Текст книги "Очень краткая история мира"
Автор книги: Джеффри Блэйни
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)
27 ВОЗМОЖНО ЛИ ВСЕОБЩЕЕ РАВЕНСТВО?
Борьба с рабством была отчасти борьбой за всеобщее равенство, которую вели люди неравнодушные и сострадательные. Однако для победы над рабовладельцами одного сострадания было недостаточно. Эта борьба по обе стороны Атлантического океана направлялась все более богатевшими государствами, значительную часть благосостояния которых создавал уже не рабский труд. Так, в 1790-е гг. Дания запретила работорговлю на своих островах в Вест-Индии, а революционная Франция отменила рабство в своих колониях. Этим европейским странам легко было отказаться от рабского труда, все еще использовавшегося в колониях: их экономическая жизнь в целом зависела от него в гораздо меньшей степени, чем экономика США.
Соединенные Штаты с запозданием выступили против рабства. Зачинателями борьбы с рабством стали богатые северные штаты, полагавшиеся не на рабский труд, а на металлургические заводы, фабрики, свободные фермы и верфи. Благодаря им Соединенные Штаты становились великой индустриальной державой, и к 1860 г. по выплавке железа и стали – что теперь являлось показателем достигнутых в промышленности успехов – они заняли третье после Британии и Франции место. Отныне американцы могли позволить себе отказаться от рабства, но политическая и экономическая цена такого решения была бы по-прежнему высока. Борцы, большую часть которых составляли преданные члены церкви, готовы были заплатить эту цену, хотя по-настоящему расплачиваться пришлось бы самим рабовладельцам и тем штатам, чья экономика была построена на рабском труде.
Ввоз новых рабов в Соединенные Штаты был уже запрещен, что вынуждало плантаторов использовать труд сыновей и дочерей рабов. Рабский труд по-прежнему был в высшей степени востребован в повседневной жизни южных штатов, и в 1861 г. одиннадцать южных штатов восстали. Они вышли из состава Соединенных Штатов и образовали собственное государство – Конфедеративные Штаты. В разгар этого противостояния в должность президента старых США вступил Авраам Линкольн. Месяц спустя, в апреле 1861 г., началась – взятием конфедератами форта Самтер в Южной Каролине – Гражданская война.
Линкольн вовлек свою страну в войну не для того, чтобы запретить рабство. Первоначально он боролся за то, чтобы сохранить целостность государства, не допустив выхода из него части старейших и важнейших штатов. Линкольн пытался найти компромисс. Если бы потребовалось, он сохранил бы институт рабства ради того, чтобы государство осталось единым. Он просто хотел спасти свою страну от грубой ампутации.
Сейчас кажется немного странным то, что этот самый знаменитый демократ в мире, провозглашая идеи политического равенства, называемого демократией, в то же время соглашался терпеть, пусть и неохотно, жестокое неравенство рабства. Но демократия в ее современном понимании тогда только зарождалась, а рабство во всей своей весомости и ощутимости было старейшим институтом. Кроме того, Соединенные Штаты строились на федеральном принципе, подразумевающем то, что разные штаты могут черпать силу в своем единстве, но при этом сохранять политические и экономические особенности. Смысл федерализма заключался в возможности сосуществования врагов и оппонентов, и Линкольн должен был отстаивать и скреплять это сосуществование. В 1861 г. главный грех рабовладельческого Юга в его глазах заключался не в отстаивании рабства, а в том, что южане поставили под угрозу федерализм и само существование Соединенных Штатов.
Этот герой войны против рабства имел скромное происхождение. В 1816 г. его родители переехали из теплого Кентукки в расположенный севернее штат Индиана, где приобрели маленькую ферму. Авраам Линкольн, которому было тогда 8 лет, научился работать топором и стал мастерски рубить деревья и расщеплять их на планки, из которых в то время сколачивали десятки тысяч простых изгородей, тянувшихся по североамериканским равнинам. Когда, будучи молодым адвокатом, он занялся политикой, соратники называли его «щепкорубом», но он больше гордился образованием, которое ему удалось получить, чем предыдущей тяжелой жизнью сына нужды.
