Текст книги "Скандальная связь"

Автор книги: Дженет Маллани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Глава 13 Гарри

Убила? Этот неприятный человек точно не призрак. Он громко рыгает и почесывает внушительных размеров живот.

Софи хватается за мою руку, и я обнимаю ее – боюсь, что она грохнется в обморок.

– Дорогая моя! – рокочет покойничек. – Сэр, уберите руки от моей нареченной.

Я, поддерживая Софи, проталкиваюсь мимо него в театр. Дверь в зрительный зал открыта, на сцене суета: мальчик отрабатывает кульбиты, несколько человек разбирают декорации.

Я усаживаю Софи на одну из деревянных скамеек.

Тут ко мне кто-то подскакивает и хватает меня за грудки. Моя шляпа летит прочь.

– Какого черта вы с ней делаете?

Должно быть, я угодил в сумасшедший дом. Я отталкиваю второго джентльмена и оказываюсь лицом к лицу с первым, который смотрит на Софи с удивительно сентиментальным и глупым выражением лица.

– Мой цветочек, – грохочет он.

– Ваша нареченная?

– В переносном смысле слова, сэр. Она мое солнце, моя радость и надежда.

– Она ни то, ни другое, ни третье, сэр, и, уж конечно, она не ваша! Да, сэр, чем могу помочь? – обращаюсь я ко второму джентльмену, который приближается ко мне с воинственно сжатыми кулаками.

– Руки прочь от моей кровиночки!

Кровиночки?

– Ох, пап, – слышится слабенький голосок. – Придержи язык.

– Она жива! – восклицает мистер Марсден, потому что это именно он, и теперь я замечаю их сходство: у отца Софи такой же, как у нее, цвет волос и такие же красивые глаза.

– Разумеется, я жива, папа. Удивительно другое – что мистер Словен тоже жив. Я-то думала, что убила его. А что касается тебя, пап, то где тебя чертит носили?

Он прижимает руку к груди.

– Дитя мое, как счастлив я, что снова ты в моих объятиях! Дорогая, у нас были очень прибыльные и целительные гастроли: Портсмут, Саутгемптон, деревеньки на побережье. Но потом у нас кончились деньги и мы вернулись, а мистер Словен, раз уж вы помолвлены, был так добр, что профинансировал наши представления здесь.

– Я с ним не помолвлена.

– Ах да, я понял, – говорит ее любящий родитель и обращается ко мне: – Вы, сэр, приятель моей дочери? Вы, наверное, уже знаете, как сильно она любит красивые шляпки? Сомневаюсь, что она надолго задержится у вас, если вы не в состоянии купить ей ничего получше этой. Боже мой, Софи, как ты опустилась… Как грустно мне лицезреть тебя в таком плачевном состоянии…

– С моей шляпкой все в порядке. Я теперь уважаемая женщина, сэр. И уж конечно, ни о какой помолвке с мистером Словеном и речи не идет.

– Но, Софи, любовь моя! – Словен с глухим звуком падает на колени. По жирным складкам пробегает дрожь. – Софи, разве не здесь мы поклялись друг другу в вечной верности?

– Вы имеете в виду, что распустили свои грязные руки и за это я вас огрела деревяшкой по башке? Да. – Она садится прямо и гневно смотрит на нас.

– Боюсь, что это правда, – вздыхает Джейк Словен. – Однако в тот момент я, как апостол Павел на пути в Дамаск, изменился и стал другим человеком. Я увидел белое свечение, и ангельские голоса сказали мне: «Она твоя. Софи Уоллес твоя, она обязательно вернется под твое крыло». И потому я ждал тебя. – Он раскрывает объятия.

– Сожалею, но у меня нет никакого намерения возвращаться под ваше крыло. – Она развязывает ленты шляпки. – Я, напротив, всецело стремлюсь к тому, чтобы избежать и крыльев, и всех других частей вашего тела, Словен.

– И ты готова ради этого даже отказать своему несчастному старому отцу в возможности снискать сценическую славу? – Мистер Марсден выглядит обеспокоенным.

– Да, папа. Почему ты мне не сказал, куда уезжаешь?

Он встает.

– Дорогая, мы с тобой не виделись полгода. Твой старый отец был для тебя недостаточно хорош. Ты ранила меня в самое сердце, вот сюда. – Он бьет себя кулаком в грудь.

