Текст книги "Звездный поход"

Автор книги: Джеймс Бенджамин Блиш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Кимберли Педерсон
ПОСЛЕДНИЕ “ПРОЩАЙ”

Капитан Жан-Люк Пикар, в полной парадной форме, замер рядом со своим столь же разодетым первым помощником в транспортерном отсеке номер три. Они ожидали прибытия Очень Важной Персоны и ее семьи, которых “Дерзость” должна была переправить на Хаттис VII – дальнее пограничье между ромулианским сектором пространства и владениями Федерации.

– Волнуетесь, капитан? – вежливо осведомился Уилл, озорно сверкнув глазами. Он-то знал, что его командир вовсе не спокоен.

– Что, так заметно, Первый? Неужели я такой плохой актер? – Пикар перенес тяжесть тела на другую ногу и сцепил руки за спиной. – По-моему, это тебе, Уилл, надо волноваться. Мистер Спок несколько лет был первым помощником на самом первом звездолете, называвшемся “Дерзость”. Может, он хочет здесь побывать лишь для того, чтобы проверить, как ты несешь службу?

– Вулкан-центральный докладывает, что мистер Спок с семьей готовы к нуль-транспортировке, капитан, – начальник транспортерной службы О’Брайен не дал и рта раскрыть Уиллу.

– Прекрасно, О’Брайен, – сказал Ликар. – Подтвердите получение сообщения и транспортируйте их на борт.

О’Брайен справился со своей задачей быстро и умело. Скоро замерцал луч транспортера, и на приемной платформе материализовались пятеро вулканитов: мужчина, женщина и трое детей.

– Мистер Спок! Добро пожаловать на борт “Дерзости”, – Пикар легко вскинул руку в вулканитском приветствии.

– Долголетия и процветания, капитан, – сказал Спок, – Благодарю вас. – Он повернулся к женщине и продолжил: – Позвольте представить вам мою жену.

Вулканитка грациозно склонила голову, а трое юнцов оставались в позах, выражавших скромное внимание к происходящему.

Капитан Пикар отвесил легкий церемонный поклон.

– Я счастлив удостоиться чести знакомства с вами, миссис Спок. Надеюсь, вам и детям не придется испытывать неудобств, путешествуя с нами.

– Меня зовут Саавик, капитан, – сказала она с легкой улыбкой. – Пожалуйста, не смущайтесь звать меня по имени. И я уверена, что отведенное нам жилище окажется очень удобным – ведь это же все-таки “Дерзость”. Лучшего места и придумать невозможно.

– Вы очень добры, Саавик, – сказал Пикар и повернулся к двери. – Разрешите мне показать отведенные вам каюты.

Семейство Спока двинулось к дверям, чтобы последовать за своим гидом. А Райкер словно прирос к полу и еще мгновение вглядывался в миссис Спок.

– Простите, мадам, вы не та самая Саавик – капитан “Дерзости-Б”?

Саавик, похоже, немного удивилась.

– Ваш первый помощник – человек сведущий, капитан Пикар, – сказала она. Потом повернулась к Уиллу: – Да, мистер Райкер, когда-то я была капитаном “Дерзости-Б”. Но я больше не офицер Флота. Прослужив несколько лет, я решила отказаться от военной карьеры в пользу научных исследований со своим мужем и воспитания наших детей. Когда мы разместимся, рада буду подробнее побеседовать об этом. Навестите меня, пожалуйста, когда освободитесь. Это поможет вам… преодолеть некоторое смущение, – она улыбнулась Уиллу одними глазами.

Оба мужчины тотчас распознали в ее словах не только приглашение, но и вежливое “разрешите пока на этом закончить”.

– Простите, что заставляем вас томиться здесь, – извинился Пикар. – Пойдемте, прошу вас, – он вновь жестом пригласил всех к выходу.

Райкер от волнения чуть не споткнулся о собственные ноги, когда поворачивался, чтобы последовать за семейством мистера Спока. Одно дело – бывший первый помощник Спок, но добавьте-ка к этому еще и капитана Саавик1 Ее подвиги в бытность капитаном “Дерзости-Б” были, словно в мраморе, выгравированы в мозгу Уилла. Он и сам многое рассказал бы при случае об этой женщине, оставившей столь яркий след в истории Флота.

Направляясь к выходу, Райкер сказал О’Брайену:

– Пожалуйста, проследите, чтобы вещи мистера Спока нуль-транспортировали в четвертый багажный отсек. И держите наготове людей, чтобы доставить багаж в их апартаменты.

