Текст книги "Легион Фалькенберга"

Автор книги: Джерри Пурнелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)

Мундир сидит на нем как влитой. Мне казалось, что для военного у меня хорошая фигура, однако я внимательно изучал покрой его одежды. Изучал также манеру его поведения, думая, удастся ли мне ему подражать. Я не был уверен, что он мне нравится или что я действительно хочу ему подражать, но я сказал себе, что всякий, кто сумел до тридцати лет стать капитаном, заслуживает по крайней мере внимательного изучения. На службе полно сорокалетних лейтенантов.

Он не казался крупным или особенно сильным, но я знал, что это впечатление обманчиво. Я сам не хиляк весом в сорок килограммов, но на тренировке без оружия он легко бросил меня на пол, а ведь это было при стопроцентном тяготении.

Когда я присоединился к нему у переднего люка, он улыбался.

– Вы когда-нибудь думали, лейтенант, о том, что каждое поколение военных после Первой мировой войны считало себя последним, кому придется пользоваться штыками? – Он махнул в ту сторону, где Огильви продолжал раздавать ружья.

– Нет, сэр, не думал.

– Мало кто об этом думает, – сказал Фалькенберг. – Мой старик был университетским профессором Совладения и считал, что я должен изучить военную историю. Вы только подумайте: оружие, придуманное для того, чтобы превращать мушкет в пику, по-прежнему на вооружении, когда мы отправляемся на войну в звездолетах.

– Да, сэр…

– Потому что она полезно, лейтенант, как вы сами когда-нибудь узнаете. – Улыбка исчезла, и Фалькенберг заговорил тише. – Но, конечно, я пригласил вас не для того, чтобы поговорить о военной истории. Хочу, чтобы люди видели, что мы совещаемся. Надо поручить им что-нибудь такое, что должно их встревожить. Они знают, что мы высаживаемся вооруженными.

– Да, сэр…

– Скажите, Харлан Слейтер, как вас называют?

– Хэл, сэр. – Мы провели на корабле двадцать один день, и Фалькенберг впервые задал мне вопрос. Это многое говорит о нем.

– Вы старший лейтенант, – сказал Фалькенберг.

– Да, сэр. Но это ни о чем не говорит: остальные лейтенанты все окончили Академию, и я старше их по званию только потому, что стоял выше в рейтинге выпускников.

– Соберите остальных офицеров и стойте у трапа, пока мы провожаем колонну заключенных. Затем, когда мы двинемся в крепость, пойдете замыкающим. Сомневаюсь, чтобы был транспорт. Придется идти пешком.

– Да, сэр.

– Вы не поняли. Если что-то не поняли, спросите. Вы обратили внимание на состав нашего отряда, мистер Слейтер?

– Откровенно говоря, капитан, у меня недостаточно опыта, чтобы судить, ответил я. – У нас много новобранцев…

– Да. Они меня не тревожат. Не тревожат и опытные солдаты, которых я привез с собой на Бетио. Но что касается остальных, у нас тут собрались завсегдатаи гауптвахт с половины сектора. Вряд ли они дезертируют в первые же часы после прибытия, но я хочу быть абсолютно уверен. Поэтому их снаряжение останется на корабле, и мы поведем их походным строем. К вечеру я передам отряд полковнику Харрингтону, и тогда это будет его забота, но пока ответственность на мне, я постараюсь, чтобы каждый солдат добрался до крепости.

– Понятно. Да, сэр. – Вот почему он в свои годы капитан и выполняет самостоятельное поручение. Он эффективно действует. Мне хотелось бы стать таким же. А может, мне это только казалось. Я не был уверен, чего хочу на самом деле. Армейская служба СВ не была моей мечтой, но теперь, оказавшись на ней, я хотел, если возможно, действовать правильно. У меня были сомнения относительно того, что делает Совладение; я был рад, что не получил назначение в одну из частей, которые подавляют мятежи на Земле, но я не знал, чем можно было бы заменить СВ и Большой Сенат. В конце концов, мы сохраняем мир, и дело того стоит.

– Открывают люк, – сказал Фалькенберг. – Главстаршина!

– Сэр!

– Походный строй колонной по четыре.

– Сэр. – Огильви начал выкрикивать приказы. Солдаты спускались по трапу на бетонный причал, а я смотрел на них сверху из люка.

