Текст книги "Секреты Лос-Анджелеса"
Автор книги: Джеймс Эллрой
Жанр:
Полицейские детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 33 страниц)
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ
Что-то стряслось с его внутренними часами – даже не знает, среда сегодня или уже четверг. Целый вечер угробил на выкладки по «Ночной сове» – но Дадли даже записывать ничего не стал: все это ему давно известно. Дадли просидел с ним до полуночи, много говорил и уехал, так ничего толком и не объяснив, – встречаться с Эксли. Дадли хочет разрушить его карьеру, но Баду он сказал: «Пусть сполна получит то, что заслужил», а после истории с Линн смерть – самое малое, чего заслуживает этот подонок. Убить капитана полиции… Один поворот колесика, и пружина лопнет…
С этой мыслью он заснул – и проснулся через несколько часов: снилась ему Кэти Джануэй.
Перед глазами снова встал Спейд Кули.
Снова в «Билтмор», снова расспрашивает музыкантов – Спейд не появлялся, Собачник Перкинс смылся по каким-то своим делам. Ночной дежурный в Бюро окружного прокурора дал ему от ворот поворот – похоже, они там этим делом не занимаются вовсе. Прошвырнулся по Чайнатауну – ничего. Осторожно проехал мимо своего дома – у дверей дежурят в машине двое из ОВР. Проглотил на ходу гамбургер в круглосуточной забегаловке.
Занялся рассвет. В газетных киосках толстые стопки «Геральд» – пятница! Заголовки кричат о «Ночной сове»: негритосы жалуются на полицейский произвол, шеф Паркер обещает восстановить справедливость.
Наручные часы остановились. Бад хочет их завести, сверившись с радио, но пальцы дрожат, никак не получается подкрутить колесико, и он выбрасывает стобаксовые «Груен» в окно. Приступы усталости сменяются новыми приливами сил, и тогда вместо Кэти он думает об Эксли и Линн. Едет на Ноттингем-драйв – проверить машины у дома.
Белого «паккарда» нет – а ведь Линн всегда оставляет автомобиль на одном и том же месте.
Бад обходит дом кругом – никаких следов синего «плимута» Эксли. Соседка забирает с крыльца бутылку молока.
– Доброе утро, – говорит она. – Вы друг мисс Брэкен, верно?
Мерзкая старуха – Линн говорила, что она подглядывает к соседям в окна.
– Верно.
– Что ж, как видите, ее нет дома.
– А вы не знаете, куда она уехала?
– Ну…
– Что «ну»? Вы видели ее с мужчиной? Высоким, в очках?
– Нет, не видела. Ничего я не видела, и, пожалуйста, не кричите на меня, молодой человек.
Бад показывает ей жетон.
– Вы что-то знаете? Вы же хотели что-то сказать – говорите!
– Я собиралась сказать, что знаю, куда она поехала. Я слышала, как она разговаривала с управляющим, спрашивала у него дорогу. Но вы так нелюбезны, молодой человек…
– Дорогу куда?
– На озеро Эрроухед. И незачем так кричать, я бы и без того вам все рассказала.
* * *
Охотничий домик Эксли – о нем рассказы ваза Инес. Говорила, на крыше у него три флага: американский, калифорнийский и флаг полиции Лос-Анджелеса. Бад едет на Эрроухед, кружит вокруг озера, наконец находит дом: все три флага развеваются на ветру. У крыльца стоит белый «паккард» Линн. Синего «плимута» не видно.
Одним прыжком Бад взлетает на крыльцо. Дверь закрыта снаружи на засов. Бад входит – обычная комната, пыль, тишина.
Бросается в спальню. Смятая постель, запах пота, следы губной помады на простынях. Бад срывает простыни, выбивает пух из подушек, переворачивает матрац – под матрацем книжечка в кожаной обложке. Дневник Линн – тот самый дневник, о котором он много слышат, но ни разу в него не заглядывал.
Бад хватает его, хочет разорвать надвое по корешку – так он в молодости на спор рвал телефонные книги. Но останавливается: он должен туда заглянуть. Страшно боится того, что может там прочесть, – и именно поэтому должен.
