Текст книги "E-mail: белая@одинокая"

Автор книги: Джессика Адамс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

– Ну… – Билл вздохнул. – Я представлял себе так. Приглашение от очаровательного, таинственного, притягательного англичанина Пьера Дюбуа – куда более интересного, чем я, – приглашение провести с ним романтические выходные на левом берегу Сены. А в аэропорту ты узнала бы, что Пьер – это я… Я ждал бы тебя с огромным букетом роз, и мы…

Он так и не смог выговорить «жили бы долго и счастливо».

Некоторое время мы сидели молча.

– Я понял, что ничего не вышло бы.

– Верно.

– Потому что я сообразил, что к чему.

– Ты это о чем?

– Ты не искала любви, тебе требовалась свадьба. Какая угодно. С кем угодно. Лишь бы только он не был педофилом в бейсболке задом наперед, стариком или полным уродом. И это обязательно должно произойти до того, как тебе стукнет тридцать девять лет и одиннадцать месяцев.

Меня словно ударили.

– Ты подслушивал?

Он помотал головой и еще раз вздохнул.

– Услышал. Случайно.

Я вспомнила, как открыла обувную коробку в сарае, и отвела взгляд.

– Что же, мы тогда напились, – проговорила я сквозь зубы. – Прости. Мы давние подруги, и нам случается выпить. Вот так.

– Дело не только в этом. Ты ведь и писала…

– Например?

– Как только найдешь мужчину или женщину, Пьер, их надо скрутить, поставить тавро и посадить на привязь. Так гораздо быстрее получишь свадебный торт и белые замшевые туфли.

Я вскочила.

– Ублюдок!

– Т-с-с!

– Ну хорошо, я тебе шепотом скажу. Ты распечатал все это и хранил, чтобы использовать против меня!

– Ну, а ты скажи, – парировал он обычным своим голосом, – почему для тебя все мужчины – ублюдки? А потом Джоди мне рассказала, что ты в этом фильме пообещала руки на себя наложить, если к сорока годам не выйдешь замуж.

– Это была шутка, придурок ты долбаный, шутка! И пошел ты…

И все. Я сорвалась на крик. Да, и еще хлопнула дверью. Хотя перевалило за три часа ночи и это был не мой дом. Кончено. Все.

Глава тридцать девятая

Как просто бодрствовать всю ночь, если лежишь, свернувшись калачиком в ворохе старой сырой одежды на деревянном полу сеновала.

Но в комнате Эммы я не останусь.

Как я понимаю, Билл со своей перевязанной рукой залезть на сеновал не сможет. Значит, здесь я в относительной безопасности. По крайней мере, до тех пор, пока в этой богом забытой дыре не взойдет солнце, а тогда я поймаю попутку до станции.

Ни в какой Байрон-Бэй я не поеду. Отправлюсь домой. С меня хватит. Если бы не было так темно, сыро и холодно и я не вырядилась бы в это дурацкое бархатное платье, то ушла бы прямо сейчас. Что угодно, только бы оказаться подальше от Умника Билла Макгинли.

Я думала, что всего уже натерпелась от мужчин. Безответственные психи. Сдвинутые на сексе. Завзятые лжецы. Но это… просто олимпийские вершины. Вы только подумайте – я с ним даже не целовалась. Не могу и не буду плакать. Отказываюсь наотрез. Я слишком устала. И слезы на него тратить не стану. Он того не стоит.

Чтобы не заснуть, я просмотрела при свете карманного фонарика целый ворох комиксов про Богатенького Ричи. Я и забыла эту рекламу «Морской Обезьяны», которую рисовали на последней стороне обложки. Где те счастливые деньки, когда девочка могла продавать садовые семена соседям и родным, зарабатывая тем самым на фен, надувную лодку или корзину для баскетбола?

Делалось все это специально для того, чтобы не позволить себе расплакаться, но что-то пошло не так. Я вспоминала детство – и мне действительно захотелось вернуться туда. Во времена, когда все казалось таким надежным. Сильная женщина получала мужчину-миллионера, и ты знала, что однажды тоже встретишь любовь всей жизни.

Интересно, заснул ли Билл. Вполне возможно. Я заметила пачку обезболивающего возле его кровати – на какое-то время этот тупой ублюдок вырубится. И тогда – все. Назад в Сидней, где он больше никогда меня не увидит. Перееду в ту комнату с тремя унитазными щетками. Все лучше, чем ходить на цыпочках по своему дому, зная, что кто угодно может услышать с лестницы каждое чертово слово.

