Текст книги "Страж"

Автор книги: Джеффри Конвиц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Хотела она купить и еще кое-что, например, кофейный столик в гостиную, но решила как следует обдумать этот вопрос. Это должно стать самой важной ее покупкой, а впопыхах можно и ошибиться. Надо подождать, пока вернется Майкл, и маляры закончат окраску кухня, ванной и дверей.

Другим важным событием недели было известие о предстоящей ей новой работе. Элисон узнала об этом в пятницу вечером. Она будет работать со своим любимым фотографом Джеком Туччи. И со своей лучшей подругой Дженнифер Лирсон. Она пыталась дозвониться до Дженнифер всю неделю, но лишь в четверг сообразила спросить о ее местонахождении в агентстве. Оказывается, Дженнифер на неделю уехала из города на съемки и вернется лишь в воскресенье вечером. Создавалось впечатление, будто все ее близкие друзья улетучились из Нью-Йорка к ее возвращению. В воскресенье вечером она снова позвонила Дженнифер. Они проболтали около часа и условились назавтра пообедать вместе перед тем, как идти в студию.

Так что вполне понятно, почему у Элисон было такое хорошее настроение, когда она покинула парк у отеля "Плаза" и вошла в ресторан на 3-й авеню, где Дженнифер уже поджидала ее за столиком у двери, который они заказали накануне.

– Элисон! – закричала Дженнифер, не обращая ни на кого внимания и давя сигарету в пепельнице.

Элисон пробралась сквозь толпу, обняла подругу и села.

– Слишком много куришь, – заметила она с укоризной, кивая на переполненную пепельницу.

– Слишком много для туберкулеза, – улыбнулась Дженнифер, – но вполне достаточно для рака и инфаркта. – Она рассмеялась, откинулась на спинку стула и поинтересовалась, рада ли Элисон своему возвращению.

– Необычайно, – отозвалась та, снимая пальто. Дженнифер достала еще одну сигарету из лежащей на столе пачки.

– Даю тебе две недели – и ты начнешь жаловаться, что перегружена работой, что тебе не доплачивают, что все фотографы – бабники, а руководители агентства – болваны, и ты непременно найдешь себе более интересное и полезное занятие. Она рассмеялась. – Ни разу еще не видела фотомодели, чье чувство долга не напоминало бы траекторию полета лопнувшего воздушного шарика.

– Я не спорю с тобой, – согласилась Элисон, – но пока позволь мне потешиться иллюзиями.

– А я вовсе не собираюсь возвращать тебя на грешную землю. У тебя есть полное право заблуждаться ровно столько, сколько ты пожелаешь. – Дженнифер подняла глаза на официанта, склонившегося над покрытым красно-белой клетчатой скатертью столом. – Две Блади-Мэри, – заказала она, бросив взгляд на Элисон, которая согласно кивнула.

Элисон взяла папку с фотографиями Дженнифер и принялась листать ее.

– Новые снимки? – спросила она после паузы.

– Так, продукт истерии межсезонья.

– А ты неплохо потрудилась.

– Такова моя тяжкая доля.

– А чего бы ты хотела? – Элисон улыбнулась. – Все трудятся в поте лица.

– Да. Портной, сапожник и пирожник.

– Именно так.

– И даже Майкл?

– Так мне по крайней мере говорили.

– Кто?

– Он сам.

Элисон покачала головой.

– Он ищет сочувствия.

– А у тебя он его не находит.

– Все как-то не было удобного случая. Я уезжала, если ты помнишь.

– Ну а сейчас он дождется от тебя сочувствия?

– Посмотрим. – Что "посмотрим"?

– Просто – посмотрим. – А он тебе сочувствует?

– Мне это не нужно. Дженнифер кивнула.

– Очень романтично.

– Что именно?

– Разлука. Она воспламеняет сердца любовью.

– Другое место она воспламеняет.

– Какое? Печень?

Они рассмеялись.

Вскоре принесли напитки, которые стояли нетронутыми, пока подруги обсуждали некоторые подробности вчерашнего телефонного разговора. Затем они быстро пообедали, поймали, выйдя из ресторана, такси и направились в Вест-Сайд. На 26-й улице такси остановилось, и девушки вошли в обшарпанное здание. Еще одна фотомодель дожидалась в вестибюле лифта. Они познакомились ее звали Луиз – и поднялись на седьмой этаж, где располагалась студия Джека Туччи.

