Текст книги "Секреты Лос-Анджелеса"

Автор книги: Джеймс Эллрой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 33 страниц)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
БОЙНЯ В «НОЧНОЙ СОВЕ»

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Вся дежурка в его распоряжении.

Внизу кипит вечеринка – провожают товарища на пенсию. Его, разумеется, не пригласили. Надо же кому-то вычитать сводки, составить еженедельный рапорт и прикнопить его к доске объявлений – а у него это получается лучше всех. Газеты трубят об открытии Фантазиленда, и прочие копы не оставляют Эда в покое – от пискливых дразнилок в стиле Мучи-Мауса уже в ушах звенит. Внизу соловьем разливается Спейд Кули, рвет струны извращенец Перкинс. Время подходит к полуночи, но сна у Эда ни в одном глазу – он читает и печатает.

9/4/53: вор-трансвестит обчистил четыре магазина на Голливуд-бульвар. Двоих продавцов, застигших его на месте преступления, вырубил приемами дзюдо. 10/4/53 – двое белых мужчин закололи ножами билетера в «Граумане». Причина: попросил их не курить в зале. Пострадавший умер, подозреваемые не найдены. Лейтенант Реддин заявил, что слишком неопытен и с таким делом не справится, и взял самоотвод. 11/4/53 – целая пачка сводок происшествий: за последние две недели поступило несколько сообщений о молодых неграх, стрелявших в воздух из дробовиков в Гриффит-парке. Личности не установлены, ездят на пурпурном двухдверном «меркури» 48–50 года выпуска. 11/4/53 – 13/4/53: пять грабежей, в дневное время, в частных домах к северу от Бульвара, похищены драгоценности. Расследование пока еще никому не поручено. Эд сделал себе пометку: заняться этим делом, пока к нему еще никто не протянул руки. Сегодня четырнадцатое – у него еще есть шанс.

Эд закончил печатать, вздохнул с облегчением. В пустой дежурке он почти счастлив – когда рядом никого, не нужно бояться удара в спину. Столы, шкафы с папками, на стенах пустые бланки – образцы рапортов о задержании и допросных листов. Задержать – это даже не полдела, и даже заставить признаться – еще не главное. Признание тоже может оказаться ложью. Но если правильно поведешь допрос, если влезешь в шкуру противника, если сумеешь нежно его полюбить и страстно возненавидеть (и то и другое – в единственно верной пропорции, стоит чуть перегнуть палку – и все потеряно) – то, может быть, он расскажет тебе то, что ты хочешь услышать. Подробности. Мелкие детали, благодаря которым ты вдруг увидишь, как это было, и поймешь, на какие кнопки давить в разговоре со следующим подозреваемым. Этому научили его отец и Арт Де Спейн. Дома у отца хранились коробки со стенографиями допросов: похитители детей, насильники, убийцы… Человеческое отребье. И все они признавались в содеянном. Арт мог отлупить подозреваемого, но чаще больше угрожал физическим насилием, чем выполнял угрозы. Отец всего раз или два в жизни поднял руку на подозреваемого – и до сих пор говорил об этих случаях, как о своих поражениях. Отец и Арт читали Эду уклончивые ответы и заставляли угадывать вопросы, делились словечками, какие использует опытный сыщик, чтобы разговорить собеседника. Показывали, что у каждого человека есть несколько уровней секретности: одними тайнами он не особо дорожит и готов их выложить, стоит чуть на него нажать, – других стыдится, как позорных слабостей, и не признается в них даже самому себе. Но умелому детективу признается и в этом. Они пестовали в Эде охотничий инстинкт, учили видеть человека насквозь и безошибочно бить в перекрестье его слабостей. И в этом он преуспел – настолько, что порой отворачивался от зеркала, чтобы не видеть своего лица.

