Текст книги "Счастливое недоразумение"

Автор книги: Дженет Маллани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

– Она могла найти себе кого-нибудь получше лакея, – замечает Энн.

– Не думаю, что это наше дело, – отвечаю я.

– Конечно, наше! Они твои подопечные. – На ее лице удивление, и я снова думаю о том, как легко Энн вошла в роль графини.

Чувствуя, что отравляю удовольствие другим, я отправляю Джереми на козлы к кучеру и приказываю Бетти сесть в карету, лишая Энн и себя шансов на серьезный разговор.

– И как, по-твоему, мы остановим дуэль? Какое оружие?

– Думаю, пистолеты. Мы должны использовать женскую хитрость.

– Полагаю, ты не увеличишь свои обязанности в спальне. – Я замечаю, что горничная с интересом поднимает глаза. – Бетти, тебе заняться нечем?

– Простите, миледи, я совсем забыла, что взяла с собой работу. – Она действительно вытаскивает чулок, иголку и принимается за штопку.

Мы, должно быть, обезумели. Вознамерились, вооруженные женским обаянием и иголкой, лицом к лицу встретиться с двумя мужчинами, которые хотят убить друг друга!

Энн роется в корзинке, которую Джереми поставил в карету. Мы что, едем на пикник?

– Нам нужно поддерживать свои силы. – Энн вручает мне булочку с маслом. – Я велела Джереми упаковать для нас завтрак. Как жалко, что нет чая! Но здесь бутылка... о, это шампанское. Даже несколько бутылок. Как мудро.

Она неумело вытаскивает пробку, а я пытаюсь прожевать и проглотить липкую, как клей, булку. Шампанское проходит куда легче, и ситуация, когда две хихикающие пьяные женщины пытаются утихомирить двух мужчин, собравшихся убить друг друга на Хампстед-Хит, кажется такой нелепой, что больше меня не волнует. Возможно, после восхода солнца мы сможем повеселиться: покатаемся на ослике, порисуем пейзажи. Как восхитительно!

– Шарлотта, пожалуйста, перестань хмуриться, – говорит Энн.

– Прости. Я знаю, ты хочешь как лучше.

– Я уверена, что Бирсфорд поступит по-джентльменски.

– Откуда ты знаешь? Я не убеждена, что Шад так поступит.

– Но Шад принес извинения.

– От которых Бирсфорд отказался, так что...

– Какая ты сердитая!

Мы прибываем к месту дуэли, осушив три бутылки шампанского. Энн клянется, что точно знает место: слуга Бирсфорда сказал лакею, тот – ее горничной. Джереми поручили сообщить направление кучеру. Я думала, будет чудом, если мы доберемся хотя бы до Хампстед-Хит, но мы явно там. Карета останавливается. Мы выходим. Бетти несет корзину.

Мы быстро пробираемся в кусты – шампанское возымело действие и требует выхода. Нас охраняет Бетти, которую, в свою очередь, охраняет Джереми, но главная угроза нашему уединению, кажется, исходит от кучера, который взгромоздился наверх.

Энн, появившись из-за кустов, любезно интересуется у кучера наемной кареты, не подождет ли он, пока мы найдем джентльменов, и, кажется, удивлена, что он ждет плату за простой. Узнав, сколько он требует – непомерная сумма, по моему мнению, – мы отпускаем его. Он разворачивает карету и уезжает.

– И что теперь? – спрашиваю я.

– Теперь мы будем их искать, – с милой улыбкой говорит Энн. – Джереми, не приставай к Бетти.

– Я и не думал, миледи.

И мы втроем, вернее, я, а следом Бетти и Джереми (которые, как я подозреваю, льнут друг к другу, насколько позволяет корзина между ними), отправляемся за Энн. Становится немного светлее, и она вдруг останавливается. Я налетаю на нее, расплескав свой бокал шампанского на ее мантилью.

– Слушайте! – Она поднимает руку в красивой светло-желтой лайковой перчатке.

Действительно, до нас отчетливо доносятся мужские голоса, и мы замечаем, что недавно здесь прошли лошади, этот факт обнаружила я, вляпавшись в улику.

– Здесь! – шепчет Энн. – Бетти, ты можешь почистить башмаки своей хозяйки?

– Не сейчас. – Я с каждой минутой становлюсь все угрюмее. Схватив из корзины последнюю бутылку шампанского, я открываю ее, замотав юбками, чтобы заглушить хлопок пробки. – Кто-нибудь хочет? Хорошо. – Я бросаю бокал в корзину и делаю большой глоток из горлышка.

