Текст книги "Прекрасная вдова"
Автор книги: Дженет Маллани
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)
Я не могу перестать думать об этом – Кэролайн в объятиях Линсли, их тихий шепот и смех. Что происходит со мной? Ах, как хочется услышать от нее, что это было недоразумение, просто дурной сон. Я тоскую без ее улыбки, мечтаю о поцелуе, я готов нарвать ей цветов. Совсем как Бартон для своей Мэри. Никогда раньше мне не приходилось испытывать что-либо подобное к женщине – какое-то смущение, растерянность. А может, это любовь...
Любовь? Да нет, этого не может быть. Все дело в этой сентиментальной и глупой пьесе Шекспира, летнем зное и ее откровенных нарядах, оголяющих великолепную грудь. Я просто не узнаю себя. Надеюсь, я не подхватил неизвестную доселе инфекцию, барахтаясь в венецианском канале! Инфекцию, которая поразила мой мозг. От этих мыслей мне не становится легче.
Я брожу по саду Оттеруэла, среди искусно подрезанных тисовых деревьев, по заросшим мхом и папоротником тропинкам. В конце одной из них стоит каменная скамья. На скамье лежит Кэролайн. Спит. В одной руке она держит ленты от шляпки, другая покоится под щекой. Она выглядит совсем юной, умиротворенной и беззащитной. Так и хочется заслонить ее от всех невзгод этого мира. Таких, к примеру, как я.
Подхожу ближе. Это случилось будто вчера. Она падает в обморок... Я подхватываю ее на руки... Ее нежное тело в лесу, в зарослях папоротника... Наши невинные объятия на театральной сцене... Ее веселый смех, добрая улыбка и шляпка, полная наживки для Уилла.
Неужели она все еще влюблена в Линсли? Мы с ней не говорили об этом. Джентльмену не пристало задавать даме подобные вопросы.
Локон падает на ее щеку. Я опускаюсь на колени.
– Кэролайн, – едва слышно произношу я и глажу ее волосы.
Она вздыхает во сне. При иных обстоятельствах этот вздох можно было бы описать как стон. Я прикасаюсь к ее щеке, нежной и гладкой. Пусть спит. Сейчас я уйду. Но перед тем как уйти, хочу задать один вопрос. Мне очень нужно знать, любит ли она Линсли. Разумеется, я останусь на премьеру и не нарушу слово джентльмена.
Соблазн дотронуться до нее, обнять и поцеловать ее так велик! Даже если ее отношения с Линсли завершены, здравый смысл подсказывает, что мои надежды призрачны. Мне не удалось завоевать ее. Придется смириться. В Англии достаточно богатых вдов, не столь разборчивых и щепетильных. Придется нам с Бартоном отправиться на популярные курорты – в Бат, например. Однако сначала мне необходимо поговорить с ней.
– Кэролайн, – шепчу я снова.
– Ник, – еле слышно произносит она.
Она помнит мое имя! Имя, которым меня никто не называл столько долгих лет! Кажется, я схожу с ума от счастья. Для нее я готов на все, я горы сверну ради нее...
– Кэролайн, я люблю тебя.
Что? Неужели я произнес это вслух? От страха я замираю. Она падает со скамьи и, скверно ругаясь, приземляется на шляпку – ту самую, в которой несла наживку для Уилла.
– Какого чёрта вы это делаете, Конгриванс?
Я хочу помочь и протягиваю ей руку. Она с ненавистью отталкивает ее и, путаясь в юбках, с трудом поднимается на ноги.
– Проклятие, я могла сломать шею. Вы что, сумасшедший? Какого дьявола вы подкрались ко мне? Нигде мне нет покоя от этих идиотов и развратников! Только и знают, что пялиться на мою грудь!
– Мадам, я...
– Не смейте отрицать! Я знаю, кто вы на самом деле, Конгриванс.
Она замолкает на мгновение, чтобы перевести дух.
– Вы... знаете?
Я теряю дар речи. Никогда прежде я не чувствовал себя таким растерянным. Она топает ногой:
– Что вы уставились на меня? Какие игры вы затеяли со мной?
– Я?
– Со мной так нельзя. Вы думаете, у меня сердце каменное? Вы волочитесь за каждой юбкой, а я совсем одна, все друзья отвернулись от меня и...
– А вы, значит, невинны, как агнец? Да вы и Линсли...
– Какой же вы болван, Конгриванс!
