Текст книги "Страж"

Автор книги: Джеффри Конвиц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Элисон откинулась на спинку стула и улыбнулась. Рассказ подошел к концу. Чейзен взглянул на часы.

– Боже мой, – засуетился он, – им давно пора в постель. Вы знаете, что от недостатка сна кошачья шерстка становится клочковатой, а перышки у птичек слипаются?

– Век живи – век учись, – промолвила Элисон с ноткой сарказма в голосе.

– Как это верно! Как верно! Что ж, я собирался лишь заглянуть к вам на пару минут, а проторчал целый час. Весьма эгоистично с моей стороны! Вам же необходимо подготовиться к приему друга, так что я откланяюсь. – Он снял кошку со стола. – Наша маленькая беседа доставила мне истинное наслаждение. Жаль, что Джезебель неразговорчива сегодня. Может, в следующий раз вам повезет больше.

– Не сомневаюсь, – сказала Элисон. Чейзен поднялся и направился к дверям.

– Не беспокойтесь, я сам открою. Если вам понадобится какая-либо помощь, не стесняйтесь, стучите в мою дверь в любое время.

– Спасибо за предложение.

– Тц, тц, не стоят благодарности. Мне это лишь доставит удовольствие.

– Мистер Чейзен, у меня есть одна просьба. Могу я воспользоваться вашим телефоном в случае необходимости? Телефонная компания никак не подключит мой.

– Будь у меня телефон, я бы с радостью... Но у меня его нет. Мне некому звонить.

Элисон сочувственно покивала головой.

– Спокойной ночи, моя дорогая, – сказал он и предостерег: – Ешьте и пейте в меру.

– Спокойной ночи.

– Я чуть не забыл. – Чейзен приподнял кошку. – Скажи "спокойной ночи", Джезебель. – Кошка ничего не сказала. – Не знаю, что на нее сегодня нашло. Может, простудилась. – Он покачал головой, пожал плечами, вышел и закрыл за собой дверь.

И Элисон снова осталась одна. Она повернула ключ в замке, накинула цепочку и вернулась к столу. Посмотрела на сгоревшие уже на четверть свечи и заключила, что, несмотря на то что в голове у Чейзена полный сумбур, его визит доставил ей удовольствие.

Элисон взяла в руки вилку и начала постукивать ею по краю тарелки в унисон с тиканьем часов, оглядывая празднично накрытый стол. Неожиданно она остановилась и склонилась над столом. Рядом с солонкой лежала маленькая, десять на четыре, фотография в скромной рамке. С черно-белого глянцевого снимка на нее смотрел Чейзен в черном костюме, черном галстуке, с букетом роз в руке. Он улыбался во весь рот. Элисон покрутила фотографию в руках. Странно, что она не заметила, как он оставил ее. И почему он ничего не сказал об этом? Может, это подарок к новоселью? Или у него такая визитная карточка? Как бы то ни было, это довольно мило. Элисон подошла к камину и поставила фотографию точно посредине. Старику будет приятно, когда он увидит ее, зайдя в следующий раз. Элисон отвернулась и нахмурилась. Она начинала терять терпение. Где же Майкл?

Глава 5

– Истерия может вызывать различные заболевания, – заключил Майкл, когда Элисон закончила описывать свое самочувствие во время похорон, – Но я не истеричка! – запротестовала она. Он поправил манжеты рубашки, звякнув блестящими золотыми запонками с инициалами М. С. Ф. – Майкл Спенсер Фармер. Они были очень красивы. Четырнадцать каратов золота. Подарок Элисон ко дню его рождения в том самом июле.

– Внешне нет, – согласился он. – Но мы-то с тобой знаем, а?

Он проследил за ее реакцией. Элисон сидела, выпрямившись на стуле, и наблюдала за игрой отблесков пламени свечи на его смуглом лице. Взгляд его живых темно-карих глаз был испытующим, каким-то даже гипнотическим. Майкл казался таким же, как всегда, а Элисон между уходом Чарльза Чейзена и его появлением замучила себя вопросами до умопомрачения Не переменился ли он? А она сама? Даже после того, как он вошел в дверь, вопросы продолжали терзать ее. Она лишь кивнула головой в знак приветствия, решив, что так будет лучше всего. В конце концов у нее есть причины сердиться: он опоздал на полтора часа, и это после того, как на полторы недели задержался в своей Албании. Он не заслужил нежной встречи, он заслужил равнодушие. К тому же равнодушие отличный способ скрыть собственные сомнения. Но сейчас, после обмена подарками, экскурсии по квартире, чудесного ужина, Элисон решила, что тревожилась зря. И ей сразу стало хорошо и спокойно.

