воздуходнабжения и ярко-оранжевой окраске корпуса.

В который раз Конвей пытался создать разумную картину из данных, имевшихся в его распоряжении, но напрасно. Может, если иначе подойти к проблеме…

Внезапно он включил рацию и сказал:

– Гендрикс, соедините меня, пожалуйста, с Госпиталем. Мне нужно поговорить с О’Марой. Я хотел бы, чтобы при разговоре присутствовали вы, капитан Саммерфилд и Курседд. Можно это устроить?

Гендрикс хмыкнул и сказал:

– Подождите минутку.

Конвей слышал, как прерываемый звонками, щелчками и разрядами голос Гендрикса вызывал радиста на “Шелдоне”, тот связывался с Госпиталем и просил капитана Саммерфилда немедленно пройти в рубку, как отозвался ровный, бесцветный, переведенный транслятором голос инопланетного оператора в Госпитале. Примерно через минуту суматоха стихла, и знакомый голос СМары произнес: “Главный психолог слушает. Говорите”.

Конвей вкратце изложил ситуацию на погибшем корабле. Затем он продолжал:

– Спасатели пробиваются к центру корабля, потому что там, вероятнее всего, и находится живое существо. Но не исключено, что оно скрывается где-то в боковых отсеках, если там сохранилось давление. В таком случае нам придется обшарить все отсеки, прежде, чем мы до него доберемся. Это займет несколько дней. Если пострадавший еще не умер, то он явно находится в тяжелом положении. У нас попросту нет времени.

– И что вы намерены делать, доктор?

– Как вам сказать, – уклонился от прямого ответа Конвей. – Нам могут помочь некоторые общие данные. Возможно, капитан Саммерфилд расскажет нам о том, при каких обстоятельствах был найден корабль, о его положении, направлении или о своих личных впечатлениях. Не поможет ли нам направление полета определить планету, с которой корабль стартовал…

– Боюсь, что нет, доктор, – прозвучал голос Саммерфилда. – Мы пытались проследить путь корабля и обнаружили, что он должен был миновать одну из солнечных систем. Но эта система была обследована нами более столетия назад и зарегистрирована как возможный объект для колонизации, что, как вы знаете, обозначает отсутствие там разумной жизни. Ни одна цивилизация не может пройти путь от нуля до космических полетов за сто лет, значит, корабль стартовал не оттуда. Продолжение этой линии вело в пустоту – в межгалактическое пространство. Видимо, катастрофа вызвала резкое изменение курса, так что положение корабля ни о чем вам не скажет.

– Что ж, придется отказаться от этой мысли, – с грустью произнес Конвей и добавил уже более уверенным голосом: – Где-то находится вторая половина корабля. Если бы удалось ее обнаружить и если на ней находятся тела других членов экипажа, это помогло бы нам разрешить все проблемы. Я понимаю, что этот путь кажется довольно кружным, но при наших темпах он может стать самым быстрым из возможных. Я хочу, чтобы начались поиски второй половины корабля.

Конвей замолчал и ждал, когда разразится буря. Первым отреагировал капитан Саммерфилд.

– Это невозможно! Вы не представляете, о чем говорите! Потребуется мобилизовать сотни две кораблей – весь флот сектора, чтобы прочесать этот участок пространства. И все это ради того, чтобы вы нашли какого-то мертвеца и приступили к лечению еще одного космонавта, который к этому времени тоже станет мертвецом. Я знаю, что для вас жизнь любого существа важнее материальных соображений, – продолжал Саммерфилд несколько спокойнее, – но ваше предложение граничит с безумием. Кроме того, я не имею права не только начать, но даже и предложить такую операцию…

– Таким правом обладает Госпиталь, – вмешался О’Мара. – Вы, доктор, рискуете головой. Если вы найдете вторую половину корабля и в результате пострадавший космонавт будет спасен, мне плевать, сколько это будет стоить и какой шум из-за этого поднимется. Мониторы могут даже похвалить вас за то, что вы помогли им обнаружить неизвестную ранее цивилизацию. Но если он умрет или если он уже умер, вся ответственность, доктор, падет на вас.

