Текст книги "История Советского Союза. 1917-1991"

Автор книги: Джеффри Хоскинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 34 страниц)

Армянский народ столетиями уничтожался и изгонялся со своей земли могущественными соседями. Самым болезненным для жителей республики был вопрос Нагорного Карабаха – горного сельскохозяйственного региона, по преимуществу населенного армянами. Однако, по решению Наркомнаца он в 1921 г. был присоединен к Азербайджану. Оскорбление, которое было нанесено этим присоединением национальным чувствам армян, усугублялось еще и тем, что в однопартийной системе административная субординация затрагивала буквально все аспекты жизни. Предпочтение оказывалось азербайджанскому меньшинству во всем: в распределении жилья, в приеме на работу, в системе образования и строительстве промышленных предприятий. В 1988 г. недовольство приняло открытые формы. Был создан специальный Комитет по Карабаху. В его состав вошли, в основном, писатели, ученые и журналисты, а также, на правах частных лиц, правительственные чиновники. Отделения Комитета были созданы на заводах, в учреждениях и институтах, что очень напоминало организационную структуру КПСС, причем отделения Комитета стали серьезными соперниками парторганизаций. В феврале в демонстрации, организованной Карабахским комитетом, приняло участие по меньшей мере полмиллиона человек. Демонстранты требовали присоединить Карабах к Армении. Комитет также опубликовал при помощи Верховного совета Армении несколько своих решений.

В ответ азербайджанцы незамедлительно учинили кровопролитие. В промышленном азербайджанском городе Сумгаите, расположенном на побережье Каспийского моря, за два дня погромов были убиты десятки, если не сотни армян. Многие армяне убеждены, что происходило все это при попустительстве местных азербайджанских властей. Реакция Москвы была более сдержанной, но тоже негативной. В конце концов в Карабахе было установлено прямое правление Москвы. Для патрулирования Еревана и предотвращения бегства местных жителей в регион были введены войска. Воспользовавшись замешательством, возникшим в результате страшного землетрясения в Армении в декабре 1988 г., московские власти арестовали одиннадцать ведущих представителей Комитета – но под давлением общественности были вынуждены в июне 1989 г. освободить их. Несколькими месяцами позже Москва признала свою недееспособность и аннулировала особый статус Нагорного Карабаха, снова присоединив его к Азербайджану. В ответ на это Верховный совет Армении провозгласил образование Объединенной Республики Армения, имевшей в своем составе и Нагорный Карабах.

Программа азербайджанского Народного фронта была очень похожа на прибалтийские, однако в ней специально подчеркивалось, что суверенитет Азербайджана подразумевает также контроль над Нагорным Карабахом. Коммунистическое правительство подвергалось острой критике за неспособность его обеспечить. В сентябре 1989 г. Народный фронт призвал к всеобщей забастовке протеста, которая означала также экономическую блокаду Карабаха и Армении. В декабре некоторые наиболее радикальные члены Фронта пришли к власти в пограничном городе Ленкорань. После этого они сломали проволочные заграждения и захватили контрольно-пропускные пункты, чтобы устроить братание со своими соотечественниками по ту сторону иранской границы.

13 января 1990 г. в Баку состоялся хорошо подготовленный съезд Народного фронта. На нем очень острой критике подвергся первый секретарь республиканской партийной организации Везиров. Его критиковали за “раболепие перед Москвой” и требовали его отставки. Другим требованием съезда было проведение референдума по вопросу об отделении от СССР. После этого огромные толпы, среди которых было много азербайджанских беженцев из Армении, начали охоту за армянами, которые пока что оставались в Баку. Комментатор московского радио заметил по этому поводу, что, казалось, будто современный город вернулся в средневековье. Вначале Советская Армия не предпринимала никаких действий, но через несколько дней, когда погромы начали уже затихать, ввела военное положение, вошла в город и с невиданной жестокостью восстановила в нем порядок. По официальным данным, за эти дни в городе было убито по меньшей мере 150 человек.