– Я всегда говорил, что стресс оказывает влияние на весь организм в целом, – продолжал Майкл. – Человек отгораживается от внешнего мира и сосредоточивается на своих переживаниях до тех пор, пока это не перерастает в настоящую болезнь или симптомы мнимой. – Он приподнял наполовину наполненный бокал вина, оглядывая заставленный посудой стол с остатками ужина. – Ты могла бы заполучить и что-нибудь похуже мигрени.

– Возможно.

– Что говорят врачи?

– Ничего.

– А после возвращения ты хорошо себя чувствовала? – задумчиво спросил он.

– Да, – ответила Элисон, опустив эпизод в студии Джека Туччи. Она посмотрела в сторону окна и подумала, что надо купить кое-что из мебели, чтобы закончить оформление той части гостиной. Завтра, после ночи с Майклом, у нее будет самое подходящее для этого – немного сумасшедшее – настроение.

Майкл откинулся на спинку стула и зевнул во весь рот, запрокинув голову и закрыв лицо руками.

– Устал? – спросила Элисон.

– Нет, но изрядно захмелел, – признался он, нежно поглаживая бутылку вина. – К тому же столько впечатлений за один день...

– Каких именно?

– Эта волшебная атмосфера – особенно свечи, твоя новая квартира. Краешком глаза он уловил ее улыбку. – И ты. Я совсем не бесчувственный.

– Я знаю, – согласилась Элисон, беря его за руку. – Все так и было задумано. Чтобы ты растаял, нужно просто немножко потрудиться.

– Немножко?

– Да нет, пожалуй, как следует. Майкл улыбнулся.

– А ты неплохо меня знаешь.

– Я давно тебя знаю.

Он коснулся губами молочно-белой кожи ее руки.

– Слишком давно.

– Это как понимать?

– Достаточно, чтобы научиться управлять моими эмоциями.

– А у меня это получается?

– Вполне.

Они посидели молча. Тишину нарушало лишь тиканье часов да потрескивание поленьев в камине.

– Странно, – заговорила Элисон, – с того момента, как самолет приземлился в нью-йоркском аэропорту, я не могла вынести даже мысли о доме. А сегодня вспомнила все четыре месяца. И осталась совершенно спокойной.

– Ничего удивительного в этом нет.

– Почему?

– Ты просто успокоилась. Я это чувствую. Она прикрыла глаза.

– Когда я прочитала твою записку, я очень расстроилась. И разозлилась. Я вся была погружена в мечты о нашем воссоединении после разлуки. Очень романтично, между прочим.

– И полезно. Встреча со мной немедленно сняла бы нервное напряжение.

– Да.. Но тебя не было.

– Прости. Я ничего не мог поделать.

– Дела, – пробормотала она. Майкл кивнул.

– Возможно, это даже хорошо, что я уезжал. У тебя было время как следует подумать.

– О чем?

– О своей жизни. Она ничего не ответила.

– О том, что значит для тебя смерть твоего отца, – жестко добавил он. Элисон похолодела.

– Я достаточно передумала. – Она резко отвернулась. Наступила длинная пауза.

– С этим кончено! – закричала она. Она схватилась руками за голову, глядя прямо перед собой широко раскрытыми глазами. Затем улыбнулась, всеми силами изображая, что ничуть не взволнована.

– Все! Хватит!

Сидя неподвижно, Майкл наблюдал за ней и думал о чем-то своем. Затем вдруг помрачнел.

– Что-то не так? – спросила Элисон, заметив, как он переменился я лице, хотя ответ был очевиден. Но он тем не менее ответил:

– Все в порядке.

– Единственное, чему ты так и не научился, Майкл, это лгать мне. Что не так?

Он поднял на нее глаза и спросил:

– Перечислить все?

– Не понимаю.

Майкл поднялся со стула и не спеша, с бокалом в руке прошелся к камину. Пошевелил кочергой поленья. Огонь разгорелся ярче.