– Шарлотта! – Энн хватает меня за руку и отводит в сторону. – Ты не можешь явиться на дуэль пьяной.

– Почему?

– Мы должны убедить их своим моральным превосходством. – Она поправляет на мне шляпу. – И ты должна улыбаться.

– К черту улыбки. Хватит с меня этого идиотизма. – Оттолкнув Энн, я иду через кусты на мужские голоса. Мои башмаки темнеют от росы.

Позади меня Энн пищит что-то о грабителях и «будь осторожна, Шарлотта». У меня сильное подозрение, что Бетти и Джереми занялись друг другом прямо у тропинки, поскольку слышу, как Энн громким шепотом окликает их. Земля клонится вниз в лесистую лощину, где задержался туман. Голоса теперь смолкли. Снова подкрепившись из бутылки, я пускаюсь бегом и вылетаю на небольшую поляну. Уверена, Энн сочла бы это отличным местом для пикника, если бы не пистолет Щада, нацеленный прямо на меня.

Вспышка, грохот, Шад скрывается в облаке дыма, что-то чиркает меня по руке выше локтя. Для пчел еще слишком рано. Но эта «пчела» сбивает меня на землю, в лужу разлитого шампанского.

– Дьявол, все на мне! – Я думала, что выпила почти всю бутылку. Почему тогда так мокро и...

– Черт бы вас побрал, вы пьяны! – рычит Шад, опускаясь рядом со мной на колени. Он рвет мою мантилью, и мне чертовски больно.

Шад кричит, чтобы принесли нож или скальпель. Я бью его, но мой рукав, как я теперь вижу, потемнел не от шампанского, а от крови. Это кровь Шада? Нет, моя.

– Вы меня ранили!

– Не мешайте, глупая вы женщина. – Кто-то дал ему нож. Я вижу, как он блеснул серебром в лучах поднявшегося солнца.

Я кричу, поскольку лезвие разрывает рукав моей накидки и прохладный утренний воздух обжигает кожу.

– Что вы делаете? Она новая! Вы ее испортили!

– Если ткань попадет в рану, вы умрете.

Я смотрю на свою оголенную руку, по ней течет кровь. Много крови. Она течет по разрезанному рукаву на траву.

– Смотрите на меня, Шарлотта. – Это Шад, его глаза устремлены на меня, кисти сжимают мою раненую руку. Кровь бежит по его пальцам. – Нельзя сейчас останавливать кровь, рана должна очиститься. Пуля задела руку и оставила глубокую царапину, это не так страшно. Дышите глубже. Не падайте в обморок, как кисейная барышня.

– Я хочу пить.

Шад поднимает бутылку шампанского.

– Пусто. Вы выпили достаточно.

– Нет. И даже если я пьяна, то, по крайней мере, ни в кого не стреляла.

Теперь я воспринимаю происходящее: рыдания Энн, успокаивающий тон Бирсфорда, кто-то, думаю, врач, говорит Шаду, что пиявки готовы.

Шад обрывает его, используя выражения времен морской службы.

– Моя дорогая леди Шад! – Это Бирсфорд наклонился ко мне, Энн с лицом, залитым слезами, цепляется за его руку. – Я так сожалею.

– Это вы в меня стреляли? – Я думала, что это Шад, почему Бирсфорд извиняется?

– Конечно, нет, мэм!

– Тогда прекратите извиняться и оставьте меня в покое. Вы идиот, – добавляю я, чувствуя себя от этого намного лучше.

– Держитесь крепче, Шарлотта.

– Почему? – Я испускаю громкий вопль, когда Шад льет что-то на мою руку, ее так жжет, что на глазах выступают слезы.

– Бренди, чтобы дезинфицировать рану, – объясняет он.

– Я хочу немного выпить.

– Ну уж нет. – Он садится на корточки, все это время он стоял рядом со мной на коленях, и вытирает лоб ладонью. Усталый, он выглядит старше, руки у него трясутся.

– Милорд, миледи, чем могу помочь? – спрашивает испуганная Бетти. В волосах у нее травинки, наверняка без Джереми здесь не обошлось.

– Наконец-то хоть одна разумная женщина. – Шад дергает галстук. – Платок у вас чистый? Хорошо. Сверните его и приложите к ране, я перевяжу ее. – Сняв галстук, он перевязывает мне руку.