Снаружи было жарко, и через несколько минут я вспотел. Солнце казалось красно-оранжевым и очень ярким… После тесных помещений корабля, куда набилось множество людей и где было слишком мало воды, чтобы как следует помыться, запахи планеты приносили облегчение. Арарат обладал специфическим запахом, сладковатым, как аромат цветов, с оттенком влажной зелени. К этому примешивались резкие запахи соленого моря и гавани.

На уровне моря – всего несколько зданий. Сам город располагался высоко над гаванью, на вершине холма На ровной узкой полоске сразу над морем – только склады, но улицы широкие, и между домами большие промежутки.

Моя первая чужая планета. Она не показалась мне очень уж чужой. Я ожидал чего-нибудь экзотического, вроде морских чудищ или необычных растений, но ничего подобного из люка не было видно. Я сказал себе, что все это будет позже.

Прямо перед кораблем виднелось большое здание. Двухэтажное, с нашей стороны ни единого окна. В центре стены – большие ворота, а по четырем углам сторожевые башни. Похоже на тюрьму. Я знал, что это и есть тюрьма, но какой в ней смысл? Вся эта планета кажется тюрьмой.

* * *

На причале ждал взвод местной милиции. Все в тусклых серых комбинезонах, резко отличающихся от синих и алых мундиров морских пехотинцев Совладения, в которых те спускались по трапу. Фалькенберг немного поговорил с местными, затем главный старшина Огильви отдал приказ и морские пехотинцы выстроились двойной линией, которая протянулась от трапа до самых тюремных ворот. Огильви отдал новый приказ, и пехотинцы примкнули штыки.

Они прекрасно с этим справились. Вы бы ни за что не сказали, что в основном это новобранцы. Даже в тесных помещениях корабля Фалькенберг сумел превратить их в образцовое подразделение. Однако цена оказалась высока. Двадцать восемь новобранцев покончили с собой, а еще сотню пришлось отчислить и присоединить к заключенным. Нам говорили в Академии, что есть только один способ подготовить хорошего морского пехотинца: муштровать его так, чтобы он гордился тем, что выжил, и видит Бог: Фалькенберг верил в эту методу. В лекционном зале на Лунной базе она казалась гораздо более разумной.

Однажды поутру у нас приключилось четыре самоубийства. В числе самоубийц был регулярный линейный солдат, совсем не новобранец. Я был дежурным офицером, когда обнаружили его тело. Его сняли с угла, где он висел, но веревка исчезла. Я попытался ее отыскать и даже расспросил всех, кто был в помещении, но никто ничего не сказал.

Позже ко мне подошел главный старшина Огильви.

– Вам не найти веревку, лейтенант, – сказал он мне. – Ее уже разрезали на десять частей. Этот человек был награжден медалью. Веревка, на которой он повесился? Она приносит удачу, сэр. Ее разобрали по кускам.

Все это убедило меня в том, что мне предстоит еще многое узнать о линейных морских пехотинцах.

Открылся передний люк, и начали выходить заключенные. Официально все они считались осужденными или членами семей транспортных работников, которые добровольно сопровождают заключенных. Но в поисках новобранцев мы побывали в тюремной части корабля и выяснили, что там есть заключенные, которые никогда не были под судом. Их схватили во время одной из облав Бюро Переселения и включили в число колонистов по принуждению.

Заключенные были грязные и оборванные. Большинство в комбинезонах БП. Некоторые несли жалкие маленькие свертки – все свое имущество. Они смущенно толпились на ярком солнечном свете, но, повинуясь окрикам корабельных офицеров, двигались вниз по трапу и по причалу, сквозь строй солдат, стараясь держаться вместе, отшатываясь от штыков. Постепенно все они добрались до больших тюремных ворот. И я задумался: «Что их там ждет?»

Большинство заключенных мужчины, но немало женщин и девушек. И гораздо больше детей, чем мне хотелось бы видеть в подобной толпе. Мне это не понравилось. Не для того я пошел в армию Совладения.

– Высокая цена, верно? – раздался позади меня голос. Дин Ноулз. Мы вместе учились в Академии. Невысокий парень, едва прошел при приеме, и черты лица такие тонкие, что он кажется красавцем. Я знал, что женщинам Ноулз нравится, и он их любит. Он должен был закончить вторым на курсе, но набрал так много плохих отметок по поведению за то, что убегал на свидания с подружками, что съехал вниз на двадцать пять номеров. Потому я и обошел его. Думаю, он раньше меня станет капитаном.

