Текст книги "Декларация смерти"

Автор книги: Джемма Мэлли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Глава 6

Питер схватывал все на лету. Он быстро усвоил, где что располагается в Грейндж-Холле, а когда Анна решила проверить, запомнил ли он распорядок дня, то с удивлением обнаружила, что Питеру уже удалось вызубрить его наизусть. Она не знала, проявляет ли он прилежность на занятиях, на которых присутствовали только мальчики, но на совместных уроках он вел себя хорошо и был вежлив. Если бы Питер не продолжал с завидным упорством называть ее Анной Кави, он бы теперь ничем не отличался от обычного Лишнего. Ему даже удалось высидеть весь урок естествознания не проронив ни слова, однако после окончания занятий юношу прорвало.

– Это все ложь, ложь, – бормотал он, шаря глазами по сторонам, чтобы убедиться, что его никто не слышит. – Анна, ты должна мне поверить. Матушка-Природа желала совсем другого…

– Ты так думаешь, потому что твои родители попытались схитрить, – твердо сказала Анна, покачав головой. – Нечего злиться на мистера Саржента, злись лучше на своих родителей. Это они нарушили Декларацию. Это из-за них ты очутился здесь.

Разумеется, Питер не согласился и стал спорить. Он вечно спорил. В коридорах, в столовой, всякий раз, когда они могли поговорить без опасения быть услышанными, Питер обрушивался на Грейндж-Холл, на Наставников – одним словом, буквально на все, что знала Анна. В таких случаях, по большей части, она советовала ему проявлять больше уважения к Матушке-Природе и Властям, да и вообще не шуметь зря. Впрочем, иногда любопытство брало верх, и тогда Анна украдкой расспрашивала Питера о его жизни за пределами Грейндж-Холла, притворяясь, что ей не особо интересны его ответы. Правда заключалась в том, что Питер был окошком, через которое Анна могла хотя бы мельком увидеть Внешний Мир, и это искушение девушка была не в силах преодолеть.

Питер рассказал, что жил в Лондоне, в Блумсбери, районе, где много лет назад селились знаменитые писатели. Это заинтересовало Анну, которая по-прежнему, как только подворачивалась возможность, затворялась в Ванной для девочек № 2, чтобы сделать очередную запись в дневнике, смакуя мгновения, когда могла поделиться соображениями об окружающем мире и выплеснуть на страницы свои переживания. В доме, в котором вырос Питер, имелся подвальный этаж, где юноша и провел большую часть своего детства. Его научили читать, писать, пользоваться компьютером и «задаваться вопросами». Он читал книги и газеты. Его поощряли «иметь свое мнение». Сама мысль о том, что можно читать книги, не предназначенные для того, чтобы сделать тебя более Ценным, крайне взволновала Анну. Она считала, что разрешено брать в руки только одобренные Властями учебники по Препарату Долголетия, ведению домашнего хозяйства, а также обширные увесистые труды «Позор Лишних», «Трактат о Бремени Природы и Лишних», превозносившие преимущества Долголетия, подробно объяснявшие проблему Лишних и рассказывавшие о Просвещенном Человеколюбивом Принципе, суть которого заключалась в том, что Лишние должны работать, чтобы искупить грех своего существования. Анна снова и снова перечитывала эти книги, смакуя точность слов и неопровержимость доводов, убеждавших девушку гораздо лучше слов миссис Принсент, что она не имела права появляться на свет, и теперь ей оставалось только усердно трудиться в надежде приносить такую пользу, что ей простится Грех Существования.

С другой стороны, Питер не читал этих книг, но это компенсировалось его знаниями о Внешнем Мире, о том, что Анна даже и не мечтала потрогать или увидеть. Питер поведал ей, что раз в год его тайком возили путешествовать по стране. Они приезжали в уединенное место, где он мог спокойно бегать и кричать, не боясь, что его кто-нибудь увидит или услышит. В эти краткие мгновения свободы он кричал и вопил во всю силу легких, зная, что весь остальной год ему придется таиться и разговаривать шепотом.

