Текст книги "Декстер во мраке"

Автор книги: Джеффри Линдсей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Глава 24

На следующий день я каким-то чудом заставил себя подняться с постели и отправиться на работу, несмотря на чувство полного отчаяния, которое разрасталось и набирало силу, словно маленький терновый сад. Я ощущал, как меня окутывает туман ноющей боли, в которой не было никакого смысла – возможно, только напоминание о никчемности всего происходящего в нашей обыденной жизни: в машинальных движениях за завтраком, в поездках на работу – ни в чем, потому что в угодничестве привычке разумного составляющего просто не может быть. Но я обо всем этом думал, позволив механической памяти мышц усадить меня в кресло, где обычно работал, включить компьютер и погрузиться в серую скуку дня.

Старжак стал моим фиаско. Не узнаю себя, даже не имею понятия, кто я такой или что я такое.

Дома Рита ждала моего прихода буквально на пороге, с выражением тревожной раздраженности.

– Надо определиться с группой, – напомнила она, – их может пригласить кто-нибудь другой.

– Ладно, – решил я. Почему бы и в самом деле не определиться с группой? Разве это менее достойное занятие, чем любое другое?

– Я собрала все диски, которые ты рассыпал вчера, – сказала она, – и рассортировала по цене.

– Сегодня послушаю, – пообещал я, и хотя Рита по-прежнему выглядела обиженной, вечерняя рутина наконец увлекла и успокоила ее, и она принялась готовить и убираться, пока я слушал рок-группу под двусмысленным названием «Чикен денс» и еще одну, «Электрик слайд»[36]36
  «Петушиные танцы» и «Властители гитар».


[Закрыть]. В обычных обстоятельствах я получил бы от этого столько же удовольствия, сколько от зубной боли, но, поскольку изобрести себе более интересное занятие не вышло, я честно изучил целую кучу дисков, и скоро пришло время опять отправляться в кровать.

В час ночи меня разбудила музыка, и вовсе не «Чикен денс». Я услышал барабаны и рога, а с ними хор голосов, которые пронизывали мой сон насквозь, поднимая на седьмое небо, и я проснулся на полу, все еще слыша их отголоски.

Я долго лежал так, не в силах осознать, что это все означает, и опасаясь возвращаться ко сну, дабы этот концерт не повторился снова. Но в итоге я все-таки добрался до кровати и, наверное, даже уснул, потому что, когда я открыл глаза, светило солнце, а с кухни доносились звуки.

Было воскресное утро, Рита напекла блинов с черничным сиропом – очень аппетитное начало нового раунда обыденной жизни. Коди и Эстор с энтузиазмом уплетали блины, и при других обстоятельствах я бы тоже не остался в стороне, однако сегодня было не обычное утро.

Трудно описать, насколько серьезным должен быть шок, чтобы отбить у Декстера охоту есть. У меня очень быстрый обмен веществ, поэтому изумительному устройству по имени Декстер нужно постоянно заправляться, а блины Риты я бы отнес к категории высококачественного и очень легко усвояемого топлива. И тем не менее в который раз я обнаруживал, что сижу, уставившись на вилку, не в силах собрать весь свой энтузиазм и довершить действие, положив еду в рот.

Довольно скоро все уже закончили есть, а я так и сидел, глядя на свою почти полную тарелку. Даже Рита заметила, что не все спокойно в декстеровском королевстве.

– Ты почти не притронулся к еде, – сказала она. – Что-то случилось?

– Это дело, над которым я работаю сейчас, – начал я изворачиваться. – Оно не выходит у меня из головы.

– А, – понимающе протянула она. – А ты уверен, что… то есть оно очень кровавое?

– Не то чтобы, – ответил я, теряясь в догадках, что она ожидала услышать. – Просто оно какое-то очень… загадочное.

Рита кивнула.

– Иногда стоит отвлечься, и ответ придет сам собой, – сказала она.

– Может, ты и права, – отозвался я и понял, что ляпнул не подумав.

– Ты будешь доедать? – спросила она.

Я опустил взгляд на тарелку с горой блинов, политых успевшим застыть сиропом. Выражаясь научным языком, я подозревал, что они вкусные, но сейчас они казались мне такими же привлекательными, как старая мокрая газета.