Время, которое было выбрано для проведения этой акции, совершенно недвусмысленно позволяет утверждать, что ее целью было не прекращение этнического конфликта, но стремление предотвратить приход к власти Народного фронта. Из всех попыток сохранить власть коммунистов, предпринятых в ходе перестройки, эта обошлась дороже всего. Новый коммунистический вождь Азербайджана Муталибов воспользовался военным положением для того, чтобы сковывать действия Народного фронта. Чтобы привлечь на свою сторону избирателей, он использовал старую систему патронажа. Тем временем в Карабахе каждая из враждующих сторон создала собственные вооруженные формирования, располагавшие весьма сложным оружием, – его в изобилии поставляла им деморализованная Советская Армия. По мере ослабления советской и российской власти карабахский конфликт начал принимать международный характер, угрожая распространиться не только на весь Кавказ, но и дальше, на Средний Восток.

У грузин не было одной всеобъемлющей проблемы, подобной Карабаху, – скорее, это было множество болезненных вопросов. Их волновало, что древние монастыри Грузии пребывают в запустении и используются не по назначению, что русский язык все больше вытесняет грузинский в правительственных органах, что растет русская иммиграция в республику, что долине Арагви грозит разрушение из-за строительства Горно-Кавказской железной дороги, что нефтеперегонные заводы Баку загрязняют окружающую среду. Другим поводом для беспокойства был антигрузинский сепаратизм некоторых меньшинств в самой республике, прежде всего, абхазов. Коммунистическая партия не смогла предложить конструктивной программы разрешения ни одной из этих, проблем. Поэтому общественные симпатии устойчиво перемещались в сторону противоположного, непримиримого края политического спектра Грузии. Его занимало Общество Ильи Чавчавадзе (названного так в честь писателя XIX в., убитого, как теперь полагают, большевиками) и Национально-демократическая партия. Последняя заявила, что возрождение независимости Грузии исправит великую историческую несправедливость, и это то, за что “стоит жить, бороться и умереть”.

В апреле 1989 г. Национально-демократическая партия организовала в Тбилиси массовые демонстрации, которые продолжались днем и ночью. В них приняли участие сотни тысяч человек. Несколько студентов объявили голодовку – и все требовали выхода из состава СССР. Демонстрации были мирными, но слишком уж “возмутительными” были их требования – ив город вошли в специальные части Министерства внутренних дел (ОМОН). В то же время на улицы выходило все больше и больше людей, чтобы защитить участников голодовки. Неизвестно, кто отдал приказ, но ранним утром 9 апреля войска Министерства обороны и МВД; с помощью дубинок и заточенных саперных лопаток разогнали

демонстрантов. Некоторые очевидцы рассказывали, что пьяные солдаты убивали женщин и девушек саперными лопатками. Власти сообщили о 19 погибших, но грузины утверждают, что убитых, гораздо больше; изувечено было больше двухсот человек. Впервые после событий в Новочеркасске советские власти с такой жестокостью обошлись со своим народом.

На волне последовавшего за этими событиями негодования к власти в Грузии пришел единственный послесоветский лидер, которого можно отнести к числу “непримиримых”, тех, кто отвергал любые компромиссы с Коммунистической партией и существовавшей тогда системой. В мае 1991 г. на всенародных президентских выборах победил Звиад Гамсахурдиа, а возглавлявшееся им политическое движение, “Круглый Стол”, на выборах в октябре 1990 г. завоевало абсолютное парламентское большинство. Но очень быстро авторитарные методы управления Гамсахурдиа привели к тому, что соратники покинули его. Гамсахурдиа арестовал некоторых оппозиционных депутатов и затыкал рот прессе. В конце концов противники Гамсахурдиа заручились поддержкой вооруженной милиции и свергли его после нескольких дней уличных боев, нанесших серьезный ущерб старым кварталам Тбилиси.

Опыт Грузии показал, что отказ от любых компромиссов с существующей советской системой чреват нестабильностью. А события в Средней Азии, напротив, показывали, насколько опасен может быть неполный разрыв с прошлым.