Положа руку на сердце, Конвей не мог бы сказать, что он больше обычного заинтересован в спасении пациента. Им руководило не только любопытство, – неосознанное ощущение того, что противоречащие факты составляют часть целого, куда большего, чем погибший корабль и его единственный пассажир. Инопланетные существа никогда не строят кораблей специально, чтобы привести в замешательство земных докторов, и эти противоречащие факты явно должны были что-то означать.

На какое-то мгновение Конвей решил, что он нашел ответ. Где-то в его сознании промелькнул туманный нечеткий образ… Но его полностью стер взволнованный голос Гендрикса, зазвеневший в наушниках:

– Доктор, мы его нашли!

Через несколько минут Конвей обнаружил, что уже установлен временный шлюз между отсеками. Гендрикс и члены спасательной группы разговаривали, не пользуясь радио. Но больше всего Конвея поразила туго натянутая мембрана люка.

В отсеке было давление.

Неожиданно Гендрикс включил рацию и сказал:

– Входите, доктор. Оказывается, можно было просто открыть дверь, а не резать ее. – Он указал на мембрану и добавил: – Давление в отсеке примерно двенадцать фунтов.

Не так много, подумал Конвей, если учесть, что нормальная сила тяжести здесь пять g и плотность воздуха – соответствующая. Он надеялся, что воздуха внутри сохранилось достаточно, чтобы поддерживать жизнь пациента. Очевидно, после аварии воздух постепенно уходил из отсека. Но, может быть, внутреннее давление существа смогло скомпенсировать падение давления снаружи.

– Быстро передайте образец воздуха Курседд! – приказал Конвей. – Как только будет известен его состав, нетрудно будет увеличить давление и на катере, который доставит пострадавшего в Госпиталь. – И добавил: – Пусть четверо спасателей останутся у катера. Для извлечения пациента из отсека нам может срочно потребоваться специальное оборудование.

Конвей вошел в люк в сопровождении Гендрикса, который проверил запоры, закрыл внешнюю дверь и выпрямился. По скрипу скафандра Конвей понял, что давление ворвавшегося из отсека воздуха было большим, чем снаружи. Воздух был прозрачен и не имел ничего общего с предсказанным Курседд густым ядовитым туманом. Герметическая дверь открылась.

– Не входите, пока я вас не позову, – тихо сказал Конвей и ступил внутрь. В наушниках послышалось бормотание Гендрикса, обозначавшее согласие, затем голос Курседд, объявившей, что она включает запись.

Сначала Конвей увидел лишь неясные очертания этой новой формы жизни. Ему необходимо было сопоставить вновь открытое существо с уже виденным – а для этого требовалось некоторое время.

– Конвей! – прозвучал резкий голос О’Мары. – Вы там заснули, что ли?

Конвей совсем забыл об О’Маре, Саммерфилде и множестве радистов, подключенных к его рации. Он коротко откашлялся и начал:

– Существо кольцеобразное, напоминает надутую автомобильную камеру. Диаметр кольца достигает девяти футов, толщина кольца – два или три фута. Масса его, очевидно, вчетверо превышает мою массу. Я не замечаю движений или следов физического повреждения.

Он перевел дух и продолжал:

– Внешний покров гладкий, блестящий, серого цвета, покрытый кое-где толстыми коричневатыми прожилками. Коричневые пятна, покрывающие более половины кожи, производят впечатление раковых образований, однако могут быть естественным камуфляжем. Они могли возникнуть и в результате декомпрессии.

На внешней стороне кольца видны два ряда коротких щупальцевидных конечностей, в настоящее время тесно прижатых к телу. Всего щупалец пять пар, следов их специализации не обнаруживаю. Не вижу также внешних органов. Придется подойти поближе.

Когда он приблизился к существу, оно никак не реагировало на это, и Конвей уже начал беспокоиться, не опоздали ли спасатели. Он все еще не видел ни глаз, ни рта, но разглядел нечто вроде жаберных щелей и ушных отверстий. Он вытянул руку и осторожно дотронулся до одного из щупалец.