И бросается на меня. Мне становится не по себе – ее нельзя назвать хрупкой женщиной. В то же время я понимаю, что это почти признание в любви. Пусть весьма необычное. Она хватает меня как в тиски, мы теряем равновесие и падаем на скамью. Она оказывается сверху меня.
– Теперь говорите вы! – требует она.
У меня перехватило дыхание. Я лежу с открытым ртом, словно рыба, оказавшаяся на суше.
– Послушайте, – шипит она, – я равнодушна к Линсли. Мне нет до него никакого дела. Я сделала то, на что у вас духу не хватило. А вы в это время напились до безобразия.
– Что вы хотите этим сказать?
– Этим я хочу сказать, что вы – круглый дурак. Я говорила с ним о Фанни и Уилле.
Кажется, можно вздохнуть с облегчением, хотя в моем положении сделать это не представляется возможным. И все же мне повезло – в ее глазах я всего лишь жалкий похотливый трус. Слава Богу, она не знает о моих бесчестных планах. Однако сейчас меня это мало волнует. Она лежит на мне, и ее глаза пылко горят. Не от желания, разумеется, а от гнева. Но на это я с радостью закрываю глаза. Мое беспомощное положение не может не радовать меня.
Я начинаю стонать.
– Сейчас же прекратите!
– Кэролайн, кажется, я ушибся, когда падал.
– Чепуха, с вами все в порядке. – В ее голосе слышатся тревожные нотки. – Сейчас я поднимусь.
– Не надо. Лично меня все устраивает. Я готов лежать здесь с вами целую вечность.
– Без еды я вряд ли смогу, – хмурится она.
– Мадам, я пытаюсь объясниться вам в своих чувствах, а вы в это время думаете о том, как бы не похудеть.
– Кто же еще подумает об этом, как не я? Боюсь, что вы, Конгриванс, на самом деле доведете меня до изнеможения.
Как замечательно двусмысленно звучат ее слова! Я безумно люблю ее...
Нет, не то. Я безумно хочу ее.
– Что ж, я на это способен. Но поскольку я не в силах пошевелиться, может, вы поцелуете меня?
– Может, вы попросите об этом как следует?
– Поцелуйте меня, моя скромница. Если вы, конечно, не возражаете.
– Может быть, и не возражаю.
Ее взгляд мечтателен и нежен. И вот я уже не вижу ее глаз. Я вообще ничего не вижу. Я вдыхаю тонкий аромат, чувствую тепло ее чудного тела, его роскошные округлые формы.
– Сейчас же уберите руки с моих бедер, Конгриванс.
Я открываю глаза.
– Скажите, что любите меня!
Она внимательно смотрит на меня.
– С какой стати?
– Проклятие, Кэролайн, идем скорее в кровать...
В мгновение ока она оказывается на земле. Приподняв подол платья, она ставит свою ногу, обутую в элегантные туфли, на ту часть меня, куда дамы, как правило, не ставят свои ноги.
– Кажется, вы несколько забылись, сэр. Мы вернемся в дом с разных сторон. – Она нагибается и поднимает с земли свою смятую шляпку. – Черт, Конгриванс, вы наступили на нее. Видите след от вашего башмака?
– Извините, я не заметил.
Встаю на ноги и стряхиваю мох.
– Не важно. Отдам Мэри, когда Бартон бросит ее.
Леди Кэролайн Элмхерст
Коварный соблазнитель! Позвал меня в кровать! Белым днем, на дворе! Представляю, как Мэри открывает комнату и входит с кипой белья. Конечно, мы могли бы придвинуть к двери что-нибудь из мебели. Ничего не имею против небольшой перестановки мебели, перед тем как... Ничто так не возбуждает. Уверена, Конгриванс пошутил бы на этот счет, выдал бы какую-нибудь остроту. Я вижу его улыбку...
Но я отказала ему. Наверное, я сошла с ума. Разве мне не хотелось этого с момента нашей встречи? Он признался в любви. Что же помешало мне ответить ему? Например, так: «Сэр, я неравнодушна к вам». Или: «Мистер Конгриванс, вы не могли не заметить моей заинтересованности в вас». Или: «Мой румянец подскажет вам, как высоко я вас ценю». Или: «Ник, я так люблю тебя, что умру, если мы сейчас же не отправимся в кровать».
Признаться в любви легко, когда он так близко, что голова идет кругом, когда думаешь лишь о его прикосновении. Нет, так просто я не сдамся!
