Текст книги "Страж"

Автор книги: Джеффри Конвиц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Охваченная дрожью, она погрузила руку в святую воду, перекрестилась и вошла в двери церкви.

***

Пробежав почти весь коридор, Майкл, наконец, отыскал кабинет главного редактора.

– Вы поможете мне? – спросил он, закрывая за собой стеклянную дверь.

– Возможно, – ответил редактор. Перегнувшись через свой захламленный стол, он включил настольную лампу.

Майкл сел и с наслаждением вытянул ноги. Он устал. Весь последний час он бродил по улицам и размышлял.

– Мне нужна кое-какая информация, – начал он. Достал из кармана десятидолларовую купюру и положил на стол.

Редактор надел очки и с выражением живого интереса посмотрел на деньги.

– О чем? – с любопытством спросил он.

– Три недели назад, в воскресенье, вы напечатали объявление о сдаче квартиры. Я хочу знать, кто поместил его. Сколько раз его публиковали. И мне нужна любая информация о Джоан Логан, агенте по сдаче жилых помещений.

Редактор протянул Майклу блокнот и ручку.

– Укажите адрес.

Майкл улыбнулся; возможно, здесь удастся кое-что разузнать. Он нацарапал адрес и положил блокнот обратно на стол. Редактор взглянул на листок, поднял очки на лоб, подвинул к себе телефон и набрал номер.

***

В церкви было пусто. Царила гробовая тишина. Кромешную тьму прорезал лишь свет крошечных свечек, горевших на небольших алтарях по обеим сторонам зала.

Элисон неуверенно брела по проходу между скамьями, затем преклонила колени, перекрестилась. Села на скамью, сжимая в руке распятие. Она огляделась. Что теперь? Что она должна делать? И зачем она здесь? В этом чужом месте. В мире, который покинула навсегда. Элисон сложила ладони и склонила голову. Вспомнит ли она слова? "Отче наш, царящий на небесах. Имя Твое священно". – Да, это они. Эти слова она повторяла ребенком миллионы раз. "Придет царствие Твое. Утвердится воля Твоя..." Тьма. Головокружение. Мигрень Но от слов этих становилось так хорошо. – "...на земле и на небесах". – Элисон собиралась молиться и никакие Майклы ей тут не указ. Она возвращалась. Комната отца. Распятие. Теперь церковь. – "Дай нам хлеб наш насущный". – Она очень долго шла. – "И прости нам прегрешения наши, как мы прощаем врагам нашими – Ей почти казалось, что ничего плохого и не было Вовсе. – "Не введи нас во искушение, а сохрани нас от всякого зла. Аминь". – Элисон повторила молитву три раза.

Сжимая распятие во влажной руке, она поднялась со скамьи. Мягкий свет пылающих фитильков лился на нее. Она пошарила в кармане и вынула десятицентовик. Монетка была холодной; серебро вобрало в себя прохладу стылого ночного воздуха. Она бросила деньги в ящичек, взяла тоненькую свечку и, плача, поставила ее за упокой души своего отца. Но молиться за него не смогла. А стояла в каком-то оцепенении, уставившись на мерцающие огоньки.

Холодок пробежал у нее по спине, словно где-то распахнулось окно и подул ветер. Она взглянула на свечи; но язычки пламени не отклонились, воздух был неподвижен Но она что-то ощутила; возможно, так проявлялся подсознательный страх перед грядущим откровением. Кожу ее покалывало иголочками. Тьма вокруг сгущалась Элисон чувствовала, как та давит на нее. Она не вынесла бы подобного ужаса полнейшей пустоты, будь это где-нибудь еще, не в церкви. Страшась этой пустоты, она, осторожно переступая, побрела к исповедальне.

– Святой отец! – позвала она. Голос ее отражался от сводчатых перекрытий. – Святой отец!

Никакого ответа не последовало. Элисон подошла ближе, едущая, как сливается звук шагов с повисшим в воздухе звенящим эхом ее голоса.

Еще шаг. Снова по спине пробежал холодок. Она должна исповедаться.

– Святой отец. Нет ответа.

– Отец.., отец.., отец...

Элисон постояла молча перед исповедальной кабинкой. Отодвинула штору. Внутри было мрачно: затертые дубовые панели, маленькая обтянутая бархатом скамеечка. Встав на колели, она склонила голову, сложила руки и скорбно прошептала:

– Я согрешила, отец мой.