Питер мало что рассказывал о родителях, если честно, он вообще о них не говорил, однако отмечал, что взрослые, с которыми он был знаком, являлись членами Подполья. Они сражались с Властями и не желали следовать положениям Декларации. Когда родители Анны вышли из тюрьмы, они тоже присоединились к Подполью, и Питер жил вместе с ними. Он сказал, что они пытаются побольше узнать о том, как используют Лишних.

Анна не очень-то ему и поверила. Кроме того, она терпеть не могла ненавистные ей байки о ее родителях. Однако она дорожила удовольствием, смешанным с чувством вины, которое доставляли ей рассказы Питера о жизни во Внешнем Мире. Мысль о том, что можно вот так запросто, крича и смеясь, пробежаться по полю, приводила ее в восторг. Анна подумала, что это ей очень бы понравилось.

Как-то вечером Питер и Анна, закончив уборку на кухне, вытирали столовые приборы. С тех пор как юношу перевели в Грейндж-Холл, прошло уже больше месяца.

Анна методично брала в руки вилки и ножи из нержавеющей стали и протирала их тряпками, а Питер рассказывал, каково это сидеть под открытым небом у костра, сложенного из плавника, жарить на огне грибы и играть в карты. Что это была за игра – Анна не знала. Потом Питер заговорил о Вирджинии Вулф – писательнице, жившей в Блумсбери много-много лет назад – так много, что ее первая книга была издана аж в 1915 году. Питер сказал, что Вирджиния все время что-то писала, но счастья ей это не принесло и в конце концов она покончила с собой.

Анна слушала Питера в молчании, изо всех стараясь соскрести застывший жир с ножа, который сжимала в руках, – столовые приборы полоскали в теплой воде, как правило смывавшей только самые крупные кусочки пищи, ну а пользование моющими средствами миссис Принсент считала дорогим и вообще излишним. «Интересно, – подумала Анна, – если Вирджиния Вулф была Правоимущей, отчего она вдруг захотела умереть? Вирджиния Вулф, должно быть, могла шуметь сколько душе угодно, ничуть не боясь быть за это наказанной». Анна нахмурилась и тут заметила, что Питер на нее смотрит. Его взгляд по-прежнему смущал Анну, которая считала, что вот так без всякого стыда разглядывать людей все-таки недопустимо.

– Ну чего? – спросила она. – Ты что, не знаешь, что на людей так смотреть нельзя? Это невоспитанно.

Питер осклабился, словно ему было абсолютно наплевать на то, что считается воспитанным, а что нет, как вдруг его лицо сделалось серьезным.

– Ты и вправду ненавидишь своих родителей? – спросил он.

– Ну да, конечно, – не задумываясь, ответила Анна. – Это они во всем виноваты.

– В чем именно?

Анна тяжело вздохнула. Порой Питер становился очень бестолковым.

– Они виноваты в том, что я очутилась здесь. В том, что я несу ответственность. Расплачиваюсь с Матерью-Природой за их грехи. Ты можешь говорить все что хочешь, но Декларацию ввели не с бухты-барахты. На то были серьезные причины. Родители отплатили за щедрость Матери-Природы черной неблагодарностью. Меня просто тошнит от мысли о них.

– И ты искренне веришь в то, что они поступили дурно, а правда на стороне Властей?

– Естественно, – ответила Анна ровным голосом и кивнула. – Ведь все так и есть на самом деле. Ну да, ты с ними знаком, но это ничего не меняет. Их надо засадить в тюрьму на всю оставшуюся жизнь. Они вполне это заслужили. Все. Тема закрыта.

Питер внимательно посмотрел на Анну и крепко обхватил руками ее запястья.

– Твои родители тебя любят, – тихо-тихо сказал он. – Тебя никто не отвергал, ты Анна Кави, и тебя не смели запирать в этих стенах. Вот миссис Принсент заслуживает ненависти. Она промывала тебе мозги, она тебя порола, морила голодом. Она и мне пытается промыть мозги теми же способами. Стоит ей понять, что она не добилась победы, она начнет все по новой. Нам надо бежать отсюда. Нам надо обратно в Лондон.

Скривив рот, Анна воззрилась на Питера.

– Промывала мозги! – с презрением повторила она. – Что это еще за словосочетание? Да так никто не говорит.

