Текст книги "Рейн (ЛП)"

Автор книги: Джессика Гаджел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

– Рассказывай.

Ну что ж.

– Что ты хочешь знать? – я действую осторожно.

– Я хочу знать, какого хрена у тебя клеймо долбанного работорговца на бедре. Я хочу знать, что с тобой произошло. Я хочу знать, как, мать твою, ты сбежала из той крепости.

– У меня есть клеймо, потому что он помечает всех девочек, которых приводит. – Это было правдой. Хотя, однако, я и не была одной из тех девочек. Было, конечно, неправильно говорить «Слава Богу», но, слава Богу!

– Итак, ты просто одна из его тёлок?

– Да. – Нет.

– Как ты выбралась?

– Честно? – По крайней мере, говоря об этом, я могу быть честной. – Я не знаю. Я не представляю, что могло произойти. Мои верёвки ослабли, и я выскользнула из них. Я встала и пошла постучать в дверь, чтобы выйти в ванную, и... и не последовало никакого ответа. Кто-то всегда отвечал, если я шумела. Даже, если это был лишь удар их кулаков, но они отвечали. – Он только что вздрогнул? Я уверена, что он вздрогнул. Это хорошо. Я могу разыграть историю женщины, подвергшейся избиениям. В любом случае, это было единственным, что мне оставалось на самом деле. – Поэтому, я выглянула наружу. И... там никого не было. Я даже не думала об этом. Я просто побежала. Что, вероятно, было глупо, на самом деле.

– Да, – он соглашается, кивая.

– Но это сработало. Я выбралась наружу и... и там тоже никого не было. Я просто побежала к воротам, нажала кнопку, запрыгнула в одну из машин и нажала на газ.

– Ты смогла замкнуть провода?

– Нет, – отвечаю я со смешком. Потому что, если бы он был знаком со мной, то знал бы, насколько абсурдным был его вопрос. Дома я даже никогда не знала, где заливается стеклоочистительная жидкость в мою машину. – Нет, они оставили ключи в машине.

– Какая беспечность.

– Я так полагаю, они никогда не думали, что кому-то выпадет шанс сбежать.

Он кивает, глядя в окно некоторое время.

– Кто твой отец?

Чёрт.

Вот дерьмо.

Мне никогда не стоило упоминать этого.

– Просто человек. Обычный человек. Я думаю, Ви хотел насолить ему.

– Детка, – говорит он, его голос не выражает совсем ничего, – я знаю преступников. И я знаю главарей мафии. Ви хренов мафиози. Нет ни единого шанса, что он хотел поиметь твоего папочку ради прикола. У него была причина. Какая у него причина?

– Я не знаю, – отвечаю ему, вкладывая немного отчаяния в свои слова, делая их более убедительными. Потому что я знаю. И это ужасно. И я была готова проходить через эти пытки каждый день, пока мой отец отказывает дать Ви то, что он хочет. Потому что это правильно. Я просила его сделать всё правильно.

– Ты из богатой семьи? Ты разговариваешь так, как если бы была из богатых.

Разговариваю так, как если бы была из богатых? Звучит, как оскорбление. Но, если бы он мозгами дошёл до вымогательства, что ж, это направление было для него в самый раз.

– Да. Я из богатой семьи.

– Ви любит деньги. Почти так же, как он любит похищать девушек на улице, заставляя их отсасывать и трахаться до тех пор, пока они не становятся слишком потасканными, чтобы быть полезными.

Я чувствую, как меня пробирает дрожь, потому что это правда. Это самая ужасная, мерзкая правда. Это было тем, что он делал. Я видела их постоянно. Их затаскивают внутрь. Они кричат. Плачут. Пытаются вырваться. Но это никогда не приводит ни к чему хорошему. Мужчины слишком сильны. У них иммунитет ко всему этому. И они будут насильно удерживать женщин. Они вынуждены терпеть невероятную жгучую боль во время клеймения. Потом их выбросят в какое-то здание с сотней других девушек, чтобы их увезли прочь. В ожидании того, как их будут насиловать и пытать те, кто больше заплатит.

И Рейн думал, что именно это произошло со мной.

Пусть будет так.

– Да, – соглашаюсь я, мой голос осип от отвращения.

– Тебе охрененно повезло выбраться. Но, если ты была нужна ему, чтобы получить деньги, детка, то он не прекратит искать тебя.

