Текст книги "Мэдук"

Автор книги: Джек Холбрук Вэнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Сидя в Камере Вздохов и схватившись толстыми пальцами за ручку буковой кружки, король Казмир напрягал ум вопросами, которые задавал себе уже тысячу раз: «Кто этот сын, будь он трижды проклят?

Как его зовут? Где он прячется, ускользая от внимания самых искусных и пытливых шпионов? А! Если бы я только знал! Я смел бы это препятствие со своего пути, как ураганным ветром!»

Как всегда, однако, на эти вопросы не было ответа, и безвыходное беспокойство не проходило. Мэдук давно уже официально признали дочерью принцессы Сульдрун, отречься от нее было практически невозможно. Для того, чтобы придать законность ее существованию, сочинили романтическую легенду о благородном рыцаре, тайком приходившем на свидания с Сульдрун в старом саду, о брачной церемонии, состоявшейся при лунном свете, и о ребенке, превратившемся в чудесную маленькую принцессу, любимицу всего двора. Легенда эта была ничем не хуже любых других и, подобно многим сказкам, в каком-то смысле почти соответствовала действительности – если не считать факта подмены ребенка, во всем Хайдионе известного только королю. Никто уже не заботился о том, чтобы установить личность любовника Сульдрун – опять же, кроме короля Казмира, в ярости бросившего несчастного молодого человека в подземную темницу, не поинтересовавшись предварительно тем, как его звали.

У Казмира присутствие принцессы Мэдук вызывало только раздражение, доходившее до исступления. Согласно общепринятым представлениям, дети эльфов и фей, вскормленные человеческой пищей и выросшие среди людей, постепенно теряли волшебные свойства и становились практически неотличимыми от обычных смертных. Но в некоторых случаях – по словам ведунов, знакомых с повадками лесного народца – подкидыши такого рода, озорные и коварные, взбалмошные и неуживчивые, сохраняли диковатый характер и отличались необъяснимыми странностями. Казмир иногда спрашивал себя, не взял ли он на себя слишком большой риск, выкормив столь ненадежное существо. Действительно, Мэдук отличалась от других девушек, воспитывавшихся при дворе, а иногда проявляла черты характера, вызывавшие у короля замешательство и даже тревогу.

Тем временем, Мэдук еще ничего не знала о своем истинном происхождении. Она считала себя дочерью принцессы Сульдрун – почему бы она стала в этом сомневаться, если в этом никто не сомневался? Тем не менее, королева Соллас и дамы, обучавшие ее придворному этикету, рассказывали ей истории, расходившиеся в подробностях, что заставляло о многом задуматься. Принцессу Мэдук воспитывали леди Будетта, леди Дездея и леди Мармона. Мэдук недолюбливала каждую из трех воспитательниц и ни одной не доверяла, потому что каждая из них по-своему пыталась сделать Мэдук не тем, чем она была, а Мэдук твердо решила оставаться собой.

Девятилетняя Мэдук, длинноногая и подвижная – даже непоседливая – издали выглядела почти как мальчик, но у нее была лукавая и привлекательная девичья физиономия. Иногда она перевязывала копну золотисто-медных кудрей черной лентой, но нередко распускала волосы, позволяя локонам болтаться на лбу и закрывать уши. Взор ее небесно-голубых глаз заставлял таять все сердца; ее широкий рот находился в постоянном движении: губы то растягивались, то поджимались, их уголки то поднимались, то опускались, причем нередко не в унисон, отражая изменчивые и противоречивые чувства. Мэдук считали непослушной и своевольной; пытаясь определить ее темперамент, окружающие прибегали к таким выражениям, как «капризная воображуля» и «неисправимо испорченный ребенок».

Когда Казмир впервые узнал правду о происхождении Мэдук, сначала он не мог поверить своим ушам, пребывая в состоянии шока, а затем пришел в такую ярость, что, если бы в этот момент Мэдук попалась ему под руку, он вполне мог бы свернуть ей шею. Успокоившись, Казмир понял, что ему оставалось только сделать хорошую мину при плохой игре: так или иначе, через несколько лет ему, несомненно, удалось бы выгодно выдать принцессу замуж.

