Текст книги "Скандальная связь"
Автор книги: Дженет Маллани
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)
Джанет Маллани
Скандальная связь
Пролог
Пансион благородных девиц мисс Льюишем, 1799 год
Вцепившись в стремянку, Софи подняла голову – лицо ее в темноте казалось лишь бледным овалом – и посмотрела на окно, из которого выглядывали две девушки.
– Обещайте, что мы останемся подругами навсегда!
– Да-да, но поспеши же!
Капитан Уоллес отбросил сигару, и та пролетела по воздуху, как маленькая комета. Он небрежно растер ее носком военного сапога.
– Софи, любовь моя, будь хорошей девочкой – пойдем.
– Тс-с, – одновременно зашикали Клер и Лиззи.
Им двоим был прекрасно слышен шум внизу: вот кочерга лязгнула о каминную решетку, вот скрипнули ножки стула по дощатому полу.
Клер с саквояжем Софи в руках оттеснила Лиззи.
– Капитан, ловите!
Софи пискнула: увесистый саквояж с пожитками угодил ее возлюбленному прямо в грудь. Капитан тяжело плюхнулся на землю и выдал пылкую тираду, в которой не было ни одного известного трем юным леди слова.
Софи поднялась на ступеньку выше и потянулась к окну изящной рукой.
– Ты что творишь?! – Клер попыталась спихнуть ее обратно, вниз. – Ты же дала ему слово! Ты не можешь…
– Моя шляпка! Ты забыла мою новую шляпку!
Клер моментально окинула комнату взглядом, схватила шляпную коробку и швырнула ее в окно.
В этот момент внизу на земле появилось пятно теплого желтого света, а это означало, что некто, возможно даже, мисс Льюишем собственной персоной, зажег светильник, дабы выяснить, что это за странный шум на улице. Ко всему прочему в нем теперь отчетливо слышались проклятия испачкавшегося, но до беспамятства влюбленного капитана.
– Навсегда! Обещаете? спросила Софи.
– Да, мы всегда будем подругами. Но пожалуйста, Софи, поторопись.
Она спустилась на одну ступеньку:
– И через пять лет?
– Да.
– И через десять? И через пятнадцать?
– Проклятие, – выдохнула Клер. Такое дерзкое слово использовалось только в исключительных случаях. Она высунулась из окна и зашептала: – Сюда идет Льюишем. Мы всегда будем тебя любить, Софи, и всегда будем лучшими подругами. А теперь, пожалуйста, иди! – Она повернулась к Лиззи и шепнула: – Леди Макбет!
Скрипнула лестница. Мисс Льюишем поднималась наверх.
– Что-что?
– Мы же все обсудили! Леди Макбет! Ты будто бы ходишь во сне, Лиззи.
– Я не умею! А почему ты сама не ходишь во сне?
– Но мы же договорились, что в случае крайней нужды, если Льюишем проснется…
– Нет!
Тогда выбеги из комнаты, и пусть тебя вырвет в коридоре!
– Ни за что на свете!
– Но ты ведь обещала, что отвлечешь ее, если понадобится, – прошипела Клер. – Ты должна была узнать у Тощей Летиции, как вызвать рвоту по желанию. Ты…
Снаружи раздался визг. Лиззи и Клер бросились к окну и увидели, что капитан закинул Софи в двуколку, и та, распростершись на ворохе белья, лихорадочно вцепилась в шляпку. Сам он вскочил на козлы, щелкнул хлыстом – и лошади сорвались в галоп.
Лиззи воспользовалась замешательством подруги, захлопнула окно и задернула шторы. Внизу, на улице, в луже валялась позабытая шляпная коробка, а капитан Уоллес и его нареченная уже мчались в Гретна-Грин.
Из коридора доносился звук открываемых и закрываемых дверей – это мисс Льюишем проверяла комнаты. Клер и Лиззи забрались в постели и худо-бедно изобразили здоровый девичий сон. На кровати Софи лежала Обманка: ночной чепец на подушке и свернутые под одеялом плащи.