– Вы стреляли в меня! – повторяю я.

– Я знаю. Простите. Я хотел выстрелить в Бирсфорда.

– А я отказался от первого выстрела! – говорит Бирсфорд таким тоном, словно ему за это медаль полагается.

– Ну и глупо. – Шад встает и протягивает ему руку. – Мои извинения, сэр.

– Иди ты к черту! – обнимает его Бирсфорд. – Ты мой лучший друг.

Оба спотыкаются, похлопывая друг друга по спине, и Шад наступает на мою шляпу.

– Просите, мэм. – Стоя на одной ноге, он вынимает из-под другой соломенное месиво. – Редкостное безобразие, позвольте сказать.

– Теперь да, лорд Шад, – хмурится Энн. – Это мой подарок Шарлотте.

– Да, мэм? Эта шляпа? Для Шарлотты? – Он качает головой. – Очень... гм... щедро.

Шад

Я убежден, что взял в жены, а теперь едва не убил самую глупую женщину в Англии.

Что еще хуже, я без памяти ее люблю.

Думаю, слуги сговорились сообщить ей и Энн, где мы с Бирсфордом должны встретиться. И конечно, когда мой палец лежал на курке, я меньше всего ожидал увидеть свою жену, которая с угрюмым видом, покачиваясь, шла прямо на меня с бутылкой шампанского и в отвратительной шляпе, похожей на цветочную клумбу. Я укрепился в мысли, что Бирсфорд меня убьет, хотя знаю, что он отвратительный стрелок. Я решил промахнуться, но подошел достаточно близко, чтобы напугать его.

И вместо этого попал в Шарлотту.

Когда она рухнула на землю, я думал, что умру от разрыва сердца. Я был уверен, что она погибла от моей руки. Поток проклятий убедил меня, что она жива, однако у нее открылось сильное кровотечение. Пуля оставила на руке глубокую царапину, думаю, она легко заживет, но я все равно долго не мог унять дрожь.

Чтобы скрыть свою слабость, я громовым голосом велю найти нож, принести бренди и мой сюртук.

– Прекратите кричать, Шад, – говорит Шарлотта. – Какой вы злой.

– Помолчите. Вы можете сесть? – Я чуть двигаю ее, прижимая раненую руку к ее боку.

– Дайте бренди, – говорит она.

При этой повторной просьбе я так радуюсь, что Шарлотта жива, что соглашаюсь дать ей немного выпить, хотя и знаю – это нежелательно.

– Хорошо. – Я подношу бутылку к ее губам и позволяю отпить. Она хватает бутылку и делает большущий глоток.

– Думаю, меня вырвет, – говорит моя чудесная жена после секундного размышления.

– Нет. – Я закутываю ее в свой сюртук. – Дышите носом.

– Ей очень плохо, – объявляет Энн. – Я поеду с вами, и Бетти тоже.

– Нет, леди Бирсфорд, спасибо. Я позабочусь о ней, а вы можете взять Бетти в свою карету, если хотите. – Не думаю, что Энн привыкла к джентльменам, нечувствительным к ее обаянию. Она хмурится, очень мило и женственно, но возмущенно отворачивается под резкий шелест юбок.

Бирсфорд улыбается, когда я отказываюсь от общества его жены, но мрачнеет при упоминании о второй пассажирке. Он все время бросает на жену влюбленные взгляды – хотя я подозреваю, что она по-прежнему отвергает его авансы, – и берет ее за руку. Она вздрагивает и ступает в сторону, и я не знаю, кого из них мне больше жаль.

Но Бирсфорд и его холодная жена не моя забота.

– Еще бренди.

– Нежелательно, мэм. Вы можете встать? Если я подниму вас, то могу задеть раненую руку.

Она встает и, как тряпичная кукла, приваливается к моей груди.

– Ой, больно. – Шарлотта хихикает и – увы, для этого нет изящного названия – рыгает.

Карстэрс, который стоит рядом и держит мои пистолеты, шляпу и другие вещи, краснеет.

Я поднимаю Шарлотту на руки и несу в карету. Для такой стройной женщины у нее убийственный вес. Когда я сажаю ее в экипаж, она клянет меня, и ее едва ли можно винить, поскольку я задеваю раненую руку.

Я обнимаю ее, это необходимо с медицинской точки зрения, поскольку я не желаю, чтобы Шарлотта тряслась от движения кареты или упала на поврежденную руку, поскольку пьяна как матрос.