– Пап, ты прекрасно знаешь, почему я так поступила. Чарли только и делал, что пожирал глазами бюсты твоих актрис. Она бросает взгляд на Словена, который то же самое в этот момент делает с ней, и встает.

– Но приди же в объятия своего отца, дитя мое! Дай мне прижать тебя к груди!

Несмотря на всю театральность его речей и жестов, я вижу, что между мистером Марсденом и дочерью существует искренняя сердечная привязанность.

Подозревая, что счастливое воссоединение семейства может затянуться, я иду сказать Ричарду, чтобы ехал домой. Полмили до отеля мы и пешком пройдем.

Вернувшись, я вижу, что к группе присоединился новый персонаж – красивая женщина с каскадом длинных темных локонов, сияющими глазами и богатым телом, затянутым в атласное платье с блестками. Ее поднятые юбки открывают розовые чулки и ботиночки из мягкой кожи. Роскошная черная борода, спадающая на грудь, только оттеняет ее необычную красоту. Уперев руки в бока, она смотрит на объятия отца и дочери с явным подозрением.

Марсден отстраняется от Софи.

– Ах, дорогая. Это моя дочь Софи.

– Твоя дочь?! – Она обводит ее взглядом с головы до ног и поджимает губы. – Ах, ну конечно же, она твоя дочь. Знаю я тебя, Билли Марсден. Она такая же твоя дочь, как та племянница, что сейчас сидит за кулисами.

– Мэм, – кланяюсь я ей, – позвольте представить вам миссис Софи Уоллес. Она действительно дочь мистера Марсдена.

– Это не может быть Софи Уоллес! Самая популярная женщина Лондона, по крайней мере по данным двухмесячной давности. – Она поглаживает бороду. – А вы кто такой, сэр? Принц Уэльский?

– Гарри Бишоп, ваш покорный слуга, мэм.

– Хм…

Софи протягивает ей руку:

– Очень рада с вами познакомиться.

– Да, дорогая моя, – говорит Марсден. – Фатима, Бородатая женщина из Константинополя. Я от всей души надеюсь, что ты полюбишь ее и станешь звать мамой.

– На самом деле – Сильвия Купер из Уэппинга, – представляется бородатая женщина. Она смотрит на Софи уже с меньшим подозрением.

– Ты бы видела ее на трапеции! – продолжает мистер Марсден. – Богиня, чтимая всеми. Какая грация, какая легкость, какое совершенство тела…

– Чушь. Им интересно поглазеть на мои ноги и бороду. Пойду принесу нам что-нибудь выпить.

– Прелестная девушка, – вздыхает Марсден, глядя ей вслед. – К бороде, признаюсь, пришлось долго привыкать, но у нее золотое сердце. Золотое, сэр. Кстати говоря… – Он бросает тревожный взгляд на Словена. – Видишь ли, Софи, тут его слово против твоего, и если вы не помолвлены, то тебе в скором времени предстоит увидеть папочку на паперти.

– Чепуха.

Софи

Полагаю, мне стоит счесть за комплимент то, как Гарри Бишоп вышел из себя при появлении Словена. Меня саму это порядком выбило из колеи, в особенности предположение, что мы пришли к какому-то соглашению. Вначале он является как привидение – этот момент наверняка очень понравился бы Амелии, ибо он подлинно шекспировский, – и пугает меня до полусмерти, а потом еще и заявляет, моему отцу, что мы с ним помолвлены! Я почти пожалела, что не довела тогда дело до конца.

А мой папочка завел себе любовницу с бородой. Странно, но она мне кажется гораздо симпатичнее всех предыдущих дам, с которыми он имел связь. Впрочем, ею вкус по части особ женского пола, с бородой или без, не главное для меня сейчас – я имею все основания опасаться, что он продал меня Словену за право представлять пантомиму в этом театре.

Сильвия, верная данному слову, возвращается с бутылками и бокалами. Ей помогает мальчик, который делал кульбиты на сцене.

– Дорогая моя, ты простужена, – констатирует отец. – Не хочу, чтобы ты перезаразила всех моих артистов, поэтому, пожалуйста, не подходи ко мне слишком близко.

– Пап, – я отступаю так далеко, как только возможно, чтобы сохранить при этом шанс переговариваться шепотом, – прошу тебя, скажи, что за договор вы со Словеном заключили насчет меня.