– Есть, сэр. Будет исполнено, – ответил ОЪрайен, поворачиваясь к своему пульту.

***

Вернувшись на мостик, Жан-Люк откинулся в капитанском кресле, чувствуя себя немного школьником. Ох, как много вопросов хотелось ему задать и Споку, и Саавик! Волновался он не меньше Уилла. Нечасто оказываешься под одной крышей с живой историей…

***

В коридоре, ведшем к каютам “люкс” в семейном секторе “Дерзости”, стоял, прислонившись к стене, мальчик на вид никак не больше семи стандартных лет, и безутешное горе ясно читалось во всем его облике. Очень уж плохое у него было настроение; не хотелось видеть никого из родных. Вечно они считали, что печалиться ему незачем.

Он так упорно разглядывал носки своих башмаков, что не заметил, как его одиночество окончилось, пока не услышал девчоночий голос:

– Привет! Ты здесь новенький, да? По крайней мере я тебя раньше не видела, а я тут каждого знаю. Папуля говорил, что мы обновим команду на Вулкане, и ты, наверно, из этой компании. Мне почти восемь, и зовут меня Милэун. А тебя?

Вся эта безостановочная дружелюбная болтовня ошеломила его. На Вулкане никто никогда не говорил больше, чем было необходимо. Завершив изучение своих ботинок, он поднял голову, и его взгляд остановился на бойком, похожем на те, что бывают у фей, лице с искрящимися миндалевидными зелеными глазами и дружеской улыбкой. Волосы, обрамлявшие лицо, были собраны в две черные как смоль косички, одна из которых словно старалась вырваться из-под ленты, удерживавшей их на своем месте. Он никогда раньше не видел таких лиц. Никто из тех, кого он знал до сих пор, не улыбался ему, кроме, может быть, мамы… иногда.

– Что такое? У тебя же есть имя, правда? – пристально всмотрелась в него Милэун.

Он что-то пробормотал.

– Что? – переспросила Милэун. – Я не расслышала.

Он вздохнул.

– Джеймс. Я сказал, меня зовут Джеймс.

Милэун это, похоже, удивило.

– Джеймс… Какое смешное имя для вулканита! У всех других мальчиков с Вулкана, которых я знаю, имена начинаются на “с” – ну, ты знаешь: Сэджин, Сьюрэн, Сэкеф… такая вот ерунда.

– А я, наверно, не совсем вулканит, – носки ботинок опять заинтересовали своего хозяина.

– Правда? – Милэун поразило сказанное им. – Я никогда до этого не встречала ненастоящих вулканитов. А почему ты не настоящий? – Любопытство пересилило вежливость.

Джеймс глянул в ее пытливое лицо, решил, что она ему нравится, и ответил на ее вопрос:

– Ну, я довольно смешанный вулканит.

Ее глаза расширились.

– Да? Как это – смешанный? У тебя в голове все перемешалось или как?

Джеймс чуть не усмехнулся.

– Нет. Я биологически смешанный. Я только наполовину вулканит. Мать – наполовину ромулианка, а отец – наполовину человек. Поэтому я – ромуло-вулкано-человеческая смесь.

– Человек и ромулианин? Точно? – Для Милэун ромулиане были едва ли не сказочными существами, и это откровение Джеймса совсем ее очаровало. – Как интересно! Это значит, у тебя есть чувства, тебе разрешают улыбаться и все такое? Т’Мира и Т’Пира никогда не улыбаются. Они мои друзья, но у них нет никаких чувств и они не знают, как улыбаться. А ты?

К этому времени улыбка уже появилась на лице Джеймса.

– Да. Это то, что меня беспокоит. Аманда говорит, что я, должно быть, приобрел все ромулианские и человеческие гены, потому что я не знаю, как она, что значит быть настоящим вулканитом.

– Аманда – это кто?

– Она – моя самая старшая сестра. Ей почти четырнадцать, и она думает, что станет настоящей вулканиткой, какие бы гены в ней ни перемешались.

– Аманда – тоже не совсем вулканитское имя, – заметила Милэун.

– Нет, – сказал Джеймс. – Ее назвали по имени бабушки – матери моего отца. Она была человек. Она умерла задолго до того, как родились ее внуки. Моя сестра Т’Мир – единственная с истинно вулканитским именем. Ей десять лет. Мать сказала, что хоть у одного из ее детей должно быть настоящее вулканитское имя. И Т’Мир назвали не в чью-то честь, а просто так.