– Высокая цена за что? – спросил я.

– За чистый воздух, небольшое население и другие блага, которыми пользуется Земля. Иногда я сомневаюсь, стоит ли оно того.

– Но какой у нас выбор? – спросил я.

– Никакого. Ничего другого нет. Вывози лишнее население – пусть где-нибудь само заботится о себе. В конечном счете это правильно; но когда смотришь на результаты, перестает так казаться. Смотри. Сюда идет Луис.

К нам присоединился Луис Боннимен, тоже наш однокурсник. Луис заслуженно занял двадцать четвертое место в списке выпускников. Он франко-канадец, хотя большую часть жизни провел в США. Луис фанатичный сторонник СВ и не желает слушать ни о каких сомнениях в политике СВ, хотя для всех нас эта политика не имеет никакого значения. В Академии нам вбили в голову: «На Флоте нет никакой политики». А позже инструктора перевели это нам более понятным образом: «Флот – наша родина». Мы могли сомневаться во всем, что делает Большой Сенат, – пока остаемся рядом с товарищами и выполняем приказы.

Мы стояли и глядели, как колонистов ведут в тюрьму. Потребовался целый час, чтобы завести туда две тысячи человек. Наконец ворота закрылись. Огильви отдал новый приказ, пехотинцы отстегнули штыки, потом построились колонной по восемь и пошли по дороге.

– Ну, друзья-мушкетеры, – сказал я, – пора и нам. Придется подниматься на холм, а никакого транспорта явно нет.

– А как же моя артиллерия? – спросил Дин. Я пожал плечами.

– По-видимому, что-нибудь подготовят. Во всяком случае это проблема Джона Кристиана Фалькенберга. А у нас нет других дел, кроме…

– Кроме как предупреждать дезертирство, – сказал Луис Боннимен. – И нам лучше этим заняться. Ваше оружие заряжено?

– Да оставь, Луис, – сказал Дин.

– Обратите внимание, – ответил Луис. – Заметили, как Фалькенберг построил солдат? Вспомните, что багаж еще на борту. Тебе может не нравиться Фалькенберг, Дин, но ты должен признать, что он предусмотрителен.

– Между прочим, Луис прав, – согласился я. – Фалькенберг говорил о дезертирах. Но он считает, что много их не будет.

– Вот видите, – сказал Луис. – Он никого не упускает из виду.

– Кроме нас, – сказал Дин Ноулз.

– Что ты хочешь этим сказать? – Луис перестал улыбаться и приподнял брови.

– Да ничего, – ответил Дин. – Да и что может теперь сделать Фалькенберг? Однако, парни, вы, наверно, не знаете, зачем нас позвал сюда местный командир гарнизона?

– Конечно, нет, – сказал Луис.

– А ты как узнал? – спросил я.

– Очень просто. Если хочешь узнать какую-то военную тайну, поговори с сержантами.

– И что же? – спросил Луис. Дин улыбнулся.

– Пошли, мы отстаем. Похоже, нам придется пройти по всему холму. Никакого транспорта для офицеров. Позор.

– Будь прокляты твои глаза, Дин! – сказал я. Ноулз пожал плечами.

– Ну, комендант просил прислать целый полк и военные корабли-истребители. А вместо этого получил нас. Интересно, действительно ли ему нужен полк? Пошли, парни.

V

 
Моя голова похожа на проволочную спираль,
И мне кажется, что я умираю,
Но до этого выпью как следует
И поставлю капралу фонарь под глазом…
 

– Очень красочно, – сказал Луис. – Хорошо поют, верно?

– Заткнись и шагай, – ответил Дин. – Дьявольская жара. Мне жара не казалась такой уж страшной. Разумеется,

наше белье не предназначено для марш-бросков по горячим планетам. Но могло быть и хуже. Нам могли бы приказать надеть бронежилеты.

С войсками не было никаких проблем. Солдаты маршировали и пели, как настоящие регулярные, хотя половина из них была новобранцами, а остальные – постояльцами гауптвахт. И если кто-то из них думал сбежать, то ничем себя не выдавал.