– Когда в последний раз вы были на исповеди, дитя мое?

Элисон вздрогнула, сердце ее бешено заколотилось Она судорожно глотнула воздух.

– Когда в последний раз вы были на исповеди? – Голос был глубоким и властным.

Элисон буквально задыхалась, не в силах опомниться от внезапного вторжения. Голос шел с другой стороны зарешеченного оконца, оттуда, где должен сидеть священник в отведенное для исповедей время – но не в глухую полночь, в пустынной темной церкви. И когда она звала, он не ответил.

В панике Элисон вцепилась в решетку.

– С вами все в порядке, дитя мое? Она колебалась:

– Святой отец...

– Да, дитя мое, продолжайте. Элисон отодвинула штору, готовая в любой момент выскочить из исповедальни.

– Вы священник?

– Конечно, дитя мое, – ласково произнес он. – Продолжайте.

– Я.., э.., но как...

– Я здесь для того, чтобы выслушать вас. Не бойтесь.

– Я боюсь, отец мой. Очень боюсь!

– Потому я и здесь – потому, что вы боитесь. Я здесь для того, чтобы избавить вас от страхов, выслушав вашу исповедь.

Элисон прижала голову к стене рядом с зарешеченным окошком. Священник ли он? Можно ли ему верить? Она должна поверить. Она должна покаяться и получить отпущение грехов. Но почему он не Отвечал, когда она звала его?

– Я восемь лет не была на исповеди. – Она замолчала.

– Да? – отозвался он.

– Не могу поверить, что так долго. – Голос ее дрогнул, – Зачем я здесь? выдохнула она.

– Чтобы быть услышанной, – отвечали с той стороны перегородки. – Я здесь, чтобы слушать. Элисон всхлипнула.

– Я грешна, отец мой. Я восемь лет не была в церкви. Я все отрицала. Я отрицала Христа. Я хочу возвратиться к вере и к нему. – Элисон запнулась. – Я должна рассказать все, что долгие годы таила в себе. – Не в силах продолжать она заплакала.

– Почему вы покинули церковь, дитя мое?

– Почему? – переспросила она, словно не поняв вопроса.

Снова воцарилось молчание, и наконец, глотая слезы, Элисон рассказала священнику о своем детстве, о былой своей преданности Богу, о начале сомнений и отрицаний. О том, каким ужасным человеком был ее отец. О его любовницах и пьянстве. Как он бил ее и мать. Как рушилась семья. И она рассказала о той ночи.

Затем, уронив голову на руки, она зашлась в душащем приступе кашля.

– Это все, дитя мое? – глухо спросил он.

– Нет, – отрывисто бросила она сквозь решетку.

– Так расскажите мне.

– Отец мой, я совершила прелюбодеяние! Я не знала, что он женат, когда познакомилась с ним.

– Да?

– Я подозревала, но боялась обнаружить, что люблю человека, Который поступает по отношению к Другой женщине так же, как мой отец поступал с моей матерью. – Она судорожно сглотнула, слюна обожгла горло, словно кипящая лава. – Его жена покончила жизнь самоубийством.

– Правда? – неожиданно спросил священник. – Именно это и произошло?

– Да, – пробормотала Элисон. Почему он сомневается? Он не верит ей? Или знает что-либо, что доказывает обратное? Нет! Это невозможно. – Только после самоубийства Карен Фармер я узнала о ее существовании. – Она снова замолкла в ожидании.

– Что-нибудь еще, дитя мое?

– Еще?

– Да, дитя мое.

– Нет.

– Нет, есть! Расскажите же мне! – Он словно ожидал услышать нечто конкретное. Элисон затаила дыхание.

– Я пыталась убить себя, – в отчаянии выпалила она скороговоркой, словно надеясь, что слова ее не будут поняты. – Дважды. Первый раз, когда обнаружила отца с двумя женщинами в постели. Второй раз – после смерти Карен. Я виновна, я ношу в себе зло.

– Кроме этого! – Он повысил голос. – Еще! Скажите мне!

Кроме этого? Он не желает больше слушать о самоубийствах? Или он все знает? Но это невозможно!

– Расскажите мне обо всем! – властно велел он.

– Я пребываю в состоянии ужаса. Я совершенно одна. Я больше не могу терпеть боль. – Она заикалась. – Кто-то хочет мне зла.

– Кто хочет вам зла, дитя мое?