В Средней Азии брежневская политика “доверия кадрам” привела к укреплению тишайшей полуфеодальной политической системы. В ее рамках местные руководители создали сеть патронажа, выдвигая своих приятелей, любимчиков или родственников, осчастливливая Москву победными реляциями об урожаях хлопка и успехах в изучении русского языка. Старорежимный непотизм в сочетании с номенклатурной системой и плановой экономикой породили грандиозную коррупцию, которую многие исследователи сравнивали с мафией. Местные партийные вожди получали из Москвы деньги за несуществующий хлопок. Часть доходов вкладывалась во все отрасли теневой экономики, что позволяло компенсировать нехватку товаров и услуг и создавало доходные места для фаворитов.

Эта система держала весь среднеазиатский регион в узде – но последствия ее были весьма губительны. Средняя Азия все больше изолировалась от остального Союза, если судить по цифрам межнациональных браков и иммиграции переписей 1970 и 1979 гг. Приезжие чувствовали себя в среднеазиатских республиках неуютно, а сами среднеазиаты крайне неохотно отказывались от племенного протекционизма и отправлялись работать в другие регионы СССР. Но, поскольку предпочтение всегда оказывалось соплеменникам, коррупция породила напряженность в межэтнических отношениях. Особенно бросалось в глаза отторжение этой системой русских – они явно подвергались дискриминации. Хуже всего было другое – хищническое и расточительное использование водных ресурсов на орошение хлопковых плантаций привело к обмелению Аму-Дарьи и Сыр-Дарьи и падению уровня Аральского моря. Началось засоление и опустынивание берегов. Разрушение окружающей среды стало угрожать источникам чистой питьевой воды. Под угрозой оказался климат всего региона, что самым неблагоприятным образом отразилось бы на производстве хлопка, отнимавшего львиную долю воды, используемой для орошения.

Первые попытки искоренить коррупцию предпринимались при Андропове в 1983 г. К концу 1986 г. были заменены все пять первых секретарей республиканских партийных организаций. Расследованием их деятельности и деятельности их ближайших сотрудников занялись следственные органы. Расследование продвигалось трудно – возможной причиной этого стало раскрытие связей среднеазиатских деятелей с коррумпированными московскими чиновниками, что стало очевидным после суда над зятем Брежнева Юрием Чурбановым.

Чужеземные инквизиторы столкнулись в Средней Азии с сопротивлением. Первая вспышка произошла в декабре 1986 г., когда первый секретарь парторганизации Казахстана Кунаев был заменен русским, Геннадием Колбиным. Почему Горбачев пошел на столь вопиющее нарушение правила, по которому первым секретарем республиканской партийной организации должен быть представитель местного населения, остается непонятным, – может быть, просто потому, что не было ни одного казаха, не замешанного в коррупции. Но какими бы соображениями Горбачев ни руководствовался, его действия спровоцировали двухдневный бунт в столице Казахстана Алма-Ате. Зачинщиками выступлений были студенты, самый этнически сознательный элемент казахского общества, к тому же чрезвычайно чувствительный к любым покушениям на этнический протекционизм.

Общинные волнения 1989–90 гг. были гораздо серьезнее. Распределение жилья, вопросы землевладения, водоснабжения и занятости в Средней Азии имели характер куда более взрывоопасный, чем где бы то ни было на территории СССР. В Ферганской долине молодые узбеки напали на турок-месхетинцев, депортированных туда в 1944 г. Сталиным. Месхетинцы считались искусными торговцами, и в последнее время их подозревали в завышении цен. После того как в Душанбе распространились слухи о том, что армянские беженцы получают жилье, которого долго ждали местные жители, толпы таджиков устроили погромы приезжих. В Киргизии, в городе Ош, этнические волнения начались после того, как нескольким киргизам были отданы для поселения участки земли, традиционно возделываемой узбеками. Во всех этих случаях негодование местных жителей по отношению к приезжим, занимавшим доминирующие позиции в обществе и совершенно равнодушным к местным жителям, усиливалось предчувствием нависшей над Средней Азией экологической катастрофы, нехваткой жилья, земель и рабочих мест. Ходили также слухи, что беспорядки специально провоцировались местным партийным начальством и мафией.

