Текст книги "Секреты Лос-Анджелеса"

Автор книги: Джеймс Эллрой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 33 страниц)

Йоркин трясет головой вверх-вниз, словно заводная кукла.

– Он на мне опыты ставил!

Эд снимает с него наручники:

– Что-что? Еще раз.

Йоркин, потирая горло:

– Ну я у него вроде как подопытным кроликом работал.

– Что?

– Он на мне испытывал свой порошок. Не часто – так, время от времени…

– Начни с самого начала. Медленно, внятно, по порядку.

Йоркин кашляет.

– К Пирсу попал тот героин, что увели у Коэна еще много лет назад. Тот парень, что его спер, Базз Микс, оставил образец Питу и Баксу Энгелклингу. У них папаша был ученый-химик, Пирс у него учился в колледже. Так вот, папаша умер – вроде от сердечного приступа или от чего-то такого, – а белый оставил Пирсу. Но это был только образец. А основная порция досталась тому, кто Микса пришил. Только не спрашивайте, кто это, – я сам не знаю.

В общем, было там где-то фунтов восемнадцать. Этот мужик потом пришел к Пирсу и предложил продавать этот порошок через него. А Пирс много лет ломал голову, как сделать белый лучше, дешевле и безопаснее, добавлял в него разную фигню… ну и испытывал на мне, что получилось.

Все интереснее и интереснее.

– Пять лет назад ты развозил товар «Флер-де-Лис», верно?

– Ну да.

– Вместе с Ламаром Хинтоном.

– Ламара я пять лет не видел, его дела на меня не вешайте!

Эд, поднимая опрокинутый стул:

– А я и не собираюсь. Теперь задам тебе один вопрос: от того, как ты на него ответишь, зависит, буду ли я тебе верить. Считай, что это тоже эксперимент. Кто в пятьдесят третьем у вас на складе стрелял в Джека Винсеннса?

Йоркин, скривившись:

– Я это был. Мне Пирс велел его пришить. Только я не подумал, что нельзя устраивать стрельбу прямо возле склада. Ничего не вышло, да еще и склад засветил. Пирс после этого здорово на меня разозлился.

Вот Пэтчетт и попался: попытка убийства полицейского.

– И что он с тобой сделал?

– Перестал меня беречь, вот что. Колол мне всякую дрянь, которую хотел убрать из порошка. Блин, как мне было фигово!

– И ты его за это ненавидишь, правда? Хочешь ему отплатить?

Йоркин задумывается.

– Ну… наверное. Только Пирс… Он ведь не такой, Как все. Он классный мужик. Даже когда его убить хочется – все равно понимаешь, что таких людей больше нет.

Эд отставляет стул.

– Помнишь стрельбу в «Ночной сове»?

– Ну да, давно это было. А при чем гут это?

– Неважно. Теперь я задам очень важный вопрос. Если сумеешь на нею ответить, получишь гарантию иммунитета и защиту полиции на все то время, пока мы не посадим Пэтчетта. Порнография, Честер. Помнишь те секс-журнальчики, что ты развозил для «Флер-де-Лис» пять лет назад?

Йоркин дергает головой вверх-вниз: помнит.

– Помнишь картинки с подрисованной кровью?

Йоркин улыбается – рубеж предательства пройден, ему стаю легче.

– Конечно помню. А Пирса правда посадят?

До их с Джеком сценария – десять часов.

– Может быть, уже сегодня вечером.

– А, черт! Ладно, отплачу ему за его поганые опыты!

– Рассказывай, Честер. Только медленно и по порядку.

Честер поднимается, разминает ноги.

– Только Пирс – хитрая сволочь. Он мне все это рассказывал, когда я был под кайфом. Чтобы я потом ничего толком не помнил, сечешь?

Эд достает блокнот.

– Расскажи все, что помнишь.

Йоркин откашливается, потирает горло:

– Ну, в общем, дело было так. Сначала Пирс занимался только девочками. Однажды какой-то парень, не знаю, как его звали, уговорил пару девочек и их клиентов сняться для порножурнала. Сделал несколько таких журналов, принес их Пирсу и предложил торговать порнухой: типа он снимает и продает, а Пирс предоставляет девочек и получает свою долю. Пирсу идея понравилась, только он не хотел, чтобы кто попало глазел на его девушек и их клиентов. Он выкупил у этого парня журналы и стал продавать их сам через «Флер-де-Лис» – только для избранных, так он говорил. Это был вроде как пробный маркетинг – Пирс считал, так легче контролировать, что куда идет. Называл это замкнутым распределением.

