Текст книги "Секреты Лос-Анджелеса"

Автор книги: Джеймс Эллрой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 33 страниц)

Коутс манит его пальцем поближе. Эд выключает динамики и пододвигается к нему.

– Роланд Наваретте, живет на Банкер-Хилл. Держит блатхату для тех, кто винта из тюряги нарезал. Торгует «красными дьяволами» [26]26
  Красные желатиновые капсулы, содержащие секобарбитал.


[Закрыть]. И клал я на прокурора, просто не хочу, чтобы Тайрон, говно, на меня свою вонючую пасть разевал.

Эд включает динамики.

– Хорошо, Рэй. Ты рассказал, что барбитураты Лерою и Тайрону поставляет Роланд Наваретте. Для начала неплохо. Но еще, Рэй, я вижу, что ты насмерть перепуган. Я сказал, что тебе грозит газовая камера, а ты даже не спросил, за что. Рэй, у тебя на лбу большими буквами написано: «Виновен».

Коутс молчит, хрустя пальцами, взгляд его здорового глаза беспокойно мечется по комнате. Эд выключает передатчик.

– Ладно, Рэй, давай сменим тему.

– Ну чё, может, о бейсболе поговорим, гребанный в рот?

– Нет, лучше о бабах. Ты с кем-то спал прошлой ночью? Или вылил на себя ведро духов, чтобы обойти парафиновый тест?

Коутс молчит. Его колотит крупная дрожь. Так обычно ломает наркоманов.

– Где ты был вчера в три часа ночи? – спрашивает Эд.

Коутс дрожит все сильнее.

– Нервишки шалят, Сахарок? Так что там с духами и женщинами? Даже у такого говнюка, как ты, должны быть женщины, которых он любит. У тебя есть мать? Сестры?

– Слово о моей матери скажешь – изувечу!

– Рэй, если бы я тебя не знал, подумал бы, что ты защищаешь честь какой-нибудь красотки. Ну, типа она – твое алиби, и все это время вы провели вместе. Но я тебя знаю, и мне трудно в это поверить. Тем более что от Тайрона и Лероя воняет теми же самыми духами. И пахнет все это групповухой. И сдается мне, что в колонии вы узнали о том, что такое парафиновый тест и как его обойти, и сдается также, что какие-то остатки совести у тебя еще сохранились, и тебе тяжело вспоминать о том, как ты убил трех ни в чем не повинных женщин…

– НИКОГО Я НЕ УБИВАЛ!

Эд достает утренний «Геральд».

– Пэтти Чезимард, Донна Де Лука и еще одна, неопознанная. Почитай, пока я передохну. А потом я вернусь, и ты получишь шанс заключить сделку, которая, может быть, спасет тебе жизнь.

Коутс трясется так, что едва не падает со стула. От него разит потом. Эд швыряет газету ему в лицо и выходит.

В холле его ждут Тад Грин и Дадли Смит, в стороне стоит Бад Уайт.

– Смотритель парка их опознал, – говорит Грин, – это те самые. А ты был великолепен.

Эд чувствует запах собственного пота.

– Сэр, на упоминании о женщинах Коутс готов был сломаться. Я это почувствовал.

– Я тоже. Продолжай разрабатывать эту тему.

– Нашли машину или оружие?

– Нет. Но найдем. Ребята из 77-го участка сейчас трясут их родственников и друзей.

– Следующим я хотел бы обработать Джонса. Можете кое-что для меня сделать?

– Что именно?

– Подготовьте Фонтейна. Снимите с него наручники и дайте утреннюю газету.

Грин указывает на окно в комнату № 3.

– Этот скоро расколется. Уже в штаны наложил.

Тайрон Джонс всхлипывает, сжавшись в комок, на полу у ножек его стула – лужа мочи. Эд отворачивается.

– Сэр, не мог бы лейтенант Смит громко и внятно прочитать в его динамик статью из утренней газеты? Особенно подчеркнуть абзац о машине, которую видели возле «Ночной совы». Я хочу, чтобы этот парень дозрел.

– Договорились, – отвечает Грин.

Эд снова смотрит на Тайрона. Тот рыдает: скованный наручниками, скрючившийся на стуле – чернокожий, рыхлый, нескладный, лицо в серых отметинах оспин.

Сигнал. Дадли Смит подходит к динамику, начинает говорить в микрофон. Беззвучно шевелятся губы. Эд следит за Джонсом.

Слушая статью, парень трясется и дергается, словно казнимый на электрическом стуле из учебного фильма, который им показывали в Академии: неполадки в механизме – прежде чем поджариться, преступник получил разрядов пятнадцать. Смит закончил. Джонс совсем сползает со стула, голова его опускается на грудь.