Покинув Камеру Вздохов, Казмир направился в свои частные апартаменты. По пути он проходил по верхнему коридору с внутренней стороны Королевской башни; коридор превращался в сводчатую галерею, открывавшуюся на служебный внутренний двор с высоты примерно в два человеческих роста. Выйдя в галерею, король тут же остановился, заметив Мэдук – девочка стояла на цыпочках, наклонив голову над балюстрадой в арочном проеме, и приглядывалась к чему-то внизу, на служебном дворе.

Нахмурившись, Казмир не двигался с места и продолжал наблюдать: как всегда, поведение принцессы вызывало у него подозрения, смешанные с раздражением. Король заметил, что на балюстраде рядом с локтем Мэдук находилась миска, наполненная подгнившими плодами айвы, причем один из плодов она осторожно взяла пальцами правой руки.

Не замечая Казмира, Мэдук подняла руку, прицелилась и кинула айву в какую-то цель, находившуюся на дворе. Пронаблюдав за результатом, она весело отскочила от балюстрады, давясь от смеха.

Казмир прошествовал к принцессе и остановился рядом, сурово взирая на нее сверху: «Какими еще шалостями ты занимаешься?»

Застигнутая врасплох, девочка резко обернулась, запрокинув голову с полуоткрытым ртом. Облокотившись на балюстраду, король взглянул вниз через арочный проем: прямо под ним стояла багровая от злости леди Дездея, убиравшая платком остатки айвы с шеи и корсета и озиравшаяся в попытке определить виновника неслыханного хулиганства; ее модная треугольная шляпка сбилась на сторону, повредив тщательно ухоженную прическу. Заметив смотревшего сверху короля Казмира, Дездея оцепенела от изумления, лицо ее вытянулось. Несколько долгих секунд она не могла собраться с мыслями. Затем, оправившись, она опустилась в церемонном реверансе, поправила шляпку и поспешила скрыться во дворце.

Казмир медленно повернулся к принцессе: «Почему ты бросаешься фруктами в леди Дездею?»

«Потому что Дездея вышла на двор первая – Будетту и Мармону я еще не видела», – с обезоруживающей откровенностью пояснила Мэдук.

«Вопрос заключается не в этом! – отрезал король. – Теперь леди Дездея считает, что я швырнул в нее гнилую айву!»

Мэдук серьезно кивнула, выражая полное согласие: «Может быть, так даже к лучшему. Теперь ей придется хорошенько подумать о своем поведении; если бы она считала, что айва упала на нее с неба, она могла бы решить, что это просто случайность».

«Неужели? И чем леди Дездея заслужила столь суровое наказание?»

Мэдук с удивлением раскрыла большие голубые глаза: «Прежде всего, государь, она бесконечно надоедает с поучениями и попреками, просто остановиться не может! Кроме того, она еще и хитрющая, как крыса – подслушивает, подглядывает, все вынюхивает, обо всем догадывается! А еще она требует – вы не поверите! – чтобы у меня швы получались ровно, как по линейке!»

«А! – махнул рукой Казмир, уже терявший интерес к происшествию. – Тебе пора бы остепениться. Чтобы больше ни в кого не бросалась фруктами, слышишь?»

Мэдук нахмурилась и пожала плечами: «Лучше бросаться фруктами, чем другими вещами. Если уж сравнивать, леди Дездея, наверное, предпочтет, чтобы в нее кидали фруктами».

«Другими вещами тоже нельзя бросаться! Принцессы королевской крови должны выражать неудовольствие изящно и благосклонно».

Мэдук задумалась: «Что, если другие вещи будут падать ей на голову сами по себе?»

«Нельзя допускать, чтобы какие-либо вещества или предметы – грязные, дурно пахнущие, причиняющие ушибы или царапины, вызывающие отвращение и какие бы то ни было – падали под собственным весом или как-либо иначе, будучи направлены твоей рукой или оставлены тобой в том или ином месте, на леди Дездею, на леди Будетту, на леди Мармону или на кого-нибудь еще. Короче говоря, немедленно перестань хулиганить!»