– Хороший огонь, – сказал он. Наклонился и бросил в камин еще одно полено Несколько минут он простоял, согнувшись, глядя на пламя. Элисон спросила, о чем он задумался.

– О разном, – отозвался он. – О людях и домах, о пути к твоему полному возрождению. – От него не ускользнуло ее замешательство. Часы, стоявшие позади него, отбили время, примерно через шесть секунд им вторили часы справа от него. Майкл отметил про себя расхождение. – Твой отец мертв, – с нажимом произнес он, словно совершая открытие, и снова замолчал на несколько минут. Ответь мне, пожалуйста, на один вопрос – Он снова сел за стол и пристально смотрел на нее.

– Пожалуйста, – сказала Элисон. Она знала, что этого не избежать, и лишь удивлялась, что Майкл не начал пытать ее раньше. Она готовилась к этому весь вечер.

– Почему ты ушла из дома?

Элисон вопросительно взглянула на него.

– Ты знаешь, что я имею в виду! Элисон блуждала взглядом по комнате, избегая встречаться с ним глазами.

– Я хотела стать фотомоделью, а Нью-Йорк – самое подходящее место для этого. – Заметно побледнев, она нервно накручивала локон на палец.

– Это мы уже проходили. – Майкл подался вперед. – Я хочу знать настоящую причину. Причину, по которой ты ВЫНУЖДЕНА была уйти из дома. Почему за семь лет ты ни разу не навестила свою семью? Почему не позволила мне поехать вместе с тобой в июле? Мне продолжать?

– Я хотела стать фотомоделью, – монотонно, словно под гипнозом, повторила Элисон. Он тяжело вздохнул.

– Отец сделал твою жизнь дома невыносимой.

– Да, ты знаешь это.

– И поэтому ты ушла из дома.

– Если тебе угодно. – Она отвела глаза. – Что ж, скажем так: благодаря этому мне легче было покинуть дом Я никогда это не скрывала.

– Есть что-то еще. Какая-то душевная травма. И на этот раз ты скажешь мне все – Майкл скомкал салфетку и швырнул ее в салатницу. – Твой отец умер, и таиться больше незачем – Он помолчал, ожидая ответа Элисон сидела с каменным лицом.

Он продолжил:

– Что-то сделало тебя фригидной! Мы сумели решить проблему в том, что касается физиологии, но мы так и не добрались до сути вопроса.

Она закосила губу.

– В тысячный раз говорю тебе: я хотела стать фотомоделью, – мягко произнесла она, но в голосе ее чувствовалось напряжение. Эдисон и сама не знала, зачем она отпирается и почему не расскажет ему правду. Но с другой стороны, она столько раз уже повторила ложь, что та как бы приобрела статус правды. Элисон поморщилась. Впервые вранье вызвало у нее отвращение. Она многим обязана Майклу; он с ней намучился, прежде чем сумел разрушить психологический барьер, мешающий ей получать удовольствие от нормальных отношений с мужчиной.

– Что ж, не хочешь, как хочешь, – сказал он.

– Не понимаю, почему тебе не дает это покоя.

– Ты все прекрасно понимаешь. До тех пор, пока ты не расскажешь мне правду, между нами что-то будет стоять, и ты не сможешь до конца избавиться от своего прошлого. Но раз ты еще не готова, я приму версию, будто ты хотела стать фотомоделью. Но с одной оговоркой: на самом деле я этому не верю.

– Ты всегда остаешься юристом, – сказала Элисон, в очередной раз убеждаясь в неспособности Майкла вести разговор, не впадая в риторику.

– Тем и интересна профессия адвоката: берешь факты, перемешиваешь их, добавляешь немного соли и перца и приходишь к выводу, что основной ингредиент как раз и отсутствует.

– Или изобретаешь что-нибудь, чего там и в помине не было. – Элисон взяла со стола веточку сельдерея и начала с ожесточением рвать ее на части.

– Никогда, – резко ответил Майкл. Он сидел, выпрямившись, и барабанил пальцами по скатерти. – Я не терплю домыслов. Логика, только логика.

– И все же тратишь девяносто процентов времени на пустые размышления.

– Я никогда не размышляю впустую. – Майкл достал из кармана тонкую сигару и закурил, откинувшись на спинку стула. Он пристально смотрел на Элисон, его правое веко дергалось, выдавая волнение – Противно смотреть на то, как ты лжешь самой себе.