Его мать и отец принадлежали к частной баптистской церкви – одному из многих ответвлений протестантизма, процветавшего в Северной Америке, и, как и большинство представителей этой секты, выступали против конных скачек, танцев, употребления алкоголя и рабовладения. Их протест против рабства диктовался не только религиозными воззрениями, но также личными финансовыми интересами. В таких рабовладельческих штатах, как Кентукки, Линкольны и другие бедные фермеры вынуждены были конкурировать с крупными землевладельцами, использовавшими тяжелый подневольный труд рабов.
Как и большинству политиков-демократов, Линкольну нужно было плыть по течению, если он хотел завоевать народную поддержку, необходимую для решения поставленных им перед собой больших задач. И он плыл по течению даже в вопросе о рабстве. Хотя он был твердо убежден в недопустимости рабства, Линкольн вовсе не ратовал за равноправие чернокожих и белых людей.
В 1862 г. он поддержал идею создания самостоятельного государства для чернокожих в Африке – «ради блага человечества». Когда лидеры чернокожих ответили отказом, он принял этот отказ. Прошел еще год, прежде чем он даровал свободу – пока только теоретическую – рабам, жившим в северных штатах. Он не запретил тогда рабство в южных штатах: для этого требовалось внести поправку в конституцию страны.
Вскоре после победоносного сражения при Геттисберге останки погибших северян были перезахоронены на аккуратном воинском мемориальном кладбище, торжественное открытие которого состоялось 19 ноября 1863 г. Для церемонии на кладбище Авраам Линкольн облачился в новый черный костюм и цилиндр, который делал его еще выше, чем он был на самом деле. Цилиндр обвивала черная лента в знак траура, но не по убитым в битве при Геттисберге, а по его сыну, Вилли, умершему недавно после короткой болезни. Линкольн выслушал длинную речь, а потом встал и за три минуты произнес собственную.
Он был бы удивлен, если бы узнал, что слова этой речи будут помнить и через столетие. Она состояла всего из нескольких предложений. И тем не менее она имела вечное значение. Речь заканчивалась словами, которые повторяют снова и снова: «Мы должны торжественно постановить, что эти смерти не будут напрасными, и наша нация под покровительством Бога получит новый источник свободы, и это правительство из народа, созданное народом и для народа, не умрет на земле».
Верность Линкольна идее единства нации будет – в истории увеличения человеческой свободы – оценена даже выше, чем его кампания против рабства. Если бы Соединенные Штаты в 1860-е гг. распались на два государства, имеющие мало общего между собой, влияние Северной Америки на мировые дела было бы гораздо слабее, и исход Второй мировой войны вполне мог бы оказаться иным.
Непосредственно перед победоносным концом четырехлетней войны в 1865 г., когда Линкольн отдыхал, смотря спектакль в вашингтонском театре, его убили. Рабство в Америке было уже обречено. В том году его запретили в Соединенных Штатах и все более и более вытесняли с Кубы и из Бразилии. Новые рабы больше не прибывали из Африки, а детей, родившихся в семьях рабов, объявляли свободными. Наконец, в 1886 г., рабство было запрещено на Кубе, а через два года последнего раба освободили в Бразилии. Во многих частях Африки и отдельных районах Азии рабство сохранилось. До 1980 г. оно не было официально запрещено на занесенных песками равнинах африканского государства Мавритания. Государства продолжают клеймить его, но даже в 1990-е гг. то там, то здесь встречаются его проявления.
ВОССТАНИЕ В КИТАЕ
Две самые беспощадные войны, случившиеся в течение длинного периода мира между 1815 и 1914 гг., были внутри-, а не межгосударственными. К тому же их вели государства, игравшие важную роль, и поэтому они имели серьезные последствия, сказавшиеся на последующей расстановке и равновесии сил в мире. В то время как Гражданская война в Америке широко известна – телевизионные и кинофильмы постоянно освежают память о ней, второй войне, тайпинское восстание, мало кто помнит за пределами Китая. Число убитых в Гражданской войне в Америке превышало 600 000, но жертвами китайской войны стали, вероятно, более 20 000 000 человек – больше, чем погибло во время Первой мировой войны.
Это восстание простых крестьян было призывом к равноправию в период резкого роста населения и недостатка пахотных земель. Рацион и жилища большинства китайских крестьян были беднее, чем у большинства рабов в Соединенных Штатах. Но бедность и трудности жизни не всегда ведут к восстанию: в противном случае вся история человечества была бы не более чем цепью восстаний. Требовалась искра, и ее возжег Хун Сюцюань.