Поговорить бы сейчас с Роджером…

– Да как он смел?

Билл, кажется, прав – я разговариваю сама с собой. И все-таки, думала я, ожесточенно вертясь под его старой одеждой в попытках устроиться поудобнее, он сам виноват – не подслушивай.

Ему стало жалко меня – что это он имел в виду?

А то, как он цепляется к каждому слову? Я вовсе не одержима идеей замужества – ничего подобного. Спросите Дэна, кого угодно спросите! Ну ладно, Дэна не спрашивайте. Лучше Лайма. Я же справилась с теми развратными выходными в гостинице, верно? Не припомню, чтобы я тогда заводила речь о предложении руки и сердца. А Леон Мерсер, великовозрастный студент-радикал? Да он под присягой подтвердит. Когда мне было лет двадцать пять, мы с ним увлеченно обсуждали проблемы полигамии.

Этой ужасной ночью я разберусь во всем – вот увидите.

Так, в скрежете зубовном я дождалась пяти утра, когда заголосили местные петухи – или это были приблудные дезертиры со «Скрудж Макдаг Кря-Кря Гуано»?

У меня есть кошелек, вечернее платье из красного бархата и мокрые черные туфли. Словом, что еще нужно свободной художнице, она же женщина девяностых? Солнце встало, дорогу видно, и наверняка найдется какой-нибудь олух с грузовиком, который меня подбросит. Будь смелой, будь сильной. И прикинься, что ты – Джоанна Ламли из «Новых мстителей».

Я спустилась по лестнице. Мне даже не было дела до змей.

Вылезая из сарая, я невольно съежилась. А вдруг Билл залег рядом в засаде? Но нет, все было тихо и спокойно, и пока собака – только не говорите мне, что это блу хилер, – не подняла переполох, я улизну прочь с фермы Макгинли – изящно, стильно и с достоинством.

Тут я споткнулась о покрышку с нарисованным лебедем и плюхнулась на четвереньки посреди дороги.

– Дерьмо!

Ох… Дождь. Нет, в самом деле. «Куин» вместе с христианолюбивым Грэмом спели бы по этому поводу, что Вельзевул приберег для меня де-мона-а-а-а.

Может, в этом все и дело, думала я, плетясь по дороге к Дорриго в красном платье Эммы Макгинли. Все мои проблемы в жизни – прямое следствие того, что я, как утверждают некоторые, выносила вечером мусор, громко молясь. Не стоило мне тащить мешок с вонючей дрянью и всуе поминать при этом Божье имя. Не то чтобы я сама такое помнила, конечно.

Вперед, вперед, вперед. Хотела бы я думать, что напоминаю сейчас героиню Томаса Гарди, но почему же тогда из окна промчавшегося мимо фургона торчала голая мужская задница?

Ненавижу Дорриго. Ненавижу деревню.

Наконец где-то между фермой «Гуано Кря-Кря», или как там она называется, и указателем, ведущим к стоячему пруду, я услышала чудесный скрип автомобильных тормозов. В машине сидела женщина – я слышала, как она крикнула что-то, опуская стекло.

Спасибо тебе, Господи, – даже при том, как ты со мной обошелся. Я вытерла мокрые от дождя глаза, подобрала намокшее вечернее платье и потащилась к машине.

– Вас подвезти? – спросила женщина. Вид у нее был по-матерински заботливый. – Кажется, Эмма Макгинли надевала это на школьном балу.

Пять километров спустя, все еще под проливным дождем, я выяснила, что она одна из ипохондриков Паскалей.

– Шутите, – брякнула я.

Тут я сообразила, что живут в этих краях только Макгинли и Паскали и, значит, ничего граничащего со сверхъестественным не произошло.

– Удачно вы меня встретили, – сказала миссис Паскаль. – Я как раз еду за молоком.

– Я думала, до открытия магазинов еще несколько часов.

Вот хорошо, куплю себе полотенце.

– Нет, это на ферме.

– Ах да.

Она была достаточно хорошо воспитана, чтобы не ткнуть мне локтем в бок со смешком «эх вы, городские», но я чувствовала, что ей очень хочется именно так и поступить.

– Убегаете? – полюбопытствовала она.

– Вообще-то да.

Миссис Паскаль ждала, когда я скажу что-нибудь еще.

И тут я подумала – а к черту!