Последняя исписанная страница. Четкий, уверенный почерк Линн. Черные чернила – золотая ручка, что он ей подарил.
26 марта 1958
Еще немного об Э.Э. Он только что уехал. Кажется, смущен тем, что вчера так со мной разоткровенничался. В утреннем свете и без очков он выглядит молодым и очень уязвимым.
Но это видимость: Э.Э. очень опасен, и Пирса, столкнувшегося с этим человеком на узкой дорожке, можно только пожалеть. Любовью Э.Э. занимается совсем как мой Венделл – медленно, словно хочет, чтобы это никогда не кончалось, чтобы ему не приходилось снова возвращаться к реальности. В первый раз я встретила человека, настолько похожего на меня: его ум, осторожность, скрытность, постоянная готовность к двойной игре – все это настолько мне знакомо, что я смотрю на него как в зеркало и боюсь того, что вижу. Рядом с ним В. У. кажется ребенком: честным, чистым и мужественным, да, но ребенком. А по сравнению с тем выбором, что стоит перед ним сейчас, мое предательство Пэтчетта – просто детская игра. Парадоксально: этот холодный, циничный эгоист до сих пор по-детски восторгается своим отцом и смотрит на мир его глазами – тем ужаснее то, что ему предстоит, тем больше поражает и восхищает меня то, что, несмотря ни на что, он ютов действовать. Э.Э. не слишком вдавался в подробности, но суть дела такова: на некоторых порнографических фотографиях, которые продавал Пирс пять лет назад, имеются нарисованные от руки красными чернилами раны и увечья – и эти рисунки полностью совпадают с увечьями на теле Сида Хадженса, а также с ранами жертв убийцы-маньяка по имени Лорен Атертон, которого арестовал в тридцатых годах Престон Эксли. П.Э. намерен выставить свою кандидатуру в губернаторы, а Э.Э. считает, что его отец неверно расследовал дело Атертона и, кроме того, подозревает, что в это время П.Э. состоял в деловых отношениях с Рэймондом Дитерлингом (одной из жертв Атертона стал мальчик-кинозвезда, снимавшийся у Дитерлинга). Вот и еще один парадокс: мой Э.Э., такой трезвый и прагматичный, воображает своего отца каким-то идеальным героем, рыцарем без страха и упрека и приходит в ужас от одной мысли о том, что П.Э. может проявлять какие-то человеческие слабости. Он боится, что расследование «Ночной совы» раскроет ошибку П.Э. и помешает его избранию в губернаторы, и, судя по всему, еще больше боится, что его отец окажется обычным смертным. И все же он твердо намерен расследовать дело, пока не докопается до сути. Как я ни люблю Венделла, но приходится признать: он в такой ситуации, скорее всего, принялся бы стрелять направо и налево, а потом сел бы дожидаться, пока придет кто-нибудь поумнее – ну хотя бы тот сладкоречивый ирландец Дадли Смит, о котором он столько рассказывает, – и все исправит. Пока все: остальное запишу после прогулки, завтрака и трех крепких чашек кофе.
Теперь он рвет дневник – сперва вдоль корешка, затем на мелкие кусочки, превращая кожу и бумагу в труху.
Подходит к телефону, набирает номер ОВР. Дзззинь, дзззинь.
– Отдел внутренних расследований, Клекнер.
– Это Уайт. Позови Эксли.
– Уайт, имей в виду, у тебя будут большие не…
Новый голос.
– Это Эксли. Уайт, где ты?
– В Эрроухед. Только что прочел дневник Линн. Теперь я знаю все про твоего старика, Дитерлинга и Атертона. Все знаю, понятно, мать твою? Сейчас мне нужно найти одного человека. Когда я с этим разделаюсь, имя твоего папочки появится в шестичасовых новостях.
– Уайт, подожди! Мы можем договориться!
– Иди к черту, Эксли.
* * *
Назад в Лос-Анджелес. По третьему кругу: Чайнатаун, Стрип, «Билтмор». Перед глазами плавают алые круги, китаезы кажутся похожими на музыкантов из группы Спейда, у «Ковбойских ритмов» – желтые физиономии, глаза-щелочки. Все норы, все укрытия проверены по три раза. Кроме одной: у агента Кули он был только однажды.