– Нет, – коротко ответил я.

Рита с тревогой посмотрела на меня. Когда Декстер не ест – дело нечисто.

– Может, на лодке покатаешься? – предложила она. – Это всегда помогает развеяться.

Рита подошла ко мне с напряженной тревогой во взгляде и положила руку на плечо, а Коди и Эстор подняли головы, и, прочитав на их лицах явное желание отправиться на лодке, я почувствовал себя так, словно меня затягивают зыбучие пески.

Я поднялся. Это уж слишком. Я своих ожиданий оправдать не сумел, а тут еще они со своими. Не могу сказать, что угнетало меня сильнее: неудача со Старжаком, навязчивая музыка или водоворот семейной жизни. Может, все вместе разрывало меня на части и со страшной силой уносило в сливное отверстие к прилипчивой обыденности, от которой хотелось кричать, а я не мог даже заскулить. Как бы там ни было, надо выбираться отсюда.

– У меня срочное дело, надо бежать, – сказал я, и они воззрились на меня с оскорбленным удивлением.

– А что за срочное дело? – произнесла Рита.

– Это по поводу свадьбы, – бросил я, слепо поддавшись своему импульсу и не представляя, что сказать дальше. К счастью для меня, хоть что-то пошло как надо: я припомнил разговор, который состоялся у нас с Винсом Мацуокой накануне. – Надо заскочить к организатору.

Рита просияла.

– Ты встречаешься с Мэнни Борком? О, – восхищенно протянула она, – это замечательно…

– Да-да, – подхватил я. – Я задержусь.

И вот, в разумное для субботнего утра время – без пятнадцати десять – я с удовольствием попрощался с немытой посудой и домоседством и забрался в машину. На улицах в это утро было необыкновенное затишье, и по дороге в Саут-Бич не случилось ни одного преступления, что бывает также часто, как снег в Фонтенбло[37]37
  Старейшая загородная резиденция французских королей, расположенная под Парижем.


[Закрыть]. Все текло своим чередом, я по-прежнему время от времени поглядывал в зеркало заднего вида. Пробок не было, и когда я припарковал машину, поднялся на лифте и постучал в дверь Мэнни Борка, часы показывали пятнадцать минут одиннадцатого.

Очень долго царило молчание, и тогда я постучал еще, на сей раз проявив побольше энтузиазма. Я уже готовился снести дверь с петель со всей своей приветливостью, когда она открылась и очень сонный и в основном голый Мэнни Борк, моргнув, воззрился на меня.

– Сиськи Христовы, – крякнул он. – Сколько времени?

– Десять пятнадцать, – весело сказал я. – Практически пора обедать.

Наверное, он еще не до конца проснулся или, может быть, ему это показалось смешным, но он повторил:

– Сиськи Христовы.

– Можно войти? – вежливо поинтересовался я, а Мэнни в ответ поморгал еще немного и толчком распахнул дверь.

– Дай Бог, чтобы это было что-нибудь стоящее, – сказал он, и я пошел за ним мимо загадочной штуки в прихожей к насесту у окна. Он вскарабкался на свой стул, а я сел напротив.

– Надо поговорить о моей свадьбе, – начал я, но он замотал головой и визгливо крикнул: – Фрэнки! – Ответа не последовало, и Мэнни подпер голову одной мизерной ручкой, а другую положил на стол и принялся барабанить по нему пальчиками. – Этой сучке лучше бы… черт тебя дери! Фрэнки! – снова взвизгнул он, на сей раз с надрывом.

Через секунду в дальней комнате его апартаментов послышалась возня, потом появился молодой человек, на ходу застегивая одежду, которую нацепил в спешке, и пытаясь наскоро справиться со своими жидкими каштановыми волосенками, прежде чем явиться пред светлые очи Мэнни.

– Привет, – произнес парень. – Ну то есть… ну ты меня понял. Доброе утро.

– Принеси сюда кофе, очень быстро, – сказал Мэнни, не поднимая на него глаз.