Как видно, не такое уж замкнутое и не только «для избранных», раз несколько порножурналов попали в мусорный ящик, а оттуда – в Отдел нравов.

– Продолжай, Честер.

– Ну этот парень от Пирса узнал о братьях Энгелклингах – что у них своя типография и что от легких деньжат эти ребята никогда не отказываются. Нашел посредника, чтобы самому не светиться, этот посредник пошел к Энгелклингам и предложил печатать порнуху, а деньги пополам.

Посредник – Дюк Каткарт. Линии-зигзаги: от Коэна – к братьям, от братьев – к Пэтчетту, боковая ветка: Микки в тюрьме Мак-Нил – Голдман – Ван Гельдер, еще один зигзаг: порнуха – героин.

– Честер, а почему он тебе все это рассказывал?

Честер, усмехнувшись:

– Так он ведь сам торчок еще тот. Только не колется, а нюхает. Известно, когда нюхнешь белого, тянет поболтать. Вот он обо всем этом и говорил со мной, вроде как с собакой разговаривают.

– Значит, сейчас Пэтчетт больше порнухой не торгует? Занимается только героином?

– Не-а. Помнишь, я говорил про того мужика, который Базза Микса пришил и спер восемнадцать фунтов белого? У него на порнуху нюх и она же его коронный номер. У него целые списки богатеньких извращенцев, на такое падких, плюс связи в Южной Америке. С этими картинками они с Пирсом миллион лет назад начинали, потом откуда-то новые журналы добыли. Кто их делает – не знаю. Сейчас все это добро лежит где-то на складе, не знаю где, а пускать его в ход Пирс, видать, пока опасается. Хочет небось, чтобы все улеглось.

Миллионное дело, думает Эд. Сама но себе торговля порнографией не всегда предсказуема, а двадцать фунтов чистого героина – это целое состояние… Многомиллионное состояние. Вот и мотив – выгода.

– Я тебе еще кое-что скажу, – продолжает Йоркин. – У Пирса в доме есть сейф заминированный. Он там все держит – и деньги, и порошок.

ДЕНЬГИ, думает Эд. Йоркин:

– Эй, ты вообще меня слушаешь? Хочешь адрес нового склада? 8819, Линден, Лонг-Бич. Эксли, да ты меня слушаешь?

– Филе миньон в камеру, Честер. Ты это заслужил.

* * *

Новые линии в блокноте: Эд читает отчеты Фиска и Клекнера, добавляет к тому, что сам узнал от Мальвази и Йоркина.

Героин и порнография соединены жирной линией. Убийца Сида Хадженса приобретает реальные очертания – этот тот безымянный «парень», что делал порножурналы для «Флер-де-Лис». Дюк Каткарт – подставная фигура, его представитель. Дин Ван Гельдер убивает Каткарта по приказу Дэви Голдмана, тот узнает о выгодном деле, подслушав разговор братьев Энгелклингов с Микки Коэном. Вездесущий Коэн – то и дело всплывает его имя. Каково его реальное участие во всем этом? Коэн – притча во языцех, и повесить на него всех собак было бы ловким маневром. Правда, у Коэна украдены те восемнадцать фунтов героина, что передал Пэтчетту для обработки еще один безымянный персонаж – загадочный «мужик», убийца Базза Микса. Этот «мужик» интересуется порнографией: это он предложил Пирсу возобновить производство и распространение журналов по образцу 1953 года. Вывод: убийцы из «Ночной совы» – профессионалы (или, по крайней мере, полупрофессионалы), их цель – перехватить у Пэтчетта порнографический и, возможно, героиновый бизнес. Мишень убийц – Дюк Каткарт. Почему именно он? Преувеличил свою важность, похвастался в каком-нибудь разговоре, что торгует порнухой «от себя»? Или убийцы знали, что его место занял Ван Гельдер, и целили именно в самозванца? Наконец, главный вопрос: кто за всем этим стоил? Речь идет о профессионалах, об организованной преступности – однако все мафиозные главари сейчас мертвы или не у дел: Франц Энгелклинг давно в могиле. Дэви Голдман превратился в растение, Микки Коэн залег на дно, не понимая, что происходит. Еще вопрос: кто убил Пита и Бакса Энгелклингов?