Бад едет в «Ассоциацию Ната Пенцлера». Дверь в кабинет открыта – мистер Натски у себя за столом кушает сэндвич. Заметив Бада, чуть не давится:
– О черт!
– Спейд вчера не появился на концерте. Должно быть, он тебе стоит кучу денег.
Пенцлер сует руку под стол:
– Эх, Тарзан, знал бы ты, сколько неприятностей доставляют мне клиенты!
– Что-то ты не сильно этим огорчаешься.
– Потому что в конечном счете всегда остаюсь в прибыли.
– Знаешь, где он?
Пенцлер, что-то заталкивая под стол:
– Скорее всего, где-нибудь на Марсе в обнимку со старым приятелем «Джеком Дэниелсом» [63]63
Марка виски.
[Закрыть].
– Что это ты там, под столом, делаешь?
– Яйца себе чешу. Так хочешь на меня работать? Пять сотен в неделю и десять процентов агенту.
– Где Спейд?
– Где-то шляется, а где – не знаю. А ты зайди на следующей неделе и дай знать, если с тобой кто-нибудь мозгами поделится.
– Значит, так?
– Слушай, Тарзан, зачем мне от тебя что-то скрывать. Мне жизнь дорога…
Бад резко бьет ногой по стулу. Пенцлер летит на пол. Бад лезет под стол: толстый сверток, завернутый в коричневую бумагу и перевязанный веревкой. Бад ставит ногу на сверток и дергает узел: внутри стопка чистых черных ковбойских рубашек.
– Линкольн-Хайтс, – говорит Пенцлер, поднимаясь. – Подвал в заведении Сэмми Линя. Только помни: ты об этом узнал не от Натски.
* * *
Китайский ресторан Линя: вверх по Бродвею от Чайнатауна. Позади ресторана – автостоянка, черный ход на кухню. Снаружи в подвал хода нет. Снизу из вентиляционной трубы вырывается пар, доносятся голоса. Из приоткрытой задней двери доносятся пряные запахи. Вход в подвал должен быть с кухни.
Бад находит во дворе палку, входит с черного хода. На крохотной кухоньке двое узкоглазых режут мясо, еще один, старый хрыч, свежует утку. Где вход в подвал? Бад соображает сразу: под соломенной циновкой у плиты.
Его заметили. Молодые начинают что-то лопотать по-китайски, папа-сан взмахом руки их успокаивает. Бад показывает жетон.
Старик делает движение пальцами, словно свивает невидимую нить:
– Я плачу! Я плачу! Уходите!
– Спейд Кули, папаша. Спустись вниз и скажи ему, что Натски прислал смену белья.
Старик не унимается:
– Спейд заплатил! Уходите! Я плачу!
Папа-сан сжимает мясницкий нож; молодые встают рядом полукругом.
– Уходите! Уходите! Я плачу!
Бад ждет, когда старик подойдет поближе, и встречает его дубинкой по корпусу. Папа-сан падает на плиту – лицом в огонь. Волосы мгновенно загораются. Молодые кидаются на Бала – одним ударом дубинки он сбивает их с ног – они горой валятся на пол, Бад добавляет им ногами по ребрам. Старикан, вопя от боли, тушит волосы в раковине, лицо у него обожжено до черноты.
Бад бьет его под колени – китаеза падает, не выпуская из руки нож. Бад наступает ему на руку, пальцы хрустят, старикан пронзительно вопит. Бад оттаскивает его к плите, пинком отбрасывает циновку – под ней люк, ведущий в подвал.
Тошнотворная сладкая вонь опиума. Бад стаскивает вопящего китайца вниз, бьет ногой, тот замолкает. Идет по узкому проходу среди матрацев, вглядываясь в лица курильщиков.
Бад пинками расталкивает их. Сплошные узкоглазые – что-то недовольно бурчат, а потом снова погружаются в забытье, каждый в своем Фантазиленде. Дым – хоть топор вешай. Едкий дурманящий запах окутывает лицо, проникает в ноздри: Бад тяжело дышит и с каждым вздохом ядовитые пары растекаются по легким.
