Текст книги "Мэдук"

Автор книги: Джек Холбрук Вэнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Через несколько часов Девонета и Хлодис представили отчет воспитательнице. Обе фрейлины были исключительно разочарованы поведением Мэдук, полностью игнорировавшей их рекомендации. «Принцесса заставила нас бесконечно торчать в конюшне, пока она скребла своего Тайфера и причесывала ему гриву!»

Этим дело не ограничилось. Причесав Тайфера, Мэдук куда-то увела его под уздцы и не вернулась. Две девицы пошли ее искать. Когда они пробирались на цыпочках к воротам конюшни, брезгливо поднимая юбки, ворота внезапно распахнулись, и створка столкнула их обеих с выложенного каменными плитами прохода в сточную канаву. Фрейлины не удержались на ногах и растянулись плашмя, хватаясь одна за другую. В этот момент Мэдук прошла через ворота и надменно спросила: «С какой стати вы решили обниматься в конском навозе? Я не назвала бы это поведением, подобающим придворным дамам. Постыдились бы!»

Леди Дездея могла только посочувствовать воспитанницам: «Вам следовало быть осторожнее! Ивее же, принцессе не следует тратить столько времени на лошадь. Завтра я этим займусь! Мы будем вышивать крестиками, закусывая медовыми коврижками и запивая их прохладным сангари. От этого никто не откажется!»

На рассвете три девочки завтракали луковым пудингом с холодной вареной птицей в приятной маленькой комнате с окнами, выходившими в парк. К ним зашел принц Кассандр. Присев за стол, он приказал лакею принести бутыль бледного сладкого вина. Откинувшись на спинку стула, принц принялся прихлебывать вино из кубка и пространно рассуждать о своем мировоззрении в общем и о своих авантюрах в частности. На следующий день он и его приятели намеревались поехать на север по Старой дороге, чтобы навестить большую ярмарку в городке под наименованием Флохамет. «Мы устроим турнир![7]7
  Поединки рыцарей в латах, с копьями наперевес, еще не получили широкое распространение. В ту эпоху на наконечник турнирного копья надевали увесистую подушку из буйволовой кожи, и столкновение противников редко приводило к нанесению травм более серьезных, нежели ушибы и растяжения.


[Закрыть] – пообещал Кассандр. – Если найдется приличный противник, мне, наверное, придется стерпеть пару царапин – но мы, разумеется, не намерены соревноваться с деревенщиной».

Несмотря на относительно юный возраст, Девонета всегда была готова проверить эффективность своих чар: «Для того, чтобы так рисковать, нужно ничего не бояться!»

Кассандр сделал неопределенный жест рукой, в целом признающий справедливость замечания: «На турнирных поединках требуется сочетание множества навыков, приобретаемых на практике, а также врожденных способностей – не говоря уже о безукоризненном умении держаться в седле. Может быть, я преувеличиваю свои возможности, но мне кажется, что я смогу неплохо себя показать. Почему бы вам трем не поехать с нами во Флохамет – хотя бы для того, чтобы посмотреть на ярмарку? А потом, если турнир состоится, мы надели бы ваши ленты! Как вы думаете?»

«Заманчивое предложение! – воскликнула Хлодис. – Но леди Дездея уже назначила нам расписание на завтра».

«Утром мы будем сидеть и вышивать в теплице, а маэстро Жослен будет нам петь, аккомпанируя на лютне, – назидательно произнесла Девонета, покосившись на принцессу. – А после полудня королева устраивает прием, и мы все должны на нем присутствовать».

«Что ж, на вашем месте я не стал бы пренебрегать указаниями Дездеи, – пожал плечами Кассандр. – Может быть, этим летом снова представится такой случай».

«Очень надеюсь! – подхватила Девонета. – Представляю себе, как у зрителей замирают сердца, когда вы сбрасываете на землю противников, одного за другим!»

«Все не так просто, – слегка смутился Кассандр. – Кроме того, на ярмарке может не оказаться никого, кроме пахарей, лавочников и дровосеков. Посмотрим!»

2

Рано утром, когда над восточными холмами только показался багровый край солнечного диска, Мэдук вскочила с постели, оделась, наскоро позавтракала в кухне холодной овсяной кашей с инжиром и побежала в конюшню. Там она отыскала Пимфида и приказала ему оседлать Тайфера и другую лошадь для себя.