Хун был амбициозным юношей, рассчитывавшим на безоблачную карьеру, но между 1828 и 1843 гг. он четыре раза провалил экзамен, требовавшийся для занятия государственной должности. Вместо того чтобы стать почтенным чиновником, он служил сельским учителем – до тех пор, пока не попал под влияние американского миссионера-баптиста, который, сам того не подозревая, разжег в недовольном жизнью учителе дремавшее честолюбие. Получив христианские представления, Хун облек их в китайский патриотизм и возглавил людей, решивших построить «Небесное государство великого благоденствия» (по-китайски «Тайпин тяньго», откуда и происходит название восстания).
Двигаясь по дружественной сельской местности, войска Хуна обречены были одерживать первые победы, пока правительство в замешательстве собирало свои силы. На стороне Хуна была внезапность. Селение за селением, город за городом – всего, вероятно, около 600 – подчинились вооруженной армии Хуна, численность которой со временем достигла почти миллиона человек.
Этот непрофессиональный полководец и богослов-любитель проповедовал собственную смесь конфуцианства и христианства. В ней присутствовали и идеи равенства, и если бы он ограничился контролем над сельскими районами, оставив в покое крупные города, он смог бы произвести масштабное перераспределение земель и учредить коммуны. Но в 1856 г. – поворотном для Тайпинского восстания – среди его руководителей произошел раскол, вызванный личными несогласиями и приведший к междоусобицам и казням. С тех пор удача стала изменять тайпинской армии.
1 июня 1864 г., после почти 14 лет боев, Хун оказался перед лицом неминуемого поражения. В этот день он покончил с собой. Однако тайпины потрясли основы того, что казалось монолитным и нерушимым. С тех пор идея восстания укрепилась в умах многих китайских интеллектуалов и диссидентов. Пример борьбы Хуна оказал глубокое влияние на националиста доктора Сунь Ятсена, который полстолетия спустя свергнет императора Китая. Даже коммунистам, которые позднее свергли национальное правительство, дул в паруса ураганный ветер, поднятый Хуном.
ВЕК СОЦИАЛЬНЫХ ЭКСПЕРИМЕНТОВ
Семена растения под названием «равенство» зрели в человеческих умах и сердцах в течение тысячелетий. Греческие философы-стоики утверждали, что все люди, будь они рабами или свободными, наделены способностью мыслить и возможностью проявлять добрую волю, и эти качества отличают их от других живых существ. Римская империя и концепция естественного права делали упор на всеобщности прав; и в 212 г. большинство свободнорожденных мужчин империи стали равными перед законом.
Эти идеи равенства, утратившие свое влияние в Средневековье, возродились в эпоху Ренессанса, выдвинувшего на первое место человеческую личность, а затем с Реформацией, идеологи которой заявляли, что каждый, со смирением читающий Библию, наделен правом самостоятельно толковать Слово Божие и даже быть самому себе священником и пастырем. Идеи равенства привели к идее всеобщего образования. Протестантские страны, строившие школы, исходили из того, что у каждого ребенка есть потенциал, который можно раскрыть при помощи чтения и письма. Демократия в Соединенных Штатах сложилась во многом благодаря тому, что сотни тысяч грамотных людей, которые проводили богослужения в своих общинах, считали себя вправе также заседать в местных парламентах.
В Европе во второй половине XIX в. время от времени звучали громкие требования экономического равенства. Они были слышнее в крупных городах, поскольку в них проще, чем в деревне, было организовать неофициальные протестные движения. Призывы к равенству усиливало также крайнее имущественное расслоение. В то время как богатство монархов, аристократов, крупных землевладельцев и купцов было традиционным и как бы самим собой разумеющимся, огромные состояния, наживаемые в течение жизни владельцами фабрик, все больше рассматривались как результат непомерного труда работников этих фабрик. Требования экономических реформ подстегивались увеличением числа безработных в плохие годы и тем фактом, что быть безработным в большом городе означало быть более беспомощным, чем в деревне, где можно было хотя бы собрать дров и попросить еды и крова у родственников.
