Текст книги "Счастливое недоразумение"

Автор книги: Дженет Маллани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

– Энн шлет вам сердечный привет и сожалеет, что не смогла сама приехать, поскольку у нее другая договоренность. Это, как вы помните, моя кузина Мария, довольно дальняя родственница, если быть точным, мэм. А это кузен Телфорд, добрый парень, который может говорить только о лошадях, верно, сэр? Я полагаю, что Шад недавно купил у него кобылу.

– Да, сэр. – Я пожимаю ему руку с большим энтузиазмом. – Она просто великолепна, я назвала ее Кассандра. Мой отец тоже очень интересуется лошадьми.

– Леди Шад, у меня есть прекрасная пара серых, если мистер Хейден или Шад интересуются.

– Нет, не интересуются. – Бирсфорд берет мою руку. – Миссис Гарранд и ее дочери, которых вы уже знаете, а это капитан Бердж, родственник со стороны моей матери. Не играйте в карты с этим господином, мэм...

И так я оказалась в лоне семейства Трелейзов, которое приняло меня с удивительной теплотой (кроме миссис Гарранд, которая держалась с ледяной официальностью), довольно скоро ко мне уже обращаются по имени. Мы болтаем на обычные темы – о слугах, о городских сплетнях, – и я соглашаюсь сегодня вечером посетить вместе с родственниками Воксхолл, поскольку все уверяют меня, что отсутствие свежего воздуха повредит моему здоровью.

– Но Шад... – говорю я.

– Чепуха! – Бирсфорд сама доброта и любезность, и я немного понимаю, почему Энн любит его. – Вы должны поехать, моя дорогая Шарлотта. Я настаиваю на этом. Энн мне покоя не даст, если вы не поедете.

Глава 13

Шад

Шарлотта так уверяет меня, что; я не умру, что, подозреваю, все наоборот. Она также настаивает, что отвратительные струпья, которые теперь украшают мою персону, признак выздоровления. Кроме того, она сказала моим родственникам, что я поправляюсь, и они провели здесь полдня, истребляя запасы вина и чая.

Что она знает? Она всего лишь женщина, и не особенно опытная и образованная в этой области. Она сказала, что любит читать, но я никогда не видел в ее руках что-нибудь, кроме модного журнала вроде того, что упал на пол, когда она заснула. Подозреваю, она усердно подкреплялась мадерой, изображая хозяйку дома.

– Не чешитесь. – Ее глаза все еще закрыты, но она явно не спит.

Кроме того, мое состояние позволяет ей отдавать распоряжения, словно я слуга, и исполнять роль моего камердинера. И теперь она наливает очередной стакан безвкусного ячменного отвара, черт бы его побрал. Мне отчаянно хочется пива. Скоро она снова станет пихать в меня кашу.

Я хочу, чтобы она разделась и легла со мной в постель. Нет! Это неприлично. Моя собственная жена!

Но если я умру, то должен ей кое-что сказать.

– Шарлотта?

– Горшок?

– Нет. Бастарды.

– Вы не умрете, сэр. Вам не нужно собирать членов семьи и устраивать сцену у смертного ложа.

– Я должен был сказать вам о них раньше.

Она хмурится.

– Да, сэр, но они хорошие дети.

– Эмилия моя сводная сестра, одна из внебрачных потомков моего отца. Джон – мой племянник, ребенок моего брата.

Долгое молчание. Я не уверен, что она мне поверила.

Я продолжаю:

– Я пытался сказать вам это после нашей свадьбы.

– О да. Вас прервало появление вашей любовницы. Или вы скажете, что она чужая любовница?

– Фактически да. – Поскольку я поклялся Бирсфорду сохранить тайну, я больше не говорю на эту тему. – Когда я вернулся в Англию после смерти Фредерика и унаследовал титул, я узнал о существовании бастардов и разыскал их. Эмилию после отъезда ее матери приход устроил в услужение, она работала до полусмерти и голодала. Джона я тоже нашел полуголодным. Как я мог не забрать их?

Она судорожно вздыхает.

– С вашей стороны это замечательно. Спасибо, что рассказали, но вы глупец, что не сообщили мне раньше. – Она энергично встряхивает бутылку с лекарством. – Пожалуйста, снимите сорочку.

– Бесстыжая соблазнительница, – бормочу я, чтобы поддразнить ее, и стаскиваю сорочку. – Шарлотта, я сказал правду о миссис Перкинс.

