Текст книги "Счастливое недоразумение"

Автор книги: Дженет Маллани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Мать при последнем слове испускает дрожащий вздох.

– Прошу прощения, – продолжает брат. – Я был не слишком увлечен идеей твоего брака с ним, Лотти, считал, что он малость заносчивый... я хочу сказать...

– Ты хочешь сказать, что это с тобой сделал Шад? – пугаюсь я.

– Да, и нанес несколько ударов по ребрам. Думаю, одно сломал, но теперь мне уже лучше.

– Умоляю, ложись, мой дорогой мальчик! – патетично восклицает мама. Поставив миску на маленький стол, она тянется к графину с кордиалом.

– Ты совсем спятил, Джордж?

Брат пожимает плечами, на его лице все та же глупая гордая улыбка.

– С его стороны чертовски благородно пригласить меня на раунд, это все, что я могу сказать. Я с гордостью пожму ему руку и назову братом.

– Но вчера вечером ты хотел его убить.

– Ах это... – Он машет рукой. – Мы теперь лучшие друзья.

– Очень мило. – Я снимаю шляпку, довольная воцарившейся вдруг тишиной. Джордж прекращает свой дурацкий лепет, стеклянный стакан матери со звоном приземляется на столе.

– Боже милостивый! – говорит брат. – Ты похожа на мальчишку.

– Нет, не похожа.

– Твое главное украшение! – стонет мать и снова тянется за графином. – Потеряно, навсегда потеряно!

– А это мое платье. – Я подсовываю ей эскиз мадам.

Джордж заглядывает ей через плечо, капля крови падает на бумагу.

– Черт побери... прошу прощения, мэм... Напоминает сорочку. Нужно цветы вокруг прицепить... оборки какие-нибудь.

– Спасибо, братец. В следующий раз, отправляясь к модистке, я проконсультируюсь с тобой. Или поедем со мной, и она сможет залепить тебе пощечину.

– Очень смешно. – Брат спускает грязные ноги в сапогах с дивана на пол. – Мне пора в клуб. Дождаться не могу, когда расскажу приятелям о Шаде. Интересно, он даст мне рекомендацию в клуб «Уайте»? – Джордж выходит из комнаты, немузыкально насвистывая.

Мама стонет:

– Это платье. У него совсем нет... лифа.

– Вы ошибаетесь, мэм.

– Ты будешь неприлично выглядеть на собственной свадьбе. Позор!

– Мэм, вы, конечно, понимаете, почему лиф так низко вырезан?

Мама вместо ответа снова наполняет стакан с водой.

– Насколько я поняла, для того, чтобы мой муж не принял меня за мальчика, поскольку и мадам Белльвуар и миссис Шиллингтон любезно объяснили мне, что если он это сделает, шанса на наследника не будет.

– Дерзкий, неблагодарный ребенок! – Мама хватается за сонетку звонка, как утопающий за соломинку. – Позови мою горничную, – приказывает она Джереми, который с явным любопытством уставился на мою голову. – Шарлотта, иди, поразмышляй над ужасным недостатком дочерней привязанности.

Я рада удалиться в свою спальню. Там я зажигаю дюжину свечей и еще несколько часов кряду восхищаюсь своими смело подрезанными волосами.

Не могу дождаться, когда увижу реакцию отца за обедом. Интересно, что подумает об этом Энн? И Шад. Мэрианн и портниха убедили меня, что, как в прочитанных мною романах, Шад, увидев мою новую прическу и элегантное платье, будет очарован. Он упадет передо мной на колени и расцелует кончики моих пальцев, бессвязно бормоча восторженные выражения. Подобно лошади в шорах, он будет видеть только меня.

Хотела бы я верить этой сентиментальной ерунде.

Список необходимых дел Шада перед свадьбой:

1. Забрать фамильные драгоценности из банка.

2. Послать за извозчиком, родными и каретой в провинцию.

3. Осмотреть дом.

4. Познакомиться со слугами.

5. Получить специальное разрешение.

6. Купить обручальные кольца.

7. Заплатить миссис Перкинс за следующий квартал.

8. Попросить Мэрианн найти горничную для мисс Хейден.

9. Найти любовницу.