Съемка длилась несколько часов. – Еще чуть-чуть, – объявил, наконец, Туччи с легким европейским акцентом.

Камера защелкала – раз, два, три.

Перейдя в другое место, Джек поменял ракурс, стряхнул капли пота со своей аккуратной бородки, снова поменял ракурс. Его гибкое тело перемещалось по студии быстро и элегантно. Опытный. Уверенный в себе. Самолюбивый.

– Чуть левее, – скомандовал он, для наглядности махнув рукой. – Выше подбородки! Слишком высоко! Вот так!

Камера защелкала.

– О'кей. Объявляется перерыв на обед. Затем займемся черно-белыми снимками.

Щурясь от яркого света, девушки сошли с подиума и осторожно пробрались через провода и прожекторы к креслам в дальнем углу студии.

Джек установил камеру на треногу и присоединился к ним.

– Сигареты есть? – спросила Дженнифер, Джек достал пачку из кармана рубашки и бросил ее на стойку бара.

Элисон уютно устроилась в старом кресле.

– Кому еще? – предложил Джек, протягивая сигареты. Не получив ответа, спрятал пачку обратно в карман, пошарил в шкафу и извлек оттуда стопку фотографий.

– Хочу знать ваше мнение. – Он передал снимки Дженнифер перед тем, как исчезнуть за дверью.

Спустя мгновение он появился с подносом, на котором лежало несколько сандвичей, стояли банки "Кока-Колы" и бутылка белого вина.

– Черный хлеб – с языком, – объяснил Джек, – белый – с ростбифом. – Он улыбнулся и принялся раздавать еду. – Элисон? – спросил он, когда две другие девушки взяли себе по сандвичу.

– Чуть попозже, – отозвалась она, безвольно свесив руки с подлокотников, и вытянув усталые ноги.

– Ну и как? – Джек кивнул на снимки.

– Ничего, – ответила Дженнифер. Она достала из сумочки очки и водрузила их на свой изящный носик. – Что это за девушка?

– Ты ее не знаешь.

– Фотомодель?

– Нет. Так, одна знакомая. – Он хитро подмигнул.

– Качество потрясающее.

– А до чего все естественно!

– Весьма. Как тебе это удалось?

– Ax, – на его губах заиграла сладострастная улыбочка, – естественное освещение и вуайеризм. Кажется так называется половое извращение, заключающееся в наблюдении за половым актом? Камера – великий сексуальный маньяк. Когда снимаешь обнаженную натуру, необычайно важна фактура объекта, но если она догадывается о присутствии камеры, натуральная прозрачность тела неминуемо теряется. Взгляни на ее лицо. Смог бы я достичь этой чистоты, этой нежности, знай девчонка, что я щелкаю фотоаппаратом? Смог бы я уловить этот бесстыдный нарциссизм? – заметил он, не скрывая восхищения.

И принялся обсуждать вопросы преломления света в фотографии.

Тут-то все и произошло.

Элисон продолжала сидеть в кресле, небрежно перелистывая номер "Вог". Первым делом у нее заболела голова. Почти мгновенно, словно боль была с ней всегда, но лишь не прорывалась наружу. Она сконцентрировалась где-то в глубине черепа. Сначала Элисон удивилась, потом испугалась. Всю неделю она великолепно себя чувствовала. Да-да, последний раз голова у нее болела в то утро, когда звонила мисс Логан. Да это и болью-то нельзя было назвать, так какое-то тупое давление в висках, которое Элисон отнесла на счет нервного перенапряжения. А сейчас что? Всему виной, наверное, многочасовое пребывание в слепящих лучах прожекторов. Но будь это просто мигрень, Бог с ней. Что-то творилось с ее спиной, словно к коже прижали кусок сухого льда. Она в испуге выпрямилась, отшвырнула журнал, подошла к окну и взглянула поверх крыш. Луна в последней четверти, дымовые трубы – вот все, что открылось ее взору. Элисон тряхнула головой, тщетно пытаясь избавиться от боли, затем повернулась к бару и прислушалась.

– Ты уверен, что не смог бы достичь подобного эффекта, снимая профессиональную фотомодель? – спрашивала Луиз. Звуки доносились до Элисон, словно сквозь толстый слой ваты. Они превращались в неясный гул.