Мэдук досадливо поджала губы; по-видимому, на короля Казмира не действовали ни логика, ни красноречие. Мэдук решила не тратить лишних слов: «Как будет угодно вашему величеству».

Бросив еще один грозный взгляд на служебный двор, Казмир продолжил путь. Мэдук задержалась на минуту, а затем последовала за королем по сводчатой галерее.

Глава 2

Допущения Мэдук оказались ошибочными. Происшествие на служебном дворе оказало существенное воздействие на леди Дездею, но не побудило ее тут же изменить философские воззрения, а следовательно и методы обучения принцессы. Торопливо шагая по полутемным коридорам Хайдиона, леди Дездея находилась в полном замешательстве. Она спрашивала себя: «Чем я провинилась? Каким проступком я вызвала такую реакцию его величества? И, прежде всего, почему он предпочел выразить неудовольствие столь необычайным способом? Не скрывается ли в этом некое символическое значение, ускользающее от моего внимания? Его величество не может не знать, как прилежно и самоотверженно я тружусь на благо принцессы! Все это чрезвычайно странно!»

Войдя в Большой зал, леди Дездея сделала несколько шагов и замерла – новое подозрение пришло ей в голову: «Нет ли здесь более глубокой подоплеки? Может ли быть, что я стала жертвой интриги? Какое еще объяснение можно подыскать случившемуся? Или – если представить себе немыслимое – возможно ли, что его величество находит мою персону отталкивающей? Невозможно отрицать, что моя внешность свидетельствует скорее о представительности и хорошем воспитании, нежели о жеманном кокетстве, свойственном какой-нибудь пустоголовой вертихвостке, напомаженной и надушенной, готовой из кожи лезть, чтобы мужчины бегали за ней, высунув язык. Но благородный человек, разбирающийся в людях, конечно же, не может не замечать мою внутреннюю красоту, порожденную зрелостью и духовным самоусовершенствованием!»

Действительно, внешность леди Дездеи, как она и подозревала, нельзя было назвать вызывающей симпатию с первого взгляда. Ширококостная и плоскогрудая, с непропорционально длинными голенями и тощим задом, вытянутым лицом она напоминала лошадиную морду, и мелко завитые локоны соломенного оттенка не помогали устранить это впечатление. Несмотря на все свои недостатки, леди Дездея слыла специалисткой в том, что касалось благопристойности, и досконально разбиралась в тончайших нюансах придворного этикета («Отвечая на обращение благородного кавалера, настоящая леди не стоит, уставившись на него, как цапля, только что проглотившая рыбу, но и не позволяет себе расплываться в идиотской ухмылке. Нет! Она застенчиво отзывается на комплимент благонравным замечанием и приятной, но не чересчур самодовольной улыбкой. Она следит за тем, чтобы ее фигура сохраняла осанистую стройность, не переступает с ноги на ногу и не подпрыгивает, не вертит плечами или бедрами. Ее локти остаются прижатыми к телу, а не растопыриваются в стороны. Наклонив голову, леди может заложить руки за спину, если считает такое движение достаточно изящным. При этом само собой разумеется, что она должна смотреть на собеседника, а не считать ворон, и тем более не подзывать проходящих мимо подруг, не плевать на пол и не смущать кавалера неуместными шутками»).

Весь жизненный опыт леди Дездеи, однако, не подготовил ее ни к чему, напоминающему ситуацию, возникшую на служебном дворе. Продолжая лавировать по галереям и переходам Хайдиона, воспитательница принцессы не успокаивалась – напротив, ее растерянное возбуждение только возрастало. Наконец леди Дездея явилась в частные апартаменты королевы Соллас и была допущена в гостиную ее величества. Соллас полулежала на большом диване, окруженная бархатными зелеными подушками. За ней стояла горничная Эрмельгарта, занятая обработкой каскадов бледных тонких волос королевы. Распустив тяжелые косы, горничная припудрила королевскую шевелюру питательной смесью тертого миндаля, каломели и жженых павлиньих костей, истолченных в порошок. Волосы надлежало расчесывать, пока они не начинали блестеть, как бледно-желтый шелк, после чего их аккуратно укладывали в пару валиков, закрепленных шелковыми сетками, усеянными мелкими сапфирами.