– Очень смешно, сэр.

Я взвизгиваю, когда большая холодная капля притирания падает мне на спину. Будь я проклят, если стану спорить с Шарлоттой!

Она обрабатывает мне спину и ноги. Не знаю, как ей удается передавать свое раздражение только касанием, но Шарлотта умеет это делать. К сожалению, ее прикосновение производит на меня обычный эффект.

– Можете повернуться.

– Я бы предпочел этого не делать.

– Пожалуйста.

Я поворачиваюсь.

– О! – Она замирает, подняв бутылку. – Полагаю, этого не происходит, когда о вас заботится Робертс? Думаю, он бы пришел в большое смущение.

– Нет, мэм, не происходит, и менее живой интерес с вашей стороны будет кстати.

– У меня нет живого интереса, сэр. Как можно живо интересоваться столь частым явлением?

– Спасибо, мэм... ух! – Черт бы ее побрал, она плюхает щедрую порцию холодного зелья на самое чувствительное место. – Думаю, вам лучше растереть лекарство, Шарлотта.

– Не бесстыдничайте. Вы сами можете это сделать.

– Ну и кто из нас бесстыдник, мэм?

Ее губы дергаются. Шарлотта хоть и остра на язык, но, к ее чести, не держит зла. Просто замечательно, что, выросшая в непростой семье, она великодушна и обладает хорошим характером.

Я стараюсь не думать о том, что ее великодушие может простираться за пределы брака. Пора обозначить свои права.

Поймав за юбку, я тяну ее к себе.

– В чем дело? – Шарлотта не слишком приветлива или возбуждена.

– Я желаю осуществить свои супружеские права, мэм.

– В вашем состоянии, сэр? Не думаю. – Ее смех больше похож на высокомерное фырканье.

Моя рука поднимается к ее подвязке.

– Пожалуй, отчасти согласен с вами. Может быть, вы займете верхнюю позицию?

– Робертс очень расстроится, если увидит, что вы себя напрягаете. – Я с радостью слышу придыхание в ее голосе.

– Тогда не рассказывайте ему. Пожалуйста, заприте дверь.

– Ну уж нет. – Она засовывает пробку в горлышко бутылки (я нахожу это крайне возбуждающим) и отталкивает мою руку.

– Тогда хотя бы поцелуйте меня.

Она отставляет бутылку, ее жесты неторопливы. Я дрожу, и не от лихорадки. Ее руки касаются моего лица, и она целует меня в губы.

Наши языки затевают игру. Я тяну ее на кровать.

– Хотела бы я, чтобы вам было лучше, – бормочет Шарлотта, закидывая свою ногу на мою.

– В ваших силах это сделать.

Дверь открывается.

– Просите, милорд, миледи. – Робертс с пунцовым лицом захлопнул дверь.

Шарлотта, уткнувшись лицом мне в шею, хохочет:

– Бедный Робертс. Ой, вы весь в щетине, Шад, и такой горячий.

Я зарываюсь лицом о ее волосы. От нее пахнет розовой водой. Я теснее прижимаю ее к себе и закрываю глаза. Моя жена, моя Шарлотта. Моя любовь.

Когда я открываю глаза в следующий раз, я один, уже вечер. Лампы зажжены, комната сияет и пульсирует перед глазами. Меня снова лихорадит.

Дверь гардеробной открывается, входит Шарлотта, ее платье мерцает в свете ламп золотом и серебром. Она наклоняет голову, чтобы не задеть страусовым пером притолоку.

– Извините. Я заснул.

– Я знаю. – Она, кажется, ждет, что я скажу еще что-нибудь. – Ваши родственники пригласили меня в Воксхолл сегодня вечером. Я не хотела ехать, но... Как вы?

Я пожимаю плечами:

– Думаю, поднялась температура. Она берет с умывальника полотенце, опускает в воду и кладет мне на лоб.

– Робертс посидит с вами, пока я не вернусь. Он принесет вам кашу.

– Она лучше, чем ветчина и пунш в Воксхолле. Шарлотта смеется, но в ней чувствуется сдержанность.

– Кто еще едет?

– Энн и Бирсфорд, Карстэрс, Телфорд с женой и дочерью. О, Шад, я забыла сказать, что сегодня утром ездила на Кассандре, кобыле, которую вы мне купили. Жаль, что мы не могли поехать вместе. И дети прекрасно провели время. Энн взяла их в свой фаэтон. Они заметно повеселели.

