Текст книги "Скандальная связь"
Автор книги: Дженет Маллани
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)
Глава 2 Миссис Софи Уоллес
– Прости, дорогая, но тут либо ты, либо лошади.
Мы оба жмемся к перилам: судебные приставы, обливаясь потом, тащат мимо нас здоровенный буфет, который Чарли выбрал, но так и не оплатил. Буфет, кстати, являет собой настоящий шедевр мебельного искусства: инкрустация, позолота, витые ножки.
– По крайней мере так сказал человек моего дяди, тот, что внизу, – добавляет он и улыбается той самой улыбкой, которая до сих пор заставляет меня трепетать, – чуть кривоватой, обворожительной, печальной. Он ерошит светлые волосы. Мне приходится напомнить себе, что Чарли Фордему, моему покровителю, который в самом ближайшем будущем приобретет статус бывшего, всего-то двадцать лет, то есть он почти на десять лет моложе меня. Это первый его год в Лондоне, и он проявил себя восхитительным компаньоном. Уверена, теперь, когда Чарли попал в беду и позорно погряз в долгах, его семейство обязательно женит его на какой-нибудь богатенькой наследнице, и все.
А на мне он не женится никогда. Такие мужчины, как Чарли, не женятся на женщинах вроде меня.
Чарли бросает взгляд на буфет, который в этот самый момент намертво застрял, высунув витую ножку за кованые перила. Приставы тщетно толкают его и ругаются. Чарли рассеянно почесывает подбородок.
– Как думаешь, Софи, может, мне побриться?
– Если только они еще не забрали твои помазок и бритву.
Раздается громкий треск, свидетельствующий о том, что буфет сильно упал в цене, грохот – это ножка приземлилась на мраморный пол внизу – и проклятия приставов.
– Ну я же должен предстать перед семьей в лучшем виде…
– Чарли, твоя семья может подождать. Что будет со мной? Куда мне идти?
Он раздумывает над моим вопросом. Его-то самого отсылают в деревню – поостыть, подумать над своим поведением… Пока он не дорастет до совершеннолетия.
– Спросим у Бишопа.
– О, прошу тебя, не глупи. – Милый, славный Чарли, ты всегда думаешь о людях самое лучшее! – К тому же, Чарли, меня содержать дешевле, чем лошадей. Всем известно, как дорого сейчас обходятся конюшни в городе.
Он чешет подбородок. Щетина мерцает золотом, и я вдруг с болью осознаю, что больше никогда этого не увижу. Ну по меньшей мере именно эту щетину на этом лице.
– У тебя же очень много платьев, Софи, и шляпок, и перчаток, и что там еще бывает…
– Ну разумеется. Одеваться по моде – моя обязанность. Разве ты захотел бы ходить под руку с замарашкой? И я действительно нерасточительна: я ведь не просила у тебя собственный экипаж и выезд, правда ведь? – Тут я вцепляюсь в одного из приставов – он как раз спускается по лестнице с охапкой платьев: – Нет, погодите, кое-что из этого я покупала сама. Я сейчас покажу чеки. – Я роюсь в ридикюле.
– Не стоит, мисс, мы забираем их все.
– Миссис Уоллес, если позволите.
Пристав ухмыляется и идет дальше как ни в чем не бывало.
– Чарли, останови его! Он уносит мои платья!
Чарли снова обворожительно улыбается – эта его улыбочка позволяет ему выпутываться из многих щекотливых ситуаций.
– Любезный, разве так уж необходимо их забирать?
– Да, сэр, боюсь, что так.
Чарли огорчается до глубины души – Боже мой, разве он может кому-то не понравиться! Мне даже хочется поцеловать его в утешение.
– Мой дядя – очень славный малый, – виновато говорит Чарли.
– А я думала, ты говорил, что он старый скупой содомит.
– Ну и это тоже. Софи, как мой галстук?
Я начинаю его перевязывать. С моим знанием мужского туалета я могла бы сделать карьеру камердинера.
– О, Чарли, – я заправляю концы галстука ему под жилет, – мы же были так счастливы вместе, разве нет?
Он моргает.
– Ну да, конечно, ты роскошная женщина, Софи. Первоклассная.