– Меня оскорбил Билл Макгинли, и я уезжаю домой.

– Не Билл, а Коул.

– Нет, Билл.

– А я думала, Билл такой тихонький! – Она рассмеялась. – Это обычно с Коулом всякое случается.

– Ну что же. Каков отец, таков и сын.

На этом я заткнулась. Слишком устала, чтобы говорить.

Наконец мы добрались до вокзала. Кажется, наше путешествие увело миссис Паскаль от ее цели километров на сорок, но я точно знала, что она будет кормиться этой историей еще несколько недель. Вот и хорошо. Надеюсь, Билл покраснеет до смерти. Все семейство Макгинли подвергнут остракизму, а их женщин навечно отлучат от игры в дорригойской футбольной команде. И ферма «Гуано Кря-Кря» восстанет и линчует их всех.

Ипохондричка Паскаль помахала мне из окна машины и уехала. Оставалось одно: дожидаться поезда на Сидней, сидя в мокром бархатном платье и с таким же мокрым комиксом про Богатень-кого Ричи – единственное мое развлечение. Париж? А пошел ты.

Вскоре я нашла телефон и попросила соединить меня с администрацией Фестиваля женских короткометражек в Байрон-Бэй. «Оставайтесь на линии, пожалуйста», – выходит, это все устроили не в шалаше на дереве.

На другом конце провода бесконечно долго хрипел автоответчик: указания, как проехать, расписание, правила разбивки лагеря и почему-то дата следующего полнолуния. Мое послание было кратким, едким и любезным.

– Говорит Виктория Шепуорт. У меня сообщение для Джоди, Диди, Хилари, Пола и Роджера. Я возвращаюсь в Сидней. Одежды у меня нет, так что я хожу в вечернем платье из красного бархата. Когда вы меня найдете, я, возможно, умру от пневмонии. Спасибо. С добрым вас утром.

Думаю, надо смеяться, и не только потому, что иначе придется плакать. Ведь я могла оказаться шестидесятипятилетней старухой в комнатушке, где два неразлучника в клетке дожевывают твои колготки.

Глава сороковая

Я сидела дома и трудилась над брошюрой для «Удачи», когда из Байрон-Бэй наконец позвонила Хилари.

– Что у тебя стряслось?

Я могла рассказать или длинную, или очень-очень короткую историю.

– Билл – дерьмо.

– О…

– Он хотел мне купить билет в Париж.

– Да? – удивилась Хилари.

– И объявить, что Пьер Дюбуа – это он. А потом передумал.

– Почему?

– Потому что решил, будто я охочусь за мужем. И он думает, что я мужененавистница. Он, кажется, нас всех такими считает.

– Но почему?

– Да потому что он шнырял вокруг, подслушивал все наши стебаные разговоры и переврал все, что я ему писала! И вообще, если хочешь знать, он женоненавистник и ищет случай сломать мне жизнь.

Я услышала, как Хилари с шумом выдохнула.

– Ладно, как там фестиваль? – спросила я.

– А, нормально.

– А Роджер?

– Он оказался геем. Кадрит Бориса – это черный такой кот из кафешки, где подают рыбу с жареной картошкой.

– Ну, значит, вписался в обстановку.

На этом мы распрощались, и я повесила трубку.

Должна признаться: пока Хилари не позвонила, я совсем не злилась. Билл для меня значил не больше, чем Дэн или Лайм. Просто еще один опыт. Через несколько лет, когда встречу кого-то – а в том, что я его встречу, у меня нет никаких сомнений, – оглянусь назад и определю, для чего все было нужно. Просто шаг на пути к тому, кто мне предназначен, в каком бы году это ни произошло – в 2002-м, 2003-м или еще каком. Наконец я во всем разобралась. Мужчины сродни симптомам болезни или признакам благополучия. Они возникают в зависимости от того, что ты делаешь со своей собственной жизнью. Если мужчины вызывают тошноту и усталость, значит, в тебе что-то не так, и они – отражение этого непорядка. А если от мужчин появляется румянец на щеках и пружинистая походка – значит, в тебе самой что-то выправилось. Получаешь то, что заслуживаешь.

Дэн, Лайм и Билл – три плохих симптома подряд – это напоминание: со мной что-то не так. Вот с этого и надо начинать. Не с Армии сорокалетних разведенцев. С себя.

* * *

Спустя несколько дней вернулись Хилари с Полом; Джоди с Диди все еще наслаждались свежеобретенной славой радикальных режиссеров.