Эд входит в комнату № 3.

– Тайрон, Рэй Коутс дал на тебя показания. Сказал, что «Ночная сова» – твоя идея. Что ты это придумал, когда вы втроем развлекались в Гриффит-парке. Тайрон, расскажи мне, как было дело. Мне кажется, зачинщиком все-таки был Коутс. Я думаю, он тебя заставил. Расскажи, где тачка и стволы, – и останешься жив.

Молчит.

– Тайрон, тебе светит вышка. Если не заговоришь, не проживешь и полугода.

Молчит и не поднимает головы.

– Сынок, все, что от тебя требуется, – сказать, где Сахарный Рэй спрятал тачку и дробовики.

Молчит.

– Послушай, сынок, это дело одной минуты. Ты говоришь, где стволы и тачка, и тебя переводят в Отдел зашиты свидетелей. Ни Рэй, ни Лерой до тебя не доберутся.

Окружной прокурор обеспечит тебе охрану. И ты не попадешь в газовую камеру.

Нет ответа.

– Сынок, убиты шесть человек. Кто-то должен за это ответить. Либо ты, либо Рэй.

Нет ответа.

– Тайрон, он назвал тебя пидором. Сказал, что ты подставляешь жопу и тебе это нравится. Что ты берешь в ро…

– Я НИКОГО НЕ УБИВАЛ!

Эд едва не подпрыгнул от этого неожиданного вопля.

– Сынок, у нас есть свидетели. Есть доказательства. Коутс уже во всем признался. Сказал, что зачинщиком был ты. Спаси свою жизнь, сынок. Это очень просто. Тачка, стволы. Где они?

– Я никого не убивал!

– Тише, Тайрон. Знаешь, что говорил о тебе Рэй Коутс?

Джонс, вздернув голову:

– Брехня все это!

– Вот и я думаю, что брехня. Нет, ты не пидор. Скорее уж это он пидор – он ведь женщин ненавидит. Небось, ему понравилось убивать тех женщин. А вот тебе нет, верно?

– Не убивали мы никаких женщин!

– Тайрон, где ты был вчера в три часа ночи?

Молчит.

– Тайрон. почему Сахарный Рэй спрятал машину?

Молчит.

– Тайрон, почему вы спрятали стволы, из которых стреляли в Гриффит-парке? У нас есть свидетель, он вас опознал.

Молчит, качая головой, и из его зажмуренных глаз текут слезы.

– Скажи, сынок, зачем Рэй сжег одежду, в которой вы были прошлой ночью?

Джонс уже рыдает в голос, по-собачьи подвывая.

– На ней была кровь, верно? Черт возьми, как не быть крови, вы же застрелили шестерых! Рэй спрятал все концу в воду. Это он избавился от стволов и машины, он придумал сжечь одежду. Главарем был он, верно? Он у вас всегда был главным, он говорил вам с Лероем, что делать, всегда, с тех самых пор как ты стал пидором в Казитасе, верно? Говори, сволочь!

– МЫ НИКОГО НЕ УБИВАЛИ! Я НЕ ПИДОР НИКАКОЙ!

Эд обходит стол, приближается к нему. Говорит медленно, раздумчиво.

– Знаешь, как мне кажется, все это было? Сахарный Рэй в вашей компании главный. Лидер. Лерой у него на побегушках. А ты – просто жирный клоун, над которым все смеются. Ты к ним прибился, чтобы почувствовать себя человеком, верно? А Сахарный Рэй тебя терпит, потому что ему нравится над тобой прикалываться. Вы с ним вместе сидели в Казитасе, потом вместе сеанса набирались. Сахарку нравилось подглядывать за девками, тебе – за парнями. И вам обоим нравилось смотреть на белых, потому что белые для цветного – запретный плод. И в ту ночь вы сели в шикарный «меркури» сорок девятого года, захватили с собой помповики, нажрались «красных дьяволов», которые вам продает Роланд Наваретте, и поехали в Голливуд, в город белых. Сахарок все тебя дразнил – говорил, что ты голубой. Ты отвечал: неправда, это только потому, что в колонии девок не было. А Сахарок говорит: докажи. Вы ехали и заглядывали в окна. Но время было уже позднее, белые задернули занавески и легли спать, а ты накачался наркотой и тебя просто распирало изнутри, хотелось сделать что-то такое – ты сам не понимал что. А потом вы подъехали к «Ночной сове». Заведение открыто, внутри одни белые… И тут ты не выдержал. Бедный Тайрон, бедный жирный педик Тайрон – он сорвался. Ты ведешь парней в «Ночную сову». Там шестеро: трое мужчин и три женщины. Вы запираете всех в подсобке, взламываете кассу, заставляете повара сказать вам код сейфа и все выгребаете оттуда. Вытряхиваете сумочки и бумажники, спрыскиваете руки женскими духами. И тут Сахарок говорит: «Эй, Тайрон, трахни вон ту бабу. Докажи, что ты не пидор». Но этого ты сделать не можешь. И тогда ты начинаешь стрелять, а следом за тобой и остальные, и тебе это нравится, потому что в этот миг ты перестаешь быть несчастным, жирным, черномазым, дрисливым пидором…

– НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ!