К вящему огорчению Дездеи, в гостиной присутствовали еще три персоны. У окна занимались вышиванием леди Бортруда и леди Партенопа, а рядом с королевой, на табурете, заставлявшем свисать его жирные ягодицы, скромно восседал отец Умфред. Сегодня на священнослужителе была бурая фланелевая ряса с откинутым на спину капюшоном. Его тонзура обнажала бледный плоский череп, окаймленный порослью коричневато-мышиного оттенка; на курносом лице с пухлыми белыми щеками и маленьким розовым ртом выделялись влажные, выпуклые темные глаза. Отец Умфред официально занимал должность духовника королевы; сегодня он держал в холеной руке пачку эскизов, изображавших в различных аспектах новую базилику, строившуюся на оконечности мыса к северу от гавани.

Леди Дездея приблизилась на пару шагов и начала было говорить, но королева Соллас остановила ее движением пальцев: «Одну минуту! Как вы могли заметить, я занята».

Закусив губу, Дездея отступила и стала ждать, пока Умфред демонстрировал один за другим зарисовки, вызывавшие у королевы тихие возгласы энтузиазма. Соллас позволила себе только один упрек: «Если бы только мы могли воздвигнуть храм поистине величественных пропорций, заставляющий поблекнуть все архитектурные достижения мира!»

Отец Умфред с улыбкой покачал головой: «Будьте уверены, дражайшая королева! Базилика Святейшей Соллас, возлюбленной ангелами небесными, воссияет божественным озарением превыше большинства храмов Господних!»

«Смею ли я надеяться?»

«Без сомнения! Благочестие не измеряется величиной и тяжестью. Будь это так, крохотный младенец, освященный обрядом крещения, не занимал бы более почетное место в Царствии Небесном, чем дикая бестия, сотрясающая клетку топотом и бешеным ревом!»

«Как всегда, вы умеете взглянуть на суетные заботы в надлежащей перспективе!»

Леди Дездея больше не могла сдерживаться. Она решительно пересекла гостиную и, наклонившись, пробормотала королеве на ухо: «Ваше величество, мне необходимо срочно поговорить с вами наедине».

Поглощенная эскизами, Соллас рассеянно отмахнулась: «Будьте добры, потерпите! Мы обсуждаем серьезные вопросы». Королева прикоснулась пальцем к наброску: «Несмотря ни на что, мы могли бы добавить здесь внутренний дворик с подсобными помещениями с обеих сторон, вместо того, чтобы устраивать их вдоль трансепта, и тогда освободилось бы место для пары апсид поменьше, с отдельной часовней в каждой».

«Дражайшая королева, чтобы это сделать, пришлось бы укоротить неф на такое же расстояние».

Соллас капризно развела руками: «Но я не хочу укорачивать неф! Наоборот, я хотела бы удлинить его еще ярдов на пять, а также углубить алтарную нишу за апсидой. Тогда мы могли бы установить роскошную запрестольную перегородку!»

«В принципе это превосходная идея! – заявил отец Умфред. – Тем не менее, следует учитывать, что фундамент уже заложен. А фундаментом определяются размеры базилики».

«Неужели нельзя хотя бы немного увеличить фундамент?»

Умфред печально покачал головой: «К сожалению, наши возможности ограничены отсутствием средств! Если бы у нас было достаточно денег, все было бы возможно».

«Ну вот, опять! Каждый раз одно и то же! – помрачнела королева. – Неужели все эти каменщики, землекопы, каменотесы или как их еще называют – неужели все они настолько падки на золото, что не хотят ничего сделать от души, во славу церкви?»

«Увы, так оно всегда было, дражайшая государыня! Тем не менее, я ежедневно молюсь о том, чтобы его величество проявил свою щедрость во всей ее полноте и приказал удовлетворять наши нужды из государственной казны».