Они засиживались допоздна – двое вдовцов и молодой холостяк. Арт был зациклен на маньяках: снова и снова он просил Престона оживить в их памяти историю Лорена Атертона – кошмарные улики, показания свидетелей. Престон подчинялся неохотно, словно боясь, что от частых воспоминаний потускнеет глянец его давнишней славы. Вспоминали и старые дела Арта. Обучение пошло Эду на пользу – почти мгновенные признания, 95-процентная раскрываемость преступлений. Его талант, молчаливо признаваемый всеми товарищами, служил еще одной причиной отчуждения – и ненависти.

Пошатываясь от усталости, Эд спускается вниз, к автостоянке. И вдруг сзади:

– Кря-кря! – Его хватают за плечи и разворачивают.

Детская маска Утенка Дэнни. Удар левой-правой сбивает очки, еще один – по почкам – валит наземь. И – ногами по ребрам.

Эд сжался в комок. Удар в лицо, вспышка перед глазами. Двое уходят: один смеется, второй все еще крякает. Узнать несложно: неприятно-резкий голос Стенсленда, хромающая походка профессионального футболиста Бада Уайта.

Эд сплюнул кровь, запоздало выматерился им вслед.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Расс Миллард перед четвертой бригадой Отдела нравов толкает речь о порнухе.

– Фотоальбомы, джентльмены. Частенько попадаются в последнее время на местах преступлений. Особенно это касается дел о наркотиках, букмекерстве и проституции. Обычно подобное дерьмо штампуется в Мексике, так что это не наша юрисдикция. Вообще говоря, порнография – организованный криминальный бизнес, этим занимаются крупные шишки, у которых есть и деньги на печать, и связи для распространения. Однако сейчас я таких крупных шишек не вижу. Джек Драгна депортирован. Микки Коэн в тюрьме – да и не станет он порнушкой баловаться, не его стиль, Микки у нас пуританин. У Мо Ягелки проблем по горло – не до того, чтобы открывать новый бизнес. И на Джека Уэйлена непохоже – этому фантазии только на мелкий рэкет и хватает, и все, что заработал, он немедленно спускает в лас-вегасских казино. Кроме того, на известные городские точки не похоже – слишком высокое качество фотографий. Отдел Ньютон-стрит проверил частные типографии, говорит, все чисто – у них просто нет возможности печатать альбомы такого качества. Однако обстановка на снимках указывает, что съемки производились у нас: кое-где в окнах видно что-то очень похожее на Голливудские холмы, да и меблировка типичная для дешевых лос-анджелесских квартирок. Итак, наша задача: найти источник этой грязи и арестовать всех, кто ее производит, для нее позирует и ее распространяет.

Джек мысленно застонал. До чего дожил – за порнушкой охотится! Прочие переглядывались с усмешками. Слышались шепотки и смешки – мужикам явно не терпится посмотреть «веселые картинки». А кто-то, может, мечтает домой принести и в постели с женой полистать.

– Ребята с Ньютон-стрит, – продолжает Миллард, щелкая зажигалкой, – опросили всех подозрительных – результата ноль. Никто ничего не видел, в руках не держал и вообще не знает, какая такая бывает порнография. В типографиях тоже ничего утешительного нам не сказали. Показали журналы всем в Бюро и в городских участках – никто не опознал натурщиков. Так что, джентльмены, вся надежда на вас.

Хендерсон и Кифка протягивают руки; у Стейтиса прямо слюни текут. Миллард раздает журналы.

– В чем дело, Винсеннс? Мечтаешь оказаться где-нибудь в другом месте?

– Да, капитан. В Отделе по борьбе с наркотиками.

– Вот как? Может, где-нибудь еще?

– Пожалуй, во второй бригаде работа поинтереснее – там шлюх трясут.

– Все в твоих руках, сержант. Раскрой серьезное дело – и Я с величайшей охотой от тебя избавлюсь.

По ряду проносятся вздохи, смешки, приглушенные: «Ух ты!» Трое мужчин качают головами – никого не узнали. Журналы переходят к Джеку.