– Дорогая моя! Надеюсь, ты не станешь обвинять меня в сводничестве?

– Я тоже на это надеюсь, папочка.

Интересно, что там поделывает Гарри? Я оборачиваюсь и вижу, что он с неподдельным восхищением разглядывает бороду Сильвии.

– Дело в том, дорогая моя, что еще месяц назад я не назвал бы Словена своим близким приятелем, однако с ним приключилось какое-то несчастье, и он несколько дней лежал с перевязанной головой, а потом стал прямо другим человеком – и, если верить его словам, обрученным человеком. Обрученным с тобой. Последнее, что он помнит, это то, что ты приняла его предложение. Естественно, я дал согласие – пустая формальность, потому что ты совершеннолетняя. Я удивился. – Отец бросает взгляд на отталкивающую фигуру Словена. – Он, может быть, и не красавчик, зато у него доброе сердце, а тебе, дорогая, пора бы и остепениться, да? Хватит уже разодетой в пух и прах фланировать по столице под ручку с благородными молодчиками. В твоем преклонном возрасте…

– Сэр, мне двадцать девять лет!

– И я о том же!

Я плюхаюсь на скамью и хватаюсь за голову:

– Пап, я не могу в это поверить!

– Ну сама подумай, дорогая моя. Когда потеряешь привлекательность – точнее сказать, выйдешь из моды, то поймешь, что будущее твое весьма неопределенно. Да что говорить, уже несколько недель о тебе в газетах не пишут ни слова. Куда ты катишься?

– Я была в деревне, служила учительницей пения.

– Ого! – Он смотрит на меня с отеческой гордостью. – А зачем тогда вернулась?

Я пожимаю плечами и рассказываю ему все, опуская только самые интимные подробности наших с Гарри отношений. Он качает головой:

– Милая, милая моя Софи, зря ты решила, что каждый встречный мужчина непременно станет за тобой ухлестывать. А кто, скажи, на милость, подарил тебе эту шаль?

– Мистер Бишоп. – Я говорю шепотом, но Гарри все равно бросает на меня взгляд.

– Значит, он твой поклонник?

– Да. Нет. Не знаю. Он сделал мне предложение, а я ему отказала.

– В твоем возрасте, да еще с твоей репутацией ты поступила неосмотрительно, но так как у тебя есть другой кавалер, с которым ты разве что не обвенчана, то ничего страшного. Я тогда скажу Словену, что можно назначить оглашение помолвки.

– Нет! – Мои слова повергли отца в уныние, и я чуть легче добавляю: – Дай мне время привыкнуть к этой мысли, папа. Не хочу расстраивать твои финансовые дела, но я категорически не желаю выходить за Словена.

– Уверяю тебя, рядом с тобой он начнет расти.

Я умолкаю. В голове моей роятся самые неприятные образы. Словен, конечно же, и без моего участия достиг немалых высот отвратительности, но этот «обновленный» Словен, сентиментальный, обожающий воздыхатель с глазами голодного спаниеля – нет, не хочу я, чтобы он или какая-то его часть росли в моем присутствии.

– Моя дорогая, а у меня между тем есть еще один сюрприз для тебя, – говорит мой любящий родитель. – Пойдем. Я хочу тебе кое-кого показать.

– Ты продал меня еще кому-то?

– Сколько же в тебе яда! – восклицает отец. – О, Софи, ты ранишь меня в сердце.

– Что же ты сам не подумал о моих чувствах, прежде чем продавать тому, кто больше предложит? – С ума сойти, мы и четверти часа вместе не провели, а я уже вне себя от гнева.

Мой склонный к театральным эффектам отец бросает на меня полный скорби взгляд, но меня это не трогает.

– Мистер Бишоп, сэр, будьте добры, пойдемте с нами, – говорит отец.

Гарри, которому Сильвия в этот момент как раз дает урок жонглирования, поворачивается к нам, и деревянные шарики падают на пол вокруг него.

– Билли, ну что ты наделал, – возмущается Сильвия. – У него так хорошо получалось.

Отец ведет нас за сцену и в предвкушении потирает руки.

– Что он задумал? – шепотом спрашивает у меня Гарри, пока мы идем через сцену. Он в мгновение ока распознал в моем отце корыстолюбца, и это меня приводит в бешенство (хотя я и сама согласна с этим вердиктом).