И исчезли совсем.

Элисон пошатнулась назад. Оконное стекло задрожало и треснуло.

Все в изумлении обернулись и уставились на нее.

– Я.., я... – бормотала Элисон, и миллионы крошечных иголочек поднимались вверх по ее рукам, распространяясь по всему телу и уступая место более грозному ощущению: полному онемению кожи. Она начала ожесточенно тереть руки друг о друга.

Джек перемахнул через стойку, подхватил ее как раз в тот момент, когда она начала падать, и отнес к креслу. Дженнифер затушила сигарету и поспешила на помощь.

– Элисон! – кричал Джек. – Что случилось?

– Я не знаю, – с трудом проговорила она, цепенея от ужаса.

– Льда принесите! – велел Джек. Луиз достала из морозилки несколько кубиков льда, завернула их в шелковый шарф и протянула Джеку. Он прижал узел ко лбу Элисон, вытерев с него пот.

Элисон терла руками шею. Пульс постепенно успокаивался. Она, сощурившись, оглядывала комнату, расплывшиеся во время приступа боли очертания обретали четкость. Несколько минут она молчала, не обращая внимания на суетящегося вокруг Джека. Затем подняла глаза, глубоко вздохнула и откинулась на спинку кресла.

– Прошло.

– Что прошло? – спросил Джек.

– Точно не знаю, – произнесла Элисон, глядя прямо перед собой. Она еще не совсем пришла в себя, но щеки ее немного порозовели. – Мигрень, – сказала она. – И такое ощущение, будто руки и ноги ничего не чувствуют.

Джек пристально вглядывался в нее.

– Сможешь сама держать лед?

Она кивнула и положила руку на шарф.

– Лечь хочешь?

– Нет. – Элисон решительно замотала головой. – Мне гораздо лучше.

– Ты уверена? – спросил Джек, озабоченно склоняясь над ней.

– Да, – ответила Элисон. Ей действительно стало лучше. Как ни странно, она чувствовала себя почти так же, как несколько минут назад. Но разве могут мигрень и онемение кожи пройти так быстро? С другой стороны, и появилась боль практически мгновенно. Неудивительно, что так же мгновенно она и исчезла. Если, конечно, и боль, и потеря чувствительности не померещились ей из-за духоты и переутомления.

– Я хочу, чтобы ты посидела еще пару минут, – сказал Джек.

– Да, пожалуй, – согласилась Элисон.

Она сидела, а Джек стоял рядом, время от времени подходя к разбитому окну и кляня немыслимую духоту в студии.

Спустя несколько минут он спросил, как она себя чувствует. Элисон ответила:

– Прекрасно.

Он спросил, ела ли она. Элисон сказала, что куснула пару раз гамбургер за обедом. Джек решил, что пища пойдет ей на пользу, и потащил ее к бару, где Элисон принялась за один из остававшихся сандвичей.

Она медленно жевала. Странно, она вовсе не голодна, хотя не ела ничего с обеда. А на аппетит Элисон никогда не жаловалась. Может, она заболевает гриппом? Он всегда начинается в самое неподходящее время и с самых неожиданных симптомов. Возможно, этим все и объясняется. Наверное, не надо было так резко впрягаться в работу. Для начала достаточно было бы и часовой съемки. Завтра тоже предстоит напряженный день. К тому же надо будет купить продуктов и приготовить ужин для Майкла. В среду у нее тоже несколько съемок, а на четверг назначен показ мод. Какой тут отдых! До выходных об этом и думать нечего, если, конечно, она не заболеет и все придется отменить.

Джек убрал целлофан и салфетки, поставил поднос в низ стойки. Он подошел к Элисон, нежно положил руки ей на плечи и принялся массировать напряженные мышцы спины. Он провел рукой по ее шее и затылку, ее густые тяжелые волосы заструились у него меж пальцев. – Ты же у нас красавица, – ласково произнес он. Элисон улыбнулась.

– Я должен быть уверен, что с тобой все в порядке прежде, чем начинать. Если нет, мы подождем. Она извернулась и чмокнула его в щеку.

– Я чувствую себя замечательно.

Он приподнял ее с кресла, шлепнул пониже спины и подвел к Луиз и Дженнифер, которые уже стояли у подиума.