Королева Соллас удрученно хмыкнула: «К сожалению, его величество не рассматривает обустройство базилики как задачу первостепенного значения».

«Королю не следовало бы забывать об одном немаловажном обстоятельстве, – задумчиво произнес отец Умфред. – После того, как базилику построят, она будет приносить доход. Желающие утолить духовную жажду, поклониться Всевышнему и воспеть ему хвалу начнут стекаться в столицу Лионесса со всех концов Хайбраса и с других островов, принося дары и пожертвования, золото и серебро! Таким образом они надеются порадовать силы небесные и заслужить их благодарность».

«Их дары порадуют и меня, если они помогут подобающим образом украсить нашу церковь».

«С этой целью необходимо заручиться привлекательными мощами и реликвиями, – мудро заметил отец Умфред. – Ничто не открывает кошельки лучше чудотворной реликвии! Король должен это понимать! Паломники вносят вклад в общее благосостояние страны – и, следовательно, неизбежно пополняют государственную казну. Учитывая все последствия их приобретения, реликвии и мощи чрезвычайно полезны».

«Конечно, мы не можем обойтись без реликвий! – воскликнула Соллас. – Но где их приобрести?»

Умфред пожал плечами: «Это непросто; многие лучшие экземпляры уже разобраны. Тем не менее, усердные поиски все еще позволяют находить уникальные вещи – изредка их приносят в дар или предлагают в продажу. Освобождение святынь, захваченных неверными, способствует пополнению запаса реликвий. А иногда их удается обнаруживать в самых неожиданных местах. Чем раньше мы начнем такие поиски, тем лучше».

«Эту возможность нужно будет обсудить подробнее», – решительно сказала королева, после чего повернулась и резко спросила: «Оттилия, что с вами? Вы явно не находите себе места!»

«Вы правы, ваше величество, – сокрушенно призналась леди Дездея. – Я в полной растерянности; не знаю, что и думать».

«Тогда расскажите, что случилось, и мы вместе поможем найти выход из вашего затруднения».

«Боюсь, ваше величество, что такие сведения я могу сообщить вам только наедине».

Королева Соллас недовольно подняла брови: «Что ж, если вы настаиваете, мы примем меры предосторожности». Она повернулась к фрейлинам: «Возникает впечатление, что нам придется уступить капризу леди Дездеи. Я приму вас позже. Эрмельгарта, когда ты будешь нужна, я тебя вызову».

Надменно задрав носы, Бортруда и Партенопа удалились из гостиной вслед за горничной. Отец Умфред задержался, но никто не предложил ему остаться, и он тоже вышел.

Без лишних слов леди Дездея изложила последовательность событий, вызвавшую у нее такое смятение: «Принцессе Мэдук как раз пора было заняться дикцией, что совершенно необходимо – она то проглатывает, то распевает гласные, как портовая потаскушка. Когда я проходила по служебному двору, направляясь с этой целью в апартаменты принцессы, мне на шею шлепнулся кусок прогнившего фрукта, явно намеренно брошенный сверху. Должна признаться, что я сразу стала подозревать принцессу, время от времени позволяющую себе подобные проказы. Тем не менее, взглянув вверх, я обнаружила на галерее его величество, наблюдавшего за мной с исключительно странным выражением лица. Если бы у меня было необузданное воображение и если бы на галерее оказался кто-нибудь другой, а не его августейшее величество – а он, конечно же, руководствуется самыми разумными соображениями во всех своих действиях – я могла бы сказать, что заметила на его лице торжествующую усмешку или, точнее выражаясь, выражение мстительного злорадства!»

«Невероятно! – развела руками королева Соллас. – Как это может быть? Я изумлена не меньше вашего. Его величество, как известно, не расположен дурачиться и проказничать».

«Разумеется! Тем не менее…» – леди Дездея раздраженно обернулась, так как в гостиную – с лицом, искаженным гневом – ворвалась леди Триффин.