Существо будто взорвалось.

Конвей отлетел в сторону. Правая рука онемела от удара, который, не будь на Конвее тяжелого скафандра, размозжил бы кисть. Он лихорадочно включил гравитационный пояс, чтобы не взлететь к потолку, и начал отступать к двери.

Из мешанины вопросов в наушниках, наконец, можно было выделить две основные темы: почему он закричал? И что за шум в отсеке?

Конвей сказал дрожащим голосом:

– Я… я установил, что пациент жив…

Наблюдавший через люк Гендрикс поперхнулся от смеха.

– Клянусь, что в жизни не видел более живого пациента, – восторженно сказал он.

– Не можете ли вы объяснить, что же произошло? – взревел О’Мара.

Ответить на это нелегко, думал Конвей, глядя, как пострадавший катается по отсеку. Физический контакт с Конвеем привел пациента в состояние паники. И если все началось с Конвея, то теперь столкновение с полом, стенами, предметами, плавающими в воздухе, вызывало цепную реакцию. Пять пар сильных, гибких конечностей взмывали на два фута, существо каталось по помещению. И какой бы частью тела оно ни дотрагивалось до предметов, щупальца взлетали вверх.

Конвей успел спрятаться в переходную камеру, когда наступил благоприятный момент: существо беспомощно взлетело в воздух в середине отсека и медленно вертелось вокруг оси, напоминая одну из старинных космических станций. Но постепенно оно приближалось к стене, и Конвею надо было принять меры, прежде чем оно снова начнет носиться по помещению.

Конвей быстро произнес:

– Нам нужна тонкая крепкая сеть пятого размера, пластиковый мешок, в который может поместиться эта сеть, и несколько насосов. В настоящий момент мы можем надеяться на сотрудничество пациента. Когда мы поймаем его в сеть и спрячем в пластиковый мешок, мы накачаем насосами воздух в мешок и в таком виде доставим его на катер. Скорее несите сеть!

Конвей не мог понять, как существо, живущее при такой силе тяжести, могло развить столь бурную деятельность в разреженном воздухе.

– Курседд, есть ли результаты анализа? – неожиданно спросил он.

Сестра медлила с ответом, и Конвей уж было решил, что она не расслышала вопроса, но тут раздался ее бесцветный спокойный голос:

– Анализ произведен. Состав воздуха в отсеке таков, что вы, доктор, можете спокойно снять шлем и дышать в свое удовольствие.

Вот оно, самое главное противоречие, подумал Конвей. Наверняка Курседд так же растеряна, как и он сам. И вдруг Конвей рассмеялся. Он представил себе, что сейчас творится с медсестрой…

III

Спустя шесть часов, несмотря на отчаянное сопротивление, пациент был доставлен в палату 310-Б, небольшое помещение с операционной неподалеку от Главной операционной ДБЛФ. К этому времени Конвей уже не знал, чего он хочет больше: вылечить пациента или прикончить его на месте. Судя по высказываниям спасателей и Курседд, транспортировавшей пациента, они испытывали те же чувства. Конвей провел предварительный осмотр, насколько это было возможно под сетью и прозрачным мешком, и взял образцы крови и кожи. Образцы он отправил в Патологическую лабораторию, наклеив на них красные этикетки “Крайне срочно”. Курседд сама отнесла их в лабораторию, не доверив пневматической трубе, так как, когда дело касалось цвета этикетки, работники Паталогической лаборатории отличались удивительной слепотой. Наконец, Конвей приказал сделать рентгеновские снимки, оставил пациента под наблюдением Курседд и отправился к О’Маре. Когда он закончил рассказ, О’Мара заявил:

– Ну, самое трудное позади. Полагаю, что вам хочется довести это дело до конца?

– Н… н… не думаю, – ответил Конвей.

О’Мара нахмурился.

– Если вы отказываетесь от пациента, так и скажите. Не выношу уверток.