– Да! Где стволы, мразь? Или ты сознаешься и начнешь давать свидетельские показания, или отправишься в газовую камеру!

– Нет! Я никого не убивал!

Эд грохает кулаком по столу.

– Зачем вы избавились от машины?

Джонс мотает головой, разбрасывая вокруг капельки пота.

– Зачем сожгли одежду?

Молчит.

– Почему от вас несет духами?

Молчит.

– Сахарок и Лерой изнасиловали тех женщин?

– Нет!

– Вот как! Значит, вы их насиловали втроем?

– Мы никого не трогали! Нас там вообще не было!

– А где же вы были?

Молчит.

– Тайрон, где ты был прошлой ночью?

Джонс молча рыдает. Эд кладет руки ему на плечи.

– Сынок, ты знаешь, что будет, если ты не заговоришь? Если ты это сделал, признайся и спаси свою шкуру.

– Мы этого не делали! Мы никого не убивали! Нас вообще там не было!

– Нет, сынок, это вы и были.

– Нет!

– Вы были там, сынок, вы это сделали. Так что признавайся.

– Это не мы!

– А теперь успокойся. Вздохни поглубже. И выкладывай все.

Джонс лепечет что-то невнятное. Эд опускается на колени перед его стулом и весь обращается в слух.

Он различает: «Господи, пожалуйста, мне просто надоело целкой быть!» И еще: «Мы же не хотели ее убивать! Мы ее не убили, так что нас не казнят, правда?» И еще: «Если она не умрет, нас не отправят в газовую камеру, правда? Господи, пожалуйста, только бы она не умерла! Тогда и я не умру, потому что я не пидор!»

Дальше что-то про Иисуса, Отца небесного – но это Эд уже не слушает. Он бросается в комнату № 2.

Запахи пота и сигаретного дыма. Лерой Фонтейн – крупный, мускулистый – сидит закинув ноги на стол. Эд Говорит:

– Надеюсь, ты окажешься умнее своих дружков. Даже если вы убили ту женщину – это не то, что прикончить шестерых.

Фонтейн трогает разбитый нос – бинты закрывают пол лица.

– То, что в газетах пишут, – брехня.

Он прикрывает за собой дверь.

– Лерой, если в момент их смерти ты был с той женщиной, это твое спасение. Молись, чтоб так и было.

Молчание.

– Кто она такая? Шлюха?

Молчание.

– Вы ее убили?

Молчание.

– Хотели помочь Тайрону целину вспахать, потом увлеклись… Я прав?

Молчание.

– Лерой, даже если вы ее убили и она цветная, ты можешь просить о помиловании. Даже если она белая, у тебя еще остается шанс. Но пока что все улики указывают, что ты был в «Ночной сове». И если не докажешь, что ты пакостил где-то в другом месте, тебе пришьют то, чем пишут в газетах. Понимашь, что это значит?

Фонтейн молчит, вертя в руках спичечный коробок.

– Если вы ее похитили, но она еще жива, вышака избежите. Под закон Линдберга это не подпадает [27]27
  Закон Линдберга принят в 1934 году. Запрещал под угрозой смертной казни или длительного тюремного заключения перевоз через границы штатов похищенных лиц и требования выкупа за их возвращение. Назван так по имени летчика Чарлза Линдберга, полуторагодовалый сын которого был похищен в 1932 году и за возвращение которого был назначен выкуп в 50 тысяч долларов. Деньги были переданы похитителям, но ребенок умер. Обвиненный этому делу немецкий иммигрант Бруно Хауптманн был казнен в 1936 году.


[Закрыть]. – Это, конечно, ложь.

Молчание.

– Лерой, где стволы и тачка?

Молчание.

– Лерой, она еще жива?

Фонтейн усмехается, и от этой усмешки по спине у Эда проходит холодок.

