Текст книги "Подземный Венисс"
Автор книги: Джефф Вандермеер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)
Лучше бы Квину хватило гениальности – а может, сострадания? – удалить нервные окончания Николаса, прежде чем браться за его преобразование. Даже если бы эту рыбу растерзали на части, заживо разделили между собой любители морских даров из заведений в районе Канала, она и тогда бы не пикнула. Вот это преимущество! Не ощущать собственной боли. Не иметь ни малейшего инстинкта выживания.
На металле доков плясали красные всполохи от костров. Багровые отблески выплескивались за края губ левиафана. Во рту чудовища пылал огонь, а оно терпеливо плыло себе дальше. И только в его очах, вращающихся в орбитах, точно у лунатика, застыл немой ужас.
Теперь уже глаз был для мужчины не просто глазом, даже не кругом, но иссиня-зеленой поверхностью, поглотившей горизонт. А что до безмолвной паники – так ведь существа не пощадили даже зрачка и прямо на нем дрались и умирали. Оставляя зияющие раны. От вони Шадрах закашлялся и зажал рот ладонью. Каньоны, скалы, соборы из плоти. Звуки схваток на клыках и когтях: то взвизгнет или залает сурикат, то грозно застрекочет еще более странная тварь. И шум усердной работы, издаваемый существами, построенными специально для обслуживания левиафана. Их не тревожило то, что чудовище уже умирает. Не волновала война, разразившаяся на его шкуре. Они просто делали свое дело, которым занимались многие годы: начищали до блеска чешую, ухаживали за ранами, могучими плевками гасили костры.
Сейлбер причалил у края доков. Гигантские краны и подъемные машины стояли бесхозными; все, кто хотел отсюда бежать, давным-давно это сделали. Металлические столбики были увенчаны головами людей и нелюдей. Шадрах на них даже не обернулся. Ему приходилось видеть кое-что и похуже. Мужчина первым соскочил на пирс, Голлукс последовал за ним. Сейлбер с громким всхлипом тут же нырнул и яростно заработал широкими крыльями, будто спешил как можно дальше и глубже уйти от своего безумного кузена-левиафана.
Едва ступив на пирс, Шадрах ощутил то сильное, то затухающее сердцебиение левиафана. И трепет плавников глубоко под водой, от которого и док, и он сам опасно качались, готовясь в любую минуту взлететь на воздух. Отовсюду доносилась ужасная музыка, что-то вроде погребальных рыданий. Высоко-высоко над головой опрокинутыми горными пиками сверкали колоссальных размеров зубы.
– Куда нам, Голлукс? – осведомился мужчина.
– Сюда, – отозвался тот, поднимаясь по ступенькам в рот левиафана.
Автоматическая лестница не работала: подъемный механизм забили гниющие тела, так что путешественникам пришлось шагать самим, опасливо переступая через остатки бойни.
Ступенек через десять навстречу мужчине метнулся съехавший по перилам ганеша, за которым бежал по пятам сурикат с дубинкой. Шадрах не успел и глазом моргнуть, как череп жертвы громко хрустнул под ударом, а тело шлепнулось ему под ноги. Мужчина пристрелил преследователя, не дав ему возможности проявить себя ни врагом, ни другом, и сурикат со знакомым хлюпающим звуком тоже рухнул у ног Шадраха.
– Не нравится мне здесь, Голлукс, – произнес мужчина. – Идем скорее, куда собирались.
– Голлукс тебе ответит одно: это просто гниющая рыба. «Нравится-не нравится» тут ни при чем.
Путешественники заторопились вверх по крутому склону, обходя груды тел, блестящие и скользкие от крови. Глядя на своего спутника, которому приходилось высоко прыгать со ступени на ступень, мужчина внезапно понял и поразился: бесконечно огромный даже для него, левиафан должен был казаться Голлуксу целым миром.
Взобравшись на губу чудовища, они сделали остановку и огляделись. По обе стороны, в нестерпимой близи, подобно скалам-близнецам высились челюсти. Исполинские зубы, каждый – размером с корабль, мерцали собственным белым светом; между ними сновали, очищая изъязвленные поверхности, гигантские чешуйницы. Достаточно было левиафану просто захлопнуть рот, щелкнуть зубами, и весь мир Квина исчез бы в капкане. Интересно, какая надобность – селиться внутри гигантского и опасного чудища?