Пимфид жмурился, зевал и чесал в затылке: «Зачем выезжать в такую рань? Не думаю, что в этом есть какой-то смысл».

«Я не просила тебя думать, Пимфид! Думать буду я, а я уже все решила. Просто приготовь лошадей – и не задерживайся».

«Не вижу необходимости торопиться, – ворчал конюший. – Еще только светает, впереди целый день».

«Разве не понятно? Я хочу смыться от Девонеты и Хлодис! Пошевеливайся, будь так добр!»

«Очень хорошо, ваше высочество, – Пимфид флегматично оседлал лошадей и вывел их из конюшни. – Куда изволите ехать?»

«Куда угодно, лишь бы подальше отсюда – на Старую дорогу, например».

«До Старой дороги не близко! Четыре или пять миль…»

«Неважно! Погода хорошая, лошадям не терпится размяться».

«Но мы не вернемся к обеду! По-вашему, я должен голодать?»

«Поехали, Пимфид! Сегодня состояние твоего желудка не имеет значения».

«Оно может не иметь значения для вашего высочества – вы можете позволить себе закусывать шафранными кексами и жареными потрохами в меду, когда вам заблагорассудится! Но я не более чем крестьянский сын, как вы могли заметить, и аппетит у меня здоровый, так что вам придется подождать, пока я не найду хотя бы хлеба с сыром в дорогу».

«Поторопись!»

Конюший побежал куда-то и скоро вернулся с холщовой котомкой – ее он привязал к задней луке седла.

«Ты готов наконец? – спросила Мэдук. – Тогда поехали!»

3

Дорога из Сарриса пролегала по королевским парковым угодьям: мимо лугов, усеянных ромашками и пламенно-красными маками, цветами волчьих бобов и дикой горчицы, мимо ясеневых и березовых рощ, в тени коренастых дубов, протянувших ветви над колеей.

Границу королевских парков отмечали небольшие каменные ворота, а за ними уже виднелся перекресток, где дорога в Саррис пересекалась Компанейским проездом.

Мэдук и Пимфид повернули на север по Компанейскому проезду – не без возражений со стороны Пимфида, не понимавшего, что так интересовало принцессу на Старой дороге: «Там ничего нет, кроме дороги; в одну сторону она ведет направо, а в другую – налево, вот и все!»

«Именно так, – кивнула Мэдук. – Поехали!»

В окрестностях постепенно стали появляться признаки сельскохозяйственной деятельности: небольшие, окаймленные старыми каменными оградами поля, засеянные овсом и ячменем, а время от времени и фермерский дом. Через пару миль колея стала полого подниматься длинными петлями, чтобы присоединиться наконец, на самом гребне холма, к Старой дороге.

Здесь Мэдук и помощник конюшего придержали лошадей. Обернувшись, они могли обозревать обширную панораму – весь Компанейский проезд до перекрестка, а справа от перекрестка – королевские парки до самых тополей, росших вдоль берегов реки Глейм, хотя загородную усадьбу не было видно за деревьями.

В соответствии с предсказанием Пимфида, Старая дорога тянулась налево и направо, спускаясь в ложбины и теряясь из виду в обоих направлениях. Компанейский проезд, пересекая Старую дорогу, продолжался туда, где мрачновато темнела чаща Тантревальского леса – здесь до него оставалось немногим больше мили.

Сейчас на Старой дороге никого больше не было – что само по себе, по-видимому, вызвало у Пимфида опасения. Приподнявшись в седле и вытянув шею, он долго оглядывался по сторонам. Мэдук наблюдала за ним с недоумением и наконец спросила: «Куда ты так внимательно смотришь, если вокруг никого нет?»

«Именно в этом я хочу убедиться».

«Не понимаю».

«Разумеется, не понимаете! – с некоторым высокомерием отозвался подросток-конюший. – В вашем возрасте позволительно не знать об опасностях этого мира – а им несть числа! Если хорошенько присмотреться – и даже если не присматриваться – всяких подвохов и бед всюду видимо-невидимо».

Мэдук присмотрелась к дороге – сначала направо, на восток, потом налево, на запад: «Не вижу никаких подвохов и бед».