Семь номеров: первосортная глянцевая бумага, простые черно-белые обложки. Шестнадцать страниц фотографий, цветных и черно-белых. Два номера разорваны пополам.

Откровенные снимки. Мужчины с женщинами, мужчины с мужчинами, девушки с девушками. Пенетрация крупным планом: натуралы, педики, лесбиянки с фаллоимитаторами. За окнами – вид на Голливуд. Спаривания на кроватях в убогих комнатушках, подобие лепнины на потолке, джентльменский набор едва ли не всех лос-анджелесских холостяцких меблирашек. Для порноснимков обстановка обыкновенная. Только вот сами «герои» – не такие, как обычно. Не наркоманы с остекленелыми глазами – здоровые, красивые молодые ребята, голые и одетые, иной раз в весьма причудливых костюмах: елизаветинская эпоха, японские кимоно. Джек сложил разорванную страницу – в яблочко: тот, что сосет у парня в корсете из китового уса, – его старый знакомец Бобби Индж, парень-проститутка, как-то раз попавшийся на травке.

– Винсеннс, узнал кого-нибудь? – спрашивает Миллард.

Так я тебе и сказал!

– Нет, капитан. Позвольте спросить, откуда эти, разодранные?

– Найдены в мусорном баке за многоквартирным домом в Беверли-Хиллз. Нашла их управляющая домом, старуха по имени Лоретта Дауни, и вызвала местную полицию. А ребята из отделения Беверли-Хиллз позвонили нам.

– Адрес дома у вас есть?

Миллард смотрит в свои бумажки.

– Шарлвиль, 9849. Зачем тебе?

– Просто подумал, что эту часть расследования я могу взять на себя. У меня в Беверли-Хиллз неплохие связи.

– Ладно, не зря же тебя Мусорщиком кличут. Поезжай в Беверли-Хиллз. Хендерсон, вы с Кифкой займитесь задержанными, на квартирах у которых обнаружили эту пакость. Нажмите на них еще разок, пусть объяснят, откуда ее взяли. Пообещайте, если признаются, не заводить дело о хранении порнографии… Сейчас получите копии протоколов. Стейтис, ты отправляешься в пункты проката театральных и маскарадных костюмов. Может быть, они опознают на ком-нибудь из этих… артистов, чтоб их… свои шмотки. А если очень повезет, вспомнят, кто эти шмотки брал. Попробуем сначала пойти таким путем – опознание по фотографиям всяко от нас не уйдет, а затянется минимум на неделю. Все свободны, джентльмены. Шевелись, Винсеннс. И имей в виду – это тебе не Отдел наркотиков, тут шаг вправо, шаг влево – считается побег.

* * *

Джек зашевелился. Для начала – в архив, забрать папку Бобби Инджа, начинающей порнозвезды. Затем отправиться в Беверли-Хиллз, к старой карге, вытрясти из нее подробности и состряпать обвинение, суть которого ему уже прекрасно известна: Бобби Индж – участник преступной группировки, организованной с целью создания и распространения непристойных материалов. Уголовная статья. Бобби в два счета выдаст и режиссера, и фотографа, и своих звездунов-сотоварищей – лишь бы собственную задницу спасти. Так подобные дела и делаются.

День холодный, ветреный. Джек катит по Олимпик прямо на запад. Из приемника доносится имя Эллиса Лоу: рассказывают, что прокуратуре в очередной раз урезали Бюджет, что-то бубнит сам Эллис… Вспомнив Билла Макферсона, Джек поворачивает ручку настройки, ловит веселенькую бродвейскую мелодию. Но мысли о Макферсоне не уходят.

Это ведь он предложил Эллису завязать контакты со «Строго секретно». Проще простого: Макферсон любит черненьких, Сид Хадженс обожает клубничку, а Эллис Лоу хочет стать прокурором. Лоу идею одобрил и услугу Джека оценил. Жена Макферсона подала на развод, а рейтинг Эллиса резко повысился. Но Дадли Смит решил, что этого мало. И захотел подстраховаться.