***

Элисон смотрела, как Луиз и Дженнифер заворачивают на 5-ю авеню и скрываются за углом.

Она взглянула на часы. Уже поздно, одиннадцать. Съемка продлилась больше, нежели она предполагала, Элисон устала. Но несмотря ни на что, первый рабочий день (если забыть об "обмороке") прошел удачно.

Элисон вышла из здания и повернула голову в сторону 6-й авеню, которая отсюда представляла собой лишь скопище мерцающих вдали огней. Она медленно побрела вдоль по улице, стараясь держаться подальше от темных и грязных подворотен. Ей было не по себе, хотя за последние несколько лет она ходила здесь по ночам много раз. И научилась справляться со страхом. Но сегодня почему-то она боялась. Может, просто успела отвыкнуть от Нью-Йорка?

Пройдя полквартала, Элисон остановилась. Она услышала звук шагов, эхом раздававшийся среди нависавших громад зданий. Она резко обернулась, но, как ни напрягала зрение, ничего не увидела. Шаги прекратились. Элисон стиснула кулаки. Опять это чувство. Оно возобновилось с той же внезапностью, с какой охватило ее в студии. Она ощутила, как какая-то волна поднимается вверх по рукам, затем вовсе перестала что-либо ощущать, словно ей разом прижгли все нервные окончания. Охваченная ужасом, Элисон озиралась, пытаясь обнаружить источник шагов, надеясь, что вот-вот появится Джек и снова приведет ее в чувство. Неприятное покалывание вдруг исчезло. Элисон топнула ногой, злясь на себя, что сумела так расклеиться за последние несколько недель, хоть и выдались они достаточно напряженными.

Успокоившись немного, она сделала несколько шагов и снова остановилась. Вновь раздалось эхо. Элисон быстро перебежала через улицу, съежилась в тени мебельной фабрики и оглянулась. Шаги не прекращались, но теперь они звучали по-другому. Они более не приближались; похоже было, что человек либо пошел обратно, либо завернул в переулок. Элисон не двигалась с места, чувствуя, что опасность еще не миновала, моля Бога, чтобы больше не возвращалось это ужасное покалывание. Затем, с трудом взяв себя в руки, вышла из своего укрытия и со всех ног бросилась бежать. Задыхаясь, достигла наконец освещенного участка улицы – и тут чья-то рука обхватила ее и крепко сжала.

Оцепенев от ужаса, Элисон обернулась, позади нее стоял какой-то человек.

– Полегче, дитя мое, так и убить кого-нибудь можно, – мягко произнес он.

Элисон дрожала от страха, незнакомец не отпускал ее Судорожно глотая воздух, она вцепилась пальцами в колечки седых волос, покрывавших веснушчатую кожу, и тут только заметила крохотную монахиню с четками в руках, пытавшуюся укрыться за его спиной от холодного ночного ветра.

Священник немного ослабил хватку и с сочувствием глядел на Элисон, приподняв густые седые брови.

– С вами все в порядке? – спросила монахиня. Элисон кивнула и отвернулась.

– Что случилось? – поинтересовался священник. Она замялась, пытаясь пригладить свои растрепавшиеся волосы. Какое счастье! Это всего лишь священник с монахиней. До чего же ей повезло! Она быстро обхватила пальцами распятие и сжала его.

Затем обернулась и окинула взглядом улицу. Никого. В полном смущении она подняла глаза на священника.

– Мне так неловко, отец мой. Но мне показалось, будто кто-то идет за мной. Я пыталась убежать.

– Дайте-ка я взгляну. – Священник отступил на шаг и какое-то время вглядывался в темноту. – Ничего не вижу, – покачал он головой. – Побудьте минутку с доброй сестрой.

И удалился, чтобы обследовать подъезды и подворотни.

– Сестра, извините меня.

– Вам не за что извиняться, дитя мое, – сказала монахиня. Ее щеки блестели в свете фонарей, глаза излучали теплоту и участие. – Если что-то и напугало вас, – продолжала она, – в том нет вашей вины. Не следует ходить здесь одной в столь поздний час.

– Но раньше ничего подобного не случалось, – запротестовала Элисон.

– Плохому достаточно случиться и один раз. – Монахиня взяла ее за руку. Успокойтесь, дитя мое. Теперь вас никто не тронет.

Две-три минуты они простояли молча в свете фонаря.