 
У меня под головой плащ,
И мне открывается прекрасный вид на двор,
Мы здесь тридцать дней,
У нас отросли бороды и нет вина,
Чтобы выпить и сражаться,
Напиться до чертиков и сражаться!
 

– Любопытно, – сказал Луис. – Половина из них никогда не видела гауптвахту.

– Думаю, скоро увидят, – отозвался Дин. – Боже милосердный, вы только поглядите!

Он показал на ряд дешевых домов на берегу реки. Не было никаких сомнений в том, что здесь продается. Девушки, одетые соответственно жаре, сидели на подоконниках и махали проходящим солдатам.

– Мне казалось, на Арарате засилье священников, – сказал Луис Боннимен. – Что ж, мы без труда найдем множество дезертиров – по крайней мере в первую ночь.

Гавань располагалась к северу от широкой реки, которая к востоку от города превращалась в дельту. Дорога вела от гавани в глубину суши, городской утес оставался справа от нас. Прошло очень много времени, прежде чем мы повернули к городским воротам.

Здесь были устройства для обслуживания космических шаттлов, несколько речных лодок, склады, но мне показалось, что особой активности не видно. И я еще подумал: почему бы это? Насколько помню, на Арарате нет железных дорог, очень мало шоссе, а аэродромов я вообще не видел.

Пройдя с километр в глубь местности, мы резко свернули вправо, на другую дорогу, и начали подниматься на утес. По склону утеса располагался настоящий муравейник ветхих домов и переулков, потом – открытое пространство перед высокой городской стеной. У ворот в караулке обретались несколько милиционеров в неброских мундирах. Другие милиционеры патрулировали стены. За воротами находилась Гармония, очередной муравейник домов и магазинов, не очень отличающийся от того, что снаружи, но несколько лучше содержащийся.

На тридцать метров по обеим сторонам от главной дороги тянулись расчищенные полосы, за которыми начинался хаос. Торговые киоски, дома, портняжные мастерские, магазины электроники, кузница с ручными мехами и горном, магазин, продающий электромоторы, и другой, торгующий солнечными батареями, гончарная мастерская со станком на ножном приводе, где женщина лепила горшки из глины, ювелир, точильщик ножей – это разнообразие ошеломляло и никак не вязалось с тем, что можно ожидать на планете-фронтире.

Повсюду анахронизмы, но я к ним привык. Вся воинская служба пронизана контрастами. И среди этих контрастов – степень развития колоний; у многих из них нет промышленной базы, а некоторые ее и не хотят. Но есть и другая причина. Разведывательная служба Совладения выдает обязательные лицензии на все научные разработки и старается подавить все, что может иметь военное применение. Союз США-СССР господствует и не хочет, чтобы новые открытия нарушили равновесие. Он может остановить все что угодно, но ему это ни к чему, пока Большой Сенат контролирует все бюджеты, все доходы и расходы и может как угодно изменять патентные законы.

Мы знали, что так не может продолжаться вечно, но не хотели об этом думать. На Земле правительства США и Советского Союза ненавидят друг друга. Единственное, что им ненавистно еще больше, – это мысль о том, что кто-нибудь, вроде Китая, Японии или Объединенных Эмиратов, станет настолько силен, что сможет приказывать. Флот охраняет непрочный мир, основанный на шатком союзе.

Жители Гармонии были всех цветов и рас, из магазинов долетали крики на десятке языков. Все работали под открытым небом или торговали в уличных киосках. Когда мы проходили мимо, работу бросали и смотрели на нас. Из портняжной мастерской вышел старик и снял шляпу с широкими полями.

– Да благословит вас Господь, солдаты! – крикнул он. – Мы вас любим!

– Вот ради этого мы и пошли на службу, – сказал Дин. – Не для того чтобы гоняться за шайкой неудачников через полгалактики.

– Двадцать парсеков – это не полгалактики, – заметил я. Он скорчил гримасу.

– Интересно, почему все так нам радуются? – спросил Луис. – И вид у них голодный. Как можно быть такими худыми в этом сельскохозяйственном раю?

– Невероятно, – сказал Дин. – Луис, тебе нужно научиться замечать важные детали. Например, прочитать список личного состава местного гарнизона.