– Думаю, этому словосочетанию не учат в Грейндж-Холле, – язвительно улыбнулся Питер, – но оно, тем не менее, существует. Оно означает внушение определенной точки зрения. Все ради того, чтобы заставить тебя поверить в то, что правда – это ложь, в то, что ты не заслуживаешь жить во Внешнем Мире, в то, что тебе надо радоваться собственной участи.

Анна вырвала руки. Глаза щипало от слез. Обычно ей нравилось учить новые слова и выражения, воспринимая их как свое добро, которым она может пользоваться, когда пожелает: запечатлеть на странице дневника или ввернуть в разговоре, всякий раз восхищаясь их свежестью и красотой. Однако в словосочетании «промыть мозги» ничего прекрасного она не нашла. Мыть мозг. Мыть так, чтобы в нем ничего не осталось. Вот что означало это выражение, стоило его разобрать на составные части.

– Если кому-то и надо промыть мозги, так это тебе, – с яростью проговорила она. – Ты ничего не знаешь. Только вранье. Одно сплошное вранье.

– Да нет же, – поспешно произнес Питер, вновь взяв девушку за руку, – я тебе, Анна, не лгу. Мы с тобой можем выбраться отсюда. Вместе. Там снаружи целый мир. Целый мир, представляешь? Он только и ждет нас. А еще нас ждет дом. В Лондоне.

Он глядел на Анну с настойчивостью, и она почувствовала, как поддается, понимая, что ей хочется ему поверить, хотя бы на одно короткое мгновение. Однако она заставила себя высвободить руку. Она не могла его слушать. Не имела права слушать. Любой абзац монографии «Позор Лишних» опровергал доводы Питера, подробно объясняя, в чем именно юноша заблуждался и ошибался.

– Я не хочу в Лондон. Да и вообще ты городишь вздор, – с жаром произнесла Анна. – Мои родители меня не любят. Если бы они меня любили, они бы не стали меня рожать. Что касается миссис Принсент, то, между прочим, именно она попросила меня присмотреть за тобой. Понятия не имею, за что ты ее так ненавидишь. Да, она приказала тебя выпороть, но ведь это ради твоей же пользы, чтобы ты, наконец, усвоил всю право…

Анна заметила, что голос ее дрожит от переполнивших ее чувств, и попыталась себя успокоить. Она с раздражением вытерла глаза.

– Жаль, что миссис Принсент не попросила присмотреть за тобой кого-нибудь другого, – наконец выдавила она из себя мягким тихим голосом. – Мне бы очень хотелось, чтобы ты просто оставил меня в покое.

Питер воззрился на девушку. Его глаза полыхали огнем:

– Не думаю, Анна Кави, что ты сейчас говорила честно. Впрочем, если ты и вправду хочешь, я могу оставить тебя в покое, – с горечью промолвил он. – Но ты все равно ошибаешься. Ошибаешься насчет своих родителей, насчет Грейндж-Холла и миссис Принсент. Я найду способ выбраться отсюда, а тебе придется пойти со мной. Здесь небезопасно.

– Что ты городишь? Что нам здесь угрожает? – с презрением посмотрела на него Анна. – Здесь уж всяко безопасней, чем в бегах. В погоню за тобой пошлют Ловчих, а когда поймают, отправят в лагерь. Твоя беда заключается в том, что ты считаешь себя лучше других Лишних, думаешь, что правила не для тебя писаны. Так вот правила касаются и тебя, а мне лично надоели разговоры о моих родителях и прочей дури. Больше я их не желаю слышать. И не рассчитывай, что я стану вытаскивать тебя из неприятностей.

Питер пожал плечами, но выражение его темных глаз не изменилось. Юноша пристально смотрел на Анну, отчего она, почувствовав себя неуютно, заерзала на месте.

– Ладно, будь по-твоему – спокойно произнес Питер. – Можешь оставаться здесь и стать хорошенькой миленькой служаночкой. Пусть миссис Принсент и вся эта компания говорит тебе, что делать, что думать, точнее, о чем не думать. Мне плевать. То есть я хочу сказать, что дал себя поймать ради того, чтобы отыскать тебя, вернуть тебя родителям, но, впрочем, ладно, не беспокойся об этом. Я уверен, что ты, Анна Кави, будешь счастлива.