На звук шагов обе обернулись ; из темноты вышел священник.

– Никого, – сказал он, отирая пыль со своих больших ладоней.

– Простите меня, – еще раз повторила Элисон. – Не знаю, право, что на меня нашло.

– Я бы не винил себя, дитя мое. Здесь очень темно, а эхо любого, самого тихого звука разносится далеко'. Неудивительно, что вы напугались – Куда вы идете? – спросила монахиня. – Мы можем проводить вас, если недалеко.

– Нет, спасибо. Мне нужно на 89-ю улицу. Но я была бы вам очень признательна, если бы вы подождали, пока я поймаю такси. Мне все еще немного не по себе.

– Конечно, – сказал священник. Они перешли через улицу. Через несколько минут подъехало такси.

– Еще раз спасибо, – поблагодарила Элисон, усаживаясь.

– Не за что, – ответил священник. – Держитесь подальше от темных улиц. Он закрыл дверцу.

Элисон обернулась и посмотрела сквозь стекло. Сзади приближалась какая-то машина, освещая фарами улицу. Вот она скрылась за углом, и Элисон откинула голову на спинку сиденья.

– Угол 89-й и Централ-Парка, пожалуйста.

Таксой тронулось с места.

Она снова обернулась и посмотрела сквозь грязное стекло. Священник и монахиня медленно брели вдоль квартала. Элисон благодарно улыбнулась, но улыбка тотчас же сползла с ее лица. Она ненавидела себя. Идиотка! Трусиха! Параноик! Лестные названия проносились у нее в голове. Разве можно так себя вести! Надо следить за собой; что-то странное с тобой происходит. Это онемение рук и ног. Шаги какие-то. Головные боли. Все чепуха.

Элисон пообещала себе, что больше это не повторится. И еще она пообещала себе, что ничего не расскажет Майклу.

Глава 4

– Ой, горячо-то как! – закричала Элисон, выбегая из тесной кухоньки.

Она протискивалась по коридору с двумя круглыми фарфоровыми посудинами в руках. Осторожно поставила их на стол, сдвинула крышки, чтобы проверить в каком состоянии овощи, отступила на шаг – обозреть плоды своего труда и поправила сверкающие на белоснежной скатерти приборы. Она достала два бокала на длинных ножках и поставила их рядом с каплевидным графином и бутылкой самого дорогого французского вина, купленного утром, в соответствии со строгими инструкциями Майкла.

Бросив взгляд на напольные часы, Элисон всплеснула руками и понеслась обратно в кухню. Через несколько мгновений она вновь появилась с горячим блюдом в руках. Теперь она была спокойна. Оставались еще кое-какие дела, но по крайней мере в царившем здесь два часа назад хаосе начал вырисовываться хоть какой-то порядок.

И тут раздался звонок в дверь. От неожиданности Элисон подпрыгнула на месте и снова метнула взгляд на часы. Девять тридцать. Майкл явился на полчаса раньше. Что же он с ней делает? Да он в жизни никуда не приходил раньше назначенного срока!

– Иду! – крикнула она.

Подбежала к зеркалу и оправила свой костюм. Не то чтобы это было необходимо, но первое, что всегда делает застигнутая врасплох женщина, проверяет, в порядке ли ее одежда и макияж. Элисон пригладила волосы, нахмурившись при виде нескольких выбившихся прядей и спрятала под блузку висящее на шее распятие. Звонок раздался снова.

– Иду, Майкл!

Она взялась за ручку двери, отодвинула цепочку и начала было поворачивать ключ, как вдруг остановилась. Майкл не звонил снизу по домофону. Как он сумел попасть внутрь? Разве что кто-нибудь из соседей вошел одновременно с ним. Элисон распахнула дверь.

– Чейзен меня зовут. Чарльз Чейзен, – произнес стоявший за дверью тщедушный человечек со сморщенным, похожим на чернослив личиком. Над ушами у него вились жидкие седые волосики. Пара огромных перекошенных очков чудом удерживалась на кончике острого носа. Впалые щечки были необычайно румяными, что, по всей видимости, объяснялось либо ирландским происхождением, либо состоянием крайнего смущения. В целом лицо его являло собой композицию из линий, впадин и расщелин, очень старых и асимметричных. Но улыбка старичка была весьма располагающей.

– Я ваш сосед из квартиры 5-В, – сообщил он.

