Текст книги "Паровой каток"

Автор книги: Джеймс Макклар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Осторожно шагая по натертому паркету, Трюдо принес выпить. Крамер взял стакан и взглянул в окно на пано-> раму Треккерсбурга. Буря стихла, стояла прекрасная лунная ночь. Внизу в парке сверкала гладь большого бассейна.

– Вам нравится, лейтенант? Нам – да. Чудесный вид; все эти огни как ожерелье на черном бархате, – так иногда говорит Сусанна.

– У вас очень красивый дом, – сказал Крамер.

– Вы так считаете? Очень рад. И мы нашли прекрасного повара представьте, он раньше работал садовником, надо же! Нет, мы не хотели бы жить нигде, только здесь!

– Очень красиво, – повторил Крамер, выпив коньяк одним глотком.

– Я полагал... гм... что вы на службе не пьете?

– Не пьем.

– А, ну да. Что же тогда привело вас к нам? Сусанна говорила, что-то срочное?

Крамер сказал, что, и мистер Трюдо заговорил на полтона ниже.

– Вы говорите, убита?

– Да, но на этой стадии, расследования я не могу распространяться о подробностях.

– Нет, нет, разумеется. От меня вам только нужно, чтобы я рассказал все, что смогу, о контактных линзах, так? Они у вас с собой?

Крамер подал ему пакетик.

– Господи7, это весьма необычная вещица.

– Что вас так удивило?

– Мне никогда в голову не приходило, что столкнусь с чем-то подобным где-то ещё кроме киностудий. Это обычные косметические стекла, понимаете, не оптические, без диоптрий. Их носят только для красоты.

– Не из-за зрения?

– Ну, существуют такие линзы для тех, у кого проблемы со сверхчувствительностью глаз, но это не те.

– Понимаю. А где она могла бы такие раздобыть?

– Я бы сказал, что за границей. Соединенные Штаты, Германия, возможно – Лондон. Она много путешествовала?

– А у нас не могла?

– О подобных заказах я никогда не слышал. Хотя можно было бы переслать за границу рецепт.

– Это мог сделать специалист вроде вас?

– Да нет, любой оптик в состоянии сделать отливку глазного яблока небольшая местная анестезия, и все.

– Ив Треккерсбурге?

– Вполне возможно. Никаких проблем не вижу. ч – Вам никто не приходит в голову? Трюдо сразу насторожился: ну как же, профессиональная этика и все такое.

– Сожалею, лейтенант, никто.

– Можете рассказать мне ещё что-нибудь об этих линзах?'

– Гм... Разумеется, ручная работа – сами видите, как сделано, прозрачным оставлен только зрачок. И зрачок очень маленький – значит сделано для использования при естественном свете. В этом проблема с такими линзами, они не позволяют глазам адаптироваться к разному освещению. Для слабого света нужны отверстия процентов на сорок больше.

– Наподобие кошачьего глаза?

– Что-то вроде того,

– И сколько они стоили?

– Около пятидесяти гиней. Может, немного больше, с пересылкой и так далее.

– Можете ещё что-нибудь добавить?

– Что ещё сказать? Не будь здесь раскрашенной радужки, были бы обычными контактными линзами. У нас свои достоинства и свои недостатки. Некоторые к ним привыкают, некоторые нет.

– Как это?

– Я хочу сказать, что у некоторых они так раздражают глаз, что просто невыносимо. Но многие после тренировки могут носить их хоть целый день.

– Весьма интересно.

– Да, главное к ним привыкнуть. Вначале у каждого непрерывно текут слезы. Глаз воспринимает их как инородное тело и хочет избавиться. Некоторые с этим справляются, но не все.

Трюдо начинал повторяться, именно этого момента и дожидался Крамер признака того, что тот все сказал.

– Рано или поздно кто-нибудь найдет способ с этим справиться, мистер Трюдо. Но вот ещё что: у вас есть пациентка по имени Тереза Ле Руке?

– Не надо меня ловить, мистер Крамер, будьте так любезны.

– Ну так есть?

– Нет.

– Вы совершенно уверены?

– Абсолютно.

– Ле Руке – имя достаточно заурядное, а ведь у вас множество пациентов...

– Не так уж много, как вы думаете. Но дело в том, что это девичья фамилия моей матери, так что такого я бы не забыл.