Глава 5

Шад

В день свадьбы я прибыл в свой дом рано – во всяком случае, так я теперь думаю, – и осмотрел гостиную, которая была вычищена, выскоблена и выглядела почти презентабельно. Спальня в прекрасном состоянии, балдахин выстиран, с окон счищены дохлые мухи, с решетки убрано птичье гнездо, Робертс уверяет меня, что все дымоходы прочищены. К моему удивлению, мое хозяйство пополнилось долговязым Джереми от Хейденов, решившим оставить свою должность и держаться поближе к единственному человеку в Лондоне с обувью такого же размера в надежде получить поношенную пару туфель. Робертс следует позади меня с одежной щеткой и без всякой необходимости с силой ударяет по сюртуку. Так неумелый фехтовальщик преследует сопротивляющегося противника.

– Все будет хорошо, сэр, – наконец говорит он.

Оживление перед парадным входом свидетельствует о прибытии гостей. Пол на миг качнулся подо мной, словно я на палубе корабля. Знакомое покалывание в запястьях указывает на то, что приближается бой с французами. Я поднимаю глаза, почти ожидая увидеть грот-мачту...

– Возьми лестницу, Робертс, и очисти лепнину от паутины.

– Да, милорд, я прослежу. Спускаюсь по лестнице встретить гостей.

Я надеялся, что Бирсфорд вернется в город – я написал ему, что мы с мисс Хейден собираемся пожениться, но не получил никакого ответа, так что остается предположить, что они с женушкой еще воркуют в каком-нибудь уединенном местечке. Я выбрал вместо него старого друга по флоту капитана Карстэрса. Этот парень – добрая душа. Он патологически застенчив, а вместо ноги у него деревянный протез.

Всего через несколько часов, когда свадебный обед закончится, гости разъедутся, мы с новоиспеченной виконтессой останемся одни и нам тоже придется поворковать.

Сестра была чрезвычайно сдержанна касательно визита к модистке с моей нареченной. Максимум, что я смог из нее вытянуть, – это то, что у меня не будет другой причины для смущения, кроме присутствия на церемонии семейства Хейденов, но это необходимая и неизбежная неприятность. Жаль, что нельзя жениться по почте.

Но, по своему обыкновению, я исполню свой долг.

Постукивание деревянным протезом об пол свидетельствует о том, что мой шафер ищет меня. Достаточно уверенный Карстэрс появляется внизу, и его губы начинают знакомо двигаться, указывая, что мой друг желает говорить. Странно, на судне во время боя он орет и ругается без всяких заминок, вполне ясно и отчетливо, но в светском обществе он косноязычен.

– Иду, дружище! – Спустившись по лестнице, я хлопаю его по плечу.

Он указывает на форменный сюртук. Не думаю, что Карстэрс пытается сказать мне, что его сердце разбито или, что он пылает безнадежной страстью к моей невесте. Он сообщает, что принес кольцо.

Если бы мисс Хейден оказала мне любезность влюбиться в моего шафера и они бы тайно бежали, а я, кипя от ревности и предательства, остался озлобленным холостяком, это стало бы превосходным решением проблемы. Но я не уверен, что сумел бы подсунуть эту женщину своему другу.

– Кольцо у тебя? Превосходно. – На мой слух это звучит до отвратительного радостно. Карстэрс молчит, щадя усилия для дела действительно важного, – если бы он сейчас произнес какую-нибудь бодрую банальность, у меня появился бы соблазн вышвырнуть его в окно.

Он хватает мою руку и жмет ее, точно так же, как делал перед сражением, когда мы оба были лейтенантами.

– Отлично, – говорю я.

Часы рядом зашипели, значит, сейчас пробьют. Одиннадцать утра.

Мы с Карстэрсом расправляем плечи и снова без особой причины обмениваемся рукопожатием. Робертс, налетев на две неподвижные цели, энергично охаживает нас одежной щеткой.

По крайней мере, дом в полной боевой готовности, если можно так выразиться. Запах свежей краски (и случайные пятна на ливреях лакеев) свидетельствует о поспешных попытках сделать его пригодным для жилья. Дом по-прежнему мрачный – с громоздкой дубовой лестницей и многочисленной древней мебелью, которая никогда не износится и не войдет в моду. Гостей очень немного: моя сестра, ее муж и несколько родственников, которых Мэрианн уговорила присутствовать. По ее словам, те, кто еще не видел мою невесту, едва не обезумели от любопытства. Тетя Ренбурн отказалась приехать, заявив, что в семье слишком много свадеб, и предпочла остаться дома со своими кошками и странными друзьями.