Никогда еще он не подходил так близко к объяснению в любви – те нелепости, что он говорил в постели, я в расчет не беру. Его красивое лицо словно бы расплывается – это слезы затуманивают мой взгляд.
– Я буду скучать по тебе.
– Я тоже.
Я целую его – просто для того, чтобы увериться: он станет скучать по мне так сильно, как и должно. Чарли отвечает с обычным для него энтузиазмом.
– О Господи, Софи, они уже забрали кровать? – хрипло стонет он мне в ухо, задирая мои юбки.
Двое приставов со стульями в руках, проходя мимо нас, хмыкают. Один, уже спустившись, добавляет:
– Спальню почти всю вынесли, сэр, но кровать осталась.
Я отталкиваю руку Чарли.
– Они не могут забрать кровать, она моя!
– Разбирать ее будем часа два, мисс, но ее тоже нужно увезти, – отвечает пристав, с удовольствием разглядывая мои обнаженные щиколотки.
– Нет. Абсолютно исключено. Кровать с украшениями – моя, вот, у меня есть документы. – Я вырываюсь из объятий Чарли и иду вслед за приставами вниз. – Где мистер Бишоп? Мне нужно с ним поговорить.
Передняя загромождена мебелью, скульптурами, портьерами. Серебряный чайный сервиз и прекрасный китайский фарфор тоже здесь. Фарфор выбирала я, Чарли выбирал скульптуры, большинства которых представляют обнаженных женщин. В наших трех комнатах – столовая, гостиная и спальня на втором этаже – скопилось много вещей, а теперь мы теряем их все. Из деревни прибыл мистер Бишоп, чтобы проследить за вывозом мебели в уплату долга.
Я знаю мужчин – по крайней мере мне нравится так думать. Правда, если бы это было так, я бы не стала настолько доверять Чарли, я бы спросила его о содержимом его карманов, которые казались бездонными. Я должна была догадаться. Теперь я вижу, что виной всему глупость, точнее, два вида глупости: Чарли очень небрежно обращался с деньгами, а я – с собственным сердцем.
– Полагаю, вы миссис Уоллес?
Я поворачиваюсь и приседаю в реверансе:
– Сэр.
Мистер Бишоп, явившийся из-за одной из скульптур, возможно, чуть-чуть моложе меня, но, конечно, старше Чарли. У него тонкая кость, он худощав и носит очки в золотой оправе. Волосы у него заурядного каштанового цвета, глаза темно-серые, а костюм, кажется, чуточку великоват. Значит, вот он каков, доверенный слуга дядюшки-людоеда. Интересно, что из нашего разговора он слышал?
– Сэр, мне необходимое вами поговорить. Речь идет о моей кровати.
Гарри
Эта коварная соблазнительница опровергает все мои ожидания. Я-то думал увидеть крашеную в рыжий проститутку не первой свежести, хотя нет, я вообще надеялся ее не увидеть, чтобы она уже переметнулась к новому покровителю и тем самым избавила меня от возможности неприятной встречи. На самом же деле миссис Уоллес оказалась изящной молодой особой – разумеется, однако, старше мистера Чарли Фордема. У нее ярко-алые губы (подозреваю, что не только благодаря матушке-природе) и копна темных кудрей, собранных алой лентой. В данный момент ее глаза подозрительно влажные – чувствую, она намеревается апеллировать к лучшим качествам моей натуры или же, если принять во внимание ее первое заявление, к моим низменным инстинктам.
– Мэм, если ваши дела здесь закончены, может, я поймаю для вас извозчика?
– Нет, спасибо, извозчиков я не ем, – улыбается она. – Простите, мистер Бишоп. Это была ужасная шутка. Кровать, сэр. Она моя. У меня есть документы, подтверждающие это. – Держа тонкий палец между сложенными листами, дна сует мне под нос кипу шуршащих бумаг, с которых свисают кроваво-красные печати. – Вот, здесь написано. В этом параграфе завещания говорится, что покойный лорд Рэддинг оставляет кровать мне.
Я читаю соответствующий абзац. Она продолжает придерживать пальцем листок, и это придает моменту странный оттенок интимности. Ну конечно же. Старый развратник лорд Рэддинг отписал кровать со всеми принадлежностями своей любовнице. А ведь она моложе его… ну по меньшей мере на полвека.