– Я знаю. – Боже, хотела бы я не знать об этом.

– И ты втянула меня во всё это.

– Технически, ты сам влез в это, – поправляю я его, чувствую, как растёт беспокойство. – Ты мог оставить меня на обочине дороги.

– Нет, не мог.

– Да, – говорю я твёрдо,– ты мог. Но ты выбрал другое. И я благодарна за это. Но не перекладывай это на меня. Я говорила тебе, что перестану тебе досаждать, как только закончится этот ураган. Оставишь меня в любом месте. А там я уже разберусь.

– Я не выброшу тебя, где попало, – говорит он, смотря на меня так, как будто я ненормальная.

– Почему нет?

– Ты хотя бы представляешь, насколько на хрен безумен этот кусок дерьма? У него любые люди, любой коп, любой подхалим будут разыскивать тебя. С такими волосами как у тебя, они тебя точно найдут.

– Тогда я покрашу их.

– Не-а.

Я подавляю желание закатить глаза. Как будто это его чёртово дело, что делать с моими волосами.

– У тебя есть другие варианты?

– Ты останешься здесь.

Что?

Нет. Серьёзно. Что?

– Прости?

– Ты останешься здесь. Дадим пару дней, чтобы всё улеглось. Никто не видел тебя со мной. Всё вымерло сегодня ночью. Все, у кого есть возможность, свалили на хрен из этого города. Он найдёт искорёженный автомобиль, придёт к выводу, что тебя отвезли в больницу. Он потратит часть времени на это. Потом он обыщет улицы. Тебе нужно оставаться незамеченной некоторое время. И нет для этого лучшего места, чем этот дом.

Он, действительно, предлагает мне убежище? Типа, настоящее убежище?

– Ты не можешь говорить это всерьёз.

– Я что выгляжу так, как будто я, блядь, шучу?

– Ви опасен.

– Я знаю.

– Если он узнает, что ты помог мне, то ты окажешься в его чёрном списке.

– Я знаю.

– Тогда, почему ты предлагаешь...

– Детка. Он не узнает. Это просто. Ты остаёшься здесь. Внутри дома. Пару дней. Неделю. Может немножко больше. Я могу вытащить тебя отсюда и увезти подальше.

– Зачем тебе это делать?

Рейн пожал плечами.

– Некоторые преступники создают вокруг нас дурную славу.

Я фыркаю. Затем мои глаза широко раскрываются, а рука хлопает поверх рта. Дерьмо. Я не должна фыркать на какого-то милого преступника, который предложил мне помощь. Молодчина, Саммер.

– Прости, – мямлю я, глядя вниз на мой кофе.

Опять пожимаю плечами.

– Возможно, тебе и не понять, но у всех нас есть кодекс.

– Кодекс? – провоцирую я.

– Да. Кодекс. Вот, почему ты видишь такую старую добрую справедливость в тюремной камере, когда детский насильник оказывается в тюрьме. Ублюдок не проживёт слишком долго, чтобы сожалеть о правильности своего жизненного выбора.

– Ты был в тюрьме?

Проклятье.

Мне любопытно. А он сказал, не задавать вопросов. Я чертовски подпортила свои перспективы на то, что мне позволят остаться.

– Да, детка. Я побывал за решёткой.

– Долго? – О, Боже. Что со мной не так? К чему это любопытство?

– Минута за решёткой – это долго.

Итак, это правда. И, по своему опыту, я точно знаю, как это ощущается. Я провела месяцы в своей тюрьме. Без постоянного питания. Без прогулок во дворе. Без того, чтобы кто-то пришёл и прекратил эти побои.

– Видимо, что ты знаешь кое-что об этом. Как долго он удерживал тебя?

– Какой сегодня день?

– Что?

– Какое сегодня число?

– Пятнадцатое октября.

– Меня забрали второго июля. – И я делала то, что вы видите в кино. Когда там ловят людей. Или, когда они находятся в тюрьме, и начинают царапать дни на стене. Четыре вертикальные линии. Одна по горизонтали. Четыре вертикальные линии. Одна по горизонтали. У меня было сто пять дней. Три месяца и две недели. Это ощущалось намного дольше. Но знание того, насколько это было долго, помогло мне сохранить здравомыслие во всей этой боли и голоде.

Рейн кивает.