– Хорошо. – Я не могу не заметить перемену темы. – Возьмите с собой кого-нибудь из лакеев.

Шарлотта хмурится.

– Не думаю, что это необходимо, сэр. Бирсфорд и Энн возьмут меня в свою карету, я буду в полной безопасности.

– Как хотите. – Мне приходит в голову, что нужно встать, последовать за ней и посмотреть, что они с Бирсфордом затевают, но когда я пытаюсь подняться с кровати, комната кружится у меня перед глазами и Шарлотта хватает меня за руку, чтобы поддержать.

– Что случилось, Шад?

– Подумал кое о чем, – бормочу я, пристыженный заботой в ее голосе. – Пришлите Робертса.

Моя бредовая попытка отговориться удовлетворяет ее. Боже мой, что я наговорил за последние пару дней?

Я снова падаю в кровать.

Шарлотта

Засыпая, он произнес: «Моя жена, моя Шарлотта. Моя любовь».

Я не знаю, что думать, кроме того, что он не в себе. Он, похоже, сказал правду о бастардах, но есть еще ужасная миссис Перкинс Он заснул в моих объятиях, уткнувшись горячей головой мне в шею. Он не шелохнулся, когда я высвободилась. Не знаю, как я посмотрю в глаза Робертсу.

Я чувствую себя виноватой, видя, как плохо выглядит Шад, но не думаю, что он способен на какую-нибудь активность. Он даже не может говорить связно. Я молю Бога о скором прекращении лихорадки.

Я знаю, что Робертс прекрасно о нем позаботится, я вернусь домой рано (по меркам света), так что смогу посидеть с ним вею ночь. Мне нужно с кем-то поговорить о своих опасениях и тревогах. И с кем, как не с Энн, которая знает меня лучше всех?

Глава 14

Шарлотта

Мне всегда нравился Воксхолл, ничего не могу с этим поделать – это вульгарное заведение, а я простого происхождения. Мне нравится налет опасности и дурной славы, сопутствующий этому месту, нравится пошлая привлекательность увешанных фонарями деревьев, легкость, с которой здесь встречаются герцоги и шлюхи. Многие здесь в масках. Ваш партнер по танцу может оказаться высокородным аристократом или подобострастным приказчиком из лавки. Воксхолл простирает свое безвкусное очарование, даруя волшебное обаяние всем, кто купил входной билет в его чарующие просторы. Тут можно найти все, что душе угодно, – танцев, развлечений, интриг, зрелищ хватит на целую ночь.

Даже печально знаменитые своей дороговизной закуски – тонкие, как лист бумаги, ломтики ветчины и жидкий пунш – кажутся вкуснее, чем есть на самом деле. Музыканты, кажется, никогда не фальшивят, а если и фальшивят, то какой от этого вред? Мы настроены развлекаться и очаровываться, что и делаем.

Как только мы устраиваемся за столом, Бирсфорд заказывает пунш и, подмигнув, вытаскивает маленькую фляжку, содержимое которой значительно улучшает дело. К своему огорчению, я сижу не с Энн, как надеялась, а с родителями и Джорджем, который сам напросился поехать с нами. Мой отец нашел родственную душу в Телфорде, и они уже пытаются продать друг другу лошадей. Мать обмахивается веером и бурно вздыхает, но на свой лад весела, особенно после нескольких стаканов пунша.

Столы установлены в раскрашенных ложах, амфитеатром огибающих место для танцев в партере и сцену для музыкантов. Пары уже покидают столы, музыканты настраивают инструменты. Натянутый над нашими головами канат обещает другое развлечение.

– Я бы пригласил тебя на танец, Лотти, но ты побоишься танцевать с собственным братом, – говорит Джордж, подкрепляясь пуншем.

– Очень любезно с твоей стороны, меня приличия не волнуют. – Несмотря на протесты Джорджа, я тащу его к танцующим. Начинается музыка, мы занимаем места в линии танца.

Я все еще задаюсь вопросом о любовнице Шада, ведь даже Энн сомневалась, что у него в Лондоне было время завести подружку. Так что я решаю спросить Джорджа, который умеет произвести впечатление светского человека. Кроме того, и Бирсфорд, который следом за нами встает в пару с Энн, может знать.

– Джордж, ты на днях упоминал... – Брат наступает мне на ногу и поворачивает не в ту сторону. – Осторожней! Ты сказал мне, что Шад ищет любовницу.