Хотите знать, как Дадли провернул это дельце?

Была у Дот Ротштейн на примете цветная девчонка, знакомая по колонии для несовершеннолетних. Там-то они и сошлись и с тех пор частенько развлекались вдвоем. Дот шепнула словечко своей подружке, Дадли Смит и его верный адъютант Майк Брюнинг заготовили номер в мотеле «Сирень» – знаменитом сексодроме на Сансет-стрип, вне городской территории, где и окружной прокурор не прокурор, а всего лишь еще один засранец, пойманный со спущенными штанами. Макферсона пригласили на ужин в «Тихом океане». Дадли и Марвелл Уилкинс – черная красотка неполных пятнадцати лет – ждали снаружи. Брюнинг загодя предупредил шерифа Западного Голливуда и прессу, а Джек Винсеннс – Победитель с Большой Буквы – капнул Макферсону в последний мартини чуток хлоралгидрата. Из ресторана господин окружной прокурор вышел пошатываясь, протащился на своем «кадиллаке» милю или две, на пересечении Уилшира и Алворадо свернул к тротуару и вырубился. Брюнинг с наживкой – Марвелл в платье для коктейля – ехал за ним. Он сел за руль Макферсонова «кадди», привез Билла – любителя шоколадок – и девчонку на условленное место… а чем это кончилось, вы уже знаете.

Эллису Лоу так ничего и не сказали – до сих пор думает, что ему просто повезло. Дот отослала Марвелл в Тихуану, все расходы оплатили из бюджета женской исправительной системы. Макферсон потерял жену, работу, и пусть спасибо скажет, что не отправился в казенный дом за совращение малолетней – Марвелл-то так и не нашли.

Джек не хотел ввязываться в эту историю. Но Дот Ротштейн была в больнице в октябре сорок седьмого – если она знает, вполне возможно, знает и Дадли. А если знает Дадли, Джек сделает для него все, что угодно. Лишь бы сохранить эту тайну от мира – и от Карен.

Вот уже год он был для нее героем – порой даже сам начинал верить собственным выдумкам. Перестал посылать деньги ребятишкам Скоггинсов, закрыв счет на сорока тысячах, – роман с Карен требовал денег, а каждая ночь с ней уводила его все дальше от «Малибу Рандеву». Джоан Морроу – Лоу все старалась его куснуть при каждом удобном случае, Уэлтон и мамаша смирились, а Карен любила Джека так, что порой ему не по себе становилось. И еще – он страшно тосковал по Отделу наркотиков. Всякий раз, когда подворачивалось дело с наркотиками, он хватался за него, словно это было последнее дело в его жизни. И Сид Хадженс совсем потерял к нему интерес – неудивительно, ведь бывший герой-коп ушел в тень, и теперь с него материала не стрясешь. Но после истории с Макферсоном Джек начал подозревать, что это и к лучшему.

Джек играл в героя, а Карен – в богатую наследницу, выпускницу престижной школы с домом на побережье, за который заплатил папа. Долго это не продлится: ему тридцать восемь, ей двадцать три, рано или поздно она об этом задумается. Она уже намекала на свадьбу, Джек переводил разговор на другое – заполучив в свояки Эллиса Доу, он до самой смерти не избавится от своих казначейских обязанностей. Карен стала для Джека идеальной слушательницей, воплощением той самой публики, о которой ей всегда мечтал. Он инстинктивно чувствовал, что из его работы она способна понять и принять, а что лучше оставить при себе. Ее любовь так отточила его мастерство, что теперь ему даже лгать не приходилось – достаточно было лишь кое о чем умалчивать.

Пробка на шоссе. Джек свернул к северу, на Дохини, затем к западу – на Шарлвиль. Дом 9849 – двухэтажное тюдорианское здание в квартале от Уилшира. Джек припарковался, осмотрел почтовые ящики.