Дверь со скрипом отворилась, и на пороге появилась мисс Льюишем во всем своем ночном великолепии, с накрученными на разноцветные папильотки волосами – именно так достигался дневной эффект тугих локонов. Девушки дышали нарочито медленно. Наконец свет от свечи мисс Льюишем померк: она закрыла за собой дверь и двинулась дальше по коридору, дабы выяснить все-таки, кто из ее птенчиков этой ночью покинул гнездо.
– Через пятнадцать лет, – прошептала Клер, – мы будем такими же старыми… Подумать только – нам будет по тридцать!
Они обе в ужасе захихикали.
– Но все равно мы останемся подругами, – сказала Лиззи.
– Ага, – Клер зевнула, – если Софи сдержит слово и расскажет-таки нам про свою первую брачную ночь.
Они полежали без сна еще немного. Обе знали, что, вероятнее всего, их с позором отошлют домой, как только откроется побег Софи и их участие в заговоре.
Через несколько лет, миловидные, со скромным приданым, сомнительной родословной и обрывками несовершенного образования, они явились на ярмарку невест. Клер вступила в блестящий брак, а Лиззи – в скромный, но респектабельный. А Софи… Софи выбрала иной путь.
Глава 1 Мистер Гарри Бишоп
Норфолк, 1814 год
Имение виконта Шаддерли, куда я поступил управляющим, пребывает в ужасающем состоянии.
Лакеями служат три отставных моряка. Даже вместе взятые, они не заменят одного здорового человека, потому что у одного недостает глаза, у другого ноги, а у третьего – руки. О том, что будет, если им понадобится подать суп, я и думать боюсь. Старшего лакея, ныне главного над слугами, зовут Джеремая, и он горько сокрушается о моем предшественнике – правда, главным образом горюет о том, что у того неестественно большие ступни, а он, Джеремая, является прямым наследником стоптанных сапог мистера Робертса. Он скептически оглядывает мои ноги.
– Делу это не поможет, сэр, правда не поможет, но я вам желаю самой большой удачи, сэр, – говорит Джеремая.
Это его последний день в поместье, потому что они с молодой женой, бывшей горничной леди Шаддерли, отбывают в другое поместье вслед за Робертсом, и там он, конечно же, сможет и дальше донашивать пресловутые сапоги.
Я согласен, что удача мне тут не поможет, но по другим причинам. Двое малышей в рубашках сидят за кухонным столом и набивают рты тестом, старший, мальчуган лет четырех, – наследник виконта Шаддерли, или лорда Шада, как его с огромной любовью именуют между собой слуги. Так как я встречался с его сиятельством всего один раз, когда передавал ему рекомендательные письма, то у меня сложилось впечатление, будто слуги любят его главным образом за то, что он прощает им их вольности.
Я не уверен, какого пола второе чадо, но ребенок явно на пару лет помладше первого, и сейчас он как раз начинает медленный, полный опасностей спуск по ножке стола. В его руке зажата огромная деревянная ложка. Я кидаюсь крошке на помощь, и крошка вознаграждает меня пронзительным визгом и ударом ложкой по носу.
– Ах ты, светик мой! – восклицает кухарка, миссис Доусон, в ответ на мой незаданный вопрос и подхватывает малыша на руки. – Не серчайте на юного мастера Саймона, мистер Бишоп, он милейший мальчуган на свете.
У меня слезятся глаза, но я благоразумно киваю.
– А где их няня? – интересуюсь я.
– Няня? О, леди Шад не доверяет няням. Мы и сами всегда рады посидеть с крошками. Не надо, мастер Джордж, не дергайте кошку за хвост, она вас поцарапает. Хотя хозяевам все же придется нанять гувернантку для мисс Амелии, ведь она уже юная леди.