– Это очень красивая кровать, – предельно искренне говорит она, складывая завещание. – Хотите взглянуть?
Я уверен – почти уверен, – что под этим предложением она не имеет в виду ничего дурного; кроме того, мне необходимо поговорить с ней, чтобы удостовериться, что юный мистер Фордем не давал ей никаких наивных обещаний.
– С большим удовольствием, мэм, – отвечаю я.
– О, сэр, капитель! – восклицает она и взлетает – не подберу другого слова, так быстра она и легка, – по мраморной лестнице. Приставы в этот момент сносят вниз массивные напольные часы. Она ловко уворачивается от этой громадины и хватает мистера Фордема за руку. – Пойдем, надо показать мистеру Бишопу мою кровать и решить, что с ней делать.
Мистер Фордем плетется за ней. Я покашливаю, чтобы привлечь его внимание, и шепчу, тяжело вздыхая:
– Сэр, мне представляется, что будет лучше, если я поговорю с миссис Уоллес наедине. Лорд Шаддерли должен быть уверен, что в дальнейшем она не станет предъявлять вам каких-то претензий.
Он кивает и отпускает ее руку. В этот момент она видится мне брошенной и одинокой, но уже в следующее мгновение миссис Уоллес исчезает за углом, сопровождаемая шорохом муслина.
Я иду за ней.
Я не верю ей ни на йоту.
Другой мебели, кроме кровати, в комнате уже не осталось – голый пол украшают только несколько клочков пыли да маленькая деталь туалета, подозреваю, забытая подвязка. Кровать действительно впечатляет: старинная, огромная, столбики с прихотливой резьбой из листьев и цветов потемнели от времени, полог – из темно-красного шелка. Кровать, созданная для греха.
Миссис Уоллес поднимается по ступенькам, необходимым, чтобы забраться на эту махину, и устраивается на темно-красном покрывале, выставив на мое обозрение лодыжки.
– Мистер Бишоп, вы только взгляните, какая красивая роспись на балдахине! – Она указывает пальцем наверх и похлопывает по кровати ладонью, словно приглашая меня прилечь рядом.
Я делаю шаг вперед и заглядываю под балдахин, мельком обозреваю изображение толстомясых богов и богинь. Они скачут и так и эдак, и крошечные облачка едва-едва прикрывают их богатые телеса, а вокруг порхают довольные толстые купидончики.
– Очень мило. А когда вы намерены вывезти кровать, миссис Уоллес?
Она опирается на один локоть.
– Говорят, на ней спала сама королева Елизавета.
– Вам придется спать на ней где-нибудь в другом месте, мэм.
Она накручивает локон на палец.
– К сожалению, в данный момент я не могу себе позволить вывезти эту кровать.
– Я так полагаю, следующий покровитель это исправит?
– Именно так. – Она улыбается, не то чтобы как-то бесстыдно, скорее так, как будто это для нее только бизнес, и все. Я так думаю. Мне не нравится мысль о том, что эта женщина может только по легкомыслию броситься в объятия того, кто больше предложит: слишком уж она мила и свежа.
– Если бы вы были моей сестрой… – начинаю я.
– Если бы я была вашей сестрой, сэр, вы выдали бы меня замуж за ровню, нет, за кого-то ниже себя по положению, и тогда у меня за всю жизнь не было бы ничего своего, тем более – такой кровати. – Она поглаживает покрывало – на этот раз так, как будто ласкает любимую собаку.
Я отступаю к окну и опираюсь на подоконник. Я хочу лишь одного – очутиться как можно дальше от нее и этой проклятой кровати.
– Да, мэм, у вас не было бы ничего, кроме чести, – говорю я.
– Легко говорить тем, кто может ее себе позволить, а для меня честь – слишком большая роскошь.
Интересно, какова история жизни этой женщины и что привело ее к нынешнему положению? Еще мне любопытно, что представляет собой мистер Уоллес и где он сейчас – если таковая личность вообще существует. Она не раскаивается, не прибегает к слезам и угрозам, она принимает удары судьбы стоически, по крайней мере внешне.
– Чарли мне очень нравился, – заявляет она, чем шокирует меня еще больше.
– Правда?
– О да. Знаете, мистер Бишоп, так бывает: знаешь, что человек тебе не пара, а все равно любишь его. Вы женаты, сэр?
