Текст книги "Секреты Лос-Анджелеса"
Автор книги: Джеймс Эллрой
Жанр:
Полицейские детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 33 страниц)
– С ума сойти! – говорит Годдард. – Они ему разрешили держать в камере собаку. Такое возможно только в Америке!
Голос Коэна: «Сокровище мое, прекрати лизать свой шнитцель!» Снова собачий скулеж. Долгое молчание. Щелчок – запись прекращается.
– Микрофон активируется от звука голоса, – объясняет Годдард. – Я засек время: отключается автоматически через пять минут бездействия.
Джек, счищая с рукава побелку:
– Как же Голдман менял пленку?
– Очевидно, у него была какая-то палка с крюком, вроде той, что я принес. Интересно, сколько же времени пролежала в шахте эта штука? И ведь Голдман один не мог ее установить, кто-то ему помогал. Так, слышите? Щелчок.
Новый щелчок – микрофон включается. Незнакомый голос:
– Так на кого и сколько?
Коэн:
– Поставь тысячу на Базилио. Базилио – настоящий боец, Робинсона он сделает как младенца. И еще, прежде чем уйдешь, загляни в больницу к бедному Дэви. Господи боже, что с ним сделали эти негодяи – превратили его в какой-то поганый овощ! Ну не жить мне на этом свете, если я из них самих не сделаю овощное пюре!
Дальше – сплошное неразборчивое бормотание, скулеж пса, ласковое воркование Микки.
Джек прикидывает время: уже после нападения. Бой Базилио с Робинсоном был в конце сентября. Микки поставил на них загодя, а к моменту самого матча уже вышел на свободу.
Щелчки, щелчки. Сорок шесть минут пустой болтовни: Микки играет в карты с другими заключенными – их минимум двое, воркует с собакой, спускает воду в туалете. Пленка уже подходит к концу: щелчок, щелчок, скулеж проклятого пса. Микки:
– Шесть лет и десять месяцев провести в этом доме скорби – и для чего, я спрашиваю? Для того, чтобы перед самым освобождением лишиться несравненных мозгов моего друга Дэви! Микки-младший, фейгеле [56]56
Птичка (идиш)
[Закрыть], прекрати лизать свой путц [57]57
Член (идиш).
[Закрыть]!
Другой голос:
– Суку хочет.
Коэн:
– Господи боже мой, откуда же я возьму суку своему бедному мальчику? Но, я тебе скажу, со своим шлонгом Микки-младший – настоящий виртуоз, прямо как Хейфец со скрипкой, а оснащен так, что и сам Джонни Стомпанато ему позавидует. Но как несправедливо устроен мир: мой мальчик страдает от одиночества, а вот у Джонни в суках недостатка нет, только на прошлой неделе я читал в колонке Хедды Хоппер [58]58
Хедда Хоппер (1885 – 1966) – ведущая колонки светской хроники и сплетен из жизни голливудских звезд в газете «Лос-Анджелес Таймс».
[Закрыть], что он снова появлялся в свете с Ланой Тернер. Что он нашел в этой звездульке, я не понимаю, пизда у нее, что ли, соболями выстлана, что он уже десять лет за ней бегает?
Собеседник Микки хрипло хохочет. Коэн:
– Хватит ржать, шлимазл [59]59
Неудачник (идиш).
[Закрыть], прибереги силы для шоу Джека Бенни. Я тебе о серьезных вещах говорю. Знал бы ты, как мне сейчас не хватает Джонни! Кто-то убирает моих людей одного за другим, и я хочу знать, кто, черт побери, это делает, я хочу взять этих говнюков за яйца, хочу, чтобы те подонки, что проломили череп бедняге Дэви, перестали ходить по земле! А Джонни, чертов макаронник с большой салями, знай дрючит актрисулек и в ус себе не дует, как будто ему все равно, что творят какие-то мерзавцы с его старым другом и благодетелем.
Микки заходится кашлем. Его собеседник:
– А что Ли Вакс или Эйб Тайтелбаум? Поручи это им.
Коэн:
– Наперсник из тебя, дорогой мой, как из жареного поросенка – ужин в Шаббат. Сам не понимаю, как я терплю такого шмендрика [60]60
Придурок (идиш).
[Закрыть], как ты, – должно быть, потому, что хорошо играешь в криббидж [61]61
Коммерческая карточная игра, обычно на двух игроков; карты сбрасываются на особую доску с колышками.