– Не знаю, святой отец. Возможно, человек, который, я думала, любит меня. Майкл. – Она подождала ответа; он ничего не сказал. – Я видела людей в доме, где я живу, потом обнаружила, что их на самом деле не существует, и однажды ночью я...

Элисон замолчала. Нет, об этом она не сможет рассказать, даже нуждаясь в прощении.

– Что произошло той ночью?

– Я испугалась шагов и убежала прочь из дома, – И?

– Я заболела. – Элисон вспомнила больницу. – Сегодня Майкл повел меня в музей. Там была фигура женщины, которую я видела в доме. Она мертва, да, она мертва. Майкл наверняка знал, что она там! Я ничего не понимаю.

Элисон провела языком по потрескавшимся губам и сказала:

– А потом я пришла сюда.

– Это все?

– Да.

– Есть же еще что-то! – вскричал он. – Расскажите мне!

Элисон сквозь решетку могла чувствовать его дыхание.

– Что еще произошло той ночью, когда мы выбежали из дома? Расскажите мне!

Стены будки задрожали от громовых раскатов его голоса.

– Расскажите мне! – громко повторил он.

– Нет, – умоляла Элисон. Пот струился по ее лицу.

– Говорите, дитя мое. Расскажите все, что вы должны рассказать.

– Я видела своего отца, – с трудом выдавила она из себя.

– Да, – подбадривал священник. – Да! – Голос его был почти радостным.

– Я заколола его ножом! Но он был уже-мертв!

Молчание обволакивало темные стены, словно паутина гигантского паука.

Послышались рыдания.

Бессильно запрокинув голову, Эдисон утирала слезы. Рассказ о грязи и страданиях дался ей нелегко. Она чувствовала себя словно воздушный шар, из которого выпустили воздух.

– Это все, дитя мое?

– Да, святой отец.

Казалось, прошла целая вечность прежде, чем он заговорил вновь.

– Вы ощущаете себя заблудшей, дитя мое. С тех пор, как покинули церковь и Христа, вы потерялись без духовного пастыря. И сейчас вы должны вернуться к пастырю своему, что вы и сделали сегодня. Грех таит в себе неисчислимые опасности, дитя мое. Он порождает чувство вины, так и должно быть. Но грех нераспознанный, грех непрощенный может порождать подозрения и ложь. Ведь вина остается скрытой. Он вызывает к жизни страхи и пороки, существующие лишь на задворках сознания. Вот так вы вызвали все эти ужасы. Ибо жили в грехе, продолжая погрязать в нем. Вы должны искупить свою вину. И после этого вы вновь воспримете Христа в сердце свое. И рассеятся подозрения, и исчезнут пороки, и боль, о которой вы говорите, больше не будет терзать вас. Вы должны возвратиться к Христу и уверовать в него. Ибо он есть добро и, отвергая его, вы впускаете в свою душу зло. Вы должны снова уверовать в Господа нашего. Открыть ему свое сердце. Отринуть подозрения и самообман. Открыто принимать любовь своих любимых и видеть в любви лишь любовь, очистив ее от подозрений. И вернуться в лоно церкви Христовой.

Вы сказали, что-то заставило вас прийти сюда. Пути Господни неисповедимы, нам не дано их уразуметь – вот почему должны мы иметь веру, верить, что Бог наставит нас на путь истинный. Лишь когда вы искорените грех, воспримете Христа в сердце свое и уверуете вновь, исчезнут страхи и ужасы, и улетучатся сомнения. Забудьте о прошлом и уверуйте. И Он дарует вам силы бороться со злом, окружающим вас.

Чтобы направить вас на этот путь, я хочу, чтобы вы ежедневно читали молитвы, перебирая четки, начали снова посещать Храм Божий, приняли участие и уверовали в Господа. Как только вы почувствуете страх или сомнение, не колеблясь, идите ко мне.

Теперь я отпущу вам грехи ваши и дарую вам прощение.

Элисон склонила голову и начала читать молитву. Священник сидел, прижавшись спиной к стене. В темноте виднелись его густые волосы и брови. На лбу его выступили капельки пота. Он вытер лоб веснушчатой рукой в колечках седых волос.

– Это невозможно! – вскричал Майкл. Редактор сел и, поправив очки, потер переносицу.

– Возможно ли, невозможно ли, – начал он, – но такого объявления никто не помещал. И никто за него не платил. – Он протянул Майклу газету. – Как видите, ничего подобного тут нет.