– Если она жива, она – твое алиби. Не буду тебя обманывать, ничего особо хорошего тебя не ждет. Нападение, похищение, изнасилование – статьи серьезные. Но если ты докажешь, что непричастен к делу «Ночной совы», то сбережешь нам много времени, и окружной прокурор будет тебе благодарен. Не надо запираться, Лерой. Помоги нам, помоги себе.

Молчание.

– Лерой, подумай сам. Вы похитили женщину, угрожая ей оружием. От машины пришлось избавиться, потоку что на обивке была ее кровь. Видимо, она запачкала кровью и ваши шмотки, так что их пришлось сжечь. Вы вылили на себя ее духи. Зачем спрятали стволы, я не совсем понимаю, видимо, боялись, что она может их опознать. Сынок, если эта женщина жива, она – твой единственный шанс.

– Я так думаю, что жива, – говорит Фонтейн.

Эд садится.

– Ты думаешь?

– Ну да.

– Кто она такая? Где она?

Молчит.

– Цветная?

– Мексиканка.

– Как ее зовут?

– Не знаю. Чистенькая такая сучка, вроде как из колледжа.

– Где вы на нее напали?

– Не знаю… в Истсайде.

– Куда вы ее затащили?

– Не знаю… заброшенный дом где-то в Данкерке.

– Где тачка и стволы?

– Не знаю… Сахарок о них позаботился.

– Если вы ее не убивали, зачем Коутс спрятал стволы?

Молчит.

– Зачем, Лерой?

Молчит.

– Зачем? Скажи мне, сынок.

Молчит.

Эд ударяет по столу:

– Говори, придурок!

Фонтейн грохает по столу еще сильнее.

– Это все Сахарок! Он стволы ей в пизду совал! А потом сказал, что теперь от них надо избавиться!

Эд прикрывает глаза.

– Где она сейчас?

Молчит.

– Вы оставили ее в том доме?

Молчит.

Эд открывает глаза.

– Оставили где-то еще?

Молчит.

Внезапная мысль. Когда их взяли, наличных у них не нашли. Может, они припрятали деньги, когда Сахарок жег одежду?

– Лерой, что вы с ней сделали? Кому-то продали? С друзьями поделились?

– Мы… ну, мы ее сначала по кругу пустили. А потом отвезли к знакомым ребятам.

– В Голливуд?

– Мы не стреляли в тех белых!

– Докажи, Лерой. Где вы были в три часа ночи?

– Не скажу!

Эд хлопает ладонью по столу.

– Значит, отправишься в газовую камеру за дело «Ночной совы»!

– Мы этого не делали!

– Кому вы отдали девушку?

Молчит.

– Где она сейчас?

Молчит.

– Ты что, боишься? Где ты ее оставил? С кем? Ты ведь где-то ее оставил? Пойми, Лерой, эта девушка – твой единственный шанс выжить! Иначе сдохнешь на хрен!

– Блин, меня Сахарок убьет, если скажу!

– Лерой, где она?

Молчит.

– Лерой, если дашь показания, выйдешь на свободу гораздо раньше Сахарка и Тайрона.

Молчит.

– Лерой, я тебе обеспечу отдельную камеру. Никто до тебя не доберется.

Молчит.

– Расскажи мне все как есть, сынок. Я здесь – твой единственный друг.

Молчит.

– Лерой, ты боишься человека, у которого оставил девушку?

Молчит.

– Послушай, сынок, может, он и страшный тип, но газовая камера страшнее. Скажи, где девушка.

В этот миг с грохотом распахивается дверь. В комнату влетает Бад Уайт, хватает Фонтейна, шваркает о стену. Эд застывает на месте.

Уайт выхватывает свой 38-й, крутит барабан, высыпает на пол патроны. Фонтейн дрожит крупной дрожью; Эд не может шевельнуться. Оставив одну пулю, Уайт захлопывает барабан и сует дуло револьвера Фонтейну меж зубов.

– Один из шести. Где женщина?

Фонтейн трясется и молчит. Бад дважды щелкает курком – выстрела нет. Фонтейн начинает сползать на пол. Бад убирает револьвер, хватает его за волосы:

– Где женщина?

Эд все не может двинуться с места. Бад снова хватает револьвер, щелкает еще раз – снова пусто. Фонтейн, с безумными глазами:

– С-с-сильвестр Ф-фитч, один-ноль-девять, Авалон, серый дом на углу, только, пожалуйста, не убивайте меня, не надо, не…

Уайт вылетает за дверь.

Фонтейн оседает на пол. Он в обмороке.

В коридоре шум. Эд пытается встать – и понимает, что ноги ему не повинуются.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

По городу мчится колонна из четырех машин: две черно-белые, две без опознавательных знаков. Надсадный вой сирен слышен за милю. Вверх по набережной – до серого дома на углу.