[Закрыть]. Нет, не могу я положиться ни на Эйба, ни на Ли. Эйб обленился, разжирел у себя на кошерных деликатесах, разучился работать руками. А с Ваксом проблема прямо противоположная: слишком уж он любит убивать, причем, увы, абсолютно кого ни попадя, а ведь в этом деле, как и в любом другом, важно знать меру! Нет, мне нужен Джонни. Ах, Джонни, Джонни, что ты нашел в этой Лане – ну неужели у нее в самом деле манда шелком подбита?
Конец пленки. Годдард, качая головой:
– Ну и краснобай этот Микки! Соболями выстлана, надо же!… Я только одного не понял: какое отношение все это имеет к «Ночной сове»?
– Сильно разочаруетесь, если я отвечу: «никакого»? – отвечает Джек.
ГЛАВА ШЕСТИДЕСЯТАЯ
На одной из стен его кабинета – огромная диаграмма: персонажи дела «Ночной совы» соединены горизонтальными линиями, вертикальные линии соединяют их с таблицей, разделенной на квадратики: каждый квадратик – факт из признаний Винсеннса. На полях Эд записывает свои мысли. В ушах у него еще звенят слова отца, сказанные по телефону несколько минут назад:
– Эдмунд, я собираюсь выставить свою кандидатуру на выборах губернатора. Скандал вокруг твоего имени может мне повредить, но об этом не думай. Хочу предупредить тебя о другом: я не хочу, чтобы в печати появлялось имя Атертона, особенно в связи с твоим расследованием, и не хочу, чтобы ты докучал Рэю Дитерлингу. Все вопросы, которые у тебя возникнут, задавай непосредственно мне, и я постараюсь помочь тебе всем, чем смогу.
И Эд согласился. После этого разговора он чувствует себя мальчишкой – гадким мальчишкой, когда вспоминает о Линн Брэкен. И еще: ему очень не нравится, что в его диаграмме так часто всплывает фамилия «Дитерлинг».
Эд просматривает схему. Линии змеятся, пересекаются, кружат голову.
Сид Хадженс – связь с порнухой, которую обнаружил Винсеннс в пятьдесят третьем. Порнуха – связь с Пирсом Пэтчеттом. Еще одна линия: Кристина Бергерон, ее сын Дэрил и Бобби Индж, натурщики, участвовавшие в порносъемках. Дать задание Фиску и Клекнеру – возобновить их поиски, попробовать заново опознать других натурщиков. Еще одна линия ведет в дальний угол схемы: порнуха/Хадженс – Атертон. Линия, которой на схеме нет: Атертон – бывший инспектор Престон Эксли.
Теоретическая связь: Пирс Пэтчетт – Дюк Каткарт. Линн Брэкен ее отрицает: ложь, Пэтчетт торговал порнографией, Каткарт пытался ею торговать, они не могли не знать друг друга. Но кто, черт побери, ее изготовлял? От Хадженса – горизонтальная линия к Пэтчетту и Брэкен: скандальный журналист пришел в ужас, узнав, что Джек разнюхивает подоплеку «Флер-де-Лис»; Линн сказала Джеку, что Хадженс и Пэтчетт затевали вместе какое-то дело, теперь это отрицает – снова ложь. Чтобы нанести на схему все вранье, собранное в этом деле, понадобится новый лист бумаги – и, скорее всего, не хватит места на стене.
Еще связи:
Дэви Голдман – Дин Ван Гельдер – Дюк Каткарт – Сьюзен Нэнси Леффертс. Пока ничего не ясно: надо дождаться отчета Джека Винсеннса и выяснить, что скрывает Бад Уайт. Возможные связи: Пэтчетт, братья Энгелклинги и их отец – химическое образование. Пэтчетт и доктор Терри Лакс – две связи: пластическая хирургия и наркотики. У Терри Лакса подпольная наркологическая клиника, о Пэтчетте известно, что он нюхает героин. В отчете Дадли Смита для Паркера говорится, что Пита и Бакса Энгелклингов перед смертью пытали с помощью каких-то химикатов – подробностей в отчете нет. Заключение: все сходится на Пэтчетте – его шлюхи, его порнография. Пэтчетт – ключ к человеку, который делал снимки с чернильной кровью, который убил Хадженса, к человеку, через которого позорное дело «Ночной совы» связано со славным делом Атертона – вечной гордостью его отца. Слишком много Дитерлинга.