«Это потому, что дорога пуста. Подвохи часто появляются внезапно, словно ниоткуда – именно поэтому они так опасны!»

«Пимфид, мне кажется, ты просто боишься».

«Вполне возможно, что так оно и есть – страх правит этим миром! Заяц боится лисы, лиса боится гончей, а гончая боится псаря. Псарь боится лорда, а тот боится короля. О том, кого и чего боится король, я не хотел бы рассуждать вслух».

«Бедняга Пимфид! Твой мир полон опасностей и страхов! У меня, однако, нет времени предаваться тревожным предчувствиям».

«Вы – принцесса королевской крови, – сдержанно ответствовал Пимфид. – В связи с чем я ни в коем случае не могу назвать вас бесшабашной маленькой дурехой, даже если бы у меня было такое намерение».

Мэдук обратила на него печальный взор бездонных голубых глаз: «Так вот как ты на самом деле обо мне думаешь!»

«Могу сказать только одно: люди, которые ничего не боятся, долго не живут».

«Я кое-чего боюсь, – возразила Мэдук. – Боюсь вышивания, боюсь учителя танцев Жослена и еще пары других вещей – о них лучше не упоминать».

«Я много чего боюсь! – гордо заявил Пимфид. – Бешеных собак, прокаженных и их колокольчиков, адских демонов, гарпий и ведьм, всадников без головы и тварей, живущих на дне колодцев, а также козлоногих упырей, оживших мертвецов и призраков, притаившихся у входа в покойницкую».

«Это все?» – поинтересовалась Мэдук.

«Ни в коем случае! Я боюсь водянки, бельма на глазу и чумы. Кроме того, если уж говорить начистоту, я очень боюсь навлечь на себя гнев короля! Нам нужно вернуться, пока кто-нибудь не заметил, что мы уехали так далеко от Сарриса. Начнут распространяться сплетни, и королю мигом все донесут».

«Не спеши! – подняла руку Мэдук. – Когда наступит время вернуться, я дам тебе знать». Она присмотрелась к столбу с придорожным знаком: «До Флохамета всего четыре мили».

Пимфид сразу помрачнел: «Четыре мили или четыреста – какая разница? Нас там увидят!»

«Принц Кассандр говорил, что на флохаметской ярмарке весело».

«Все ярмарки одинаковы! – объявил Пимфид. – Сборища бродяг, мошенников и карманных воров!»

Мэдук упорствовала: «Там будут жонглеры, шуты, песенники, танцоры на ходулях, мимы и фигляры!»

«Все они недаром пользуются дурной славой – им нельзя доверять!» – предупредил Пимфид.

«А еще там устроят рыцарский турнир, – упорствовала Мэдук. – В нем может принять участие принц Кассандр, если для него найдется подходящий противник».

«Хм! Сомневаюсь!»

«Даже так? Почему же?»

Пимфид неподвижно смотрел в горизонт: «Мне не подобает обсуждать достоинства принца».

«Говори! Я никому не скажу».

«Принц вряд ли рискнет драться на глазах множества зевак: того и гляди, кто-нибудь выбьет его из седла».

Мэдук ухмыльнулась: «Он тщеславен, это правда. В любом случае, турнир меня мало интересует – я скорее хотела бы посмотреть, чем торгуют на ярмарке и что там показывают».

На честной физиономии Пимфида застыло выражение ослиного упрямства: «Мы не можем просто так заехать в город и проталкиваться через толпу оборванцев и головорезов! Представьте себе, как разгневается ее величество! Вам устроят выговор, а меня побьют. Нам нужно вернуться, солнце давно взошло».

«Еще рано! Девонета и Хлодис только приготавливают пяльцы!»

Пимфид испуганно вскрикнул и указал рукой на запад, вдоль Старой дороги: «Смотрите, кто-то едет! Это знатные люди, вас узнают! Пора улепетывать, пока они далеко!»

Мэдук глубоко вздохнула. С доводами помощника конюшего невозможно было не согласиться. Развернув Тайфера кругом, она начала было спускаться по Компанейскому проезду, но тут же натянула поводья.

«Что такое?» – встревожился Пимфид.

«Всадники, поднимаются на холм. Это Кассандр на гнедом жеребце, а с ним… ну вот, конечно! Король Казмир на вороном боевом коне!»