– Майкл, я...

– Да? Говори.

– Мне нечего говорить, – отрезала она. – Не надо больше вопросов, пожалуйста. Не мучай меня.

Несколько минут он смотрел на нее. Затем взял ее за руку, лицо его потеплело.

– Забудь все, что я сегодня говорил, – попросил он. Но в голосе его еще звучали обвинительные нотки.

– Хорошо, Майкл, – сказала Элисон и отвернулась.

– Я говорю серьезно. – Майкл взял бутылку вина, встряхнул ее, чтобы проверить, осталось ли там что-нибудь, разочарованно поставил обратно и побрел на кухню.

Он возвратился с новой бутылкой бордо и со штопором.

– Знаешь, который сейчас час? – спросил он, вытаскивая пробку из бутылки.

– Нет, – ответила Элисон, не желая смотреть на часы.

Майкл разлил вино по бокалам.

– Три часа, если верить правым часам. – Он виновато улыбнулся. – И примерно три пятьдесят девять и пятьдесят четыре секунды, если верить левым. Он сделал глоток из своего бокала и замолчал.

– Не знаю уж почему, но я люблю тебя, – прошептала Элисон, поднимаясь со стула. Она подошла к Майклу, присела к нему на колени и ласково обняла его. Черт тебя побери...

Он бросил выразительный взгляд в сторону спальни, она, улыбаясь, смотрела на него, затем встала и медленно пошла по направлению к двери. Майкл взял со стола бокалы и бутылку и подошел к камину разворошить дрова, чтобы они быстрее прогорели.

– Кто это? – спросил он, снимая с полки фотографию.

– Брат Герберта Гувера, – рассмеялась Элисон. Поднеся снимок ближе к глазам, он покачал головой и произнес:

– Не будь смешной. Это вовсе не брат Герберта Гувера.

– Это зависит от угла зрения, – ответила она, расстегивая пуговицы на блузке.

– Кто это?

– Чарльз Чейзен. Он поднял брови.

– Сосед сверху. Из квартиры 5-Б. Нанес мне визит вместе с кошкой и попугаем перед самым твоим приходом.

Майкл продолжал изучать снимок.

– Какую-то кошку я видел, – сообщил он, облокачиваясь о каминную полку.

Элисон вопросительно посмотрела на него.

– Черная с белым. Она бежала вверх по лестнице.

– Это Джезебель, – сказала Элисон. – Странно, что Чейзен разрешил ей разгуливать по зданию одной. Он так трясется над ней и над птицей.

– Сколько ему лет?

– Думаю, под восемьдесят, плюс-минус пять лет.

– Немного не в себе?

Она с сожалением кивнула.

Майкл разглядывал фото со всех сторон.

– Его физиономия здорово смахивает на чернослив. Рассердившись, Элисон подошла к камину.

– Очень смешно, – проворчала она, отнимая у него фотографию. Языки пламени тотчас же заплясали на стекле. – Все, что нужно, он соображает. – Она поставила снимок обратно на полку. – Он просидев у меня целый час, рассказывая историю своей жизни. Рассказ, как ты догадываешься, был весьма содержательным. Жалкое зрелище: маленький старичок, у которого ничего не осталось, кроме кошки, птицы и воспоминаний.

– Бывает и хуже.

– Не хотела бы, чтобы моя жизнь пришла к такому финалу: просыпаться по утрам лишь затем, чтобы ждать, когда, наконец, наступит вечер. И коротать дни за беседой с кошкой. – Элисон протянула руку, коснувшись плеча Майкла, и сняла с полки камею. – Он думал, Это Герберт Гувер. И я не смогла разубедить его, Она погладила рукой резную поверхность. – И знаешь, я даже рада, что мне это не удалось.

Майкл тихонько взял ее за подбородок и поцеловал в переносицу.

– Почему бы нам не поговорить о нем как-нибудь в другой раз, – предложил он и принялся расстегивать рубашку.

Элисон улыбнулась и пошла вслед за ним в спальню.

В комнате было темно. Майкл стоял перед большим зеркалом, висевшим позади кровати. Смутное отражение было почти неподвижным. Лишь редкое мерцание уличных огней и грациозные движения тела Элисон нарушали покой неясных очертаний и глубоких теней. Элисон повесила блузку в шкаф справа от кровати. Никогда еще ее тело не казалось ему столь желанным и чувственным, как сейчас, в полутьме зеркала.