Плечом к плечу мы с Карстэрсом направились в гостиную, где собрались наши гости.

Мисс Хейден, повернувшись, приветствует меня угрюмым взглядом. Что-то в ней переменилось, но я не могу понять, что именно. Грудь все так же великолепна и, кажется, больше открыта. Однако прежде чем я успеваю внимательнее присмотреться к невесте, меня выпихивают вперед, чтобы произнести клятвы.

Рука мисс Хейден, немного влажная и дрожащая, ложится в мою.

Шарлотта

Даже мой отец заметил! Хоть он и сказал, что я похожа на мальчика, он имел такт добавить, что новое платье «весьма милое». Эту фразу отец произнес после долгого бормотания о том, не накинуть ли мне шаль, чтобы я не простудилась.

Но этот болван, за которого я выхожу замуж, едва взглянул на меня! Он не заметил изящество моей, вдруг ставшей лебединой, шеи, выпуклость и другие достоинства моей груди... А может, и заметил, поскольку я не припоминаю, чтобы он хоть раз посмотрел мне в глаза. Тем временем священник, на одеянии которого кружев и вышивки больше, чем на всех присутствующих дамах, вместе взятых, соединяет нас с Шадом, пока смерть не разлучит нас, а я обдумываю, является ли недостаток внимания жениха основанием для аннулирования брака.

Я мямлю свои клятвы, Шад бормочет свои. Интересно, что случилось бы, если б я метнулась к двери, как дикий зверь, рвущийся на свободу? Я, вероятно, опередила бы его одноногого друга, но в Шаде есть что-то от гончей.

Когда нас объявили мужем и женой, сзади послышалась возня, и зазвенел детский голос:

– Дядя Шад! Дядя Шад, мы пришли посмотреть, как ты женишься!

Мы оба поворачиваемся. Я замечаю, что наши руки все еще соединены, и выдергиваю руку из его ладони. В дверях гостиной – двое детей и женщина, судя по чепцу и переднику, их няня.

Как же, дядя! Девочка лет десяти – да, бурная юность была у Шада, прежде чем он отправился расходовать энергию на французов, – и маленький мальчик приблизительно шести лет, который и говорил. У обоих черные волосы и черты Шада.

Священник, тихо хмыкнув, прижал молитвенник к кружевной груди.

Мальчик бросился к Шаду. Тот, поколебавшись, подхватил его на руки.

– Джон, ты должен стоять тихо и тогда получишь пирог.

– Эта леди теперь будет нашей мамой?

Жена и мать двоих детей меньше чем за минуту!

Моя мать, издав низкий стон, падает на руки моего брата.

Девочка, выйдя вперед, застенчиво приседает передо мной в реверансе, и я не могу не улыбнуться ей, очарованная ее хорошими манерами и сходством с отцом.

– Мы поговорим об этом позже, – шепчет Шад своим детям.

– Почему у леди волосы как у мальчика? – продолжает Джон.

– Вовсе нет... – Шад уставился на меня, подтверждая мои подозрения, что до сего момента едва взглянул на меня. – Ей-богу, как у мальчика. Это дело моей сестры, полагаю? Вам идет, мэм. И платье. Очень... гм... элегантное.

– Разве вы не представите мне своих детей, сэр? – О, как мы вежливы друг с другом!

– Да, конечно. Это Джон, а это Эмилия. Сьюзен, – обращается он к няне, – можете отвести их вниз, дать пирог и... – Они коротко говорят, прежде чем няня и дети выходят из комнаты, возможно, в кухню.

Семейство Шада, кажется, не слишком расстроено появлением его внебрачных детей. Его сестра дружески им улыбается, полагаю, что у такого высокородного семейства (во главе которого граф) хватило мудрости принять незаконных отпрысков.

Тем временем моя мать, которой мои брат и отец совали под нос уксус, пришла в себя.

– Позор, позор для моей дорогой девочки, – голосит она, что, на мой взгляд, не имеет смысла, поскольку это не я привела своих бастардов на собственную свадьбу.