Пимфид застонал от отчаяния: «Мы пропали!»

«Ничего не пропали! Поедем дальше по Компанейскому проезду, за Старую дорогу, и переждем, пока они проскачут налево».

«Наконец-то у вас появилась здравая мысль! – пробормотал Пимфид. – Быстрее! Нельзя терять времени – спрячемся за деревьями с той стороны!»

Пришпорив лошадей, Мэдук и Пимфид поспешно пересекли Старую дорогу и направились на север по Компанейскому проезду, теперь напоминавшему скорее не колею, а тропу, протоптанную на лугу. Скоро они приблизились к группе тополей, где надеялись укрыться.

«Чую дым!» – крикнула Мэдук через плечо.

«Где-то здесь пастушеская хижина. Дым из очага!» – отозвался конюший.

«Не вижу никакой хижины».

«Сейчас некогда с этим разбираться. Скорее, в тень!»

Они заехали за череду тополей и там обнаружили источник дыма – костер, над которым пара бродяг жарила кролика. У одного, пузатого коротышки, было круглое плоское лицо, окруженное черной порослью бороды, бакенбард и шевелюры. Другой, высокий и тощий, как палка, отличался разболтанными движениями рук и ног, продолговатой физиономией и тускло-безразличными рыбьими глазами. Оба носили какие-то лохмотья и потрепанные полусапожки со шнуровкой. На голове высокого бродяги красовался остроконечный колпак из черного фетра, а его приятель-толстяк напялил шляпу с низкой тульей и широченными полями. Неподалеку валялась пара котомок, по-видимому содержавших пожитки. При виде принцессы и Пимфида бродяги вскочили на ноги и стояли, напряженно оценивая ситуацию.

Пузатый заговорил: «И что вы тут делаете, цветущие юные создания?»

«Вас это не касается! – отрезала Мэдук. – Пимфид, поедем дальше; мы помешали господам завтракать».

«А мы не возражаем!» – развел руками толстяк. Не отрывая глаз от новоприбывших, он обратился к тощему товарищу: «Оссип, взгляни-ка на дорогу – никто не едет?»

«Никого нет!» – доложил Оссип.

«Прекрасные лошади! – размышлял вслух коротышка. – Седла и упряжь тоже высокого качества».

«Обрати внимание, Саммикин! У рыжей девчонки золотая пряжка».

«Где справедливость, Оссип? Одни носят золото, а у других ни гроша за душой!»

«Увы, такова жизнь! Если бы это зависело от меня, у всех всего было бы поровну!»

«Благородный принцип!»

Оссип присмотрелся к уздечке Тайфера: «Гляди-ка! Даже лошадь в позолоте!» Его голос зазвенел елейной завистью: «Живут же люди!»

Саммикин прищелкнул пальцами: «Не могу не возрадоваться судьбе! Прекрасная погода, и нам наконец повезло!»

«Тем не менее, придется приложить определенные усилия с тем, чтобы поддержать нашу репутацию».

«Несомненно, Оссип, несомненно!» Двое двинулись вперед. Обернувшись к Мэдук, Пимфид резко выкрикнул: «Уезжайте, скорее!» Он развернул свою лошадь, но узловатая рука Оссипа уже схватила уздечку. Пимфид с размаху пнул Оссипа в лицо, что заставило бандита зажмуриться и прижать к глазу ладонь другой руки: «А, змееныш! Ты, оказывается, умеешь кусаться! У меня теперь синяк будет – и глаз распухнет!»

Пританцовывая на коротких ножках, Саммикин рванулся к Мэдук, но она успела пришпорить Тайфера и отъехала подальше. Остановившись у колеи, она смотрела по сторонам, не зная, что предпринять.

Саммикин вернулся к Оссипу, все еще цеплявшемуся за уздечку лошади Пимфида, несмотря на отчаянные пинки и проклятия помощника конюшего. Подобравшись сзади, коротышка приподнял Пимфида за пояс и бесцеремонно сбросил на землю. Пимфид взревел от ярости. Перекатившись по траве, он схватил сук, валявшийся под деревом, и, вскочив на ноги, приготовился обороняться. «Псы бродячие! – кричал он, с истерической отвагой размахивая палкой. – Захребетники! Подходите, я вас проучу!» Обернувшись, он взглянул на Мэдук, оцепеневшую в седле: «Уезжай скорее, бестолковая кукла! Зови на помощь!»