Одет мистер Чейзен был в потертый на сгибах бесформенный серый пиджак. Верхние две пуговицы так же, как и пуговицы на рукавах, отсутствовали, хотя ниточки от них все еще торчали. Из петлицы у него свисал увядший цветок.

– А это – Мортимер, – произнес он, кивая на золотисто-зеленого попугая, который восседал на его правом плече.

Птичка что-то прочирикала.

– Да-да, ты прав, – сказал Чейзен. Элисон озадаченно смотрела на попугая.

– Очень умная птица. Необычайно. К сожалению, ни слова не говорит по-английски, так что, если вы не сильны в птичьем языке, боюсь, вам не представится возможности насладиться глубиной его интеллекта.

– Я.., э... – бормотала Элисон. – Боюсь, что нет.

– Тц, тц, дорогая. Как-нибудь я научу вас. На самом деле это довольно просто. – Он помолчал, бросил взгляд на попугая и продолжал: – Я надеюсь, вы любите птиц?

– Да, конечно.

– Он из Бразилии. Бывали там? " – Нет.

– Говорят, чудная страна.

– Да, я слышала, – Эдисон неуверенно затопталась на месте.

Чейзен стоял, выпрямившись, почти по стойке "смирно", вытянув левую руку по шву. А на его согнутой правой руке устроилась глуповатого вида черно-белая кошка с прозрачными зелеными глазами. Такой взъерошенной, клочковатой шерсти Элисон не видела еще ни у одной кошки.

– А это – Джезебель. Она говорит на чистейшем английском, – произнес Чейзен, заглядывая в кошачьи глаза. – Поздоровайся с милой леди, душа моя. Кошка ничего не сказала. – Ну же. – И снова кошка ничего не сказала. – Да, что-то она неразговорчива нынче вечером. Возможно, у нее расстройство желудка.

Элисон находилась в полном замешательстве. Она ожидала увидеть Майкла, а вместо него появился этот чудаковатый сосед со своим мини-зверинцем. – Меня зовут Элисон, – представилась она. Мистер Чейзен широко улыбнулся и протянул руку, – Очень рад познакомиться. Оччпррятно... Очень, рчень рад. – Он прижал к подбородку кошку. – Ведь правда, нам очень приятно? Конечно, приятно, мои ангелочки!

Кошка чихнула.

Чейзен нахмурился.

– Неужели моя девочка подхватила мерзкую простуду? – Он пощупал кошкин нос, затем все ее четыре лапы по очереди, после чего убрал выражение отеческой заботы с лица и снова улыбнулся Элисон.

– Я тоже очень рада познакомиться с вами, – произнесла Элисон, пожимая руку Чейзен. – Я все ждала, когда же наконец встречу кого-нибудь из соседей.

– Да-да, конечно. – Старичок вместе с животными проскользнул в квартиру. Идемте, дети мои, – сказал он.

У него была смешная походка, как у Чарли Чаплина: носки смотрели в разные стороны, ноги не сгибались, а тело при ходьбе раскачивалось из стороны в сторону. Не хватало лишь черного котелка, бабочки и трости.

Кошка подпрыгивала у него на руках, голова ее покачивалась в такт шагам ив стороны в сторону. Видно было, что она привыкла к такому способу передвижения.

– Прелестная квартирка, – заметил он, снуя кругом, словно на распродаже имущества с молотка. Через несколько минут он уже досконально изучил все, что находилось в гостиной. – Мортимер одобряет декор, – добавил он после короткого совещания с птицей.

– Спасибо, – отозвалась Элисон.

Чейзен просеменил к камину, окинул его беглым взглядом, затем его внимание привлекли напольные часы, которые он и осмотрел тщательнейшим образом.

– Ах, что за милые старинные безделушки! – воскликнул он, шаря глазами по каминной полке, уставленной камеями и фотографиями в рамках. Он потянулся и взял одну из них.

– Герберт Гувер, – объявил он. – Великий Президент.

Насколько Элисон знала, ни камеи, ни фотографии с изображением Гувера на камине не было. Ей стало любопытно, и она подошла поближе.

– По-моему, совсем на него не похоже.