«Нарцисса! – сухо сказала ей леди Дездея. – Будьте добры, обратите внимание на то, что я обсуждаю с ее величеством самый серьезный вопрос. Если бы вы могли подождать…»

Леди Триффин, женщина не менее строгой и внушительной внешности, нежели леди Дездея, оборвала ее яростным взмахом руки: «Это ваши вопросы могут подождать! То, что я хочу сказать, нужно сказать сейчас же! Только что – с тех пор и пяти минут не прошло – когда я проходила по кухонному двору, мне на голову свалилась перезревшая айва, брошенная с верхней галереи!»

Королева Соллас издала гортанный возглас отчаяния: «Опять?»

«Что значит „опять“? Ничего подобного раньше не было. И я говорю чистую правду! Возмущение придало мне бодрости; я взбежала по лестнице, чтобы поймать хулигана и устроить ему нагоняй – и кто, по-вашему, улепетывал мне навстречу, ухмыляясь и хихикая? Принцесса Мэдук!»

«Мэдук?!» – одновременно и с одинаковым недоумением вскричали королева Соллас и леди Дездея.

«А кто еще? Бесстыдница не выразила ни малейшего смущения и даже попросила меня отойти в сторону, чтобы она могла пройти. Тем не менее, я ее задержала и спросила: „Зачем ты швырнула в меня айвой?“ А она ответила, совершенно серьезно: „Мне не попалось под руку что-нибудь получше, и я воспользовалась айвой в полном соответствии с указаниями его величества“. Я воскликнула: „Как это понимать? Его величество рекомендовал тебе бросаться гнилыми фруктами?“ А она говорит: „Надо полагать, король считает, что вы и леди Дездея – невыносимо занудные пустомели, вечно пристающие с бесполезными наставлениями“!»

«Поразительно! – отозвалась леди Дездея. – Ничего не понимаю!»

Леди Триффин продолжала: «Я сказала принцессе: „Из уважения к твоему высокому положению, я не могу наказать тебя так, как ты заслуживаешь, но немедленно сообщу о твоем возмутительном поведении ее величеству!“ На что принцесса безразлично пожала плечами и убежала вприпрыжку, как ни в чем не бывало. Достопримечательное поведение, не правда ли?»

«Достопримечательное, но не единственное в своем роде! – возразила леди Дездея. – Я пострадала таким же образом, но в моем случае король Казмир собственноручно изволил швырнуть в меня фруктом».

Некоторое время леди Триффин не могла найти слов, после чего пробормотала: «Тогда я тоже ничего не понимаю».

Королева Соллас тяжело поднялась на ноги: «Нужно выведать всю подноготную этого дела! Пойдемте! Мы скоро узнаем, что к чему!»

Королева – в сопровождении двух дам и ненавязчиво следовавшего за ними отца Умфреда – прервала совещание короля Казмира с главным сенешалем, сэром Мунго, и королевским секретарем Паквином.

Обернувшись, Казмир нахмурился и медленно встал: «Дражайшая Соллас, какое срочное дело, по-вашему, важнее вопросов, обсуждаемых в королевском совете?»

«Нам нужно поговорить наедине, – упорствовала Соллас. – Будьте добры, отпустите советников – хотя бы на несколько минут».

Заметив леди Дездею и ее возбужденное состояние, Казмир догадался о цели внеурочного визита. Сэр Мунго и Паквин вышли из кабинета. Указав пальцем на отца Умфреда, король обронил: «Ты тоже можешь идти».

Расплывшись в безмятежной мягкой улыбке, Умфред удалился.

«А теперь – в чем дело?» – вопросил Казмир.

Запинаясь и путаясь, Соллас разъяснила положение вещей. Казмир выслушал ее с невозмутимым терпением.

Закончив рассказ, королева заметила: «Теперь вы понимаете причину моего беспокойства. По существу, нас озадачивает тот факт, что вы соизволили бросить фруктом в леди Дездею, а затем порекомендовали принцессе Мэдук сделать то же самое с леди Триффин».

Казмир обратился к Дездее: «Сейчас же приведите сюда Мэдук».

Леди Дездея вышла из кабинета и через некоторое время вернулась с неохотно следовавшей за ней Мэдук.