– Ну ладно, – Крамер поблагодарил и откланялся. Зонди похрапывал в машине.

* * *

Начинать всегда лучше с начала. На этот раз начинать приходилось с Гершвина Мкизи.

Крамер отверг предложение Зонди связаться по рации с управлением и объяснить общий розыск. Хотел все сделать сам – так это будет сделано наилучшим образом, или, точнее говоря, его собственным образом. Только дайте полковнику случай, и по всей стране, от Берега Скелетов до Макутку будут перекрыты все дороги. Крамеру пришло в голову кое-что получше. Правда, с час они уже потеряли, но это не так важна

Как бы там ни было, они уже вернулись в управление и вошли туда через вход для белых. Зонди принялся разглядывать огромный стенд, весь покрытый объявлениями о розыске или "молниями" о заразных заболеваниях в участках, а Крамер нашел сержанта Гроббелаара, опиравшегося на стойку для цветных с газетой в руках. Игнорируя их приход, тот продолжал посасывать трубку над детским кроссвордом.

– Проклятый английский! – вдруг рявкнул он, перечеркнув весь кроссворд. Каждый раз, когда он встряхивал своей русой, коротко остриженной головой, Крамер ожидал, что та отлетит как теннисный мяч. Он хотел бы это увидеть. Хама этого он дико ненавидел.

– Весь в трудах, сержант?

– Как всегда. Ну что, Пятница? Зонди уставился в сторону.

– Не настолько, чтобы не слушать сериал о Сприн-гбуке, а?

Между папками с делами был кое-как спрятан транзисторный приемник.

– Так что вам надо?

Некоторые из этих парней в униформе так ненавидели криминальную полицию, как будто верили всяким россказням о развратных блондинках и гоночных автомобилях. Они не брали в расчет те долгие часы, по сравнению с которыми их восьмичасовая работа выглядела как синекура для пенсионеров. И ещё они забывали, что чаще всего сами рвались попасть в "криминалку", но не выдержали испытательного срока. Сержант Гроббелаар был как раз такой случай. Он впал в панику, когда арестованный в наручниках пытался сбежать из комнаты, где его допрашивали. Та пуля отправила его обратно в патрульные.

– Кто сегодня дежурный офицер?

– Капитан Джонс.

– Позвоните ему.

– Он будет недоволен, ведь он простыл и хотел пораньше лечь.

– Позвоните ему. И поживее. Гроббелаар вернулся от телефона.

– Занято.

– Так наберите снова.

Крамер развернул газету. Это была "Деили Пост", колониальные времена официоз, а теперь – бульварный листок, который годился только на гвоздь. Внимательно просмотрел заголовки. Отлично, полковник одолел искушение. Об этом деле – ни слова. Пробежал глазами внутренние страницы, чуть задержавшись на спортивной колонке. Потом вспомнил о рубрике "последние новости" на последней странице. Зашуршав газетой, радостно осклабился.

Зонди подошел ближе.

– Ну-ка посмотри!

Зонди взглянул и увидел маленькую заметку: "Сегодня утром на треккерсбургском рынке за драку арестованы пятнадцать цветных. Один полицейский ранен."

– Можете сами – попробовать, – пробурчал Гроббе-лаар, грохнув трубкой. Он ещё больше злился, не понимая, чего ржут эти двое.

– Дайте мне книгу донесений, – велел Крамер. Гроббелаар даже не шелохнулся, хотя книга донесений лежала на соседнем столе.

– Что вы хотите узнать?

– Драка на рынке – известно, кого задержали?

– Да каких-то бродяг. Кумал их записывал.

– Где он?

– Кумал! – заорал Гроббелаар. Двери на веранду открылись и констебль Кумал просунул в них голову.

– Простите, сержант?

– Иди сюда, с тобой хотят поговорить из крими-налки.

– Но мне нужно конвоировать заключенных на поезд. Крамер поднял руку.

– Ты только скажи, Кумал, кого ты забрал на рынке?

– Одну шпану.

– Но кого именно, павиан проклятый?

– Дили Френсис, Боб Джафини, Трумен Ситоле, Гершвин Мкизе, Банана...

– А ну-ка книгу, и поживее.