Вместе с тем подобные народным фронтам гражданские ассоциации развивались в Средней Азии медленнее, чем где бы то ни было. Это было следствием сельской по преимуществу, слабо урбанизированной социальной структурой региона, продолжавшей оставаться чрезвычайно архаичной. Самым влиятельным среди народных движений такого рода стал “Бирлик” (“Единство”), созданный в Ташкенте в мае 1989 г. Его политическая программа была светской и либеральной, однако, под давлением рядовых членов организация стала проводить более популистскую и исламистскую политику, чем это было предусмотрено принятой программой. Но в перспективе самым мощным политическим движением Средней Азии могла стать Партия Исламского Возрождения, основанная в Астрахани в июне 1990 г. Она имела своих членов во всех регионах Советского Союза. Несмотря на фундаменталистский и вполне умеренный характер ее политической программы, Партия Исламского Возрождения была запрещена в Средней Азии практически повсеместно.

В целом по мере того, как грядущий распад СССР становился все более очевидным, лидеры среднеазиатских республик попадали во все более затруднительное положение. Раньше они всегда могли рассчитывать на поддержку из Москвы – теперь такой поддержки почти не было. Но и движения, выступавшие за независимость, были слишком слабы и не могли выдвинуть альтернативных лидеров. Единственным исключением была Киргизия, где прежний коммунистический лидер был крайне непопулярен, и потому к власти смог прийти Аскар Акаев, президент Академии наук Киргизии. Высшие аппаратчики Средней Азии не хотели выходить из состава СССР. Но действия, которые они предприняли, чтобы избежать такого развития событий, нельзя признать удачными – они, так сказать, оседлали одновременно лебедя, рака и щуку, направление движения коих, как известно, сильно разнится. Используя для поддержки своей политики традиционную систему клиентелы, манипулирование местным национализмом, они умоляли специалистов славянского происхождения не покидать их республики. Заигрывая с Исламом, они в то же время не давали ему слишком усилиться.

В Белоруссии и на Украине близость местных народов к русскому наложила отпечаток на развитие национального движения. Русские рассматривали представителей обоих народов как своего рода почетных великороссов, которым по странному стечению обстоятельств случилось говорить на особом “диалекте”. Эти три народа составляли славянское большинство населения СССР, насчитывающее почти три четверти от общей численности населения страны. Сами же по себе русские составляли едва лишь половину населения СССР. Соответственно, государство поощряло тихую русификацию, используя естественное желание родителей отправлять детей в русские школы, где они овладевали “имперским” языком.

В 1987 г. Союз писателей Украины начал кампанию против эрозии украинского языка. Вскоре были подняты и другие, не менее болезненные вопросы – защита окружающей среды (особенно злободневная после Чернобыльской катастрофы), преследования Униатской церкви, проблема “белых пятен” в украинской истории и культуре. Последнее относилось не только к жестокостям сталинского времени, но также и к российской политике по отношению к Украине вообще, на протяжении веков направленной на упразднение отличительных черт украинской культуры.

До тех пор события в целом развивались так же, как и в Прибалтике. Следующим этапом должно было стать создание Народного фронта. Но тогда власти Украины, которыми все еще руководил последыш брежневского Политбюро Щербицкий, предприняли действия, прямо противоположные тому, что в свое время совершили их прибалтийские коллеги. Надолго посадить активистов национального движения, как это делалось в семидесятых годах, было уже невозможно. Поэтому их изводили мелкими придирками, запрещали митинги или за незначительные правонарушения осуждали на небольшие сроки. Но даже в таких условиях после большого съезда участников экологического движения, состоявшегося в Киеве в ноябре 1988 г., смогла собраться инициативная группа, в состав которой входили представители Союза писателей и неформальных ассоциаций. Они опубликовали проект программы Народного фронта в газете, издававшейся Союзом писателей (вероятно, единственной, которая пошла на это). Проект был очень похож на аналогичные прибалтийские документы – в нем поддерживалась перестройка и содержался призыв добиться “подлинного суверенитета Украины”. В программе также имелись требования соблюдения в полном объеме прав человека, предоставления украинскому языку статуса государственного на территории Украинской ССР. По этому поводу отмечалось, что практика предоставления родителям свободы в выборе языка обучения для своих детей ведет к национальному нигилизму.