За рулем в переднем автомобиле Дадли Смит, рядом – Бад с дробовиком. Перед домом разделяются: черно-белые – на аллею, вторая, без опознавательных знаков, с Майком Брюнингом и Диком Карлайлом, останавливается на улице. Майк и Дик расчехляют винтовки, берут дверь на прицел.

– Босс, он мой, – говорит Бад. Дадли подмигивает:

– Действуй, сынок.

Бад обходит дом, перепрыгивает через забор. Крыльцо, Дверь с проволочной сеткой, заперта на крючок. Бад поддевает крючок перочинным ножом, входит на цыпочках.

Темные очертания: стиральная машина, дверь-жалюзи – сквозь щели сочатся полоски слабого света.

Бад толкнул дверь – не заперта. Выход в коридор, свет – из двух приоткрытых комнат. Ковер на полу и музыка обеспечат ему прикрытие. На цыпочках Бад приближается к первой двери, осторожно заглядывает внутрь.

На кровати распростерта обнаженная женщина – привязана галстуками за руки и за ноги, еще один галстук во рту. Следующую дверь Бад распахивает ногой.

Голый жирный мулат перед телевизором жрет рисовые хлопья «Келлог». Завидев Бада, роняет ложку, поднимает руки:

– Сдаюсь, сэр, мне неприятности с полицией ни к чему…

Бад стреляет ему в лицо, потом достает запасной пистолет и делает несколько выстрелов с того места, где только что стоял мулат.

Мулат мешком валится на пол. Из дыры, оставленной пулей Бада, сочится кровь. Бад сует запасной пистолет в руку мертвеца. Входная дверь уже трещит под ударами полицейских. Бад опрокидывает на тело мулата хлопья и набирает номер скорой помощи.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Карен заснула, утомленная ссорой. Джек не спит и смотрит на нее.

Все началось из-за снимка в газете: Джек Победитель и Кэл Дентон тащат за шкирки троих цветных ублюдков – подозреваемых по делу «Ночной совы». У ниггеров расквашены физиономии. Карен сказала, что все это напоминает дело парней из Скоттсборо [28]28
  Судебные процессы, проходившие в 1931 году в городке Скоттсборо, штат Алабама. Девять негров-подростков, снятых с товарного поезда Чаттануга – Скоттсборо, обвинялись в групповом изнасиловании двух белых проституток. Восемь человек были приговорены к смертной казни, а девятый, 13-летний подросток, – к пожизненному заключению. После многочисленных апелляций с жалобой на необъективность судебного разбирательства все смертные приговоры были отменены, четверо обвиняемых были освобождены из-под стражи, а четверо выпущены на поруки.


[Закрыть]. Не думала она, что Джек способен избить до полусмерти человека, вина которого не установлена. Джек ответил:

– Черт возьми, да он им жизнь спас. Знал бы, что они похитили и всю ночь насиловали мексиканскую девушку, – позволил бы Дентону их прикончить.

Слово за слово – и они поссорились.

Теперь Карен спит к нему спиной, сжавшись в комочек, словно запуганный зверек, даже во сне ждущий пинка. Джек одевается и смотрит на нее.

Хватит с него «Ночной совы», пора уже возвращаться к своим прямым обязанностям. Эд Эксли установил, что по этому делу трое ниггеров, скорее всего, чисты. Подтвердить это или опровергнуть должны показания женщины, которую они едва не прикончили. Молодчина этот Бад – придумал сыграть с Фонтейном в «русскую рулетку», чем очень помог делу. Можно, конечно, предположить, что черные бросили девушку, поехали в «Ночную сову», повеселились там, потом вернулись, – но как-то не верится. А может быть, Коутс и Фонтейн оставили при девушке Джонса, а сами устроили мочилово в «Ночной сове» с другими подельниками? Дробовиков так и не нашли, пропал и «меркури» Коутса. В комнатах подозреваемых улик не найдено. Остатки одежды, найденные в мусорном баке, так обгорели, что сделать анализ крови невозможно. Парфюм на руках у черножопых не позволяет провести парафиновый тест. А если дело повиснет, пресса полицию Лос-Анджелеса просто на британский флаг порвет.