Пэтчетт финансировал ранние мультфильмы Дитерлинга. Сын Дитерлинга Билли и его дружок Тимми Валберн – клиенты «Флер-де-Лис». Валберн знает Бобби Инджа. Билли работал в «Жетоне Чести» – на создателей сериала пало первое подозрение в убийстве Хадженса. Звезда «Жетона Чести» Миллер Стентон в детстве снимался у Дитерлинга. В одно время с Крошкой Вилли Веннерхолмом, которого убил… Лорен Атертон? Пунктирные линии: Атертон – порнуха – Хадженс. Если это совпадения, то слишком невероятные, если нет – эти пунктиры могут погубить его отца. Погубить на пороге его собственного Фантазиленда.
Престон Эксли, губернатор. Эдмунд Эксли, шеф детективов…
Линн: вкус ее губ, запах ее кожи. С Линн переключается на Инес. Вот что ему нужно!
Эд садится в машину и едет в Лагуна-Бич.
* * *
У дома Рэя Дитерлинга толпятся журналисты: загораживают машинами подъезд к крыльцу, играют в карты на лужайке перед домом. Эд оставляет автомобиль за квартал от дома, бегом бежит к крыльцу.
Заметив его, репортеры кидаются в погоню. Эд взбегает на крыльцо, с размаху бьет в дверной молоточек. Дверь открывается – перед ним Инес.
Она впускает его и быстро захлопывает дверь. Щелкает замок. Эд проходит в гостиную, где со всех стен улыбается ему Фантазиленд.
Плакаты, фарфоровые фигурки: Мучи, Дэнни, Скутер. Фотографии на стенах – Дитерлинг с детьми-инвалидами. Чеки в пластиковых рамках, свидетельствующие о том, сколько денег перечисляет Рэймонд ежегодно на борьбу с детскими болезнями.
– Видишь, я здесь не одна. Эд поворачивается к ней.
– Спасибо, что открыла мне дверь.
– Тебе сейчас хуже, чем мне, так что я перед тобой в долгу. – Бледная, усталая.
– Спасибо. Надо перетерпеть, Инес. Все это пройдет.
– Может быть. Эксли, ты ужасно выглядишь.
– Мне в последнее время все это говорят.
– Наверное, потому, что это так и есть. Послушай, если хочешь поговорить – пожалуйста, только, прошу тебя, не о Баде и не о том mierda, что творится вокруг.
– Мы с тобой никогда не умели вести светские беседы.
Инес подходит ближе. Эд хочет ее обнять, но она отстраняет его руки. Эд пытается улыбнуться:
– У тебя седые волосы. Доживешь до моих лет – станешь совсем седой, как я. Ну как, хорошая тема для светской беседы?
– У меня есть получше. Престон избирается в губернаторы – и победит, если только скандальная известность сына ему не помешает. А я стану координатором его кампании.
– Папа-губернатор… Это он тебе сказал, что я могу ему помешать?
– Нет, о тебе он никогда не говорит ничего дурного. Просто постарайся не навредить ему.
Из-за двери слышится смех репортеров.
– Я совершенно не хочу причинять вред отцу. Не хочу, чтобы что-то помешало его планам. И ты можешь мне помочь.
– Как?
– Окажи мне одну услугу. Но помни: об этом никто не должен знать.
– Что я должна сделать? Скажи.
– Это очень сложно и касается Рэя Дитерлинга. Слышала когда-нибудь имя Пирс Пэтчетт?
Инес качает головой:
– Нет. Кто это?
– Финансист. Пока ничего больше не могу сказать. Я хочу, чтобы ты, используя свое положение в Фантазиленде, выяснила все, что сможешь, о финансовых отношениях Пэтчетта и Дитерлинга. Начиная с конца двадцатых годов. Так, чтобы никто не узнал. Сделаешь это для меня?
– Эксли, мне кажется, это работа для полицейского. И при чем тут твой отец?
К горлу подступает тошнота: он сомневается в человеке, который с детства был для него всем.
– У отца могут быть неприятности с налогами. Проверь бухгалтерские книги Дитерлинга, посмотри, нет ли там упоминаний об отце.
– Серьезные неприятности?
– Да.
– В начале пятидесятых? Когда они с Рэем вместе строили Фантазиленд?
– Нет, начиная с 1932 года. Я знаю, у тебя есть доступ к бухгалтерии. Сделай это. Пожалуйста. Ты сможешь.
– А ты потом объяснишь мне, в чем дело?
Внутренне морщась:
– После выборов. Решайся. Инес. Ты ведь любишь его почти так же, как я.
– Хорошо. Ради твоего отца.
– И только?
– И из благодарности тебе. За все, что ты для меня сделал, за всех замечательных людей, с которыми я познакомилась благодаря тебе. Извини, но это все, что я могу сказать.
Часы с Мучи-Маусом на циферблате пробили десять.