– А когда я мог это сделать? – спросил Боннимен. – Фалькенберг заставлял нас работать по двенадцать часов в день…

– Надо было использовать остальные двенадцать, – сказал Дин.

– А что, о мудрейший, узнал ты из гарнизонного списка? – спросил я.

– Что командиру гарнизона за семьдесят и в его штате только один семидесятитрехлетний майор, а также шестидесятидвухлетний капитан. К тому же самому молодому офицеру морской пехоты на Арарате за шестьдесят, а младшие офицеры есть только в милиции.

– Ба! Служба для отставников, – сказал Боннимен. – Так зачем им понадобился полк?

– Не будь дураком, Луис, – ответил Дин. – Конечно, потому что они столкнулись с чем-то таким, с чем не могут справиться силами своей милиции и престарелых офицеров.

– А это значит, что справляться придется нам, – сказал я. – Только, разумеется, у нас нет полка, а чуть меньше тысячи морских пехотинцев, три младших офицера и капитан с Военным крестом – и больше ничего, если только местная милиция не способна хоть на что-нибудь. Герои пришли.

– Да. Отлично, верно? – Согласился Дин. – Я надеюсь, что женщины будут настроены дружелюбно.

– И это все, о чем ты способен думать? – сердито спросил Луис.

– А что тут еще делать? Маршировать под солнцем?

Под навесом придорожного кафе стоял молодой горожанин в темной одежде церковного типа. Он поднял руку в жесте благословения. Группа детей приветственно закричала.

– Приятно, когда тебя любят, – сказал Дин.

Вопреки насмешливому тону, он говорил серьезно. И действительно – приятно, когда тебя любят. Я вспомнил свое последнее посещение Земли. Там полно мест, куда офицеру СВ нельзя зайти без взвода солдат. А здесь мы нужны людям. «Паладины», – подумал я и посмеялся над собой, представив, что сказали бы Дин и Луис, если бы я произнес это вслух. Но в то же время мне было любопытно, не думают ли они так же.

– У них не очень развит транспорт, – заметил Луис.

– Если не считать этих. – Дин указал на желоб с водой, возле которого были привязаны пять лошадей. Были здесь и два верблюда и животное, похожее на нечто среднее между верблюдом, лосем и мулом, с большими плоскими ступнями и нелепыми рожками.

Должно быть, местное животное – первое встреченное животное с этой планеты. Мне было интересно, как его называют и как одомашнили.

Моторного транспорта почти не было: несколько грузовиков и один старый вездеход без верха; все остальное передвигалось на животных. Мы видели фургоны, и всадников на лошадях, и двух женщин в комбинезонах на мулах.

Боннимен покачал головой.

– Похоже на помесь американского Дикого Запада, средневекового Парижа и сцен из «Тысячи и одной ночи».

Мы рассмеялись, но Луис был очень близок к истине.

Арарат открыли вскоре после того, как первые исследовательские корабли покинули Землю. Планета оказалась пригодной для обитания, и хотя в окрестностях Земли таких нашлось несколько, на Арарат отправили экспедицию, чтобы определить, какими природными богатствами планеты можно воспользоваться.

Никаких богатств не оказалось. Здесь произрастали земные растения и могли жить люди, но никто не собирался вкладывать деньги в сельское хозяйство. Перевозить продовольствие по межзвездному пространству – самый простой способ обанкротиться, если только поблизости нет рынка с ценными минералами и без сельского хозяйства. А вблизи этой планеты вообще не было никаких потребителей.

Компания «Американ экспресс» с самого открытия планеты владела правами на ее заселение. «АмЭкс» продала эти права церковному объединению. Всемирная федерация церквей назвала планету Арарат и стала рекламировать как «убежище для тех, кто не нужен на Земле». Церкви начали сбор средств для развития планеты, и поскольку это было до того, как Бюро Переселения развернуло свою программу принудительной колонизации, помощь церквям оказывали большую. Благотворительность, церковная десятина, правительственные гранты – все это оказалось очень полезно, а затем церковные группы додумались до проведения лотереи. Призом служил бесплатный перелет на Арарат для победителей и членов их семей; обнаружилось множество желающих сменить Землю на место, где есть свободная почва, много еды, тяжелой работы, нет правительства, угнетения и никакого загрязнения среды. Всемирная федерация церквей распродала десятки миллионов лотерейных билетов ценой в один кредит. И вскоре собрала достаточно денег, чтобы нанять корабли и начать перевозку людей.