Я пожимаю плечами и страстно мечтаю о стаканчике пунша, посиделках у камина с миссис Бишоп, которая будет суетиться вокруг меня… и еще о чистом носовом платке.

– Вуаля! – Отец распахивает дверь.

В гримерке Амелия сидит и штопает чулки. Увидев нас, она вскакивает и с радостным воплем бросается мне на шею.

Глава 14 Софи

– Ох, слава Богу, ты жива и невредима! – восклицаю я, а потом облегчение уступает место гневу и слезам: – Ну как ты могла так поступить, глупая, глупая девчонка?! Мы до смерти перепугались за тебя!

– Простите меня, миссис Марсден, мне так жаль. Я знаю, что допустила ошибку и что мне очень повезло, что все обернулось так. Теперь я понимаю, что была не права. – Она отстраняется от меня. – А как вы меня нашли?

– По чистой случайности. – В том единственном столичном театре, который я надеялась обойти стороной. – К тому же ты забыла свой дневник.

Она краснеет от обиды:

– Там было кое-что очень личное.

– Но как ты попала сюда? – интересуется Гарри.

– Очень просто, – поясняет Амелия. – По пути в Лондон в одной из гостиниц мне попалась в руки газета двухдневной давности, и я прочла, что мистер Марсден готовит новое представление в Королевском театре в Поплере. Поэтому я приехала сюда и сказала мистеру Марсдену, что знакома с вами, миссис Марсден. Я не знала, что вы на самом деле отец и дочь…

А откуда ей было это знать? Я сама ей говорила, что мы с Билли Марсденом – отдаленная родня, и сейчас мне искренне хочется, чтобы так оно и было.

Я поворачиваюсь к отцу:

– А ты и не подумал никому сообщить?

– И это вся благодарность, которую я получаю? Она здесь в полнейшей безопасности. К тому же это настоящее сокровище, находка для нашей труппы. Какой у нее голосок! – Отец посылает ей лучезарную улыбку. – Разве тебя не обрадовал этот сюрприз? Она мне все про тебя рассказала, и мы ждали тебя со дня на день. Да, ведь около часа назад мы сообщили в «Бишопс-отель» – прекрасное заведение, сэр, – что если кто-то станет искать мисс Амелию, он может обращаться прямо сюда.

– Час назад?! – спрашиваю я с возмущением.

– А лорд Шад знает? Боюсь, он будет страшно зол, – говорит Амелия.

– Еще не знает, – отвечает Гарри. – Кому-то, мисс Амелия, придется ему об этом сказать.

Я поворачиваюсь к нему:

– Если об этой истории узнает кто-то, кроме нас троих, Амелия погибла.

– Но… но я собираюсь остаться здесь! – возражает Амелия. – Миссис Марсден, это то, чем я хочу заниматься в жизни, да и разве вы сами не говорили, что я могла бы стать актрисой?

Гарри смотрит на меня, подняв брови, потом вновь переводит взгляд на Амелию:

– Вы подопечная лорда Шада, мисс Амелия. Я доверенное лицо его сиятельства, и я нарушу свои прямые обязанности, если позволю вам тут остаться. Миссис Марсден, надеюсь, вы не хотите, чтобы я солгал лорду Шаду?

– Можно было бы и соврать, – встревает Софи.

– Миссис Марсден, боюсь, вас это дело уже не касается, так как вы службу в доме лорда Шада оставили.

– Мисс Амелия, ваш опекун не знает, что вы здесь? – вопрошает отец. – Боже, Боже, как нехорошо! Придется мне отослать вас домой, несносная девчонка. – Правда, он улыбается, говоря это.

– Я никуда не поеду. – Амелия решительно усаживается на свой стул и берется за штопку.

– Что еще ты тут делала? – спрашиваю я.

– Вчера я подшивала костюмы, – с гордостью провозглашает она.

– А мистер Марсден предлагал тебе контракт? Какие-то деньги?

Она качает головой.

– Считай это периодом ученичества в театре, – говорит отец. – В конце концов, мы с Сильвией обеспечиваем ей еду и кров, а это чего-то да стоит. Ты, дорогая моя Софи, провела в театре годы, ты всосала сценическое искусство с молоком матери, да упокоит Господь ее душу, как же мне ее не хватает. Тут то же самое.