– Нет, мэм. – Философский диспут с этой женщиной, пожалуй, последнее, что мне нужно. Или же она рассматривает меня как потенциального покровителя? – Я так понимаю, нам не стоит беспокоиться о возможных плачевных результатах этой связи?
– О, сэр! – На лице ее отражается потрясение. – Вы, сэр, о детях говорите? Плачевные результаты, нечего сказать.
Я игнорирую ее сарказм:
– Так будут они или нет?
Она с вызовом смотрит мне в глаза:
– Нет, сэр. Я об этом позаботилась.
– Мистер Фордем должен вам какие-то деньги?
– Нет, сэр. Он не должен мне ничего.
– Очень хорошо. Тогда, миссис Уоллес, вы заберете эту кровать, и, я надеюсь, в дальнейшем вы не будете иметь никаких дел с мистером Фордемом.
Она улыбается:
– Разумеется, сэр, но разве это не от мистера Фордема зависит? По-моему, через несколько месяцев он станет совершеннолетним.
– Хочется верить, что он образумится.
Она надувает губки и теребит локон:
– Не очень лестные слова, сэр. Но я женщина здравомыслящая, и что бы вы ни думали о моей профессии, у меня есть честь. Со мной ему будет лучше, чем с кем бы то ни было, к тому же в следующий раз я прослежу за его счетами.
– Миссис Уоллес, я не собираюсь вам льстить. Я получил указания удостовериться, что в будущем вы не станете предъявлять мистеру Фордему претензий финансового характера, короче говоря; что вы исчезнете из его жизни раз и навсегда. А что касается вашей чести, я думаю, общество на этот счет другого мнения, так что я рекомендовал бы вам, мэм, освоить другую профессию.
Эта комната с огромной кроватью и моей прелестной собеседницей вдруг становится, на мой вкус, чересчур мала. Мне здесь тесно.
– О, сэр, превосходная идея! – Она сияет улыбкой. – Знаете, мне всегда нравилась юриспруденция. Или, может быть, мне поступить на службу в один из самых престижных полков его величества? Военная форма мне очень пошла бы.
Естественно, ее фривольность призвана меня шокировать. Я должен был бы поклониться с видом оскорбленного достоинства и покинуть комнату. И уж точно мне не стоило бы воображать ее в черной судейской мантии, с открытой шейкой, в парике из конского волоса или, упаси Боже, в гвардейской форме, затянутую в узкие леггинсы как какая-нибудь бесстыжая лицедейка. Господи эта женщина просто невыносима – и, возможно, она гораздо искушеннее в своей профессии, чем мне сначала показалось.
– А возможно, продолжает она, – мне стоит вернуться на сцену? Когда-то я была довольно хороша.
«Хороша» – нет, я бы выбрал другое слово. Я откашливаюсь – звук получается оглушительно громким в тишине пустой комнаты.
– Довольно, миссис Уоллес. Могу я узнать, где пребывает мистер Уоллес?
Она приподнимает одну ножку на несколько дюймов – ткань платья скользит по лодыжке – и поправляет шелковую туфельку.
– Так как вам, очевидно, нужно это знать, сэр, то я скажу: покойный мистер Уоллес пребывает в аду, и я желаю вам поскорее очутиться там же.
В мгновение ока мы перешли от добродушных в принципе пререканий к неприкрытой враждебности. И последнее слово осталось за ней, и мы оба это знаем.
Я кланяюсь со всей любезностью, на какую способен. Проходя мимо, я улавливаю аромат ее духов, сладких, дурманящих, знойных – и наверняка дорогущих и еще не оплаченных, напоминаю я себе.
Мистер Фордем затаился на лестнице. Он тяжело вздыхает.
– Пойдемте, мистер Фордем, вам пора ехать. Я позову для вас извозчика. Ваши матушка и сестры ждут не дождутся вашего возвращения домой.
– А Софи? Бишоп, вы должны помочь ей с кроватью, она славная женщина.
– Да, разумеется. Миссис Уоллес больше не побеспокоит вас. – Я беру его под локоть.
Его губы дрожат.
– Но мне бы очень хотелось, чтобы она меня побеспокоила…
Я прикусываю язык, чтобы не сказать ему какую-нибудь колкость.