Элисон вышла из ворот старой церкви, еще раз взглянула на надпись над входом и скрылась в темноте.

Двадцать минут спустя она открыла дверь квартиры Майкла, сняла пальто, повесила его в шкаф и прошла в гостиную.

Майкл сидел за письменным столом с бледным, окаменевшим лицом, подперев подбородок руками.

Элисон кашлянула, положила сумочку на кофейный столик и присела на диван.

В комнате царила тишина. Он был погружен в свои мысли, она – настороженно внимательна.

Майкл поднял глаза.

– Привет, – сказал он безо всякой интонации в голосе, сидя неподвижно, в странном оцепенении.

– Привет-привет, – ответила Элисон. Он взглянул на часы.

– Прошло два часа. Она кивнула.

– Я прошу прощения.

– Я волновался. – В голосе его зазвенело напряжение.

– Да, я вижу.

– Неужели?

– Я не слепая, Майкл, и не сумасшедшая, как ты думаешь.

– Я никогда этого не говорил.

– Можем поспорить на эту Тему.

Он отвел глаза и, глядя на льющийся сквозь незашторенное окно лунный свет, спросил:

– Как ты себя чувствуешь?

– Получше.

– Голова болит?

– Прошла.

– А тошнота?

– Тоже прошла.

– Хорошо.

Их бесстрастные голоса вторили друг другу, словно каждый ожидал, когда Другой не выдержит и сорвется.

– Тебе не стоило убегать. Ты была в таком состоянии. Мало ли что могло случиться.

– Такова, значит, моя судьба.

– Ты поступила неразумно.

– Не я первая начала, не так ли? Майкл неохотно пробурчал:

– Так.

Эдисон сняла туфли и зашвырнула их в угол.

– Можно попить воды?

– Зачем ты спрашиваешь?

Она встала, пошла на кухню и быстро возвратилась со стаканом в руке.

– И куда ты направилась?

– Каталась на такси.

– Два часа?

– Нет, я зашла в церковь.

Он нахмурился.

– За каким, интересно...

– Помолиться. Если когда-нибудь в своей жизни я действительно нуждалась в молитве, так это сейчас.

– Ты уверена?

– Да. Я исповедалась, и священник, отпустил мне грехи. Голова прошла и меня больше не тошнит. Сначала была комната отца, потом распятие, и вот теперь это. Словно я возвращаюсь к себе. Словно все эти годы я была кем-то другим.

– Ерунда.

– Слово "ерунда" часто заменяет слово "я не понимаю".

– Кто же любил меня в таком случае? Царица Савская?

– Вполне возможно.

– Элисон! – Голос его звучал сурово, словно он вот-вот набросится на нее. Он замолчал, подумал и снова опустился в кресло. Посидел молча и прошептал:

– Ты же знаешь, как много ты для меня значишь. Она кивнула и отвернулась.

– Пока тебя не было, – я размышлял, – сказал он.

– Я тоже.

– О том доме?

– Нет, о тебе.

– Интересно? – спросил Майкл.

– Да, – сказала она:

Он перегнулся через стол.

– У меня тоже возникли кое-какие интересные мысли. Может, я был не прав. И все, что случилось, тебе вовсе не померещилось.

Элисон снова обернулась к нему, удивившись, что он, наконец, допустил такую возможность. Но все равно подозрение с него не снято. Восковая фигура миссис Кларк не забыта. В ушах у нее зазвучали слова священника: "Верьте, особенно тем, кто любит вас".

– Я в полном замешательстве, – произнес Майкл. – Я непрерывно думаю об этом, и что-то все время не дает мне покоя. Пора мне пойти взглянуть на этот злосчастный особняк поближе.

– Сейчас?

– Нет.

– Когда?

– Завтра. Утром. Если что, я разнесу там все. Элисон внимательно смотрела на него.

– Я хочу пойти, с тобой.

– Нет.

– Майкл.

– Нет. Для тебя это – запретная зона.

– Я сказала, что хочу идти. – Голос ее был необычайно тверд. – И тебе меня не остановить.

Майкл поднялся, подошел к окну и разглядывал Мерцавшие до самого горизонта яркие огни.

– Я подумаю об этом ночью. Больше ничего обещать не могу. Если я решу, что ты со мной не идешь, ты останешься дома. Это будет мое последнее слово. – Он подошел к ней. – Все ясно?