– Мне пора, – говорит Эд, – у меня встреча в Лос-Анджелесе.
– Выходи через черный ход. У парадного крыльца караулят стервятники.
* * *
На обратном пути тошнота немного отступает.
Стандартная процедура – исключение подозреваемых.
Если отец в самом деле был знаком с Дитерлингом во время расследования дела Атертона – очевидно, у него есть веская причина это скрывать. Возможно, ему неприятно вспоминать, что человек, проходивший как важный свидетель по делу о жестоком убийстве – делу, которое принесло Престону заслуженную славу, – был его деловым партнером. Престон Эксли часто повторял, что полицейские не должны вступать в дружбу с влиятельными гражданскими лицами, что это делает их уязвимыми и порой мешает выполнять свой долг – нести в мир абсолютную справедливость. Если Престон в молодости нарушал собственные правила, разумеется, теперь ему не хочется в этом признаваться.
Эд любит своего отца. Любит и уважает. Потому что Престон Эксли – прекрасный человек, достойный любви и уважения.
В «Тихий океан» Эд приезжает задолго до полуночи. Метрдотель с поклоном сообщает, что его гость уже здесь. Эд идет в свою любимую отдельную кабинку за стойкой – Винсеннс уже там, перед ним на столе лежит магнитофонная бобина.
– Пленка из жучка? – спрашивает Эд, садясь. Винсеннс:
– Точно. Микки Коэн болтает, не закрывая рта. К сожалению, его болтовня не имеет никакого отношения к «Ночной сове». Однако можно считать установленным: Дэви установил жучок и подслушал разговор Микки с братьями Энгелклингами о плане Каткарта. Ему эта идея понравилась, и он отправил Дина Ван Гельдера решить проблему с Дюком. Вот пока и все, что нам известно.
– Отличная работа, Джек, – покачав головой, говорит Эд. – Серьезно, отличная.
– Спасибо. Давненько ты не обращался ко мне по имени.
Эд что-то достает из карманов, кладет себе на колени – он прикрывается меню, и Джек не видит, что это.
– Уже полночь, так что давай отставим любезности и перейдем прямо к делу.
– Давай. Что ты получил от Брэкен?
– Ничего, кроме очередной порции вранья. Линия тюрьмы Мак-Нил закончена, так что тебя ждет новое направление.
– А именно?
– Завтра мы серьезно возьмемся за Пэтчетта. Дадли и его людей в ОВР не пускаем. Допрашиваем Терри Лакса. Честера Йоркина и всех прочих знакомых Пэтчетта, каких только удастся разыскать Фиску и Клекнеру.
– А что же Брэкен и сам Пэтчетт?
Перед глазами Эда встает обнаженная Линн.
– Брэкен пыталась меня убедить, что твоему признанию верить нельзя. Она рассказала о твоем приключении в «Малибу», и я решил этим воспользоваться, чтобы переиграть их обоих.
Мусорщик роняет голову на сжатые кулаки. Эд продолжает:
– Я сказал ей, что ты на все готов, лишь бы заполучить свое досье. Что ты законченный наркоман, что тебе грозит служебное разбирательство. Что твоя карьера под угрозой, и ради досье ты пойдешь на что угодно.
Винсеннс поднимает голову. Он бледен, на лбу – вмятины от костяшек пальцев.
– Чего ты от меня хочешь, Эксли?
Эд поднимает меню. Под ним – героин, бензедрин, нож с выкидным лезвием, пистолет калибра 9 миллиметров.
– Хочу, чтобы ты как следует потряс Пэтчетта. Он нюхает героин, этот порошок – для него. Если тебе самому нужен допинг, ты его получишь. У тебя две задачи: получить свое досье и выяснить, кто изготовлял порнуху и кто убил Хадженса. Сценарий я сейчас обдумываю: ты его узнаешь завтра вечером. Я хочу, чтобы ты напугал Пэтчетта до полусмерти и выбил из него то, что оба мы от него хотим. Я знаю, ты сможешь это сделать, так что не заставляй меня тебе угрожать.
Винсеннс улыбается – в этот миг он снова чувствует себя Победителем с Большой Буквы.
– А если что-то пойдет не так?
– Тогда убей его.