Я сгоняю кошку со стола. Теперь тесто украшено кошачьими следами и не только тесто, но и мастер Джордж. Он буравит меня взглядом.
– Я к маме хочу, – провозглашает он, когда я ставлю его на пол.
– Лорд Шад приехал, – объявляет однорукий лакей, ставит на стол кружку с элем и надевает крюк, а потом спешит открывать двери.
Мастер Джордж дотягивается до кружки и выливает эль на себя.
На кухне все приходит в движение: тесто выкладывают в форму для пирога, мальчишка у вертела с мясом просыпается и проворачивает его, а одна из девушек хватает двух маленьких грязнуль и тащит наверх, чтобы передать родителям с рук на руки.
– А мисс Амелия – это?.. – интересуюсь я.
– Подопечная лорда Шада, – твердо отвечает миссис Доусон. Тон ее явственно говорит о том, что дальнейшие расспросы не приветствуются. – Она очень умная молодая леди, ей почти семнадцать.
Она отворачивается и приказывает своим помощникам принести угля и капусты. Я отмечаю, что китайский фарфор весь в трещинках, серебро не чищено, и вообще повсюду царят беспорядок и грязь.
– А семейство всегда ужинает так рано? – спрашиваю я. Сейчас примерно три часа дня.
– Нет, обычно все как у всех, но сегодня вечером в деревне будет цирковое представление: танцующие собачки и говорящая лошадь, и лорд Шад разрешил нам сходить посмотреть.
– Понятно.
Вот я бы не дал этим неряхам лишнего выходного, и мне плевать, что сия мысль у меня на лбу написана.
Возвращается лакей и говорит, что господа велят подать чаю наверх и приглашают меня с ними откушать. Я в шоке от такой демократичности, но это, в конце-то концов, не столица.
Надо будет предупредить хозяина и его жену, чтоб не прикасались к пирогу.
– Пирога, Бишоп? – Леди Шад поднимает кусочек пирога на потемневшей серебряной ложке.
– Благодарю, мэм, я…
Она кидает пирог на мою тарелку:
– В плане выпечки у миссис Доусон самая легкая рука из всех, кого я знаю.
И может статься, самая грязная, добавляю я мысленно. Хотя надо признать, сероватое тесто прямо-таки чудесным образом превратилось в воздушный пирог с румяной хрустящей корочкой.
– Дорогая, не надо человека кормить насильно. Как я уже сказал, Бишоп, после отъезда Робертсов нужно будет разобраться с кучей дел, – говорит виконт Шаддерли, красивый мужчина лет тридцати пяти, то есть примерно на десять лет старше меня. – Поэтому, увы, завтра мне нужно ехать в Лондон.
– Нужно? – Леди Шад, привлекательная, прямодушная женщина на сносях, вскакивает, опираясь рукой о стол.
Мы оба смотрим на нее с трепетом. Однако хоть она и выглядит так, словно готова разродиться в любой момент, на этот раз просто тянется за очередным куском ветчины.
– Да, любовь моя. У меня дела с Чарли… У племянника сейчас финансовые трудности, – поясняет он мне.
Мы садимся.
– Он тебе не племянник, а троюродный брат, насколько я помню, – замечает леди Шад. – И он спутался с какой-то престарелой вертихвосткой, из-за которой погряз в долгах. А ему ведь всего двадцать… Но я думаю, ты никуда не поедешь.
– Это еще почему? – Он смотрит на нее, прищурившись.
Она выразительно кладет руку на огромный живот.
– Да, это так. Бишоп, пожалуйста, передайте красное вино.
– Что?! – Лорд Шад стремительно вскакивает. Тарелка летит на пол. – Мэм, у вас схватки?
Она пожимает плечами:
– Не забивай себе голову ерундой.
– Давно?
– Примерно с одиннадцати утра.
– Но, мэм, большую часть времени мы тряслись в двуколке по бездорожью. Вы в своем уме?