Всего шесть. Один принадлежит Лоретте Дауни: из прочих – три семейные пары, один мужчина, одна женщина. Джек переписал все имена, дошел пешком до Уилшира, нашел телефон. Звонки в архив и в дорожную полицию. Ни у одного из жильцов – ни предыдущих судимостей, ни уголовного прошлого. Только Кристина Бергерон, одинокая дама, четыре раза привлекалась за неосторожную езду. Права не отбирались. Задав клерку несколько вопросов, Джек получил еще кое-какую информацию: Кристине тридцать семь лет, род занятий – актриса/официантка, по данным на июль пятьдесят второго трудится в драйв-ин «У Стэна» в Голливуде.

Официантки обычно в Беверли-Хиллз не живут. Может, Кристина Бергерон подрабатывает на стороне? Джек вернулся к дому 9849, постучал в дверь с табличкой «Управляющий».

Открыла старуха.

– Да, молодой человек?

Джек сверкнул жетоном.

– Полиция Лос-Анджелеса, мэм. Я по поводу тех журналов, что вы обнаружили.

Старуха щурит водянистые глаза за толстыми стеклами очков.

– Хорошо, что мой покойный муж, мистер Гарольд Дауни, не дожил до такого позора. В нашем доме… Он бы такой мерзости не потерпел.

– Мэм, вы сами нашли эти журналы?

– Нет, молодой человек, нашла их моя горничная. Она их разорвала и выбросила в мусорное ведро, а там уже их нашла я. Позвонила в полицию Беверли-Хиллз, а потом хорошенько расспросила Юлу.

– И где Юла их обнаружила?

– Ну… гм… не знаю, стоит ли мне…

Пора сменить тему.

– Расскажите о Кристине Бергерон.

Старуха негодующе фыркает.

– Ох уж эта Бергерон! И сынок ее – не знаю, кто из них хуже!

– Неприятная жиличка?

– И не говорите! Беспрерывно водит к себе мужчин! Раскатывает по дому на роликах – все полы исцарапала! Всюду разгуливает в этой коротенькой официантской юбочке – срам смотреть! А по сыну ее просто тюрьма плачет! Он, по-моему, и в школу-то никогда не ходил! Семнадцать лет парню, ни учиться, ни работать не желает, только шляется невесть где и компанию водит невесть с кем!

Джек вытаскивает из кармана снимок Бобби Инджа, старуха смотрит поверх очков.

– Точно, один из дружков Дэрила. Раз десять здесь появлялся, не меньше. А кто он такой?

– Скажите, мэм, Юла нашла журналы в квартире Берлеронов?

– Ну…

– Мэм, Кристина Бергерон или ее сын сейчас дома?

– Нет. Несколько часов назад ушли, я слышала. Зрение меня подводит, приходится полагаться на слух.

– Мэм, если вы проводите меня в их квартиру и я обнаружу там другие такие же журналы, вас будет ждать вознаграждение.

– Но…

– Ведь у вас есть ключи, мэм?

– Разумеется, есть, я ведь управляющая. Ну если вы пообещаете ничего там не трогать… и если с моего вознаграждения не возьмут налог…

Джек сует фотографию в карман.

– Как скажете, мэм.

Старуха тащится на второй этаж, Джек за ней. Она отпирает третью дверь направо.

– Пять минут, молодой человек. И пожалуйста, ничего не трогайте. Этот дом принадлежит моему зятю, и неприятности мне ни к чему.

Джек входит. Аккуратная жилая комнатка. Пол и в самом деле исцарапан – роликами, должно быть. Мебель недурна, но старая, потрепанная, видно, что о ней не заботятся. Голые стены. Телевизора нет. На столе в углу две фотографии.