Первый съезд фронта, получившего название “Рух”, смог состояться только в сентябре 1989 г. Тогда же была принята программа движения. Одного этого хватило, чтобы убрать Щербицкого. Но все же Коммунистическая партия пока оставалась достаточно сильной, чтобы затягивать его регистрацию до того момента, когда выдвижение кандидатов “Руха” на выборы 1990 г. стало уже невозможно. Таким образом, в этих выборах “Рух” смог принять участие только в качестве участника демократического блока, отстаивавшего полную независимость Украины, переход к рыночной экономике и свободу вероисповедания, что подразумевало легализацию Униатской церкви. Приблизительно в то же время Горбачев встретился с Папой и подтвердил, что униатские приходы могут отныне регистрироваться и требовать возвращения культовых зданий.

Демократический блок потерпел поражение на выборах в Одессе и в Восточной Украине, но кое-где добился значительного успеха, получив большую часть мест, на которые вообще мог рассчитывать, – около трети от общего числа. Демократы получили большинство мест в городских советах Киева и Львова (там мэром стал старый диссидент Вячеслав Чорновил). В ознаменование этого события над львовской ратушей был поднят национальный украинский флаг, благословленный епископами Униатской церкви. Это сопровождалось национальным гимном в исполнении хора Львовского общества (названного так по имени города).

Успех “Руха” на выборах и последовавшее вслед за тем общенациональное ликование ускорили события, которые за два года до того происходили в Прибалтике: установление дружеских отношений между националистическим крылом номенклатурной элиты и Народным фронтом. В то же время “империалистическое” крыло Коммунистической партии, которое хотело сохранить лояльность Москве, попадало во все большую изоляцию по мере того, как ухудшалось положение в экономике и обнаруживались губительные последствия Чернобыльской катастрофы. Даже шахтеры Донбасса, которые в 1989 г. не были заинтересованы в независимости Украины, стали думать, что их ждет более безопасное будущее, если Украина сможет изолироваться от российской экономической разрухи.

В результате всех этих событий 16 июля 1990 г. Верховный Совет Украины практически единогласно принял декларацию о суверенитете, которая в некоторых отношениях была наиболее радикальным из всех подобных документов, принятых другими союзными республиками. Там не только утверждалось первенство украинских законов над общесоюзными, а все ресурсы объявлялись республиканской собственностью. Кроме этого, в соответствии с декларацией о суверенитете, Украина должна иметь собственные вооруженные силы, проводить независимую внешнюю политику и объявила о своем постоянном нейтралитете и неприсоединении к любым военным блокам. Если бы не сохранившееся старое название – “Украинская Советская Социалистическая Республика”, – и не упоминания о предстоящем подписании Союзного договора, этот документ можно было бы назвать декларацией об отделении от СССР.

Даже само употребление этих терминов вызывало подозрение, что лидер “национал-коммунистов” Леонид Кравчук ведет двойную игру и хочет сохранить Украину в составе СССР. Чтобы предотвратить это, на главной площади Киева в октябре 1990 г. поддержанные “Рухом” студенты потребовали принятия новой конституции Украины до того, как будет подписан Союзный договор, а затем подписать его с существенными оговорками. Студенты победили, да еще и заставили правительство уйти в отставку. Примерно в то же время на своем втором съезде “Рух” провозгласил, что его целью является независимость Украины, а не Союзный договор. Так был проложен путь к окончательному распаду Советского Союза – через провозглашение независимости в августе 1991 г., подтвержденное на декабрьском референдуме.

События в Белоруссии во многом повторяли украинские. Наиболее болезненными для национальных чувств белорусов были: языковой вопрос, радиоактивное загрязнение (большая часть осадков после взрыва в Чернобыле выпала именно в Белоруссии), а также обнаруженные в Куропатах под Минском массовые захоронения жертв сталинских репрессий. Для того чтобы добиться сооружения там мемориала, а также проведения независимого расследования сталинских преступлений в Белоруссии, было создано общество “Мартиролог”.