– Да, – отвечала Элисон, протягивая ему пустой стакан. Они стояли, глядя друг на друга. Лицо ее было уже не столь искаженным от боли. Впервые за много дней на нем читался некий покой, и физический, и душевный. Но что-то было не так. Глаза. Майкл протянул руку и осторожно, кончиком пальца, потрогал веко. Кожа была шершавой, как наждачная бумага. Доктор говорил ему об этом еще утром. Но стало еще хуже. Надо будет завтра позвонить врачу.

– Пойду куплю газету и чего-нибудь поесть. Хочешь со мной?

– Нет. Я устала. – Элисон зевнула.

Он прошел мимо нее, затем повернул назад.

– После того, как ты сбежала, я не вернулся сразу сюда, – Он замолчал на мгновение, что-то обдумывая. Она подняла глаза. – Я пошел в редакцию "Нью-Йорк Тайме" и просмотрел номер газеты, с помощью которого ты нашла квартиру. Там нет объявления о сдаче квартиры в особняке. Ничего похожего.

.Лицо Элисон исказила гримаса ужаса.

– Такого объявления никто не помещал! Но ты же что-то увидела там! Еще одна галлюцинация? Эдакое большое жирное неудачное совпадение? Обман? Я не знаю. Но собираюсь выяснить.

– Я показывала объявление мисс Логан. Она видела его.

– Видела? – Майкл помедлил. – Или сделала вид, что видит?

– Я не знаю, – задумчиво произнесла Элисон.

– После того, как я обшарю дом, я намереваюсь поговорить с ней.

– Если сможешь ее найти, – добавила Элисон.

– Да, – согласился он. – Если смогу ее найти.

– Мисс Логан говорила, что объявление поместил домовладелец.

– Его имя Карузо. Есть у тебя договор о найме квартиры?

– Нет, мне ничего не давали.

Он покусывал губу, быстро соображая.

– Завтра я разыщу его. Наверняка он что-то знает. Погруженный в размышления, он повернулся и вышел из квартиры.

Глава 18

Гатц залез в автомобиль и хлопнул дверцей.

– Холодно, черт побери, – сказал он.

– Я включил обогреватель, – отозвался Риццо.

Гатц потирал руки, чтобы побыстрее согреться.

Риццо вывел машину из гаража.

Гатц достал из кармана плаща целлофановый пакет. Положил его на колени и развернул. Там , iказался сандвич с сыром и ветчиной, обильно политый горчицей.

– Кто-нибудь хочет кусочек? Никто не выразил желания.

– Он не отравлен.

– Мы ели, – признался Риццо.

Гатц недовольно нахмурился и, развалясь на сиденье, принялся тихо жевать. Машина катила по вест-сайдским улицам мимо полуразрушенных жилых зданий и второсортных магазинчиков, вдоль грязных раздолбанных тротуаров, овеваемых стойким запахом гнили. Гатц ненавидел этот район. Большая часть его жизни прошла здесь. – – Что вы думаете обо всем этом? – спросил Риццо.

– Не знаю. Сначала надо взглянуть. У тебя с собой список пропавших без вести?

– Он у меня, – сказал Ричардсон, похлопав себя по нагрудному карману.

– Прекрасно. – Гатц обернулся к Риццо. – Кто там сейчас?

– Джейк Берштейн.

Гатц улыбнулся. Берштейн – хороший полицейский.

Риццо припарковал автомобиль в середине квартала, позади другой полицейской машины, стоявшей напротив пиццерии, где уже собралась толпа зевак. Они вышли из автомобиля и двинулись по пустырю, шагая по кирпичам и шатким доскам – остаткам снесенного здесь несколько лет назад здания. Слева располагался двор, усыпанный мусором и отслужившей свое кухонной утварью. Справа – кладбище автомобилей, освещенное лучом установленного неподалеку прожектора. Несколько полицейских копались в ржавом хламе. На скамейке у пиццерии расселась группа подростков. Гатц подошел к человеку в форме, невозмутимо стоявшему в самом центре этих дебрей.

– Том, – сказал тот, завидев Гатца.

– Джейк, – узнал его Гатц.

– Хочешь взглянуть?

– Да.;

– Зрелище не из приятных.

– Как обычно.

Гатц пошел вслед за офицером в круг прожектора, ярко отражавшегося от хромированных поверхностей автомобилей. Из раскрытого багажника одной из машин свисала изуродованная рука. Внутри него лежало истекающее кровью тело.