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ
В голове гудит от опиумных паров и щебечущей китайской речи: «Спейда здесь нет, у меня есть разрешение, я плачу, я плачу!» Дядюшка Эйс Кван отсылает его к Жирному Дьюи Сину, тот – к дядюшке Мину, Мин – к Чину, Чин – к Чену. Безумный спринт по опиумным притонам на Аламеда. Спейд здесь был, Спейд уже ушел. «Я плачу! Я плачу!» От подвала к подвалу, от врага к врагу. Дядюшка Дэнни Тао пригрозил ему дробовиком: Бад вырвал у него ствол, этим же стволом и съездил по зубам, но ответа – где Спейд – не добился. Да, он здесь был, уже ушел, где он, не знаем. Господи, еще один вдох опиума – и он упадет и сдохнет на месте или примется палить во всех вокруг. Что за ирония судьбы – искать в Чайнатауне человека по фамилии Кули! И так и не найти.
Бад позвонил в Бюро окружного прокурора, рассказал все, что удалось выяснить. Клерк на том конце провода, зевая, принял его сообщение, зевая, записал. На Стрип: «Ковбойские ритмы» на сцене, Спейда нет, его уже пару дней никто не видел. Джаз-клубы, ночные бары, рестораны – никаких следов Доннела Клайда Кули. Час ночи – черт, хватит, пора домой. Нет, домой нельзя – к Линн. Спросить, где же она была вчера ночью, потом рухнуть в постель и спать, спать, спать.
На обратном пути начинается гроза: ливень барабанит по крыше машины, лупит в стекла. Чтобы не уснуть за рулем, Бад считает проезжающие мимо машины. Красные огоньки вводят в транс. До Ноттингем-драйва добирается почти в беспамятстве; перед глазами все плывет, каждое движение дается с трудом.
Линн стоит на пороге, смотрит на дождь. Бад бросается к ней, она протягивает к нему руки, он обнимает ее – и чувствует, как ее близость придает ему силы.
Потом она отстраняется.
– Я за тебя волновался, – говорит Бад. – Звонил тебе всю прошлую ночь – потом такое началось, что было уже не до звонков.
– Что началось?
– Долгая история. Расскажу утром. Как ты…
Линн, коснувшись его губ:
– Рассказала кое-что о Пирсе. Ничего особенного – все это ты знаешь. А теперь вот смотрю на дождь и думаю: может быть, стоило рассказать больше?
– Что «больше»?
– Утром, милый. За завтраком ты расскажешь мне свою историю, а я тебе – свою.
Бад кладет руку на перила крыльца. Молния освещает лицо Линн, и он видит, что на щеках ее стынут слезы.
– Что случилось, родная? Эксли? Этот ублюдок тебя…
– Да, это Эксли меня расстроил. Но не так, как ты думаешь. Знаешь, я поняла, почему ты так его ненавидишь.
– О чем ты?
– Он – полная противоположность всему хорошему, что есть в тебе. И этим он очень похож на меня.
– Не понимаю.
– Сначала я его ненавидела, потому что он твой враг. Но теперь… Он помог мне многое понять о себе. И о Пирсе. Не тем, что говорил, – тем, как говорил. Я смотрела на него – и узнавала себя, узнавала то, во что превратил меня Пирс… Он сказал мне еще кое-что, и я вдруг поняла, что это меня не волнует.
Снова сверкает молния. На лице Линн – печаль, от которой у него сжимается сердце.
– Что он сказал?
– Что Джек Винсеннс на все готов, чтобы заполучить свое досье. Даже на убийство. И знаешь что, Бад? Я не хочу больше защищать Пирса. Мне все равно, что с ним станет.
– Что это Эксли так с тобой разоткровенничался?
Линн смеется.
– In vino veritas [62]62
Истина в вине (лат.).
[Закрыть]. Знаешь, милый, тебе уже тридцать девять, а я все жду, когда же ты устанешь быть тем, кто ты есть.
– Сегодня я устал как собака.
– Нет, я не об этом.
Бад включает свет на крыльце.
– Объясни, что произошло у вас с Эксли?
– Просто поговорили.
Макияж ее расплылся, тушь потекла от слез – впервые она кажется Баду некрасивой.
– О чем?
– Утром расскажу.
– Расскажи сейчас!
– Милый, я устала не меньше, чем ты.
Легкая полуулыбка, едва скользнувшая по губам, – по этой улыбке он понимает все.
– Ты с ним переспала?!
Линн отводит взгляд. Бад бьет ее – раз, другой, третий. Она не кричит, не прикрывается руками, молча смотрит на него – и он опускает руку, побежденный.
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ
Отдел внутренних расследований битком набит.