Он снял рубашку, сложил ее и повесил на спинку стула. Подошел к окну и начал опускать штору.

– Не надо, – тихо проговорила Элисон, – здесь некому подглядывать.

Майкл выглянул наружу, кивнул и отпустил веревку.

Элисон сбросила с кровати покрывало и легла.

– Ты счастлива? – спросил он.

– Очень.

Майкл снял последнее, что на нем оставалось – коричневые носки, – и осторожно пробрался к кровати. Обвив рукой ее плечи, он прижал ее к себе и нежно целовал ей уши и гладил грудь. Внезапно он остановился. Зажег ночник и нащупал висящее у нее на шее распятие.

– Что это? – спросил он, тяжело дыша.

– Распятие.

– Вижу. Откуда оно у тебя? Элисон перевела дыхание.

– Из комнаты моего отца.

– Не знал, что ты католичка.

– Разве?

Он покачал головой.

– И давно?

– Всю жизнь. – Элисон помолчала, щурясь на свет ночника, затем протянула руку и выключила его. – Тебе обязательно разговаривать со мной при свете?

– Элисон, ты никогда... Она не дала ему договорить:

– Последние несколько лет я почти отошла от всего этого. Совсем отошла.

– Это очевидно.

– Но в детстве я верила.

– А почему перестала?

– Майкл, прекрати. Поговорим на эту тему потом.

Он решительно замотал головой, снова включил свет и повторил свой вопрос.

– Давай так: я просто утратила веру, – сказала она, прекрасно Понимая, что такой ответ не устроит его. Она глубоко вздохнула.

– Это как-то связано с тем, что ты ушла из дома?

– Нет. – Элисон пыталась держать себя в руках, но раздражение прорывалось наружу.

– Не идет тебе это, – произнес Майкл, помолчав. Она прижала распятие к губам.

– По-моему, оно очень красивое.

– Оно-то красивое. Католичество тебе не идет.

– Почему бы не предоставить мне самой судить об этом?

– Я лишь высказываю свое мнение.

– Ты просто не можешь допустить существование чего бы то ни было, что чуждо тебе!

– Ты сама не веришь в то, что говоришь!

– Да это ясно как день!

– Я с пониманием отношусь к любой религии. Но если память мне не изменяет, ты была убежденной атеисткой.

– Люди меняются.

– Судя по всему, да. Она отвернулась.

– Я протестую против допроса в подобной обстановке. Ты находишься у меня в постели, а не в зале суда.

– Я не допрашиваю тебя.

– Ты занимался этим весь вечер. Не успел в дверь войти.

Майкл сел и уткнулся головой в колени.

– Все. Хватит, – произнес он, с трудом сдерживая ярость. – Я не желаю тратить время на дурацкие споры.

– Начал ты. Я рта не раскрывала. Все, что я сделала – это надела свое старое распятие – подарок отца. И что с того?

Он кивнул головой.

– Прости. – Он снова прикоснулся к цепочке. – Хочешь носить эту штуку хорошо. Хочешь ходить в церковь по воскресеньям – хорошо. Я просто немного удивился.

"Удивился", – подумала Элисон, лишь сейчас осознав, что и сама была удивлена не меньше в тот день, когда вернула себе распятие.

Они молча смотрели друг на друга. Слова были ни к чему. Затем Элисон зажала в руке распятие и поудобнее устроилась на подушке, не глядя на него.

– Выключи, пожалуйста, свет, – попросила она.

Майкл продолжал пристально на нее смотреть, никак не реагируя. Она с раздраженным видом повернулась к нему спиной, потянулась и выключила свет.

"Я была крайне удивлена", – подумала она.

Глава 6

Элисон взбежала по каменным ступеням крыльца, прижимая к себе пакеты с продуктами, купленными в супермаркете на улице Коламбус – именно там, где и говорила мисс Логан. Она устала. Хотя сейчас едва перевалило за полдень, она успела уже съездить на Фоли-Сквер – послушать речь Майкла в уголовном процессе, провести два часа в редакции "Космополитэн", и, наконец, зайти в супермаркет – а мало что Элисон так ненавидела, как хождение по магазинам.