Саммикин и Оссип неторопливо подобрали дорожные посохи и двинулись в атаку на помощника конюшего, защищавшегося отважно и ловко – пока сухая ветка не разлетелась в щепки под ударом пузатого бродяги. Замахнувшись посохом, Оссип изо всех сил огрел Пимфида в висок – глаза паренька закатились, он свалился. Саммикин продолжал пинать и колотить Пимфида, пока Оссип привязывал лошадь к дереву. Прервавшись, коротышка решительно повернулся в сторону Мэдук. Принцесса наконец сумела сбросить оцепенение – развернув Тайфера, она понеслась галопом по проселочной дороге.

Голова Пимфида безжизненно повисла, струйка крови текла у него изо рта. Отступив на пару шагов, Саммикин одобрительно крякнул: «Этот уже ничего не расскажет! Пора ловить его подружку».

Низко пригнувшись к лошадиной гриве, Мэдук скакала по колее между каменными оградами. Она оглядывалась через плечо – Оссип и Саммикин пустились в погоню трусцой. Мэдук издала восклицание, напоминавшее стон, и снова пришпорила Тайфера. Она надеялась доехать до какой-нибудь прорехи в ограде, чтобы выскочить на луга и вернуться к Старой дороге.

Бандиты не отставали. Оссип бежал длинными размашистыми шагами, будто надменно выпрямившись; Саммикин прилежно работал полусогнутыми руками и мелко семенил, слегка рыская из стороны в сторону, как озабоченная жирная крыса. По-прежнему возникало впечатление, однако, что они не слишком торопятся.

Мэдук смотрела то направо, то налево. С одной стороны тянулась канава с проточной водой – за ней путь преграждала каменная ограда; с другой ограда кончилась, но ее заменила плотная живая изгородь боярышника.

Впереди отворот колеи свидетельствовал о наличии бреши в ограде. Мэдук повернула на всем скаку, промчалась через эту брешь – и в испуге остановилась, натянув поводья. Она очутилась в небольшом загоне для овец. Озираясь по сторонам и поворачиваясь в седле, она не замечала никакого выхода.

Тем временем, пыхтя и отдуваясь, в прорехе ограды появились Оссип и Саммикин. Все еще слегка задыхаясь, Оссип протянул руку к принцессе: «Потихоньку, не шарахайся! Придержи конька! Спокойно, спокойно – мы уже достаточно набегались».

«Главное – спокойствие! – громко подтвердил Саммикин. – Скоро все кончится, и – насколько мне известно – у тебя больше не будет никаких поводов беспокоиться».

«Никаких, это уж как пить дать! – согласился Оссип. – Стой смирно, не плачь: терпеть не могу ревущих детей!»

Мэдук отчаянно пыталась найти в ограде загона место пониже, где Тайфер мог бы перескочить, но такого места не было. Она соскользнула на землю и обняла Тайфера за шею: «Прощай, дружище! Мне придется тебя покинуть, чтобы спасти свою жизнь». Подбежав к изгороди, Мэдук вскарабкалась на нее, спрыгнула с другой стороны и поспешила прочь.

Оссип и Саммикин в ярости заорали: «Стой! Вернись! Мы пошутили! Мы тебе ничего не сделаем!»

Испуганно оглянувшись, Мэдук побежала еще быстрее – туда, где неподалеку начиналась темная чаща Тантревальского леса.

Грязно ругаясь, проклиная необходимость прикладывать столько усилий и выкрикивая самые изобретательные угрозы, доступные их воображению, бандиты кое-как перевалили через ограду загона и продолжили погоню.

На краю леса Мэдук задержалась, чтобы отдышаться, и прислонилась к стволу старого дуба. По лугу, не дальше, чем в пятидесяти ярдах, ковыляли Оссип и Саммикин, уже едва державшиеся на ногах от усталости. Коротышка заметил принцессу – ее растрепанные темнорыжие кудри выделялись на фоне шершавого ствола. Бродяги почти остановились, после чего стали шаг за шагом приближаться. Саммикин позвал слащавым тоном: «А, милочка моя! Ты решила подождать – это правильно, это хорошо с твоей стороны! Не ходи в лес, там живут бяки и буки!»