– Он бил тебя?

Я сглатываю.

– Неоднократно.

– Блядь.

– Я в порядке, – говорю я, пожимая плечами.

– Ты сама знаешь, что это ложь.

Это было ложью. Но это было тем, во что я с таким трудом заставила себя верить.

– Ладно. Уже поздно, – говорит он, оставляя чашку в раковине. – Давай, спать. Завтра поговорим.

– Ладно, – соглашаюсь я, жадно выпивая остатки своего кофе. Что-то было у меня в животе. Первое, что оказалось там за многие дни. И мне бы хотелось получить ещё немного, но, по крайней мере, кофеин подавляет аппетит. Я могу потерпеть ещё несколько часов.

Потом он повернулся, и я, растерявшись и не зная, что мне делать, поставила кружку в раковину и последовала за ним. Через холл. Мимо ванной. Ванной, о которой мне не надо было просить. Ванной, которой я могла бы пользоваться больше одного раза в день, и не сидеть, покачиваясь и молясь, чтобы не описаться до того момента, пока мне не выпадет шанс ей воспользоваться.

Рейн исчез в комнате напротив ванной, и я последовала за ним. А потом замерла. Это была спальня хозяина. Я бросаю взгляд в сторону коридора. Дерьмо. Я надеюсь, он не думает, что я собираюсь спать с ним. То, что я была одной из девочек Ви, ещё не значит, что я рада раздвинуть свои ноги в качестве одолжения.

– Расслабься, – говорит он, поворачиваясь, чтобы посмотреть на меня, его голова наклоняется в сторону. – Кровать огромная. Ты даже не коснёшься меня.

– Я могу... – начинаю я, облизывая губы. – Я могу спать на диване. Всё в порядке.

– Ты будешь спать здесь, там, где я могу присматривать за тобой, – говорит он, его тон носит окончательный характер.

Я была не в состоянии бороться с ним. И кровать была огромной. Я была маленькой. Он прав. Между нами будет целый фут.

– Хорошо.

Он отворачивается от меня, хватая пульт с ночного столика, и щёлкает по каналам на большом телевизоре с плоским экраном, прямо напротив кровати. О, Господи. Телевизор. Я скучала по телевизору. И по музыке. По любому звуку, что отличался от мужчин, дразнящих меня, и орущих женщин. И от моего собственного разума, который сделал меня наполовину сумасшедшей.

– Выбирай, – говорит он, бросая пульт через кровать, а сам отходит в сторону.

Я сделала всё, что только могла, чтобы с головой не уйти в этот пульт. Я обхожу кровать кругом, отдёргиваю простыни и ложусь на них. Я усаживаюсь, взяв в руки пульт, и начинаю переключать каналы. В конце концов, я останавливаюсь на старом чёрно-белом фильме, от чего Рейн поворачивает голову в мою сторону, одна его бровь выгибается наверх.

– Серьёзно?

– Ты можешь переключить, – отвечаю я машинально. Ещё одна рефлекторная реакция, которой я научилась за прошедшие несколько месяцев. Не перечь мужчинам. Всегда старайся угодить им. Убережёшь себя от побоев. За исключением тех дней, когда они звонили моему отцу. В те дни я выражала несогласие. Я принимала своё наказание. Я практически взывала к нему.

– Нет, детка. Я сказал выбрать тебе. Ты выбрала.

Он оставил всё, как есть, улёгся, чтобы смотреть телевизор.

Я сжалась под одеялом, чувствуя глубокий мужской аромат. Что-то неопределённое, но такое знакомое. Лишь намёк на одеколон. Всего лишь обычный мужской запах. Не цветочный запах стирального порошка.

А потом, к моему абсолютному ужасу, мой желудок заурчал по-зверски, и звук был такой, как будто монстры внутри него попали в ловушку.

Голова Рейна автоматически повернулась ко мне, и я пыталась игнорировать взгляд, направленный на меня.

– Ты голодная. И почему ты не говоришь, что голодна? – просто спрашивает он, поднимаясь с кровати.

– Нет. Всё в порядке. Я могу подождать до утра. Поверь мне.

– Поверить тебе? – спрашивает он, оборачиваясь. – Они не кормили тебя? Ты привыкла голодать?

Я чувствую, как моё лицо заливает румянец. Что было само по себе нелепо. Это было не потому, что я сама обрекала себя на голод.