– Страшная смерть, – произнес Джейк, качая головой.

– Не страшнее, чем любая другая, – небрежно бросил Гатц, наклоняясь, чтобы получше рассмотреть труп. – Личность не установлен"?

– Нет.

– При нем ничего не обнаружино? Визитные карточки? Записки?

– Нет, – сказал Джейк. – Ребята сняли отпечатки пальцев.

Гатц пошевелил крышку багажника, она громко заскрежетала. Он нагнулся и принялся разглядывать одежду жертвы. Плащ и серый пиджак были изодраны в, клочья. Черная спортивная рубашка пропиталась кровью. Гатц достал фонарик и осветил им рваные глубокие раны на груди и лице трупа.

– Сколько всего ранений?

– Трудно сказать.

– А предположительно?

– Пятнадцать, может, двадцать. Это уже неважно.

– Возможна.

Джейк облокотился о машину.

– – Он пролежал здесь довольно долго.

– Как долге?

– С неделю по крайней мере. Может, и дольше. Труп сильно разложился.

Гатц провел; рукой по лбу жертвы, потер пальцы друг о друга и разглядывал их в свете фонаря.

– А следов грима на теле не обнаружено?

Джейк непонимающе уставился на него.

– Грима, косметики, – раздраженно повторил Гатц. – Объяснить, что это?

– Нет. Никакого грима не обнаружено. Гатц пожал плечами.

– Кто его нашел?

Джейк указал на самого высокого из сидящих на скамейке парней.

Ребята играли в прятки. Он попытался залезть в багажник. Тот оказался запертым. Он все-таки раскрыл его, и оттуда вывалилась рука.

– Да, коробочка с сюрпризом.

– Вроде того, – усмехнулся Джейк. – На улицу ведут следы крови. Хочешь взглянуть?

– Попозже.

Они отошли, чтобы не мешать полицейскому фотографу. Берштейн бросил взгляд в сторону своих помощников, копавшихся в мусоре.

– Пустая трата времени. В этом дворе столько хлама. Даже, если убийца и обронил что-нибудь... Гатц махнул Риццо и обернулся к Джейку:

– Когда можно будет узнать группу крови?

– Очень скоро, пробы уже взяли. Подошел Риццо.

– Собери всю имеющуюся по атому делу информацию, – велел Гатц, – чтоб сегодня же утром все лежало на моем столе.

Риццо кивнул и поспешил, прочь.

Джейк покусал губу.

– Не похоже на ограбление или сведение счетов между гангстерами.

– Да, не похоже, – согласился Гатц.

– Может, какой-нибудь маньяк?

– Вот это самое вероятное.

– Есть в городе сбежавшие психи?

– Официально? – переспросил Гатц. – Нет. А так Нью-Йорк кишит ими. – Он окинул взглядом двор. – Ножей там не нашли?

– Нет.

– Ведь именно нож является орудием убийства?

– Да, и большой.

– Заточен с обеих сторон?

– С одной.

Гатц принялся прохаживаться вдоль ограды. Он размышлял. Итак, еще одно убийство. Ну и что? Не такая уж это редкость в Нью-Йорке, Но он ощущал ту самую резь в кишечнике, свидетельствовавшую, что за всем этим нечто кроется. Он наклонился и поднял сломанную куклу. Встряхнул ее, и голова куклы отвалилась. Он попытался приладить ее на место, но ничего не вышло. Тогда он отбросил обезглавленное тело в кусты и побрел по грудам пивных банек, уверенный, что непременно отыщет нечто важное. Не найдя ничего, достал очередную сигару, сунул ее в рот и поспешил к свету.

Подошел Риццо со списком пропавших без вести в руках.

– Несколько человек подходят по описанию. Гатц кивнул.

– Проверь их. Достань фотографии. – Он помолчал. – Но я почему-то уверен, что о пропаже этого типа никто не заявлял.

Он подошел к скамье у пиццерии и опустился на нее рядом с высоким мальчиком, обнаружившим труп. Достал из кармана фотографию Майкла Фармера.

– Сынок, – сказал он, – ты часто здесь играешь?

– Да, сэр, – ответил тот, заметно смущаясь. – Несколько раз в неделю, это уж точно.

– В какое время?

– – Когда как. Сегодня мы собрались около одиннадцати.