Среди небывало мрачной осени вдруг выдался погожий денек. С начала октября стояла сырая и холодная погода. Город постепенно впадал в зимнюю спячку. Но не сегодня! Элисон ощутила прилив оптимизма. В конце концов должно когда-нибудь наступить бабье лето!

Она заглянула в почтовый ящик и, ничего там не обнаружив, открыла входную дверь и пошла по устилавшему холл мягкому ковру, приглушавшему звуки. Начала подниматься по лестнице и остановилась на полпути, чтобы потрясти перила. Она неукоснительно придерживалась этого ритуала с того самого дня, как впервые вошла сюда в сопровождении мисс Логан. Перила не шелохнулись, они по-прежнему были крепкими.

Элисон добралась до площадки первого этажа. Дверь в квартиру 2-А была приоткрыта, в холл проникал луч света. Она остановилась и с любопытством заглянула в щелку, но почти ничего не увидела. Тогда она придвинулась ближе и просунула голову внутрь, приоткрыв дверь пошире. Взору ее открылась гостиная.

Элисон стояла, не двигаясь, не решаясь входить без приглашения.

– Хэлло! Есть кто-нибудь дома?

Она подождала ответа, Тишина.

Квартира выглядела абсолютно пустой. Разве можно оставлять дверь открытой! Хозяева рискуют недосчитаться по возвращении некоторых предметов обстановки.

Элисон шагнула в комнату и огляделась. Мебель была ухоженной и чистой. В квартире стояла какая-то неестественная тишина, воздух был странно неподвижен. Элисон с опаской озиралась, втянув голову в плечи.

– Хэлло, – неуверенно повторила она, перехватив поудобнее пакеты. – Есть здесь кто-нибудь? Тишина.

Элисон пожалела, что слишком честна. Будь она хоть капельку клептоманкой, здесь можно было бы кое-чем поживиться. Эти вещи куда лучше смотрелись бы в ее квартире, нежели в этом царстве эклектики. Взять хотя бы эту старинную лампу. Или плетеные кресла. Никто никогда не узнает. Хотя нет, огонь в камине еще как следует не разгорелся, поленья почти нетронуты, их явно положили совсем недавно. Видно, хозяин вышел на минутку и скоро вернется.

Элисон смотрела на тяжелые жалюзи; судя по их виду, открывали их нечасто.

– Есть кто-нибудь дома? – повторила она в последний раз, подбадриваемая разгоравшимся огнем. Отблески его весело заплясали на черном экране, стоящем перед камином.

Никакого ответа не последовало. Эдисон повернулась, чтобы уходить.

Прямо перед ней стояла женщина. Ростом примерно пять футов пять дюймов. Ни грамма косметики на; поразительно красивом, с идеально правильными чертами лице, Элисон не могла удержаться от восхищения. В дверях показалась еще одна женщина. Она была на один-два дюйма повыше первой. Густой слой грима покрывал остренькое личико. Кожа так обтягивала кости, словно она перенесла пластическую операцию. Но женщина не выглядела настолько старой. Элисон решила, что ей лет тридцать пять. Может, тридцать всеем"". Но не больше. Если от первой так и веяло нежностью, эта являла собой воплощение суровости.

Элисон была озадачена. Как им удалось неслышно подкрасться? Она осторожно разглядывала хозяек, отметив, что одеты они скромно, но со вкусом. Затем взгляд ее упал на ноги женщин. Обе носили балетные тапочки. Элисон снова посмотрела на стены комнаты. Повсюду висели картины с изображением балерин и афиши, возвещавшие о представлениях Королевского Балета. Элисон вновь опустила глаза на тапочки. Танцовщицы? Возможно, именно поэтому она не расслышала их шагов. В смущении она забормотала:

– Я.., э...

– Чем можем вам служить? – сухо спросила та, что повыше.

Элисон смешалась.

– Говорите же! – приказала женщина. Она говорила, почти не разжимая губ; создавалось впечатление, будто слова за нее произносит спрятавшийся в комнате чревовещатель.

– Я шла домой с покупками... Я недавно переехала... Увидела, что дверь открыта и решила зайти представиться. – Элисон помолчала и, поняв, что ответа не дождется, продолжала: – Уверяю вас, никаких других намерений у меня не было.

Она с трудом выдавливала из себя слова. Женщины по-прежнему с неприязнью смотрели на нее.

– Меня зовут Элисон Паркер, – представилась она, поразившись, что сумела вспомнить свое имя в столь напряженной обстановке.