– Они кормили меня тогда, когда им этого хотелось.

– И как часто у них возникало такое желание?

Я втянула воздух.

 – Каждые несколько дней, если повезёт.

– Твою мать.

– Это правда не так уж важно. Я могу подож...

– И как долго ты уже ждёшь?

– Что? – спрашиваю я, прижимая колени к груди.

– Сколько времени прошло с тех пор, когда они кормили тебя последний раз?

Ох. Что ж.

– Мм,– начинаю я.

– Тот факт, что тебе на хрен надо подумать об этом дерьме, делает так, что ты поднимаешь свою задницу, идёшь на кухню и наедаешься до отвала.

Два дня. Это было два дня назад.

Но Рейн уже ушёл, и я спрыгнула с кровати, придерживая пояс своих штанов, и последовала за ним.

Как, если бы почувствовал моё присутствие, он говорит.

– Я даже не могу узнать, что на хрен они бросали тебе, когда кормили?

Нет, не может. И у меня даже не было выбора в том, что есть.

– Нет.

– Блядь.

А потом было много передвижений. Кастрюли и сковороды оказались на плите. Разные предметы вынимались из шкафчиков и холодильника.

– Уже поздно. Я могу съесть немного хлопьев, или... – Предлагаю я, наблюдая, как он движется вокруг, его сильные мышцы спины поворачиваются и скручиваются все одновременно и слишком сексуально для трёх часов ночи.

Он просто игнорирует меня, продолжая двигаться вокруг. Наливать воду в кастрюлю. Резать что-то прямо на столе. Потому что, ладно, это был разделочный стол.

– Могу я чем-нибудь помочь?

На самом деле, я не была поваром. Меня нельзя было назвать поваром ни в коей мере. У отца для этого всегда была прислуга. Но будучи ребёнком без матери, я проводила много времени на кухни с Мэй, нашей очень толстой, очень весёлой кухаркой-итальянкой. И пока я хваталась за концы её фартука, меня научили, что нужно всегда предлагать свою помощь, даже, если на самом деле ты не знаешь, что делать.

– Ты провела три месяца в адской дыре, где одному Богу известно, что с тобой вытворяли, и ты думаешь, что не заслужила право на то, чтобы расслабиться и позволить кому-то позаботиться о тебе?

Позаботиться обо мне?

Это именно то, чем он занимался сейчас?

Да, именно так.

И это было слишком хорошо.

Я просто...

Ладно. Я была немного эмоциональна.

И под «немного эмоциональна» я имею в виду, что была близка к тому, чтобы расплакаться прямо перед ним. И не только расплакаться. А разразиться ужасным сопливым рыданием. Я отворачиваюсь, глядя куда-то в гостиную, глубоко дышу.

– Могу я включить музыку?

– Да, при условии, что это будет винил.

Я практически пролетела через всю комнату, делая вид, что просматриваю записи, предпочитая игнорировать свои трясущиеся руки. Я знаю, что имею дело с необычайно сложным дерьмом, учитывая ту избалованную жизнь, что я вела, но я должна держать свою голову высоко поднятой. Я не могу вести себя, как все эти истеричные женщины, только потому, что кто-то заботится обо мне. Это было именно то, что тебе следовало сделать, когда находишь кого-то, нуждающегося в помощи, так ведь? Даже если ты и был огромным, плохим байкером-уголовником.

Я хватаю запись, которая мне знакома, поднимаю иглу и устанавливаю её. В течение долгих секунд стоит гул, прежде чем звук хлынул из динамиков. Я устремляюсь к дивану, опускаясь на него. Я просто несколько минут хочу побыть подальше. Диван был одним из тех самых кожаных диванов. Таких, что все обожают. Те, что кажутся масляными на ощупь. И как только я легла на него, я провалилась в сон, успокаивая себя мыслью о том, что я не вздрогну от того, что кто-то разбудил меня с целью навредить.

И у меня был кошмар.

Но это не было ночным кошмаром.

Это были воспоминания.

***

– Давай, просыпайся! – Говорит один из них, Дик, я слышу, как другие парни зовут его. Нет. Он не говорит. Он кричит. Прямо мне в ухо. Заставляя меня метаться в кровати, я так скоро забыла, что привязана, и верёвки обжигают уже и так израненную кожу на запястьях, боль настолько сильная, что я с трудом подавляю, подступающую к горлу желчь.