– Жалко, что твоя бабушка умерла, – посочувствовала Милэун. – Моя – жива. Она живет на Земле.

Милэун питала столь сильные родственные чувства к своей бабушке-японке – даже и на таком большом расстоянии – что не могла себе представить, как это можно остаться без бабушки. Утрата, постигшая Джеймса, действительно опечалила ее, хотя она никогда в глаза не видела его бабушку.

– Ну, – сказала она, – если Аманду назвали в честь твоей бабушки, то в честь кого назвали тебя? Если у тебя не настоящее вулканитское имя, тебя наверняка назвали в честь кого-нибудь. Джеймс – человеческое имя.

Джеймс кивнул.

– Да, так и есть. Отец назвал меня этим именем в честь своего капитана. Отец был первым помощником на самой-самой первой “Дерзости”. Он рассказывал, что они были добрыми друзьями. Я капитана тоже никогда не видел, как бабушку.

Джеймс затаил на этот счет небольшую обиду. Его имя приносило ему много горя на Вулкане. Дети-вулканиты из его класса и те, что жили по соседству, без конца изводили мальчика насмешками над его человеческим именем. А если бы они хоть что-то узнали о происхождении его матери, они бы замучали его, обзывая еще и жестоким ромулианином. Молоденькое сердечко Джеймса стискивала боль неприятия сверстниками, и, хотя он старался изо всех сил, у него просто не получалось владеть собой настолько, чтобы казаться настоящим вулканитом. И потому единственным, что помогало ему жить, было само сознание того, что он выдержал, и притом совсем неплохо, вулканитский тест Хасвана почти сразу после своего семилетия. Его отец, видимо, понимал, что творится с сыном, и никогда не сдерживал никаких его невулканитских склонностей, но Джеймс сам редко принимал себя.

Голос Милэун вывел его из задумчивости. Никогда он не встречал никого, кто бы мог так много разговаривать!

– Капитан Джеймс? Я не слышала о таком капитане “Дерзости”. – Милэун мало занимала история. Она больше интересовалась техникой.

– Да не “капитан Джеймс”, – объяснил мальчик, – а капитан Джеймс Т.Кирк, КК “Дерзость” NCC #8209;1701, – он продекламировал будто наизусть. Его самого то, кем был его тезка, совсем не волновало. Он предпочел бы называться в честь дедушки Сарека. С дедушкиным именем жить ему было бы гораздо легче. Джеймс – совершенно нелогичное имя для мальчика-вулканита.

А вот на Милэун его объяснение произвело соответствующее впечатление. Она слыхала о капитане Кирке – по крайней мере из курса истории для начальных классов.

– Вот здорово, Джеймс, – сказала она, – он был великий капитан. Тебе надо гордиться. Нам немножко рассказывали о приключениях этого капитана и его команды. Во всей истории не было ничего интереснее, – она скорчила рожицу, – но это же все было очень-очень давно. Гы, да твой папка, наверно, такой старый!

– Он совсем не старый для вулканита, – начал Джеймс защищать своего отца от обвинений в дряхлости. – Ему всего сто тридцать стандартных лет. Для вулканита он еще молодой. Моей бабушке больше двухсот стандартных лет, и она только-только начинает стариться.

– Ну, а для меня он все равно старый, – объявила Милэун. – Моему папуле тридцать два, а маме тридцать, и то иногда они кажутся мне старыми. Вообразить не могу: неужели и мне может исполниться целых сто лет?!

Такое обсуждение родительских возрастов могло бы продолжаться еще неизвестно сколько времени, но дверь “люкса”, в котором расположилась семья Джеймса, отворилась, и оттуда вышла девочка-вулканит.

– Мать попросила меня передать тебе, чтобы ты шел ужинать, – сказала она, обращаясь к Джеймсу. – Мы быстро поедим, а потом к нам придут капитан Пикар и коммандер Райкер. Пожалуйста, не задерживайся, – и она ушла обратно,

– Кто это была? – спросила Милэун.

– Аманда, – пояснил Джеймс. – И мне лучше отправляться в каюту. Матери не понравится, если я запоздаю – особенно если я прямо туг, в коридоре.

Милэун хихикнула.

– Да я на тебя не обижаюсь. Мне тоже не нравится, когда моя мамка сердится. А давай встретимся завтра? Все утро у меня уроки, но днем я свободна.

– Я спрошу отца и мать, – сказал Джеймс, – но, думаю, все будет в порядке.