– Вы бы предпочли, чтобы он позволил родным детям гнить в канаве, мэм? – говорю я раздраженным шепотом. Хотя в чем-то с ней согласна – щеголять незаконнорожденными детьми на свадьбе несколько вульгарно.

– Какая неделикатность! Дорогой, сделай хоть что-нибудь! – Эта реплика адресована моему отцу, который трет лоб носовым платком.

Мы сочувственно переглядываемся.

– Мэм, это хорошо, что он посеял дикий овес до свадьбы, а не после. Да, Шарлотта?

Мама, похоже, не одобряет мнение отца и снова падает в кресло.

Я, понимая, что Шад, несмотря на женитьбу, не намерен менять свои привычки, ухитряюсь улыбнуться. Выражение «сеять дикий овес» всегда казалось мне нелепым – зачем сеять то, что вырастет диким? Я представила себе повесу, шагающего по полю (не в сельскохозяйственном смысле) в окружении развеселых девиц в сомнительных юбчонках. Возможно, это весьма точное изображение действий Шада в провинции, и я не уверена, как жена впишется в эту очаровательную сельскую идиллию.

Сбивчивые инструкции мамы относительно свадьбы и особенно брачной ночи не содержали правил встречи с прижитыми на стороне отпрысками мужа. Интересно, где они живут и будут ли они значительной частью нашей жизни?

Церемония закончена, гости спускаются в столовую на свадебный обед. Какая мрачная комната! Портреты покойных родителей Шада – у матери подавленное выражение лица, у отца злобный взгляд – председательствуют на собрании.

– Ваша мама была очень мила, – лгу я Мэрианн, которая сидит рядом со мной.

– Спасибо, – скупо улыбается она.

Столовое серебро носит следы поспешной чистки. Я вытираю свой прибор салфеткой, родственники Шада говорят о людях, которых я не знаю, и, покатываясь от смеха, пересказывают не слишком забавные истории. Я делаю попытку завязать беседу с Карстэрсом, который поразительно застенчив.

Шад, как я замечаю, занят тем, что очаровывает родственников, я сижу рядом, натянув на лицо улыбку.

И так будет продолжаться дни, недели, месяцы? Я испугана не интимной стороной супружества, выражаясь словами моей матушки, а отсутствием внутренней близости, свойственной браку.

Как жаль, что здесь нет Энн!

После свадебного обеда я прощаюсь с родителями. При расставании даже мой брат, благодаря обильно лившемуся шампанскому, с красными глазами трубит в носовой платок. К моему удивлению, Джордж клянется, что если Шад окажется плохим мужем, он его отходит хлыстом, а затем поворачивается к Шаду и обнимает его как брата.

– Она неплохая девочка, – говорит он. – Ее нужно держать в узде, но она преуспеет.

– Уходи, Джордж, ты пьян, – выпроваживаю я брата. Как жаль, что я трезва!

Я была не в состоянии ни есть, ни пить. Джордж обнимает меня за талию и, обдав винными парами, шепчет на ухо:

– Он ищет любовницу, Лотти. Я подумал, что ты должна знать. Вот как они поступают, аристократы. Он был вчера в театре с этим своим приятелем на деревяшке, заходил в ложи к девицам.

– Спасибо, брат. А теперь отправляйся домой. – Я задумываюсь, не приказать ли большеногому Робертсу выставить моего братца, но, к моему облегчению, мои родственники удаляются.

Облегчение мое длится недолго, потом мне становится страшно. Мне хочется броситься за ними, схватить за руки, умолять не оставлять меня наедине с этим мужчиной, который смотрит на меня с...я не могу расшифровать его выражение. Не знаю, презрение это или желание, в любом случае это меня чрезвычайно нервирует. Что, если он хочет вступить в супружеские отношения прямо здесь, на столе в столовой?

Я дико озираюсь в поисках лакея, чтобы приказать сдвинуть стол. Мои худшие опасения оправдываются, когда Шад отсылает Робертса из комнаты, и мы остаемся вдвоем, стол чист.

Я бочком двигаюсь к камину и поглядываю на кочергу. Не то чтобы я против идеи спать с Шадом, в глубине души меня это чрезвычайно интересует, начиная с того незабываемого поцелуя в саду.