– Не смей называть меня так! – закричала Анна, прижав к ушам ладони. – Я тебя не звала…

– Да, в этом ты права, – медленно протянул Питер. Он отвел взгляд в сторону и сложил руки на груди. – Знаешь, нам было непросто выяснить, что ты находишься в Грейндж-Холле. Я не сомневался, что здесь придется несладко. Но я не предполагал, что с тобой будет так трудно. Я думал, ты будешь рада моему появлению.

– А я и рада, – быстро промолвила Анна, сама удивившись сорвавшимся с губ словам. – Но ты во всем заблуждаешься. Тебе здесь будет лучше, правда. Неужели ты не можешь стать мне другом и никуда не сбегать?

Питер покачал головой, и Анна в раздражении закатила глаза:

– Слушай, мне грозят неприятности уже из-за одного того, что я рискнула с тобой об этом заговорить, – промолвила Анна. – Дело в том, что теперь миссис Принсент, похоже, тебя любит. Поэтому, вместо того чтобы всю жизнь прятаться, оставайся лучше у нас. Тебе здесь будет хорошо.

– Я ни на секунду не поверил, что миссис Принсент меня любит, – ответил Питер язвительным голосом. – Она вообще никого здесь не любит. Если Заведующая может бить так, как она била меня, значит, она вообще не способна на такое чувство, как любовь.

Анна потупила взгляд. Питер был прав.

– Если станешь выполнять все правила, тебя не будут бить, – тихо произнесла она.

– Ты, вижу, и вправду купилась на эту чушь. Угадал? – со вздохом спросил Питер. – Ты веришь каждому слову этой ведьмы. Я, в отличие от тебя, – нет. Анна, мы имеем точно такое же право жить на этой планете, как и миссис Принсент. Вернее, у нас даже больше прав. Они обвиняют нас в нарушении законов природы, тогда как сами, решив жить вечно, преступили главный ее закон.

Глаза Питера полыхали пламенем. Анна с ужасом глядела на него. Слова юноши были кощунством. Если его услышат, то накажут плетьми. И ее тоже – просто за то, что слушала.

– Знаешь, – произнес он, – я сматываюсь отсюда. Не хочешь бежать со мной – дело твое. Я не могу ждать тебя вечно. Тебе придется принять решение, Анна Кави. Выбирай. Ты хочешь жить в рабстве или нет?

Анна воззрилась на Питера, затем встала, обнаружив, что у нее дрожат ноги. Да как Питер смел ей сказать, что она рабыня? Опершись рукой о стол, чтобы удержать равновесие, она глубоко вздохнула и заставила себя посмотреть прямо в глаза Питеру.

– Я и так уже все решила, – прошипела она. – Это ты, Питер, веришь во всякие враки. А я – Староста. Староста, понял? Через шесть месяцев я стану Ценной Помощницей. Можешь поломать себе всю жизнь, дело твое, а вот мою жизнь не трогай. Давай, беги, если хочешь, только меня с собой не сманивай. Я не желаю иметь к этому никакого отношения. И с тобой иметь дело я тоже не желаю.

С этими словами она повернулась и вышла, оставив Питера в одиночестве стоять посреди просторного зала столовой. Без единой мысли в голове она перешагнула порог, прошла через крытый двор, отделявший столовую от главного здания, а потом, ускорив темп, направилась к лестнице. Только на третьем этаже Анна поняла, куда несут ее ноги. Вскоре она уже бежала к Ванной для девочек № 2. Оказавшись внутри, убедившись, что комната пуста, и накрепко затворив за собой дверь, Анна, наконец, позволила себе дать волю слезам. Всхлипывая, девушка опустилась на пол.

– Я не Анна Кави, – сквозь плачь произнесла она. – Я не Анна Кави. Я Лишняя Анна. Правда. Я это точно знаю. Пожалуйста, пусть все будет как прежде. Умоляю, пусть все снова встанет обратно на свои места.

Глава 7

3 марта 2140 года

Питер говорит, что я рабыня. Он меня просто бесит. Я не рабыня. Я Лишняя. Я послушная. Я свою судьбу не выбирала – просто так все сложилось, и я не понимаю, отчего Питер хочет, чтобы я из-за этого страдала.