Мистер Фордем благополучно отбывает в экипаже. Проследив за этим, я спешу решить проблему несносной миссис Уоллес и ее кровати.
Глава 3 Гарри
Она восседает на огромной стопке аккуратно сложенных подушек и простыней. Кровать оголена до матраца.
– По просьбе мистера Фордема я нашел место, где вы можете пожить и на время разместить свою кровать. Повозка скоро прибудет.
– Это очень мило с вашей стороны. – Она поднимается и берется за матрац, на котором лежит еще и перина, с явным намерением его снять.
Я бросаюсь ей помочь.
– А могу я узнать, что это за место? – спрашивает она.
– В «Бишопс-отеле».
– «Бишопс-отель»? Он принадлежит вашей семье?
– Да, мэм.
Она смотрит на меня и саркастически улыбается:
– О, представляю, какие мысли бродят у вас в голове. Уверяю вас, я умею вести себя прилично. И как чудесно, что вы сможете повидать свое семейство!
Я с досадой понимаю, что все мои дурные предчувствия по этому поводу ясно отражаются у меня на лице.
– Ой, извините, я не хотела… – искренне говорит она, чем меня сильно удивляет.
Она развязывает веревку, которая фиксировала матрац, и аккуратно сматывает ее.
– А кучер на той повозке сильный?
Я фыркаю – она как-никак задела мое мужское достоинство.
– Могу заверить вас, я и сам достаточно силен, чтобы разобрать и погрузить вашу кровать, миссис Уоллес.
– Ах, ну разумеется. – Она подходит к окну и опирается на подоконник. – Тогда, прошу вас, поспешите. Вот здесь, – она указывает на ступеньки, – я еще храню инструменты, там вы найдете молоток и лом. Во всей конструкции, за исключением балдахина, нет ни одного гвоздя, ни одного болта. Кровать сделана на совесть.
Я обхожу кровать, мысленно проклиная свою заносчивость. Не уверен, что даже мой зять, здоровяк Томас Шиллинг, бывший боксер, гора мышц, или даже два Томаса Шиллинга, если бы таковые существовали, сумели бы разобрать эту махину разврата. Рядом с ней я как килька под боком у кита. Я с мрачным видом принимаюсь расстегивать сюртук.
Сколько еще мужчин расстегивали сюртуки (и не только) в присутствии миссис Уоллес и ее кровати?
Мне не приходится додумывать эту пренеприятную мысль, потому что прибывают Томас и его сын Ричард, тощий, как жердь, паренек, который сложением очень напоминает столбик кровати. Ричард завороженно таращится на миссис Уоллес. Она вознаграждает его ослепительной улыбкой.
– Ну что, за дело, дружок, – говорит ему Том. – Смотри в оба. Гарри, там уже закололи откормленного тельца, и все такое. Миссис Бишоп проветривает простыни, поставила всю кухню на уши. Тебя ждут не дождутся. Ага, кровать. Ну ладно. – Он неспешно обходит ее по кругу, как соперника на ринге.
– Отец, я думаю, надо начать с балдахина, – замечает Ричард.
– Одну минутку, джентльмены, – выступает вперед сияющая миссис Уоллес. – Если позволите. – Она взбегает по ступенькам и, встав на цыпочки, тянется к балдахину. – Мне пришлось предпринять некоторые меры предосторожности. Если не возражаете, поймайте то, что я буду сбрасывать.
Боже правый! Она сбрасывает вниз полдюжины шляпок, пару шалей и охапку чулок.
– Они забрали часть моих вещей, так что я позаботилась о том, чтобы сохранить оставшееся. Мистер Бишоп, пожалуйста, не помните цветы на этой шляпке.
– Дядя Гарри, а что нам теперь с этим делать? – спрашивает Ричард.
– Снять! – сердито говорю я, потому что он, дурачась, нацепил на себя шляпку миссис Уоллес. Чулки свисают с его плеч, как гирлянды, а на лице красуется дурацкая улыбка.
– Завернем в полог, а шляпки понесу я, – заявляет миссис Уоллес. Она стоит на одной ножке, как канатоходец, и, глядя на нас, смеется.
Я не удерживаюсь и улыбаюсь ей в ответ, так она очаровательна и хороша.