– Как только мы доберемся домой, вам следует лечь в постель, – говорю я.

– Вы ни о чем другом не думаете, сэр?

– Вы будете спать одна!

– Я не смогу сама раздеться.

– Бетти вам поможет. Ведите себя прилично! – Одной рукой Шарлотта шарит по моим бриджам.

– Ого, – счастливо говорит она. – Вы не столь безразличны, как изображаете.

– Шарлотта, вы пьяны и не понимаете, что делаете.

– Еще как понимаю. Вы сами говорили, что я быстро учусь.

– Да, но вы ранены. Сейчас не время. Мэм, пожалуйста, уберите руку. Это неприлично.

– Вздор.

Это все равно, что иметь дело с охваченным любовной горячкой осьминогом. Шарлотта все-таки зажала меня в углу кареты, придавив сильной длинной ногой. Я боюсь отпихнуть ее из опасения травмировать.

Проблема решается, когда моя жена, захрапев, резко валится на меня. Она крепко спит. Я убираю ее руку с бриджей и застегиваю те пуговицы, до которых могу дотянуться. Иначе хорош я буду, явившись домой в спущенных штанах с мертвецки пьяной женой на руках.

Глава 18

Шад

– Мне это ужасно надоело. Сначала вы подхватываете детскую болезнь, потом стреляете в меня, и теперь я должна лежать в постели.

Моя жена сердито хмурится. С тех пор как мы вчера вернулись с дуэли, она вынуждена оставаться в, кровати, и нам обоим это опротивело. Она сильна как лошадь, этот потомок хозяев общественных конюшен. И при этом она не позволяет мне забыть, что я ранил ее, но не могу сказать, что виню ее.

– Прекратите ныть и ешьте суп. – Я зачерпываю ложку говяжьего бульона, который врач (не опекун пиявок на поединке, а парень, который, кажется, знает свое дело) считает подходящей едой для раненого. – Хорошо, что я люблю вас, а то оправил бы выздоравливать к родителям. И еще могу это сделать.

Как я и рассчитывал, в ответ на это Шарлотта глотает бульон.

– Вы этого не сделаете, потому что тогда не сможете каждый час прыгать ко мне в постель.

– Только раз, мэм, вчера вечером, и, насколько я помню, по вашей настоятельной просьбе.

– Выполнить которую было очень неблагородно с вашей стороны.

Я не обращаю внимания на ее ворчание. Я знаю, что она препирается со мной от скуки и боли.

– И затем вы провели ночь на диване в своем кабинете, – продолжает она. – Если вы действительно были там. Не удивлюсь, если вы отправились в театр на поиски шлюх.

– Робертс может ручаться за мое местонахождение. Если хотите, расспросите слуг.

– Которым вы платите!

– Еще бульона? – вставляю я во время короткой паузы.

Потупившись, Шарлотта качает головой.

– Рука болит?

Она снова качает головой. Я ставлю чашку с бульоном на ночной столик.

– Шарлотта, посмотрите на меня.

– Нет. – Голос у нее глухой, и тогда я вижу, что она плачет, пытаясь скрыть это от меня.

– Ах, милая! – Я притягиваю ее к себе и позволяю выплакаться в мой жилет. – Простите. Простите за все. За то, что усомнился в вас...

– И за то, что стреляли в меня. Не забудьте об этом.

– Да, и за это. Полагаю, мне не скоро позволят это забыть.

– По крайней мере, лет десять. И за то, что кричали на меня, после того как ранили.

– Я не кричал на вас, милая. Ну, признаю, кричал немного, потому что очень испугался.

Она кивает и сморкается в мой носовой платок.

– Мне ужасно больно от того, что вы решили, будто я неверна.

– Я думал, что вы любите Бирсфорда.

– Что я сделала, чтобы вы так подумали? – Она смотрит на меня с неподдельным удивлением.

– Честно говоря, эту идею вложил мне в голову Бирсфорд. – Я добавляю другие эпизоды: ее реакция на письмо, присланное из свадебного путешествия, ожидание возвращения Бирсфордов, визит в Камден-Таун и, наконец, эпизод в Воксхолле, результатом которого стали ее поврежденная губа и заметка в газете.

Шарлотта откидывается на подушку и тяжело вздыхает:

– Это все из-за Энн.

– Из-за Энн?