Король сдержанно обратился к принцессе: «Я приказал тебе больше не бросаться фруктами».

«Действительно, ваше величество, я получила от вас такое указание в отношении леди Дездеи, причем вы посоветовали мне не пользоваться более оскорбительными или причиняющими боль предметами – опять же, в отношении леди Дездеи. И я в точности выполнила ваши указания».

«Но ты швырнула айву в леди Триффин. Разве я советовал тебе это делать?»

«Я так поняла ваши слова, так как вы не упомянули леди Триффин».

«Ага! По-твоему, я должен был поименно перечислить всех обитателей Хайдиона, а также все предметы и материалы, которыми в них нельзя бросаться?»

Мэдук пожала плечами: «Как видите, ваше величество, когда существуют сомнения, возможны ошибки».

«И ты испытывала сомнения по этому поводу?»

«Совершенно верно, ваше величество! Мне казалось, что по справедливости каждая из воспитательниц должна подвергаться одинаковому обращению, позволяющему им пользоваться одними и теми же преимуществами».

Казмир улыбнулся и кивнул: «Упомянутые тобой преимущества с трудом поддаются пониманию. Не могла бы ты точнее их определить?»

Мэдук наклонила голову и нахмурилась, разглядывая пальцы: «Разъяснение этих преимуществ может занять много времени и нагнать на вас скуку – а я не хотела бы показаться такой же занудой, как леди Дездея и леди Триффин».

«Будь любезна, сделай нам одолжение. Даже если мы соскучимся, в данном случае это простительно».

Мэдук тщательно выбирала слова: «Мои наставницы, несомненно – весьма благовоспитанные дамы, но изо дня в день они ведут себя одинаково и говорят одно и то же. Они не умеют вставить острое словцо, приготовить сюрприз или рассказать о новых и удивительных событиях. Я подумала, что, может быть, если с ними случится таинственное приключение, оно расшевелит их умственные способности и сделает их разговоры не такими утомительно однообразными».

«Таким образом, ты руководствовалась исключительно благими намерениями?»

Мэдук с подозрением взглянула на короля: «Конечно, я ожидала, что сначала они не выразят никакой благодарности и, возможно, даже немного обидятся, но в конце концов оценят мою помощь по достоинству, потому что осознают существование в этом мире вещей чудесных и удивительных, и все их мироощущение станет более восприимчивым и жизнерадостным».

Леди Дездея и леди Триффин выразили тихими возгласами изумление и негодование. Губы короля Казмира растянулись в жесткой усмешке: «Таким образом, ты считаешь, что твои поступки пошли на пользу воспитательницам?»

«Я сделала все, что могла, – храбро отозвалась Мэдук. – Они на всю жизнь запомнят этот день! Разве они могут сказать то же самое о вчерашнем дне?»

Казмир повернулся к королеве: «Принцесса убедительно обосновала аргумент, заключающийся в том, что ее помощь окажется полезной как леди Дездее, так и леди Триффин, даже если эта помощь выражалась в форме дерзкого хулиганства. Тем не менее, принцесса заслуживает не менее альтруистического обращения, нежели ее обращение с другими, в связи с чем предлагаю сделать этот день не менее памятным для нее, чем для ее наставниц – с помощью ивовой розги или даже жестяной линейки. В конечном счете это всем пойдет на пользу. Однообразное прозябание леди Дездеи и леди Триффин будет должным образом обогащено новым и неожиданным опытом, а принцесса Мэдук поймет, что дословное истолкование королевских указаний в своих интересах не всегда соответствует духу и цели этих указаний».

Мэдук произнесла слегка дрожащим голосом: «Ваше величество, все совершенно ясно! Со стороны вашего величества нет необходимости прилагать дополнительные усилия, чтобы подчеркнуть и так уже достаточно очевидные выводы».

Король Казмир, уже занявшийся просмотром бумаг, лежавших на столе, обронил через плечо: «События такого рода нередко чреваты необратимыми последствиями, что имеет место и в данном случае. Вполне возможно, что ее величеству придется немного вспотеть, но в конечном счете это только пойдет ей на пользу. Все свободны».