«Они тебя сожрут заживо и выплюнут твои косточки! – добавил Оссип. – А с нами ты не пропадешь!»

«Иди сюда, цыпленочек! – ворковал пузатый. – Мы с тобой от души позабавимся!»

Мэдук повернулась и нырнула в лес. У нее за спиной раздавались разочарованные возгласы бандитов: «Вернись сейчас же, рыжая проныра!» «Теперь тебе несдобровать – чем дольше ты прячешься, тем хуже для тебя!» «Подожди у меня, барское отродье – ты еще будешь пищать и выворачиваться и судорожно вздыхать, пока не потеряешь сознание! Никакой пощады тебе не будет! Нам от твоей породы никогда пощады не было!»

Мэдук морщилась, у нее тревожно сжималось сердце. Неужели мир может быть так уродлив и жесток? Они убили Пимфида, доброго храброго Пимфида! А Тайфер? Она больше никогда не сможет скакать на Тайфере, куда глаза глядят! Если разбойники ее поймают, они ей мигом шею свернут – даже если им не придет в голову устроить с ней какое-нибудь немыслимое развлечение.

Мэдук остановилась и прислушалась, затаив дыхание. Шорох опавших листьев и треск валежника под тяжелыми ступнями угрожающе приближались. Мэдук бросилась в сторону, забежала за плотную поросль терновника и стала продираться сквозь чащу низкорослого лавра, надеясь сбить преследователей с толку.

Лес становился гуще, небо уже почти не проглядывало сквозь листву; его было видно только там, где недавно упало старое дерево – или там, где по какой-то причине образовалась прогалина. Принцессе преградило путь большое трухлявое бревно; она перебралась через него, обогнула, пригнувшись, колючую завесу ежевики и перепрыгнула через родник, сочившийся в темно-зеленом ковре жерухи. Она задержалась, чтобы оглянуться и перевести дыхание. Не было заметно ничего страшного – судя по всему, ей удалось ускользнуть от разбойников. Мэдук затаила дыхание и прислушалась.

Глухие, потрескивающие отзвуки шагов, едва слышные, все еще осторожно приближались – бандитам посчастливилось заметить лоскут белого платья принцессы в просвете зарослей, они продолжали идти по ее следам.

Мэдук тихо всхлипнула от раздражения. Повернувшись на каблуках, она снова побежала, выбирая самые труднопроходимые места и стараясь все время держаться в тени. Проскользнув через заросли ольхи, она перешла вброд сонный ручей, пересекла поляну и забежала за огромный ствол упавшего дуба. Там, где торчали вверх и в стороны обломанные корни, она нашла небольшую нишу, прикрытую пучком наперстянок. Присев на корточки, Мэдук протиснулась спиной в расщелину между корнями.

Прошло несколько минут. Мэдук ждала, едва осмеливаясь дышать. Послышались шаги: Оссип и Саммикин шли где-то рядом. Мэдук зажмурилась – ей казалось, что бандиты могут почувствовать ее взгляд и вернуться.

Оссип и Саммикин ненадолго задержались на поляне, мрачно озираясь по сторонам. Пузатому показалось, что он услышал издали какой-то звук – указав пальцем в том направлении, он издал яростный возглас, и разбойники углубились в чашу. Глухие отзвуки шагов удалялись и постепенно растворились в лесной тишине.

Мэдук не вылезала из тесного убежища. Ниша между корнями оказалась теплой и удобной – веки ее невольно опустились, и она задремала.

Прошло время – как долго? Пять минут? Полчаса? Мэдук проснулась; теперь у нее затекли руки и ноги. Она стала осторожно выбираться из расщелины – и застыла. Что это? Тихие, звенящие, переливчатые звуки… Музыка?

Мэдук напряженно прислушивалась. Судя по всему, источник звуков находился где-то поблизости, но соцветия наперстянки не позволяли его разглядеть.