В октябре 1988 г. “Мартиролог” и несколько других неформальных групп организовали в Минске антисталинскую демонстрацию. Власти разогнали ее при помощи отрядов милиции особого назначения, вооруженных дубинками, слезоточивым газом и водометами. Но помощь явилась от всесоюзной гласности: ведущий белорусский писатель Василь Быков опубликовал в московской прессе письмо протеста. Союз писателей Белоруссии объявил, что в его помещении будет проводиться регистрация лиц, желающих вступить в Народный фронт “Обновление”. Литовцы к тому времени уже восстановили силы и предоставили “Обновлению” место для проведения его первого съезда, который состоялся в июне 1989 г. Народный фронт был ведущей силой “Демократического блока”, который на выборах в марте 1990 г. завоевал около 20% мест в белорусском парламенте.

В отличие от Западной Украины в XIX в. западная часть Белоруссии входила в состав Российской империи. Поэтому рассадником национальной культуры и националистических настроений она не стала. Возможно, именно по этой причине стремление Белоруссии к суверенитету было менее решительным и имело по преимуществу не националистический, а экономический и антикоммунистический характер. Белорусская декларация о суверенитете от 27 июня 1990 г. была совершенно идентична украинской, в том числе и в пункте, касавшемся подписания Союзного договора. Однако серьезного раскола в Компартии Белоруссии не было – казалось, ее вожди задались целью наглухо отгородиться от московской перестроечной заразы.

Самый серьезный вызов их власти исходил не от Народного фронта, но от рабочего движения. В ответ на санкционированное Москвой в апреле 1991 г. повышение цен поднялась волна забастовок. К экономическим требованиям очень скоро добавились и политические: об упразднении парторганизаций на производстве и в правоохранительных органах, о национализации партийной собственности, о проведении подлинных многопартийных выборов и о полном суверенитете. В Белоруссии с этими забастовками справиться не мог никто – оставалось только уповать на подписание Горбачевым и Ельциным Ново-Огаревского соглашения.

Фактически власть Коммунистической партии не была поколеблена вплоть до провала Августовского путча, когда Верховный Совет Белоруссии провозгласил независимость и избрал своим председателем физика-ядерщика Станислава Шушкевича, чья кандидатура была предложена Народным фронтом.

Русские пребывали в состоянии неопределенности и разброда. Несмотря на то, что их культура и язык использовались как инструмент угнетения, они подвергались эксплуатации и дискриминации ничуть не меньшим, чем другие народы, и прекрасно это сознавали. Русскому языку ничто не угрожало, однако прочие причины недовольства были у русских совершенно те же, что и у остальных: разрушение окружающей среды, подрыв культуры, религии, истории и традиционного образа жизни. Кое в чем причин для недовольства у русских было даже больше – РСФСР не имела собственной коммунистической партии, столицы и Академии наук – в Москве, столице СССР, были преимущественно общесоюзные организации.

Это ненормальное положение – прямое следствие двойственной природы первой советской конституции, а также тех манипуляций, которые производили с ней впоследствии коммунисты.

Перестройка усилила комплекс неполноценности у русских. Смутное и тягостное ощущение, что их принесли в жертву, усугублялось также откровениями гласности и ростом антирусских настроений в республиках. В то же время русские ощущали себя ответственными за Союз – ведь это, с исторической точки зрения, была их империя, они населяли все ее уголки и считали ее своей родиной.

Двойственное положение, в котором очутились русские, не позволяло им создать народный фронт по примеру многих других народов СССР. Поэтому русские национальные чувства находили самые разнообразные отдушины. На одном из полюсов размещались чернорубашечники из “Памяти”, которые нашли докоммунистических козлов отпущения, ответственных за унижения русского народа, – ими оказались жиды и масоны. Позиции “возрожденцев” были особенно сильны в Союзе писателей РСФСР и в журнале “Наш современник”. Они благосклонно относились к свободе слова и к критике сталинистского прошлого, которую они сами и начали в 70-х гг., но при этом предупреждали об опасностях, которые несли с собой “эксцессы” западной культуры, в частности, поп-музыка и порнография. Они также пугали население перспективой превращения России в простой придаток западной экономики. По их утверждениям, радикальная экономическая реформа приведет к обнищанию народа, поляризации общества и потере общинного духа. То, что они предлагали вместо этого, было близко идеям Шумахера и Зеленому движению в Европе: развитие малого производства и “цивилизованной кооперации”, основанной на традиционной для России крестьянской артели.