– Ах, ну да, конечно. За исключением того, что она не твоя дочь, а ученикам полагается контракт и какая-то протекция. Откуда нам знать, что Амелии не придется штопать тебе чулки еще лет десять?

– Дорогая моя, я думаю, Что у меня рука набита, нет, что у меня дар к взращиванию юных талантов. Ах, как она напоминает мне тебя в юности, Софи! – Он отцовским жестом кладет Амелии руку на голову, и та светится от счастья.

– М-да? Ты собираешься и ее продать, когда ее лучшие дни минуют, чтобы ставить представления?

– Софи, низко с твоей стороны так говорить. – Отец тяжело вздыхает. – Это дитя со временем дорастет до маленькой роли, а потом и до больших ролей, а пока будет постигать сценическое искусство под чутким руководством Сильвии и меня. И, Софи, если не возражаешь, пожалуйста, запомни: Амелия моя племянница. Сильвия, понимаешь ли, по натуре очень ревнива, а я ценю тепло семейного очага и домашний уют. Точнее сказать, уют в нашей квартире.

– Миссис Марсден, – говорит Гарри, – Амелия должна пойти с нами. Она член семьи виконта Шаддерли, родственница графа Бирсфорда, и ей не подобает здесь находиться.

– Шаддерли… Бирсфорд… Так-так, а эти джентльмены интересуются театром, мистер Бишоп?

Я отвечаю за него, безошибочно распознав алчный огонек в глазах отца:

– Нет, ни капельки. Его сиятельству нисколько не интересно видеть свою подопечную на сцене, равно как и занятой в театре какой-то сомнительной деятельностью. Она не подписывала никаких договоров, папа. Ты не имеешь права ее здесь удерживать. – Я обращаюсь к Амелии: – Возможно, мистер Марсден не обмолвился о том, что у этого театра нет лицензии на постановку спектаклей. В лучшем случае ты станешь в чулках и короткой юбке показывать пантомиму.

– Но мистер Марсден говорил… – Амелия переводит взгляд с меня на моего отца и обратно. – Миссис Марсден, вы же сами говорили, что я достаточно хороша, чтобы играть и петь профессионально.

– Ну вот… – бормочет отец.

– Я такого не говорила. Я говорила, что если будешь усердно трудиться, то станешь равной тем, кто выступает на сцене в Лондоне. Разумеется, я не думала, что ты совершишь такой необдуманный шаг, сбежишь от тех, кто любит тебя и печется о твоем благополучии. И ради чего? Не для того, чтобы стать уважаемой шекспировской актрисой, но для того, чтобы представлять низкопробную комедию… – Я умолкаю, видя маску презрения на лице Гарри.

Он явно думает, что это я вдохновила Амелию на этот «подвиг», и боюсь, я действительно могла набить ее голову привлекательными картинками. Разве я не говорила ей, что можно быть актрисой и оставаться при этом уважаемой леди?

– Мы расстраиваем юную леди, – говорит отец. – Пойдем Софи, дорогая моя, близятся сумерки, этот час фей, призраков и волшебства, а свечи стоят непомерно дорого. Мистер Бишоп сумеет дать мисс Амелии наилучший совет. – Он вздыхает. – Такое сокровище ускользает из рук. Трудно на это смотреть, моя дорогая Софи, очень трудно.

Мы все возвращаемся на сцену – странную же процессию мы являем собой. Амелия прижимает к груди свое шитье, как будто это не дырявые чулки, а трагедия Шекспира. Гарри, пряча от меня глаза, идет следом за ней. К своему удивлению, я вижу в зрительном зале Ричарда. На лице его отражается смесь восторга и ужаса, как часто бывает с непривычными к театру людьми, когда они попадают туда не во время представления.

– Дядя Гарри! – Он подходит к нам, сжимая шляпу в руке, и неуклюжесть его как рукой снимает. И хотя он выглядит как кролик, к которому бежит очень большая и очень голодная собака, он невероятно спокоен и уравновешен. – Дядя, вы должны вернуться домой.

– Что случилось? По-моему, я велел тебе ехать обратно в отель.

– Я поехал, сэр, и меня послали за вами. – Он сглатывает. – Дела плохи, сэр. Очень плохи.

– Что-то с мамой? – потрясенно шепчет Гарри.