– Полу надо готовиться к поездке, – объяснила Хилари по телефону. – Их группа по рафтингу собирается в Тасманию.

– Чем он, ты говорила, занимается? – спросила я.

– Государственный служащий. Тут тебе крыть нечем, – ответила она. – Ну а у тебя как с работой?

– Не так чтобы завались. Из отдела здравоохранения прислали ответ.

– Здорово.

– Ага, квартирная плата за месяц.

– Ух.

– Хотела я отсюда съехать и опять передумала. – Я вздохнула. – Так и не решилась.

– Ну, она действительно воняет. Ее комната.

– Бедная женщина.

– Бедная женщина.

Это я про ту даму, а не про себя. Я, Виктория Благополучно Одинокая, так закончить не намерена.

– Заехать к тебе? – спросила Хилари.

– Давай.

– К тому же у меня тут Роджер.

– Ой, – вырвалось у меня.

– Ладно, до скорого.

Когда они появились, и у Роджера, и у Хилари на физиономиях было одинаковое выражение – спокойное и удовлетворенное. У Роджера, видимо, благодаря Борису, а у Хилари – благодаря Полу.

Мы уселись на диван, который я больше не считаю одержимым духами, и поболтали о фестивале.

– Они там, наверное, в перерывах совершали жертвоприношения, – заметила я.

– Вообще-то нет.

На лице Хилари промелькнуло недовольное выражение.

– Там были совершенно нормальные люди. Ну, как ты или я.

Я задумчиво смотрела на нее.

– Тебе пора избавляться от стереотипов, Вик.

– Джоди с Диди.

– У Джоди с Диди есть отклонения, ладно. Но это не означает, что отклонения есть и у всех вокруг.

– А этот бред насчет полнолуния на автоответчике? – настаивала я. – На каком еще фестивале такой бред услышишь?

– У тебя свои странности, у меня свои, они у всего мира есть. Даже у Пола.

– Даже у него?

– Он хочет стать первым в истории мужчиной, который вступит в «Женский кружок».

Мне понадобилось время, чтобы в это вникнуть.

– Зачем?

– За тем, что он столько от меня о нем слышал, что захотел и сам попробовать.

– А его примут?

Хилари вздохнула.

– Вопреки распространенному мнению, «Женский кружок» – это не три ведьмы, скачущие у котла в «Макбете».

– Извини.

Я вышла на кухню за чаем, и Хилари крикнула с дивана:

– А ты бы тоже заглянула!

Я просунула голову в дверь.

– Нет уж, спасибо.

– А стоило бы. Тебе бы это многое дало.

– Это не мое. Договорились? Ты, Натали, Джоди, Диди – но это не для меня.

Я умышленно назвала Натали, и Хилари это поняла.

– Ну а что ты будешь делать?

– В каком смысле?

– Вечером по вторникам.

Не буду размешивать сахар в ее чашке.

– Вот, пожалуйста. – Я осторожно поставила чашку на пол. – Что ж, вторник, вечер, дай подумать. Кажется, я занимаюсь медитацией.

– Ты!

– Да, и через вторник буду сидеть дома: врублю телевизор, выключу свет, расслаблюсь и отдохну. Неплохо, да?

– Ну, тогда ладно.

Вид у нее был смущенный. Хорошо. Хотя вообще-то я не могу играть в такие игры.

– Вру. – Я вздохнула. – Нечего мне делать вечером по вторникам. Даже телевизор смотреть не собиралась. Ясно? Но это все пустяки.

– Это не из-за того, что у меня есть парень, а у тебя нет?

– Нет. Не из-за этого.

– Ну, тогда приходи в «Женский кружок».

– Ох… – Я сама почувствовала, что вот-вот сдамся. В смысле – вреда не будет, верно? Даже Пол туда идет. И вдруг там окажется кто-нибудь с анорексией. Мне же понадобятся цитаты для брошюры? А этот кружок наверняка кишит людьми, у которых проблемы с питанием. Или это у меня опять стереотипы?

– Ты за мной не заедешь? – умоляюще произнесла я.

Глава сорок первая

Две недели спустя, когда Пол вернулся со своего рафтинга, а Джоди с Диди – из Байрон-Бэй, я готовилась к своему первому визиту в «Женский кружок».

Прежде чем выйти из квартиры, я включила автоответчик и сделала то, о чем давно мечтала.