– Э-э… – протянул Фрэнки. – А, ладно. – Он задержатся еще на секунду, как раз для того, чтобы Мэнни успел сложить малюсенький кулачок и пронзительно завизжать: «Сейчас же!» Фрэнки сглотнул и подался в сторону кухни, а Мэнни снова подпер свою восьмидесяти пяти фунтовую тушку с таким кислым выражением лица, словно терпел атаку бесчисленных орд отвратительных демонов-идиотов.

Уяснив, что без кофе разговор не состоится, я повернул голову к окну и стал любоваться видом. На горизонте виднелись три грузовых судна, выкидывавших облачка дыма; чуть ближе к берегу рассеялись прогулочные яхты – мультимиллионные игрушки, направлявшиеся на Багамы, и батарея виндсерферов, плескавшихся у самого берега. Ярко-желтая лодка только отходила от берега, стремясь навстречу грузовым судам. Солнце светило, над водой парили чайки в поисках мусора, а я ждал, пока Мэнни получит свое вливание.

Кухню сотряс звук разбивающейся вдребезги посуды и приглушенный вопль Фрэнки: «Вот черт!» Мэнни крепко зажмурился, как будто это помогло бы ему скрыть непереносимое страдание, порожденное непроходимо глупым окружением. И только через несколько минут прибыл Фрэнки с кофейным сервизом: серебряным чайником странной формы и тремя приземистыми керамическими чашками в придачу, уместившимися на прозрачной пластине в виде палитры художника.

Трясущимися руками Фрэнки поставил перед Мэнни чашку и налил до краев. Мэнни сделал крошечный глоток, тяжело вздохнул без всяких признаков облегчения и, наконец, открыл глаза.

– Хорошо, – сказал он. И, повернувшись к Фрэнки, добавил: – Ступай убери свой тайный разгром, и если я потом наступлю на битое стекло, клянусь Богом, я тебя выпотрошу. – Фрэнки уковылял прочь, а Мэнни сделал еще один микроскопический глоток, прежде чем обратить ко мне свой сонный взор. – Ты хочешь поговорить о свадьбе, – произнес он так, словно не мог поверить своим ушам.

– Верно, – сказал я, и он скорбно покачал головой.

– Ты же такой сладкий, – констатировал Мэнни. – Да что вообще могло заставить тебя жениться?

– Налоговая льгота, – ответил я. – Мы можем обсудить меню?

– В субботу, ни свет ни заря? Нет, – отрезал он. – Это ужасный, бессмысленный, примитивный ритуал. – Как я понял, он говорил о свадьбе, а не о меню, хотя с Мэнни ни в чем нельзя быть уверенным. – Мне становится невыносимо, когда я слышу, что кто-то сознательно желает пройти через это. Но, – сказал он, обреченно махнув рукой, – хотя бы дает шанс поэкспериментировать.

– Я тут подумал: а может, удастся поэкспериментировать подешевле?

– Может, но не удастся, – сказал он и впервые за сегодняшнюю беседу продемонстрировал свои зубы, хотя улыбкой это можно было назвать, если только вы считаете, что мучить животных весело.

– Почему?

– Потому что я уже решил, что сделаю, и ты не сможешь мне помешать.

Если быть кристально честным, мне в голову пришло многое из того, что я способен был сделать, дабы уломать его, но, как бы весело это ни было, такие вещи шли вразрез с Кодексом Гарри, поэтому осуществить их я не мог.

– И тебя никак не ублажить? – Я продолжал надеяться.

Он с хитрецой глянул на меня и произнес:

– Смотря как будешь стараться.

– Я собирался сказать волшебное слово и много блаженно улыбаться, – пояснил я.

– Не пойдет, – ответил он, – не тот размах.

– Винс сказал, ты прикидывал по пятьсот долларов за порцию?

– Я не прикидываю, – огрызнулся Мэнни, – мне твои гроши до лампочки.

– Ну еще бы, – сказал я, стараясь немного его утихомирить, – это же не твои гроши.

– Твоя подружка подписала долбаный контракт, – пригрозил он. – Я могу тебя иметь, как мне в долбаную голову придет.

– Я могу что-то сделать, чтобы получить скидку? – с новой надеждой спросил я.

Его сердитый прищур превратился в плотоядный взгляд.

– Сидя на заднице – вряд ли, – произнес он.

– Как же в таком случае?