Высокая женщина приблизилась на шаг и уставилась ей прямо в глаза. Затем криво усмехнулась:

– Вы уж простите нас, – сказала она, проходя мимо Элисон в гостиную.

Дивясь неожиданной перемене, Элисон следила, как обутые в тапочки ноги мягко ступают по ковру. Без сомнения, она танцовщица или, по крайней мере, была ею когда-то.

– У нас нечасто бывают гости. Я – Герда. Имя норвежское. А это, – она указала на вторую женщину, – Сандра.

Элисон кивнула Сандре, которая хранила молчание и не двигалась с места.

– Проходите, пожалуйста. Увидите, как у нас славно. – Герда размотала красный шарф и положила его на каминную полку. – Особенно я люблю камин. С ним так тепло и уютно. И вы непременно выпьете с нами кофе. – Она обернулась, ожидая ответа.

– Честно Говоря, я...

– Нет. Я настаиваю!

Элисон раскрыла было рот, чтобы отказаться: она чувствовала себя здесь не в своей тарелке. Даже слова приглашения были произнесены отнюдь не гостеприимным тоном. Но несмотря на все свое желание, она не могла уйти. Что-то заставляло ее остаться и познакомиться поближе с этими не особо располагающими к себе людьми. Хотя бы для того, чтобы избежать подобных неприятных ситуаций в будущем.

– В Нью-Йорке редко предоставляется возможность проявить гостеприимство, сказала"Герда. – Такой уж это город. Жители его слишком подозрительны и ревнивы. И эгоистичны. – Она замолчала, достала с серебряного блюда сигарету и предложила Элисон.

– Я не курю. : Герда кивнула, выражая свое одобрение.

– Кладите пакеты на стол и присаживайтесь, – пригласила она, направляясь в кухню. – Я недавно поставила вариться кофе, должно быть, он уже готов. Если хотите чаю, я могу вскипятить воды.

– Я с удовольствием выпью кофе, – сказала Элисон, садясь наискосок от Сандры, которая переместилась на потертую коричневую софу.

– Познакомились уже с кем-нибудь в нашем доме? – донесся с кухни голос Герды.

– Да, с мистером Чейзеном сверху. Он зашел ко мне вечером, пару дней назад, с кошкой и птицей.

– Приятный человек.

"Приятный человек?" – удивилась Элисон. – "Они явно не слышали, как он отзывается о них".

– Он говорил мне о вас, – произнесла она вслух.

– Конечно, что-нибудь хорошее?

– Разумеется, – ответила Элисон.

– Мы не часто общаемся с соседями. Сказывается то самое нью-йоркское негостеприимство. Люди, живущие в соседней квартире, с тем же успехом могли бы жить где-нибудь в Сибири. Я вовсе не оправдываю себя: мы тоже грешны.

– Не думаю, что все так уж мрачно. Визит мистера Чейзена это доказывает, и не где-нибудь, а здесь, в нашем доме. – Элисон улыбнулась. – Надо просто активно искать общения.

– Какая вы отважная, – заметила Герда с ноткой сарказма в голосе.

Элисон нахмурилась и обернулась к Сандре.

– Вы давно живете здесь? – В ожидании ответа она заерзала на стуле. Девушка не шелохнулась.

– Пусть вас не смущает молчание Сандры, – раздался голос с кухни. – Она никогда не разговаривает – только со мной и лишь когда мы одни.

Элисон переварила эту информацию и решила больше не пытаться наладить общение с девицей. Обернувшись, она увидела Герду с подносом в руках.

– Угощайтесь, – сказала та, ставя поднос на стеклянный столик.

– Спасибо.

Герда вынула сигарету изо рта и затушила ее в пепельнице.

– Хотела вас спросить, – начала она, откашлявшись.

– Да, – отозвалась Элисон.

– Вы носите распятие. Откуда оно у вас? Элисон опустила глаза. Так и есть: крест выбился из-под свитера. Обычно она старалась прятать его под одеждой.

– Из дома моих родителей, – отвечала она.

– Где оно сделано?

– Не знаю. Это подарок. – Она засунула распятие под свитер.

– Похоже на французское.

– Вполне возможно. Как я сказала, я не знаю.