В конце подвала – дверь. Бад распахивает ее пинком. Сквозь опиумный туман: голый Спейд Кули, с ним три обнаженные девицы. Пьяное хихиканье, переплетенье рук и ног – оргия на скользкой, покрытой кафелем скамье. Бад не стреляет – боится попасть в кого-нибудь из женщин.
Вместо этого нашаривает выключатель на стене, включает свет. Туман рассеивается, Спейд поднимает голову. Бад наводит на него револьвер.
УБЕЙ.
Кули выходит из оцепенения первым: хватает двух девиц, прижимает к себе, как щит. Бад подходит ближе. Мелькают руки, ноги, ногти целятся ему в лицо. Выскользнув из рук Спейда, девки, спотыкаясь, поспешно исчезают за дверью. Спейд:
– Иисус. Мария, Иосиф…
Бад наглотался опиума: в голове туман. Надгробное слово – чтобы растянуть лот миг:
– Кэти Джануэй, Джейн Милдред Хемшер, Линетт Эллен Кендрик, Шерон…
– ЭТО ЖЕ ПЕРКИНС, МАТЬ ТВОЮ, ЭТО ВСЕ ПЕРКИНС! – вопит Кули.
Бад застывает: палец до половины надавил на спусковой крючок. Перед глазами плавают цветные пятна. Кули тараторит как пулемет:
– Я видел Собачника с этой последней девчонкой, с Кендрик. Я знал, что он любит колотить шлюх, и, когда о ней рассказали по телику, спросил, не он ли это. А Собачник… господи, он меня напугал до усрачки, потому-то я здесь и прячусь. Поверьте мне, мистер, это правда!
В цветных пятнах – мерзкая рожа Собачника Перкинса. Из калейдоскопа выплывает бирюзовое пятно – один из перстней на пальцах Спейда.
– Откуда у тебя эти перстни?
Кули, дрожащими руками обматывая бедра полотенцем:
– Да все от него же, от Собачника! У него хобби такое, всюду возит с собой станок и вытачивает перстни. Он всегда насчет этих перстней отпускал какие-то странные шуточки, вроде того, что они ему помогают в деликатной работе, защищают руки – теперь-то я понимаю, о чем он!
– Опиум. Он знает, где его достать?
– Этот козел таскает мою дурь! Мистер, вы должны мне поверить!
И Бад решает ему верить.
– Я проверял места и даты. Каждый раз на месте убийства оказывался ты. Другие музыканты из твоей сраной группы приходят и уходят – остаешься только ты.
– Собачник со мной ездит с сорок девятого года! Он наш менеджер, он всегда ездит со мной! Мистер, пожалуйста, поверьте!
– Где он?
– Не знаю!
– Друзья, приятели, подружки. Другие извращенцы. Выкладывай!
– Да какие у этого сукина сына друзья! Разве только этот макаронник, Джонни Стомпанато! Мистер, вы должны мне по…
– Я тебе верю. А ты веришь, что я тебя убью, если его спугнешь?
– Господи Иисусе, еще как верю!
Бад скрывается в дыму. Китайцы по-прежнему в отключке. Из глотки старикана вырывается чуть слышный хрип.
* * *
Полицейское досье на Перкинса:
В Калифорнии арестов не было. 1944 – 1946 годы – тюремное заключение в Алабаме, обвинение в противоестественных сношениях с животными. Гастролирующий музыкант, постоянного адреса нет. Знаком с Джонни Стомпанато, возможно, знаком с Эйбом Тайтелбаумом и Ли Ваксом: все трое – известные гангстеры. Повесив трубку, Бад вспоминает давний рассказ о том, как Джек Винсеннс тряс Собачника на вечеринке «Жетона Чести» – Джонни, Тайтелбаум и Вакс тогда были с ним.
Джонни – его бывший информатор. В то время, много лет назад, Джонни его боялся. И ненавидел.