Джек подошел ближе, взял снимки. Старуха Дауни смотрит ему через плечо. В одинаковых серебристых рамках – хорошенькая женщина и симпатичный парнишка.

У женщины светлые волосы, стрижка «паж», заученный дешевый блеск в глазах. Парень очень на нее похож: смазливый блондинчик с большими глупыми гляделками.

– Это Кристина и ее сын?

– Они самые. Красивая парочка, верно? Да, этого у них не отнять. Молодой человек, а сколько мне причитается?

Не обращая на нее внимания, Джек входит в спальню. Быстро просматривает полки, ящики гардероба, смотрит под матрасом. Ни наркоты, ни порнухи. Вообще ничего интересного, если не считать кружевного женского белья.

– Молодой человек, пять минут прошло. И дайте, пожалуйста, расписку в том, что выплатите мне вознаграждение…

Джек с улыбкой обернулся к ней.

– По почте пришлю. И дайте мне еще минуту – надо просмотреть их телефонную книжку.

– Нет, нет! Уходите немедленно! Они могут в любой момент вернуться!

– Еще минуту, мэм…

– Ни секунды! Немедленно!

Уже в спину ему старая карга замечает:

– Вы очень похожи на того полицейского из сериала, что по телевизору показывают.

Джек оборачивается:

– Всему, что умеет этот парень, научил его я.

* * *

Подведем промежуточные итоги.

Бобби Индж выдает торговцев порнухой, соглашается свидетельствовать. Вешаем аморалку на него и Дэрила Бергерона, правда, парень – несовершеннолетний. Зато за Бобби – целый список обвинений в гомосексуальной проституции. Признания, аресты подозреваемых, канцелярская рутина для Милларда – и вот пожалуйста: Джек Победитель раскапывает большую вонючую кучу дерьма и возвращается в Отдел наркотиков героем.

По дороге в Голливуд Джек делает крюк, заезжает в драйв-ин «У Стэна». Здесь, ловко жонглируя подносами, раскатывает на роликах Кристина Бергерон: смазливая мордашка, постреливает глазками. Станет такая позировать с членом во рту? Пожалуй, станет.

Джек припарковался, чтобы перелистать папку Бобби Инджа. Два ордера на арест: неоплата штрафного талона неявка в суд. Последний известный адрес: 1824, Норт-Кэмел в Западном Голливуде – в самом сердце Лавандового Ущелья. Три бара для голубых: «Берлога Лео», «Рыцарь в доспехах» и «Игровой зал Би-Джея» – все на бульваре Санта-Моника, совсем неподалеку. Джек приготовил наручники и поехал на Норт-Хэмел.

Бунгало на задворках Стрип. Дворик выложен дерном, на одном из почтовых ящиков надпись: «Индж – номер шесть». Джек находит нужную дверь, стучит – нет ответа.

Зовет фальцетом: «Бобби, солнышко!» – нет, не клюет. Дверь заперта, шторы спущены – похоже, и вправду никого. Джек возвращается в машину и поворачивает на юг.

Путешествие по пидор-барам: все они расположены на территории в два квартала. «Берлога Лео» закрыта до четырех утра. «Рыцарь в доспехах» пуст, бармен ворчит: «Какой еще там Бобби?» – и смотрит так, словно и вправду не знает. Джек отправляется в «Игровой зал Би-Джея».

Внутри стены, потолок, кабинки, даже крошечная сцена для музыкантов – все в искусственной коже. У стойки кучкуются педики. Бармен копа вычисляет сразу. Джек подходит и выкладывает на стойку фотографии.

– Вот этот, – бармен тычет пальцем в фотку, – Бобби, не знаю фамилии. Частенько сюда наведывается.

– Как часто?

– Ну, два-три раза в неделю точно.

– Днем или вечером?

– По-разному.

– Когда был здесь последний раз?

– Вчера. Да, вчера, как раз в это время. А вы…

– Я сяду в кабинку и его подожду. Если он появится, обо мне ни слова. Все понял?