– Я? Ах да, он присматривался к актрисам. Не волнуйся, сестра, все это делают.

– Да?

– Конечно.

Я хватаю его за рукав, чтобы предотвратить дальнейшие ошибки в танце.

– Направо, Джордж. Что ты знаешь о миссис Перкинс?

– О ком?

– Миссис Перкинс, не помню ее имени. Она куртизанка.

– А, Дженни Перкинс.

Мы разнимаем руки и расходимся, чтобы пропустить Бирсфорда и Энн, затем поворачиваемся и продолжаем танец.

– Да, Дженни Перкинс... Осторожней, Бирсфорд, вы должны повернуться вокруг меня. – Я подталкиваю его в нужную позицию, Энн хихикает. Что не так с этими мужчинами? Уроков танцев у них было не меньше, чем у нас, но они превращаются в таких болванов, когда танцуют.

Брат останавливается, чтобы подумать, поскольку может делать два дела разом, только если они имеют грубую природу (чесаться и рыгать, например). Его неподвижность создает проблемы, поскольку мы теперь должны взяться за руки с Энн и Бирсфордом. Кто-то налетает на Джорджа, мы извиняемся.

Бирсфорд берет мою руку.

– Леди Шад, я должен поговорить с вами, – бормочет он. – Не сейчас. После танца.

– Но...

Брат, взяв меня за другую руку, тянет в сторону.

– Шшш!

– Что? Почему?

– Как Шад? – продолжает мой брат с мужским тактом.– По словам Бирсфорда, он чертовски злой.

– Он очень болен, но родственники настояли, чтобы я вышла сегодня вечером. Шад тоже думал, что мне следует пойти. – К своей досаде, я оправдываюсь.

–Правильно, наслаждайся, пока не забеременела. – Мой лишенный деликатности братец снова наступает мне на ногу. – Извини, Лотти. Мы держали пари, кто забеременеет раньше, ты или леди Энн.

– Кто это «мы»?

– О, все. Все в клубе. Отличный спор, скажу я тебе. Я поставил на тебя, хотя ты вышла замуж позже Энн. У тебя зад шире. Ты создана для этого.

– Веди себя прилично.

– Кроме того, есть сведения, что у Шада...

Я прерываю его. Узнав правду о Джоне и Эмилии, я не хочу слышать вульгарности относительно их происхождения, разговор неожиданно для меня самой заставляет меня защищать Шада и детей.

– Джордж, посмотри на танцовщицу на канате. На ней трико!

Естественно, Джордж поворачивается и отвлекается от темы, потом он все время поглядывает через плечо и становится еще более неуклюжим в танце.

Время от времени я ловлю на себе пристальный взгляд Бирсфорда, он тоже танцует плачевно, наступая на ноги Энн, натыкаясь на других и экспансивно извиняясь, что только ухудшает положение. Его, как и моего брата, крайне заинтересовала канатная плясунья, которая с таким же успехом могла выступать голой, настолько обтягивает ее костюм.

– Она толстая! – обиженно говорит Энн.

– Мужчины, кажется, не против, – возражаю я. Танцовщица со скромной улыбкой садится на канате на шпагат. – Кроме того, разве ты могла бы так сделать?

– Нет, конечно. Она определенно имеет преимущество, – бормочет Энн.

Танец заканчивается, мы приседаем в реверансе, мужчины кланяются и сосредотачивают внимание на толстой женщине на канате.

Все, за исключением Бирсфорда, который направляется ко мне.

– На минуточку, леди Шад.

– Конечно. – Я ожидаю, что мы сядем за стол, но он тянет меня в сторону.

– Давайте прогуляемся. – Он уводит меня по гравийной дорожке.

– Что-то не так? – Я боюсь, что он может спросить у меня совета относительно проблем его брачного ложа.

– Да. О чем, черт возьми, вы думали, когда разговаривали о миссис Перкинс на глазах у моей жены?

– Но... – Я вспоминаю, что сказал или, скорее, подразумевал Шад. Она не его любовница. – Сэр, она ваша любовница?

– Шшш! – Бирсфорд виновато оглядывается, словно Энн шпионит за нами. – Была, мэм, но теперь это в прошлом. Однако Энн такое деликатное создание... уверен, что вы понимаете.

– Энн деликатное создание? А как насчет меня, сэр? Эта женщина явилась в наш дом требовать платы на следующее утро после нашей свадьбы!