Он говорит, что мне друг, а потом расстраивает так сильно, что у меня перехватывает дыхание – все потому, что он рассказывает про жизнь во Внешнем Мире, и я начинаю воображать, каково это там, а на самом деле мне должно быть все равно, потому что я Лишняя и Внешний Мир мне не принадлежит.

Если бы он и вправду был моим другом, разве стал бы он тогда говорить все эти глупости и гадости?

Питер, в отличие от нас, не испытывает страха. Именно поэтому он опасен. С ним опасно находиться рядом, потому что не знаешь, что он скажет в следующее мгновение, а все, что он говорит, он никогда не осмелится повторить в присутствии миссис Принсент. Впрочем, иногда он рассказывает о чем-то хорошем или же просто смотрит на меня так, что я чувствую не угрозу, а скорее волнение. Хотя это, наверное, одно и то же. Я боюсь, что это происходит оттого, что в глубине души я никакая не будущая Ценная Помощница, а обыкновенная Лишняя, и, как я ни работаю, как ни стараюсь, все равно в итоге «сама себя подвожу», потому что мне нравится запретное, и я делаю то, чего не должна. Вот, например, я сейчас пишу, а это нельзя. Мне нельзя было заводить дневник. Может быть, я ничем не лучше Питера. Может быть, по правде, я сама представляю опасность.

Администрация Воспитательного учреждения старалась по возможности разделять мальчиков и девочек, обитавших в Грейндж-Холле. Во-первых, их спальни располагались на разных этажах, а во-вторых, уроки тоже были разными: едва ли половина занятий были общими, а остальные раздельными. Мальчики и девочки специализировались в разных областях, осваивая особые умения, которые им могли пригодиться в будущем во время работы у хозяев. Да и к жизни в Грейндж-Холле они относились по-разному, неодинаковыми были ухищрения, позволявшие скрасить существование и взглянуть на перспективы в менее мрачном свете.

Девочки, за редким исключением, проводили день за днем, соревнуясь кому из них удастся принести больше пользы и доказать перед Матерью-Природой, что они заслужили право на существование. В то же время, по крайней мере на первый взгляд, между девочками существовала дружба. Когда им изредка удавалось выгадать несколько свободных мгновений, они шептались между собой, обмениваясь запретными мыслями, болтая о том, каково это жить во Внешнем Мире, как, наверное, здорово родиться Правоимущим, когда жизнь, полная радости и ожиданий чего-то хорошего, разворачивается перед тобой подобно мягкому ковру.

На самом деле, их отношения вряд ли можно было назвать дружбой. Жалость, сочувствие, умение сопереживать являлись роскошью, которую девочки-Лишние не могли себе позволить. Жалость и сострадание к ближнему лишь подчеркнули бы собственное скорбное положение каждой, заставив задуматься о своей невеселой участи. Поэтому девочки, несмотря на то что жили бок о бок, всегда оставались настороже, подавляя чувства, заставляя себя забыть о вопросах, на которые имелись неприятные ответы. Воспитанницы Грейндж-Холла даже в редкие моменты отдыха постоянно следили друг за другом, в полной готовности уличить любого даже в самом мелком нарушении правил.

За час до отбоя в тех редких случаях, когда все дела, определенные на день, были закончены, и у девочек в спальне Анны появлялось свободное время, они всегда играли в одну и ту же игру – в Правоимущую и Лишнюю. На время игры одна девочка назначалась Правоимущей, а другая – ее служанкой-Лишней. И та девочка, что становилась Правоимущей, могла потребовать от Лишней все что угодно – от вылизывания пола языком до поедания кала. Чем более изощренной и изобретательной была Правоимущая, придумывая унизительные задания для Лишней, тем больше смеялись и хлопали в ладоши девочки. Развлечение продолжалось вплоть до сигнала к тушению огней, после чего мучения девочки, которой выпала роль служанки, прекращались.