– Если ты спрашиваешь о том, что может заставить меня переменить свое решение, то лучше не напрягайся, потому что ничто в мире этого сделать не может. Да тут вокруг квартала уже очередь выстроилась из желающих нанять меня, я на два года вперед расписан, так что тебе делаю большое одолжение. – Его глаза расширились до нереальных пределов. – Приготовься увидеть чудо. И пухлый счет.

Я поднялся. Этот гном, судя по всему, не желал уступить ни цента, и я ничего не мог поделать. Мне хотелось сказать что-нибудь вроде: «Хорошо смеется тот, кто смеется последним», – но этим я бы все равно ничего не добился. Поэтому я улыбнулся, бодро бросил: «Ну ладно» – и вышел из его апартаментов. Когда дверь закрылась, я услышал пронзительный голос Мэнни, который вопил на Фрэнки: «Ради Бога, подними свой зад и убери наконец это дерьмо с моего долбаного пола!»

По пути клифту я ощутил, как по моей шее сзади скользнул холодный словно сталь палец, и на мгновение меня повело, словно Темный Пассажир тронул пальцем воду и убежал, почувствовав, что она слишком холодная. Я стал как вкопанный и оглядел коридор.

Ничего. На другом конце человек с газетой возился около своей двери. Помимо него, никого не было. На секунду я закрыл глаза и спросил: «Что?» – но ответа не последовало. Я по-прежнему стоял один, если только за мной никто не подглядывал в замочную скважину одной из дверей. Это ложная тревога. Или скорее всего попытка выдать желаемое за действительное.

Я сел в лифт и спустился вниз.

Когда двери лифта сомкнулись, Наблюдатель выпрямился, все еще держа в руках газету, поднятую с коврика перед дверью. Газета – неплохая часть камуфляжа, и может сработать еще не раз. Он посмотрел в коридор и заинтересовался, что такого примечательного в той квартире, но сейчас это было не важно. Он выяснит все. Он выяснит все, что делал тот, другой.

Наблюдатель медленно сосчитал до десяти, а затем не спеша зашагал к другому концу коридора, к квартире, из которой вышел тот, другой. Разузнать, что он здесь забыл, – дело нескольких секунд. И тут…

Он не мог точно сказать, какие мысли проносились сейчас в сознании того, другого, – сразу освоить все премудрости нового тела никогда не получается. Настало время надавить на того, другого, вывести из пассивного состояния. Наблюдатель ощутил, как нарастающее желание действовать достигает темного властного облака, и услышал трепет темных крыльев внутри.

Глава 25

Занимаясь своим исследованием человеческих существ в течение жизни, я обнаружил, что, как ни старайся, предотвратить наступление понедельника не удастся. Конечно, люди не прекращают попыток, но понедельник все равно настигает их и всем трутням приходится вновь влачить свою унылую рабочую жизнь, полную бессмысленного тяжелого труда и страданий.

Эта мысль всегда утешает меня, ну а так как мне нравится излучать счастье в любом месте, где появляюсь, я сделал свой небольшой вклад, дабы смягчить удар от неизбежного наступления утра понедельника. Я принес на работу коробку пончиков, и вокруг нее немедленно разразился ажиотаж, устроенный ворчливыми сотрудниками; пончики исчезли прежде, чем я добрался до стола. Сомневаюсь, что у кого-либо есть более веские причины для угрюмого настроения, чем у меня, но вы бы мне не поверили, увидев, как коллеги выхватывают у меня пончики и при этом на меня же и ворчат.

Винс Мацуока, казалось, разделял царившее в управлении общее чувство легкой тоски. Он приковылял в мою каморку с выражением изумленного ужаса на лице. Очевидно, его вызвало какое-то очень волнующее событие, потому что смотрелось оно почти достоверно.

– Господи, Декстер, – произнес он. – О Господи, Декстер!

– Я пытался оставить тебе одну штуку, – сказал я, решив, что такую тоску он мог испытывать только при виде пустой коробки из-под пончиков. Но Винс покачал головой.

– О Господи, я не могу в это поверить! Он мертв!

– То есть пончики тут ни при чем, – сделал вывод я.

– Боже, а ведь ты встречался с ним. Ты встречался?