Теперь Гроббелаар ничего поделать не мог. Книга донесений, открытая на нужной странице, с грохотом легла перед Крамером.

– Здесь внизу, – заметил Зонди, – есть запись, что "додж" забрала дорожная служба.

Крамер ещё раз прочитал список имен. Потом повернулся к Гроббелаару.

– Приведите Мкизи.

– Кумал занят, – ответил тот. – Идите сами. – Но связку ключей осмотрительно бросил Зонди.

Общением с ним Крамер был сыт по горло, поэтому тоже решил уйти. Догнал он Зонди в длинном полутемном коридоре, где их шаги эхом отражались от высоких сводов. Управление полиции было выстроено ещё в те времена, когда полицейские ездили верхом, и строитель постарался, чтобы тут мог проскакать конный патруль с поднятыми пиками.

Молодой констебль-негр, дежуривший перед блоком камер, приветствовал их с преувеличенной сердечностью часового, вздремнувшего на посту. Повернув выключатель в нише и взяв ключи, он распахнул металлическую дверь. Потом последовала обычная пауза, чтобы привыкнуть к спертому духу внутри. Крамера, правда, эти запахи не пугали, скорее, вызывали ностальгические воспоминания о халатике некоей санитарки, часто служившем ему подушкой.

У трех камер слева были особые засовы с висячими замками, заведенные на дверях политических после побега Гольдберга. Оттуда не доносилось ни звука. Чуть дальше находились ещё три камеры для белых. Стражник остановился у средней и выразительно постучал пальцем по глазку. Крамер открыл его и заглянул внутрь.

Растерзанный мужчина лет сорока валялся на полу на кокосовой циновке, пьяно стоная и ругаясь. Лишенные ремня брюки сползли до самых ободранных коленей.

– Черная шлюха, – вдруг вполне отчетливо выговорил узник.

Стражник расхохотался и подмигнул. Видно, Гроббе-лаар уже имел шанс насладиться этим зрелищем.

– Я тебя люблю, черная шлюха, я тебя хочу, – рыдал узник, катаясь по полу, чтобы задушить свою похоть.

– Он нарушил общественную мораль, – пояснил стражник, и деланно рассмеялся, пожимая плечами и явно подражая Гроббелаару.

Крамер сжал кулаки, но тут Зонди совершил благой поступок, изо все сил наступив каблуком на начищенный до блеска ботинок стражника.

Узник полностью отключился. Крамер снова взглянул на него. Человека этого он откуда-то знал. А, вот оно: железнодорожный кассир. Тот, который всегда был предельно любезен, словно сожалел, что не может поехать с вами, и вообще вея себя по-приятельски. Теперь с ним покончено, покончено навсегда.

Никто не захочет иметь с ним дело, по крайней мере, не в общественном месте. А женщина вряд ли была проституткой, скорее такой мягкой ласковой кошечкой со смазливой мордашкой. Если он не женат, все не так плохо. Не поскупись он на хорошего адвоката, может легко отделаться. Но в глазах общества он человек конченный. Несчастный безумец...

– Мне нужен Гершвин Мкизе, – Крамер захлопнул глазок.

Стражник был поражен. Чуть замешкавшись, приготовил дубинку и проводил их за угол, к камерам для цветных.

Оттуда доносились какие-то шорохи, и стражник заорал, чтобы все улеглись и замерли. Потом, открыв замок, отступил назад. Тренированным движением дубинки поднял щеколду, потому шагнул вперед и пинком распахнул дверь.

В камере было десятка три заключенных, половина из них, сидя, моргала отвыкшими от света глазами. Какой-то старик тут же свернул свой матрас, видно решив, что уже утро. Доносился оттуда только храп.

Отступив в сторону, стражник показал в угол. Но нужды в этом ие было. Гершвин, его амбал и шофер, все в желтых костюмах, выделялись у стены как три дорожных знака в тумане.

Крамер тут же кое-что заметил: что те не спали, только прикидывались, что Гершвин возлежал на пяти матрасах, а рядом четыре подростка лежали на голом бетонном полу; амбал с шофером, оба в засохшей крови, видно решили, что для них сойдет и по три матраса.

– Убрать! – велел Крамер, указывая на заключенных, лежавших между ним и Гершвиным.