Бад снова звонит в архив, выясняет номер телефона Стомпа. Десять звонков – нет ответа. Еще два звонка: в номер «Ковбойских ритмов» в Билтморе, в клуб «Эль-Ранчо» – и там и там никто не отвечает. Следующая остановка – ресторанчик Пархача Тайтелбаума: Джонни и Пархача водой не разольешь.
Бад мчит по Пико, разгоняя остатки опиумного дурмана. План простой и четкий: найти Перкинса, дождаться, пока он останется один, убить. Потом – Эксли.
Паркуется, заглядывает в окно ресторанчика. Посетителей нет, за столом – Пархач Т. и Джонни Стомп.
Бад входит. Заметив его, они начинают перешептываться. Бад несколько лет их не видел: Эйб заметно отяжелел, Джонни красив все той же слащаво-наглой итальянской красотой.
Пархач машет ему рукой. Бад берет стул, садится. Стомп говорит:
– О, Венделл Уайт! Как делишки, paesano [64]64
Земляк (ит.).
[Закрыть]?
– Ничего. А как у тебя с Ланой Тернер?
– Все отлично. Кто это тебе рассказал?
– Микки Коэн.
Тайтелбаум громко хохочет:
– А что манда у нее соболями выстлана, он тебе не говорил? Они с Джонни сегодня улезают в Акапулько, а мне, увы, только и остается, что утешаться игрой в карманный бильярд. Что привело тебя к нам, Уайт? Мы ведь, кажется, не виделись с тех пор, как твой приятель Дик Стенс здесь работал.
– Я ищу Собачника Перкинса.
Джонни, барабаня пальцами по столу:
– Спроси у Спейда Кули.
– Спейд не знает, где он.
– Ну а я-то тем более! Это Микки тебе сказал, что мы с Собачником кореша?
Нет ритуального вопроса: а зачем он тебе понадобился? И жирный Пархач что-то помалкивает.
– Спейд сказал, что ты с ним знаком.
– Знаком, это верно. А он тебе не сказал, paesano, что мы с Собачником уже несколько лет не виделись?
Пора подбавить жару.
– Я тебе не paesano, мудила итальянский.
Джонни усмехается – должно быть, старое вспоминает. У жирною Пархача взгляд испуганный.
– Эйб, а ты с Перкинсом не дружишь?
– Еще чего! Собачник для меня слишком мешугене. Привет, пока – вот и все наше знакомство.
Врет.
– Наверное, я что-то путаю. Вы, ребята, дружите с Ли Ваксом, я слыхал, они с Собачником – не разлей вода.
Пархач театрально хохочет.
– Джонни, ты слышал? Наш Венделл все на свете перепутал, это уж точно!
Стомп:
– Как же, кореша они! Как кошка с собакой!
Не хотят, чтобы он разговаривал с Ваксом. Почему?
– Вот что меня удивляет, парни. Неужели вам совсем не интересно, за каким чертом он мне понадобился?
Пархач, отставляя тарелку:
– А тебе не приходило в голову, что нам просто наплевать?
– Что-то не верится. Вы ведь слушки любите.
– Вот и давай свои слушки.
Ходят слухи, Пархач до смерти забил какого-то парня, который обозвал его жидом. Стоит попробовать.
– А слушок такой, что с грязными макаронниками и жирными жидами я своими слушками не делюсь.
Эйб добродушно хохочет и слегка шлепает Бада по руке, как напроказившею ребенка:
– Ну ты и комик, Бад! Ладно, чего же ты хочешь от старины Собачника?
– Не твое собачье дело, жидяра, – осаживает его Бад и поворачивается к Джонни: – А ты чем занимаешься, пока Микки нет?
– Да ничем особенным. – Колечком на мизинце Джонни выстукивает по бутылке ритм. – Тебя это не заинтересует. Держусь, как говорится, в рамках. А вот ты чем сейчас занят, Венделл?
– Делом «Ночной совы».
Джонни усиленно барабанит по бутылке – еще немного, и перевернет. Пархач, бледнея:
– Ты же не думаешь, что Собачник Перкинс…
Стомпанато:
– Да ладно тебе, Эйб! Чтобы Собачник уложил этих фраеров в «Ночной сове» – да такое и во сне не приснится!