– Она мой друг. Мой лучший друг. Она знает меня лучше всех на свете. Когда она влюбилась, мне было одиноко. Я чувствовала, что потеряла ее и какую-то часть себя тоже.

Я молчу. У меня тоже есть друзья, я тоже их терял – неизбежное следствие времени, в которое мы живем, и моей прежней профессии. Но я никогда не чувствовал себя неполным без кого-либо из них, или, скорее, до сих пор не представлялось оказии понять, что я могу испытывать подобное чувство.

Поскольку теперь я полностью понял, что значит для меня Шарлотта, – моя вторая половина, моя любовь, женщина, которой я могу довериться и кто знает мою подлинную сущность. Потребовалось ее признание в любви к другому человеку (к Энн), чтобы я понял, как глубоко люблю свою жену. Странное дело, нечего сказать.

– Понятно. И Энн чувствует то же самое по отношению к вам?

– Не думаю, – поднимает на меня глаза Шарлотта. – Это не имеет значения.

Как ни странно, я понимаю. Я, насколько можно судить со стороны, часто замечал неравные отношения: один любим, другой любит. Бирсфорд, например, любит Энн, как и Шарлотта, но я не уверен, что Энн любит их так же сильно.

– Вы возражаете против нашей дружбы?

– Нет. Конечно, нет. Меня лишь заботит, что Энн, возможно, не отвечает вам тем же и может ранить вас.

– Приходится брать на себя этот риск. Думаю, любовь – рискованное дело. – Шарлотта пожимает плечами и вздрагивает. – Мне нужно научиться пожимать одним плечом.

Потянувшись к бульону, она доедает его, я придерживаю суповую чашку у нее на коленях.

Поскольку Шарлотта в исповедальном настроении, я должен кое-что выяснить.

– Если ответ не предаст вашу дружбу, могу я спросить, какова была реальная цель поездки в Камден-Хаус?

– Я больше ничего не могу сказать вам об этом. Как я и подозревал, Шарлотта оберегает доверие Энн, и мне приходится смириться с тем, что я никогда не узнаю правду.

Меня это не радует. Чтобы скрыть свои чувства, я поднимаюсь и зажигаю еще свечи.

– Вы сердитесь? – спрашивает Шарлотта.

– Немного. Я люблю вас, Шарлотта, и я ваш муж. Вы поклялись уважать меня и повиноваться мне. – Я вижу ее отражение в зеркале на туалетном столике. Она осторожно трогает пострадавшую руку. – Не делайте этого, рана снова начнет кровоточить. Полагаю, дело не дойдет до того, что вам придется выбирать между старой и новой привязанностью?

– Я тоже на это надеюсь. – Она зевает. – Где мой журнал мод? Ненавижу это состояние. Мне очень не нравится, когда за мной ухаживают. Даже вы.

Я нахожу упавший на пол журнал и подаю ей.

– Вы скоро поправитесь. Я не выстрелил бы в вас, если бы знал, какой сварливой вы станете. Хорошо, что я толстокожий.

Она перестает перелистывать страницы.

– Вы, может, и толстокожий, но в душе вы такой мягкий и нежный олух, каких я не встречала. Иногда я думаю, что я очередная неудача в вашей коллекции.

– Прекратите препираться со мной, мэм. – Позабавленный, я умолкаю. – Что за коллекция?

– Ваш глуповатый друг Бирсфорд, неспособный говорить разумно, Карстэрс, который вообще едва говорит, дети, Джереми. Кстати, вы заметили, что он еще на дюйм вырос за последний месяц? Шад, что вы думаете об этой шляпе? Мне заказать что-то подобное?

Я рассматриваю картинку: на женщине с маленькой головкой и крошечными ножками шляпа, изображающая птицу в корзине с фруктами.

– Нет, это слишком похоже на то чудище, что подарила вам Энн.

Она опускает журнал.

– Вы ее не любите, Шад?

Шарлотта теперь не пытается меня провоцировать, но я очень тщательно подбираю слова.

– Ради вас и Бирсфорда я пытаюсь полюбить ее, но она производит впечатление человека, который использует других в своих интересах, и я не могу восхищаться этим.

– Понятно. – Отложив журнал, Шарлотта зевает. – Я так устала.

Она устраивается в кровати и закрывает глаза. Я какое-то время наблюдаю за ней, спящей. Я так люблю ее, даже когда она ведет себя как капризный ребенок. Даже мои дети перенесли бы недомогание приличнее, чем Шарлотта. Я люблю ее без всяких причин.