Ричард качает головой. Гарри расправляет плечи и обращается к моему отцу:

– Вы сообщили в отель ваш адрес, Марсден? Очень хорошо. Я приеду к вам за мисс Амелией, как только смогу. Ваш покорный слуга. – Он кланяется, безукоризненно вежливый, как всегда.

Отец легонько пихает меня локтем в бок:

– Иди с ним, девочка. Ты нужна ему, это ясно как день.

Я делаю шаг по направлению к Гарри, но он смотрит на меня с таким презрением, что я даже не знаю, что он сделает или скажет, если я подойду ближе. Он наклоняет голову в некоем подобии поклона и уходит с Ричардом.

– Ну? – Отец потирает руки. – Что ты сделала этому славному молодому человеку, Софи? Очевидно, что ты очень глубоко его ранила.

– Он считает, что это я виновата в том, что Амелия сбежала в Лондон, пап.

– А я-то думал, что он умнее.

– Понимаешь, велика вероятность, что его теперь уволят, и это точно целиком и полностью моя вина. Я попросила его поехать со мной искать Амелию. А еще, когда я только поступила на службу, он уже знал, кто я такая, но ничего никому не сказал. Он винит в этом себя: мол, я дурно на него повлияла.

– Чепуха какая! – говорит мой отец. – Ты? Дурно повлияла? Конечно же, он мог бы рассказать лорду Шаду про твой предыдущий род занятий, но не сделал этого, и я, кажется, знаю почему.

– Нет. – Я качаю головой. – Ты ошибаешься, папа.

Я утыкаюсь головой ему в плечо в поисках какого ни есть утешения, потому что оно, мне сейчас остро необходимо. Я чувствую себя вымотанной, и на сердце у меня ох как тяжело.

У меня заложен нос, и я очень хочу прилечь.

– Амелия, дорогая моя, ты не против, если я вернусь в отель?

Она улыбается:

– Конечно, нет, Софи. Я уверена: если там какие-то семейные неурядицы, то мистеру Бишопу будет приятно ваше присутствие. И еще, миссис Марсден, мне очень жаль, правда жаль, что я доставила вам с мистером Бишопом столько неприятностей. Вы были ко мне так добры. Пожалуйста, поблагодарите его за меня.

– Хорошо. И я очень рада, что с тобой все в порядке.

– Мне очень нравится ваш папа, он такой добрый.

Ну конечно, и ее можно понять, бедняжку: она недавно лишилась отца, который, как она думала, у нее есть, и с ужасом узнала, кто на самом деле дал ей жизнь. По сравнению со старым злым лордом даже Билли Марсден покажется образцом родительской добродетели.

Я тепло прощаюсь с отцом и отправляюсь в отель пешком – идти-то тут всего с полмили.

Придя туда я вижу только что прибывший дилижанс, из которого высыпаются пассажиры. Они толпой вваливаются в гостиницу, чтобы заказать себе еду и напитки. Хотя бы здание не сгорело, уже легче. Но мистера Бишопа во дворе не видно, вместо него гостей встречает один из официантов.

Я тоже вхожу и нахожу дорогу в частные покои хозяев гостиницы. Я стучу в дверь гостиной.

Мне открывает женщина с густыми темными волосами и глубокими карими глазами. По лицу ее видно, что она только что плакала.

– Мэм, эта часть отеля закрыта для посетителей.

– Я Софи Уоллес.

– Ах. – Она смотрит на меня с внезапным пониманием. Что-то в ее облике напоминает мне о Гарри, может быть, острые скулы и форма подбородка. – Матушка про вас говорила.

– А вы сестра Гарри?

Она кивает:

– Я Мэри Шиллинг, вы, кажется, знакомы с моим мужем и сыном.

– Не хочу вмешиваться, но, может быть, я сумею чем-то помочь?

Она силится улыбнуться:

– Вы очень добры, миссис Уоллес. С отцом приключился апоплексический удар, у него сейчас доктор.

– Это Софи? – доносится голос из глубины гостиной.

– Да, мам.

– Хорошо, впусти ее. – Голос миссис Бишоп потерял свою звучность и стал хриплым, как будто она тоже только что плакала.

Мэри открывает дверь шире, и я вхожу. Миссис Бишоп сидит на диване, и слезы льются из ее глаз.

– Дорогая моя Софи, как я надеялась, что вы придете! – восклицает она.

– Миссис Бишоп, мне так жаль.