Коронер пока что пытается установить личность убитых: снял зубные карты, исследовал физическое состояние, сравнивает со списками пропавших без вести. Повар, кассирша, официантка установлены стопроцентно, с тремя посетителями – пока глухо. Вскрытие показало, что женщины не изнасилованы. Нет, пожалуй, не Коутс с Джонсом и Фонтейном – эти бы своего не упустили! Дело взял на контроль Дадли Смит: теперь его ребята прочесывают судимых за вооруженные ограбления, отпущенные на поруки из психлечебниц – всех известных полиции опасных уродов. Допросили разносчика газет, который видел на стоянке возле «Ночной совы» пурпурный «меркури», – теперь он уверяет, что это мог быть и «форд» или «шеви». Что ж – проверяем зарегистрированные «форды» и «шеви». Кстати, тот смотритель из Гриффит-парка, что опознавал ниггеров, теперь уже не так уверен. Эд Экс объявил Грину и Паркеру, что, по его мнению, «меркури» мог быть оставлен у «Ночной совы» нарочно, чтобы подставить черных. Дадли эту теорию высмеял – по его мнению, это просто совпадение. Версия, казавшаяся ясной как день, рассыпается на глазах.

Газетчики с ума сходят. Уже звонил Сид Хадженс – ни слова о порнографии, ничего похожего на «у всех свои декреты», вежлив, даже почтителен. Поместил на разворот восторженный рапорт о Джековых подвигах в мотеле «Тенвир».

«Ночная сова» стоила ему дня расследования по основному делу. Но Джек просмотрел рапорты – ничего нового не обнаружено. Если верить братьям-копам. Сам он состряпал туфтовое донесение – ничего о Бобби Индже и Кристине Бергерон, ни слова о найденных новых журналах. Ни слова о том, что в мозгу его постоянно прокручиваются самые грязные сцены с глянцевых страниц. И в главных ролях – его милая, чистая Карен.

Джек поцеловал Карен в затылок, надеясь, что она проснется и улыбнется ему.

Не повезло.

* * *

Для начала пробежимся по знакомым адресам.

Шарлвиль-драйв: вопросы без ответов. Никто из жильцов не знает, куда переехали Кристина Бергерон и ее сынок, никто ничего не может сказать о мужчинах, которых водила к себе. В соседних домах – тоже никакого результата. Позвонив в среднюю школу в Беверли-Хиллз, Джек выяснил, что Дэрил – хронический прогульщик, в школе не появляется неделями, но смирный, не хулиган (еще бы – учителя-то его просто не видят). Джек не стал уточнять, что Дэрилу не до мальчишеских проделок: трахаться с собственной матерью перед камерой, да еще на роликах – должно быть, уйму энергии отнимает.

Следующий пункт – драйв-ин «У Стэна». Менеджер рассказывает, что два дня назад Крис Бергерон кто-то позвонил на работу, и она тут же сорвалась как оглашенная. С тех пор не показывалась. Нет, ума не приложит, кто бы это мог быть. Да, непременно сообщит сержанту Винсеннсу, если она вдруг появится. Нет, с клиентами Крис не заигрывала, и дружков среди постоянных посетителей у нее не было.

Теперь в Западный Голливуд.

Беседы с соседями Бобби Инджа. Тихий приличный молодой человек, квартплату не задерживал. Нет, никто не видел, как он выехал. Гомик из соседней квартиры: «Нет, постоянных дружков у него не было – он этим просто себе на жизнь зарабатывает». Джек кидает наживки: «порнуха», «Крис Бергерон», «парнишка по имени Дэрил» – педик не реагирует. Может, и вправду ничего не знает.

Экскурсия по голубым барам Западного Голливуда. Бессмысленная, для проформы – ясное дело, после истории в «Игровом зале Би-Джи» Бобби и близко к пидор-бару не подойдет. Торопливо жуя гамбургер, Джек листает папку Бобби – никаких зацепок. Снова просматривает свою личную порноколлекцию, задумывается над противоречиями в снимках.

Привлекательные натурщики – и бедная, дешевая обстановка. Роскошные костюмы притягивают взор к отвратительным гомосексуальным сценам. Тщательно срежиссированные сцены оргий: чернильная кровь, сплетенные тела на лоскутных одеялах, тонкая недоговоренность – самое интересное всегда остается прикрытым. Грязные картинки, сварганенные ради наживы, – но делал их настоящий мастер.

Надо подумать.

Припарковавшись у мелочной лавки, Джек покупает ножницы, клейкую ленту, блокнот. Он работает в машине: вырезает лица «актеров», наклеивает в блокнот – мужчины отдельно, женщины отдельно, повторы вместе, чтобы легче было опознать. Едет в Бюро, просматривает конфискованные за последнее время порножурналы с белыми моделями. Четыре часа за просмотром порнухи – глаза слезятся от напряжения, результат нулевой. Архив Голливудского участка – ни хрена. Участок шерифа Западного Голливуда – опять ни хрена. Если не считать Бобби, все натурщики чисты как первый снег – ни одного привода.