И еще одна линия – страшный кровавый пунктир. Лорен Атертон, 1934 год. Но как может быть?…

В дверь стучит Фиск.

– Сэр, я привел Лакса и Гейслера.

– И?…

– Гейслер предъявил заранее подготовленное заявление.

– Читай.

Фиск разворачивает сложенный вчетверо бумажный лист.

– «Относительно моих отношений с Пирсом Морхауом Пэтчеттом я, Теренс Лакс, доктор медицины, делаю следующее нотариально заверенное заявление. Мои отношения с Пирсом Пэтчеттом носят чисто профессиональный характер, а именно: по его просьбе я выполнял сложные пластические операции на лицах некоторых его знакомых, как мужского, так и женского пола, с целью увеличить уже существующее сходство этих людей с известными актерами и актрисами. Слухи о том, что эти молодые люди и девушки под руководством Пэтчетта занимаются проституцией, ни подтвердить, ни опровергнуть не могу. Под присягой подтверждаю, что…» – ну и так далее.

Эд:

– Этого мало. Дуэйн, оформи протокол на Йоркина и Риту Хейворт. Пособничество и подстрекательство – дату задержания пока не ставь. Позволь им сделать по одному звонку. Затем отправляйся на Лонг-Бич и наложи арест на дом 8819 по Линден. Это склад «Флер-де-Лис»: скорее всего, Пэтчетт там уже все вычистил, но это неважно. Если склад пуст, наследи там посильнее и оставь дверь открытой.

Фиск, сглотнув слюну:

– Н-наследить, сэр? И не ставить дату задержания?

– Именно. И когда я приказываю, выполнять приказ не задавая вопросов.

– Э-э… слушаюсь, сэр, – отвечает Фиск.

Эд закрывает за ним дверь, нажимает кнопку селекторной связи.

– Дон, пришли сюда Лакса и Гейслера.

В динамике, громко:

– Да, сэр. – И шепотом: – Сэр, хочу вас предупредить: они оба просто кипят от ярости.

Эд открывает дверь. Твердым шагом входят Лакс и Гейслер.

Никаких рукопожатий. Гейслер:

– По правде говоря, тот обед, который мы съели, дожидаясь, пока вы нас примете, и приблизительно не соотносится с той суммой, которую доктору Лаксу придется выплатить мне за потраченное здесь время. Тем более возмутительно, что он пришел сюда по своей доброй воле, а вы заставили его прождать несколько часов!

Эд, с улыбкой:

– Примите мои извинения. Я получил подготовленное вами заявление и вопросов по существу к доктору Лаксу не имею. Хочу попросить вас только об одном одолжении – за которое вы, разумеется, будете достойно вознаграждены. А что касается потраченного вами времени, мистер Гейслер, то пришлите мне счет. Вы знаете, я могу себе позволить оплатить ваши услуги.

– Знаю, что ваш отец может. Что ж, продолжайте. Мой клиент и я внимательно вас слушаем.

Эд – Лаксу:

– Доктор, думаю, мы с вами поймем друг друга. Я многое знаю о ваших делах, а вы знаете – или хотя бы догадываетесь, – что известно мне. Помогите мне, и я обещаю вам свою дружбу.

Лакс, чистя ногти скальпелем:

– «Дейли Ньюс» уверяет, что ваши дни сочтены.

– Не стоит верить тому, что пишут в «Дейли Ньюс». Пэтчетт и героин, доктор. Я не буду спрашивать, откуда вы знаете: с меня вполне довольно слухов.

Гейслер и Лакс переглядываются, отходят к двери, начинают шептаться. Наконец Лакс говорит:

– Я слышал, что Пэтчетт связан с очень серьезными людьми, которые стремятся установить контроль над торговлей героином в Лос-Анджелесе. Химик он от бога, и, говорят, в течение уже многих лет он разрабатывает новый наркотик, с выходом которого на рынок героин уйдет в историю. Гормональные, антипсихотические средства – весьма необычная смесь. Говорят, после многих лет его разработки наконец увенчались успехом: новый наркотик готов, осталось только его производить и продавать. Я сдержал свое слово, капитан, – надеюсь, и вы сдержите свое. Джерри, поймайте этого человека на слове и пришлите ему счет.