С другой стороны, мальчики не позволяли себе задумываться о будущем, старались не заглядывать слишком далеко вперед в короткую жизнь каторжан, ожидавшую их в перспективе. Беспокойство и недовольство, переживаемые ими, также находили выход в игре. Правила игры были теми же самыми, что и у девочек, – один на одного, остальные – зрители. Но имелось одно отличие. У девочек Правоимущая и Лишняя назначались по очереди, у мальчиков же они оставались неизменными. Сильные третировали слабых, а все остальные смотрели, чувствуя удовольствие при виде каждого удара, испытывая кружащее голову ощущение полной и безраздельной власти над ближним.

Игра продолжалась до того момента, когда зрители больше уже не могли сдерживать себя и устраивали драку, избивая руками и ногами жертву или же всякого, кто оказывался слабее их. Подобное поведение позволяло им, хотя бы ненадолго, почувствовать свободу, забыть о том, что они Лишние, – в жилах стучала кровь, а все что находилось за пределами спальни – прошлое, настоящее и будущее – на некоторое время теряло значение и смысл.

Миссис Принсент и Наставники знали об этих играх, однако вмешивались редко. Более того, Анна сама видела, как миссис Принсент с улыбкой призналась, что Лишние этими играми выполняют ее работу: девочки учатся беспрекословному подчинению хозяйкам-Правоимущим, а мальчики отделяют слабых от сильных и вымещают агрессию друг на друге, поэтому Правоимущий никогда ее не почувствует на себе. Подобная схема применялась часто: мальчикам-Лишним нередко давалось задание на группу, состоящую из двух ребят посильнее и одного – послабее. Сильные помыкали слабым, покуда дети не взрослели, и тяга к дракам и власти не оставляла их. Чтобы подавить жажду и необходимость выплеснуть агрессию, много лет назад проводились опыты по регулировке уровня гормонов, но потом их прекратили, потому что выяснилось, что эксперименты приводят к существенному снижению физической силы Лишних.

Анна больше не участвовала в играх, которые устраивали девочки у нее в спальне. Она как-никак теперь была Старостой, да и вообще уже слишком взрослой для таких глупостей. Всякий раз, когда очередной девочке приходилось испытывать новые унижения, уготованные ей той, кому выпало играть роль Правоимущей, Анна отводила взгляд, но, по правде говоря, дело было не в том, что теперь она занимала должность Старосты. Подлинная причина, в силу которой Анна более не могла взирать на мучительницу и несчастную, вынужденную ей подчиняться, заключалась в том, что зрелище подвергающейся унижениям жертвы более не приносило ей покоя; ей больше не хотелось причинять боль, она стала терять вкус к пыткам и жестокостям и сопровождавшему их притуплению чувств.

Некогда крики восторга подружек при виде того, как какая-нибудь несчастная подвергалась позорному наказанию, поднимали Анне настроение и приносили облегчение. Никакие ужасы ее грядущей жизни не смогли бы сравниться с подобным кошмаром, никто не стал бы ее унижать и топтать так, как «Правоимущая» девушку, сделавшуюся на вечер рабыней. Однако недавно Анна начала понимать, что кошмар ее будущего заключался не в побоях и не в унижении. Он был в осознании того, кем они все являлись. Лишними. Нежеланными гостями. Обузой. Лучше им было вовсе не появляться на свет. И никакая боль не могла заглушить эти мысли или же хоть немного облегчить бремя, которое они возлагали себе на плечи.

Однажды, когда Анна вернулась из Ванной для девочек № 2, игра была в самом разгаре. Шейле выпала роль служанки, а Тане – ее хозяйки. При виде развернувшейся перед ней картины Анна почувствовала, как в животе все сжалось от предчувствия чего-то дурного. Таня была на год младше Анны и, опять же, на год старше Шейлы. Таня провела в Грейндж-Холле всю свою жизнь – чуть ли не с самого рождения. Она была высокой ширококостной девочкой с темно-коричневыми волосами и еще более темными карими глазами. Таня возвышалась над Шейлой, такой маленькой, что казалось, подуй ветер – и ее унесет прочь.

У Шейлы были светло-рыжие волосы, под стать веснушкам, покрывавшим ее тонкую, белую до синевы кожу. Из-за хрупкого телосложения, веснушек, а вдобавок и глаз водянисто-голубого цвета она становилась легкой жертвой для тех, кто хотел оскорбить и унизить ее, а нежелание идти на поводу у своих преследователей, подкрепленное стальной волей, только еще больше распаляло обидчиков. Шейлу в Грейндж-Холле не задирал только ленивый, покуда несколько лет назад Анна с неохотой не стала за нее заступаться, всякий раз принимая брошенный вызов на себя.