Остановившись, Бирсфорд чешет затылок. После общения с больным Шадом у меня на языке вертится «Не чешись!», но я сдерживаюсь.

– Вы хотите сказать, – в замешательстве говорит он, – что считали ее любовницей Шада?

– А что еще я могла думать, сэр? Почему она обратилась за причитающимися ей деньгами к Шаду?

Бирсфорд пожимает плечами с ребяческой улыбкой, которая, полагаю, помогла ему выбраться невредимым из многих неприятностей.

– Видите ли, мэм, я попросил Шада уладить дело, когда мы с Энн уедем из Лондона. Он, должно быть, забыл. Кроме того, он мог сказать вам. Ума не приложу, почему он этого не сделал.

Я склонна согласиться с Бирсфордом. Действительно, это избавило бы нас от многих неприятностей.

– Не думаю, что вы можете винить в этом Шада. Возможно, он молчал из-за преданности вам.

У Бирсфорда есть досадная особенность сохранять мальчишескую улыбку и беззаботность.

– Осмелюсь сказать, он полагал, что вы можете проболтаться Энн, поскольку вас водой не разольешь. Теперь я припоминаю, что действительно просил его быть осторожным или что-то в этом роде.

– Мы с Энн подруги, сэр, но это не значит, что я стану делиться с ней информацией, которая причинит ей боль. И мы с ней не просим друг друга делать друг за друга грязную работу. Но стоит Энн только намекнуть, и я брошусь ей на помощь.

– Я оказал несколько услуг Шаду, – говорит Бирсфорд.

– Да уж. – Я не хочу слышать, какого рода были эти услуги. – Какой вы хороший друг, милорд. Полаю, вы помогаете ему в поисках любовницы?

– Вы ошибаетесь, мадам. – Это сказано с таким презрением, что я уверена, Бирсфорд лжет.

И полагаю, что об этом Энн тоже не хотела бы слышать.

Повернувшись, он кладет ладонь на мою руку. Мы выходим за пределы многолюдной, хорошо освещенной площади. Приглушенные голоса, движения по сторонам тропы, шелест кустов свидетельствуют о беззаконных интрижках.

– Уверен, вы не собираетесь угрожать мне, мэм. Будем считать это недоразумением, хорошо?

Я смотрю на его кисть, лежащую на моей руке.

– Хорошо, Энн моя подруга. Я не стану ранить ее, и, надеюсь, вы тоже.

– Конечно, леди Шаддерли. Но вы не в том положении, чтобы судить человека за былые промахи. Я знаю вашу маленькую тайну.

– Какую тайну? – В какой-то ужасный миг я решаю, что он знает о нашей с Энн поездке к ее дочери и думает, что это я мать внебрачного ребенка.

– Что вы питаете нежность ко мне.

– К вам?! – ужаснувшись, задыхаюсь я. – Что вы себе вообразили, сэр? Я никогда не давала вам ни малейшего повода!

Он ухмыляется:

– Я знаю, что светские женщины отрицают подобные симпатии. Ваша тайна в безопасности, уверяю вас.

– Довольно. Вы, сэр, болван, и мне жаль, что Энн вышла за вас.

Бирсфорд смеется глупым добродушным смехом.

– Отрицайте все, что пожелаете, леди Шад, но вы весьма охотно пошли сюда со мной одна.

– Шад убил бы вас, если бы знал.

– Но он не узнает, не так ли?

Бирсфорд, должно быть, пьян, поскольку сидел рядом с чашей пунша и, как я заметила, усердно им подкреплялся. Но это Бирсфорд, дружелюбный, немного глуповатый, благонамеренный Бирсфорд, друг Шада и муж Энн, который не представляет для меня никакой угрозы.

Однако я не стану рисковать. Я изо всех сил пинаю его по голени, и он отпускает меня.

– Ну, леди Шад, нет никакой необходимости... Повернувшись, я сталкиваюсь с появившейся из кустов парочкой. Женщина верещит и, оборонительно размахивая веером, задевает им меня по губам. Мы приносим друг другу извинения, я отворачиваюсь и оказываюсь лицом к лицу с весьма неприятным персонажем – мистером Гарри Данбери, известным сплетником. Главное дело его жизни – появляться там, где его не ждут. Он кланяется.

– Добрый вечер, леди Шаддерли. Лорд Бирсфорд. Как поживает лорд Шаддерли, мадам? Я слышал, он нездоров? Очень сожалею.