Самые мощные движения протеста возникали в городах, и в 1848 г. – году революций – они бывали очень близки к тому, чтобы достичь успеха. В то время как многие более ранние протесты ограничивались требованием дешевого хлеба в годы неурожая, новые реформаторские движения часто выдвигали всеохватные и сложные требования. Карл Маркс и Фридрих Энгельс, молодые немецкие архитекторы будущего коммунизма, сумели предугадать некоторые направления, в которых пойдет развитие быстро меняющейся европейской экономики. Маркс с острой дальновидностью предсказал, что в индустриальных государствах новые машины и навыки создадут огромное богатство и зияющий разрыв между богатыми и бедными. К 1875 г. он ярко сформулировал тезис о равенстве: «От каждого – по способностям, каждому – по потребностям».
Экономическим реформаторам не было нужды призывать к действиям. По улицам Италии в разгар зимы бегали толпы босоногих детей. В больших немецких городах масса семей вынуждена была довольствоваться жилищем из одной комнаты. В России великое множество семей дрожали от зимнего холода, потому что не могли найти топлива для поддержания в доме огня. В индустриальных странах в отдельные годы 1880-х безработные составляли до 10% населения, а ведь большинство этих безработных жаждали работать и всю свою жизнь провели в тяжком труде. Экономическая жизнь медленно пульсировала – периоды бурного роста сменялись периодами депрессии, и уровень безработицы то падал, то взлетал, как качели.
Поначалу призывы к равенству звучали чаще в политическом, чем в экономическом контексте. Требование права голоса не столь революционно, как требование разделить всю землю поровну между богатыми и бедными. Право голоса, однако, было редкостью даже в Европе. В 1800 г. лишь ничтожная доля государств мира имела парламент, обладающий хотя бы толикой власти, и лишь ограниченному числу граждан было позволено голосовать на выборах или заседать в тех немногочисленных парламентах, которые все-таки существовали. Англоязычный мир находился на переднем плане парламентаризма, но так называемая мать парламентов на берегах Темзы была гораздо менее демократичной, чем Соединенные Штаты в первые десятилетия XIX в.
В конце 1850-х гг. три из пяти австралийских колоний стали политической лабораторией: почти каждый мужчина в них получил право голоса, включая право тайного голосования и право поддерживать ту или иную позицию в нижней палате парламента. В то время пять основных европейских государств – Британия, Франция, Германия, Австрия и Россия – значительно отставали от Австралии, Канады и Соединенных Штатов в своем стремлении к демократии и практике ее применения.
В конце этого столетия Новая Зеландия и Австралия все еще оставались пионерами в развитии демократии: дальнейшее расширение прав голоса и практика оплаты деятельности членов парламента привели к избранию первого в мире лейбористского правительства в Квинсленде в декабре 1899 г. Оно стало предвестником эпохи выборных демократических правительств, которые будут управлять большей частью Европы.
Женщины выиграли от этого пробудившегося интереса к равенству, хотя право голоса они обретут еще нескоро. Американская территория Вайоминг первой дала женщинам это право. Столь радикальную перемену она совершила в 1869 г. в надежде привлечь больше женщин на эти заселенные вооруженными до зубов мужчинами земли и таким образом смягчить суровое общество фронтира. Год спустя этому примеру последовал соседний штат Юта. Поскольку Юту по преимуществу населяли мормоны и каждый домовладелец жил с несколькими женами, это общество трудно было назвать оплотом феминизма. Целью нового закона было дать больше голосов давно живущим здесь мормонским семьям в ущерб новопоселенцам Юты.
Разрешение женщинам учиться в медицинских школах тоже было поразительно смелым шагом. В Соединенных Штатах мисс Элизабет Блэкуэлл, одержимая желанием изучать медицину, вынуждена была нанимать различных частных преподавателей, прежде чем ее приняли в ноябре 1847 г. в возрасте 26 лет в медицинскую школу при крошечном Женевском колледже в маленьком городишке штата Нью-Йорк. Ее победа была половинчатой, и поначалу ей не позволяли посещать вместе с мужчинами практические занятия, на которых изучали человеческое тело. Впоследствии она открыла в Нью-Йорке лечебницу для бедных женщин.
Даже в Европе поколение спустя женщина, работающая в профессии, была редкостью, за исключением профессии учителя. Первой женщиной-ученым, завоевавшей всемирное признание, была, вероятно, Мария Кюри – физик польского происхождения, которая во Франции в 1898 г. ввела в обращение слово «радиоактивный», чтобы описать одно из сделанных ею открытий. В то время женщину в парламенте по-прежнему нельзя было представить ни в одной стране мира, хотя королева Виктория, формально стоявшая во главе крупнейшей империи, правила 63 года – «срок полномочий», длиннее которого не будет ни у одной женщины премьер-министра ни в одной демократической стране. До 1924 г. не будет и женщин – членов кабинета министров, первой станет Нина Банг, занявшая эту должность в Дании.