Впрочем, челюсти привлекли внимание Шадраха лишь на секунду: он уже видел их издалека, и вблизи мало что изменилось. Куда больше его занимало чрево левиафана, в котором Квин устроил свою подземную империю.
Никогда еще ни одно существо не имело такой широкой, престранной и любопытной глотки. Верхний ряд зубов начинался по меньшей мере в четырех тысячах метров над местом, где стоял мужчина. А в бассейне горла находился целый мир, вырубленный из плоти, лишенной нервных окончаний.
Живописную картину озаряли сами челюсти – правда, непостоянным густо-желтым сиянием: кое-где зубов не хватало, некоторые провалились в десны или качались, грозя выпасть в любую минуту, или валялись на дне глотки. Местами куски прогнившей плоти отслоились и теперь лежали у входа зловонными грудами и лужами. С небосвода, вернее, из горла левиафана, дул горячий ветер, пахнущий кровью и разложением: так рыба управляла температурой своего тела, разгоняя холод погребения на тридцатом подземном уровне.
Стороны глотки представляли собой совершенно разные миры. По левую руку располагалось множество высоких и тускло-зеленых баков, среди которых были рассыпаны приземистые здания, вырубленные из мяса вдоль линии зубов и подпирающие их, чтобы не валились вовнутрь. В обиталищах и лабораториях, о назначении которых Шадрах не мог догадаться, кипела суета: мелкие схватки на чешуе левиафана переросли здесь в серьезные битвы. Сурикаты палили по своим и по чужим без разбора. На расстоянии миниатюрные сражения обретали занятно-медлительное свойство, а тактики – явную предсказуемость ритуальных игр. Одну особенно высокую башню охватило пламя, оно коснулась десны – и плоть левиафана съежилась и почернела, будто бумага, к которой поднесли спичку. Итак, чудовище поджаривалось как изнутри, так и снаружи, а между тем праздно держалось на воде и вращало глазом, ища пути к спасению. Пустые баки, разбросанные подобно гигантским бутылкам из-под вина, лежали открытыми либо треснувшими; над ними вился слабый зеленый дымок. Один из них на глазах у Шадраха сорвался с креплений (внутри завизжала неоформившаяся плоть) и покатился, ударяясь то одной стороной, то другой, пока не исчез в голодной и розовой тьме.
Но если левая половина рта левиафана являла собой обезумевший мир, то в правой царила противоестественная тишина. Квин насадил здесь еловый лес, в котором, несмотря на ветер, ничто не шевелилось, ни единая ветка. Мужчине почудился некий далекий проблеск, что-то вроде ручья и белого мостика над ним. Лес показался странно знакомым…
– Куда дальше? – спросил Шадрах.
– В чащу. Голлукс бывал там раньше.
– Почему в лесу так тихо?
– Там обитает Квин. Никто не пожелает его рассердить или навлечь его гнев. Квин – Живой художник. Квин создал Голлукса. И всех нас.
Дорожка в чащу стала дорогой агонии. По сторонам корчились на распятиях десятки существ. Шадрах не смотрел ни направо, ни налево; он только достал Иоанна Крестителя из кармана и заново пристегнул его к руке. Какая разница, как теперь с ним поступить? Голова обвела окрестности мутными глазами, принюхалась и произнесла что-то неразборчивое.
– Что ты сказал?
– Крабами пахнет. Чую еду.
– Еще немного, и мы на месте.
– Знаю. Еще немного, и мы покойники.
– Так до конца и будешь огрызаться?
– А что ты хочешь услышать?
– Ничего. Видишь, какие дела вокруг?
– Вижу. Хаос. Предатели порядка. Ходячие сны. Кошмары.