Я не ухожу. Не торопясь стряхиваю мох с платья. Он стоит рядом и глаз с меня не сводит. Даже на расстоянии я чувствую его возбуждение. Это хороший знак.
Как же мне поступить? Передумать и упасть в его объятия? Ни в коем случае я не сделаю этого. Исключено. Не хочу казаться простушкой, сгорающей от любви. В конце концов, я не Мэри, а вполне благоразумная женщина. Я дождусь момента, когда Николас Конгриванс объявит о своих намерениях. Только тогда я готова забыть о своей чести... или о том, что от нее осталось.
Генеральная репетиция оказывается настоящим кошмаром. Мистер Линсли наклоняется над столом, где он хранит свой реквизит, и страшно ругается. Все в беспорядке, а кое-что исчезло. Тем временем Пак приносит с кухни большую морковь. Она заменит ему цветок, сок которого, попав в глаза, внушает страсть. Жаль, что некоторые из актеров отпускают неприличные шутки по поводу этой моркови. Даже Оттеруэл посмеивается, цитируя что-то из лексикона пастухов. Надо думать, эти слова заимствованы из какой-нибудь пьесы Шекспира. Очень скоро Уилл и Джеймс, проголодавшись, съедают морковь и берут ананас.
Вскоре они съедают и ананас, уговорив одного из слуг разрезать его. Леди Оттеруэл, наверное, хотела съесть его сама, потому громко ворчит. Царица эльфов так отчаянно жестикулирует, что теряет свое крыло.
Когда Дарроуби и Конгриванс появляются в сцене сражения, меч Дарроуби застревает в ножнах. Дарроуби краснеет как рак, пытаясь вынуть его. Это выглядит так потешно, что даже Фанни не может сдержать смех. И это лишь одна из многочисленных неприятностей во время генеральной репетиции. Не думаю, что Фанни специально наступает мне на ноги и велит менять заученные движения, выставляя меня полной идиоткой.
Эта репетиция, кажется, никогда не кончится. Мы все зеваем и через силу произносим реплики. Тем временем на сцене появляются ремесленники. Сдается мне, они играют намного лучше, чем мы. Бартон выступает в роли Пилы и еще изображает стену. Неожиданно их игра прерывается каким-то странным звуком. Оказывается, это малыш Джеймс решил не уходить далеко, а написал возле одной из колонн во дворце Тезея, прямо у всех на виду.
– Джеймс, джентльмены обычно не делают это в помещении и на глазах у дам.
Мистер Линсли спешит к сыну и уносит его за кулисы. Вскоре малыш возвращается и просится на колени к матери. Даже Уилл, знаток Шекспира, наш самый профессиональный актер, не считая своей матери, забывает текст эпилога и громко ревет. Филомена чуть не валится с ног от усталости. Я вижу ее припухшие глаза, и у меня сжимается сердце.
Наконец репетиция заканчивается, и мы все отправляемся ужинать. Но вряд ли у кого-то еще есть силы на еду. Джентльмены остаются в столовой за бокалом вина, дамы отправляются в гостиную пить чай. Фанни необыкновенно жизнерадостна. Она пытается всячески поднять наше настроение и утверждает, что неудачная генеральная репетиция всегда означает успех на премьере. Не знаю, как остальные, а я как-то не очень в это верю.
Гости прощаются друг с другом и, зевая, расходятся по комнатам.
Я сижу на диване у окна, не в силах пошевелиться от усталости. Посижу еще чуть-чуть и пойду спать. Придется будить Мэри. Наверное, она заснула прямо в кресле, дожидаясь меня. Открываю окно, чтобы вдохнуть вечерней прохлады, но за окном так же душно, как в комнате. На горизонте полыхает зарница. Когда же прольется спасительный дождь?
Я вспоминаю такое же лето. Уж минул год. Я сидела у раскрытого окна, вдыхала аромат ночного сада и ждала...
– Вы устали, – Конгриванс возвращает меня в реальность, – идите спать.
Он садится на диван рядом со мной. Как давно я не слышала такого мягкого обволакивающего голоса. Он остался далеко в моем прошлом, когда Элмхерст пытался ухаживать за мной. Как правило, это служило прелюдией к тому, чтобы увлечь меня в спальню. Что ж, меня не надо было долго упрашивать. Наверное, Конгриванс думает о том же. Или я ошибаюсь? В его голосе столько нежности! Могу ли я верить ему?