Конвей втянул воздух носом, а затем сказал, медленно и раздельно:

– Я хочу продолжать это дело. Сомнения, высказанные мною, относились к вашему ошибочному утверждению, что самое трудное позади. Самое трудное впереди. Я провел предварительный осмотр больного, и, как только будут готовы результаты анализов, я проведу более подробное исследование. Завтра при осмотре больного я хотел бы видеть, если возможно, докторов Маннона, Приликлу, Скемптона и вас.

Брови О’Мары поднялись.

– Странный набор талантов, – сказал он. – Не могли бы вы сказать, доктор, зачем мы все вам понадобились?

Конвей покачал головой.

– Мне пока не хотелось бы говорить об этом.

– Хорошо, мы придем, – сказал О’Мара, заставляя себя быть вежливым. – И я прошу прощения за то, что решил, будто вы смутились, когда вы мямлили так, что мне не удавалось разобрать более одного слова из каждых трех. Идите, доктор, и выспитесь, прежде чем я снова на вас наброшусь.

Только тут Конвей понял, как он устал. Он доплелся до своей комнаты, и походка его напоминала скорее стариковское шарканье, чем неспешную, уверенную поступь Старшего терапевта.

На следующее утро Конвей два часа провел около своего пациента, прежде чем созвал консилиум, о котором говорил вчера О’Маре. Ему удалось выяснить очень немногое, но он лишь убедился, что он ничего не сможет сделать без привлечения специалистов.

Первым пришел доктор Приликла. О’Мара и Скемптон, Главный инженер Госпиталя, прибыли вместе. Последним появился доктор Маннон, задержавшийся в операционной ДБЛФ. Он ворвался в палату, притормозил и затем медленно дважды обошел вокруг пациента.

– Похоже на баранку с маком, – сказал он.

Все поглядели на него.

– Это не мак, – сказал Конвей. – Совсем не так просто и безвредно. – Он подкатил к пациенту рентгеновскую установку. – Парни из Патологической лаборатории считают, что это злокачественное образование. А сам пациент, если присмотреться внимательней, не имеет ничего общего с баранкой. Он обладает обычными физиологическими чертами, характерными для классификации ДБЛФ, – цилиндрическим телом со слабо выраженным скелетом и сильной мускулатурой. Ложное впечатление создается оттого, что по известной лишь ему причине он старается проглотить собственный хвост.

Маннон внимательно вгляделся в экран рентгеновской установки, выпрямился и развел руками:

– Типичный заколдованный круг, – произнес он и добавил: – Поэтому вы пригласили О’Мару? Подозреваете, что у пациента шариков не хватает?

Конвей пропустил это мимо ушей и продолжал:

– Поражение наиболее активно в том месте, где смыкаются рот и хвост пациента. В сущности, эта область настолько поражена, что трудно разглядеть границу между ними. Очевидно, опухоли очень болезненны или по крайней мере вызывают неодолимый зуд. Вот почему он буквально вгрызается в собственный хвост. С другой стороны, настоящее положение тела может объясниться непроизвольным сокращением мышц, вызванных либо поражением, либо чем-то вроде эпилептической судороги…

– Вторая идея мне больше по душе, – вмешался Маннон. – Для того чтобы поражение успело перейти с хвоста на ротовую часть или наоборот, нужно, чтоб челюсти были сомкнуты долгое время.

Конвей продолжал:

– Хотя на погибшем корабле и существовала искусственная гравитация, я установил, что условия жизни пациента близки к нашим. Жаберные щели по обе стороны головы, не затянутые еще опухолью, служат для дыхания. Отверстия меньшего размера, частично прикрытые мышечными выростами, – уши. Пациент может слышать и дышать, но не может есть. Надеюсь, вы согласны, что сначала следует освободить рот?

Маннон и О’Мара согласно кивнули. Приликла развел четырьмя манипуляторами, что означало примерно то же самое, а Скемптон глазел в потолок, размышляя, наверно, какого черта его пригласили. К нему и обратился Конвей.