– Она едва не обоссала кровать, – говорит Мартин, посмеиваясь.

Их запах это то, что бесило меня больше всего. Сигаретный дым, который, казалось, сочился из их пор. Смешанный с запахом водки в их дыхании. И практически удушающий запах их тел.

Можно было практически учуять их, когда они спускались в зал, если не спишь.

Я, должно быть, крепко уснула, раз на меня напали так неожиданно, вырывая меня из тумана сна, словно вихрь.

– Она, и в самом деле, красотка, – говорит Дик, его пальцы двигаются по моему лицу, спускаясь вниз и поглаживая мою шею. – Такие спелые, – говорит он, его рука двигается по моей груди, совершенно не защищённой лифчиком от «рыщущих» пальцев. – Надо, чтобы её трахнули, как следует, как ты думаешь, Март?

– Чертовски верно. С двух сторон одновременно, я бы даже сказал.

– Да, – отвечает он, его рука скользит по моему животу. – Им всегда это нравится, правда? Я закусываю губу, чтобы сдержать свой крик. Или мольбу. Они не должны трогать меня. Ви ясно дал им это понять.

– Ей будет больно, если я скажу, что ей должно быть больно. Когда я скажу сделать ей больно. Другими словами, свои руки и члены уберите подальше. – Это были его слова.

Но я знаю, что для них они ничего не значили. Не тогда, когда они пришли среди ночи, в полупьяном состоянии, с глазами, затуманенными похотью. Я знала, что они могли выкрутиться потом.

– Долбанная дохлая рыба, – выругался Дик, хватая мою грудь с такой силой, что слёзы навернулись на глаза. Я смотрю в сторону. Потому что я не знаю почти ничего о таких людях, как они. Но, я знаю, что их заводит хоть какая-то реакция. Власть, которая у них есть над такими девушками, как я. Страх. Если не показывать им этого, они могут просто уйти. У них просто не будет возможности заполучить это. Или они будут настолько раздражены, что оставят меня в покое и пойдут искать кого-нибудь ещё.

Боже. Как я ненавижу себя за такие мысли. За то, что я надеюсь, что они пойдут к кому-нибудь другому. Осознавая, что для девушки нет никаких правил. Знать, что всем насрать, если она будет кричать или умрёт. Но я так сильно хотела, чтобы это было не со мной, что надеялась, что они двинутся дальше.

И когда, они, в конце концов, так и сделали, я повернулась боком на живот, зарывшись лицом в подушку, и закричала. Никогда не плакать. Никогда не позволять следам слабости отражаться утром у меня на лице. Так вместо этого, я кричала. До тех пор, пока моё горло не начинало саднить. До тех пор, пока звук не перестанет вырываться наружу. До тех пор, пока я вновь не потеряю сознание.

***

Я вскакиваю на диване, моё сердце колотится так сильно.

– Это просто сон, – голос Рейна настигает меня, спокойный, обнадёживающий. Такой близкий. Я откидываю голову, мои глаза наполнены яростью, я нахожу Рейна, сидящим за кофейным столиком, он выглядит так, как будто находится здесь уже какое-то время. – Дыши. Это был просто сон.

– Нет, – говорю я, отбрасывая волосы со своего лица, – это был не сон.

В глазах Рейна вспыхивает осознание, и он кивает мне.

– Я не знал, должен я тебя разбудить или нет, – говорит он, голос звучит напряжённо. – Ты всё кричала и кричала, но я не знал, будет ли ещё хуже, если ты проснёшься, а кто-то будет держать тебя.

Я опускаю ноги на пол, просовывая свои трясущиеся руки между коленями, и пожимаю плечами.

– У меня раньше не было кошмарных снов.

– Хочешь поговорить об этом? Нельзя держать в себе всё это дерьмо. Я знаю, что всё ещё довольно свежо и подавляет, но ты не можешь позволить этому и дальше заражать тебя. Оно сожрёт тебя.

Я даже не знаю почему. Но я обнаруживаю, что мой рот открывается. Я чувствую, что мне надо поделиться. Разделить с кем-то это тяжкое бремя. Чувство вины. Оно такой тяжестью лежит на моих плечах, что я чувствую, что не могу поднять их.

Я свободна.

А остальные были всё ещё там.