– Сейчас пойду.
– О чем вы думаете? Вы расстроены, и это тревожит меня.
– Когда умер Элмхерст, стояла такая же теплая летняя ночь.
Он кивает в ответ. Я благодарна ему; за это молчание. Наверное, теперь он знает обо мне все. Что ж, это неудивительно. Не сомневаюсь, что леди Оттеруэл посвятила его в подробности моей жизни. Представляю, что она наговорила ему! Он по-прежнему молчит, только берет мою руку и сжимает ее.
– Вы были абсолютно правы, – наконец произносит он.
Я теряюсь в догадках, пытаясь понять, что он имеет в виду.
– Я должен был объясниться с Линсли. Я обещаю поговорить с ним. Я верну вам доброе имя, Кэролайн.
– Вы очень добры, Конгриванс, но вряд ли вам удастся сделать это.
Я знаю, что говорю. Со мной вечно происходят какие-нибудь неприятности. Не одно, так другое. Во многом я виновата сама.
– И все же я поговорю с Линсли. – Он смотрит на наши переплетенные пальцы. – Наступит время, когда вопрос законности рождения Уилла... даже если отец искренне любит его, все равно встанет перед ним. Ему будет очень непросто.
– Вы говорите так, будто...
– Не сейчас. – Он встает с дивана. – Как-нибудь потом я расскажу вам...
Он помогает мне подняться. Неужели Конгриванс – незаконнорожденный? Я уже готова спросить его об этом, но он останавливает меня, коснувшись пальцем моих губ.
Держась за руки, словно маленькие дети, мы выходим из гостиной в холл. Лунный свет мягко разливается по дубовым половицам и лестнице. Мы медленно поднимаемся наверх.
Неужели все произойдет этой ночью? Ему хорошо известно, где находится моя комната. Впрочем, и я знаю, в какой комнате живет он. Мы останавливаемся. Не слышно ни звука – только наше дыхание.
Он поворачивается ко мне, подносит к губам мою руку и нежно целует пальцы. Я касаюсь его лица. Нежность переполняет меня. Нет, это не флирт, это что-то большее. Его доброта, его забота, его неожиданная откровенность так трогают меня! Пожалуй, я смогла бы полюбить его, доверить ему свои чувства и разделить его тревоги и сомнения.
Я готова пойти к нему... Дверь медленно отворяется, и на пороге с горящей свечой в руке появляется Бартон.
– Вели ему уйти на ночь, – шепчу я.
Глава 13
Мистер Николас Конгриванс
– Я был бы счастлив, Каро. Поверьте мне. Но... – Я вновь подношу к губам ее руку и нежно целую. – Спокойной ночи, любовь моя.
Я не могу понять, что заставило меня поступить так. Она была так искренна в своем порыве. Не знаю, что случилось со мной. Необъяснимая нежность к этой женщине переполняет меня. Что же это? Я просто не могу, не имею права воспользоваться ее минутной слабостью. С каких это пор благородство и такт стали иметь значение для меня? Никогда раньше я не испытывал ничего подобного.
Кажется, она не ожидала этого. Она растеряна, смущена, обескуражена, что-то бормочет в ответ и уходит.
Я поворачиваюсь и вхожу в комнату, отталкивая Бартона.
– Что ты все подсматриваешь и подслушиваешь?
Он ставит свечу на камин.
– Я не верю своим глазам, сэр.
– Иди к черту!
Снимаю сюртук и протягиваю ему, но он не двигается с места.
Пожимаю плечами и бросаю сюртук на кровать.
– Вы наконец добились, чего хотели. Она готова была отдаться вам на этой самой лестнице! Она...
– Довольно! Заткнись!
– Вы упустили свой шанс, сэр. Как та лошадь, которая не в силах взять препятствие. Вы похожи на рыбу, выброшенную на берег. Боюсь, теперь вам рассчитывать не на что.
– Бартон! Да заткнешься ты или нет?
– Она сделала из вас... евнуха, сэр.
– Пошел к дьяволу, Бартон!
Мы стоим друг против друга и готовы сцепиться в любую секунду. Он намного тяжелее меня, однако мой удар, несомненно, точнее. Он презрительно ухмыляется:
– Я дерусь только с настоящими мужиками, сэр.
– Вот и хорошо. Убирайся. Можешь считать, что ты уволен.