– Замечал ли ты здесь каких-нибудь людей? Не хозяев лавок. И не детей. Ты понимаешь. Посторонних людей.

– Да, сэр. Они приносят вещи на свалку. Гатц протянул ему портрет Майкла Фармера.

– Этого человека видел здесь?

Мальчик всмотрелся в снимок и помотал головой, – Ты уверен?

– Да.

Гатц передал фотографию остальным парням; никто из них не видел этого человека. Он улыбнулся и встал.

– Держитесь, ребята, подальше от старых автомобилей, – посоветовал он. Это опасно. – И присоединился к Джейку и Риццо, стоявшим в отдалении.

– Сколько на ваших часах?

– Два двадцать.

– Хочу есть. На ветчине с сыром долго не протянешь. – Он затянулся сигарой. – Риццо, останешься с Джейком.

– Может, взглянешь на следы крови, – предложил Берштейн.

Гатц кивнул, и они пошли по направлению к выходу со свалки.

Джейк указал на бурые полосы, тянувшиеся до середины улицы.

– Их восемь, – сказал он. – Возможно, что все пятна оставил наш приятель из багажника. Мы проверяем это. – Он посмотрел на кровавую дорожку, качая головой. – Трудно поверить, что он был еще жив, когда его привезли сюда. – Он принялся натягивать перчатки и хитро улыбнулся Гатцу. – Похоже, у тебя есть на этот счет какие-то соображения?

Гатц улыбнулся в ответ.

– Всего лишь одно, и совершенно дикое. Скажу тебе утром, если дополнительная информация, которую мы получим, подтвердит его.

Он повернулся и помахал Ричардсону. Подойдя к машине, спросил:

– Видел лицо этого покойника?

– Издалека.

– Он страшно кончил. Здоровый, крепкий мужик, а умер, охваченный ужасом.

Ричардсон пожал плечами, не зная, что ответить. Гатц начал было открывать дверцу автомобиля, но еще раз оглянулся взглянуть на пустырь.

– Не просто испуганный, а охваченный ужасом, – повторил он.

Они залезли в автомобиль и уехали.

***

В восемь утра Гатц проснулся у себя в кабинете с затекшей спиной, чувствуя себя разбитым. Но все же это было намного лучше, нежели мчаться домой и, наспех вздремнув, нестись обратно на службу.

Он сунул ноги в ботинки и побрел в туалет умыться и побриться. После чего налил себе чашку черного кофе и вернулся в кабинет.

Он почти расправился с чашкой, когда появился Риццо с результатами лабораторных исследований и прочими данными, касающимися потерпевшего. Гатц с нетерпением углубился в бумаги. Он и мечтать не мог о более интересной информации, что было слишком здорово, чтобы оказаться правдой.

– Знаешь этого парня? – спросил он.

– Нет, – ответил Риццо.

– Зато я знаю, – сказал Гатц. – Убийца не смог бы отыскать более достойную жертву. Риццо невольно отшатнулся.

– Не думаете же вы...

– Думаю? – оборвал его Гатц. – Я знаю. Но мне нужны факты. Ты должен раскопать все, что касается этого человека. Если потребуется, используй наших осведомителей, но выведай все.

– Да, сэр, – сказал Риццо и вышел. Гатц ладонью припечатал листок к столу. И, улыбаясь, откинулся на спинку кресла.

Глава 19

– Тот человек стоял спиной к тебе, вот так?

– Правильно.

– А потом что? – спрашивал Майкл.

– Я подошла к нему сзади.

– Где были женщины?

– Наверное, в кровати.

– Наверное?

– Я не видела их, пока не стала удирать из комнаты.

– Хорошо, покажи мне, как это происходило. Эдисон протянула вперед обе руки: в одной она как будто держала нож, в другой – фонарь. Она шла, стараясь в точности повторить свои движения, шагая осторожно, как и в тот раз.

– Я тронула его за плечо, – сказала она, – и снова встряхнула фонарь, он зажегся. Человек обернулся, я увидела, кто это, и очень испугалась. Бросилась обратно, пытаясь убежать, и вот здесь, в углу, упала.

Майкл подошел, ступая по пыли и паутине. Провел рукой по полу, оставив на нем следы всех пяти пальцев. – Полицейские так натоптали здесь, что если и остались какие следы, различить их невозможно, – задумчиво произнес он. Слушай, я хочу, чтобы ты в точности повторила каждое свое движение, до тех пор, пока ты не покинула квартиру.