Анна прошла мимо, отведя взгляд, не обращая внимания на предложения остановиться и посмотреть. Девушка попыталась убедить себя, что игра ее не касается. Однако к тому моменту, когда она добралась до постели, крики на другом конце спальни стали громче, и Анна с неохотой посмотрела в сторону играющих. Посмотрела и нахмурилась. Она ожидала увидеть, как Шейла выполняет какое-нибудь унизительное задание или просто лежит лицом в пол, придавленная ногой Тани, поставленной ей на затылок. К удивлению Анны, Шейла просто стояла возле Таниной кровати. Из глаз рыжеволосой девочки лились слезы, она дрожала всем телом и мотала головой.

Анна снова отвела взгляд, однако оглушительные крики следящих за игрой девочек не давали ей покоя, и она опять поглядела в их сторону. Шейла по-прежнему стояла перед Таней. Теперь щеки девочки горели красным, что было, без всякого сомнения, следом, оставленным парой пощечин. Кроме этого, никаких других ран и увечий заметно не было.

Закусив губу, Анна подошла к кучке Лишних. Таня возвышалась над Шейлой, впившись ей взглядом в глаза, и вновь и вновь тихим голосом повторяла:

– Скажи. Скажи. Скажи.

Шейла, стиснув крохотные кулачки, мотала из стороны в сторону головой.

– Пора спать, – помедлив несколько секунд, промолвила Анна. – Прекратите игру!

Несколько Лишних, обернувшись, странно посмотрели на Анну, а Таня, не отрывая глаз от Шейлы, покачала головой:

– Она еще не выполнила то, что я ей приказала. Пока она этого не сделает, игру останавливать нельзя.

Анна перевела взгляд на рыжую девочку:

– Ну давай же, Шейла, – поторопила она. – Делай что она сказала, и мы все пойдем спать.

– Нет, – голос Шейлы был мягким, тихим, но преисполненным такой решимости, что у Анны екнуло сердце. Слово «нет» было запрещенным. Надо выполнять все, чего только тебе ни прикажет Правоимущий, – в этом заключалась суть. Никто ни разу не сказал «нет». Отчего же вдруг Шейла стала упорствовать?

– Шейла, это же игра. Ты должна делать что тебе скажут, – промолвила Анна, чувствуя как напряжение в воздухе нарастает вместе с азартом, с которым Лишние наблюдали за разворачивающейся перед ними сценой.

– Не буду, – только и ответила Шейла, – не буду.

Анна посмотрела на Таню.

– Что ты велела ей сделать? – спросила она. – Если Шейле надо выйти из спальни или нагрубить миссис Принсент, то сама знаешь – правила это запрещают.

– Я просто попросила ее кое-что сказать, – холодно улыбнулась Таня. – Вот и все. А она не хочет. Так что пока не скажет, игра не кончится.

– Кое-что сказать? – переспросила Анна. – И все? – Она перевела взгляд на рыжую девочку. – Ну давай же, Шейла. Говори. И плевать, что это значит.

Шейла покачала головой. Она была бледна, но от страха или ярости, Анна затруднялась определить.

– Что ты велела ей сказать? – обратилась она к Тане.

– Что она ненавидит родителей. Что ее родители – уголовная сволочь, и они заслуживают смерти, – торжествующе призналась Таня.

– Я никогда такого не скажу, – тихо промолвила Шейла. – Делайте со мной что хотите. Не скажу, и все.

– Придется, – со злобой в голосе тут же отозвалась Таня. – Я твоя хозяйка. Ты должна делать все, что я тебе велю, а не то мы тебя отделаем. А если ты и после этого откажешься подчиняться, я скажу миссис Принсент, что ты Не Знаешь Своего Места.

Анна смотрела, как Шейла, выпрямившись, храбро стояла перед Таней, не обращая внимания на текущие по щекам слезы, и вдруг поймала себя на том, что думает о Питере, а в ее ушах эхом отдаются его слова: «Твои родители любят тебя, Анна Кави. Они тебя любят».