Но вперед неуклюже выкатывается Том и подает ей руку, помогая спуститься. Она сходит с помоста грациозно, как королева, а я стою и чувствую себя последним дураком, а почему – сам не знаю.
Итак, работа кипит. Балдахин, который, по сути, представляет собой огромную картину в деревянной раме, закреплен на перекладинах, которые, в свою очередь, держатся на столбиках. Мы спускаем его не без труда – он большой и громоздкий – и прислоняем к стене. Том открепляет перекладины, и мы с Ричардом бросаемся ему на помощь – и запутываемся в длинных полотнищах парчи. Мы выбираемся оттуда, чихая, и складываем полог под руководством миссис Уоллес.
Томас берется за молоток и лом, а миссис Уоллес бегает, и ловит деревянные клинья, и складывает их в одну из шляпок. Мы с Ричардом тем временем подхватываем детали кровати по мере их освобождения и сносим в сторону. Миссис Уоллес непринужденно расспрашивает Томаса о внуках и вгоняет Ричарда в краску вопросом о том, есть ли у него девушка. Меня она игнорирует, и я не знаю даже, рад я этому обстоятельству или, напротив, опечален. Однако в конце концов кровать превращается в груду парчи и деталей из резного дерева.
Мы сносим вниз первую партию, и тут выясняется еще одно пренеприятное обстоятельство. Томас поручил мальчугану подержать лошадь и пообещал ему за это шестипенсовик, и вокруг повозки собралась уже кучка зевак. Малыш лет шести, который с гордостью исполняет возложенную на него обязанность, пожалуй, может и не справиться с охраной повозки и ее содержимого.
Я предлагаю Ричарду взять это дело на себя и говорю, что сам помогу Томасу снести все вниз.
– Разумеется, нет, – заявляет Том. – Будет неправильно, если благородный человек станет носить тяжести и делать работу, за которую Ричарду вообще-то платят.
– Ой, правда?! – Миссис Уоллес треплет Ричарда, залившегося краской, по плечу. – Кто бы мог подумать, что он такой сильный!
Так что я остаюсь стоять на страже. Зеваки громко и не стесняясь в выражениях комментируют мое происхождение и личную жизнь.
– Не обращайте на них внимания, мистер Бишоп, – шепчет мне миссис Уоллес, уходя вместе с Томасом и Ричардом. – Они не имеют в виду ничего дурного.
Я не уверен в этом, хотя и подозреваю, что все эти оскорбления и грубости по своей сути, так сказать, самодостаточны и основываются не столько на моем внешнем виде (кстати сказать, весьма респектабельном), а только на страстном желании переплюнуть друг друга в остроумии и живости воображения. Я и сам под впечатлением от оригинальности и богатства их домыслов. Кроме того, я замечаю, что при появлении миссис Уоллес они все как один замолкают и снимают шляпы – лишь для того, чтобы после ее ухода возобновить свои нападки.
– Сэр, а как же мой шестипенсовик? Мне его все равно дадут? – ревниво интересуется малыш. Как будто оскорбления – это самая важная часть его работы, и он жалеет, что публика нашла для насмешек новый объект.
Я заверяю его, что денежку он получит всенепременно. За несколько ходок разобранную кровать погружают на повозку, и вот мы готовы к отбытию. Не успеваю я об этом подумать, как Томас уже подает миссис Уоллес руку и она легко и грациозно усаживается на сиденье, а мы с Ричардом – на запятках, свесив ноги вниз. Мы отправляемся в «Бишопс-отель», и я снимаю шляпу перед толпой зевак. В ответ раздается «ура», перемежаемое отборными ругательствами.
Софи
Выходит, этот мистер Бишоп имеет непосредственное отношение к «Бишопс-отелю»! Я удивлена, но, признаться не очень. Хотя он и выглядит как джентльмен, некоторые детали – специфический акцент, плохо подогнанный сюртук – выдают в нем слугу, и мои соседи раскусили его в мгновение ока. Да, образованный, хорошо воспитанный… слуга, вот кто он такой. Однако этот человек поднялся по скользкой социальной лестнице, опираясь только на собственный ум и талант, а это немаловажно. Неудивительно, что он нервничает в моем присутствии – не хочет связываться с женщиной дурной репутации.