Честер Йоркин, доставщик товара «Флер-де-Лис» – в камере № 1. Во второй и третьей – Пола Браун и Лоррейн Мальвази, шлюхи Пэтчетта: Ава Гарднер и Рита Хейворт. Ламар Хинтон, Бобби Индж, Крис Бергерон с сыном так и не найдены. Не идентифицирован и никто из натурщиков – Клекнер и Фиск всю ночь трудились над фотоальбомами из полицейских архивов. В камере № 4 – Шерон Костенца, настоящее имя Мэри Элис Мерц, фигура из показаний Винсеннса – женщина, заплатившая штраф за Кристину Бергерон и вызволившая из тюрьмы Бобби Инджа. В пятом номере – доктор Терри Лакс и его адвокат, знаменитый Джерри Гейслер.
Рэй Пинкер уже проверил всех на предмет антипентоталового допинга – ничего не обнаружил.
Двое офицеров охраняют вход в Отдел – когда ведется внутреннее расследование, посторонним здесь делать нечего.
Клекнер и Фиск, вооруженные копиями Винсеннсовых откровений и порножурналами, наседают на Мерц и псевдо-Аву. Йоркин, Лакс и фальшивая Рита ждут своей очереди.
Эд у себя в кабинете – сочиняет сценарий для Винсеннса. Не дает покоя одна мысль: если бы Линн Брэкен все рассказала Пэтчетту, он бы спрятал своих людей так, как спрятал Инджа и Бергеронов, – так, чтобы полиция их в жизни не нашла. Значит, Линн промолчала. Почему? Не сообразила, что грозит Пирсу, – или ведет какую-то свою игру?
Судя по всему, второе. Невозможно поверить, чтобы эта женщина чего-то «не сообразила»…
Черт, стоит закрыть глаза – и он видит ее лицо, чувствует ее запах.
Эд вырывает листок из блокнота, расчерчивает его линиями. Инес проверяет финансовые связи Пэтчетта с Дитерлингом и его отцом – при мысли об этом Эд морщится. Двое из ОВР ищут Уайта – главное, задержать и сломать этого мерзавца. Допросить Билли Дитерлинга и Тимми Валберна – осторожно и вежливо: оба – знаменитости, может выйти скандал. Связь с убийством Хадженса и пэтчетт/хадженсовскими планами шантажа: в квартире убитого не нашли досье на «Жетон Чести», что очень странно – известно, что Хадженс весьма интересовался сериалом и его создателями. У всей команды «Жетона Чести» алиби: пометка – проверить еще раз.
Новые линии – прямые, гнутые, изломанные. Целый лабиринт на листке бумаги. И добрая половина тропинок ведет к слову «шантаж».
За пределами лабиринта: Дадли Смит старается повесить дело на черных. Слухи: Тад Грин уходит в мае. Новым шефом детективов станет тот, кто раскроет дело «Ночной совы» – он или Смит. Если Уайт вернется, то, скорее всего, по приказу Дадли, как его лазутчик.
Входит Клекнер:
– Сэр, эта Мерц не желает сотрудничать. Сообщила только, что действительно живет под именем Шерон Костенца и платит штрафы и залоги за людей Пэтчетта, арестованных по сторонним обвинениям. За дела Пэтчетта никого никогда не арестовывали – это-то мы и сами знаем. Никого из журналов не опознала, о вымогательстве молчит. О «Ночной сове» ничего не знает – и тут я ей верю.
– Отпусти ее. Пусть бежит к Пэтчетту и вгонит его в панику. А как дела у Дуэйна с Авой Гарднер?
Клекнер протягивает ему лист бумаги.
– Отлично. Вот основные пункты, а весь допрос педиком записан на пленку.
– Хорошо. Теперь подготовь мне Йоркина. Угости его пивком и поболтай по душам.
Клекнер ухмыляется и выходит. Эд читает записку Фиска.
Свидетельница Пола Браун, 25/3/58.
1. Свидетельница сообщила имена многих лиц мужского и женского пола, работавших на П. П. в качестве проституток по вызову (список представлю отдельным документом, также в магнитофонной записи).
2. Натурщиков на фото опознать не может (кажется, говорит правду).
3. Относительно вымогательства заявила следующее:
П. П. предлагал своим проституткам выпытывать у клиентов детали их личной жизни и за это поощрял материально.
При вызове проституток на дом к клиенту П. П. требовал, чтобы они оставляли открытыми двери/окна для последующего создания компрометирующих фотографий. Кроме того, пору-чад проституткам снимать восковые слепки с замков в домах некоторых богатых клиентов.
Проститутки-мужчины шантажировали женатых клиентов-гомосексуалистов, П. П. получал долю прибыли.
4. Некий знаменитый пластический хирург (очевидно, доктор Т. Лакс) по поручению П. П. и за его счет делал проституткам пластические операции, чтобы увеличить их сходство с кинозвездами.