Шарлотта

Проснувшись днем, я вижу в комнате Энн и ее горничную. Горничная покачивается от охапки цветов, груды книг и фруктов, следом лакеи несут вазы и чайные приборы.

– Мне пришлось устроить Шаду настоящий выговор, чтобы он впустил меня, – говорит Энн. – Он сказал мне, что ты спишь.

– Я спала, но это не имеет значения.

Она наклоняется поцеловать меня, потом принимается расставлять цветы в вазы, порхая по комнате.

– Рука очень болит?

– Нет, но мне скучно: Шад не позволяет мне вставать. Я так рада тебя видеть.

Энн по-хозяйски взбивает мои подушки, я позволяю ей это делать, несмотря на то, что меня это раздражает.

– Хорошо! – Наконец, устроив все по своему вкусу, Энн усаживается на мою кровать и принимается чистить персик. – Бирсфорд для тебя посылал за ними в провинцию.

– Очень любезно. – В качестве примирительного жеста с его стороны это вполне приемлемо.

– Боюсь, у тебя останется шрам.

– Шад тоже так говорит.

– С нынешней модой на короткие рукава это крайне неудачно.

– Возможно, я создам новую моду. Меня это не слишком волнует. Кроме того, думаю, что мы станем жить главным образом в деревне.

– Ужасно немодно. – Энн поднимает крышку заварного чайника и энергично помешивает его содержимое. – Где твоя горничная?

– Развлекает твою, полагаю. А что?

– Мне нужен твой совет. – Энн вручает мне чашку. – Я не даю тебе блюдце, поскольку у тебя только одна рука работает.

У меня сердце падает, когда Энн обследует гардеробную и, подозреваю, заглядывает через замочную скважину в кабинет Шада, чтобы удостовериться, что он не прячется там, прижав ухо к двери. Я боюсь, что меня снова принудят впутаться в какую-нибудь сомнительную историю.

– Ну? – не слишком любезно говорю я, когда она возвращается.

Подавшись вперед, Энн вытирает мой подбородок, мокрый от сочного персика.

– Обещай, что не скажешь Шаду.

– Мм... я... – Я знаю, что не следует давать такое обещание, но Энн выглядит такой невинной и счастливой, что хочется сделать ей одолжение. – Хорошо.

– Это связано с письмом, которое я получила.

– Да что ты!

Энн краснеет. Подозреваю, что она может вызывать румянец по желанию, как и слезы. В отличие от обычных красных пятен, появляющихся у других женщин, ее румянец красив, как нежный рассвет.

– От отца маленькой Эммы.

– Я думала, он умыл руки.

Энн роется в сумочке.

– О нет. Совсем наоборот. Он передумал. Он все еще любит меня, Шарлотта.

– Как и твой муж?

При упоминании о Бирсфорде она изящным жестом отмахивается.

– Я прочитаю тебе, что он пишет.

Если я что-то ненавижу, так это когда мне читают вслух письма, и Энн это знает.

– Вот. Этот абзац. «Моя дорогая девочка, в последнее время я много думал о тебе... – тут что-то вычеркнуто, – и ребенке. Надеюсь, он такой же хорошенький, как ты».

– Он?!

– Я в последний раз писала ему, когда Эмма родилась, это было почти год назад, – говорит Энн.

– Это не оправдание!

– Ты хочешь, чтобы я продолжила, или нет? Совсем не хочу, но...

– Конечно. Извини.

– Нет, это я должна извиниться. Я забыла, что тебе нехорошо после того, как твой муж выстрелил в тебя. – Энн смотрит на меня так сладко, и я пытаюсь убедить себя, что в ее словах нет скрытой колкости.

– Энн, я не собираюсь ссориться с тобой. Продолжай.

– Боже мой, он ужасно пишет. Дальше здесь личное. А, вот: «...короче говоря, прекрасная Энн, я решил, что не могу жить без тебя и мы должны быть вместе. Умоляю, бросай своего болвана мужа. Я приеду в Лондон в следующий понедельник и пошлю за тобой, мы снова будем наслаждаться счастьем нашего... силоса». У него не очень четкий почерк. Наверное, он имел в виду «союза», ты не согласна?

– Думаю, да, если только он не намерен заняться сельским хозяйством. Кстати, какая у него профессия? Ты скажешь мне, кто он?

Покачав головой, Энн прячет письмо в сумочку.