– Это хорошо! – Милэун снова выдала свою заразительную улыбку. – Я тебя найду сразу после обеда, около тринадцати ноль-ноль. Могу тебе показать всю “Дерзость”, куда мне только разрешают ходить, и все такое. Хочешь?

Джеймс так и просиял.

– Конечно! Еще как хочу!

– Договорились. До завтра!

Милэун направилась по коридору к своей каюте, а Джеймс смотрел ей вслед. Она ему очень понравилась, даже очаровала его. Она оказалась первым его сверстником, который, познакомившись, принял его таким, какой он есть. От этого внутри у него потеплело. Он вошел в дверь своего нового – на время полета на “Дерзости” – дома, гадая, какими окажутся капитан Пикар и коммандер Райкер.

***

С того дня двое детей стали неразлучны. Спок и Саавик решили, что Джеймс ту пару недель, пока они летят на “Дерзости”, обойдется без школьных уроков. Они рассудили, что опыт пребывания на звездолете сам по себе послужит хорошим дополнением к университетам сына. Им понравилось, что маленькая Милэун взяла Джеймса под свое крыло. Поскольку девочка живет на корабле постоянно, она сумеет передать Джеймсу многое из того, что знает сама. Как бы то ни было, и матери, и отцу хотелось быть уверенными, что Джеймс и его сестры не страдают от недостатка внимания взрослых на борту “Дерзости”. Они хотели, чтобы их дети как можно лучше познакомились со звездолетом.

За те дни, что они провели вместе, Джеймс многое узнал о своем маленьком гиде. Конечно, учитывая любовь Милэун к болтовне, было почти невозможно ничего не узнать об ее прошлом. Отец ее, лейтенант Сии Макферсон, проводил большую часть своих дней внизу, во владениях инженерной службы. Он вечно чинил всякие машины или возился с тем, что в починке не нуждалось, без конца стараясь что-то усовершенствовать. Мать ее звали Йама Макферсон, она работала врачом и тоже все время пропадала в лазарете – или с больными, или уткнувшись носом в какую-нибудь книжку, занятая то одной, то другой научно-исследовательской работой. Милэун унаследовала от своих родителей неуемную жажду узнать, Как устроены вещи, как их собирать и разбирать. Она сообщила Джеймсу по секрету, что по-настоящему хочет однажды стать главным инженером какого-нибудь корабля вроде “Дерзости”. Джеймс нисколько не сомневался, что со временем так оно и случится.

– Ну, – сказала Милэун, сидя в кресле, задуманном для удобства взрослых, и болтая ногами, – чем ты хочешь сегодня заняться?

Дети находились на Палубе Отдыха. Здесь они уже частенько бывали и раньше. Мальчик и девочка лазили везде, куда только могли попасть безнаказанно.

Джеймс совсем не скучал. Он получил в наследство изрядную дозу ненасытного вулканитского любопытства и считал, что путешествие на “Дерзости” просто великолепно, как бы мог сказать и его отец.

– Даже не знаю, – проговорил он медленно, – можно опять сходить в школу и побеседовать еще раз кое с кем из учителей. Интереснее всего разговаривать с мистером Энфенеиидом.

Мистер Энфенеиид, уроженец Суламида, использовал по крайней мере шесть из восьми своих щупалец, чтобы выговаривать слова, беседуя с учениками, и маленького вулканита это зрелище пленяло.

Милэун скорчила рожицу.

– Говоришь, как истый вулканит! – воскликнула она. – У нас свободное время, а ты хочешь опять в школу! Фу!

– Образование – ключ к величайшей свободе и знанию в этой жизни, – обиженно сказал Джеймс. – А еще мистер Энфенеиид не похож ни на кого из тех, кого я раньше встречал.

– Он – учитель, а с ними я провожу достаточно времени, уж не сомневаюсь! – не растерялась Милэун, От досады она даже принялась быстрее раскачивать ногами. – Слушай! У меня есть одна лихая задумка… но ты должен пообещать, что не разболтаешь, – она застыла в позе заговорщика, выжидательно глядя на него.

– Какая задумка?

– Сначала обещай, – настаивала она.

– Как я могу обещать, когда я не знаю, что ты замыслила? А это не опасно, правда? – Джеймс старался не выказать беспокойства.

– Нет, глупый! Мы с тобой когда-нибудь делали хоть что-то опасное? – спросила она.

Джеймс изучающе посмотрел ей в лицо. Он заметил, что у нее над переносицей рассыпано немного веснушек. И смотрелись они там довольно привлекательно.