– Ветрянка с каждым днем ослабевает, – говорю я. – Он скоро поправится.

Сверху доносится треск и вспышки. Это фейерверк. Воспользовавшись тем, что все отвлеклись, я подхватываю юбки и бегу, уворачиваясь от прогуливающихся по дорожкам людей, и вскоре встречаю нашу компанию. Какое облегчение. Они собираются найти лучшее место, чем наша ложа, чтобы посмотреть фейерверк.

Энн берет меня за руку.

– Где ты была?

– Я встретила знакомую... свою портниху, – лихорадочно импровизирую я. – Мы разговаривали, и я...

Энн хмурится.

– Что с твоим лицом? – Она вытаскивает изящный носовой платок и прикладывает к моей губе.

– Кто-то налетел на меня. Несчастный случай. – Я запыхалась и несу чепуху. – Пожалуйста, приезжай ко мне завтра. Мне нужно поговорить с тобой. Или я могу заехать к тебе и помочь в приготовлениях к балу. А теперь мне нужно домой.

– О, Шарлотта, как жалко. Я попрошу Бирсфорда, чтобы он велел подать карету.

– Нет! Не хочу портить вам вечер. Меня может проводить Джордж.

– Если должен, провожу, – говорит мой галантный брат. – Ты готова ехать?

– Уйди. Я разговариваю с Энн.

– Конечно, леди Шаддерли. – Джордж исполняет замысловатый поклон. – Кстати, где Бирсфорд?

– Здесь, дружище. – Бирсфорда сопровождает официант с подносом, полным бокалов и бутылок шампанского. – Я искал, чем нам еще подкрепиться.

Я прощаюсь со всеми, моя мать, как всегда, театральна, Джордж провожает меня к выходу.

– В чем дело, Лотти?

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

Брат жестом подзывает кучера наемной кареты.

– Ты исчезла, Бирсфорд тоже. К счастью, Энн не заметила. Не влезай между ними.

– Между кем?

Джордж подсаживает меня в карету и пригнувшись, садится следом.

– Между Шадом и Бирсфордом, конечно. Спровоцируешь Шада, и он вызовет Бирсфорда, своего лучшего друга. Он никогда тебе этого не простит.

– Не смеши. Что, по-твоему, я сделала?

– Будь осторожна, Лотти. – Джордж кладет ноги в сапогах на сиденье рядом со мной и немелодично насвистывает сквозь зубы.

– Извини, что тебе пришлось рано уехать.

– Не имеет значения. Я предпочитаю поехать в клуб и повидаться с приятелями. Воксхолл немного скучен, правда?

Я отвечаю уклончиво, карета направляется к дому. Брат нарушает тишину:

– Как думаешь, с мамой все в порядке?

– С мамой?

– Вы с Энн вышли замуж одна за другой. Думаю, ей одиноко, и папа тут не помощник. Он умеет только продавать лошадей, и то с убытком.

– На мой взгляд, она все такая же.

– Навещай ее чаще, Лотти. Возьми ее в магазин или куда еще женщины ходят вместе. Она безвылазно сидит дома с бутылкой кордиала.

– Хорошо. – Правду сказать, я не слишком беспокоюсь о маме. Ведь целью ее жизни было, чтобы я сделала достойную партию. – Но, Джордж, ты живешь дома. Почему ты не возишь ее по магазинам?

Брат в ответ делает испуганную гримасу. Жаль, что он не может взять мать к Джентльмену Джексону или в другие места, пользующиеся дурной славой, где часто бывает. Могу себе представить ее заявления при виде сливок общества, которые лупят друг друга до синяков.

Я тороплюсь домой, к Шаду. Дом Шада – мой дом. До этого момента у меня не было такого чувства. Муж ждет меня дома. У меня такое ощущение, будто я перекатываю во рту восхитительную конфету, ожидая момента, когда раскушу ее.

Карета останавливается у нашего дома, и я легко выпрыгиваю из нее. Манеры требуют, чтобы я пригласила брата зайти, но мы привыкли к взаимной невежливости.

Я мчусь в дом – лакей, наверное, подумал, что мне необходим туалет, – вверх по лестнице. Расстегиваю накидку, атлас скользит на пол, словно большое темно-синее перо.

Когда я открываю дверь в спальню, Шад шевелится под одеялом. Сидящий у кровати Робертс встает и кланяется.

– Вы рано вернулись, миледи.