Места для колонистов оказалось предостаточно, хотя пригодная для обитания территория на Арарате относительно невелика. Средняя температура на планете выше земной, и в районе экватора слишком жарко, чтобы здесь могли жить люди. А на полюсах слишком холодно. Южное полушарие почти целиком покрыто водой. И все равно в северной умеренной зоне оставалось много места. Самые хорошие условия оказались в районе дельты, где и была основана Гармония. Здесь климат напоминал земное Средиземноморье. Дожди шли нерегулярно, но колония процветала.

У церквей было мало денег, но планета не нуждалась в тяжелой промышленности. Вместо тракторов привозили животных – согласно теории о том, что лошади и коровы могут воспроизводить себе подобных, тракторы же производят только топливные отходы и смог. Промышленность была не нужна: Арарату предстояло стать местом, где каждый человек может возделывать свой виноградник и сидеть в тени своей смоковницы. Некоторые члены правящего совета Федерации церквей на дух не переносили промышленную технологию – впрочем, никто ее не любил и в ней действительно не было потребности. Планета легко могла прокормить гораздо больше, чем три четверти миллиона колонистов, посланных церквями.

А потом произошла катастрофа. Исследовательский корабль нашел в астероидном поясе Системы Арарата торий и другие ценные минералы. Разумеется, это обернулось катастрофой не для всех. «Американ экспресс» был доволен; довольна была и компания «Кенникотт металз», купившая права на разработку; но для церковных групп открытие оказалось губительным. Прилетели шахтеры, и начались неприятности. Арарат оказался единственным местом, где шахтеры могли отдохнуть и развеяться, а места, где нравится развлекаться шахтерам, совсем не нравились Федерации церквей. «Святоши» и «Проклятые» обвиняли друг друга и засыпали Большой Сенат жалобами и просьбами о помощи. А тем временем содержательницы публичных домов, игроки и изготовители алкогольных напитков принялись за работу.

Но и это было не самое плохое. Жалоба Федерации церквей в Большой Сенат затерялась где-то в бюрократических закоулках СВ, а чиновники Исправительного Бюро заметили, что с Земли на Арарат устремляется множество пустых судов. Обратно они привозили очищенный торий, а вот уходили без груза… у ИспБюро множество заключенных, которых некуда поместить, содержать же – дорого. И ИспБюро подумало: а почему бы не отправлять заключенных на Арарат и там освобождать их? Земля избавится от них. Это гуманно. И что еще лучше, церкви не могут возражать против освобождения людей…

Чиновник ИспБюро, додумавшийся до этого, получил повышение, а Арарат больше полумиллиона преступников и осужденных, большинство из которых никогда не жили за пределами большого города. Они ничего не знали о сельском хозяйстве и поселились в Гармонии, где старались заработать на жизнь, чем могли. Результат можно было предсказать заранее. Вскоре уровень преступности в Гармонии стал самым высоким в истории человечества.

Ситуация для «Кенникотт металз» стала непереносимой. Шахтеры отказывались работать без отпуска на планете, но в Гармонии проводить его боялись. Их профсоюз потребовал принятия мер, и «Кенникотт» обратился в Большой Сенат. На Арарат направили полк морской пехоты Совладения. Оставаться долго военные не могли, но это и не требовалось. Они окружили Гармонию прочными стенами и пристроили еще один город – Гаррисон.[1]1
  Гарнизон (фр.). – Прим. перев.


[Закрыть] А потом пехотинцы выпроводили всех осужденных за пределы городских стен.

Это решение не собирались делать постоянным. Совладение назначило губернатора – вопреки возражениям Всемирной федерации церквей. Колониальное Бюро начало подготовку к посылке группы правительственных судей, полицейских, техников и специалистов по развитию промышленности, чтобы Арарат смог обеспечить занятость толпам людей, отправляемых Исправительным Бюро. Но прежде чем эти люди прибыли на планету, «Кенникотт» обнаружил в системе вблизи Земли еще более ценный источник тория, шахты Арарата были законсервированы и у Большого Сената Совладения исчезли всякие причины интересоваться положением на планете. Гарнизон морских пехотинцев был отозван, оставили несколько офицеров, чтобы тренировать местную милицию, которой предстояло защищать стены Гармонии-Гаррисона.