Мэдук сидела на корточках, не решаясь покинуть укрытие. Музыка казалась беззаботной и бесхитростной, даже несколько легкомысленной, и сопровождалась причудливыми короткими трелями и присвистами. Опасное или злобное существо, решила Мэдук, никак не могло бы получать удовольствие от таких наигрышей. Принцесса приподнялась на коленях и выглянула из-за пучка наперстянки. Было бы неудобно, если бы ее обнаружили в такой неподобающей достоинству позе. Мэдук набралась храбрости, поднялась на ноги, пригладила растрепанные волосы и стряхнула опавшие листья, приставшие к платью, в то же время внимательно изучая окрестности. В двадцати шагах на гладком валуне сидело небольшое существо – едва ли крупнее самой принцессы – со сморщенной физиономией и круглыми глазами цвета зеленоватой морской волны, с кожей и волосами одинакового темноорехового оттенка. Существо нарядилось в аккуратный коричневый костюм с голубыми и красными полосками; на голове у него была залихватская синяя шапочка с плюмажем из переливчатых перьев черного дрозда, а ступни его скрывались в длинных башмаках с заостренными носками. Существо держало в руке деревянную шкатулку-резонатор с выступающими металлическими язычками; язычков было не меньше двух дюжин, и существо, перебирая их пальцами, извлекало из шкатулки звенящие переливчатые звуки.

Заметив принцессу, существо перестало играть и спросило тоненьким голоском: «Почему ты спишь посреди дня? Когда просыпаются совы – тогда надо спать».

«Я задремала потому, что мне захотелось спать», – дружелюбно объяснила Мэдук.

«Понятно – по меньшей мере не так непонятно, как раньше. И что ты на меня уставилась? Надо полагать, тебя восхищает моя неотразимая внешность?»

«В какой-то мере, – тактично ответила принцесса. – Кроме того, мне редко приходилось беседовать с эльфами».

«Я древесный гном, а не эльф! – раздраженно заметило существо.

– Разница очевидна!»

«Для меня не столь очевидна. То есть, у меня нет достаточного опыта».

«Древесные гномы – безмятежные, полные достоинства создания, склонные проводить время в созерцательном одиночестве. Тем не менее, наша порода отличается галантностью, благородством и привлекательностью, что нередко приводит к судьбоносному скрещиванию с представителями других лесных народцев и даже со смертными. Во всем Тантревальском лесу не сыскать существ великолепнее древесных гномов!»

«Несомненно, – кивнула Мэдук. – А что вы думаете об эльфах?»

Гном-музыкант презрительно махнул рукой: «Ненадежное, капризное племя! У эльфа в голове всегда копошатся четыре мысли одновременно. Эльфы и феи болтливы, нуждаются в обществе себе подобных – в одиночестве они тоскуют и чахнут. Они щебечут, сплетничают, проказничают, насмехаются; они бахвалятся и прихорашиваются; их жгучие страсти и великие замыслы испаряются через двадцать минут. Экстравагантное излишество – такова сущность их племени! Все, что делают эльфы и феи, делается в мимолетном приступе своенравной извращенности. По сравнению с ними древесные гномы – воплощения рыцарской доблести! Разве мать не объяснила тебе в младенчестве эти прописные истины?»

«Моя мать ничего мне не объясняла. Она давно мертва».

«Мертва? Это как понимать?»

«Как понимать? Протянула ноги, сыграла в ящик, приказала долго жить! Мне всегда казалось, что с ее стороны это было опрометчиво. Могла бы уделить мне больше внимания».

Большие зеленые глаза гнома моргнули; он извлек из музыкальной шкатулки задумчивую трель: «Поразительная и печальная новость! Тем более поразительная, что я имел честь беседовать с твоей матушкой примерно две недели тому назад, причем она демонстрировала обычную жизнерадостность – каковую, должен заметить, ты от нее в немалой степени унаследовала».

Мэдук в замешательстве встряхнула головой: «Вы, должно быть, принимаете меня за кого-то другого».

Древесный гном внимательно присмотрелся к ней: «Разве ты не Мэдук, прекрасное и талантливое дитя, которое путаник-король, беспардонный болван, объявил наследной принцессой Лионесской?»

«Так меня зовут, – скромно призналась Мэдук. – Но моей матерью была принцесса Сульдрун».

«А вот и нет! Это сказки для дураков! Твоя мать – фея Твиск из Щекотной обители».

Мэдук уставилась на гнома, открыв рот: «А вы откуда знаете?»

«В Тантревальском лесу это общеизвестно. Можешь мне верить или не верить, воля твоя».