Так же молились каждую ночь, молились, чтобы это был кто-то другой.

А не они.

– Они обычно приходили ночью, – начинаю я, глядя вниз на свои ноги. – Я была привязана к кровати, – говорю я, поднимая свои запястья, если ему нужны доказательства. Но я знаю, что они ему, на самом деле, не нужны. Может, они нужны мне. – Пугали до смерти, пока я спала. А потом... трогали меня. И...

– И, – подталкивает он меня.

– А я просто лежала там, молясь, чтобы они пошли к кому-то другому. Чтобы они оставили меня одну. Потеряли ко мне интерес и пошли, чтобы найти другую девушку. И, когда, они делали это, я так ужасно себя чувствовала. Такой виноватой. Я была сама себе противна, что кричала в подушку до тех пор, пока уже просто больше не могла кричать. Потому что было просто ужасно так думать. Я не должна была...

– Эй, – говорит он, его большая рука тяжело опускается на моё колено. – Глаза, – говорит он, и я поднимаю свой взгляд. – Ты была напугана. Они хотели причинить тебе боль. Ты хотела остановить всё это. Ты не делала ничего плохого. Поняла?

Каким-то образом, слушать, как кто-то другой говорит об этом, заставляет чувствовать себя так, будто ты делала всё не настолько неправильно. Хотя, я и была уверена, что не наступит такого времени в моей жизни, чтобы я не чувствовала этой вины, и она не ощущалась настолько всепоглощающей, когда ты разделишь её с кем-то.

– Ладно.

– Ладно, – говорит он, его рука падает, когда он поднимается. – Еда готова. Ты всё ещё хочешь есть?

Нет. Не хочу.

Но затем мой желудок скрутило, в животе заурчало, и я знаю, что сейчас буду есть. Я не сделаю себе ничего хорошего, если буду наказывать себя из-за того, что я свободна. Тогда, когда они всё ещё были взаперти.

Так что, я сейчас поем.

Посмотрю старый фильм.

А потом засну.

Глава 6

Рейн

Я никогда раньше не слышал, чтобы женщина так кричала. Мужчины – да. Мужчины, которым я должен был преподать урок. Мужчины, которые не должны были больше ходить по этой земле. Вопль чистейшего нескрываемого страха и боли.

Я слышал эти крики в своей голове, прежде чем засыпал ночью. Мои собственные демоны, которых я, похоже, никогда особо не тревожил. И я надеялся, что это не понадобится. Потому что, если когда-нибудь настанет день, где я был бы согласен с тем, что делаю, тогда я стал бы монстром.

Так что, я знал эти крики.

И было гораздо хуже слышать их от женщины. От кого-то, кто пострадал от рук отморозков. От кого-то, кто не мог защитить себя.

Я отставил еду в сторонку, двигаясь по направлению к дивану, прямо к ней, её волосы наполовину скрывали её лицо, её глаза закрыты, её тело тугое, как натянутый лук в тот момент, когда она... кричала.

Я никогда не спал рядом с кем-то до того, поэтому я ни хрена не знал о том, как будить людей от кошмарных снов. Поэтому, я просто сидел там и слушал, ожидая, пока она проснётся, так я мог напомнить ей, что с ней всё в порядке. Она была далека от всего того.

И потом она мне сказала, что чувствует себя виноватой.

Девушка, которая выдержала, хрен знает, сколько месяцев ада, чувствовала свою вину от того, что были такие ночи, когда она больше не хотела выносить страдания.

Чёрт побери.

Я хотел найти тех подонков, неважно, кем они были, чтобы они испытали на себе мою систему правосудия.

Но мне надо контролировать себя. В первую очередь, я должен думать о людях. Братство важнее всего. Важнее всяких сучек. В особенности важнее сучек, которых я даже не знал.

Потом я накормил её.

Затем она уснула.

И мне надо сделать очень многое за короткое время, оставшееся до восхода солнца, которое уже начало пробиваться через окно. Я вылез из кровати, прошёл на кухню, чтобы поставить кофе и позвонить своему брату.

– Кэш, – отвечает он, звучит так, как будто он не спал так же, как и я. Ни один из нас никогда много не спал. Мы могли не сомкнуть глаз всю ночь и быть бодрыми рано утром.

– Есть проблема.