Я оставила всему миру сообщение, что этим вечером буду в «Женском кружке» в Паддингтоне, а вечером в среду – на занятиях по карате в Ньютауне. Между прочим, действительно так – когда заплачу деньги.

– Захвати одеяло и оденься во что-нибудь удобное, – посоветовала Хилари по телефону. Я застонала.

– Так и знала! Мы все уляжемся на пол, и это будет так непринужденно и мило. И какая-нибудь стодвадцатикилограммовая корова усядется на меня и раздавит в лепешку.

– Прекрати. Заедем за тобой в семь. Поведет Диди.

Было слишком темно, чтобы как следует разглядеть фургон, но Джоди заверила меня, что после аварии его покрасили заново. Очутившись на заднем сиденье, я опять вспомнила те злополучные выходные. Открыв окно, смотрела, как мимо мелькают огни Ньютауна.

– Спасибо, что присоединилась, – крикнул Пол.

Я удивленно посмотрела на него.

– Думал, что буду единственным новеньким, – добавил он.

Я улыбнулась в ответ. Он действительно один из нас, этот Пол. И наверное, во многих отношениях – если собирается в «Женский кружок».

Народу стягивалось изрядно. Я с тревогой высматривала еще какой-нибудь фургон, с личностями вроде Джоди и Диди. Но здешняя стоянка мало чем отличалась от парковки возле супермаркета. И женщины были такие же, какие ходят в супермаркеты. Нормальные. Болтают друг с другом. И никаких марлевых штанов.

Мы вошли в здание – это была одна из тех старых школ, которые оборудовали под культурно-спортивный центр. Когда мы проходили по коридору, Пол как бы в знак приветствия побарабанил костяшками пальцев по одной из дверей.

– Здесь собиралась их группа по рафтингу, – пояснила Хилари.

Мы занимались в просторной комнате с жутким оранжево-бурым ковром годов семидесятых. На стене висела белая доска с нарисованным на ней синим кругом: внизу красовалась надпись «ЖЕНСКИЙ КРУЖОК». Из-за ламп дневного света лица казались слегка землистыми.

Все расположились кругом, и мы тоже заняли свои места. Джоди – с Диди, Хилари – с Полом, а я – рядом с невероятно красивой женщиной.

– Меня зовут Джорджия. – И она улыбнулась.

Занятия начались. К моему немалому изумлению, руководителем оказалась Джорджия.

– Руководители меняются каждую неделю, по очереди, – шепотом объяснила Хилари Полу. Тот посмотрел на меня – все ли я слышала.

Первым делом Джорджия притащила из коридора большую зеленую корзину для мусора и поставила ее под доской. Кудрявая девчушка в рабочих штанах из саржи послушно поднялась со своего места, подошла и, вытащив изо рта резинку, выбросила ее в корзину.

Комната взорвалась смехом.

Мы с Полом переглянулись. Это что?

– Корзина здесь, – пояснила Джорджия, все еще посмеиваясь, – и для резинок, и вообще для всего, что вы принесли сюда. Я хотела бы поприветствовать новых людей в «Женском кружке»… – Пол просиял, а я уставилась себе под ноги… как, разумеется, и всех остальных. В общем… – Она перестала улыбаться. – Эта корзина – часть нашего сегодняшнего занятия.

О нет, подумала я, если с тобой дело плохо, они и тебя туда засунут.

– Как руководитель этого занятия предлагаю каждому выбросить свой хлам.

Диди издала одобрительный возглас.

– Под хламом я подразумеваю, – продолжала Джорджия, ответив на этот возглас легкой улыбкой, – все, что мешает вам жить. Всех людей, которые вам в этом препятствуют. Все предрассудки. Все обстоятельства. Словом, все, что осточертело.

Становилось холоднее. Хорошо, что Хилари сказала мне насчет одеяла – пусть даже это старое одеяло Роджера, в которое я к тому же заворачивала еще и Билла.

Джорджия пустила по кругу пачку бумаги и ручки.

Я взяла листок и ручку и передала все Полу. Он сразу же начал что-то писать. Умный, гад. Но я заметила, что в его листок заглядывает Хилари.

Вскоре все женщины в комнате задумчиво грызли ручки, что-то записывали и вычеркивали.

Я уставилась на свой чистый лист бумаги. Как будто снова попала в кампанию «Сухие завтраки». Спасите.

Пол оторвался от листка и улыбнулся.

– Ничего в голову не приходит?