Пока он и Маннон будут согласовывать ход операции. Приликле и Главному инженеру придется взять на себя вопросы связи. В то время как Приликла будет изучать эмоциональную реакцию пациента, Скемптон с помощниками проведет ряд звуковых опытов. Как только станет известен слуховой барьер пациента, можно будет модифицировать транслятор и сам больной поможет врачам в установлении диагноза и лечении.

– Здесь и так много народа, – деловито сказал Скемптон. – Я один справлюсь. – Он подошел к интеркому, чтобы заказать необходимое оборудование. Конвей обернулся к О’Маре.

– Молчите, я хочу сам догадаться, – сказал Старший психолог, прежде чем Конвей раскрыл рот. – На мою долю достанется самая легкая работа – как только мы найдем способ общаться с пациентом, убедить его, что эти мясники – я имею в виду вас с доктором Манноном – не причинят ему вреда.

– Совершенно верно, – улыбнулся Конвей и поспешил переключить его внимание на пациента.

Конвею приходилось видеть злокачественные образования как на земных больных, так и на инопланетных, но с этим справиться будет нелегко.

Подобно плотной волокнистой коре дерева, поражение полностью скрывало место соединения рта и хвоста пациента. В дополнение к трудностям структура костей челюсти не просматривалась на рентгеновской установке, потому что опухоль была почти непрозрачна для рентгеновских лучей. Под корой скрывались и глаза пациента, что также требовало особой осторожности при операции.

Указав на расплывчатый силуэт на экране, Маннон с чувством произнес:

– Хоть бы он почесался, чтобы избавиться от зуда. Зубы его так стиснуты, что он чуть не откусил собственный хвост! Совершенно явно – это эпилептическое состояние. Или же умственное расстройство…

– Ну и ну! – с отвращением сказал О’Мара.

В это время прибыло оборудование Скемптона, и он с Приликлой принялся калибровать транслятор для пациента. Испытания потребовали много времени и усилий, так как больной находился в бессознательном состоянии, и Конвею с Манноном пришлось перейти в Главную операционную, чтобы договориться о дальнейших действиях.

Через полчаса появился Приликла и сказал, что они уже могут поговорить с пациентом, хотя тот не вполне оправился. Они поспешили в палату.

О’Мара сказал, что вокруг пациента собрались друзья, что пациент им приятен и что они сделают все от них зависящее, чтобы ему помочь. Он тихо говорил в свой транслятор, а из другого транслятора, расположенного возле головы пациента, раздавались непонятные щелчки и скрипы. В паузах между фразами О’Мары Приликла докладывал о моральном состоянии пациента.

– Растерянность, злость и страх, – звучал голос ГЛНО через его собственный транслятор.

Вот уже несколько минут интенсивность и тип эмоциональных реакций не менялись. Конвей решил предпринять следующий шаг.

– Передайте ему, что я собираюсь войти с ним в физический контакт, – сказал он О’Маре. – Я прошу прощения за возможные неприятные ощущения, но я не собираюсь причинить ему вред.

Он взял длинный заостренный щуп и осторожно дотронулся до участка тела, где поражение было наиболее интенсивным. ГЛНО сообщил, что никакой реакции не последовало. Значит, существо впадало в ярость, только когда дотрагивались до незатронутых поражением участков. Конвей почувствовал, что наконец наметился хоть какой-то прогресс.

Выключив транслятор пациента, он сказал:

– На это я и надеялся. Если пораженные участки нечувствительны к боли, нам удастся с помощью пациента освободить рот, не прибегая к анестезии. Кроме того, нам неизвестен его обмен веществ настолько, чтобы давать наркоз, не рискуя его убить. А вы уверены, что он слышит и понимает то, что мы говорим? – спросил он Приликлу.

– Да, доктор, – подтвердил ГЛНО, – он понимает все, когда вы говорите медленно и ясно.

Конвей вновь включил транслятор и сказал раздельно:

– Мы собираемся вам помочь. Вначале мы хотим освободить ваш рот, а затем мы удалим злокачественные…

Внезапно сеть вздрогнула. Пять пар щупалец метнулись в разные стороны. Конвей, ругаясь, отскочил в сторону. Он злился на пациента, но еще больше на себя – за то, что слишком поспешил.