Поскольку нерусские по происхождению жители России и русские демократы западного типа относились к националистам с растущей неприязнью, они были вынуждены вступить в союз с теми самыми силами, которых на протяжении 70-х гг. поносили сильнее всего, – с консервативной частью партийно-государственного аппарата. И те и другие стремились сохранить Советский Союз и замедлить движение в сторону рыночной экономики. Этот союз, который никак не был оформлен официально, но существовал де-факто, лишил националистов той поддержки, на которую они, в принципе, могли бы рассчитывать – на выборах 1989 и 1990 гг. они потерпели сокрушительное поражение. После этого националисты сделали ставку на авторитарный переворот.

Одной из причин обострения этнических проблем в ходе перестройки было то, что не удалось возродить экономику на общесоюзной основе. Действуя в духе новосибирского доклада, Горбачев пытался децентрализовать командную систему управления экономикой, сокращая количество принудительных плановых показателей и предоставляя предприятиям право заключать прямые договоры друг с другом и заказчиками, вместо того чтобы, как обычно, получать плановые задания от центральных министерств. Соответственно была понижена роль министерств и упразднены промышленные отделы ЦК, ранее ответственные за управление экономикой. Но вскоре выяснилось, что сохранившиеся министерства могут по-прежнему командовать даже при контрактной системе – предприятия не имели вообще никакого опыта самостоятельного поиска заказчиков и потому полностью зависели от министерств.

Если уж в промышленности не было никаких радикальных перемен, то что говорить о сельском хозяйстве. Бухарина, действительно, реабилитировали и разрешили крестьянам брать в аренду участки земли на срок до пяти лет. Но частной собственности на землю по-прежнему не было, а коллективные принципы сельского хозяйства оставались в силе. Колхозники очень медленно становились фермерами-арендаторами – отчасти из-за того, что колхозы и местные власти крайне неохотно предоставляли им землю, отчасти же просто потому, что у них не было никакого опыта индивидуального ведения хозяйства (кроме того, что они приобрели на своих мизерных приусадебных участках). Не было и необходимых им машин и оборудования. К тому же крестьяне привыкли к постоянным переменам партийной политики в области сельского хозяйства и не собирались связываться с частными владениями, не будучи уверенными, что эта деятельность встретит правительственную поддержку. Провал реформы сельского хозяйства во многом лишил Горбачева общественной поддержки, поскольку для многих критерием оценки его деятельности было наличие продуктов в магазинах.

Главным горбачевским нововведением в области экономики стали кооперативы, по сути частные предприятия, занятые производством товаров народного потребления и услугами. Это новшество было действительно удачным, однако именно оно внесло окончательный развал в экономику в целом. Во многих городах появились рестораны, парикмахерские, овощные магазины, автомастерские и т.д., где снабжение было гораздо лучше, чем в государственных предприятиях. Качество нередко тоже было выше – но и цены превышали государственные в три или четыре раза. Многие граждане СССР пользовались их услугами – платить, конечно, платили, но ругали кооператоров спекулянтами. Это было не просто проявление угрюмого российского эгалитаризма[31]31
  Эгалитаризм – здесь – стремление к равенству во всем, к уравниловке – Прим. ред.


[Закрыть]. Кооператоры работали в условиях дефицита и потому вынуждены были завышать цены. Они сами этот дефицит и усугубляли, вступая в сговор с правительственными чиновниками, ответственными за материально-техническое снабжение. Такие сделки всегда были необходимы для того, чтобы плановая экономика вообще могла функционировать: хоть теперь многие подпольные предприятия легализовались в качестве кооперативов, старые связи по-прежнему сохранились.