Зонди кивнул стражнику, чтобы тот оставался у двери, а сам пинками расчистил дорогу. Крамер обошел груду матрасов.

– Гершвин!

Амбал нервно заморгал.

– Гершвин Мкизе!

Между заключенными пролетел чуть слышный ропот. Стражник застучал дубинкой, веля умолкнуть.

– На выход, Гершвин.

И тут водитель сплюнул ему под ноги. Крамер тут же врезал ему в живот.

– Куда? – спросил Гершвин, когда его приятель скорчился на полу, глотая воздух. Амбал так сощурился, словно его сажали на кол.

– Не твое дело, – спокойно ответил Крамер.

– Нет, спасибо, шеф.

– Что?

– У меня такой адвокат-еврей, – нет слов! Он сказал: Гершвин...

– Сэм Шифринский? Адвокат тебе понадобится в Верховном суде.

– В Верховном суде? Из-за такой ерунды? Мистер Шифринский говорит, что у меня прекрасное алиби, что я просто шел через рынок, чтобы взглянуть на "додж" и...

Тут Гершвин заметил мину Зонди. Заметили её и другие заключенные и предпочли удалиться.

– Значит, Сэм говорит, что все будет в порядке, – сказал Крамер. – А знает он про Шу-Шу?

Рот Гершвина искривился. Взгляд Крамера он выдержал, не моргнув. Потом только взглянул на то, что Зонди швырнул на пол. На колос красной кафрской пшеницы.

– Этого добра там достаточно, – заметил Крамер. – Под бампером "доджа", который стоит в полиции.

– Может, я им займусь? – предложил Зонди.

– Нет, я думаю, теперь мистер Мкизе захочет пойти с нами. Я как раз подумал о небольшой прогулке к пруду в парке Уилденесс.

Гершвина аж передернуло.

– Надо же, как подействовало, – усмехнулся Крамер Зонди. Удивительно, как легко люди верят в то, что нам нужно. Судьи, услышав об этом парке, только качают головами. Что за лжецы эти черные скоты!

– И погода в самый раз, шеф. – Зонди подошел вплотную к Гершвину.

– Знаешь, если подумать, с него хватит и небольшой беседы в управлении. Что скажешь, Гершвин?

С трудом встав, словно ноги его не слушались, Гершвин подставил им запястья.

– На надо наручников, – бросил Крамер. – Никуда он не денется.

Зонди подтолкнул его локтем.

– Констебль, а этих двух мерзавцев заприте в отдельные камеры.

– Слушаюсь, лейтенант.

– И никаких матрасов – вы поняли?

– Есть!

Крамер проследил, как стражник выполняет его команду, ибо слишком опасно оставлять его там одного. Все было сделано крайне старательно. Уже уходя, Крамер вдруг остановился.

– Констебль, уберите из камер все – нечего создавать этим засранцам удобства.

Шу-шу обходился без них до конца.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Это была ужасная ночь.

Последними словами Гершвина Мкизи были: – "Паровой каток..." Потом он рухнул, ткнулся в пол лицом и остался лежать, оттопырив зад.

Крамер и Зонди продолжали сидеть, тупо глядя на него. Они ведь думали, что уже сломали этого паршивца. Думали, что загнали его в угол. Возможно, и так. Но теперь ситуация кончилась тем, с чего все и началось.

Крамер вытянул ногу. Но Гершвин был все равно вне досягаемости. Ноги дрожали. Зонди не был способен и на это. Оба были утомлены. Силы на исходе.

Да, все было кончено – но организму Крамера нужно было время, чтобы привыкнуть к этой мысли. Он все ещё работал на полных оборотах, подгоняемый насыщенной смесью крови и алкоголя. Лицо его побагровело, жилка на левом виске бешено пульсировала, желудок болел. Его мочевой пузырь словно сдавило клещами. Одно неловкое движение, и пришлось бы ходить, сжав колени. Уже наступило утро.

Такое утро, когда молочники подгоняют коней, чтобы ощутить его красоту, пока их белый хозяин ещё спит.

Но теперь поллитровые бутылки молока уже стояли початые рядом с коробками овсяных хлопьев, и Трек-керсбург уже спешил, чтобы поддержать свою экономику на высоте и в постоянном расцвете.