– Я думала, это поможет делу. К тому же мне хотелось посмотреть новую кобылу Хопкинсов.
Лорд Шад бормочет какие-то проклятия в адрес кобылы Хопкинсов, а я ищу способ, как бы поделикатнее удалиться. Лорд Шад разворачивается ко мне и приказывает:
– Живо миссис Симпкинс сюда!
– Простите, сэр, но кто такая?..
Леди Шаддерли наливает себе бокал вина.
– Шад ну ты что, он и понятия не имеет, кто такая миссис Симпкинс. Это повитуха, – поясняет она мне.
– Мэм, сколько раз я вам говорил, что нужно рожать в городе, с акушеркой, а не с этой беззубой сплетницей…
Леди Шад встает. У меня проскакивает мысль, что она намеревается швырнуть что-нибудь в своего благоверного, но мы, естественно, тоже встаем. Леди кладет руку на огромный живот и издает звук, отдаленно напоминающий рычание, точнее описать не могу. Мы с ее мужем стоим, прикованные к месту. Она испускает долгий вздох:
– Ого, какая… Когда я в последний раз с ней виделась, у нее было целых шесть зубов.
– Мэм, это несущественно. Сейчас важно только то, успеет ли Бишоп привезти ее вовремя. Голубчик, поспешите же!
– Прошу прощения, милорд, – я уже иду к двери, – но где именно я смогу найти миссис Симпкинс?
– Проклятие! По дороге в деревню, не доезжая до нее самой, есть перекресток, так вот, по правую руку растет большой вяз…
– Пошлите лучше лакея, – вставляет леди Шад.
– Отличная идея, – соглашается лорд Шад.
– Прошу прошения, милорд, но они все в деревне на ярмарке.
– Кто, черт возьми, их отпустил?! – орет лорд Шад.
– Ты. – Леди Шад облокачивается о спинку своего стула. – Бишоп, будете там – обязательно посмотрите на русалку.
– На какую такую русалку? – недоумевает лорд Шад.
– Там русалку привезли… – Следует долгая пауза. Леди Шад упирается лбом в кулаки. – А еще на танцующих собачек и говорящую лошадь.
– Бога ради! – Лорд Шад залпом выпивает бокал вина и со стуком ставит его на стол. – Бишоп, в путь!
– Да, милорд.
– Не глупи, – говорит леди Шад. – Он же заблудится. Поезжай сам, Шад.
Лорд Шад переводит взгляд с меня на жену и обратно. Качает головой:
– Я так понимаю, выбора у меня нет. Что ж, хорошо. Бишоп, делайте все, что она скажет. Дорогая, умоляю, попытайся не родить в ближайший час.
Они нежно целуются, и мне становится неловко, потому что они явно без ума друг от друга, а я будто бы подглядываю за ними.
– Шад, иди же! – Леди Шад отталкивает его. – И не забудь про русалочку.
Он выбегает из комнаты, а я остаюсь и чувствую, как от страха по спине бегут мурашки. Леди Шад снова склоняет голову на спинку стула. По-моему, кроме нас, в доме есть только дети, которые спят наверху. Да уж, не думал, что моя служба в этом доме начнется с такого. Я-то грезил о тихом вечере в доме управляющего (ныне моем собственном), о том, что пораньше отправлюсь ко сну и высплюсь за те две бессонные ночи, которые провел в пути: сюда я ехал из Северной Англии.
– Мэм, могу ли я чем-то помочь? – спрашиваю я, когда она снова выпрямляется.
– Дайте руку, я хочу пройтись.
Это так отличается от того, что я знаю о родах – а знаю я очень немного, роженица в моем представлении часами, если не днями, только и делает, что кричит, вцепившись в простыни… В общем, я, как дурак, вздыхаю от облегчения. Леди Шад опирается на мою руку, и мы прохаживаемся по комнате туда-сюда и останавливаемся, когда она крепче сжимает мое предплечье и, тяжело дыша, облокачивается на меня. Леди Шад то и дело бранится.