* * *

Все новые линии ведут в одну точку – к героину. Эд звонит Бобу Галлодету, оставляет через секретаршу сообщение: в деле «Ночной совы» прорыв – позвони мне.

Фотография на столе: Инес с его отцом в Эрроухед. Эд задумывается, глядя на снимок, затем набирает номер Линн.

– Алло?

– Линн, это Эксли.

– Боже мой! Здравствуй.

– Ты так и не пошла к Пэтчетту, верно?

– А ты думал, что пойду? На это и рассчитывал?

Эд переворачивает снимок лицом вниз.

– Линн, я хочу, чтобы ты уехала из Лос-Анджелеса. На неделю или около того. У меня есть домик на озере Эрроухед, поезжай туда. Уезжай сейчас же.

– Пирс…

– Потом все объясню.

– Ты приедешь туда?

Эд просматривает свой «сценарий».

– Да, как только подготовлю кое-что здесь. Ты видела Уайта?

– Он пришел и ушел, где он сейчас – не знаю. С ним все в порядке?

– Да… Нет… Черт, понятия не имею. Встретимся на озере, в кафе «Фернандо». Это недалеко от моего домика. Например, в шесть.

– Хорошо, буду.

– Думал, убедить тебя будет сложнее.

– Я уже сама себя во многом убедила. Отъезд из города все упростит.

– Что это значит, Линн?

– Всему рано или поздно приходит конец. Иногда промолчать – значит совершить геройство. Или нет? Как думаешь?

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

Бад просыпается в мотеле «Виктория». Солнце за окном опускается за горизонт – он проспал полночи и весь день. Бад садится на койке, протирает глаза, прогоняя образ Спейда Кули. Сигаретный дымок. У дверей сидит и смотрит на него Дадли Смит.

– Кошмары мучают, сынок? Ты метался во сне.

Верно, ему снились кошмары: Спейд Кули, Инес, за ней гнались репортеры, она кричат: «Это ты виноват! Ты опозорил меня, чтобы отплатить Эксли!»

– Знаешь, сынок, сейчас, во сне, ты мне напомнил моих детишек. Ты ведь знаешь, я люблю тебя как сына.

Бад отбрасывает пропотевшую простыню.

– Что теперь, босс? Что мне делать?

– Для начала – просто слушать. Ты знаешь, что уже много лет я с несколькими коллегами не покладая рук работаю над тем, чтобы удерживать организованную преступность в Лос-Анджелесе в должных рамках. Рано или поздно настанет день, когда мы сможем воспользоваться плодами своих трудов, – и, полагаю, день этот уже недалек. И ты, сынок, как один из нас, получишь должное вознаграждение. В наших руках будет огромная сила и огромная власть, которой, не сомневаюсь, каждый из нас сможет распорядиться достойно. Только представь, какие усилия потребуются, чтобы избавить город от черных подонков. Однако для начала нам придется побеседовать по душам с одним итальянцем – беспокойным малым, от которого одни неприятности. Ты уже имел с ним дело в прошлом, и, думаю, твое участие в разговоре будет нам особенно полезно.

Бад потягивается, хрустя костяшками пальцев.

– Я вообще-то спрашивал о «Ночной сове». И говори напрямик, ладно?

– Куда уж прямее, сынок. Эдмунд Дженнингс Эксли – вот наша цель. Знаешь, чем он сейчас занимается, сынок? Собирает доказательства против Линн, чтобы посыпать соль на твои старые раны.

Бада как током бьет.

– Так ты знал… все это время знал… как я не догадался!