– Милая, ты посидишь с нами немного? Мэри, будь добра, налей Софи чаю. Гарри будет рад вас видеть.

В этом я сомневаюсь, но все же беру ее за руку.

– Мы с мистером Бишопом сидели тут, пили чай, – начинает миссис Бишоп, и я догадываюсь, что эту историю она будет пересказывать много раз, осознавая все больше и больше всю глубину и горечь постигшей ее утраты: – И он сказал: «Миссис Бишоп, какая вы сегодня красивая», – а потом его лицо приняло странное выражение. Я спросила: «В чем дело, дорогой? Ты выглядишь не очень». А он начал что-то говорить и тут камнем упал вот сюда. – Она показывает пальцем на пол. – Повалился, как срубленное дерево. Это было ужасно. Я бросилась на колени рядом с ним, схватила его за руку и сказала: «Питер, дорогой мой, – знаете, я называла его по имени только в самые интимные моменты жизни, – поговори со мной». Но рука у него была холодная-холодная, как камень, и я послала служанку за горячими кирпичами, но он больше не сказал мне ни слова и ни разу не открыл глаз. – Она умолкает, кусая губы. – Все думаю теперь: что же он пытался мне сказать? Почему он вот так оставил меня?

– Мама, он еще не умер, – говорит миссис Шиллинг. – Она протягивает мне чашку чаю и усаживается рядом с миссис Бишоп. – Доктор говорил, что некоторые поправляются после подобных случаев. Посмотрим, что он скажет, когда они с Гарри спустятся вниз.

И мы ждем. Через какое-то время в комнату входят Гарри и незнакомый мужчина, должно быть, доктор. Лица их мрачны.

Гарри смотрит на меня с легким удивлением, но сознание его как будто затуманено, словно он готов был увидеть сколько угодно народу на этом диване, и мое появление его ничуть не тронуло.

Я встаю и отхожу в сторону. Гарри берет мать за руки и что-то тихо ей говорит.

Она всхлипывает и, сбрасывая его руки, твердит, что этого не может быть, так нельзя. Миссис Шиллинг обнимает ее, и они раскачиваются взад-вперед.

– Мама, иди поговори о ним, – предлагает Гарри. – Может быть, он услышит тебя и твой голос успокоит его.

Она кивает и вместе с дочерью уходит в спальню, где умирает отец Гарри.

Гарри обменивается парой слов с врачом и звонит в колокольчик. Одна из служанок, такая же бледная, как и хозяйка, с красными от слез глазами, приносит перчатки и шляпу доктора, он уходит, и мы с Гарри остаемся они.

– Гарри, мне так жаль.

Он кивает. Он выглядит старше, серьезнее, и плечи его поникли, как будто на них возложили непосильное бремя. Впрочем, так оно и есть.

– Мне нужно написать письма остальным сестрам и брату. Одному Богу ведомо, когда они их получат. Мы не слышали вестей от Джозефа уже полгода – тогда его корабль стоял в порту, и он написал нам, а потом ничего. Моя сестра, та, которая экономка, живет в Йоркшире, а у Элизы в Бристоле со дня на день родится третий ребенок. Нет времени на… – Он моргает, снимает очки и начинает рассеянно тереть их об обшлаг рукава. – Спасибо, что посидели с матерью и сестрой, миссис Уоллес.

Меня так давно не называли миссис Уоллес, что я вздрагиваю от звука собственного имени.

– То есть миссис Марсден, простите меня. У меня к вам есть еще одна просьба: пожалуйста, останьтесь с ними и на этот вечер.

– Конечно же.

Он продолжает:

– А еще я должен написать лорду Шаду… Господи, хоть бы никто из соседей не прознал о побеге Амелии. Ее репутацию еще можно спасти. Но… – Он смотрит на меня, смущенный. – Я сожалею, что мы не можем отправиться в Брайтон прямо сейчас. Простите за задержку.

– Гарри, присядьте. Вам нужно выпить чаю.

Он садится и помешивает ложечкой чай, будто во сне, но, сделав глоток, становится больше похож на себя прежнего. Мне так хочется коснуться его, утешить, но я понимаю, что его официальность, его страсть к порядку – это единственная защита и поддержка, которую он может предложить своей семье в этот час.

– Доктор сказал, что отец вряд ли переживет эту ночь, – говорит он и снова умолкает.