Крамеру захотелось выглянуть наружу, ему нестерпимо хотелось увидеть свежую кожу и веселые лица. Но тут он снова ошибся. Солнце било ему прямо в глаза. Его багровые лучи лишали его возможности видеть что бы то ни было, и что ещё хуже, когда он снова повернулся в комнату, оказалось, что эти же лучи превратили его кабинет в нечто непереносимое.

Каждый убогий предмет обстановки отчетливо выступал на фоне собственной резкой тени: чашки с остатками кофе, смятые пачки от сигарет, шланги, мокрые полотенца, пластмассовые плевательницы. Заплеванный пол, прокуренный воздух. И хотя запахов видно не было, их и так хватало. Ничего, через несколько минут из камер сюда приведут людей, которые займутся уборкой. И все эти пятна и пепел от сигарет исчезнут с паркета, также как брызги крови Гершвина. Полотенца отправятся в прачечную, а плевательницы в туалет. И к девяти часам эта комната с её кремовыми стенами, обшитыми светлым деревом, пишущей машинкой и двумя креслами станет такой же заурядной, как всегда. И ему бы пора почувствовать себя как всегда.

– Зонди, мне нужно идти. . – Да, шеф.

– Пошли вниз за Кумалом, пусть поможет тебе отнести этого говнюка, он обвиняется в том, что в прошлую субботу убил Шу-Шу. Я тебе уже говорил, что уже выписал ордер и на тех двоих?

– Еще в четыре, когда мы с вами встретились.

– Ладно. И скажи в прокуратуре – думаю,4 сегодня там будет дежурить Оостхузен, – что я прошу недельной отсрочки. Он все устроит. И потом иди домой. Я позвоню старосте поселка, если ты понадобишься раньше, если нет ровно в шесть встречаемся здесь.

Зонди кивнул и потянулся к телефону.

Всю дорогу по коридору Крамер старался не обращать внимания на свой мочевой пузырь. Не хотел его зря раздражать. И он все же успел одолеть расстояние до белой кафельной стены и как раз переживал острейшее чувство облегчения, когда из-за его спины вынырнул сержант Ван Ниекерк. Он был первым сотрудником отдела по расследованию убийств, которого Крамер увидел за последние два дня.

– Доброе утро, лейтенант, – по обыкновению вежливо поздоровался Ван Ниекерк, поворачивая кран. Мыла там не было, но он принес собственное в красивой обертке.

– Ну и как дела? – спросил Крамер, не отводя глаз от мыла "Лайфбой".

– Да ничего, грех жаловаться. Вчера вечером я закрыл все дела. Все в ажуре.

– Значит вам нечего делать, да?

– Мыло не нужно, лейтенант?

– Спасибо. У меня там есть приличная головоломка для того, кто любит такие вещи.

– Правда? Тот случай, о котором не перестает твердить полковник Депе?

– И что он говорит?

– Ничего. Именно потому мне и интересно.

– Да, это оно.

Ван Ниекерк вроде бы разглядывал в зеркале свои тоненькие усики, но все ещё искоса наблюдал за Крамером.

– Но разве с вами никто больше не работает над этим делом?

Крамер почувствовал, что он старается быть тактичным.

– Есть один парень, но это не то, что мне нужно.

– А что вам понадобится?

– Допросы, звонки, оформление документов.

– Я бы мог попробовать, лейтенант. Крамер вернул ему не понадобившееся мыло.

– Тогда поднимемся на минутку ко мне, Вилли.

* * *

"Минутка" продлилась больше часа, но зато Ван Ни-екерк теперь знал все, что нужно. А Крамер отправился домой. "Дом, сладкий дом" для него был всего одной комнатой в коттедже учителя-пенсионера. Точнее говоря, вообще-то это была не просто комната, она выходила на отдельную закрытую веранду, заросшую диким виноградом. Там хватило бы места и для мебели, и для гостей. Но Крамер предпочитал обходиться и без того, и без другого. У него там были только кровать, небольшой гардероб и картонная коробка с запасами белья и личными бумагами. Уже давно он втайне признался себе, что разделяет жизненные принципы бушменов из пустыни Калахари. Эти кочевники-охотники были убеждены, что жилище и одеяния не должны быть богаче, чем требуют обстоятельства – ибо обязанность человека – донести плоды своего труда до желудка, чтобы тело снова могло работать. Крамер расходовал свои деньги именно этим способом. Насколько это было возможно, питался отборными, разнообразно приготовленными бифштексами дюймовой толщины.