Наконец, девушка взяла себя в руки:

– Шейла, тебе надо сказать, что она просит, – ровным, ничего не выражающим голосом произнесла Анна, – ведь, в конце концов, это правда.

Шейла сощурилась и отчаянно замотала головой:

– Это неправда, – прошептала она. – Я не стану такого говорить.

Танино лицо залилось краской.

– Она мне покорится, – с жаром выдохнула она. – Сейчас я ее хозяйка. Она сделает все, что я ей скажу.

– Ты мне не хозяйка, – неожиданно возразила Шейла. – У меня вообще нет хозяев. Я не Лишняя. Мои родители меня любят. Я Правоимущая. Это я тебя ненавижу. Я вас всех ненавижу.

Таня воззрилась на нее, широко раскрыв рот, а потом, придя в себя, замахнулась и со всей силы снова закатила Шейле пощечину, после чего повалила ее на пол и стала бить ногами.

– Так с хозяевами не разговаривают, – орала она. – Я тебя научу вести себя как полагается. Ты, Шейла, Лишняя. Лишняя, поняла? Ты мразь. Ты даже не заслуживаешь дышать со мной одним воздухом. Ты мразь, Шейла, мразь и дрянь! – Таня обвела столпившихся девочек полыхающим взором. – Вы все мрази, – в ярости произнесла она. – Все. Мрази и гадины.

И тут Шарлотта – невысокая коренастая девочка из подготовительной группы, которая спала рядом с Анной, не выдержала и рванулась вперед:

– Если здесь и есть мразь, так это ты, – объявила она и, скрестив руки на груди, угрожающе взглянула на Таню. – Ты даже готовить толком не умеешь. Ты дрянь, и пользы от тебя ноль. Тебя никто не захочет взять на работу, и в итоге усыпят, потому что от тебя никакого толку.

– Я умею готовить, – ответила Таня, расправляя плечи и переводя полыхающий взгляд с Шейлы на Шарлотту. – Да и шью я получше, чем ты. Это тебя никто не захочет брать на работу, потому что ты уродина. Думаешь, такую образину, как ты, пустят в приличный дом? Сейчас, жди! Никто на тебя и смотреть не захочет, даже если ты вызубришь все правила этикета и станешь невидимой. Ты все равно будешь уродиной.

Анна кинула взгляд на Шейлу, которая медленно отползала от Тани. Рыжеволосая девочка не могла разогнуться от боли, но, несмотря на это, с ее лица не сходило решительное выражение. Что же до Шарлотты, то она, в отличие от Шейлы, собиралась продолжить выяснение отношений. Бросившись на Таню, она схватила ее за волосы и повалила на пол.

– Маленькая гадкая дрянь, – выдохнула она и дала Тане пощечину.

Тане удалось откатиться в сторону и ударить противницу ногой. Вскрикнув, Шарлотта тоже повалилась на пол. Но прежде чем Тане удалось встать, неожиданно вскочила Шейла. Она набросилась на Таню и принялась молотить ее маленькими кулачками.

– Прекратить! – изо всех сил закричала Анна. – Игра закончена. Марш в постель!

– И не подумаю, – ответила Шарлотта, посмотрев прямо в глаза Анне. – Мне не хочется спать.

– Лишняя Шарлотта, ты должна Знать Свое Место! – сощурившись, прогремела Анна. – Я сказала, пора спать. Ты обязана делать как я велю.

Стряхнув с себя Шейлу, поднялась на ноги Таня.

– А что, если мы тебя не послушаемся? – с вызовом спросила она. – Что ты тогда будешь делать?

– Тогда вас накажут, – с яростью в голосе отозвалась Анна, – потому что я Староста.

– Я Староста, – передразнила ее Таня, и несколько девочек рассмеялись. – Старостам тоже надо Помнить Свое Место, – она расправила плечи и обвела взглядом собравшихся в поисках моральной поддержки. – Может, Анна, настало время и тебе сыграть вместе с нами? Может, тебе уже хватит задирать нос и строить из себя начальницу? Может, тебе напомнить, кто ты есть на самом деле? Что ты есть. Ты всего-навсего Лишняя. Точно такая же, как и все мы.