– Я не уверена, что все помню.

– Постарайся.

Элисон неуверенно кивнула, подошла к Майклу и села на пол.

– Кажется, я упала как-то вот так. – Она вытянула одну ногу, а другую поджала под себя. – Когда увидела, что он приближается, я вся сжалась и пыталась вырваться отсюда. Луч фонаря метался, как сумасшедший, вот тогда-то, наверное, я и увидела тех женщин на кровати. – Она двинулась обратно по направлению к коридору. – Когда я наконец поднялась, то со всех ног бросилась в коридор, несколько раз налетала на стены в потом как-то очутилась в гостиной.

Майкл остановился, внимательно осмотрел пол и стены и присоединился к ней у входа в гостиную.

– Ничего здесь нет, – заключил он. – А что произошло потом?

– Он гнался за мной, я слышала его шаги. Я отпрыгнула, врезалась в кресло и полетела на пол. Кресло свалилось на меня. Я услышала, как хлопнула дверь я оставила ее приоткрытой, – я увидела, что он стоит вот здесь. – Элисон показала, где. – Я выбралась из-под кресла, вскочила на ноги и побежала к двери, но в центре комнаты столкнулась с ним. – Она встала посредине ковра. Вот здесь.

Майкл подошел и занял место "отца".

– Он вцепился мне в волосы, а затем схватил распятие и начал меня душить. Я не знала, что будет дальше, не понимала, что делаю. Все кружилось у меня перед глазами.

Замолчав, она опустила голову и затем неясно пробормотала:

– Я боролась за свою жизнь. Он кивнул, нервно покусывая губу.

– Я втыкала и втыкала в него нож. Помню, как лезвие опускалось и поднималось. Помню ощущение, как оно вонзается во что-то. А потом раздался страшный крик. Я почувствовала, что падаю, – и все. Больше ничего не было. Следующее, что я помню, – это больница.

Встав на колени, Майкл тщательно ощупывав пол.

– Будь здесь хоть какие-то следы крови, полицейские отыскали бы их.

– А если их отмыли?

– Нет. С помощью химических анализов можно обнаружить мельчайшие частицы.

Майкл ловко вскочил с колен, подошел к креслу и сел. Прикинув мысленно размеры комнаты, попытался вычислить недостающее звено в ведущей к разгадке цепи. Затем снова встал, углубился в ведущий в спальню коридор, повернулся и медленно пошел по направлению к входной двери, внимательно считая шаги. Проделал то же самое, пройдя от двери к креслу, и снова сел.

– Вот что меня озадачивает. Ты говоришь, он приближался к тебе очень медленно и ему трудно было идти.

– Да.

– У него была частично парализованная нога?

– Да.

– Покажи мне, как он шел.

Элисон немного помялась на месте, затем, приволакивая правую ногу, сделала три или четыре вымученных шага по комнате.

– Очень медленно и неуклюже.

– И ты хочешь сказать, что к тому моменту, как ты, налетев на кресло, упала, он успел дохромать до комнаты, пересечь ее – а это примерно двадцать шагов – и захлопнуть дверь?

– Я так думаю.

– Да нет, чепуха. Во-первых, к чему закрывать дверь в необитаемом доме? А во-вторых, он не мог так быстро добраться до двери, согласно твоим же словам. Это и для меня непросто, я, конечно, не очень подвижный, но все же не мертвый.

– Очень остроумно, Майкл. Обхохочешься.

– Я вовсе не собирался острить. Допустим, что кого-то убила. Скорее всего он вошел в квартиру во время твоей схватки с "отцом". Я сказал: "допустим". Нет ни тела, ни следов крови. Если и был кто-то в другой комнате – и снова я говорю "если" – ты убила не его.

Элисон выслушала его и медленно кивнула, вполне допуская такую возможность.

– Но от этого случившееся не становится более ясным, – сказала она, присаживаясь на пыльную софу.

– Может, и станет, если мой вывод верен.

– Каким образом? Майкл закусил губу.

– Пока не знаю.

– Предположим, я зарезала eiai-oi, кто вошел с улицы. А как тогда быть с той фигурой и женщинами в спальне?

Обдумывая ответ, Майкл пожал плечами. Затем встал и зашагал по комнате. Подошел к камину и провел рукой по облицовке. Посмотрел на свою ладонь, сдул с нее пыль и вытер руку о штаны.