16:30 – Джек сидит в машине и ломает голову, что делать дальше. Может, посмотреть, нет ли чего на Бобби в архивах дорожной полиции? А заодно еще раз пробежаться по документам Крис Бергерон.

Звонит из автомата. По дорожным делам Бобби Индж чист: ни штрафов, ни вызовов в суд. Просит еще раз зачитать ему документы на Бергерон: даты дорожно-транспортных нарушений, имена поручителей. Повесив трубку, с горя принимается снова листать папку Бобби. И вдруг – Удача! Вот она, первая зацепка! Связь между Бобби и Бергерон – весомая, грубая, зримая.

Год назад Бобби арестован за проституцию. Отпущен под залог. Поручителем выступила Шерон Костенца, 1649, Норт-Хейвенхерст. Та же Шерон Костенца, что платила штраф за Кристину Бергерон – создание аварийной обстановки на дороге.

Джек снова звонит в архив, запрашивает данные на Шерон Костенца. Ничего. В штате Калифорния приводов в полицию не имеет. Просит клерка просмотреть сведения по всем сорока восьми штатам: на это уходит полных десять минут.

– Извините, сержант, ничего нет.

Еще один звонок в дорожную полицию. И здесь поджидает сюрприз: автовладелицы по имени Шерон Костенца в Калифорнии нет и никогда не было. Джек мчится в Норт-Хейвенхерст – и обнаруживает, что дома за номером 1649 там нет.

Все в одну точку. Бобби привлекался за проституцию, по этой телеге Костенца внесла за него залог, проститутки пользуются фальшивыми именами, проститутки снимаются для порножурналов. Кстати, нет ли в Норт-Хейвенхерсте борделей?

И Джек идет по домам.

Десяток коротких интервью – и он получает адреса двух местных притонов: 1611 и 1654.

18:10.

Хозяйка дома 1611 при виде полицейского делает морду ящиком. Шерон Костенца, Бобби Индж, Бергероны – нет, никого не знает. Джек показывает фотографии в блокноте – результат нулевой. Девушки тоже ничего сказать не могут. Бандерша в доме 1654 рассыпается в любезностях и готова сотрудничать – но и для нее, и для ее шлюх имена и лица подозреваемых что китайская грамота.

Еще один бургер – и снова в Западный Голливуд. Проверка кличек и прозвищ в полицейской картотеке тоже ничего не дает. Еще один тупик.

19:20. Проверять больше нечего. Джек едет на Норт-Хэмел и припарковывается наискосок от входа в квартиру Бобби Инджа.

На улице тихо: прохожих нет, редко-редко проедет машина. Шумно и оживленно здесь станет ближе к ночи. Джек прокручивает в голове порнокартинки, курит, ждет.

В 20:46 мимо проезжает автомобиль – едет медленно, жмется к тротуару. Джек ждет. Через двадцать минут незнакомец появляется снова. Должно быть, ждет, когда в окнах загорится свет. Если ему нужен Бобби, то Джек ему поможет.

Он торопливо проходит через двор, оглядывается в поисках свидетелей – слава богу, никого. Зубчатым концом наручника поддевает дверь: дерево крошится и легко поддается. Джек нащупывает на стене выключатель, включает свет.

Та же чистенькая комнатка, та же неубранная постель. Джек садится у двери и ждет.

Тоскливо тянется время: четверть часа, полчаса, час. Наконец – осторожный стук в окно.

Пригнувшись, чтобы посетитель его не увидел, Джек отвечает жеманным пидорским голоском:

– Входите, открыто!

На пороге появляется элегантный красавчик.

– Вот черт! – вырывается у Джека.

Тимми Валберн, известный также как Мучи-Маус, – любимый мужчина Билли Дитерлинга.

– Тимми! А ты какого хрена здесь делаешь?!

Валберн прислоняется к стене, кокетливо выдвинув бедро. Страха не чувствуется.

– Пришел в гости к другу. Бобби не употребляет наркотиков, так что ты беспокоился понапрасну. И кстати, разве это территория городской полиции?

Джек закрывает дверь.

– Кристина Бергерон. Дэрил Бергерон. Шерон Костенца. Тоже твои друзья?

– Не знаю таких. В чем дело, Джек?

– Вопросы здесь задаю я. Начнем с самого простого: где Бобби?

– Не знаю. Неужели я пришел бы сюда, если бы знал, что…

– Ты спишь с Бобби? У вас роман?

– Мы просто друзья.

– А Билли об этом знает?

– Джек, ты становишься бестактным. Мы с Бобби просто друзья. Не уверен, что Билли об этом знает, но мы дружим, и не более того.

Джек достает блокнот.