Я стою в дверном проеме, в тени, так что он не видит мою поврежденную губу.

– Да. Можете идти, Робертс. Я посижу с его сиятельством ночью.

– Хорошо, миледи, – бормочет он. – Температура все еще высокая, но думаю, он чувствует себя лучше. Он очень зол.

Когда Робертс выходит из комнаты, Шад приподнимается на локте.

– Чего вы хотите, Шарлотта?

– Я была в Воксхолле.

– Я знаю. Почему вы вернулись так рано?

– Я хотела быть рядом с вами. Это мой дом, и я люблю вас.

Я сказала это! Для меня стало огромным удивлением и колоссальным облегчением, словно до этого момента что-то сдерживало меня. Меня даже не волнует, что Шад в ответ не говорит, что любит меня, он вообще ничего не говорит.

Он уставился на меня, его глаза горят от лихорадки. Лицо покрыто подживающими болячками и густой черной щетиной. Сейчас он совсем не похож на красавца. Он выглядит больным. Больным, но живым!

– Очень хорошо. Повернитесь.

Я подчиняюсь.

Он распускает шнуровку платья, и оно под шелест шелка падает к моим лодыжкам. Он явно более живой, чем я думала.

– Оставьте страусовые перья и чулки с подвязками, – говорит он. – Все остальное можете снять.

Я открываю рот, чтобы сказать, что его требования неприличны, но он опережает меня:

– И я вас люблю. Сам не знаю почему, но, черт побери, я прилепился к вам, Шарлотта.

Слава Богу!

Шад тянет меня на кровать и ясно дает понять о своих намерениях, однако мой здравый смысл поднимает свою уродливую голову.

– Не думаю, что это хорошая идея для человека в вашем состоянии.

– Ерунда. Любой врач посоветовал бы мне поднять настроение.

– Таким способом?

Он поднимает глаза от... гм... от того места, куда смотрит. Я нахожу, что его щетина в нынешних обстоятельствах совсем неплоха.

– Именно. Вы хотите, чтобы я остановился?

– Полагаю, врач порекомендовал бы вам кровопускание.

Он вульгарными словами поминает пиявок.

– Мне нужна горничная, – не к месту говорю я.

– Именно сейчас? И что, по-вашему, она должна делать?

– Уидерс ушла, когда мы подумали, что у вас оспа.

– Неисповедимы пути Господни. Садитесь сверху.

– Почему?

– Потому... – Он поднимает щетинистое лицо к моему. Его губы потрескались от лихорадки, тело горячее и огрубевшее от ста семидесяти пяти болячек. Рот тоже горячий, но это не назовешь неприятным. – Потому что я должен щадить свои силы. Не надо так изумляться, Шарлотта, англиканская церковь одобряет эту позицию, но не в дни Великого поста, разумеется. Я уверен, в молитвеннике где-то об этом говорилось.

– Да уж конечно.

В этой позиции есть особенное удовольствие, вначале она напоминает мне, как в детстве мои братья катались на пони, а потом я ничего не вспоминаю, поскольку Шад выбивает все у меня из головы.

Придя в себя, я обнаруживаю, что его твердая костистая грудь под моей щекой прохладная и влажная.

Природа – великий лекарь.

– Лихорадка прошла!

Он, как обычно после исполнения супружеских обязанностей, пребывает в расслабленном состоянии, даже при том, что на сей раз больше усилий потратила я.

– Ммм... – Он поднимает руку, чтобы почесать бороду. – Не говорите этого.

– Чего?

– Вы собираетесь сказать «прекратите чесаться».

Я слезаю с него. На кровати сбитые простыни.

– Нужно попросить Робертса сменить постельное белье.

– Нет, пока не надо. – Он зевает.

– Шад, когда вы влюбились в меня? Или прилепились, как вы изящно выразились?

– Дайте подумать. Возможно, когда вы напились и свалились со ступенек на вечере у моей сестры. Я не знаю, Шарлотта. Когда вы почти сказали, что любите меня, но вместо этого разглагольствовали о любви к лошади. Вы срослись со мной, как мох. В хорошем смысле. – Прикрыв глаза, он бормочет что-то про полчаса, потом поворачивается и засыпает рядом со мной, уткнувшись лицом мне в шею.

– Я люблю тебя, – шепчу я ему на ухо.

Он крепко спит и не отвечает. Но это не имеет значения.