Он большими шагами пересекает комнату, направляясь ко мне. Это похоже на приближение дикого зверя, и в какой-то безумный миг я решаю запрыгнуть на стол и позволить Шаду делать со мной все, что захочет.

Но в последний момент взгляд Шада смещается за меня, и он подходит к высоким часам, которые стоят у противоположной стены. Открыв корпус, Шад вставляет ключ и заводит часы.

Я же очень рада, что не растянулась раньше времени на столе, и пытаюсь держаться спокойно.

В комнату возвращается Робертс.

– Ох, сэр, – укоризненно говорит он.

– Не забывайся, – отвечает Шад. Интересно, он так же возбужден, как я?

– Вы же знаете, милорд, к этим часам нужен особый подход.

Шад закрывает шкафчик.

– Мэм, мы с сестрой взяли на себя смелость выбрать вам горничную. Это Аннабелл Уидерс.

В комнату входит элегантно одетая женщина. С надменным видом она расправляет платье и ухитряется вложить в реверанс глубочайшее презрение к нам.

– Здравствуйте, милорд, миледи. – Ее рот кривится в подобии улыбки, но это скорее насмешка.

– Вы поможете леди Шаддерли одеться для прогулки и театра, – говорит Шад. – Можете идти.

Уидерс и Робертс уходят.

– Не командуйте, что мне делать! – негодую я. Шад поднимает бровь – как жаль, что я этого не умею, – и прислоняется к столу.

– Но мы же не можем провести день нашей свадьбы порознь.

– А если я не желаю ехать в парк и театр? Если мне не нравится Уидерс?

– Не ершитесь, Шарлотта. Поберегите свою энергию для более важного сражения. Согласен, Уидерс довольно отвратительна, но, по словам сестры, она умеет обращаться с шелковыми чулками. – Он лезет в сюртук и бросает на стол плоскую коробку. – Теперь это ваше.

– Что это? – Коробка обтянута несколько потертой шагреневой кожей. – Спасибо, сэр, – добавляю я, как могу любезно.

Подняв крышку, я вижу блеск жемчуга и огненные вспышки рубинов в массивной старомодной оправе. Я снова смотрю на портрет умершей матери Шада и узнаю ожерелье и серьги.

– Позвольте мне. – Шад берет ожерелье с поблекшего кремового атласа и встает позади меня.

От его теплого дыхания, овевающего мой затылок, меня бросает в дрожь. Золотое ожерелье тяжело ложится на мои ключицы, согреваясь на коже.

– Посмотрите. – Он поворачивает меня к зеркалу над камином, и наши взгляды встречаются. Я не могу решить: то ли эти драгоценности – самые отвратительные из всех, что я видела, то ли – самые красивые. В них я сама себе кажусь незнакомкой, но это я. У меня новое имя, новый дом и очень мало волос.

– Дверь гостиной снова открывается, и Шад отступает от меня.

Что теперь? – Он чрезвычайно раздражен, не знаю почему. Это заставляет меня задуматься, не вышла ли я замуж за сумасшедшего.

– Просите, милорд, – говорит Уидерс. – Миледи нужно переодеться для прогулки. Горячая вода готова. – По тону ее слова больше похожи на приказ, чем на формальную вежливость.

Шад себе под нос проклинает парк, но кланяется, я выхожу из комнаты. Уидерс следует за мной. Мы идем вверх по лестнице, и меня осеняет, что я не знаю, где спальня. Заколебавшись у гостиной, я по высокомерному молчанию Уидерс понимаю, что от этой вредной особы мне будет мало помощи.

Мы поднимаемся еще на один лестничный марш, и я вижу открытую дверь и огонь в камине. Обрадовавшись, что не отвела горничную еще выше, в помещения слуг, продемонстрировав тем самым полное незнание дома и всего в нем, включая мужа, я вхожу в спальню и позволяю Уидерс переменить мою одежду.

Она, конечно, превосходная горничная, даже если ведет себя так, будто делает мне большое одолжение. Взглянув на мои наряды, даже те, которые я заказала под руководством Мэрианн, она неодобрительно фыркает и так смотрит на кончик своего носа, что рискует стать косоглазой. Я снимаю ожерелье. Уидерс убирает его в шкатулку и наказывает Робертсу запереть ее.

Итак, я готова появиться на публике в качестве леди Шаддерли.