Признаки зарождения основ социально ориентированного государства в Западной Европе были еще одним проявлением моды на равноправие. Если все люди в стране одинаково ценны, разве не должно правительство заботиться о них, когда они больны, стары, страдают от затяжной безработицы или находятся в крайней нужде? В Германии в 1880-е гг. Бисмарк провел законы, заложившие основу социального страхования рабочих, а в Дании, Новой Зеландии и некоторых местах Австралии пенсия по старости уже выплачивалась к 1900 г. Под давлением профсоюзов Австралия выступила со смелой идеей об установлении минимального уровня заработной платы для работников фабрик. В разных государствах менялась система налогообложения: налоги с низких доходов становились меньше, а с высоких – больше. Кому-то нужно было оплачивать социальное обеспечение. Как правило, выбор падал на богатых.
Даже в процветающих городах жизнь семей с регулярным доходом была нестабильной, по нынешним представлениям. В английском городе Йорке семья из пяти человек с самым низким уровнем доходов не могла позволить себе такую роскошь, как пиво, табак, газета за полпенни или почтовое отправление. Их недельной платы не хватало на то, чтобы положить монетку на блюдо для пожертвований в церкви, и они не могли позволить себе подарок детям на Рождество, если только сами не изготовляли этот подарок. Иногда им приходилось относить выходную одежду ростовщику в понедельник, чтобы выручить денег на еду до следующего дня выплат. Для семьи, с кормильцем которой происходил несчастный случай на работе или приступ болезни, потеря заработка была катастрофой. Если муж умирал, жене приходилось брать постояльцев (если в доме была свободная комната) или стирать белье. При известной доле везения она могла снова выйти замуж.
Было одно утешение. Уровень жизни у этих семей был, как правило, более высоким, чем у их сельских дедов и прадедов. Кроме того, они жили дольше, комфортнее и имели больше возможностей получить образование.
Растущее стремление к равноправию выражалось в требовании начального образования для всех детей и в осуществлении принципа, в соответствии с которым все молодые люди должны служить в армии. Оно также вырвалось на религиозную арену. Прежде большинство правительств отдавали уверенное предпочтение представителям официальной религии. В Британии еще в 1820 г. закон подчеркивал неравноправие религий. Так, католики и иудеи не имели права голоса и не могли заседать в парламенте, а баптисты и большинство методистов не имели права преподавать в университетах. Последователей этих нонконформистских религий не могли обвенчать в собственных церквях собственные пасторы. Однако еще задолго до конца столетия последователи всех религий стали во многих отношениях равноправными на Британских островах, но не в каждом европейском государстве.
Европейский порыв к равноправию выразился также в растущем недоверии к наследственным правам и предпочтению некоторых форм республиканского устройства. Венеция в течение столетий оставалась влиятельнейшей аристократической республикой, но возникновение могущественных Соединенных Штатов и новой цепи южноамериканских республик возвестило о наступлении новой республиканской эры во всем мире. Франция после отмены, а затем реставрации монархии стала в 1870 г. последовательной республикой. Китайская монархия, возможно, самая долгоживущая в мире, сменилась республикой в 1912 г. В большинстве европейских государств монархии, сильно ограниченные во властных полномочиях, номинально сохранились; однако в результате массовых волнений в конце Первой мировой войны три из могущественных монархий Европы были свергнуты и больше уже не восстановились. Большинство новых государств, возникших в Европе после этой войны, избрали республиканскую форму правления.
БУТЫЛКИ РАВНОПРАВИЯ
Жажда равенства была отличительной чертой эпохи, но этот ярлычок прилепляли к бутылкам разных форм и размеров. Некоторые бутылки, продаваемые с такой этикеткой, содержали пенное пиво неравенства. В одной из таких бутылок был национализм. Каждый гражданин государства, находясь в обществе своих соплеменников, мог чувствовать себя единым и равным с ними, но это чувство не всегда распространялось на представителей других национальностей. Восторженно воспринимая идеи равенства, люди не всегда готовы были соотнести их с представителями других социальных слоев, отказывали они в равноправии и недавним иммигрантам.