Но в жилище его было одно неудобство, над которым калахарский дикарь только .бы посмеялся, но ему оно каждое утро отравляло жизнь: общая ванная с хозяевами, мистером Дикерсоном и его женой.

Крамер резко затормозил. Заставил его это сделать светофор у поля для игры в регби. Сидя на продавленном сиденьи своего маленького "форда" он словно чувствовал плечами неприятное прикосновение низкой холодной ванны и ледяные капли, падавшие сверху с белья, гирляндой развешанного наверху. На солнце все эти хозяйкины колготки высохли бы за десять минут. Но нет – та боялась, что взгляд на них слишком возбуждает юного садовника. И говорить с ней об этом было бесполезно. Снова бы спросила, почему тогда по закону девушкам в бикини на рекламных плакатах положено пририсовывать приличные одежды. Ответа на это у него не было.

Загорелся зеленый.

А мозг его словно хотел доказать, что такие обрывки воспоминаний бессознательно сигнализируют, что именно отвращает его от мысли о купании с утра пораньше: запах. Мистер и миссис Дикерсон были как раз того возраста и телосложения, которые способствуют исключительной заботе о своем пищеварении. Весомые доказательства этого хранил подоконник в ванной, полочка над раковиной и конечно домашняя аптечка. Там были пачки таблеток, порошков и прочих лекарств, суливших все, что угодно – от умеренного расслабления до спасения от самых крайних случаев. Хозяева относились к их потреблению как созданного элексира жизни и практиковались в их потреблении в самых смелых сочетаниях. К несчастью, испытательная установка тоже находилась'в ванной. И никакие кружевные салфетки на его крышке не в силах были этот факт утаить даже через полдня. По крайней мере, не при заколоченном окне.

И после всего, что пережил сегодня Крамер, это было для него уже слишком. Нервное напряжение чуть ослабло, как бывает, когда человек среди пустых бутылок вдруг обнаружит полную: он вспомнил, что сегодня четверг – и что у вдовы Фурье по четвергам выходной. Тогда он свернул на первом же перекрестке налево и загнал машину на подземную стоянку.

После двух звонков вдова открыла ему, немного заспанная, в домашнем халатике.

– Где дети?

– Где-то гуляют с Элизабет.

– С кем?

– С моей новой черной служанкой. Ее нашла мне Соня – и такую чистоплотную... Крамер устало усмехнулся.

– Проходи, Тромпи, а то меня увидят.

Войдя внутрь, он оперся о двери, щелчок замка резанул его по нервам. Вдова ушла в спальню. Когда заметила, что Крамер не последовал за ней, обернулась, чуть распахнув халатик. Под ним не было ничего.

Крамер шагнул к ней, она закрыла глаза, он их нежно поцеловал. Потом прикрыл её наготу.

– Найдется "Лайфбой"? Хозяйка заморгала.

– Об этом бы мне следовало спросить тебя, – отрезала она и тут же пожалела об этом. – Нет, никуда не ходи, останься здесь. Садись в кресло. Я согрею воду.

Но Крамер садиться боялся. Остался стоять, пока она не вернулась и не раздела его, очень нежно, просто как мать.

– Это не "Лайфбой", – возражал Крамер, пока она вела его в залитую солнцем ванную. – Выйдя отсюда, я буду пахнуть как какая-нибудь вертихвостка.

Вдова Фурье в ответ бросила в пенившуюся воду ещё горсть ароматической соли. Знала, как он это любит.

Первое, что он сделал, оказавшись в воде – схватил пластмассовую игрушку и запустил ею в коридор.

– Ну, у тебя и настроение, – вздохнула вдова. – Энни так любит эту уточку. Не помнишь, ты же её сам принес?

– Ну и что?

– Но посмотри, Тромпи...

– Погорячее, пожалуйста...

Забыв об уточке, он сосредоточился на игрушечном катере. .Ванна была просторной и глубокой, и, плавно шевеля плечами, ему удалось создать такое течение, которое подхватило катерок и понесло его по всей длине ванны. С третьей попытки катер засел на рифах на его волосатой груди.