– Ты скоро все узнаешь. Правда, это замечательно, Шарлотта?

– Замечательно?

– Он любит меня. После такого большого несчастья и долгой разлуки он любит меня.

Я беру из вазы горсть виноградин.

– Да, но... Энн, как насчет Бирсфорда? Надеюсь, ты не собираешься оставить его?

– А разве у меня есть другой выход? – Она смотрит на меня из-под ресниц так, словно я предложила ей летать по комнате.

– Ты потеряешь респектабельность. Надеюсь, у этого джентльмена есть деньги, поскольку Бирсфорд твои не отдаст. У тебя не будет друзей, никого, кто защитил бы тебя, никаких родных, только этот джентльмен, который почти год не вспоминал тебя и ребенка.

– Но ведь у меня будешь ты? У меня будет все: моя маленькая Эмма, тот, кто действительно любит меня, и...

– Шад будет на стороне Бирсфорда и всей семьи. Ты это знаешь. Наша дружба пострадает, это ты тоже знаешь. Если муж запретит мне видеться с тобой, я... – Мне крайне неприятно говорить об этом, я подбираю слова и оглядываюсь в поисках, куда бы бросить виноградные косточки. – Я должна подчиняться его желаниям. И не желаю его больше обманывать, даже ради тебя.

Энн предлагает мне свое блюдце под косточки.

– Понятно. Я думала, что ты порадуешься за меня. Думала, ты сможешь понять.

Я беру ее руку в свою. Увы, поскольку я сейчас однорукая, последние виноградины мнутся между нашими пальцами.

– Как я могу советовать тебе совершить безрассудство? Он, возможно, любит тебя, но это не означает, что ради него ты должна бросить все. Что, если он снова тебя оставит?

Энн так сжимает мою руку, что виноградный сок брызжет сквозь пальцы.

– Он любит меня! Неужели ты не видишь, что для меня это единственный способ стать мамой маленькой Эммы?

Высвободив руку, я вытаскиваю носовой платок и вытираю нас обеих.

– Прости, но он об этом ничего не пишет. Или это в другой части письма?

– Ему не нужно об этом писать! Это то, чего он хочет. Ведь он упоминает Эмму в первом предложении.

– Да, ребенка, имя и пол которого он не может вспомнить.

– Ты порой такая жестокая Шарлотта. – Я боюсь, что Энн расплачется, но она в праведном гневе встает и натягивает перчатки. – Я думала, ты поступишь как друг. И разочаровалась в тебе. У меня нет другого выбора, кроме как оставить Бирсфорда и быть с теми, кто действительно меня любит: с Эммой и ее отцом.

– Я тоже тебя люблю, и именно поэтому, пожалуйста, подумай, прежде чем действовать поспешно.

Она поворачивается и, разглядывая свое отражение в зеркале, завязывает ленты шляпы.

– Полагаю, ты окажешь мне услугу и сохранишь наш разговор в тайне? Надеюсь, ты скоро поправишься. Мне нужно сделать еще визиты. Всего хорошего.

И Энн ушла, без поцелуя и улыбки.

Мне это совсем не нравится. Мы, конечно, ссорились и прежде, но не так. Я очень надеюсь, что Энн будет благоразумной.

Я говорю себе, что у нее плохое настроение, что потом она смягчится и мы, как прежде, станем друзьями. Как только Шад перестанет трястись надо мной как наседка, я заеду к ней. До следующего понедельника, когда ее возлюбленный явится в Лондон, всего четыре дня.

Глава 19

Шарлотта

– Прошу прощения, миледи, ее сиятельства нет дома. – Дворецкий Бирсфорда закрывает дверь перед моим носом, оставив меня на пороге.

Записка, которую я послала Энн после ее вчерашнего визита, осталась без ответа. Как и та, что я отправила сегодня. Я обещала Энн – правда, еще до того, как узнала ее намерения, – что не скажу Шаду, но я в растерянности. Если я не выложу это кому-нибудь, я стану соучастницей ее плана. Если скажу Шаду (я ведь не дурочка, я знаю, что должна это сделать), он поступит типичным мужским образом и, несомненно, спровоцирует по меньшей мере одну дуэль, возможно, снова с Бирсфордом, который не поверит, что его сладкая Энн способна на такое вероломство.