Интересы равноправия часто приходили в столкновение с расовыми предрассудками, свойственными многим европейцам. Характерная черта второй половины XIX столетия – увлечение расовыми теориями – была следствием необычного сочетания разных факторов. Это было столетие интенсивных поисков общих законов развития человечества – и уверенности в том, что эта общность будет найдена. В то же самое время беспрецедентная активизация контактов между людьми, долгое время разделенными – и географически, и культурно, – показала, что различия действительно существуют (и тогда этих различий было, вероятно, гораздо больше, чем в наши дни). Большая часть высказываний по расовым вопросам была нейтральной, но некоторые – агрессивными.
Жители Западной Европы были зачарованы собственным прогрессом в этот век пара и обязательного образования. С высоты своего положения им легко было думать, что они обладают врожденным превосходством – и духовным, и физическим, – и так же будет и впредь. Они не сомневались в том, что их цивилизация значительно опережает североафриканскую и даже китайскую; и в материальном отношении она действительно ушла далеко вперед.
Многие из тех, кто считал особенной собственную ветвь европейской цивилизации, были романтиками, и часто весьма одухотворенными. Многие стремились нести свою культуру цветным жителям собственных колоний. То, что эта приливная волна расистских и националистических идей может быть чревата серьезными угрозами, не осознавали почти нигде в Европе.
В конечном итоге жертвами наплыва подобных идей стали евреи, но в 1900 г. серьезных признаков того, что волна окажется разрушительной и зловещей, почти нигде, кроме Российской империи, не наблюдалось. Евреям впервые позволили выдвинуться на передовые позиции общественной жизни во многих европейских странах. Казалось, они относились к числу тех, кто извлек особые преимущества из расцвета идей равноправия, характерного для того времени. Германия казалась относительно дружественной к ним страной, и тысячи евреев эмигрировали в немецкие города, где облагородили профессиональную и интеллектуальную жизнь, достигли значительных успехов в музыке, живописи и литературе, построили красивые синагоги.
Евреи жили по преимуществу в Центральной и Восточной Европе. На широкой полосе территории, протянувшейся от Балтийского до Черного моря на 1200 километров, евреи в среднем составляли 10% всего населения каждого крупного региона. Этой территорией по преимуществу управляла Россия, которая, в отличие от большинства европейских государств, жестко ограничивала евреев в правах. Они должны были жить в особых районах, за так называемой «чертой оседлости», и не могли заниматься определенными профессиями.
Евреи легко идентифицировались как народ, поскольку днем религиозного поклонения у них была суббота. Из религиозных соображений они говорили и писали на своем языке, иврите, а в повседневной жизни обычно разговаривали на идише – диалекте средневековой Германии. В отдельных европейских кругах они служили мишенью для христианских предрассудков, на них смотрели как на потомков тех, кто якобы распял Христа. Некоторые европейские богословы и интеллектуалы даже утверждали, что Христос не был евреем.
Евреи часто преуспевали как банкиры и заимодавцы. Отчасти антисемитизм, особенно в годы затяжной безработицы, имел экономический оттенок. Он был направлен против богатых евреев, составлявших ничтожное меньшинство, или против евреев-ростовщиков в небольших городках Восточной Европы.
В конце XIX столетия доля евреев, достигших больших высот в искусствах, науках, медицине, юриспруденции, была огромной по отношению к общей их численности в Западной Европе. В Англии, где евреев жило не так много, они могли занимать высокие государственные должности. Консервативный премьер-министр Англии в 1874-1880 гг., красноречивый Бенджамин Дизраэли, был потомком итальянских и португальских евреев, а его отец в молодости часто посещал синагогу.
Этот процесс постепенного воцарения равенства не затронул несколько сотен миллионов людей, живших в Африке и Азии. Требования равенства и свободы в большинстве стран Европы совпали с потерей свободы в некоторых районах других континентов. При таком множестве азиатских и африканских народов, попавших под власть далеких европейских монархов или парламентов, было нелегко говорить убедительно о равноправии в Каире, Ташкенте, Шанхае или Калькутте. Пожалуй, впервые в человеческой истории равноправие так широко превозносилось в качестве добродетели, но по иронии судьбы сотни миллионов людей жили под колониальным гнетом тех европейских государств, которые громче всех проповедовали равенство.