– Ты большой ребенок, – ворчала вдова, завязывая поясок. – Полагаю, ты хочешь яйца и жареную картошку?

Крамер уснул. И спал так долго, пока она не попыталась подогреть воду, которая удивительно быстро остыла, несмотря на жаркий день.

– Нет, оставь, не надо, – протянул он. – Так похоже на капское озеро летом.

Тогда вдова села на корзинку с бельем и прикурила две "лаки страйк". Крамер, вытерев руку, взял одну. И начал расказывать.

Наконец она спросила:

– Как выглядел Гершвин, когда сознался? Словно ему сразу полегчало, как говорят в радиопьесах?

– Ну да. Весь сиял. Просто до ушей.

– Этого я понять не могу, что-то уж слишком странно. Теперь его повесят, да?

– Послушай, это так просто. Чего каждый человек боится? Неизвестности. А теперь он уже знает.

– Все равно тяжело добиться толку от такого негра, как он.

– Это правда.

– Зонди прекрасно их понимает. Катерок утонул под его рукой.

– И это правда.

На поверхность поднялись пузырьки.

– Почему ты молчишь?

– Да так.

– Не видишь между этими двумя случаями никаких связей – и это тебя мучает?

– Естественно, ведь мы потеряли целую ночь. Скажу тебе прямо. Гершвин убил Шу-Шу из-за какой-то ерунды, ты же знаешь, каковы негры, а теперь попытается для суда выдумать какую-нибудь историйку. Так бывает всегда, даже если – знают, что от петли не уйти.

– Ты, например, имеешь в виду утверждение, что был приказ от никому неизвестной банды, чтобы убили того-то и того-то, иначе худо будет...

– Да, нечто в этом роде, или сказочку о злых духах, которые нашептывали им всякие гадости. Только с самого начала это звучало неправдоподобно, потому что не знал названия этой банды. Мы просто не дали ему возможности его придумать, вот и все.

– Тромпи, а если он действительно что-то услышал?

– Глас свыше? Ладно, положим, существует банда, по приказу которой такая мелкая рыбешка как Гершвин идет на все и попадает в неприятности. Положим, та же банда стоит за убийством мисс Ле Руке. Разве правдоподобно, что такая организация, использующая нанятых профессионалов, доверила хоть что-то такому ничтожеству, как Гершвин?

– По-моему, ты говорил, что был удивлен его организационными способностями? Ведь это счастливый случай, что вы так быстро нашли.тело Шу-Шу. Оно могло там пролежать и годы, так что, потом кто-то стал бы беспокоить Гершвина? Разумеется, нет. Вы ведь пальцем не шевельнули, когда Шу-Шу искалечили. И вот еще: если бы его просто нашли мертвым, стал бы кто-нибудь искать следы от спицы?

– Милая моя, но то, что мы быстро нашли Шу-Шу не было случайностью это было логическое развитие дела Ле Руке. Зонди следил за ним.

– Но они же не предполагали, что так случится. Тут вам повезло.

Крамер начал намыливать волосы.

– Ты как хочешь, но все это только теория. Единственное, что из этого следует, – что существует банда с неизвестным нам названием, которая убирает белых девиц и черных нищих. Попробуем с этого конца.

Вдова Фурье встала и вернулась с новой пачкой сигарет. Крамер сполз под воду, чтобы сполоснуть волосы, так что на поверхности остались только нос, рот и колени. К её удивлению, в таком положении он снова заговорил.

– Я твердо знаю, что Гершвин Мкизе убил Шу-Шу, – губы его потешно шевелились, – и твердо знаю, что даже если все слова Гершвина – правда, нам он больше ничего рассказать не сможет.

Впечатление было необычайное, как сцена из какой-то легенды о пророчестве, доносящемся из-под воды. Вдова стояла как завороженная. Но больше Крамер ничего не сказал. С громким плеском вынырнув, потянулся за полотенцем. Вдова машинально подала его, думая о чем-то другом.

– Ну, а как же с Шу-Шу? – спросила она. – Он-то должен был что-то знать – и из-за боязни, что он продаст, его и убрали?

– По утверждению Гершвина, Шу-Шу мог знать немало – только все это были домыслы. И вот тут-то он сломался.

– Домыслы какого рода?