Мне остается полагаться только на женскую хитрость. Энн, несомненно, это одобрила бы, даже при том, что, подозреваю, я надела неподходящую для такого случая шляпу. Так что я решаю поговорить с другой женщиной. Поскольку Мэрианн сестра Шада, то о ней речь не идет и выбор значительно сужается.

Остается моя мать. Мне нужно ее навестить. Разве Джордж не говорил, что я должна это делать? К тому же Шад вчера прогнал ее, совершенно справедливо рассудив, что ее скорбные заявления, пусть сделанные из самых лучших побуждений, не улучшат состояния моего здоровья.

– Милорд сказал, чтобы я отвез вас домой, как только вы закончите визиты, – говорит Джереми, поглядывая на крыльцо.

– Я даже не начала делать визиты, – отвечаю я, раздраженная тем, что его привязанность полностью переключилась на Шада. – Мы поедем к Хейденам. Ты ведь хочешь повидать своих друзей?

– Да, миледи, очень. – Джереми плетется впереди меня, чтобы открыть дверцу кареты. Я сажусь, смирившись с тем, что мне не избежать встречи с матерью. Надеюсь, Джордж и отец будут дома и добавят добродушного настроения.

Удача не улыбается мне. Я нахожу мать одну, распростертую на кушетке, с носовым платком в одной руке и стаканчиком кордиала – в другой.

– Мой бедный раненый ребенок! У меня такая головная боль, – с обычным пафосом произносит мать.

– Печально слышать. – Я посылаю лакея за чаем. – Моя рука сегодня намного лучше.

– Он чудовище, – бормочет мать.

– Это был несчастный случай. – Это единственная версия, предназначенная для моих озабоченных родственников. Я не приукрашиваю ее подробностями, поскольку знаю, что иначе запутаюсь, а я никудышная лгунья.

– Бедного дорогого Генри больше не ждет обитель Гименея. – Теперь я замечаю смятое и закапанное письмо, валяющееся рядом с маленьким столом, на котором стоит бутылка кордиала.

– О Господи. Как обидно.

– Молодая особа, о которой идет речь, разорвала узы любви. – Каждое слово сказано с большой буквы. – А это плохой признак.

– Печально слышать. – Слава Богу, у девушки есть хоть немного здравого смысла. – Генри очень расстроен?

– Боюсь, что да. Как жаль, что я не могу быть с моим дорогим мальчиком в его печали и беде.

– О, думаю, он довольно скоро оправится.

– Ты не понимаешь. Как и я, Генри одарен тонкой чувствительной душой.

Я приехала не за сочувствием – подозреваю, что вчера упустила шанс получить его благодаря бдительности Шада, – но причитания матери насчет Генри становятся утомительными.

Она чуть приподнимается, чтобы с трагическим видом махнуть рукой в сторону чайника. Я встаю и наливаю чай. Усилие не прошло даром, мать с измученным видом откидывается на спинку дивана.

– Где Джордж и папа? – спрашиваю я.

– На верховой прогулке.

– Почему они не взяли тебя? Уверена, свежий воздух пошел бы тебе на пользу. Ты бы отвлеклась.

Мать пожимает плечами. По ее настоянию я читаю письмо, отметив обычную непоследовательность и отвратительное правописание Генри. Кроме сообщения о расторжении помолвки, неопределенного обещания скоро посетить Лондон и многозначительного комментария, что военная жизнь оказалась куда дороже, чем он ожидал, ему почти нечего сказать. Не испытывая материнских чувств, я не могу обнаружить в его строчках особого страдания.

– Непохоже, что он очень расстроен. Хорошо, что он храбро встречает неприятные обстоятельства.

В ответ на мою попытку привнести немного жизнерадостности, мама стонет.

Я осторожно отодвигаю в сторону бокал с кордиалом и ставлю на его место чашку с блюдцем.

– Мне жаль, что ты так несчастна.

Мама, я всегда несчастна, и я не знаю, что можно сделать для человека, который настроен страдать. Но она моя мама, и я должна спросить ее совета. Так что я с энтузиазмом пускаюсь в печальную историю Энн и ее ребенка (восхищаясь собственной осмотрительностью, я упоминаю, что в ее браке с Бирсфордом есть определенные сложности), рассказываю о внезапном появлении ее прежнего возлюбленного и его требовании бежать вместе.

– Что мне делать? Она не станет говорить со мной. И погибнет. Не думаю, что такой негодяй может перемениться, как она уверяет. Я не могу поговорить об этом со своим мужем. Мама, пожалуйста, посоветуй мне.