– Да пожалуйста… Только, слушайте, вы и так мне всю клиентуру распугали…

– Убытки тебе из налогов вычтут.

Бармен хихикает. Джек садится в кабинке у сцены. Хорошая позиция: видна и парадная дверь, и задняя, а сам он спрятан в полумраке. Ждет, наблюдает ритуалы ухаживания у гомиков: обмениваются взглядами, перекидываются парой слов и скрываются за дверью. Над стойкой – зеркало: гомосеки оглядывают друг друга, встречаются взглядами, строят друг другу глазки, обмирают. Два часа, полпачки сигарет – а Бобби Инджа так и нет.

У Джека уже в животе урчит и в горле пересохло. Бутылки за стойкой нагло ему подмигивают. Подохнешь от скуки. Ладно, посидит до четырех – и в «Берлогу Лео».

В 3:53 появляется Бобби Индж.

Залезает на табурет, бармен наливает ему выпить. Джек встает.

Бармен перепуган: руки дрожат, глаза бегают. Бобби резко оборачивается.

– Полиция, – говорит Джек. – Руки за голову. Индж выплескивает стакан ему в лицо.

Вкус скотча на языке; скотч жжет глаза, туманит зрение. Джек отчаянно моргает, спотыкается, грохается на пол. Поднимается, кашляя и протирая глаза, оглядывается кругом – Бобби Инджа и след простыл.

Джек выбегает на улицу. Бобби не видно – зато видно, как отчаливает от бара седан. А машина Джека отсюда в двух кварталах.

Черт бы побрал этот скотч – под веками, в горле, в носоглотке!

Перебежав через улицу, Джек находит бензоколонку, видается прямиком в сортир. Срывает с себя благоухающий выпивкой пиджак, бросает в мусорное ведро. Смывает виски с лица, трет мылом пятна на рубашке. Хочет проблеваться, чтобы избавиться от мерзкого вкуса, – не идет. В раковине плещется мыльная вода: Джек зачерпывает ее горстями, глотает, и его наконец-то выворачивает наизнанку.

Наконец прекращается дрожь в ногах, успокаивается бешено колотящееся сердце. Джек снимает кобуру, оборачивает ее бумажным полотенцем, возвращается к машине. Увидев по дороге телефон-автомат, инстинктивно останавливается и набирает знакомый номер.

– Сид Хадженс слушает. «Строго секретно», конфиденциально, без протокола…

– Сид, это Винсеннс.

– Джеки, как делишки? Вернулся в наркоотдел?

– Нет, нарыл кое-что интересное у себя в Отделе нравов.

– Насколько интересное? Знаменитости фигурируют?

– Насколько это интересно само по себе, пока не знаю, но не сомневаюсь, что у тебя в руках заиграет всеми красками.

– А что ты так тяжело дышишь, Джеки? Бегом бежал?

Джек кашляет, выдувая мыльные пузыри.

– Сид, я сейчас расследую дело о порнографии. Непристойные фотоснимки. Причем ребята на снимках очень прилично выглядят и наряжены в дорогие театральные костюмы. Первоклассная, профессиональная работа. Я подумал, может быть, ты что-нибудь об этом знаешь?

– Первый раз слышу, Джеки.

Слишком быстро. Ни на секунду не задумавшись.

– А как насчет парня-проститутки по имени Бобби Индж? Или женщины по имени Кристина Бергерон? Работает официанткой, возможно, подрабатывает проституцией.

– Никогда о них не слышал.

– Черт! Ну, а каких-нибудь независимых порнодилеров ты знаешь, Сид? Что…

– Послушай, Джек, я знаю одно: о таких делах лучше вслух не болтать. Но я о них и не знаю. У всех нас есть свои секреты, Джек. Кстати, ты не исключение. Поговорим позже, Джек. Позвони мне из участка.

Щелчок – Сид вешает трубку.