– Ясно, – коротко ответила Герда. – Обожаю красивые вещи, особенно распятия. – Она достала из-под блузки свое, побольше, чем у Элисон. Судя по всему, оно было очень древнее и принадлежало эпохе большого религиозного подъема. – Я приобрела его в Венгрии. Одиннадцатый век. Работа славянских монахов. Элисон подалась вперед.

– Оно, должно быть, стоит целого состояния.

– Возможно, но не в денежном выражении, если вы понимаете, о чем я. Вы религиозны? Помолчав, Элисон ответила:

– Нет.

– А мы – да. Так что нам трудно переводить знак Христовой веры в доллары и центы. Сандра медленно кивнула.

– Извините, – сказала Элисон.

– Ничего страшного. В наш век, в Нью-Йорке религиозные чувства ценятся так же, как гостеприимство и понятие "соседи". Постепенно выходят из употребления. – Герда пристально смотрела на нее. Крест свисал с ее шеи.

– Можно кофе? – спросила Элисон, нервно облизывая губы.

– Естественно. Для этого он здесь и стоит. Элисон наклонилась вперед, выбрала себе чашку, налила кофе, добавила чуть-чуть сливок и три кусочка сахара. Краешком глаза она продолжала следить за хозяйками.

– Мы здесь живем уже несколько лет, – заговорила Герда, отвечая на вопрос, который Элисон задавала Сандре.

– Как хорошо, – отозвалась Элисон.

– Да. Как хорошо, – повторила Герда с расстановкой.

– А где вы жили раньше?

– В Европе. Девять фантастических лет в Париже, а до этого – в Осло, где я и родилась.

– Я тоже люблю Париж, – вставила Элисон.

– Да что вы? Вот удивительно. Обычно американцы его не любят.

– Почему?

– Они признают, что город красив, еда восхитительна, но им не нравятся французы. – Герда помолчала, водя кончиком языка по губам. – И наоборот. Французы, со своей стороны, тоже не в восторге от американцев. С тех пор, как де Голль возродил французский национализм, скрытая прежде неприязнь к американцам прорвалась наружу. Все это происходило на моих глазах. – Герда явно была горда, тем, что ей довелось стать свидетелем исторических событий. Склонившись над столом, она налила себе чашку кофе – без молока, без сахара. Но, с другой стороны, я понимаю, почему вам понравился Париж. Вы красивая женщина, а французы так галантны. – Герда сделала глоток из чашки и улыбнулась. – Кофе удался, – заключила она.

– Вы познакомились с Сандрой там? – поинтересовалась Элисон.

– Нет, она американка. Никогда в Европе не была. – Герда взглянула на подругу, ответившую ей еле заметным кивком головы. – Мы познакомились в Нью-Йорке, вскоре после моего приезда сюда. До этого она жила с мужчиной, который ужасно с ней обращался. – Герда матерински похлопала Сандру по коленке. – Я убедила ее избавиться от него. Она послушалась. А после переехала ко мне и теперь я забочусь о ней. – Герда и Сандра обменялись загадочными полуулыбками.

Элисон потягивала кофе, внимательно наблюдая за ними и пытаясь разгадать зловещий смысл этих слов и причину их неестественной привязанности друг к другу.

– Мужчины – садисты! – прокричала Герда с яростью.

Чуть не поперхнувшись от неожиданности, Эдисон возразила:

– Вы чересчур обобщаете. Мои знакомые мужчины, в большинстве своем добрые и милые люди.

Глаза Герды сузились, неясная улыбка заиграла на ее губах.

– Понятно, – сказала она. – Тот джентльмен в коричневой спортивной куртке, что ушел от вас вчера утром, он ваш любовник?

Элисон недоумевающе взглянула на нее.

– Он ваш любовник? – повторила Герда свой вопрос.

– Да.

Герда медленно потягивала кофе, не сводя с Элисон глаз, затем поставила чашку и скрестила руки на груди.

– Похоже, он недурен в постели.

– А это уж не ваше дело, – вспылила Элисон. Герда потупила глазки, изображая раскаяние.

– Пожалуйста, еще раз простите меня. Я сама человек очень откровенный и, увы, порой забываю об элементарных правилах приличия. – Она посмотрела на Сандру и улыбнулась, непослушные губы растянулись в странной гримасе. – Видите ли, мы с Сандрой ничего не скрываем друг от друга, и это уже вошло в привычку.