Парк. Шад искусно управляется с поводьями, кнутом и красивой, серой в яблоках, парой, запряженной в быстрый стильный фаэтон. Мы привлекаем взгляды, слышится шепот, должно быть, люди знают, что мы поженились, и я напрасно надеюсь, что они восхищаются моим новым нарядом.

Хорошенькая женщина, правящая собственным экипажем, салютует Шаду кнутом и энергично подмигивает. Он приподнимает шляпу, но не останавливается, чтобы представить меня.

– Кто это? – спрашиваю я.

– Миссис Гандлинг.

– Разве мистера Гандлинга парк не интересует?

Возможно, впервые за этот день Шад одаривает меня долгим задумчивым взглядом.

– Думаю, мистер Гандлинг – это легенда.

– Правда? В смысле он не существует?

– Именно, мэм. – Шад щелкает кнутом и пускает серых коней в легкий галоп.

– Она ваша любовница?

– Очень нескромный вопрос для свадебного дня.

Я пожимаю плечами:

– Хорошо. Я задам его завтра.

– Завтра у вас на уме будут другие дела.

Я обдумываю это заявление, явно глупое и, возможно, неприличное.

Глава 6

Шад

Весь день я чувствовал себя не в своей тарелке, но предполагаю, что именно так брак действует на мужчин.

В парке и театре я демонстрировал свету свою новоиспеченную жену, приукрашенную моей респектабельностью. Она в том же платье, но длинные рукава сняты и видны ее сильные изящные руки, эта часть тела женщины меня прежде не очень интересовала. Я смотрю на нее с такими же неприличными мыслями, что лелеял днем в столовой: повалить ее на стол и осуществить брачные отношения здесь и сейчас.

Не думаю, что Робертс одобрил бы это, к тому же я, вероятно, сломал эти чертовы часы, единственную вещь, с которой ладил мой отец и которые начали барахлить после его смерти.

Шарлотта, похоже, замечательно хладнокровна. В театре она даже вовлекла Карстэрса в беседу и была почти... нет, не очаровательна, не думаю, что это слово подходит новой виконтессе, но она, безусловно, возбуждала интерес людей, которые заходили в ложу моей сестры.

Мы возвратились домой и за ужином, к которому оба не испытывали большого интереса, вели неестественную беседу. Потом моя жена удалилась наверх к заботам Уидерс, которая совершенно невыносима. Я стараюсь не думать, что они с Шарлоттой стоят друг друга.

Робертс суетится с моей одеждой – он, похоже, стал приложением к одежной щетке. Я отпускаю его и вхожу в спальню с намерением исполнить супружеский долг.

Чем раньше начнешь, тем быстрее закончишь. К моему удивлению, я более чем готов, но отношу это к вынужденному целибату, поскольку предсвадебные хлопоты чертовски мешали поискам любовницы. Я вхожу в комнату, захлопнув за собой дверь.

Шарлотта удивленно смотрит на меня с кровати.

Я знаю, что она собирается сказать что-нибудь неприятное. Я снимаю халат и бросаю его на пол.

Шарлотта смеется.

О Господи!

Шарлотта

– Простите, – говорю я, стараясь подавить очередной смешок, рвущийся из горла, как сосиска из шкурки. О Господи, что за сравнение! Нет, это никуда не годится.

–Хм.

Мой муж, кажется, не слишком озабочен своей наготой. У меня такое ощущение, что это мне надо беспокоиться, но я охвачена любопытством. Каким он окажется? Волосы у него на груди мягкие или грубые? А эта его... гм... часть, которая решительно указывает в дальний угол комнаты, мне будет позволено ее коснуться? Или этого от меня ждут? Или мне следует не обращать на нее внимания, как в гостиной я не замечаю урчание в животе и другие непристойные звуки, которые издают джентльмены? Похоже, я не столь невосприимчива к этому феномену, как думала. И почему книги по этикету не затрагивают исполнение супружеского долга?

Шад поднимает с пола халат – прекрасный синий шелк расшит драконами – и накидывает на себя.

– Что ж, это лучше, чем слезы.

– Извините. Когда вы вошли, я вспоминала историю, которую кто-то рассказывал в гостиной, и хотя тогда она не показалась мне смешной, я...