У ВСЕХ НАС ЕСТЬ СВОИ СЕКРЕТЫ, ДЖЕК. КСТАТИ, ТЫ НЕ ИСКЛЮЧЕНИЕ.

Сид как-то странно с ним разговаривал. Непохоже на себя. И что означают его последние слова? Угроза? Предупреждение?

ЧТО, ЧЕРТ ПОБЕРИ, ЕМУ ИЗВЕСТНО?

Открыв все окна, чтобы выветрить запах мыла, трясущийся Джек подъезжает к драйв-ин «У Стэна». Кристины Фергерон не видать. Назад на Шарлвиль, в дом 9849. Тук-тук у дверей – нет ответа. Между дверью и косяком – широкая щель. Джек наваливается плечом – дверь поддалась, на полу в гостиной разбросана одежда. Исчезли фотографии.

Крадется к дверям спальни. Черт, нехорошо – револьвер остался в машине.

Пустые полки и ящики, голая кровать. Теперь в ванную.

На полу – растоптанный тюбик зубной пасты и рассыпанные гигиенические тампоны. Стеклянная полочка разбита, осколки в раковине.

В общем, собирались второпях.

Джек гонит машину обратно в Западный Голливуд. Дверь квартиры Бобби поддается легче. Джек входит с револьвером наготове.

И здесь никого.

В отличие от Бергеронов, Бобби оказался аккуратистом. Чистенькая гостиная, безупречная ванная, распахнутый гардероб зияет пустыми полками. В холодильнике – банка сардин. Мусорное ведро на кухне пусто, в нем – свежий бумажный пакет.

Джек перетряхивает квартиру вверх дном: гостиную, спальню, ванную, кухню; переворачивает полки, перетряхивает ковры, распатронивает туалет. Внезапно его осеняет: переполненные мусорные баки по обеим сторонам улицы…

Последняя надежда.

С его столкновения с Инджем прошло не меньше часа. А пожалуй, и больше. Едва ли этот урод поскакал прямиком домой. Небось возвращался кружным путем, переулками, путая след. Соображал, за что же его чуть не взяли. За то, что не явился по вызову, – или раскопали насчет порнушки? Так или иначе, нельзя, чтобы его застукали с порнографией. И в машине ее возить нельзя – слишком велик риск обыска. А мусорный бак перед домом – самое подходящее для нее место.

Что ж, Джеку не впервой рыться в отходах. Не зря его Мусорщиком прозвали. Может, повезет.

Джек выходит на тротуар – и к бакам. Какие-то ребятишки показывают на него пальцами, хихикают. Джек считает баки: один, два, три, четыре, пять и еще два за углом. На последнем нет крышки, и из мусора торчит, трепеща на ветру, край черного глянцевого листа.

Джек рванул туда.

Три журнала, целых три гребаных журнала – на самом верху! Джек хватает их, мчится в машину – ребятишки разрисовали ветровое стекло, – торопливо листает. Все те же голливудские пейзажи на заднем плане, Бобби Индж с парнями и девушками, неизвестные красотули – все лица Джек видит в первый раз.

Чем дальше, тем разнузданней становятся снимки: к середине третьего журнала начинаются настоящие оргии, игра в «ромашку», десятки натурщиков на ковре. Дальше – хуже: расчлененные тела, потоки крови из отрубленных рук и ног. Джек всматривается, морщась, и замечает, что кровь подрисована красными чернилами, а сами снимки явно подретушированы – судя по всему, увечья фальшивые. Достаточно взглянуть, какими изящными алыми завитушками ложится на пол чернильная кровь.

Шокирующие сцены заставляют Джека на мгновение забыть о своей цели: опомнившись, он принимается снова просматривать журнал, разыскивая среди бледного человеческого мяса и чернильной крови знакомые лица. И находит их на последней странице: Кристина Бергерон и ее сын трахаются, стоя на роликах на исцарапанном дощатом полу.