Веки Иоанна Крестителя задрожали и вновь сомкнулись. В сурикате осталось так мало жизни, что Шадрах был готов оставить беднягу на обочине, у подножий крестов, но у него не поднялась рука. Каким-то образом Иоанн Креститель стал человеку более чем попутчиком; он сделался талисманом. И потом, эта бомба в ухе…
* * *
Еще не добравшись до дна, мужчина наткнулся на добрую сотню Кэндлов. Дорожка резко вильнула вниз и направо, поворачивая вокруг огромного зуба, выпавшего из десны, по всей видимости, много лет назад, и тут перед Шадрахом выросла чаща. По сторонам темнели новые распятия, на которых аккуратно висели точные двойники жреца: большая половина тела – как у волка или койота, вытянутое лицо – почти звериная морда с желтыми глазами, в которых темнело давнее прошлое. Ноги оканчивались полуступнями, полулапами. Сзади безжизненно висели хвосты, покрытые коркой застывшей крови. Длинные конечности, походившие на гадюк, но в каком-то неестественном положении, казалось, были существам в тягость. А вдали разгоралось между зданиями огненное зарево. В отличие от всех предыдущих распятий здесь не слышалось ни единого стона. Странные создания не издавали ни звука. На перекладинах их держали гайки с болтами; нечего было и думать о том, чтобы снять кого-нибудь из несчастных.
– Кэндл? – кричал Шадрах, шагая по дорожке. – Есть среди вас Кэндл?
Ближайший к нему казненный поднял голову, поморгал залитыми кровью глазами, но ничего сказал.
– За что вас так? – спросил мужчина.
Голлукс нетерпеливо сновал у него под ногами и что-то глухо бормотал.
– Так поступают с предателями, – прошептал Иоанн Креститель. – То же будет и с тобой.
Сурикат захныкал, открыл и тут же захлопнул рот.
А пригвожденный ко кресту наклонил голову, насколько это было возможно, чтобы взглянуть на Шадраха.
– Я – жрец из церкви Квина. Квин больше не нуждается в жрецах для своей церкви… – Он закашлялся кровью и слабо тявкнул.
– Помочь тебе спуститься? Я бы…
– Смерть уже близко. Добей меня или оставь в покое. Вот и все.
Однако человек не мог прикончить поддельного Кэндла, потому что знал: если сейчас совершить кровопролитие, то все насмарку, он будет совершенно бесполезен при встрече с Квином. Даже просто медлить ради этого разговора значило терять драгоценные минуты. И вот, уступив причитаниям Голлукса, мужчина тронулся дальше, обещая себе… что именно? В общем-то ничего. Не наступило еще время для обещаний. Единственное, чему он хранил теперь верность, – это желание убить Квина и спасти Николь.
* * *
Но вот и дорожка из белого камня, сбегающая в долину, поросшую темными елями… Впереди зажурчала вода, и за колючими лапами мелькнул красно-белый мостик… В ноздри ударил густой хвойный запах… И Шадрах наконец-то понял: он видел этот лес в голове своей любимой, в ее разуме. Неужели такое же место существует и над землей? Или же он до сих пор продирается сквозь сны Николь, а может, сквозь цепь реальных событий, только болезненно искаженных, как отражения в кривом зеркале? Неожиданная мысль на миг сбила скитальца с толку (ведь это могло означать, что она его все-таки любит… впрочем, мужчина не мог допустить над собой такой жестокости). Однако белые камешки очень даже по-настоящему хрустнули под его ногами, да и под лапами Голлукса тоже…
Спутники прошли по мосту, где манящие крабы охотились на красных и черных бабочек, и сразу же увидели белостенный дом, крытый соломой. Прямо на крыше птицы свили себе гнезда, наплевав на чары Квина… Или он сам их заставил?
– Пришли?
– Да, – ответил сурикат, чем немало удивил Шадраха. – Вот это место. Не входи. – Он заглянул мужчине в глаза. – Тебе оттуда не выйти.
– Как твое настоящее имя? – спросил человек. Внезапно ему это показалось очень важным, после всего, что они вместе пережили. – Не Иоанн, не Бремя, не Сальвадор. Как?
Сурикат покашлял кровью, высунув бледный язык, и произнес какое-то слово, похожее на стрекот двух жуков.