«Я нисколько не сомневаюсь в том, что вы знаете, о чем говорите, – поспешила заверить собеседника Мэдук. – Но это просто невероятно! Как это может быть?»

Гном-музыкант осторожно положил шкатулку на валун и слегка выпрямился. Искоса бросая на принцессу оценивающие взгляды и поглаживая подбородок длинными зеленоватыми пальцами, он размышлял: «Хорошо! Я посвящу тебя в подробности дела, но только если ты меня об этом попросишь – потому что я не хотел бы возбуждать тревогу или беспокойство, не получив твое недвусмысленное разрешение». Древесный гном повернулся к принцессе, глядя зелеными глазами прямо ей в лицо: «Желаешь ли ты, чтобы я сделал тебе такое одолжение?»

«Да, пожалуйста!»

«Что ж, пусть будет так! Принцесса Сульдрун родила мальчика. Отцом его был Эйлас из Тройсинета. Теперь этого мальчика величают Друном, он – тройский принц».

«Принц Друн? Теперь я вообще ничего не понимаю! Это невозможно! Друн гораздо старше меня».

«Терпение! Ты скоро все поймешь. Так вот – младенца прятали в лесу, потому что ему угрожала опасность. Твиск случайно оказалась поблизости; ей приглянулся маленький белобрысый мальчик, и она подменила его тобой. Так получилось. Ты – подкидыш. Друн провел в Щекотной обители, по летосчислению смертных, всего один год и один день, но в пространстве фей прошло много лет – семь, восемь, может быть, даже девять. Никто точно не знает, эльфы не следят за временем».

Некоторое время Мэдук молчала, усваивая неожиданные сведения. Потом она спросила: «Значит, я – фея-полукровка?»

«Ты долго жила среди смертных, ела их хлеб и пила их вино. Наследие фей – непрочная материя, требующая осторожного обращения. Кто знает, в какой мере это наследие заместилось в тебе человеческой накипью? Таково, однако, положение дел. Учитывая все обстоятельства, судьба обошлась с тобой не так уж плохо. Ты хотела бы, чтобы все было по-другому?»

Мэдук задумалась: «Я не хотела бы превратиться не в то, что я есть – кем бы я ни была. В любом случае, я вам благодарна за объяснение».

«Ну что ты, о какой благодарности может идти речь? Мне практически ничего не стоило сделать тебе столь пустячное одолжение».

«В таком случае скажите – кто мог быть моим отцом?»

Древесный гном усмехнулся: «Ты исключительно удачно сформулировала этот вопрос! Твоим отцом мог быть тот или другой – или даже некто давно покинувший этот мир. Об этом тебе придется спросить твою матушку, фею Твиск. Ты хотела бы с ней встретиться?»

«Конечно, очень даже хотела бы!»

«У меня есть пара свободных минут. Если хочешь, я могу научить тебя вызывать фею Твиск».

«Пожалуйста, научите!»

«Таково твое пожелание?»

«Да, конечно!»

«Рад выполнить твое требование – в связи с чем твоя незначительная задолженность увеличится лишь ненамного. Будь добра, подойди поближе».

Мэдук осторожно вышла из-за цветущих наперстянок и приблизилась к древесному гному – от него исходил смолистый запах, напоминавший о протертых травах и сосновой хвое, с легкими примесями горьковатых почек, сладкой пыльцы и мускуса.

«Смотри же! – величественно произнес гном. – Я срываю травинку и проделываю в ней две маленькие прорези – одну вот тут, а другую вот здесь, после чего продеваю кончик травинки в первую прорезь вот таким образом, а затем во вторую вот этаким образом… Теперь остается только подуть в травяной свисток – только потихоньку, чтобы он не развязался! – и прозвучит вызов. Слушай!» Гном подул на травинку; послышался тихий дрожащий звук: «Но для того, чтобы Твиск услышала вызов, тебе нужно сделать травяной свисток своими руками и самой подуть в него».

Мэдук начала было изготавливать травяной свисток, но прервалась – ее тревожила не выходившая из головы мысль. Она спросила: «Что вы имели в виду, когда упомянули о моей незначительной задолженности?»

Гном-музыкант поиграл в воздухе длинными пальцами: «Это несущественно. Об этом можно было даже не упоминать».