Я снимаю то, что осталось от страусовых перьев, вытаскиваю из-под себя подвязку (одному Богу известно, где вторая) и, обняв Шада, накрываю нас обоих одеялом.

Значит, эта потребность защитить и найти приют, быть с человеком, который никогда не надоест, чьи бесконечные причуды, мысли и действия становятся твоими, и есть любовь?

Глава 15

Шад

Это чудо. Я жив, хоть и весь в пятнах. Робертс в крайнем смущении (должно быть, это он ночью задернул балдахин над сценой нашего разврата) заставляет меня подняться с кровати, чтобы поменять простыни, сильно пострадавшие от моей испарины и усилий Шарлотты.

Она, похоже, поднялась несколько часов назад разослать родственникам записки о моем выздоровлении, что означает очередной поток посетителей. Я же хочу лишь одного – побыть с ней наедине. Я хочу говорить с ней, узнать о ней больше. Мы как можно скорее уедем из Лондона, у нас будет настоящий медовый месяц. Какой я дурак, что подумал, будто она замышляет адюльтер с Бирсфордом, вообразил, что она любит кого-то, кроме меня.

Вымытый, прилично одетый в чистую ночную сорочку, уложенный на простыни, слабо пахнущие горячим утюгом, я завтракаю в компании Джона и Эмилии, которые бросаются на меня с большим энтузиазмом.

Я с куда меньшим воодушевлением рассматриваю вареное яйцо и тост, составляющие мой завтрак.

– Тетя Шад сказала, что ты должен все это съесть, – говорит Эмилия.

– Это деревенское яйцо от наших уток, – сообщает мне Джон. – Сэр, у вас борода шелушится.

– Спасибо, Джон. Где тетя Шад?

– Она говорит с экономкой.

– А-а... – Она, несомненно, позволит родственникам весь день здесь есть и пить. – Кто хочет верхушку яйца?

– Я, сэр! – в один голос отвечают оба и делят деликатес. Не понимаю, почему верхушка вареного яйца столь желанна, но помню, как мы с братом выпрашивали ее у отца в редкие моменты его хорошего настроения.

Эмилия режет кусок хлеба на полоски и опускает одну в желток.

– Дядя, очень важно, чтобы ты ел и поправлялся.

Тронутый попытками детей заботиться обо мне, я уверяю, что сам могу поесть. Я рад, что они не шарахаются в ужасе от моего вида, Джон, кажется, совершенно очарован моим состоянием и предлагает помочь очистить шелушащуюся кожу. Я отклоняю его любезное предложение, и они рассказывают мне о событиях у слуг и новом выводке котят в конюшне.

После ухода детей я, к своему большому удивлению, заснул.

Разбудил меня шум в гардеробной, шаги, плеск воды и голоса.

В спальню вошла Шарлотта. На ней длинный льняной передник, глаза ее искрятся.

– Вы должны принять ванну, сэр.

– В самом деле? – Я рассматриваю новую ипостась особы, на которой женился. – И вы собираетесь контролировать мое купание?

– Да, сэр. От вас дурно пахнет. – Она поворачивается посмотреть, что делается в гардеробной, и прикрикивает: – Вытрите это немедленно!

Сопротивление бесполезно. Шарлотта настаивает на том, чтобы помочь мне встать с кровати, я отклоняю ее руку и тут же жалею об этом. Добравшись до двери, я хватаюсь за косяк, словно моряк, обнаруживший качку на земле.

– Я же говорила. – Она берет меня за руку, и на сей раз я не противлюсь.

– Вы самая ершистая женщина на свете, понятия не имею, почему люблю вас, – парирую я. – Я сам могу вымыться, Шарлотта.

– Чепуха. – Она хватает подол моей ночной сорочки.

– Я сам могу это сделать... Знаете, мэм, смеяться при этих обстоятельствах, да еще так похотливо, совершенно не годится. Как насчет вашей подобающей жене скромности?

– А как насчет вашей? Вашей скромности мужа. У вас никакого стыда нет, сэр? Считается, что вы больны!

– Был болен. Это признак возвращения здоровья. – Я, как могу быстро, забираюсь в воду, чтобы скрыть возбужденное состояние. – Кроме того, снимать с меня одежду – неподобающее поведение с вашей стороны.

– Дальше вы скажете, что он сам опадет, – закатила глаза Шарлотта.

– Вы могли бы помочь.

В ответ она льет мне на голову теплую воду и энергично моет мне волосы каким-то травяным отваром.