– Вот как меня зовут по-настоящему. Тебе никогда этого не выговорить. Ни одному из людей такое не под силу.
– Это точно, – согласился мужчина. И, повернувшись к другому спутнику, спросил: – Мы пришли?
– Да, – подтвердил Голлукс.
– Тогда веди.
* * *
Внутри обнаружился длинный безлюдный коридор, уставленный стеклянными контейнерами, в которых обитала разве что мертвая пыль, – а в самом конце находилась еще одна управляемая версия Квина с печальным восточного типа лицом, качающимся на предлинной шее. Прозрачные террариумы, вживленные в плоть желтовато-землистого цвета, прикрывала черная панель. Шагая вперед, неприятно пораженный Шадрах держался как можно ближе к Голлуксу и даже взвел курок. Пустота нагоняла больше ужаса, чем сотня чудовищ. Голова на длиннющей шее покачалась как маятник и хитро посмотрела на пришедших.
– Я Квин. Что вам нужно?
Голлукс ничего не ответил.
А вот мужчина ответил:
– Врешь. Ты – дистанционная версия. Искусственная конструкция.
С этими словами он вскинул пистолет и выстрелил по фальшивой голове. Та шлепнулась на черную панель. Позади на стене заблестело алое пятно. Существо передернулось. Содрогнулось. И медленно выпрямило шею.
– Ты прав, – произнесла подделка, пристально глядя на человека и улыбаясь, в то время как из раны хлестала кровь, – это не я.
Тут плавно разъехались потайные двери, за которыми показалось кресло с откидной спинкой. По сиденью растекалась полужидкая масса бледной плоти, покрытой шрамами. Где-то в лужице из бесконечных двойных подбородков (похоже, будто в ней извивались личинки) сверкали в желейных орбитах невыносимо синие глаза. Из некоего незаметного мужчине отверстия прозвучал мелодический смех.
Как и все творцы, Квин сильно проигрывал по сравнению со своими созданиями. Можно было подумать, Шадрах повстречал кретина, который по случаю оказался гениальным голохудожником. Если бы не страх и не напряжение, мужчина расхохотался бы в голос. Надо же было искать великана, чтобы найти этот жалкий кусок мяса!
– Не ожидал? – осведомилась дистанционная версия.
– Есть немного, – соврал Шадрах.
– А что ты хотел увидеть? Огромную голову? Красавицу? Чудовище? Может, огненный шар?
– Ничего такого. Просто чудно. Оказывается, ты еще аморфнее, чем идея.
В синих глазах мелькнуло нечто вроде разочарования. Местами, там где мясо не так просвечивало, виднелись нарождающиеся руки и ноги.
– Ты что же, всегда был таким? – спросил мужчина.
Теперь, когда он нашел Квина, спешка последних дней уступила место ноющей усталости и жажде ответов.
– Не всегда. Я куда больше напоминал человека. Но это в прошлом.
– А что случилось?
Плоть изобразила мрачную ухмылку, глаза принялись танцевать по телу.
– Наступает момент, когда человеческое тело уже не в состоянии оправиться после изменений. Я упустил это время. Слишком долго ставил опыты на себе и потратил на свои создания слишком много собственной ткани.
– Ты что-то не удивлен нашей встрече. Видишь у меня в руке пистолет?
– Чему же удивляться? Я давно ждал тебя или кого-нибудь в этом роде. У меня куча врагов. Одни появились по недоразумению, других я злил нарочно. Так получилось: тебе первому хватило упрямства и глупости, чтобы дойти до цели. Полагаю, ты собираешься меня убить. Да на здоровье, убивай. Это ничего не изменит. Я сделал все, что нужно. Запушенного уже не остановить.
– Ты имеешь в виду войну там, снаружи?
– Нет, нет, нет. Время от времени я стравливаю их между собой. Уцелевшие дают начало более здоровому роду. На этот раз речь о чем-то более долговременном.
– Что это была за игра, ради которой ты изменил Николаса и забрал Николь на органы?