–Лгунья, – говорит он без всякого интереса. – Вы намерены всю ночь провести в середине кровати?

– Вы говорите точно как мои братья, – подвинувшись, ворчу я.

– Простите, что? – смутился он.

– В детской, когда мои братья спали вместе.

– Ах да. – Шад быстро раздевается и ложится рядом со мной, давая мне время заметить, что от его «грозного состояния» и следа не осталось. Интересно, что бы сказала на это моя матушка, которая с большой торжественностью, но минимальной ясностью читала мне лекцию о супружеском долге жены и унизительных, но необходимых обязанностях брачного ложа? Поскольку мама не входила в детали, как поощрить исполнение «недостойного, но все же необходимого дела», я растерялась и, помня ее предупреждение, что меня ждет «чрезмерный дискомфорт», не уверена, что хочу этого.

– Снимите ночную рубашку, – говорит Шад. Он так близко, что я чувствую его тепло.

– Что? – Я прижимаю одеяло к груди. Он на мгновение озадачен.

– Снимите рубашку, сейчас же.

– Нет.

– Мэм, несколько часов назад вы обещали повиноваться мне.

– Ммм... я уверена, что священник говорил не об этом. Это неприлично!

Он приподнимается на локте. И указательным пальцем легко поглаживает мое запястье.

– «Телом своим поклоняюсь тебе», – шепчет он. Меня осеняет, что супружеский долг жены, возможно, не так уж плох.

Мы смотрим друг на друга, Шад прочищает горло.

– Снимите рубашку, мадам.

– Хорошо. Но вы должны задуть свечи.

– Свечи останутся гореть.

Он снова поглаживает пальцем мое запястье. Мне нравятся его руки. Нравится, как он касается меня. Сама не понимаю, почему я упорствую.

– Послушайте, – говорит он, – все это ужасно неловко. И учтите, пожалуйста, что я не делал этого прежде.

Я удивлена:

– Что?! Сэр, я не идиотка. Я сегодня собственными глазами видела свидетельство, что вы прекрасно знаете, как...

– Стоп. – Его пальцы обвивают мое запястье. – Я объясню вам, но сейчас не время. Я имел в виду, что для меня внове и женитьба, и постель с женщиной без опыта, с женщиной, которую я... знаю не очень хорошо.

– Вы хотите сказать, что не желаете меня?

Он усмехнулся:

– Я этого не говорил. Дайте руку.

Я сожалею, что недостойно взвизгнула и захихикала, когда ответ на один из моих невысказанных вопросов показался из-под одеяла. Он явно ожил. Как странно!

– Так-то лучше, – говорит Шад. – А теперь снимайте рубашку, мэм.

– Нет.

– Что ж, тогда мне придется сорвать ее с вас. – Он дергает ворот рубашки. – Боже милостивый, она сшита стальной нитью?

– Подождите, не рвите.

– Не думаю, что смогу.

– Мне придется объясняться с Уидерс.

– Вы ничего не должны объяснять слугам. Вы виконтесса Шаддерли. Если хотите я ее уволю.

– Нет, не делайте этого, Шад. Она не получит другое место, если вы прогоните ее через день.

– Как ни очаровательно это обсуждение домашнего хозяйства, боюсь, вы меня отвлекаете.

Судя по тому, что я держу в руке, он совершенно не отвлекся.

– Я оставлю одну свечу, – говорит он. – Это мое последнее предложение.

– Договорились. – В конце концов, это мой супружеский долг.

Когда Шад гасит одну свечу, крепко сшитая рубашка падает на пол.

– Вы действительно знаете, что я собираюсь делать? – Он говорит это мягко, почти касаясь моих губ.

–Да.

Во всяком случае, я так думала. Думала, что знаю.

Шад

– Мы можем сделать это снова? – говорит Шарлотта на удивление живо и весело. – И у меня не было крови. Мама сказала, что я испытаю большую муку.

– Через полчаса.

– Что? Вы невнятно говорите.

Закрыв глаза, я пытаюсь внести больше ясности:

– Повторим приблизительно через полчаса. Вероятно, ваша мать не обо всем вам рассказала.

– А что мне делать все это время?

– Читайте проповедь, вышивайте.

Фыркнув, она тянется за злосчастной ночной рубашкой и надевает ее, к моему большому разочарованию, не оставив ни дюйма нагой кожи.