– Нет, – сказал он, – но ты хочешь, чтобы я пообещал тебе что-то, даже не зная что я обещаю. Это нечестно, Мы же друзья.

– Ладно, – вздохнула она, – мой план хорош, но ребятам на самом деле не разрешают туда заходить без родителей или учителей. Я там бывала так много раз, что не сомневаюсь – мы сумеем это сделать и нас не поймают.

– Ага! – голос Джеймса зазвучал так, будто мальчик открыл настоящую тайну. – Мы говорим о чем-то опасном!

Милэун покачала головой, косички залетали из стороны в сторону.

– Нет, нет, это не опасно. Это всего лишь голографический отсек.

Джеймс заинтересовался.

– Что такое голографический отсек? Я не помню, чтобы мы там бывали.

– Это потому, что мы там еще не бывали, – сказала Милэун. – А у тебя осталось только четыре дня до Хаттиса VII, так что нам лучше туда сходить, не откладывая.

– Наверно, нам надо найти кого-нибудь из взрослых, чтобы он пошел с нами, если того требуют правила, – мудро предположил Джеймс. – Мы же не хотим никому мешать.

– Сейчас – середина дня, – запротестовала Милэун. – Все они сейчас заняты и не захотят с нами возиться. Пойдем! Мы там долго не пробудем, а я знаю, как его включать. Нам там будет здорово.

– Сперва скажи, что это такое? – хотел знать Джеймс. – Я ничего подобного никогда не видел.

– Правда? – недоверчиво спросила Милэун. – Это на самом деле просто комната отдыха. Ты заходишь и говоришь компьютеру, что тебе хочется, чтобы в комнате как будто настал весенний день на Земле и что тебе хочется покататься на лошади, или еще что-нибудь. И компьютер изображает весенний день на Земле и даже снабжает тебя лошадью, чтобы было на чем прокатиться. Выглядит совсем как настоящее, и забываешь, что ты на звездолете, посреди космоса. Учителя используют ее в основном для обучения. В этом месяце мы смотрели битву при Ватерлоо, и как будто сами там побывали. Было очень интересно, только крови много…

Джеймс пока не слишком разбирался в земной истории и не собирался расспрашивать о последствиях битвы при Ватерлоо, но услышанное окончательно его заинтриговало. Вообразить только: комната, где компьютер может перенести тебя, куда захочешь! Его любопытство и жажда самому побывать в таком месте пересилили здравый смысл.

– Когда можно попробовать? – спросил он.

– А если прямо сейчас? – предложила Милэун, и в ее изумрудных глазах замерцали искорки.

***

Голографический отсек оказался самой необычной из всех виденных до сих пор Джеймсом комнат. Если бы не светились перекрещивающиеся вертикальные и горизонтальные линии на полу, стенах и потолке, было бы совсем темно. Он подумал, что эти линии нужны для создания компьютерных образов, но уверенности на этот счет не чувствовал,

– Это и есть голографический отсек? – спросил он, чуточку сомневаясь, не зря ли он пожертвовал принципами.

– Да, юнга! – Милэун тряхнула косичками. – Смотри сюда! – Она заговорила в пространство: – Компьютер, смоделируй весенний день на восточной окраине Токио. Япония, Земля.

Милэун нравилось бывать в Японии весной. Она провела там много приятных дней со своей бабушкой в прошлом году.

В то же мгновение комната, где они стояли, исчезла, и Джеймс вдруг оказался рядом с Милэун на поросшем травой холме, окруженном молодыми деревцами. Далеко на западе виднелся город, над их головами, в ветвях деревьев, щебетали свои песни птицы.

– Вот это да! – выдохнул он. – Никогда раньше не видал ничего подобного!

Милэун раскинула руки и закружилась от восторга.

– Ну разве не здорово? Почти как дома с бабулей!

– Это тут живет твоя бабушка? – спросил Джеймс. – Если бы мы были на Земле, ее дом стоял бы прямо за тем холмом. Ей не нравится жить в самом городе, – объяснила Милэун. – Она считает, что надо быть поближе к природе, к зелени, – девочка лукаво посмотрела на Джеймса. – Хочешь познакомиться с бабулей?

– Как же мне это сделать, если она живет на Земле? – поразился Джеймс, продолжая оглядывать удивительные окрестности. Стены просто исчезли куда-то, и сельский пейзаж, казалось, тянулся бесконечно. – И как это сумеет компьютер?

– А вот смотри! – сказала Милэун. – Компьютер, используя твои данные о Йокомо Ямамуре, создай образ, как можно более похожий на мою бабушку.