Я поднимаюсь наверх, в спальню, где лежит отец Гарри. Жена и дочь стоят рядом. Только слабое движение его груди свидетельствует о том, что в нем еще теплится жизнь.

Ричард, очень серьезный, как будто за пару часов повзрослевший и переросший неуклюжесть, вместе с Томом приходит проститься с дедом. Оба, и отец и сын, плачут.

Гарри, закончив писать письма, приходит и молча садится возле сестры, обнимает ее за плечи.

Миссис Бишоп держит мужа за руку и говорит о том, как идут сегодня дела в отеле, как кухарка с горя спалила несколько кур и выпила аж кварту портера, о комплиментах, которые делали отелю приезжие, и как те, кто уже останавливался здесь прежде, желали мистеру Бишопу скорейшего выздоровления. Миссис Бишоп говорит, что уверена, что он придет в чувство, и она выходит его, и они поедут в отпуск – отпуск, которого у него никогда не было. Она считает, что морской воздух пойдет ему на пользу. Она прижимает его ладонь к своему лицу и говорит о ярких солнечных бликах на морской глади, о плеске волн и о криках чаек, которые парят над головой.

Постепенно ее голос становится тише, и, по-моему, она говорит о временах их ухаживания, о тех годах, что они прожили вместе, о детях и внуках.

Часы отбивают время, дилижансы прибывают и уезжают, а ночной караульный объявляет, который сейчас час, и сообщает, что в городе все хорошо.

Возможно, да, но только не для семьи Бишоп. Незадолго до рассвета мистер Бишоп умирает.

Я оставляю семейство, чтобы они могли погоревать спокойно, и нахожу слуг гостиницы внизу у лестницы. Они ждут. Многие плачут. Мне нет нужды рассказывать им, что произошло. Они смотрят на нового хозяина – Гарри проследовал вниз за мной.

– Мой отец и ваш хозяин мистер Бишоп умер. – Его голос тих и добр. – Я благодарю вас за заботу и хлопоты. Дилижанс из Норвича приезжает через пятнадцать минут, пожалуйста, убедитесь, что все готово. И будьте добры, принесите миссис Бишоп в гостиную чаю. – Он поворачивается ко мне: – Могу ли попросить вас остаться е моей матерью? Ей нужно поспать. Я распорядился, чтобы для нее подготовили комнату. А Мэри должна вернуться домой к детям.

Я не могу ему отказать. Приходит женщина, которая будет обряжать покойного. Миссис Бишоп спускается вниз. Она пребывает в состоянии сильнейшего нервного возбуждения и никак не может усидеть на месте, а потом начинает плакать. Она говорит нечто бессвязное о покойном муже и том, что теперь ее ждет.

В припадке истерики она хватает меня за руку:

– Вы должны помочь Гарри. Теперь ему понадобится жена. Мы всегда думали, что гостиница перейдет к нему, но не так быстро. Софи, обещайте мне.

Я призываю ее успокоиться.

– Он уже сделал вам предложение? – спрашивает она, и я вижу в ее глазах отблеск былой энергичности.

– Да, мэм.

– О, слава Богу! – Но потом она видит выражение моего лица. – Вы отказали ему, моя дорогая Софи? Как это возможно? Но не важно, скоро он снова предложит вам руку и сердце, и на этот раз вы скажете «да».

– Мэм, я, увы…

– Обещайте!

– Если он предложит, я подумаю, – осторожно говорю я. Не следует ей знать, как маловероятно, что он попросит меня стать его женой еще раз.

Я не могу открыть ей, что ее сын утратил все уважение ко мне, все доброе отношение, потому что, если я это сделаю, я, кажется, сама расплачусь. Но мой ответ, по-видимому, удовлетворяет миссис Бишоп, потому что она немного успокаивается и выпивает чаю. В конце концов она позволяет мне увести ее в спальню.

– В этой комнате Гарри спал, будучи мальчишкой, – говорит она, – вместе с другим нашим сыном Джозефом. Видите, вон там, на косяке они отмечали свой рост.

И правда, я вижу там два столбика зарубок, над одним значится «Г.», над другим – «Дж.».

– Гарри так злился, потому что Джозеф всегда оказывался выше. – Она улыбается через силу. – Дорогая моя, он вам так понравится, когда вы познакомитесь, я уверена. И мои дочери Сара и Элиза. Подумать только, они так и не успели попрощаться с папой!