5. Все проститутки прекращали работу после 30 лет – твердое правило П. П.
6. О «Ночной сове» ничего не сообщила, реакции на вопросы не было – судя по всему, ничего не знает.
Ничего себе! Целое предприятие по шантажу клиентов.
Эд включает микрофоны, проверяет односторонние зеркала. Фиск беседует с фальшивой Авой. Клекнер угошает Йоркина пивом. Терри Лакс листает журнал, Джерри Гейслер попыхивает сигарой. Лоррейн Мальвази одна, камера в клубах дыма. Поразительно – в самом деле одно лицо с Ритой Хейворт, да еще и прическа из «Гильды»!
Эд входит в камеру. Рита – Лоррейн вскакивает, но тут же садится, вытаскивает новую сигарету. Эд протягивает ей записку Фиска.
– Мисс Мальвази, пожалуйста, прочтите это.
Читает сосредоточенно, сжевывая с губ яркую помаду.
– Ну и что?
– Вы это подтверждаете или нет?
– Я без адвоката ни слова не скажу.
– В ближайшие семьдесят два часа адвокат вам не полагается.
– Вы права не имеете так долго меня тут держать!
«Пра-а-ава не имеете» – выговор нью-йоркских низов.
– Здесь – не имеем. А в женской тюрьме – почему бы и нет?
Лоррейн сильно, до крови, обкусывает ноготь.
– Вы пра-а-ава такого не имеете!
– Еще как имею, милочка. Шерон Костенца здесь, у нас, и внести за тебя залог некому. Пирс Пэтчетт под наблюдением, а твоя подружка Ава раскололась и рассказала нам все, что здесь написано. Она заговорила первой и все, что от тебя требуется, – пролить свет на кое-какие детали.
– Ничего я вам не скажу! – всхлипнув, заявляет Рита Хейворт.
– Почему?
– Ну, Пирс та-акой добрый, а я…
Эд перебивает:
– С Пирсом покончено. Линн Брэкен подала на него заявление. Сейчас она под нашей защитой. Я могу пойти за ответами к ней, а могу, чтобы не ходить далеко, расспросить тебя.
– Но я не могу…
– Сможешь, милочка.
– Ну я не зна-аю…
– Подумай хорошенько о том, что тебя ждет. Только по заявлению Полы Браун тебе можно предъявить десяток уголовных обвинений. Слыхала о лесбиянках в тюрьме? Не боишься?
Молчит.
– Боишься? И правильно делаешь. Но знаешь, страшнее всего надзирательницы. Такая работа не для нормальной женщины: идут туда уродины, природой обиженные садистки, которые всех женщин ненавидят, а молодых и красивых – особенно. Представляешь, каково придется в тюрьме такой красотке, как ты, да еще и похожей на кинозвезду?
– Ладно, ладно, я все расскажу!
Эд достает блокнот, пишет: «Хронология». Лоррейн:
– Только Пирс не виноват, тот человек его заставил!
– Какой человек?
– Не знаю. Правда, честное слово, не знаю!
Подчеркивает «хронологию».
– Когда ты начала работать у Пэтчетта?
– В двадцать один год.
– В каком году?
– В пятьдесят первом.
– Терри Лакс сделан тебе пластическую операцию?
– Да, чтобы я стана еще красивее!
– Так, понятно. А что это за человек, о котором ты сейчас говорила?
– Да не зна-а-аю я! Как же я могу сказать, если не зна-а-аю!
– Хорошо-хорошо, успокойся. Итак, ты подтверждаешь заявление Полы Браун и утверждаешь, что в занятия вымогательством Пирса Пэтчетта втянул некий человек, имя которого тебе неизвестно. Так?
Лоррейн закуривает очередную сигарету.
– «Вымогательство» – это типа шантаж? Ну да, так.
– Когда, Лоррейн? Когда это началось?
Она начинает считать на пальцах.
– Пять лет назад. В мае.
«Хронология» подчеркнута уже двумя жирными линиями.
– В мае пятьдесят третьего года?
– Ну да. Я хорошо помню, у меня как раз тогда отец помер. Пирс нас всех собрал и объяснил, что мы должны делать. Еще сказал, что ему самому это не по душе, но тот человек взял его… ну, вы понимаете за что. А что за человек, он не сказал. Я думаю, никто из наших тоже не знает.
Хронология – через месяц после «Ночной совы».
– А теперь подумай, Лоррейн. Помнишь бойню в «Ночной сове»?