Я очень подружилась с мистером Шиллингом (под сердитым взглядом мистера Бишопа) и даже немного пококетничала с Ричардом (чтобы увидеть, как мистер Бишоп сердится еще сильнее), но это было так просто, что я быстро потеряла к этому всякий интерес. Мне очень любопытно, почему мистер Бишоп не горит желанием воссоединиться со своей семьей – и мне вскорости предстоит это выяснить.
Я никогда не останавливалась в «Бишопс-отеле», потому что Чарли, его друзья и родные не посещают мест подобного рода: оно не модное, не элегантное и расположено вне фешенебельного центра города. Это небольшое убогое местечко, где коротают время мужчины, задолжавшие ростовщикам, торговцы снадобьями и вдовушки сомнительной репутации. И хотя я сама принадлежу к последним, я все-таки светская дама,»я ворочу нос от мест, подобных «Бишопс-отелю». По крайней мере раньше бы воротила, однако теперь мои обстоятельства изменились.
Мы въезжаем во внутренний двор, где стоит прибывший до нас экипаж, который спешно покидают пассажиры. Конюхи уже распрягают лошадей, и вокруг царит деловитая суетливость.
Улыбчивый человек цветущего вида, похоже, хозяин отеля, смотрит на часы с толстой золотой цепочкой и закладывает большие пальцы за борта жилета. Пассажиры разминают затекшие ноги, потягиваются и отряхивают помятые в пути шинели и юбки. Нескольких он приветствует, пожимая руку, и я отмечаю, что он делает это как равный. Он являет собой постаревший портрет мистера Гарри Бишопа, только более веселый и дружелюбный. Хозяин отеля придерживает дверь и, поклонившись, провожает пассажиров во внутрь.
И тут появляется смуглая, броская женщина в сапфирово-синем платье и дорогой кашемировой шали и кидается к нашей повозке.
– Гарри! Боже мой, ты совсем про нас забыл. Давай же, проходи.
К моему большому изумлению, она стискивает Бишопа в объятиях и смачно целует в щеку. Он вырывается, как мальчишка:
– Мэм! Ну не при всех же!
Как приятно видеть мистера Бишопа снизошедшим до обычных человеческих эмоций! Женщина направляется ко мне. В этот момент Томас Шиллинг как раз помогает мне спуститься.
– Миссис Уоллес, добро пожаловать в «Бишопс-отель»! – восклицает она.
Я приседаю в реверансе и бормочу приветствие.
Миссис Бишоп достаточно одного взгляда, чтобы понять, кто я есть на самом деле. Она знает, чем я зарабатываю на жизнь, знает, сколько стоит моя шляпка и, весьма вероятно, знает даже, что Чарли меня бросил. Она приветлива, но в то же время осторожна, и ее проницательный взгляд явно говорит о том, что она не до конца доверяет мне.
Она переключается на содержимое повозки:
– Кровать! Огромная, ух, старинная… Том, Ричард, я настаиваю, чтобы вы собрали ее для леди.
Я хотела было сказать, что в этом нет никакой необходимости, но тут в разговор вмешивается мистер Бишоп-младший и начинает протестовать так, что я вынуждена в пику ему согласиться и поблагодарить ее за доброту.
– Нам с вами нужно выпить чаю, миссис Уоллес, – заявляет миссис Бишоп и ведет меня в гостиницу.
Мы идем по коридорам, сворачиваем несколько раз, поднимаемся по лестнице, снова идем по коридору, спускаемся и попадаем в уютную гостиную. Я вижу забытое на диване шитье и брошенную на стол газету и понимаю, что это, должно быть, частные покои семейства Бишоп.
Миссис Бишоп вызывает горничную и велит ей принести чашки и блюдца, но чай заваривает сама – берет заварочник с каминной полки, снимает чайник с огня. Горничная появляется и исчезает, чай уже дымится в чашках, и миссис Бишоп со вздохом откидывается в кресле – занятая женщина, которая наслаждается возможностью посидеть спокойно и посплетничать.
Правда, сплетничать миссис Бишоп не спешит – она переходит прямо к делу:
– Я знаю, кто вы, миссис Уоллес. Я имею некоторое пристрастие к скандальным газетам. Не могу сказать, что мне очень приятно ваше присутствие под крышей моего дома, однако на этом настоял Гарри.