– Имена мне плохо даются. Вероятно, я что-нибудь сделал с этими людьми, а ты явился отомстить. Ну что же, мсти. Но я не в курсе, о чем ты говоришь. Моя империя широка и пространна. Не держать же в памяти каждую неудачу, каждое перемещение. Если покопаться в памяти, наверное, что-нибудь да всплывет… Возможно, я забавлялся с человеком по имени Николас. А может, и нет. И потом, откуда тебе известно, что это не я их создал? А если так, разве не за мной остается полное право поступать со своими произведениями так, как мне заблагорассудится? У тебя на лице написано, что они появились на свет из чана. Знаешь, я долгие годы был городским инженером по рождениям и вполне мог сотворить обоих. А если так, то мне и следовало о них позаботиться. А теперь послушай своего создателя, Голлукс, и прикончи этого человека.
Шадраха едва не застали врасплох. Спутник метнулся к нему (хотя и сам выглядел удивленным), но мужчина отстрелил ему ноги.
Извиваясь на земле, несчастный проговорил:
– Голлукс не рассчитан на сражения. Голлукс не может передвигаться без четырех конечностей.
Шадрах отсек ему лазером шею, так что мозги хлынули наружу, и снова навел оружие на Квина.
– Какая жалость, – произнес тот. – Хороший был Голлукс, верный. Старался исполнить мою волю. Может, ему вовсе и не хотелось тебя убивать. Но попытаться стоило. Сам не понимаю, зачем я это сделал: должно быть, еще цепляюсь за жизнь. Знаешь, даже не верится, как это нас, людей, размягчает, если долго-долго бубнить ни о чем.
– Почему? – спросил мужчина.
– Что – почему? Почему я превратился в кучку мяса? Или стал бионером? Что – почему? Говори точнее.
– Ты зарезал мою любимую и продал ее на органы! А потом послал меня к Леди Эллингтон, только чтобы я об этом узнал! – Отчаянный вопль Шадраха сотряс стены дома.
Дистанционная версия улыбнулась. Глаза в лужице плоти пристально смотрели на человека.
– А если меня это позабавило, Шадрах? А вдруг это было занятно – по крайней мере тогда? Или может, я не имею ни малейшего понятия, о чем ты здесь толкуешь. Честное слово, неужели ты думаешь, у меня есть хотя бы одна причина что-то тебе говорить?.. Просто смешно, с какой легкостью люди утрачивают контроль над собой. Мои сурикаты никогда не выходят из себя. По сравнению с ними вы такие задерганные существа и в то же время такие поверхностные… Есть вероятность, что я создал обоих – Николь и Николаса. И, может статься, нарочно недодал брату настоящего таланта, чтобы рано или поздно парень пришел ко мне. Допустим, я наблюдал за сестрой каждый день ее жизни, покуда она не предоставила в нужное время необходимый непредсказуемый элемент – тебя. И все для того, чтобы ты явился и подарил мне смерть. Разве это не самый захватывающий генетический опыт в истории? Так тонко воспользоваться своей властью? Так много знать? Не верится, что я способен на подобное… Или предположим, ничего этого на самом деле не было, и ты попал сюда только благодаря слепой удаче и собственной настойчивости…
– Замолчи, – оборвал его Шадрах. – Я тебе не верю. Ты прекрасно знаешь, кем был Николас. И кто такая Николь.
– Можешь заткнуть меня навсегда, если убьешь. Ты можешь… но вдруг я все наврал? Тебе никогда не обнаружить правды. Положим, я – самый великий лжец, которого видел свет. Ты разрываешься между желанием прикончить меня и желанием выяснить почему. Что, если можно получить и то, и другое?
– Хватит и первого.
– Ага, тебе интересно. Тогда начнем снова: что ты хочешь узнать?
– Какой у тебя план? Чего ты намерен добиться… – мужчина обвел руками вокруг, – …всем этим?
– Планы. Планирование. Сначала ничего такого не было. Единственное, что я планировал, – это действовать без всякого плана. Но это быстро наскучило. Я научился ненавидеть людей, и план появился сам собой. Человеческая раса устарела, сказал я себе. Почему бы не сделать новую? Или все не так. Возможно, я потерял рассудок.
– Допустим, ты что-то задумал. Что?