– Чего? А, это когда кого-то застрелили?
– Ладно, неважно. Что еще тогда сказан вам Пэтчетт?
– Ничего не сказал.
– А что еще ты об этом знаешь? О Пэтчетте и шантаже? Заметь, Лоррейн, я не спрашиваю, занималась ты этим сама или нет. Меня интересует только то, что ты знаешь.
– Ну вот… Знаете, где-то за три месяца до того или, может, чуть меньше я слышала, как Пэтчетт сказал Веронике – ну то есть Линн, – что заключил сделку с тем скандальным журналистом, которого потом убили. Что он будет расспрашивать нас о… Ну, знаете, о том, какие у наших клиентов есть разные странности и передавать этому журналисту, а тот будет этим людям угрожать. Типа гоните баксы, а то у себя в журнале все про вас пропечатаю.
Подтверждение теории шантажа. И подтверждение того, что Линн – по каким-то одной ей ведомым причинам – на стороне Эда. Она не пошла к Пэтчетту, ничего ему не сказала: иначе он не позволил бы своим девушкам явиться на допрос.
– Лоррейн, сержант Клекнер показывал тебе порнографические снимки?
Кивает:
– Я и ему уже сказала, и вам могу сказать – никого там не знаю. А от этих картинок с покойниками у меня мороз по коже.
Эд выходит. В холле поджидает его Дуэйн Фиск.
– Отличная работа, сэр. Когда она заговорила о «том человеке», я тут же пошел к Аве и сверил показания. Она все подтвердила и заявила, что тоже не знает его имени.
Эд кивает:
– Скажи ей, что Рита и Йоркин задержаны, а ее саму отпусти. Пусть бежит к папочке. Как у Клекнера дела с Йоркином?
Фиск качает головой:
– Этот парень крепкий орешек. Дону с ним не справиться. Жаль, Бада Уайта нет – вот кто бы нам сейчас пригодился!
– Без него обойдемся. Теперь вот чего я от тебя хочу: отведи Лакса и Гейслера пообедать. Лакс пришел добровольно, так что держись с ними вежливо. Скажи Гейслеру, что речь идет о множественных убийствах, что мы готовы гарантировать Лаксу полный иммунитет и письменное обязательство не допрашивать его в суде. Скажи, что все бумаги уже подписаны. Если попросит подтверждения, дай ему телефон Эллиса Лоу.
Фиск кивает, исчезает в камере № 5. Эд заглядывает в номер первый.
Честер Йоркин один, перед зеркалом разглядывает себя, строит гримасы, складывает фигуры из пальцев – дескать, накося и хрен вам… Костлявый парень с набриолиненной челкой, на руках шрамы – следы уколов?
Эд входит в камеру. Честер:
– Ух ты, а ведь я тебя знаю! В газете видел твою фотку.
Эд приглядывается к его рукам. Верно – типичные наркоманские дорожки.
– Да, в последнее время я часто появляюсь в новостях.
Честер, нагло хихикая:
– Мощно ты им завернул: «Я никогда не бью подозреваемых, потому что полицейские тем и отличаются от преступников, что не ставят себя с ними на одну доску». А хочешь знать, чем я отличаюсь от разных там мудаков? Тем, что корешей не продаю. А все копы – хуесосы, прям кончают, когда им корешей закладывают.
Бад Уайт. Как повел бы себя Бад Уайт?
– Закончил?
– Нет еще. Знаешь что? Мучи-Маус твоего папашу в жопу…
Главное – не бояться. Как Бад Уайт.
Локтем – в кадык. Честер задыхается, хватается за горло, Эд мгновенно оказывается у него за спиной, заводит руки назад, защелкивает наручники.
Не бояться? Черт побери, да он обделаться готов от страха! Но руки не дрожат, движения резкие и уверенные. Смотри, папа: твой сын – больше не трус.
Йоркин забивается в угол.
Еще один фирменный прием Бада Уайта: схватив одной рукой стул, запустить его в стену над головой Честера. Йоркин пытается уползти, Эд пинком загоняет его обратно в угол. Теперь можно и поговорить. Спокойно, Эд: следи, чтобы не задрожал голос, не смягчился взгляд за стеклами очков.
– А теперь рассказывай все. О порнухе, о прочем дерьме, которое толкал Пэтчетт через «Флер-де-Лис». Все, что знаешь. Начни с дорожек на руках и с того, почему такой умный человек, как Пэтчетт, доверяет такому никчемному торчку, как ты. И помни: с Пэтчеттом покончено, твоя судьба теперь зависит от одного человека. От меня. Уяснил?