– Работаю, – отозвался голос компьютера. – Вероятность получения сравнимого с оригиналом образа Йокомо Ямамуры – 93.2%.

– Тогда сделай это, – приказала Милэун.

Не зная, чего ожидать, Джеймс повертелся по сторонам, гадая, где же появится какой-нибудь компьютерный призрак. Вместо этого на его плечо легла теплая рука. Он обернулся, чтобы увидеть покрытое легкими морщинками лицо пожилой японки, приветливо улыбавшейся ему.

– Здравствуй. – сказала она. – Я – Йокомо Ямамура. А ты кто такой?

У Джеймса отнялся язык Но Милэун не ведала подобных забот.

– Бабуля! – она раскинула руки и с восторгом заключила японку в медвежьи объятия.

– Милэун, детка! – копия Йокомо Ямамуры обняла девочку с такой же радостью. – Как хорошо, что вы с дружком меня навестили. Но твоя мать не говорила, что вы так скоро возвратитесь на Землю после того, как гостили у меня последний раз. Когда вы прилетели?

Милэун широко улыбнулась пожилой женщине.

– Мы – в голографическом отсеке, бабуля. Мы все еще на “Дерзости”. Я попросила компьютер сделать образ Японии и тебя, чтобы показать Джеймсу, как работает голографический отсек. А еще это удобный случай повидать тебя. Знаешь, я по тебе так скучала…

Бабушка с улыбкой посмотрела на внучку.

– Ты прелесть, деточка. Как хорошо, что ты можешь сделать так, чтобы я с тобой повидалась! Но я все еще не знаю имени твоего Друга, а это неприлично. – Она выжидательно посмотрела на Джеймса,

– Его зовут Джеймс, бабуля, – вызвалась ответить Милэун.

– Он летит с родителями на Хаттис VII, его мама и папа будут там заниматься какими-то исследованиями. Они – вулканиты, – добавила она со значением.

– Так ты – вулканит! – Бабуля улыбалась Джеймсу. – Да это же просто замечательно. Меня всегда интересовали обитатели Вулкана, но до сих пор я не встречала никого оттуда. Для меня большая честь познакомиться с тобой, Джеймс-вулканит, – закончила бабуля с легким вежливым поклоном.

Джеймс почувствовал, что бабушка Ямамура ему сразу понравилась. Хоть и вела себя она гораздо сдержаннее своей внучки, но отнеслась к маленькому мальчику предупредительно, дружелюбно и открыто. Джеймсу не понадобилось много времени, чтобы забыто, что они на самом деле не в Японии на Земле, а в голографическом отсеке.

Джеймс и Милэун провели несколько часов с бабушкой Ямамурой, но настало время прекратить игру и освободить голографический отсек, прежде чем их обнаружит какой-нибудь противный взрослый, для которого порядок – превыше всего. Нежно попрощавшись с бабушкой Ямамурой, двое детей вышли из голографического отсека. Милэун подождала, когда закроются двери, а потом прервала программу. Она просто не смогда бы вынести, если бы увидела, как ее любимая бабушка растает в воздухе. А так ей было легче думать о бабушке не просто как о компьютерной имитации.

Джеймс все глядел на закрывшиеся двери голографического отсека. Он напряженно думал о чем-то, а потом неожиданно повернулся к Милэун.

– Мы сможем снова прийти сюда завтра? То есть, если это тебе удобно? Мне хочется еще раз здесь побывать.

– Конечно! Почему бы нет? – усмехнулась ему Милэун. – Если кто-то хочет повеселиться с друзьями – я всегда за. И еще у меня есть одна задумка, которую обязательно надо испробовать. Ты ее наверняка полюбишь!

– Как это можно полюбить то, чего не существует? – спросил Джеймс. – Разве “любовь” не означает чувство, которое люди испытывают друг к другу?

– Ты чего так раскричался, Джеймс, – Милэун состроила недовольную гримасу. – Не надо на меня так резко выплескивать весь свой вулканизм. Я имела ввиду, что тебе просто понравится то, что я придумала.

Блестя глазами от радости, Джеймс сказал:

– Не сомневаюсь даже. Ты уже столько всего чудесного мне показала, пока я лечу на “Дерзости”. А теперь, чтобы нас не искали, может, пойдем по домам?

Милэун рассмеялась.

– Ну, – сказала она, – я рада, что хоть на что-то гожусь. Аида!

И они вдвоем направились каждый к своему “дому” ужинать.