Шум, который был вокруг него, прекратился, а его обычно непринуждённый голос стал серьёзным.

– Что за проблема?

– Огромная проблема вселенского масштаба, – признаюсь я, проводя рукой по лицу.

– Я не смогу помочь, если ты не расскажешь мне.

– У меня одна из девочек Ви.

Наступило долгое молчание.

– Какого хера?

– Я ехал из бара домой и услышал грохот аварии. Потом какая-то сучка выскочила из машины и побежала. Я подумал, что она полуживая. И я, блядь, забрал её домой.

– На базу?

– К себе домой.

– Что за херня?

Я фыркнул. Кэш был единственным человеком, кроме меня самого, кто был в моём доме. Привести какую-то случайную, пострадавшую в аварии женщину было не просто неожиданно, а совершенно для меня несвойственно.

– Я понятия не имею. Было поздно. Ураган был просто ужасным. Я не думал. У неё клеймо Ви на заднице.

– Ты трахнул её?

– Нет, я не трахал её, – говорю я, закатывая глаза. – Я просто заметил. Она была у Ви три месяца. Из-за урагана его люди проявили беспечность. Она сбежала.

– Дерьмо.

– Мужик, у неё кошмары.

– Что?

– Кошмары, – говорю я, качая головой. – Ну, типа... такие, что она кричит.

– Блядь.

– Да.

– Что ты собираешься делать?

– Я сказал ей, что она должна остаться до тех пор, пока всё не уляжется, и я помогу ей.

– Серьёзно? Ты скрываешь у себя одну из девчонок Ви?

– А что, мать твою, ещё я должен делать? Вернуть её обратно? Он грёбанный монстр, Кэш.

Кэш издаёт низкий свист.

– Чего ты хочешь?

– От тебя только одно – держи свой рот на замке. Это никак не касается клуба.

– Ты знаешь, что это не...

– Это не должно затронуть клуб.

– Хорошо, – соглашается он, но я знаю, что он хочет сказать намного больше.

– Мне нужны кое-какие штучки, – решаю я, пожимая плечами.

– Штучки?

– Да, для цыпочек. Она выглядит мило в моей одежде и всё такое, но всё спадает с её задницы.

– Одежда, что ли?

– Да. Маленького размера. Она крошечная. И я не знаю... шампунь и мыло, и, твою мать. Какую-то ещё херню, которую они там любят. Ты знаешь, лучше меня. – Это не было секретом, что мой брат был самой большой шлюхой в округе. Он любитель женщин. И он им тоже чертовски нравится.

– Что-нибудь ещё? – спрашивает он, и я слышу смех в его голосе.

– Еды. Я не знаю, что она любит, но я знаю, что они морили её голодом.

– Блядь.

– Да, – согласился я.

– Буду через час.

– Понял, – говорю я, вешаю трубку и возвращаюсь в спальню, чтобы захватить одежду.

Она всё ещё лежала в кровати, свернувшаяся на боку, колени прижаты к животу, запястья прикрывают глаза. Запястья, на которых были едва зажившие следы от связывания. Часть из них. Она была связана большую часть времени, что провела там.

Всё о чём я могу думать, стоя под душем, это её крики.

Через час раздался громкий стук в дверь. Как будто он пинал дверь, вместо того, чтобы просто постучать, от чего дверной косяк содрогался.

Я подошёл, чтобы открыть её.

И это был Кэш.

У нас были похожие черты лица, и на этом, пожалуй, и всё. От нашей матери ему достались тёмно-русые волосы, которые были длинные с одной стороны и сбриты с другой. Его глаза имели более глубокий зелёный оттенок, и у него была чёртова походка «крутого парня». Всегда была. Он типичный дамский угодник. Что-то такое витало вокруг него, чего никогда не было у меня. Невозмутимость, спокойствие, практически всегда весёлый, от чего женщины ломились к нему толпами. Это не значило, что он не мог управиться со всем этим. Он способный, просто охренеть до какой степени, когда ему это нужно. Но всё остальное время, он был парнем, с которым мужики хотели пить пиво, а женщины – кататься по простыням.

– Собираешься пустить меня? У меня полные руки всякой фигни.

И это, на самом деле, так. Дюжина пакетов была у него и на руках, и свисала с них. Был сильный запах яиц, и я заметил коричневый пакет в его руке. В другой руке был поднос с кофе. Так, два кофе. И ещё там была ужасная штука типа холодного кофе с взбитыми сливками на самом верху.