Я направляюсь к своему секретеру. То, что я собираюсь сделать сейчас, будет воспринято им как унижение. Что ж, поделом! Бросаю ему монету.
– Уверен, это больше, чем ты заработал.
Он стоит не шелохнувшись. Неудивительно. Бартон всегда отличался особым чувством собственного достоинства. Он кланяется и уходит. Черт, я сделал глупость.
Внезапно дверь вновь открывается. Неужели это Кэролайн? Нет, это вернулся Бартон. Он собирается просить у меня прощения?
Не глядя в мою сторону, он проходит в глубь комнаты, берет с подставки парик, прижимает его к груди и вновь уходит, прикрыв за собой дверь. Остаюсь в одиночестве, со своими мыслями. Одиночество как таковое меня не пугает. Меня пугают мои мысли.
Сегодня день премьеры. Уилл бродит по саду в полном одиночестве. Он выглядит очень грустным. Похоже, он не знает, как убить время до начала спектакля. Надо что-то придумать. Представление назначено на семь вечера. Затем нас ожидает бал, после чего зрителей и проголодавшихся актеров накормят.
– Чем ты расстроен, Уилл?
О, да это глаза истинного трагика!
– Мама не разрешает мне пойти на рыбалку с леди Каро. А я хочу! Но они все заняты – и мама, и папа, и миссис Филомена!
– Я с радостью составил бы тебе компанию, Уилл! Но сначала спросим разрешения у твоих родителей!
– Спасибо вам, сэр! Я очень хочу пойти с вами на рыбалку!
Мы отправляемся на поиски его родителей. За кулисами пусто. На сцене лежит недошитое полотно, кто-то оставил без присмотра иголку с ниткой. Мужской сюртук и шейный платок висят на стуле. Раздается знакомый голос.
– Гав!
Джеймс подбегает к своему старшему брату. Они понарошку начинают драться и дурачиться, как и положено детям. За Джеймсом присматривает служанка миссис Линсли, высокая статная женщина. Спрашиваю у нее, как мне найти мистера и миссис Линсли.
– Они наверху, в своих покоях, сэр.
– Наверху?
– Да, сэр, наверху.
– А скоро они спустятся?
– Не могу знать, сэр.
– Понятно. А миссис Гиббоне и мистер Дарроуби?
– Отдыхают перед спектаклем. Они устали, сэр.
– Конечно.
Я цепляю взглядом сброшенный сюртук и платок. Не будь я дураком, мы с Кэролайн тоже могли бы сейчас отдыхать. Нам было бы чем заняться друг с другом. Ни за что не спустились бы так рано вниз!
– Я хотел отправиться с Уиллом удить рыбу. Но без разрешения его родителей я не могу пойти на это.
– Вы так добры, сэр. Я непременно сообщу им.
– Папа и миссис Линсли часто отдыхают после обеда, – радостно заявляет Уилл. – Бабушка и адмирал Райли тоже. Когда люди стареют, они быстро устают.
Я искренне рад, что Линсли помирились. Как же я завидую Дарроуби и миссис Гиббоне! И очень рад за адмирала и его супругу. Что ж, видимо, мне не удастся поговорить с ними. Я собирался защитить честь Кэролайн. Я обещал ей и сделаю это после спектакля.
Уилл проявляет себя настоящим знатоком в рыбацких делах, снастях и провианте. Мы направляемся к дому управляющего и, разумеется, сразу на кухню. Раскрасневшиеся повара, раскаленные добела печи, требуха и овощные обрезки на полу – работа идет полным ходом.
Наконец мы выходим из дому. Какое блаженство! По сравнению с кухней здесь почти прохладно. По крайней мере мы сразу почувствовали разницу.
Набираем червей из компостной кучи и направляемся к озеру. Нам удается найти тенистый берег – тот самый, где мы купались и плавали несколько дней назад.
О чем же я буду говорить с ним? Вряд ли он знает о предстоящем замужестве матери. К моему удивлению, Уилл начинает всерьез рассуждать о вполне взрослых проблемах.
– Какой же глупый конец у этой пьесы, – говорит он, забрасывая леску в воду.
– Что ты имеешь в виду?
– Все женятся.
– Почему же ты считаешь это глупым? Самое обычное дело.
– Лучше бы они жили в лесу. А вообще идея с ослиной головой мне очень нравится.
– Ну, видишь ли, – я с трудом отрываю глаза от поплавка, качающегося на воде, – этот эпизод происходит как бы во сне, а женятся они наяву. Рано или поздно всем приходится просыпаться!