И я уже готова была сказать, что действительно не приходит – по крайней мере, в этой комнате, – и тут же придумала пятьдесят восемь пунктов.

Что там говорил мне отец? «Виктория, нельзя все время искать совершенства. Его не существует. Просто найди хорошего парня, с которым ты будешь счастлива, и бла-бла-бла».

И что там говорила мама? «Мужчины вроде автобусов – если стоять достаточно долго, какой-нибудь рано или поздно подъедет».

И я записала первый пункт, заглавными буквами: КНИЖКИ СО СКАЗКАМИ.

После этого меня было не остановить. И Грег Дейли, и Энтони Андерсон, и Джейми Стритон. Смешная женщина в вонючей комнате с тремя щетками для унитаза. Дэн. (Придется попросить у соседки еще один листок.)

И наконец, то, что причиняло мне самую сильную боль, то, из-за чего особенно накипело на душе. Это уже не хлам – это просто вершина горы.

Я оторвала глаза от бумаги. Что-то произошло. Все пялились на меня.

Джорджия улыбнулась.

– Нет-нет, все в порядке.

Она доброжелательно смотрела на меня.

– Некоторым из нас нужно избавиться от многого.

К моему смущению, Диди опять ликующе завопила.

Пол поднял руку.

– Я только хотел спросить, не будет ли у нас перерыва…

– Что ж, перерыв можно сделать прямо сейчас, – сказала Джорджия. – Есть возражения?

Это напоминало время обеда в зоопарке Та-ронга. Все вскочили и устремились к кофейнику, а я так и строчила дальше.

– Принесу тебе кофе, – шепнула Хилари.

Когда все побрели обратно, я уже была в боевой готовности. Аккуратно сложила свои листки на ковре перед собой, сверху пристроила ручку. Готово.

Словно завозилась на экзамене.

– Хорошо, – мягко проговорила Джорджия. – Кто-нибудь хочет поделиться своим хламом, прежде чем его выкинуть?

Джоди подняла руку.

– Думаю, своим хламом лучше не делиться. А то у некоторых он очень воняет.

Господи, надеюсь, она это не про меня.

Девчушка в рабочих штанах встала, закусила губу и прочитала: «Экзема»; потом скомкала листок и запустила его в корзину – вместе с очередной жевательной резинкой.

За ней поднялась Джорджия со своим листком. Я не заметила, что она тоже писала.

– Моя уверенность в том, что я старая и никому не нужная, – отчетливо произнесла она и уронила свой листок в корзину, как избирательный бюллетень в урну.

Мы с Полом переглянулись. Да ведь она роскошная женщина. Чего ей не хватает?

После этого процесс пошел. Пол встал и зачитал целый список. Многое было понятно только ему одному. Какие-то имена, даже чей-то адрес. Хилари стиснула ему руку, когда он сел на место.

Свой листок она бросила в корзину, не говоря ни слова.

Джоди целую вечность распиналась, как боится за свои успехи.

Диди назвала одно имя, я вспомнила, что это школьный учитель, который приставал к ней, когда ей было пятнадцать. Я думала, что она уже с этим справилась. Диди не скомкала свой листок – она разорвала его на мелкие кусочки и развеяла по жевательной резинке и чужому хламу.

У меня учащенно колотилось сердце. Я исписала столько бумаги. Может, просто выбросить?

Но в жизни наступает миг, когда понимаешь: сейчас или никогда. И я знала, что просто поддалась стадному чувству, знала, что пожалею об этом утром… Я же вела себя как пьяная – пусть и была при этом трезва как стеклышко.

Все-таки я встала и прочла.

– Вина. Моя вина в том, что я хочу выйти замуж до того, как мне исполнится сорок. Ну что же, извините, я этого действительно хочу. Это не шутка, я говорю серьезно. И не понимаю, что в этом плохого. Я была воспитана так, чтобы об этом мечтать. И я все еще мечтаю. И я счастлива, что могу быть самой собой. Я знаю, что для этого нужно… – Я читала медленно и внятно: кажется, мне наконец удалось во всем разобраться. – Я сохраняю за собой право быть романтиком. Без всякой зацикленности – просто сохраняю за собой право на романтику.

Тут распахнулась дверь, и на пороге возник Билл с рукой на перевязи.

– Я проехал пятьсот шестьдесят два километра от Дорриго на такси, потому что люблю тебя и ничего не могу с этим поделать, и я все сделал неправильно. Я действительно был неправ. Прости меня.

Всеобщее смятение.