Королева Соллас, в сопровождении обеих дам, удалилась из кабинета. Мэдук горестно поплелась за ними, стараясь понемногу отставать. Соллас обернулась и подозвала ее: «Пойдем, пойдем – пошевеливайся! От того, что ты будешь волочить ноги, ничего не изменится».

Мэдук вздохнула: «Что ж, мне все равно больше нечего делать».

Все они стали возвращаться в гостиную королевы Соллас. Где-то по пути из теней вынырнул и незаметно присоединился к ним дородный отец Умфред.

Поудобнее усевшись на диване, Соллас вызвала горничную Эрмельгарту: «Принеси мне три гибких прутика покрепче – можешь вытащить их из веника или из метлы. А теперь, Мэдук, слушай меня внимательно! Ты понимаешь, насколько всех нас огорчили твои проделки?»

«Айва была маленькая и мягкая», – попробовала возразить Мэдук.

«Неважно! Принцессы королевской крови так себя не ведут – и тем более принцесса Лионесская!»

Вернувшись с тремя ивовыми прутьями, Эрмельгарта передала их королеве. Мэдук наблюдала за происходящим, широко раскрыв голубые глаза и горестно опустив уголки губ.

Проверив хлесткость прутьев на диванной подушке, Соллас повернулась к принцессе: «Тебе больше нечего сказать? Ты даже не попросишь прощения? Или попробуешь придумать еще какое-нибудь оправдание?»

Мэдук следила, как завороженная, за движением прутьев, дрожавших в руке королевы, и ничего не ответила, что вызвало у Соллас, обычно апатичной, приступ раздражения: «Никаких сожалений? Теперь я понимаю, почему тебя называют бесстыдницей! Посмотрим, маленькая притворщица, как ты у нас будешь теперь изворачиваться! Можешь подойти».

Мэдук облизала губы: «Я не хочу подходить для того, чтобы меня побили».

Королева изумленно уставилась на нее: «Не верю своим ушам! Отец Умфред, будьте добры, препроводите принцессу к дивану».

Жрец благодушно положил увесистую ладонь на плечо Мэдук и подтолкнул ее к королеве. Соллас уложила принцессу поперек своих обширных бедер, высоко задрала юбку детского платья и принялась хлестать ивовыми прутьями узкие маленькие ягодицы. Мэдук лежала неподвижно, как тряпка, не издавая ни звука.

Отсутствие реакции разъярило королеву – она раскраснелась, рука ее двигалась все чаще и быстрее, она стянула с принцессы трусики, чтобы ничто не защищало нежную детскую кожу; отец Умфред стоял рядом и поощрительно улыбался, кивая в такт свистящим ударам.

Мэдук молчала. Наконец королеве наскучило это занятие – отбросив прутья, она столкнула принцессу на пол и заставила ее подняться на ноги. С напряженным лицом, плотно сжав побелевшие губы, Мэдук натянула трусы, поправила юбку и направилась к выходу.

Соллас резко окликнула ее: «Я не разрешала тебе уйти».

Мэдук остановилась и обернулась через плечо: «Ты хочешь снова меня бить?»

«Не сегодня. У меня устала рука – даже разболелась».

«Значит, я тебе больше не нужна».

Мэдук вышла из гостиной. Соллас смотрела ей вслед – у нее отвисла челюсть.

2

Поведение принцессы Мэдук – в том числе ее манера разговаривать – произвело неприятное впечатление на супругу Казмира; по ее мнению, принцесса не проявляла должного уважения к высокому королевскому сану. О своенравии Мэдук давно ходили слухи, но непосредственное столкновение с этим своенравием несколько шокировало королеву. Мэдук надлежало стать любезной и обходительной принцессой на выданье – украшением двора; следовательно, требовалось принять срочные исправительные меры.

Соллас обсудила эту проблему с отцом Умфредом, предложившим начать религиозное воспитание маленькой принцессы. Леди Триффин отказалась серьезно рассматривать такую возможность: «Это совершенно непрактично – все мы только потеряем время».