– Да, но не всем сразу! – ворчит Уилл. – Вы с леди Каро тоже поженитесь, сэр?
Это вряд ли: У меня ослиная голова вместо человеческой.
– Не думаю, что меня удостоят такой чести, Уилл.
– Она очень красивая, – вполне серьезно произносит Уилл. – И потом, она умеет ловить рыбу и играть в крикет, а это большая редкость для женщины.
– Совершенно согласен с тобой. – У Кэролайн полно и других достоинств, уж я-то знаю. Полночи проворочался без сна, думая о ней. – Не хочу показаться тебе скучным, но когда ты подрастешь, возможно, ты будешь думать обо всем этом иначе.
– Вот и мама говорит мне то же самое.
Уилл хлопает себя по щеке, отгоняя мошку.
– Когда я был маленьким, мне пришлось жить с мачехой. – Для этого случая немного правды не повредит, надо попытаться успокоить его. – После того как умерла моя мать, я стал жить с отцом и вместе с другими родственниками, которых прежде никогда не видел. Мои родители жили врозь, так иногда бывает.
– Ваша мама умерла?
– Да, я был тогда немного младше тебя.
– А ваша мачеха была злая, как в сказках?
– Совсем наоборот. Она была очень доброй. Но поначалу я страдал от одиночества – чужой дом, незнакомые люди. Мне казалось странным, что мой отец любит кого-то еще, кроме меня. Тогда же я впервые увидел своего сводного брата.
Я не знаю, что говорить мальчику дальше, и очень рад, что Уиллу наконец удается поймать рыбу. Он вскакивает на ноги, его лицо светится от счастья.
– Смотрите, смотрите, сэр! Я поймал рыбу!
Он вытягивает на берег карпа величиной с ладонь. Конечно же, он хочет показать свой трофей родителям, но мне удается уговорить его выпустить задыхающуюся рыбу обратно в воду.
Эта рыба была единственной нашей удачей. Неудивительно, от такой жары все глупеют, даже рыба, которая отказывается клевать вкусную наживку! Полуденный зной сморил и Уилла. Он зевает, уютно сворачивается на моем сюртуке и засыпает.
Откинувшись на ствол раскидистой ивы, я снова и снова возвращаюсь мыслями к Кэролайн. Все эти дни я только этим и занимаюсь. Я почти забыл о ее серьгах. Необходимо вернуть их.
Леди Кэролайн Элмхерст
Впервые оказавшись в этом доме, я думала о премьере как о развлечении. Как же я ошибалась тогда! Через минуту откроется бархатный занавес. Ничто на свете не кажется мне сейчас более важным, даже Конгриванс. Он стоит рядом и на какую-то секунду крепко сжимает мою руку. Он стал частью того мира, который открылся мне благодаря Оттеруэлу и его спектаклю. Мира, где возможны дружба, симпатия и даже любовь. Оттеруэл нервно ходит туда-сюда за кулисами, вполголоса повторяя свой текст. Он так сильно переживает, что даже грим не скрывает бледности его лица. Странно, но это проявление слабости удивительным образом подкупает меня. Я уже почти готова думать о нем хорошо.
Я вновь обрету друзей. Конгриванс обещал все для этого сделать. Краем глаза я видела, что он подходил к Фанни Гиббоне, и слышала, как она предложила ему перенести разговор на более подходящее время. Она права, сейчас мы должны забыть свои собственные страсти и окунуться с головой в страсти жителей Афин и волшебство афинского леса.
В исполнении приглашенных музыкантов звучит краткая увертюра. Линсли с блокнотом в руке кивает слугам, ответственным за занавес. Занавес плавно раздвигается и открывает нашим взорам зрителей, сидящих в зале. Гомон и шепот прекращаются, слышатся редкие нерешительные аплодисменты, и Оберон царственно шествует на середину сцены, где будет декламировать пролог.
И вот я уже не я. Мы все становимся героями пьесы, плутающими в негостеприимном лесу, игрушками в руках сверхъестественных существ.
Это похоже на сон или танец, когда хорошо известно, куда идти и что говорить. Когда заранее знаешь, что все будет хорошо. И все в конце концов окажется на своих местах. Я совершенно уверена, что мужчина, которого я люблю, после всех неприятностей и невзгод отдаст мне свое сердце, а я отдам ему свое.