– Без одежды вы выглядите гораздо лучше. Пожалуй, прикажу вам ходить дома голой.

Она снова фыркает: – Это очень оживит утренний прием визитеров.

– Куда вы?

Она обходит кровать и надевает мой халат. Жаль, что я не могу до нее дотянуться.

– Это неделикатный вопрос, сэр. Как вы думаете, куда? Но... ох! – Она делает паузу. – Вы сказали, что потребуется полчаса.

– Я ошибся. Горшок за ширмой.

– Конечно, я лучше схожу к себе. – Она торопится к двери, поворачивается и смотрит на меня. – Какая исключительная вещь.

– Спасибо. – Я не уверен, что это комплимент моей анатомии, которая единственным доступным ей способом воздала должное Шарлотте.

Никогда не замечал, что мой халат со стороны смотрится так очаровательно.

И я думал, что знал, что собираюсь делать.

Шарлотта

На следующее утро я проснулась одна в постели, но не в своей комнате. За пологом кровати топталась Уидерс, ворча на лакея, чтобы тот добавил угля в камин и не запачкал ковер.

Торопливо надев ночную рубашку, которую Шад предусмотрительно убрал мне под подушку, я задумалась, станет ли Уидерс инспектировать простыни и докладывать об увиденном всем в доме. Вероятно, нет, она слишком заносчива, чтобы общаться с теми, кто ниже ее по рангу.

Сдержавшись, я ухитряюсь не шлепнуть ее, пока она зашнуровывает мне корсет, осматривает мое утреннее платье так, словно это мешок (оно от мадам Белльвуар. Возможно, Уидерс, как и я, считает его слишком простым), и касается моих волос гребнем. Отмахнувшись, я расчесываю волосы пальцами, как делают мои братья, и спускаюсь к завтраку.

Шад уже в маленькой столовой, в бриджах и запачканных сапогах, читает газету. Должно быть, он до завтрака ездил верхом. Я искренне поражена, что у него были на это силы.

Он встает и кланяется.

Я делаю реверанс.

О, черт, после непристойностей прошлой ночи мы вернулись к этикету?

Мы садимся.

– Чаю, сэр? Какой милый чайник. Это?..

Газета шуршит в его руках.

– Шарлотта, умоляю, не беритесь так за носик. Лакей может войти в любую минуту.

– Как «так»? Ох. Вы имеете в виду...

– Именно, – улыбается Шад.

Я намазываю маслом кусок хлеба, стараясь не слишком ласкать рукоятку ножа, хотя испытываю большой соблазн сделать это. Это очень ободряет – знать, что я могу взволновать Шада самым простым жестом.

Он кладет газету на стол и разглаживает складки на скатерти. О, мне действительно нравятся его руки.

– Я должен объяснить вам про Джона и Эмилию, – говорит Шад и откашливается.

Я не уверена, что хочу слушать рассказы о его бурном прошлом, но киваю.

– Сьюзен Прайс, женщина, которая сопровождала детей, жена моего кучера, – говорит он.

– Она их мать?! – пугаюсь я. – Я думала, она их няня.

– О Господи. – Шад качает головой: – Нет. Их матери, вернее, матерей, здесь нет. Мать Эмилии покинула деревню несколько лет назад. Не знаю, куда она отправилась, наверное, в какой-нибудь промышленный город. Мать Джона умерла при родах. У Сьюзен и моего кучера Мэтью Прайса детей нет, так что все хорошо устроилось. Я ожидал, что они придут, но, уверяю вас, не хотел, чтобы они вторглись на нашу свадьбу таким способом. Они живут в помещении над каретным сараем, но дети вас не будут беспокоить. Их появление, должно быть, потрясло вас, и я...

Робертс входит в комнату с письмом для Шада. Я ожидаю, что Шад отложит письмо в сторону, но он распечатывает его и улыбается:

– Превосходные новости. Бирсфорд вернется в Лондон со дня на день. – Шад передает письмо мне.

Я читаю, пораженная ужасными ошибками Бирсфорда и скучными описаниями мест, которые они посетили, однако рада коротенькой приписке Энн.

– О! – восклицаю я. – Энн передает мне привет и пишет, что заедет ко мне, когда они вернутся.