– А как вы думаете, русалка – это девушка с рыбьим хвостом? – спрашивает она.
– Может, наоборот?
Она смеется, а потом со стоном хватается за мою руку.
– Бишоп, миска, в которой капусту подавали, пустая?
– Хотите еще капусты, мэм?
– Нет. Дайте мне эту проклятую миску!
Не дожидаясь моих действий, она кидается к столу, хватает миску, и ее, к моему ужасу, рвет. Выглядит леди Шад не очень, лицо у нее раскраснелось и покрылось испариной, но она смотрит на меня с бледной улыбкой:
– Не тревожьтесь, Бишоп. Осталось уже недолго. В этот момент меня всегда тошнит.
– Звучит неутешительно, мэм. – Я забираю у нее миску и подаю салфетку. – Что мне делать?
Она качает головой и снова берет меня под руку. Мы возобновляем променад по комнате. Я молюсь про себя, чтобы ее муж поскорее вернулся с повитухой, которая снимет с меня, невежественного мужчины, эту тяжкую ответственность. Как там он говорил, через сколько будет? Через час? Часов в столовой нет. Мы ходим и останавливаемся на каждой схватке, и мне уже кажется, что остановок теперь больше, чем хождения.
– Мэм, разве вам не следует лечь в постель? По-моему, женщинам полагается делать это именно там.
– Нет, не хочу пачкать простыни. – Леди Шад останавливается у дивана. – Мне нужно присесть.
Я пытаюсь ей помочь, но на нее вдруг находит какое-то помешательство, она отталкивает меня, как сумасшедшая, и бранится на чем свет стоит. Я пугаюсь, что от родовых мук и присутствия постороннего в такой момент она повредилась в уме.
– Не трогайте меня! – визжит она. И добавляет, уже вполне спокойно: – Вам уже случалось принимать роды?
– Только у кошек. – Должен отметить, это дело будет почище и поаккуратнее: мама-кошка знай себе мурчит да каждую минуту производит на свет по котеночку.
– Как же больно! Где Шад?! – Она извивается и соскальзывает с края дивана на пол.
Я, совершенно не зная, что делать, смачиваю салфетку водой и протираю ей лоб. Она даже не кричит на меня, из чего я делаю вывод, что салфетка помогает.
– Мои юбки… – Она раскачивается из стороны в сторону и пытается вытащить юбки из-под себя. Что ж, видно, ничего уже не попишешь, и мне таки придется побывать в шкуре повитухи, хочу я этого или нет. А страшно.
– Умоляю, мэм, не спешите…
– Ах ты, сукин сын! – вопит она, имея в виду то ли меня, то ли отсутствующего мужа, то ли вообще непонятно кого. – Задери мне юбку, дурачина. Это ты умеешь делать, правда же? Сейчас не время скромничать.
Это я и сам вижу.
– Если честно, мэм…
– Заткнись! – А потом очень громко, сходя на оглушительный визг: – Сделай же что-нибудь!!!
Я срываю с себя сюртук, чтоб сподручней было добраться до нижней части тела ее сиятельства.
– Сейчас кончусь! – стонет она.
В этом случае ее муж меня убьет. Впрочем, он так и так может это сделать.
Одной рукой она вцепляется в мое ухо, другой – в диван, старая парча расползается под ногтями – и Боже правый, в этот момент нас в комнате становится уже трое. В потоке теплой жидкости некто появляется на свет. Я так понимаю, это человечек, но только до ужаса перепачканный кровью и чем-то наподобие воска, весь сморщенный, страшненький и скользкий. Я держу его в руках.
Вопли леди Шад прекращаются. В комнате повисает оглушительная тишина.
– Кто?
Ну как ей сказать, что она только что произвела на свет маленькое чудовище? Перевитая голубая веревочка скрывает пол существа.