Мистер Николас Конгриванс
Я непременно должен сказать ей, что уезжаю завтра. Мы уходим со сцены, держась за руки. Напряжение и волнение столь велико, что одежду на мне хоть выжимай. Кэролайн срывает шарф, прикрывавший ее плечи и грудь, складывает и обмахивается им, словно веером. Вокруг нас смеются и шутят, опьяненные успехом и горячим приемом актеры. Оттеруэл хлопает меня по плечу.
– Вы замечательный актер, сэр. А вы были просто великолепны, леди Элмхерст! – возбужденно выкрикивает он.
Я не замечаю никого вокруг. Я вижу только ее. Подведенные глаза, распущенные волосы – ее красота с новой силой очаровывает меня.
– Скорее на воздух! – быстро шепчу ей.
Думаю, она знает, что у меня на уме, я почти уверен, что она думает о том же. За эти несколько дней постоянных репетиций мы хорошо выучили расположение комнат и коридоров за кулисами. Мы быстро находим нужный проход и открываем дверь. В саду ветер качает верхушки деревьев, его порывы раздувают нашу одежду и волосы. Воздух стал намного свежее, небо потемнело от грозовых туч. Совсем близки раскаты грома.
Она останавливается спиной ко мне, высоко закидывает руки, приподнимает вверх копну своих чудных волос и стонет от удовольствия. Как нежна ее чудная шея, от моего поцелуя она стала слегка влажной.
– Конгриванс!
Она поворачивается ко мне лицом, и наши губы сливаются в страстном поцелуе. Позади нас отчетливо слышится чей-то кашель. Это один из слуг Оттеруэла.
– Прошу прощения, сэр.
– В чем дело?
Слуга с трудом отводит глаза от груди Кэролайн и смотрит на меня.
– Один джентльмен спрашивает вас, мистер Конгриванс. Он ждет в доме.
– Ступай и скажи, что не нашел меня.
Он кланяется и уходит.
Я притягиваю к себе Кэролайн. Не могу оторваться от нее и тону в ее объятиях. Я готов тонуть еще очень-очень долго. Признаюсь, я чувствую себя гораздо лучше, чем в темных водах венецианского канала.
Она отрывает свое лицо от меня.
– Не здесь. Слишком близко к дому. Он... они... будут искать нас.
Мы уходим подальше от дома, то и дело останавливаясь, не в силах надолго прерывать объятия и поцелуи. Она ведет меня в сторону зеленого лабиринта. Внезапно сильные порывы ветра приносят первые капли дождя. Я останавливаюсь в нерешительности. Нам не следует идти туда.
Она улыбается:
– Сегодня днем я уже была там, как Ариадна со своей нитью. Мечтала о тебе. Я...
– Ты Ариадна, а я, значит, ужасный Минотавр в центре лабиринта?
– Именно. Разрешаю тебе быть сегодня со мной любым, даже ужасным, каким только тебе вздумается.
Она игриво смотрит на меня. Неожиданно громко я изображаю грозное рычание, она визжит, смеется и исчезает в лабиринте. Я без колебаний следую за ней. Все мои сомнения и неуверенность растаяли как дым. Она успела скрыться за поворотом, и мне приходится бежать, чтобы догнать ее. Темные заросли тиса почти не пропускают свет, но я слышу, как шуршит гравий под ее ногами. За поворотом я останавливаюсь. Ее здесь нет.
– Налево!
Я поворачиваю налево и вижу ее. Но не успеваю подойти ближе и дотронуться до нее, как она, снова ускользает и скрывается за следующим поворотом. Я уже почти нагоняю ее, успеваю дотронуться до ее плеча, но она снова исчезает.
Она бежит легко и звонко смеется. Еще один поворот. Я останавливаюсь. Мы стоим в самом центре лабиринта, шириной в несколько шагов. Вместо гравия, которым усыпаны дорожки, вокруг зеленого островка уложены каменные плиты. Сладко пахнет тимьяном. Кэролайн, вытянув руку, стоит у постамента с мраморной статуей богини, точь-в-точь копируя ее жест.
Я беру ее руку и прижимаю к губам, опускаюсь на колени и зарываю лицо в складках ее платья, жадно вдыхая тепло и аромат ее тела. Она кладет руку мне на голову.
Ярко-зеленая трава в самом центре усыпана маргаритками. Что-то необычное есть в этом месте. И говорить здесь хочется тише.
– Ты поймал меня, – тихо шепчет Кэролайн.