В любой беседе наступает такой момент, когда хотя бы один из собеседников неизбежно должен узнать, о чем же идет речь, и я подумал, что такой момент пришел.

– Винс, – начал я, – прошу тебя, сделай глубокий вдох, начни все сначала и сделай вид, как будто мы с тобой говорим на одном языке.

Он уставился на меня, как цапля на лягушку.

– Черт, – сказал он. – Ты что, еще ничего не знаешь? Твою мать.

– Какие слова, – оценил я, – неужели ты общался с Деборой?

– Он мертв, Декстер. Тело обнаружили вчера вечером.

– Значит, он еще полежит, пока ты не скажешь мне, о чем ты, черт возьми, говоришь.

Винс моргнул, глядя на меня, и его глаза неожиданно расширились и увлажнились.

– Мэнни Борк, – с придыханием произнес он. – Его убили.

Признаюсь, я испытал смешанное чувство. С одной стороны, мне, конечно, не жалко, что кто-то другой вывел маленького тролля из строя, а не я, в силу своих этических соображений, которые не позволили мне сделать это самому, но с другой стороны – теперь придется искать организатора на замену. Ах да, еще, возможно, придется состряпать какие-то показания для детектива, ведущего расследование. Досада только-только сменилась облегчением, но тут я вспомнил, что пончиков тоже не стало.

В итоге во мне поселилось раздражение при мысли о том, сколько забот из-за этой новой напасти ждет меня впереди. Однако Гарри натаскал меня достаточно хорошо и я знал, что демонстрировать такую реакцию, услышав о смерти знакомого, неприемлемо, поэтому сделал все возможное, чтобы натянуть на лицо выражение некоего подобия шока, озабоченности и печали.

– Ничего себе, – сказал я. – Надо же. Известно, кто это сделал?

Винс покачал головой.

– У него даже врагов не было, – сказал он, пребывая в добросовестном неведении относительно того, насколько неправдоподобно звучали его слова для тех, кто хотя бы однажды встречался с Мэнни. – Я хочу сказать, его все боялись.

– Знаю, – сказал я, – его фото в журналах печатали, и все такое.

– Не могу поверить, что кто-то мог сотворить с ним это, – убитым голосом произнес он.

Сказать по правде, я, наоборот, не мог поверить, что кто-то слишком долго тянул, чтобы сотворить с ним это, но говорить так было бы невежливо.

– Ничего, полиция разберется. Кто ведет дело?

Винс посмотрел на меня с таким лицом, словно я спросил у него, встает ли солнце по утрам.

– Декстер, – с изумлением произнес он, – ему отрезали голову. Так же, как тем троим из университета.

Когда мне было восемнадцать и я старался вписаться в общество, то какое-то время играл в футбол и однажды очень больно получил мячом в живот. Так вот, сейчас я испытал примерно такое же чувство.

– Ого, – произнес я.

– Естественно, дело передали твоей сестре, – сказал он.

– Естественно. – Меня вдруг посетила одна мысль, и, оставаясь преданным поклонником иронии на протяжении всей своей жизни, я решил спросить: – А его не поджарили, случайно?

Винс покачал головой:

– Нет.

Я поднялся.

– Пойду пообщаюсь с Деборой.

Дебора не была расположена к общению, когда я прибыл на квартиру Мэнни. Она находилась около Камиллы Фидж, которая помахивала кистью в поисках отпечатков около ножек стола у окна и не подняла голову, так что я заглянул на кухню, где Эйнджел «Не родственник» нагнулся над телом.

– Эйнджел… – Взглянув на тело, я обнаружил нечто такое, что меня крайне удивило. – А это что, действительно женская голова? – спросил я.

Он кивнул и ткнул в голову ручкой.

– Твоя сестра говорит, что это, типа, та, которая из музея, – ответил Эйнджел. – Что они ее сюда приладили, потому что он педрила.

Я взглянул на два среза: один – у самых плеч, другой – у подбородка. Срез на голове по всем признакам соответствовал нашим прошлым находкам, а вот другой, на теле Мэнни, выглядел грубо, как будто был сделан второпях. Края двух срезов аккуратно соединили, но они, конечно, не совпали. Я и сам, без нашептываний своего темного приятеля, мог определить, что в этом случае дело обстояло иначе. А то касание холодного пальца, которое я недавно ощутил на своей шее, могло иметь серьезное значение и, вполне вероятно, было связано с моими текущими неприятностями. Однако этот непонятный призрачный намек не порождал ничего, кроме беспокойства.