– Разумеется, знал, сынок. Такого, чего бы я не знал, вообще немного. А того, чего я для тебя бы не сделал, и вовсе нет. Но каков же слизняк этот Эксли: ты в жизни любил двух женщин: одну он увел, а теперь покушается и на вторую! Такое нельзя оставлять безнаказанным, верно, сынок? Пусть сполна получит то, что заслужил.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ

Они потянулись друг к другу сразу, едва вошли в дом. Эд понимал: если не заняться любовью, придется заговорить – должно быть, то же самое чувствовала и Линн. В охотничьем домике пыльно: неубранная кровать, несвежее белье – на этом белье он в последний раз спал с Инес. Выключать свет Эд не стал: чем больше видишь, тем меньше думаешь. Яркий свет помог ему не кончить сразу. Чтобы отвлечься, он считал веснушки Линн. Медленные, неторопливые движения – словно оба стремились загладить бешеную спешку прошлого раза. На теле Линн Эд заметил несколько ссадин и понял: это Бад Уайт. Они любили друг друга медленно и нежно, а когда все кончилось, еще долго лежали молча, сплетясь телами, словно надеясь нежностью загладить ложь. А начав разговор, уже не могли остановиться. Позже Эд так и не вспомнил, кто из них первым произнес имя «Уайт».

Это была Линн. Ради Бада она солгала Пэтчетту – сказала, что ему ничего не грозит, что расследование зашло в тупик, и полицейские цепляются за соломинку. Солгала, потому что боялась: если Пирс начнет бороться за себя, для Бада это может обернуться бедой. Он кое-что знает о делах Пэтчетта: Пирс непременно попытается его подкупить – он уверен, что все на свете имеет свою цену, и не понимает, что ее Венделл не продается. Это ты заставил меня задуматься, говорила она Эду, это ты открыл мне глаза на то, чего я до сих пор старалась не замечать. Да, Пирс вытащил меня из грязи, научил одеваться, говорить и думать, но я ошибалась, когда считала, что он сделал из меня человека. Он сделал из меня шлюху – холодную, расчетливую, не способную ни к настоящей верности, ни к настоящей любви. Если бы не Бад, я бы жила спокойно, не подозревая, что мне чего-то недостает. Но он привлек меня тем, чего мне не хватает – а у него есть в избытке. Эд слушал, смущенный и подавленный ее сбивчивыми откровениями, чувствовав что должен быть откровенным в ответ, но не мог рассказать о том, что занимало его мысли, – об их с Джеком «сценарии». А Линн все не умолкала, словно наконец-то получив возможность выговориться: рассказывала о Баде Уайте и Инес – он встречался с ней время от времени, но ее гнев, ее обида на мир была сильнее его гнева и ненависти, с ней ему скоро становилось тяжело, и он возвращался к Линн. В голосе ее не слышалось ревности – а Эду ревность сжимала горло, и он кусал губы, чтобы не заорать или, переключившись на привычную роль полицейского, не засыпать ее вопросами: героин, шантаж, порнография – что, черт побери, ты обо всем этом знаешь? Но ее откровенность – и мягкие руки, гладившие ему грудь, – властно требовала не лжи, не допроса, даже не молчания – откровенности в ответ.

И он заговорил о своей семье – от прошлого к настоящему. Маменькин сынок Эдди, папин любимец Томас. Рассказал о том, о чем никому никогда не рассказывал – как плясал от радости, услышав, что шесть пуль прервали блистательную карьеру брата. Говорил о том, каково быть полицейским голубой крови – из династии, восходящей к Скотленд-Ярду шерлок-холмсовских времен. Об Инес. О том, как застрелил четверых, потому что Коутс назвал его трусом. О том, что Дадли Смит рьяно ищет козла отпущения – и, если найдет, Эллис Лоу и шеф Паркер, пожалуй, сочтут такое решение панацеей. И под конец, забыв об осторожности, – о Престоне Эксли во всей славе его и о журналах с чернильной кровью, журналах, таинственно связанных с убийством скандального репортера, с расчлененными детьми, с делом, двадцать четыре года назад связавшим отца и Рэя Дитерлинга. Он говорил и говорил, а когда его рассказ подошел к концу, Линн запечатала его губы поцелуем, и он заснул, крепко обняв ее покрытое ссадинами тело.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ

Победитель с Большой Буквы, коп-убийца. Отдадим должное Эксли – актера для своего сценария он подобрал на славу. Джек предварил свое появление звонком: «Хорошо, – ответил Пэтчетт, – я поговорю с вами. Сегодня в одиннадцать вечера. И приходите один».

Под рубашку Джек надел пуленепробиваемый жилет, под жилетом спрятал микрофон.

С собой: пакет героина, нож с выкидным лезвием, пистолет. Бензедрин спустил в унитаз – допинг ему сейчас ни к чему.