– С какой стати я буду рассказывать? Сейчас объясню с какой. Запущенного уже не остановить, вот с какой. Люди, живущие над землей, даже и не задумываются над подтекстом «игрушек», которыми я наводнил город. Человечество просто использует их для престижа и облегчения собственной жизни. Никто не пытается раскинуть мозгами: а что это значит? Никто не поверит в гигантскую рыбу, во рту которой скрывается целый мир. Скажи – и тебя поднимут на смех. Даже если увидят своими глазами, все равно усомнятся. Вот почему людская раса обречена: слишком ограниченное воображение. Никаких мыслей о последствиях.
– Не очень-то заносись, – ответил Шадрах. – Это ты здесь обречен.
– Нет, это человечество вымирает. Ведь как оно распорядилось отпущенным временем? Безрассудно растратило. Каждое новое поколение – лишь бледное эхо предыдущего. И я сказал: довольно. Хватит, я сказал! Уступите место другому виду.
– Ты свихнулся. Мир станет лучше, когда ты умрешь.
– Вот тут я согласен, Шадрах. Моим созданиям нужен мученик. Им нельзя без бога, сущего на небеси. Для целостности им не хватает мифа о человеческом насильственном вмешательстве. Это все, что можно сделать с их генами. Взгляни на меня: уж я-то знаю. Прочее – лишь обстановка. Прочее – только религия. Убей меня, и запустишь медленный процесс вымирания своей расы, ибо эта смерть и станет первым знамением, первым символом; за ним потянутся другие, и вот однажды люди вдруг обнаружат, что бывшие рабы сделались их господами. А если ты меня не убьешь, будь уверен: я сотру из этого города всякое воспоминание о тебе и твоей любимой. Непременно разыщу Николь (допустим, что мне еще неизвестно, где она) и прикончу.
Вот и пробил час твоей самой главной проверки на человечность. Оставишь меня в живых, чтобы выиграть еще немного времени для своей расы, или оттянешь кончину отдельного индивидуума? И что подумает Николь, если ты спасешь ей жизнь, но при этом пожертвуешь целым видом?
– Положим, ты не врешь. Положим, это правда и все твои прогнозы точны. – У Шадраха все сильнее раскалывалась голова.
Казалось, он слушает гипнотизера.
– И вот еще что: если я в самом деле запрограммировал Николь, а ты убьешь меня и вернешься на поверхность, сможешь ли ты доверять ей, как раньше? Не будешь ли вечно ждать предательства?.. Эй, ты что делаешь?
– Сейчас увидишь.
Мужчина переключил пистолет на двухдюймовый луч. И принялся прожигать круглое отверстие в стекле, под защитой которого укрывался Квин. В жилах Шадраха струился жидкий лед. Решение было принято. К чему размышлять?
– Думаешь выкрасть меня? Это ничего не даст. Там, снаружи, тебя растерзают на части.
Мужчина почти закончил резать.
– Если собрался меня убить, ты выбрал очень нелепый способ.
Стеклянный круг упал и разбился об пол. Дистанционная версия попыталась ударить человека, сам же Квин забился в угол.
– Я передумал – не хочу умирать. Не сейчас. Может, мы как-нибудь договоримся?
Шадрах переключил оружие и перерезал шею дистанционной версии; голова бессильно упала. С голосом было покончено.
Мужчина вытащил Квина из укрытия, бросил его на стойку и бил по нему рукояткой пистолета, пока тот не сделался склизким от крови.
Все еще пристегнутый к его руке, Иоанн Креститель невольно содрогался и повторял как заведенный:
– Лучше бы я сдох в платяном шкафу.
А Квин уже ничего не говорил. Он умер.
Шадрах отстегнул суриката. Щелкнул выключателем бомбы в его ухе. И положил голову рядом с Квином.
– Прощай, Иоанн, – сказал мужчина. – Прости. Может быть, твой род и захватит мир, но этого не случится, пока я жив. А может, и никогда.
Убегая к двери, за миг до того, как взрыв отбросил его в чащу, опалив спину, мужчина услышал (как ему показалось) последнее глухое проклятие суриката.