– Есть еще одно тело? – спросил я, припоминая несчастного запуганного Фрэнки.

Эйнджел пожал плечами, не поднимая глаз.

– В ванной, – сказал он, – из него торчит нож мясника. Голову оставили. – Он говорил обиженным тоном, словно был оскорблен тем, что некто потратил столько усилий и оставил-таки голову, ну а в остальном ему больше нечего было мне сказать, так что я отправился туда, где моя сестра сидела на корточках рядом с Камиллой.

– Доброе утро, Деб, – сказал я, изображая бодрость духа, которой вовсе не ощущал, и был не одинок, потому что она даже не взглянула на меня.

– Черт возьми, Декстер, – поприветствовала она меня. – Иди в жопу, если у тебя нет ничего стоящего.

– Да тут нигде вокруг ничего стоящего нет, – заметил я. – Но парня в ванной зовут Фрэнки. А это вот Мэнни Борк, которого даже в журналах печатали.

– С какого перепоя ты это знаешь? – осведомилась она.

– Ну да, может показаться странным, – признал я, – но я, вероятно, последний, кто его видел.

Дебора поднялась на ноги.

– Когда? – спросила она.

– В субботу утром. Около пятнадцати минут одиннадцатого. На этом самом месте. – И я указал на чашку, которая все еще стояла на столе: – На ней мои отпечатки.

Дебора смотрела на меня с недоверием и качала головой.

– Ты знал этого парня, – сказала она. – Он был твоим другом?

– Я нанял его организовывать мою свадьбу, – ответил я. – Он, как мне сказали, хороший специалист.

– Угу, – учла Деб. – И что ты делал здесь в субботу утром?

– Он повысил цену, – объяснил я, – вот и пришлось пожаловать сюда, чтобы попытаться уговорить снизить ее.

Она оглядела квартиру и бросила взгляд из окна на вид стоимостью миллион долларов.

– Сколько он требовал?

– Пятьсот долларов за порцию, – ответил я.

Ее голова крутанулась ко мне.

– Богомать, – выругалась она. – За что?

Я пожал плечами:

– Он мне не сказал и цену тоже не снизил.

– Пятьсот долларов за порцию? – воскликнула Дебора.

– Дороговато, да? Вот так.

Деб долго жевала губу не моргая, а потом схватила меня под руку и отвела подальше от Камиллы. Мне была видна лилипутская ступня, выглядывавшая из двери кухни, где дорогостоящего покойника настигла безвременная кончина, но Дебора затащила меня в дальний конец комнаты.

– Декстер, – сказала она, – поклянись, что это не ты его укокошил.

Как я уже говорил раньше, я не испытываю настоящих эмоций. Я долго и упорно тренировался, чтобы мои реакции в определенных обстоятельствах нельзя было отличить от подлинно человеческих, но на сей раз меня застали врасплох. Какое выражение лица подобрать, когда сестра обвиняет тебя в совершении убийства? Шок? Гнев? Удивление? Насколько я знаю, его нет ни в одном учебнике.

– Дебора, – с укоризной произнес я. Не блестяще, но это все, что пришло мне в голову.

– Потому что такое я тебе с рук не спущу, – предупредила она. – Точно не спущу.

– Да я бы ни за что, – сказал я. – Это же не… – Я покачал головой – это действительно нечестно. Сначала меня кинул Темный Пассажир, а теперь моя сестра и мои мозги тоже. Все крысы разбегались, пока судно Декстера медленно погружалось на дно.

Я сделал глубокий вдох и попытался организовать судовую команду, чтобы та начала вычерпывать воду. Моя сестра была единственным человеком на земле, который знал, что я представляю собой на самом деле, и, несмотря на то что Деб никак не могла привыкнуть к этой мысли, я думал, она имела представление о границах осторожности, которые установил для меня Гарри, и о том, что я никогда их не переступлю. Видимо, я ошибался.