– А я говорю: похоже. И сомнения быть не может. – Чейзен энергично покивал головой. – Ценю ваш патриотизм, – добавил он, подразумевая, что только что Элисон продемонстрировала полное его отсутствие. – Я прекрасно помню этого человека. – Он горделиво выпятил грудь. – "Я отправлюсь в Корею", – это его слова. Я голосовал за него.

– Вы говорите про Эйзенхауэра.

– Про Эйзенхайэра? Неужели? – Мгновение он размышлял. – Да, наверное. Вот забавно. Я думал, это был Гувер. Так что же тогда сказал Гувер?

Элисон пожала плечами.

– "Спроси, не что твоя страна может сделать для тебя, спроси..."

– Нет.

– Нет? – Он приподнял одну бровь и с вызовом спросил: – А кто же это сказал, по-вашему?

– Кеннеди.

– В самом деле?

– Да.

Чейзен посмотрел на попугая.

– Но Гувер должен был что-то сказать!

– Не сомневаюсь.

– Что бы это могло быть? – озадаченно пробормотал он себе под нос. Элисон улыбнулась.

– "Свобода или смерть".

– Точно! – вскричал он. – Великий был человек! Элисон с сомнением покачала головой. Чейзен поставил камею обратно на полку, прошелся по комнате, прислушиваясь к торопливому чириканью Мортимера, затем облокотился о диван и поскреб подбородок.

– У вас исключительный вкус, моя дорогая. Как-нибудь я непременно попрошу вас помочь мне в переоформлении моей квартиры.

– Спасибо, но я боюсь не оправдать ваших надежд. Все примерно так и было, когда я въехала сюда.

– Нескромность – не порок, когда таланты налицо. Это слова Аристотеля.

Элисон рассмеялась. Ну, раз Аристотель это сказал, наверное, так оно и есть. Хотя, помнится, он говорил также, что Земля – центр Вселенной...

Чейзен продолжал прогуливаться по комнате, проявляя необычайный интерес ко всем предметам, находящимся в пределах его досягаемости. Неожиданно он остановился.

– Ах, – укоризненно произнес он, – я же прервал ваш ужин.

Элисон посмотрела на празднично накрытый стол.

– Нет, я еще не начинала.

– Это успокаивает. Я бы чувствовал себя весьма неловко, если бы помешал невольно... Прием и переваривание пищи должны проходить без вторжения праздной болтовни. Вы не согласны?

– Почему бы и нет? – сказала Элисон. – Я, например, жду джентльмена к ужину. Его зовут Майкл, – добавила она, обдумывая, как бы повежливее выпроводить соседа.

– Вы замужем?

– Нет.

– Помолвлены?

Она покачала головой.

– Ах, просто друзья, – заключил он. – Но цветы дружбы порой приносят неожиданные плоды. – Он ухмыльнулся. – Определенно так!

Элисон нахмурилась. Давно не слышала подобной пошлости.

Чейзен, широко улыбаясь, прохаживался вокруг стола, оглядывая безделушки с видом знатока. Затем он уселся во главе стола.

– Спасибо за приглашение, – проворчал он.

– Приглашение? – переспросила Элисон, не совсем понимая, что он имеет в виду.

– О да, да. Я чувствую, когда мне хотят предложить присесть. По опыту. Я уже не молод, знаете ли. Так что я просто сэкономил ваши усилия, заранее поблагодарив вас. – Чейзен помолчал, погладил кошку и продолжал: – Три дня я собирался заскочить к вам, но как-то все не получалось до сегодняшнего дня.

– Я очень признательна, что вы сумели выкроить время.

– Да, – согласился Чейзен, поправляя свои покореженные очки. – Я так люблю новых соседей. Старые, правда, мне тоже нравятся. Но новые соседи – это так прекрасно! Они напоминают мне о моей первой квартире, которую я снимал в двадцатые годы... Или нет, о моей второй квартире, которую я снимал в тридцатые... Впрочем, неважно. Это было так давно, что я точно не помню когда, но с новыми соседями мы неплохо проводили время.

– Могу я вас чем-нибудь угостить? – прервала его воспоминания Элисон. Хотите вина или, может, что-нибудь из закусок?

– О нет, время ужина еще не подошло, а в моем возрасте необходимо соблюдать режим.

– А животным?

– Они питаются вместе со мной, – важно заявил старичок.

Элисон подавила смешок. Странный какой-то разговор. Но сосед был забавным, и она почувствовала расположение к нему. Элисон присела и погладила Джезебель, кошка замурлыкала.