– Нет. Это ты поймала меня.
Я снова беру ее руку, целую и слегка покусываю пальчики. Медленно и очень нежно. Не знаю, надолго ли хватит этой моей деликатности. Мне хочется смять ее в своих страстных объятиях. Или я не Минотавр, пожирающий юных красавиц?
– Ну хорошо. Так что же мне делать с тобой?
– Все, что угодно, любовь моя!
Как легко это признание слетело с моих губ! Я уже ничего не понимаю и не хочу понимать. Мне безразлично все, что происходит вокруг. Пусть Земля окажется плоской, и драконы воскреснут! Я согласен на все! Главное, мы – вместе.
Она опускается на колени. Теперь наши лица совсем близко. С этого момента все идет не так. Сначала я долго вожусь со своими панталонами, собираясь ослабить завязки. Она пытается помочь мне, мы оба нервничаем и запутываем их еще больше. К счастью, на мне нет тех розовых трико. Затем нам предстоит борьба с бесчисленными юбками Кэролайн. Как это возможно, если платье выглядит почти невесомым? Я комментирую вслух все, о чем думаю в эти бесконечные минуты.
Наконец жаркие объятия, страстные поцелуи, шумные признания. Она извивается и изгибается подо мной и... На какой-то момент мне кажется, что она играет свой исступленный восторг, или... О Боже, да это как в первый раз, неожиданно и чудесно!
Это и впрямь как в первый раз. Все произошло, не успев начаться.
Вдруг она больно ударяет меня по плечу:
– Пусти меня, немедленно!
От неожиданности я теряю дар речи. В ее голосе не слышится ни нежности, ни любви, только одно раздражение. Я отодвигаюсь от нее.
– Извини, я ничего не понимаю. Разве я...
– Этот чертов камень подо мной, – бормочет она и приподнимает свои бедра так, что желание вновь возвращается ко мне; и достает из-под себя осколок гравия. – Я все пыталась сказать тебе, но, конечно же, ты ничего не слышал. Это было ужасно. Ужаснее не было никогда. Даже думать не смей, что мы этим займемся еще раз. Ни за что.
– Люблю тебя, – произношу я и тут же сожалею об этом, увидев, как она посмотрела на меня. – Мне очень жаль, обычно я не...
Черт, она уже одевается, а ведь я только мельком взглянул на ее роскошную, великолепную грудь. Она вновь кидает на меня убийственный взгляд и велит прикрыть наготу.
– Каро, я уезжаю завтра. Ранним утром.
Черт! Что заставило меня сказать ей об этом в такой момент? И вдруг она стала очень тихой.
– Куда... куда ты уезжаешь?
Ее лицо бледнеет. В это мгновение раздается гром и первые тяжелые капли дождя падают на нас.
Её глаза становятся влажными. Крупные слезы катятся по щекам. Что это? Кэролайн плачет? Боже мой, я не хочу, чтобы она плакала. И никогда не допущу этого. Пусть она ненавидит меня, но только не плачет. Ненависть лучше разбитого сердца. Мне надо как-то разозлить ее.
Я поднимаюсь и затягиваю пояс на тунике.
– Куда я уезжаю, вас не касается. Театральные эксперименты хороши в меру. Вы мне надоели, леди Элмхерст. Вы удивили меня! Очень долго сопротивлялись! Я был уверен, что вы сдадитесь гораздо быстрее. По крайней мере в этом меня уверяли некоторые джентльмены.
Она поднимается и наотмашь бьет меня по лицу.
– Ублюдок!
Вспышка молнии озаряет ее фигуру в последний раз. Она убегает, скрывается в темноте лабиринта. В этот момент все сотрясается от грома и начинается ливень.
Что ж, мне удалось вызвать в ней ярость и ненависть. Как она смотрела на меня в тот момент, когда я оскорблял ее! Это не выходит у меня из головы. Ливень промочил одежду до нитки, потоки дождя текут по лицу. Я едва дышу. Неужели мне суждено бродить по этому лабиринту вечно, мучаясь от боли и стыда? Нет, это было бы слишком легким наказанием за то, что я сделал. Интуиция подсказывает мне держаться правой стороны и поворачивать направо. Я довольно долго брожу по лабиринту и выхожу в сад, когда уже последние капли прошумевшего ливня падают с ветвей деревьев. Небо заметно светлеет, далекие отблески молнии уже сверкают у горизонта.