– Дебора, – начал я, – мне бы никогда…

– Хорош, – отрезала она. – Мы оба знаем, что ты мог это сделать. Ты был здесь в то самое время. И мотив у тебя подходящий – не платить же ему пятьдесят штук. Либо так, либо это сделал парень, сидящий в тюрьме.

Будучи не совсем человеком, я сохранил чистый разум, не тронутый эмоциями. Но сейчас у меня складывалось впечатление, словно мои глаза застилает туман. С одной стороны, мне было обидно, что она подозревала, будто я могу совершить нечто настолько неаккуратное, а с другой – хотелось убедить ее, что я этого не делал. И еще уверить ее в том, что если бы я решился на это, то она никогда в жизни не узнала бы, однако говорить так было недипломатично. Поэтому я сделал еще один глубокий вдох и ограничился одним словом:

– Клянусь.

Сестра смотрела на меня долго и в упор.

– Серьезно, – добавил я.

Наконец она кивнула и сказала:

– Ладно. Конечно, лучше, чтобы это была правда.

– Это правда, – уверил ее я. – Я этого не делал.

– Угу, – отозвалась она. – А кто тогда?

Нет, серьезно, где справедливость? Я имею в виду, в жизни. Я тут стою и открещиваюсь от убийства, в котором меня обвиняет собственная сводная плоть и кровь, и в то же время по ее просьбе пытаюсь раскрыть это преступление. Я любовался гибкостью ее психики, которая позволяла Деборе выполнять такую мозговую акробатику, но желал бы, чтобы свое творческое мышление она направила в какое-нибудь другое русло.

– Понятия не имею, – сказал я. – И я… и мне в голову не приходят никакие, м-м, идеи на этот счет.

Она посмотрела на меня очень тяжелым взглядом:

– А почему я должна тебе верить?

– Дебора, – начал я и запнулся. Неужели пришло время рассказать ей о Темном Пассажире и том, что теперь его нет? Я ощутил, как меня захлестывают какие-то противные ощущения вроде тех, что бывают на начальной стадии гриппа. Неужели это эмоции, подмывающие беззащитные берега Декстера, как огромные приливные волны с токсичными отходами? Если так, то неудивительно, что люди такие жалкие существа. Это ужасный опыт.

– Послушай, Дебора, – произнес я, размышляя о том, как правильно начать.

– Господи, да слушаю я, – сказала она. – Но ты же молчишь.

– Это трудно объяснить. Я никогда не говорил об этом.

– Отлично, самое время начинать.

– Я, гм… у меня внутри такая штука, – сказал я, почувствовав себя полным идиотом и ощутив, как тепло заливает щеки.

– О чем ты? – возмущенно спросила она. – У тебя рак?

– Нет-нет, это… я, гм, слышу… оно говорит со мной, – выдал я. Почему-то я не мог смотреть на Дебору и отвернулся. На стене висело фото обнаженного по пояс мужчины, и я предпочел снова повернуться к сестре.

– Господи, – произнесла она, – ты хочешь сказать, что слышишь голоса? Господи Боже, Деке!

– Нет, – ответил я, – не голоса. Не совсем.

– Тогда что за хрень? – нетерпеливо воскликнула Дебора.

Пришлось снова взглянуть на обнаженного человека, а затем сделать глубокий вдох, прежде чем я смог повернуться к Деборе.

– Ну, когда мне внезапно становится ясно. На месте преступления, – пояснил я. – Это благодаря… потому что эта штука мне говорит.

Дебора внимала мне с застывшим, абсолютно неподвижным липом, словно слушала признание в ужасных преступлениях; наверное, для нее так и было.

– Значит, она тебе говорила. Каким образом? «Эй, это сделал некто по имени Бэтмен»? – осведомилась она.

– Что-то вроде того, – сказал я в ответ. – Ну, ты понимаешь. Маленькие подсказки, которые у меня появлялись…

– Которые у тебя появлялись, – повторила она.

Мне было просто необходимо опять отвернуться.

– Она исчезла, Дебора, – сказал я. – Что-то связанное с этим Молохом отпугнуло ее. Такого раньше никогда не случалось.

Она долго молчала, и я не видел необходимости высказываться за нее.