– Страх и гнев, – сказал Приликла и добавил: – Это существо, кажется, имеет основания для такой реакции.

– Но почему? Я же хочу ему помочь…

Судороги пациента достигли невиданной ранее степени. Хрупкое тело Приликлы дрожало под напором эмоциональной бури, бушевавшей в мозгу пациента. Одно из щупалец, выраставшее из пораженного участка, запуталось в сети и оторвалось.

Слепая, иррациональная паника, устало думал Конвей. Но Приликла сказал, что пациент имеет основания для паники. Конвей чертыхнулся. Даже мозг у этого существа работал необычно.

– Ну! – требовательно сказал Маннон, когда пациент немного угомонился.

– Страх, гнев, ненависть, – доложил ГЛНО. – Я могу утверждать с полной уверенностью, что наша помощь ему нежелательна.

– Нам попалась очень больная зверюга, – сказал О’Мара.

Эти слова, казалось, бесконечным эхом отдавались в мозгу Конвея, с каждым разом все громче и настойчивее. Они были полны значения. Разумеется, О’Мара имел в виду моральное состояние пациента, но это не играло роли. Очень больная зверюга – эти слова были отгадкой ребуса, и остальные части его начали проясняться. Чего-то все же не хватало, но и то, что Конвей понял, испугало его больше, чем что бы то ни было прежде.

Когда он заговорил, то с трудом узнал собственный голос.

– Спасибо. Я подумаю над другим подходом к нему. И дам вам знать…

Конвею хотелось, чтобы все ушли и дали ему поразмыслить. Ему хотелось убежать и где-нибудь спрятаться, хотя вряд ли во всей Галактике нашлось бы место, где он мог бы спрятаться от того, чего опасался.

Все, глядели на него со смешанным выражением удивления, тревоги и растерянности. Многие пациенты не хотят принимать помощи, но это не значит, что при первом же признаке сопротивления доктор прекращает лечение. Они явно решили, что он струсил, не желая проводить неприятную, технически сложную операцию, и каждый как мог старался его переубедить. Даже Скемптон предлагал различные выходы из положения.

– Если вас беспокоит, безопасна ли анестезия, – говорил Скемптон, – разве патологи не смогут создать наркотические средства на основании данных, полученных от мертвого или пострадавшего существа? Я думаю о программе поисков, предложенной вами. И мне кажется, что у нас есть все основания заказать…

– Нет!

Теперь они уже глядели на Конвея во все глаза. У О’Мары проснулся профессиональный интерес. Конвей поспешно произнес:

– Я забыл сказать, что разговаривал с Саммерфилдом. По его словам, последние исследования позволяют утверждать, что доставшаяся нам половина корабля пострадала больше другой. Та половина не уничтожена, как можно было предположить, и, видимо, сможет добраться до дома своим ходом. Так что поиски ее ни к чему не приведут.

Конвей отчаянно надеялся, что Скемптон не станет настаивать на проверке этой информации. Саммерфилд и в самом деле говорил с Конвеем, но его выводы не были столь категоричны, как их представил собравшимся Конвей. Одна мысль о кораблях Мониторов, рыскающих в этом секторе пространства, заставила теперь его покрыться холодным потом.

Но Скемптон только кивнул и переменил тему. У Конвея немного отлегло от сердца, и он быстро сказал:

– Доктор Приликла, я хотел бы побеседовать с вами относительно эмоционального состояния пациента в последние минуты. Нет, не сейчас, несколько позднее. Еще раз спасибо за вашу помощь и советы…

Он их буквально вышвырнул из комнаты и по выражениям их лиц догадывался, что они понимали это – наверняка ему потом придется ответить на ряд неприятных вопросов О’Мары. Но в тот момент Конвей не думал об этом. Он попросил Курседд осматривать пациента каждые полчаса и вызвать его, если произойдут изменения. Затем он направился в свою комнату.