– Что ж, тогда у вас должны быть общие знакомые.

– Ошибаешься. Бобби меня со своими друзьями не знакомит.

– Ладно. Тогда – где вы познакомились?

– В баре.

– В каком?

– «Берлога Лео».

– А Билли знает, что ты у него за спиной бегаешь по барам для голубых?

– Ты бестактен, Джек. Кажется, ты забыл, что я не какой-нибудь бандит из тех, которых ты лупишь по физиономиям на радость желтой прессе. Я законопослушный гражданин, плачу налоги и могу подать на тебя жалобу за незаконное проникновение в частную квартиру…

Пора сменить тему.

– Порнуха. Роскошные глянцевые альбомы с фотографиями. Есть натуралы. А есть и гомосексуальная тематика. Любишь такие штучки, Тимми?

У актера чуть дергается веко – словно хочет и не решается подмигнуть.

– Ты от этого кайф ловишь? Вы с Билли берете такие журналы с собой в постель?

Но Тимми уже вполне овладел собой.

– Не надо быть таким гадким, Джек. Постарайся быть повежливее, хоть это и не в твоем стиле. Вспомни, что я значу для Билли и что значит Билли для сериала, который дал тебе возможность прославиться. Вспомни, с какими людьми знаком Билли и что он может сделать…

Тем временем Джек неторопливо раскладывает на столе журналы и папки подозреваемых. Поворачивает лампу, чтобы было лучше видно.

– Взгляни на эти снимки. Если кого-нибудь узнаешь, скажи. Больше мне от тебя ничего не нужно.

Валберн театрально закатывает глаза к потолку и принимается за осмотр. В фотографии вглядывается с любопытством, костюмированные сцены изучает подняв брови, с видом знатока. Джек стоит напротив, впившись глазами ему в лицо.

Последней идет книжка с оргиями. Взгляд Тимми отмечает чернильную кровь на фото, но его лицо по-прежнему спокойно, только на шее вздувается и дергается жила. От Джека это не ускользает.

Наконец Валберн пожимает плечами.

– Извини, Джек. Ничего не могу тебе сказать.

Актер он и вправду хороший. Не зря его держат на телевидении.

– Никого не узнал?

– Никого.

– А Бобби?

– Бобби узнал, разумеется, ведь он мой друг.

– И больше никого из них не знаешь?

– Никого, Джек.

– Может быть, какие-то знакомые лица? Видел их в барах, где тусуются парни вроде тебя?

– Парни вроде меня? Джек, ты не первый год в Индустрии. Пора бы уже научиться называть кошку кошкой и не париться по этому поводу.

Ладно, пропустим.

– Тимми, ты со мной неоткровенен, и мне это не нравится. Не надо со мной играть. Здесь ведь не Фантазиленд, и я тебе не Утенок Дэнни.

– Джек, я актер, а не телепат. Хотя бы намекни, каких признаний ты от меня ждешь.

– Не признаний, Тимми. Реакции. Я пятнадцать лет служу в полиции и такого дерьма еще не видел – а ты на него смотришь глазом не моргнув. Как будто оргии по десять человек, чернильная кровь и прочие прелести – это для тебя обычное дело.

Валберн элегантно пожимает плечами.

– Дорогой мой Джек, я живу и работаю в Голливуде. Я одеваюсь в костюм грызуна на потеху детишкам. Не думаю, что что-то в этом городе способно меня удивить.

– Не уверен, что дело в этом.

– Я говорю правду. Никогда раньше не видел этих журналов и не знаю никого из натурщиков.

– У таких парней, как ты, обширные связи. Знаком же ты с Бобби Инджем – а он явно этих ребят знает. Я хочу посмотреть твою записную книжку.

– Нет, – быстро отвечает Тимми.

– Да, – отвечает Джек. – Иначе в «Строго секретно» появляется статья о твоей сердечной дружбе с Билли. «Педерасты в полицейских сериалах и детских мультиках» – как тебе такой заголовок?

Тимми улыбается.

– Тогда ты вылетишь из Индустрии. Макс Пелтц ждет от тебя такта и деликатности. Не стоит его разочаровывать, Джек.

– Так записная книжка у тебя с собой?

– Нет. Джек, вспомни, чей сын Билли. Вспомни, сколько ты сможешь зарабатывать в Индустрии, когда уйдешь в отставку…

– Давай сюда бумажник, – тихо и раздельно говорит Джек. Он с трудом сдерживается. – Быстро. Пока я тебе личико не попортил.

Пожав плечами, Валберн достает бумажник. В нем Джек находит то, что искал: визитки, имена и телефоны, нацарапанные на клочках бумаги.