– А отцу ты рассказывал об этой твоей штуке? – наконец спросила сестра.

– Мне не пришлось, – ответил я. – Он сам все знал.

– А теперь твои голоса пропали, – сказала она.

– Один голос.

– И ты мне ничего по этому делу сказать не можешь.

– Да.

Дебора щелкнула зубами так громко, что я это услышал. А потом с шумом выпустила воздух, не разжимая челюстей.

– Ты или врешь мне, потому что виноват, – зашипела она на меня, – либо говоришь правду, и тогда ты чертов шизик.

– Деб…

– Чему мне верить, Декстер? А? Чему?

Мне показалось, что я снова чувствовал прилив гнева, впервые с тех пор, как был подростком, тем более что тогда я не был способен испытать это ощущение сполна. Но Темный Пассажир ушел, а я соскальзываю в самую что ни на есть человеческую сущность: все барьеры, отделявшие меня от нормальной жизни, исчезли; я переживал нечто очень похожее на подлинный гнев.

– Дебора, – сказал я, – если ты мне не веришь и думаешь, что это сделал я, то мне все равно.

Она взглянула на меня, и впервые за все это время я посмотрел на нее в ответ.

Наконец она заговорила.

– В любом случая я должна об этом доложить, – сказала Деб. – Официально ты не можешь даже близко сюда подходить.

– Ничто не принесет мне большего счастья, – ответил я. Она смотрела на меня еще мгновение, а потом сжала губы и вернулась к Камилле Фидж. Я глядел ей вслед, а потом направился к двери.

Действительно, я не видел никакого смысла ошиваться здесь, раз уж мне и официально, и неофициально дали понять, что делать мне тут нечего. Я, наверное, мог бы сказать, что мои чувства оскорблены, да вот беда: я был все еще слишком зол, чтобы ощущать обиду. Меня и вправду всякий раз изумляло, когда я узнавал, что кто-то проявляет ко мне нежные чувства, поэтому, когда Дебора выслушала мой лепет с пониманием, это стало для меня просто откровением.

Декстеру всегда везло, но сегодня по некоторым признакам мне казалось, что я потерпел поражение и мне придется отправиться в изгнание.

Я стоял и ждал прибытия лифта, как вдруг меня ошеломил внезапный хриплый окрик:

– Эй!

Я повернулся и увидел очень раздраженного старика, который бежал ко мне в сандалиях, надетых на носки, доходившие чуть ли не до самых его узловатых колен. На нем были натянуты мешковатые шорты, шелковая рубашка, а на лице – выражение абсолютно праведного гнева.

– Ты полиция? – требовательным тоном спросил он.

– Ну, не вся, – ответил я.

– Что с моей чертовой газетой?

До чего же лифты медленно ездят, не правда ли? Оказавшись в ловушке, я решил действовать вежливо, поэтому с воодушевлением улыбнулся старому психу и спросил:

– Вам не понравилась ваша газета?

– Я ее вообще не получал! – закричал он, от усердия становясь бледно-лиловым. – Я звонил и говорил вам и этой раскрашенной девице на телефоне, чтобы вы нашли мою газету! Я ей говорю, что у меня мальчишка газету ворует, а она трубку бросает!

– Мальчишка украл вашу газету? – уточнил я.

– А я что сказал? – воскликнул он, на сей раз визгливо, от чего мое ожидание лифта стало еще менее приятным. – Я плачу чертовы налоги, чтобы она так со мной разговаривала? И смеялась надо мной, черт подери?!

– Но вы могли пойти за другой газетой, – осторожно попытался урезонить его я.

Однако его это не успокоило.

– Что значит – за другой? В субботу утром, в пижаме я должен идти за другой газетой? Почему же вы не хотите ловить преступников?

Лифт произнес приглушенное «динь», давая знать, что он прибыл, но меня это уже не интересовало, мне в голову пришла мысль. Такое со мной происходит время от времени. Большинство мыслей не поднимаются на поверхность – может быть, потому, что я слишком много времени занят не ими, а своими безуспешными попытками казаться человеком, – но эта медленно всплыла и, словно пузырек воздуха в грязи, звонко лопнула у меня в мозгу.

– В субботу утром? – спросил я. – А вы помните, сколько было времени?