– Ты чем так озабочен? – спросил Дин.

– Да просто вспомнил, что нам рассказывали о планете, когда инструктировали Ты не один учился, – ответил я.

– И к какому заключению ты пришел?

– Ни к какому. Думаю, людям здесь нравится жить как в тюрьме. Осужденные снаружи, горожане внутри. Замечательно.

– Может, в городе есть тюрьма, – сказал Луис. – Получится тюрьма в тюрьме.

– Забавно, – заметил Дин.

Мы шли молча, слушая стук сапог впереди, пока не добрались до новой стены. Здесь у ворот тоже стояли караульные. Через ворота мы прошли в меньший город – Гаррисон.

– Почему они не прислали транспорт за офицерами? – удивился Луис Боннимен. – Тут есть грузовики.

Их было немного, но гораздо больше, чем в Гармонии. Большинство машин – военные транспортные вездеходы. И много фургонов.

– Маршируй или умри, Луис. Маршируй или умри, – усмехнулся Дин.

Луис что-то ответил вполголоса. «Маршируй или умри» – лозунг старого французского Иностранного легиона, а линейные морские пехотинцы – прямые потомки этого легиона, перенявшие множество его традиций. Боннимен не мог вынести мысль о том, что в чем-то не соответствует стандартам службы.

По рядам марширующих солдат передали приказы.

– Будьте похожи на морских пехотинцев! – крикнул Огильви.

– А вот и Фалькенберг, – сказал Дин.

– Как раз вовремя, – ответил ему Луис. – впереди крепость.

– Прекратить разговоры в строю! – приказал Огильви.

«Еще одна традиция легиона, – подумал я. На дверях большей части помещений в казармах линейных морских пехотинцев есть медная пластинка. На ней написано: «ВЫ МОРСКИЕ ПЕХОТИНЦЫ, ВАША ЦЕЛЬ – УМЕРЕТЬ, И ФЛОТ ПОШЛЕТ ВАС ТУДА, ГДЕ ВЫ СМОЖЕТЕ УМЕРЕТЬ». Наследие La Legion Etrangere.[2]2
  Иностранный легион (фр.). – Прим. перев.


[Закрыть] Когда я в первый раз увидел эту надпись, она показалась мне возвышенной и романтичной, но теперь я сомневаюсь в том, насколько это серьезно».

Солдаты шли в неторопливом строе линейной морской пехоты. Конечно, это не быстрый шаг, но мы можем так идти очень долго, когда солдаты других частей уже падают от усталости.

 
Наша кровь в грязи двадцати пяти планет,
И еще на десятке других мы строили дороги,
И все, что мы получим в конце срока службы,
Позволит нам купить одну ночь с дешевой шлюхой.
Земли, которые мы завоевываем, Сенат отдает назад.
И так бывает чаще, чем наоборот,
Но чем больше убито, тем меньше тех, на кого делят добычу,
И мы больше никогда не вернемся сюда.
Мы разобьем сердца ваших женщин и девушек
И можем надрать вам зад,
А потом морские пехотинцы с развернутыми знаменами
Пойдут за этими знаменами в ад.
Мы знаем дьявола, его великолепие и его работу,
О, да! Мы хорошо его знаем!
И когда ты отслужишь свой срок в морской пехоте,
Можешь послать Сенат к дьяволу!
 

– Возможность, которая есть у всех нас, – сказал Дин. – И мне бы хотелось поскорее. Интересно, что им нужно от нас здесь?

– Думаю, скоро узнаем, – ответил я.

 
Тогда мы выпьем с товарищами и сбросим ранцы,
Будем десять лет валяться на спине,
А потом услышим: «В полном снаряжении» и «Долой с коек!»,
«Вы должны построить новую дорогу через ад!»
Флот – наша родина, мы спим с ружьями,
Но никому еще не удавалось зачать с ружьем сына.
Нам платят джином и проклинают нас, когда мы грешим,
Никто не сдержит нас, если мы по ветру.
Когда мы проигрываем, нас расстреливают,
А когда побеждаем, выпроваживают.
Но мы хороним наших товарищей там, где они гибнут,
И никто не может устоять перед нами, никто.