– Не извольте беспокоиться, мэм. Это временная мера – до тех пор, пока я не найду другую работу. – Она иронично изгибает брови, и я продолжаю: – Я собираюсь вернуться в театральную труппу моего отца.
Она добродушно посмеивается:
– Что ж, очень хорошо. Только прошу вас, не разбивайте сердце моему сыну.
Разбить сердце мистеру Бишопу? Не уверена, что у него вообще оно есть.
– Его сердце в полной безопасности, – отвечаю я.
«Помимо всего прочего, он просто не может себе позволить меня содержать».
– Только не говорите, что не видите, какие взгляды он на вас бросает. Еще чаю, миссис Уоллес?
– Уверяю вас, вы заблуждаетесь, миссис Бишоп.
Она качает головой:
– Уж кого-кого, а сына своего я знаю. Однако полагаю, что пути ваши больше не пересекутся. А вот и мистер Бишоп.
И правда, в гостиную входит мистер Бишоп-старший. Он кланяется мне и с чувством целует жену.
– Миссис Уоллес, моя жена ваша большая поклонница. Она недавно прочла в газете о вашей шляпке и всех на уши поставила в поисках такой же отделки для своей.
Миссис Бишоп хмурится, однако наливает мужу чашку чаю.
– Я интересуюсь модой, дорогой, как и любая женщина.
– Я уговорил Гарри остаться на ночь, – говорит ее муж. Он переливает чай в блюдце и дует на него, чтобы остудить.
Распахивается дверь.
– Гарри, дорогой, а мы только что говорили, что ты выглядишь уставшим. И похудел изрядно. Ты нормально питаешься?
Входит Гарри. Судя по всему, он не ожидал меня здесь увидеть.
– Разумеется, мэм, – отвечает он матери.
– Сегодня у тебя будет прекрасный ужин, мы об этом позаботились, – восклицает миссис Бишоп. – Мы готовим пудинг с изюмом – в детстве это было его любимое блюдо, миссис Уоллес. Он вынимал все изюминки и аккуратно складывал на краю тарелки, оставлял напоследок, так они ему нравились.
– Несколько лет назад я с огромным трудом избавился от этой привычки, – говорит Гарри, и сперва мне кажется, что он абсолютно серьезен. Но нет.
Как это ни странно, в его глазах горит веселый огонек.
Но миссис Бишоп не останавливается на достигнутом. У нее есть я, подневольная слушательница, и хоть она и предупреждала меня насчет своего сына, она не может удержаться, чтобы не похвастаться им.
– Гарри, дорогой мой, принеси, пожалуйста, карандашный рисунок. – Она поворачивается ко мне: – Когда Гарри был совсем крошкой, у нас останавливался один художник и любезно нарисовал наших детей.
– Вместо того чтобы заплатить по счету, как положено, – добавляет Бишоп-старший, наклоняясь к камину, чтобы зажечь глиняную трубку.
– Нет, ну вечно он о своем! – восклицает миссис Бишоп. – Прошло уже больше двадцати лет, а он до сих пор жалуется. Но я бы не продала этот рисунок за все золото мира.
Гарри протягивает мне рисунок в рамке. Это очаровательный карандашный набросок группки малышей. Они сгрудились все вместе – калейдоскоп пухлых щечек, кудряшек и озорных глазенок.
– Никогда не видела более красивого ребенка, чем наш Гарри, – с гордостью заявляет его любящая мать.
Гарри выразительно закатывает глаза.
– Какие чудесные дети. А где тут он, мэм?
– О, да это же очевидно! – Миссис Бишоп склоняется надо мной и тычет пальцем в стекло: – Вот он!
– Ага, вот как. – А я-то думала, что это девочка длинные локоны и рубашка. – А другие, мэм? Что с ними?
Миссис Бишоп счастлива засыпать меня историями о брате и сестрах Гарри, правда, я и сама с удовольствием выслушиваю анекдоты и славословия. Я узнаю, что брат Гарри служит во флоте, одна сестра – экономка, другая замужем, за лавочником и живет в Бристоле, а третья вышла за мистера Шиллинга, носильщика, и у них четверо детей, один из которых – юный Ричард.
– Вы же поужинаете с нами, мэм? – спрашивает мистер Бишоп, когда миссис Бишоп замолкает, чтобы перевести дыхание.