Легкая, почти приятная внутренняя дрожь – должно быть, это у актеров называется страхом сцены. Поднимается на крыльцо, нажимает кнопку звонка.

Пэтчетт открывает дверь. Зрачки крохотные, как булавочные головки, – Джеку хорошо знаком такой взгляд.

Джек – по сценарию:

– Привет, Пирс! – этаким развязно-презрительным тоном.

Пэтчетт впускает его, захлопывает дверь. Джек бросает пакет с наркотой ему в лицо. Пакет, раскрывшись, падает на пол.

– Это тебе. Пирс. Кажется, при заключении перемирия полагается преподносить дары. Конечно, это не то, что ты колешь бедолаге Йоркину, но, думаю, тебе все равно понравится. Кстати, знаешь, что окружной прокурор – мой свояк? Если мы с тобой договоримся, получишь в подарок и его дружбу.

Пэтчетт:

– Откуда это у тебя? – очень спокойно, даже ноздри не раздуваются. Прекрасно владеет собой.

Джек достает нож, скребет шею острием. Трогает шею пальцем, слизывает с пальца кровь – чистый псих, хоть сейчас Оскара давай!

– Да так, потряс парочку ниггеров. Ты ведь знаешь, как я это умею. Обо мне часто писали в «Строго секретно», а у вас с Сидом были общие дела, так что ты должен обо мне все знать.

Спокойно, без страха:

– Все не все, но кое-что мне известно. У меня хранится копия твоего досье. Помнится, пять лет назад мы заключили договор, и, как я понимаю, ты свою часть договора нарушил. Полагаю, протокол твоих показаний уже у твоего начальства.

Джек поигрывает ножом, упирает острие в ладонь. Снова выступает кровь. А теперь как они проигрывали это с Эксли:

– И все же я о тебе знаю куда больше, чем ты обо мне. Знаю, что стало с героином, украденным у Микки Коэна, как он попал к тебе и что ты с ним делаешь. Знаю, что ты торговал порнухой в пятьдесят третьем. Знаю, что ты использовал своих шлюх для шантажа. Все, что мне нужно, – мое досье и еще кое-какая информация. Отдашь мне то, что я хочу, и капитан Эксли оставит тебя в покое.

– Что за информация?

Слово в слово по сценарию:

– У нас с Хадженсом был договор. Я сливаю ему компру на высших полицейских чинов – он отдает мое досье и платит десять штук чистыми. Сид сказал, что вы с ним партнеры, так что я не слал докапываться до правды в деле «Флер-де-Лис» – ты знаешь, что так и было. Но Сида убили, а деньги и досье я так и не получил – думаю, их забрал убийца. Эти деньги мне сейчас нужны позарез, потому что меня вышибают из полиции без пенсии, а потому мне нужен тот ублюдок, который меня ограбил. Я знаю, что ты не изготовлял порноснимки в пятьдесят третьем – только продавал. Тот, кто делал снимки, и убил Сида. Назови имя – и я твой.

Пэтчетт улыбается. Джек улыбается в ответ: последняя реплика – дальше придется пустить в ход рукоять пистолета.

– Пирс, убийство в «Ночной сове» связано с порнухой и, возможно, с героином. И порнуха, и героин – твой бизнес. Хочешь в газовую камеру, Пирс?

Пэтчетт выхватывает пистолет, стреляет трижды. Пистолет с глушителем – слышатся лишь приглушенные хлопки. Джека отбрасывает к дверям: пули раскалывают спрятанный диктофон, отскакивают от бронежилета.

Еще три выстрела – два в бронежилет, один мимо.

Джек с грохотом падает на стол, вскакивает с пистолетом наготове. Затвор заедает. Пэтчетт прижимает Джека к столу, направляет пистолет ему в лицо, щелчок – осечка. Джеку удается выхватить нож, ударить, не глядя. Крик. Лезвие входит во что-то твердое.

Левая рука Пэтчетта пригвождена к столу. Правая описывает дугу – в ней шприц. Шприц вонзается в руку Джека – по венам разливается приятное тепло, перед глазами встает разноцветный туман. Откуда-то издалека – гром выстрелов, крик: «Эйб, Ли, не надо!» Языки пламени, дым. Джек скатывается со стола. Он еще успевает заметить, как корчится человек, пришпиленный к столу, и успевает подумать, что снова сесть на иглу – не так уж плохо.