– Гершвин молол что попало, да ещё все время путался, пытаясь говорить на своем жутком английском, как обычно. Мы нажали на него как следует, но ничего не добились. Факт тот, что Гершвин в конце концов и сам запутался: человек не может слишком много знать о ком-то другом. Поэтому он говорил о людях, которые отдавали ему деньги – ну, вроде Шу-Шу – и о тех, кто ему их не отдавал, и о советниках, и о машине мэра, и все это казалось ему ужасно важным, все, что он знал о всяких важных людях, на которых Шу-Шу целыми днями таращился со своей коляски перед мэрией. Я был уже сыт по горло. В конце концов мы даже не стали записывать, просто дали ему говорить, пока не сомлел.

– Ты что-нибудь из этого помнишь?

– Нет. Говорю тебе, всякая ерунда.

– Но постарайся хоть что-то вспомнить. Думаю, ты счастлив, что делаешь такую интересную работу.

Крамер понял, что сегодня она была счастлива за него. В конце концов, – сказал он себе, – пора уже ей стать счастливой. И только для того, чтобы поддержать это настроение, сказал:

– Последними его словами были "паровой каток".

– Паровой каток, – медленно повторила она. Крамер внимательно взглянул на нее.

– Повтори ещё раз.

Та не знала, что и думать.

– ' Паровой каток... это же сказал ты.

– Да, но-не так!

– Господи, Тромпи, что ты расстраиваешься из-за ерунды...

Вдова Фурье успела дойти до двери, прежде чем Крамер успел сказать:

– Понимаешь, – тихо сказал он, – ты произносишь это как какое-то название.

Обернувшись, она поняла. И вздрогнула.

* * *

Ван Ниекерк довольно успешно справился со своим делом. Всю жизнь он носил при себе целую батарею авторучек, держа их наготове в нагрудном кармане.

Одна была с фиолетовыми чернилами, другие – с красными, черными, зелеными, синими и солидными темно-синими. Проблема была в том, что очень редко удавалось ему использовать их все зараз, но теперь...

Тут зазвонил телефон. Звонил Аббот. Хозяин похоронного бюро не тратил время на формальности. Прошептав кое-что, тут же повесил трубку.

Ван Ниекерк, ничего не поняв толком, покачал головой. Потом ещё раз перечитал сделанную им стенографическую запись.

"У меня в конторе кто-то спрашивает о той девушке. Приезжайте скорее. Не знаю, смогу ли задержать её без скандала".

Тут до него дошло, и, вскочив, он вылетел на улицу, когда сообразил, что сделовало сообщить лейтенанту. Но дело было крайне срочное, а где его искать? Он мог быть где угодно.

А Крамер всего в нескольких кварталах оттуда, в здании треккерсбургского суда, беседовал с дежурным сержантом Попом Ван Ренсбергом.

– Тромпи, для тебя – что угодно, – обещал Поп, краем глаза следя за заключенными, на цыпочках пробиравшихся к крану у дверей его дежурки и наполнявших водой свои жестянки.

– Эй, Иоганн, старый проказник, – крикнул Поп, – только не говори мне, что снова залетел ни за что? Долговязый заключенный униженно осклабился.

– Приветствую тебя, отец мой! – вежливо сказал он на языке зулу.

Пон снисходительно махнул рукой,

– Один из моих постоянных клиентов, – пояснил Крамеру. – Вечно попадается с девчатами, я так его и зову – старый насильник, – а он считает это отличной шуткой.

– А в чем там дело?

– Черт его знает, но случается это с ним довольно часто. А кто тебе нужен из той крайней камеры?

– Гершвин Мкизе – его только что прислали обратно.

– А, Банан. Я все их клички знаю. Он ведь...

– Да, в желтом костюме. Можешь это срочно устроить, Поп?

Сержант дружелюбно кивнул и выплыл в коридор, отдавая приказы налево и направо. Его подчиненные послали заключенных обратно в камеры, а какого-то типа в желтом костюме – в одиночку в самом конце коридора.

Зонди как раз вошел в коридор и присоединился к Крамеру.

– Очень вовремя, – заметил Крамер. – Почему его не отвезли в тюрьму раньше?

– Вчера вечером была большая облава на беспаспортных, он попал среди них.