Чейзен довольно улыбнулся.

– Мортимер любит, когда его гладят по животику, – поведал он.

Элисон протянула руку и дотронулась до птички.

– Сладострастное создание, – хихикнул Чейзен, и щечки его зарумянились. Сладострастие и мудрость – редкое сочетание в любом животном, включая человека.

– Я согласна с вами.

– Я тоже, – отозвался Чейзен, – я тоже. Элисон улыбалась, не зная, что ответить.

– Вы с кем-нибудь еще из соседей знакомы?

– Разумеется, – отвечал он. – Я здесь всех знаю, очень милые люди, хотя, он жестом пригласил Элисон наклониться, чтобы он мог шептать ей в самое ухо, живет здесь один священник, на моем этаже, так, по-моему, его место – в психушке. У него не все дома! – Старичок поднял глаза на потолок, словно раскаиваясь, что позволил себе столь резкое суждение. – Бог меня простит, проговорил он. – Но у него действительно с головой не все в порядке. Целыми днями сидит у окна.

– Агент по сдаче квартир упоминала о Нем. – В самом деле? Элисон кивнула.

– Он наблюдал за нами, когда мы выходили из дома.

– Понятно, – Чейзен помолчал. – Но не бойтесь, он никогда никуда не выходит, и он очень тихий. Да, есть здесь еще такая квартира 4-А.

– А там кто живет?

– Никто. В том-то все дело. Ее никогда не сдавали. А прочий народ здесь вполне приятный, и я... Хотя нет, постойте, чуть было не забыл о тех двух женщинах со второго этажа. В них – зло. Они достойны проклятия.

– Вы довольно строго судите, – заметила Элисон.

– О! – ответил он.

– Простите? – переспросила Элисон, не совсем поняв смысл его реплики.

– Не спорьте! Зло, я сказал. Элисон была немного ошарашена. Откинувшись на спинку стула, она ожидала его дальнейших откровений.

– Так о чем я говорил? – спросил старичок. – Дайте вспомнить.

– О соседях? – подсказала Элисон.

– Нет, что-то другое. До того. Нет. Ах, брак! Никогда не связывал себя узами брака. Скажу по секрету, я всегда относился к женщинам со страхом и подозрением. Без обид, моя дорогая.

– Я и не думаю, что вы хотели меня обидеть.

– Нет-нет, разумеется нет. Дайте вспомнить. Должен признать, у меня есть ужасные слабости. Когда я был ребенком, моя бедная мамочка пыталась...

Элисон украдкой бросила взгляд на часы в то время, как он Продолжал монотонно что-то бубнить, словно заезженная пластинка. Уже десять, пора бы Майклу и появиться. Но, конечно, он, как всегда, опоздает. Элисон начинала сердиться. Неужели он не может хоть раз в жизни прийти вовремя, чтобы избавить ее от экскурсов в историю жизни Чейзена?!

Рассказ старичка был исполнен драматизма. Голос его дрожал, он выпячивал грудь, стремясь набрать в легкие как можно больше воздуха, чтобы подольше говорить без передышки. Элисон мало что слышала. Мысли ее блуждали где-то далеко, а звук голоса Чейзена лишь убаюкивал ее.

Где-то посреди его речи она вдруг уловила несколько слов. Снова взглянула на напольные часы справа от камина. Неужели он вещает уже сорок пять минут? А она почти все пропустила мимо ушей! Была там какая-то чепуха о Бронксе, пара баек о Великой Депрессии, перечисление его жизненных достижений и бесчисленных мест работы, которые он сменил. Вот и все. Элисон забеспокоилась. А что если он захочет знать ее мнение насчет важнейших вех своей жизни? Ей придется промолчать. И скорей всего на этом их знакомство закончится. Впрочем, если произнесение речей относится к числу его любимых занятий, это, может быть, не так и плохо, – усмехнулась Элисон про себя.

– Так что, как видите, дорогая моя Элисон, Джезебель и Мортимер единственные мои верные друзья. Конечно, я поддерживаю приятельские отношения с миссис Кларк из квартиры 4-Б, но лишь животные способны на истинную преданность – или привязанность, как вам угодно. Я делюсь с ними самым сокровенным, а, как вы догадываетесь, в жизни старого человека много сокровенного.