– Пойду поссу, – говорит Бад и выходит в туалет. Закрывает дверь, считает до десяти, приоткрывает на узкую щелочку. Мизеры, оживленно жестикулируя, о чем-то совещаются. Эйб вытирает жирную рожу платком. Все сходится.
Собачник и «Ночная сова» – какая-то связь?
Примерно за год до «Ночной совы» Джек Винсеннс видел всех четырех: Вакса, Стомпа, Пархача и Перкинса – за одним столом на вечеринке.
Джо Сифакис говорил: кто-то отстреливает людей Микки одного за другим, и киллеров трое.
Есть что-то еще – что-то, чего Бад не понимает, что вертится у него в голове и не дается в руки…
Держусь в рамках.
«Удержание организованной преступности в должных рамках».
Вот чем занимается в мотеле «Виктория» Дадли Смит. Его любимое словцо: «удержание в рамках». Удержать в рамках… держать… «Пора воспользоваться плодами наших трудов…» Допрос Ламара Хинтона – почему его спрашивали о «Ночной сове»? И что там делала Дот Ротштейн, кузина Пархача Тайтелбаума?
Бад включает воду, брызгает себе на лицо. Спокойно выходит. Стомп:
– С облегченьицем тебя.
– Спасибо. В общем, ты прав: Собачника я ищу за старые грехи. А «Ночная сова» – там, похоже, другое дело…
Джонни, очень спокойно:
– Ага?
Пархач, еще спокойнее:
– А кто же убил-то? Какие-нибудь очередные швугис [65]65
Негры (идиш).
[Закрыть]? Я-то об этом знаю только то, что в газетах читал.
Бад:
– Может быть. Но, если это не другие ниггеры, выходит, что пурпурная машина у «Ночной совы» – подстава. Ладно, парни, я пойду. Встретите Собачника, скажите, чтобы звякнул мне в Бюро.
Спокойный Джонни барабанит пальцами по бутылке.
Спокойный Пархач натужно кашляет и исходит потом.
Спокойный Бад спокойно выходит на улицу, спокойно садится в машину, спокойно заезжает за угол, опрометью выскакивает из автомобиля и прыжками мчится к телефону-автомату. Компания «П. К. Беллз». Один гудок, второй – мать твою, сколько ж можно ждать?!
– Кхм… да, кто запрашивает?
– Сержант Уайт, полиция Лос-Анджелеса. Нужно проследить звонки.
– За какой период, сержант?
– Ближайшие несколько минут. Все частные телефоны и телефоны-автоматы в ресторане «Кошерная кухня Эйба». Скорее! Речь идет об убийстве!
– Секундочку подождите, пожалуйста.
Щелк-щелк-щелк – и новая телефонная барышня:
– Сержант, что именно вам нужно?
– «Кошерная кухня Эйба», ресторан на углу Пико и Ветеран. Все звонки со всех телефонов в ближайшие пятнадцать минут. И не тяните!
– Офицер, мы не можем прослушивать текущие звонки.
– Не надо прослушивать, черт побери! Просто скажите мне, куда звонили!
– Ну что ж, если речь идет об убийстве… Куда вам перезвонить?
Бад читает номер телефона-автомата:
– Гранит – 48112.
– Перезвоню через пятнадцать минут. И в следующий раз попрошу вас предупреждать заранее, – недовольно говорит барышня и вешает трубку.
Бад, стоя в будке, считает секунды. В каждой секунде – два слога: Дадли, Дадли, Дадли, Дадли… Наконец звонок. Он хватает трубку, роняет, ловит на лету, подносит к уху.
– Да?!
– Два звонка. Один – Дюнкерк – 32758, зарегистрирован на имя мисс Дот Ротштейн. Второй – Эксминстер – 46811, зарегистрирован на имя мистера Дадли Л. Смита.
Бад выпускает трубку из рук. Она повисает на проводе: болтовня телефонной барышни доносится откуда-то из дальнего далека – из тихого, безопасного места, куда ему теперь вход воспрещен.
Он верил в Линн. Верил в свой полицейский жетон.
Линн его предала. А «Ночная сова» – дело рук капитана полиции Лос-Анджелеса Дадли Лиама Смита.