– Не знаю. Мальчик? Нет, девочка. Да, девочка.
– Дайте ее мне! – стонет она, но это стон ликования.
Странное существо в моих руках уже сучит крохотными ручками и ножками, из сероватого становится красненьким и орет почти так же громко, как и его мать. Как все изменилось в считанные секунды!
– Бишоп, да вы плачете, – замечает леди Шад и тянется к малышке, которую мы только что произвели на свет.
К своему удивлению, я и правда плачу. Кажется, я забыл, как дышать, и почему-то очень плохо вижу. Мать и дитя, столовая с паутиной в углах, и потемневшими картинами на стенах – все куда-то падает, уплывает, а я совершенно не по-мужски грохаюсь в обморок.
– Бишоп? – Лорд Шад стоит на коленях рядом со мной. Он улыбается, хотя глаза у него подозрительно влажные, и держит в руке стакан бренди. – Извините меня за то, что бросил вас в такой затруднительной ситуации, – и сердечное спасибо вам за то, что благополучно приняли мою дочь. Леди Шад уже минут пятнадцать поет вам дифирамбы. Мы решили, что будет лучше, если вы поспите.
– Как малышка, – хриплю я, – с ней все хорошо? А леди Шад? Мне так неловко, что я заснул. Я был вконец измотан.
– Они обе в полном порядке, и все благодаря вам. Идемте выпьем за здоровье моей дочери. – Он треплет меня по плечу и уходит.
Комната преобразилась. Ранее я видел слегка обшарпанную столовую с грязноватыми выцветшими стенами, равнодушные, потемневшие от времени портреты на них. А теперь все кажется золотистым в свете лампы, и леди Шад сидит на диване с дочерью у груди, и ее мальчишки, преисполненные благоговения и обожания, рядом с ней. Сцена, достойная кисти лучшего портретиста. Незнакомая женщина, судя по недостатку зубов во рту, миссис Симпкинс, кудахчет над ними и требует, чтобы леди Шад выпила эля.
– О, мой акушер-спаситель! – Леди Шад протягивает мне руку и смеется над собственной шуткой. – Ой, зря я смеюсь, болит… ладно, не важно, что именно у меня болит, Бишоп. Посмотрите, какое чудесное дитя мы с вами произвели на свет.
– Простите, мэм, но, кажется, еще раньше участие в этом деле принял я, – вставляет Шад. – Так как мы ее назовем? Бишоп, как ваше имя?
– Генри, милорд. Родные зовут меня Гарри, но умоляю, не трудитесь…
– Гарри! Значит, она должна быть Гарриет, – авторитетно заявляет леди Шад. – Да, Бишоп, мы задолжали вам сюртук: боюсь, что ваш уже ни на что не годится.
Дитя, хоть до сих пор немного сморщенное и красное, вытерли начисто, и оно уже чуть меньше походит на гоблина. Меня охватывает чувство любви и гордости за нее, как будто это мой собственный ребенок, да и за леди Шад тоже – кажется, я уже наполовину влюблен в нее, несмотря на все неприглядные стороны нашего недавнего сотрудничества. И я гораздо больше чем наполовину влюблен во все семейство, если это, конечно, возможно. Теперь-то я понимаю, почему Шада (как легко и естественно называть его так!) настолько любят слуги. Этот человек принял меня в своем доме с теплотой и доверием, а теперь сидит, держа на коленях сыновей, и с обожанием смотрит на жену и новорожденную дочку.
Шад поднимает бокал, глядя на меня:
– Ваше здоровье, Бишоп. Жаль, что придется вам самому ехать в Лондон улаживать дела моей семьи, но по крайней мере в спешке нет нужды. Если Чарли обанкротился, то еще одна неделя погоды не сделает. А вот вам обязательно нужно присутствовать на крестинах тезки.
Мы чокаемся. Я твердо намерен сделать все возможное для семьи, которая теперь мне как родная.