Кэш прошёл мимо меня, двигаясь в направлении кухни, и остановился, глядя в коридор.

– Хэй, дорогуша, – говорит он, одаривая её одной из своих улыбок.

– Вас двое, – робко произносит она, глядя на Кэша так, как будто он мог наброситься на неё в любую минуту.

– Это мой брат Кэш. Он принёс кое-что для тебя.

– Итак, начнём..., – говорит Кэш, опуская поднос и не совсем аккуратно скидывая все пакеты на пол. Он хватает огромный прохладительный напиток и, улыбаясь, протягивает его ей. – ...Вот с этого. Тройной мокко фраппе с эспрессо и взбитыми сливками.

И вот в эту же секунду её лицо просияло.

На хрен. Засияло. Мать твою.

Её грустные глаза оживились, а улыбка растянулась через всё лицо. И на какое-то мгновение она не выглядела, как приведение.

– Я так понимаю, ты одобряешь мой выбор? – спрашивает Кэш, глядя на неё, пока она забирает напиток у него из рук.

– Идеально. Спасибо. – Она одаривает его улыбкой и делает большой глоток через трубочку, прикрывая свои глаза.

Твою мать. А я давал ей чёрный кофе.

– Хорошо, – говорит Кэш, кивая, возвращается к стойке и открывает коричневый пакет. – Также я всем нам принёс сосиски, яйца и сырные рогалики с картофельными оладьями, – говорит он, вытаскивая завёрнутые в фольгу рогалики, затем огромную коробку в масляных пятнах. – Тарелки, брат, – говорит он, глядя на меня, смотрящего на Саммер, которая пьёт свой напиток, и поднимает свою бровь.

– Верно, – говорю я, собираясь захватить тарелки.

– Ты голодна? – спрашивает её Кэш.

– Я могла бы поесть.

Она голодала несколько месяцев. Естественно, она может поесть.

– Может, сначала хочешь надеть нормальную одежду? – спрашивает он, протягивая руку к пакетам.

– Ты принёс мне одежду? – спрашивает она, её глаза широко раскрываются.

Он наклоняет голову, глядя на неё.

– В соответствии с заказом.

– Заказом? – спрашивает она, сводя брови вместе.

– Рейн сказал, что тебе нужно всякое девчачье дерьмо. Одежда. Мыло. Всё.

Её взгляд перемещается на меня, и её глаза блестят. Блестят. Она собирается заплакать. Из-за одежды, мыла и остального дерьма. Потому что она жила в таком аду, что даже маленький жест делает её такой эмоциональной.

– К сожалению, у меня не было размера лифчика, – продолжает Кэш, легко обходя её с глазами полными слёз. – И это... – он смотрит на неё. – ...34 В, – делает он заключение, и она краснеет. Она покраснела. Потому что он прав. – Итак, ты не сможешь похвастаться бельишком, зато я в достаточном количестве прикупил всего остального, – говорит он ей, протягивая ей пакеты, которые были не из продуктового магазина. Пять из них.

– Спасибо, – говорит она, перемещая взгляд между нами двумя. – Вам обоим. Вы такие внимательные. Я клянусь, я всё возмещу, когда я вернусь к...

– Это одежда, а не спортивный автомобиль, – говорю я, качая головой. – И ты не будешь мне платить за всю эту херню.

– И под этим он имел в виду «всегда пожалуйста, и не беспокойся из-за этого»,– говорит Кэш, улыбаясь. – Иди, переоденься, чтобы мы могли поесть.

И после этого она ушла.

– И где, чёрт возьми, ты достал всё это дерьмо? – спрашиваю я, подняв брови.

– Пошёл в магазин, нашёл милую штучку, которая там работает. С крутыми буферами. Просто огромными. Которая хотела трахнуться на байке прямо там. Так или иначе, – говорит он, качая головой, – я сказал ей, что приехала моя сестра, а её багаж потерялся, и что теперь ей нужна вся эта девичья херня на каждый день. И вот что она смогла придумать. – Кэш делает паузу и в ответ на моё молчание поднимает бровь, ухмылка касается его рта. – Серьёзно? Ты забыл сказать, что она самая милая на хрен штучка, которую ты когда-нибудь встречал у себя на пути?